Аркадий Александрович Селиванов (1876-1929)

Все стихотворения Аркадия Селиванова на одной странице

- Оглавление -

Вдали от города, в необозримом море
Сухих полей, лесов и пашней, и болот,
Живет знакомое, давно родное горе.
Но, истомленная, со злом уже не споря,
            Деревня ждет…
Перчатка брошена; на мировой арене,
Где зритель и судья — страдающий народ,
Сошлись лицом к лицу и злые ночи тени
И грезы светлые минувших поколении,
            Россия ждет.

Бывают земные страданья
Полны неземной красоты…
В груди хороню я рыданья,
В букет собираю цветы.

Страданья насмешкой бичуя,
Ты топчешь земные цветы.
И к звездному небу лечу я
На крыльях знакомой мечты.

И там, где я часто бываю
Небесные дали любя, —
Прости, если я забываю
Страданья, цветы и тебя… 

Как Гам­лет, тре­во­гой объ­яты,
Ре­ша­ем мы: «быть, иль не быть?»
На поезд мы сели ко­гда-то,
Когда — мы успе­ли за­быть.

И в по­ис­ках прав­ды, иль чуда,
Мгно­ве­нья, сто­ле­тья, года,
Мы мчим­ся, не зная от­ку­да,
На­прас­но гадая — куда.

Но вот оста­нов­ка. Вы­хо­дим,
Стра­дая живем на земле,
В ту­мане за­га­док мы бро­дим,
Все ищем че­го-то во мгле…

Но смерть от­би­ва­ет су­ро­во
Свой тре­тий по­след­ний зво­нок,
И в поезд са­дим­ся мы снова,
И мчит нас та­ин­ствен­ный рок.

Даль тьмою за­кры­та глу­бо­кой…
И вновь, по ка­при­зу богов,
К неве­до­мой дели да­ле­кой
Летим мы в ту­мане веков. 

В тихий час, вечерней дремы полный,
И без сна, тревожными ночами,
Волны жизни, вспененные волны,
Мы играем хрупкими ладьями.

Но самих нас гонят своевольно
В светлый мир, сквозь вечные туманы,
То любви и жертв порыв невольный,
Та страстей безумных ураганы.

Только нам не страшен мрак глубокий:
Пусть вся даль ночною мглой одета,
Маяка горит огонь далекий,
Брезжит луч грядущего рассвета,

Но когда по зеркалу залива
Чуть скользят доверчивые челны,
В тишине под солнцем дремлют нивы,
Спит весь мир, борьбою утомленный,

Мы одни в тоске тревожной плещем,
И, среди незыблемой лазури,
Этот сон нам кажется зловещим,
Тишина — затишьем перед бурей. 

Далекий друг, томительные годы
Я плыл к тебе по жизненным волнам.
И, если, вдруг, капризам непогоды,
Прибьет к твоим заветным берегам
Разбитый челн, не вынесший волненья
И в нем мой труп — напрасно не грусти,
Не обвиняй пловца в его крушеньи
И эту смерть, бесславную, прости…

Чужие руки, нехотя, небрежно,
Мою ладью спешили снарядить.
Вложили весла, парус белоснежный,
Но руль… забыли прикрепить. 

   А. Ф. Мейс­не­ру

Я, как и ты, любил ко­гда-то волны
И шепот их ве­чер­них го­ло­сов,
И солн­ца луч, и ласки и без­молв­ный
Осен­ний мрак за­дум­чи­вых лесов.

Бродя в лесу, уви­дел я слу­чай­но,
Пе­чаль­ный труп, уже ис­тлев­ший труп.
Кто был каз­нен? За что? — Оста­лось тай­ной…
А пла­хой был седой, сто­лет­ний дуб.

И помню день: толпа про­си­ла хлеба,
Ей дали смерть, долж­но быть, из любви…
А солн­ца луч, по­слан­ник свет­лый неба,
Играл в крови, в про­лив­шей­ся крови.

Я, как и ты, любил безум­но море,
А волны мне шеп­та­ли в по­лу­мгле:
«Есть где-то край, где мень­ше слез и горя
И мень­ше жертв схо­ро­не­но в земле».

И с той поры, тоски и гнева пол­ный,
Мой дух живет на чуж­дых бе­ре­гах.
Вот по­че­му про солн­це, лес и волны
Так мало слов най­дешь в моих сти­хах.

Жизнь хороша! Вы слышите ли братья?
Вы жизнь должны, как женщину любить.
То открывать ей жадные объятья
И ласки ждать, и счастия молить,
То посылать безумные проклятья…
Но только жить, во чтоб ни стало жить.
Жизнь хороша. Наполнивши стаканы
И в руки взяв, должны до дна испить.
Здесь жизни пир… И разве мы не пьяны,
Через порог боясь переступить,
Боясь закрыть сочащиеся раны, —
Чтоб только жить, во чтоб ни стало — жить. 

