Алексей Владимирович Каменский (Липецкий) (1887-1942)

Все стихотворения Алексея Каменского (Липецкого) на одной странице

- Оглавление -

Изумрудно-опаловой чашей
Опрокинуто небо ночное.
Ни прохлады, ни летнего зноя,
И Нева все спокойней и краше.
Как во сне, о гранитные плиты
Чешет зыбь серебристые грудки.
А вверху с резедой перевиты
Чьей-то нежной рукой незабудки.
Тихий ангел обходит кварталы,
Поднимает на окнах маркизы.
«Что вы, девушки, нынче усталы?
Облекайтесь в вечерние ризы!»
В каждом вздохе — печаль и отрада.
Сладкий голос певуч и неведом,
И грустит над постелью лампада
За ушедшею девушкой следом.
Заполночной поверить ли встрече?..
Но уж ялик несется к заливу,
На воде оставляя далече
Голубую волнистую гриву.
Каплет жемчуг с откинутых весел…
Ветер щеку погладил, как пухом…
Ангел в сердце сияньями бросил
И поет о блаженстве над ухом…

Земля пол­днев­ная в лучах из­не­мог­ла.
Иду по ниве я — по зо­ло­то­му морю.
В гла­зах рябит, в груди — огонь и мгла.
С вол­ной чер­вон­ной я на­прас­но ро­стом спорю:
Лишь толь­ко вы­гля­ну, за­ви­жу синий лес —
И с го­ло­вой во ржи опять уже исчез.

Кру­гом куз­не­чи­ки тре­щат на­пе­ре­бой,
Дре­мот­но шеп­чут­ся на­лив­ши­е­ся зерна,
Мор­га­ет ва­си­лек рес­ни­цей го­лу­бой,
Гвоз­ди­ка алая, скром­на и бес­при­зор­на,
Между по­лын­ни­ка видна из-за межи.
Как губки де­вуш­ки укрыв­шей­ся во ржи.

Ввер­ху ни об­лач­ка на сол­неч­ной волне —
Вет­рам не ве­ле­но их с гор да­ле­ких тро­гать,
Лишь яст­реб злой, го­то­вя ост­рый ко­готь,
Кру­га­ми пла­ва­ет в ла­зур­ной вы­шине,
И солн­це мед­лен­но по зо­ло­ту по­се­ва
Тень — спут­ни­цу мою, ото­дви­га­ет влево.

Волшебный край, где лирой гения
Источник слез, фонтан забвения
К бессмертью призван был от сна,
Где встарь молилась Ифигения,
А ныне жрица пресыщения
Хлысту татарина верна;
Страна красы неописуемой,
Как бы мелькнувшая в бреду,
На берег твой, волной чаруемый,
Увы, я больше не приду;
Не потону в сиянье мысленно,
Где небеса с сапфиром струй,
Так ярко, так глубокомысленно,
Длят свой счастливый поцелуй,
Но в память огненными нотами
Я моря музыку впишу,
Чтоб вновь загрезить мог высотами,
Когда придется над болотами
Внимать сухому камышу.
В мечтах заранее безволия,
Я весь — как солнечный прибой.
Недаром лепестки магнолии
Везу на север я с собой.

Потух закат на меди храмов,
Луна незримою рукой,
Как череп выткана адамов,
На плащанице мировой.
Не стукнет сторож колотушкой.
В печали ночь изнемогла.
Давно не сплю я. Над подушкой
Крылом ночная тень легла.
Но всплыл небесный череп выше,
Покинув полосу окна.
Одна во мглу моих затиший
Звезда, как жемчуг, вкраплена.
На синем бархате в окно мне
Ее дрожащий виден свет,
И шепчет кто-то: чти и помни
В любви младенческий обет!
О, если бы лицо вплотную
К звезде далекой той прижать
И набожно, как грудь родную,
На высоте поцеловать!