Злая мысль, скорее мимо, мимо…
Над людьми витает божество;
Мир идет вперед неутомимо.
Каждый шаг — победа, торжество…
Каждый шаг — ведет его в обятья
Светлой правды, знанья и добра.
Только… вопли, стоны и проклятья
От утра не молкнут до утра.

Мир идет вперед неутомимо.
Пусть конца дороге не найти,
Но, стремленьем к истине гонимый,
Ищет он все новые пути,
И на смену гаснущей надежде.
Зажигает новые лучи.
Только… кровь все льется, как и прежде,
Палачей сменяют палачи! 

Мы каж­дый день го­то­вим новый гроб…
Мы не ушли из тьмы сред­не­ве­ко­вья,
И жизнь — лишь путь за­ли­тый нашей кро­вью,
И веч­ных слез и зла ка­лей­до­скоп.

«Он ере­тик», ве­ща­ет при­го­вор,
«Он был свя­той» в толпе зву­чит несме­ло.
И че­ло­век, оде­тый в саван белый,
Це­лу­ет крест и всхо­дит на ко­стер.

«Раз­бой­ник, тать», ре­ша­ет при­го­вор,
«Про­дукт среды», — твер­дит о нем наука.
И че­ло­век, по­кор­но и без звука,
Кла­дет главу на плаху под топор.

«Он бун­тов­щик», — твер­дит су­ро­вый суд,
«Он был наш друг», — идет молва в на­ро­де, —
И че­ло­век стре­мив­ший­ся к сво­бо­де, —
В сырой земле на­хо­дит свой приют.

Ка­лей­до­скоп давно ми­нув­ших лет…
Ка­лей­до­скоп… но стек­ла так по­хо­жи…
«По­сто­ро­нись, за­дум­чи­вый про­хо­жий —
Идет про­гресс! Ты ви­дишь? — Нет»!

Ко мне несут воспоминанья
Свой ядовитый аромат.
Я слышу вновь твои признанья,
Переживаю длинный ряд
Блаженных дней и дней страданья,
Но мира нет в душе моей.
Для схоронивших упованья
Темнее ночь и жизнь страшней.

Мне говорили, что недавно
Ты умер где-то там, вдали,
И одинокий и бесславный…
Печальный холм чужой земли
Лежит над брошенной могилой,
Но грусти нет в душе моей,
Мой бедный друг, мой вечно — милый,
Живым страшней, живым — больней!

С тихой речью в устах,
С нежной лаской в очах,
Вся в камнях дорогих,
Вся в душистых цветах,
В эту тихую ночь,
В благовонную ночь,
Гордо шествует в мир
Королевская дочь.
Слышен лепет ручья,
Слышен шепот ветвей,
Кинут пышный ковер
Из цветов перед ней,
Нежно веет в лицо
Прилетевший зефир
И встречает ее
Очарованный мир
И на трон из цветов
Он царицу ведет
И «Любовью» зовет.
И к подножью несет
Все дары молодой
Животворной весны,
Все мечтанья свои,
Все волшебные сны.

Мы с тобою, помнишь ли? Тогда,
Как орлы, свободны и могучи,
Память грез святых и скорби жгучей
Схоронили в прошлом навсегда.
А теперь? Теперь от их гробницы,
Точно две подстреленные птицы,
Улететь не можем никуда.

Там где-то да­ле­ко ла­зур­ное море…
За­ки­ну­ты ме­стью, за­бы­ты лю­дь­ми,
Мы тянем глот­ка­ми смер­тель­ное горе.
Я выпил до капли… Вот пись­ма возь­ми!
Пошли их туда, где о нас по­за­бы­ли,
Пошли, если мо­жешь, а лучше сожги.
До­куч­ные стоны и горь­кие были
За­ры­тых, жи­вы­ми в су­гро­бах тайги, —
Кому они нужны?.. Я боль­ше не спорю.
Все мень­ше, все мень­ше ста­но­вит­ся нас…
Там где-то, да­ле­ко, ла­зур­ное море…
И солн­це, и солн­це!.. Они не для нас. 

Я по склону Везувия долго бродил…
Черным флером одели потемки
Ряд засыпанных лавой, забытых могил
И разрушенных храмов обломки.
Я завидовал спящим в могилах немых:
Темный хаос и смерть презирая,
Они верили в счастье потомков своих,
Свято верили в жизнь умирая.
Их блаженной мечты не могли омрачить
Горькой правды угрюмые тени.
И не пряли они бесконечную нить
Наших злых, ядовитых сомнений.