Стоит го­лу­бок при до­ро­ге.
Лам­пад­ка чуть теп­лит­ся в нем —
Люд­ская за­бо­та о Боге,
Луч неба в Со­до­ме зем­ном.
Мель­ка­ют года, слов­но птицы
Над сте­пью в от­лет­ные дни,
А он со своею бож­ни­цей
Такой же, как был ис­ко­ни.
Лишь столб по­кач­нул­ся немно­го
Да крест по­тем­нел го­луб­ка,
Меж тем грун­то­вая до­ро­га
Иная — ровна, ши­ро­ка.
Всю ка­мень по­крыл ее звон­кий.
Шлаг­баум уткнул­ся в про­стор,
Но к той же сми­рен­ной икон­ке
При­ко­ван про­хо­же­го взор.
И той же лам­па­ды си­я­нье
В час утра, в ноч­ную ли тьму,
Как чье-то род­ное про­ща­нье,
Со­пут­ству­ет крот­ко ему. 

Серебряный свод над землей,
Сверканье серебряных блесток…
Синеет чистейшей слюдой
Под яркой луной перекресток.

С тенями от снежных бугров,
От старой дуплистой ракиты
Алмазные тайны миров
В гармонию дивную слиты.

Где небо? Где грани земли?
Все белое, пышно — немое —
Все в бисерной тонет пыли,
Окутано мглистой зимою.

И только душа, просветлев,
Сквозь музыку снов и молчанье,
Земной различает напев,
Мелодию слез и страданья.

Для слуха ее нет оков.
Она, как сиянье и тени,
С печальной душою снегов
Слита в беспредельном моленьи…

Без­глас­на ка­мен­ная книга.
На древ­них пли­тах сор и пыль —
По­след­ний след люд­ско­го ига,
В мо­гиль­ном сне зем­ная быль.

С бугра зе­ле­но­го бес­шум­но,
Тем­нея из­ба­ми вдали,
К по­го­сту дрем­лю­щие гумна
Почти вплот­ную по­до­шли.

На солн­це тихо греет ребра
По­лу­из­ло­ман­ный пле­тень,
И в по­лу­сне, с улыб­кой доб­рой
Це­лу­ет землю веш­ний день.

В овра­ге смеж­ном по ни­зо­вью.
Где чах­нут тощие кусты,
Как бы за­ржав­лен­ною кро­вью
Со­чат­ся рыжие пла­сты.

И, как непро­шен­ные гости,
В овраг часть веток на­кло­нив,
Уныло жмет­ся на по­го­сте
Семья за­дум­чи­вая ив.

Седые ка­мен­ные стро­ки
Врос­ли глу­бо­ко в чер­но­зем —
Едва за­мет­ные на­ме­ки
О невоз­врат­ном, о былом.

Но что мне их язык рас­ска­жет?
Ушел один — при­шел дру­гой
На ту же сто­ну­щую па­жить,
Все с той же ма­туш­кой-со­хой.

И те ж со­ло­мен­ные риги,
И то же цар­ство мерт­вых душ…
Со­всем со­трут­ся буквы книги, —
Но не прой­дет немая глушь.

Она бес­смен­но у око­лиц
И днем и ночью сто­ро­жит,
И ни ко­сарь, ни бо­го­мо­лец
Ее сетей не из­бе­жит… 

За селом, где жгучая крапива,
Лопухи да мокнущие кочки,
В синем небе кряжистая ива
Распластала острые листочки.
На селе не помнят старожилы —
Кто воткнул обрубок в мочежину.
Выросла и крепко корни-жилы
Запустила под травою в тину.
Веснами нагое солнце пылко
Все целует, любит без разбору,
И встречает старая бобылка
Воробьев щебечущую свору.
Рассует взъерошенных по дуплам.
Ждите, мол, скоренько будут детки!..
А сама к сукам сухим и щуплым
Прибавляет новенькие ветки.
Уберется светлым изумрудом,
Желтые развешает сережки.
Каждый вечер к иве не за худом
Ходят девичьи босые ножки.
Там поют невидимые гусли,
И трава тем гуслям подпевает…
По ночам от месяца, от бус ли
Так светло под ивою бывает…
Надломилась, сморщилась седая.
Но живет, чужого счастья ради,
В край далекий тихо провожая
Облаков кочующие пряди.