Я по склону бреду; вся под флером ночным
Тихим сном засыпает долина,
А вдали, словно плача над горем земным,
И поет и звенит мандолина.

Ходит по ули­цам сон­ная тьма
Ночью без­лун­ной, без­звезд­ной…
Город мол­чит, как немая тюрь­ма
После борь­бы бес­по­лез­ной.
Спи мой ре­бе­нок, не спит твоей отец,
Ждет он ру­мя­ную зорю.
Зав­тра, быть может на­сту­пит конец
На­ше­му тем­но­му горю.
Вспа­ха­на нива и скоро она
Страш­ной по­кро­ет­ся новью,
Гнева и мести таит се­ме­на
Почва, об­ли­тая кро­вью.
Па­ха­рей мно­гих те­перь уже нет, —
Спят под немы­ми кре­ста­ми…
Спи мой ре­бе­нок, а зав­тра, чуть свет,
Вме­сте пой­дем за цве­та­ми.
Слы­шишь, внизу там, с недав­ней поры,
Чьи-то ра­бо­та­ют руки;
Ляз­га­ют пилы, сту­чат то­по­ры…
Это — ве­се­лые звуки!
Люди иг­ра­ют среди тем­но­ты
Новой, кро­ва­вой иг­руш­кой.
Зав­тра уви­дишь ноч­ные цветы,
Длин­ные, с крас­ной ма­куш­кой.
Как по ка­при­зу ша­лу­ньи-меч­ты,
Пол­ные тай­но­го яда,
Вы­рас­тут за ночь по­всю­ду цветы,
Эти цветы — бар­ри­ка­ды! 

Обрывки туч проносятся над морем,
Как в голове обрывки смутных дум,
Перед грозой, иль перед новым горем, —
Не все ль равно?.. Как море дремлет ум.
Что морю в том, что ветер в ожиданьи,
Перед грозой, таинственно затих.
И что душе — грядущие страданья,
Когда она вся соткана из них… 

Вчера мы шли за гробом молчаливо…
Была весна, но падал снег с небес.
Ты спал в гробу последним сном счастливый,
А нам, живым, шептал какой то бес:
«Святой укор печальной жизни вашей
Вы в этот миг везете на погост;
И эту жизнь не сделаете краше,
Образовав за гробом длинный хвост».

После дол­го­го сна ожи­ва­ю­щий лес,
И на землю с небес, с би­рю­зо­вых небес,
Ослеп­ля­ю­щий свет,
Опья­ня­ю­щий воз­дух и див­ные сны,
Это все — аван­гард на­сту­пив­шей весны, —
Ее пер­вый при­вет.

Непо­нят­ный вос­торг, смут­ных, роб­ких речей,
И ту­ман­ная грусть, и бле­стя­щих очей,
Пол­ный ласки при­зыв,
И том­ле­нье души и вол­не­нье в крови, —
Это все — аван­гард на­ле­тев­шей любви
Ее пер­вый порыв.

Вижу я, — ты в борь­бе, и груст­на, и блед­на.
Милый друг, не бо­рись, ведь лю­бовь и весна
За­клю­чи­ли союз,
Нераз­рыв­ный союз и по­бед­ный их путь
Не за­дер­жит ничья оди­но­кая грудь.
По­смот­ри: я сда­юсь…

Устал я от жизни в долинах
И мир мой и душен и тесен…
Мгновенье, — и цепи порву я.
Земные обеты нарушу,
К тебе, лишь к тебе, Заратустра,
На крыльях родившихся песен,
Женой и смиренной рабыней
Несу свою гордую душу.
Прижми ее к щедрому сердцу
Учителя жизни свободной.
Отри ее поздние слезы
Последних земных сожалений,
Бичуя ее, как рабыню,
Насмешкой своею холодной.
И рви ее детскую веру
Когтями великих сомнений,
Но гордую душу, как друга
Введи за собой на вершину!
И книги великой познанья
Открой ей святые страницы.
Устал я от жизни в долинах
И мир этот скоро покину;
Навстречу грядущему солнцу
Взлетают бессонные птицы.

Здесь, на земле, во тьме бессилья,
Нет места светлым чудесам.
А бурей сломанные крылья,
Нас не поднимут к небесам.

И рано ль, поздно ль, но уныло
Покинут гордые мечты,
Как над заброшенной могилой
Дождем забитые цветы.

Скучное небо висит надо мною,
Точно свинцовой, сплошной пеленою.
По небу серой, бесформенной кучей
Тянутся медленно сонные тучи
И, незнакомые с южной грозою,
Тихо роняют слезу за слезою.
Красного солнышка, весел, могуч,
И не проглянет живительный луч
Звёзды ночные и те не видны…
Вот оно, небо родной стороны!,
Точно свинцовой, сплошной пеленою.
По небу серой, бесформенной кучей
Тянутся медленно сонные тучи
И, незнакомые с южной грозою,
Тихо роняют слезу за слезою.
Красного солнышка, весел, могуч,
И не проглянет живительный луч
Звёзды ночные и те не видны…
Вот оно, небо родной стороны!

Скоро ночь. Ночная стража
Повторяет свой пароль.
Отпустивши на ночь пажа,
У окна сидит король.
Maндолины сладкозвучной
Не касается рука,
Королю сегодня скучно
И на лбу, как облака,
Собираются морщины.
Он зевает, он хандрит
От ничтожнейшей причины:
Шут его схватил плеврит,
Доктора сказали: «Плох…
До утра едва ль дотянет.
Впрочем, тут никто, как Бог,
Может он еще и встанет».
И король о нем вздыхает,
Глядя сумрачно в окно:
«Все на свете умирает,
Нам бессмертье не дано!»
Все стихает там и тут…
А на черной половине,
Приготовившись к кончине,
Дышит тяжко бедный шут.
Спит-не спит… То, мнится, ходит
В летний полдень по траве,
То, очнется, — мысли бродят
В воспаленной голове:
Сколько зла он в жизни видел,
Сколько зла принес другим,
Как, смеяся, ненавидел
Все проходит перед ним.
Но минувшей жизни «сладкой»
Не жалеет он ничуть
На душе его так гадко.
Жар палит и ноет грудь…
И один в своей постели
Шепчет он: «Эх, все равно…
А недурно, в самом деле,
Что бессмертье не дано!»

«Он еретик», — решает приговор
«Он был святой», — в толпе твердят несмело.
И человек, одетый в саван белый,
Целует крест и всходит на костер.

Костер погас. Расходится толпа
В ее очах еще и дым и пламя…
Но вглубь небес, синеющих над нами,
Уже бежит незримая тропа.

И пепла горсть оставив на земле,
Бессмертный дух уже парит в эфире,
Забыв навек о нашем бедном мире,
О наших снах, и нашем вечном зле.

Но если там, в своем последнем сне, —
Найдет Ничто, взамен святого рая, —
Он будет вновь, стократ больней страдая,
Гореть века на медленном огне.

Не вини, что песнь, порой, невольно
Зарыдав, порвется на струнах.
Не рожден, увы, я тучкой вольной
В голубых, безгрешных небесах.
Да и та, в тот час, как ей случится
Над страною нашей пролетать,
Если вниз попристальней вглядится, —
Тоже слез не может удержать.

Хо­лод­ный рас­су­док… им свет­лая вера раз­би­та,
Он полон со­мне­нья.
Как будто мгно­ве­нье
От­кры­ло мо­ги­лу пред делом всей жизни про­жи­той.

Безум­ное серд­це… оно еще верит во что-то,
Оно еще бьет­ся,
Как будто сме­ет­ся
Над пол­ным кру­ше­ньем упор­ной и дол­гой ра­бо­ты.

О, разум хо­лод­ный!.. Когда бы не серд­ца по­ры­вы,
Над жиз­нен­ной про­зой
Про­мча­лись бы грозы,
Не тро­нув бо­ло­та, не бро­сив­ши мол­ний в об­ры­вы.

О, гор­дое серд­це!.. Когда бы не эти со­мне­нья,
Небес­ные кры­лья,
В мо­гу­чем уси­лье,
Раз­би­ли бы цепи по­зор­ной при­выч­ки тер­пе­нья. 

Чашу счастья хотел бы испить я,
Одиноким, в жилище орла…
Но мы связаны крепкою нитью
С этим миром печали и зла.

Чашу горя я пью, умирая
На земле в тесной норе крота
Но в душе еще отзвуки рая
И далеких небес красота.

                      А. Ф. Мейснеру

Я, как и ты, любил когда-то волны
И шепот их вечерних голосов,
И солнца луч, и ласки и безмолвный
Осенний мрак задумчивых лесов.

Бродя в лесу, увидел я случайно,
Печальный труп, уже истлевший труп.
Кто был казнен? За что? — Осталось тайной…
А плахой был седой, столетний дуб.

И помню день: толпа просила хлеба,
Ей дали смерть, должно быть, из любви…
А солнца луч, посланник светлый неба,
Играл в крови, в пролившейся крови.

Я, как и ты, любил безумно море,
А волны мне шептали в полумгле:
«Есть где-то край, где меньше слез и горя
И меньше жертв схоронено в земле».

И с той поры, тоски и гнева полный,
Мой дух живет на чуждых берегах.
Вот почему про солнце, лес и волны
Так мало слов найдешь в моих стихах.

Всего стихотворений: 27