В чистом поле у красного вала
Вырос он не по царскому манию,
Его волюшка-мать насыпала
На могилу людскому страданию.
Улеглись тут бойцы и баяны,
Дети солнца и темные ратаи…
Были славные в мире курганы,
И клады в них таились богатые…
Не червонцы в серебряных чашах,
Не мечи с драгоценной оправою
Под курганом за счастие павших
Притаились с их мукой кровавою, —
Нет, не в земь, а ступай на вершину
Глянь оттуда — приволье-то, дали-то!
Солнце рвет голубую плотину, —
Все потоками золота залито.
Наряжается луг в изумруды,
А поля в парчовые столешники,
По звонницам идут перегуды,
И гостей принимают скворешники.
Вон и он, кто с землею роднится,
По душе кому плуги да бороны.
У него клад святой зародится
И на все пораскинется стороны:
Захлеснет все поля без изъяна,
И пойдет по земле ликование.
Ты гляди, да дивися с кургана,
Да учись — жизнь всегда назидание.
Ты расти на просторе великом,
Позабудь долю старую, пленную
Да приветствуй орлиным их криком, —
Их, кто лег за свободу бесценную! 

Полдень. Знойным переливом,
Бархатисто-золотой
По ленивым тихим нивам
Солнца луч бежит живой.

Все, как сон, — и лес и поле
В этот час полдневных чар, —
В час, когда на светлой воле
Зреет нивы тучный дар.

Жизни нет как будто в мире,
Жизнь ушла в прохладу, в тень,
Лишь все ярче, жгуче, шире
Праздник свой справляет день.

Он наполнил все ущелья,
В рощи темные проник
И с улыбкою веселья
На листве берез поник,

И в истоме благодатной
Землю теплую обняв,
Трепет силы необъятной
Дремлет меж зеленых трав. 

Не гроза гневливая подула,
Подымая по дорогам круть —
Принахмурился мужик Микула.
Буйну голову склонил на грудь.
«Ах и что же ты, Микула, думен?
Али силу отняли года?
Аль смутил в скиту монах игумен,
Приходил ты каяться когда?
Аль сошник сломал о камень в поле?
Али избу красный смел петух?»
Сморщился, как будто выпил соли,
Перевел мужик могучий дух:
«Будешь думен… Глянь, что за машина!
Невелика штука, а лиха —
Задевает вглубь близу аршина…
Отслужилась матушка-соха.
И цепок мой, старый цеп кленовый,
Что, бывало, — вжж!.. над головой, —
Не сравняться ввек ему с обновой,
С ненасытной прорвой паровой.
Знать, пришел конец житью Микулы.
Сила та ж; не в силе, видишь, толк…»
Сел на пень, подпер руками скулы
И, сильней нахмурившись, умолк.

Мчится ветер на бешеных зверях,
Развевается плащ голубой,
И, как розы, кидает на берег
Нежно-алую пену прибой.

Эти розы из царства русалок
Для меня, кто забыл в этот миг,
Как он в городе каменном жалок
Перед грудой бесчисленных книг…

Мчится ветер, шумит, точно пьяный.
Вешний ветер от радости пьян.
Он несется в далекие страны,
Где синеет старик-океан.

Он расскажет про алые розы.
Улыбнется угрюмый старик,
И поднимут над ним альбатросы,
Чуя бурю, пронзительный крик…

Набегает прибой все упорней,
Будто мчащимся валом грозит
Смыть долой обнаженные корни
Полусгнивших прибрежных ракит.

Но не страшны растущие гривы —
Я дышать их мятежностью рад,
И не в ужасе мирные ивы,
А в восторге безумном, шумят…

Розы тают в песке — их не жалко, —
Их мгновенная ласка нема.
Ах, вот если бы с пеной русалка
Показалась на берег сама!..

Завтра солнце радостной невесте
Улыбнется утром, как жене.
А сегодня окна занавесьте.
Старый дом отдайте тишине.

Чем волна спокойнее и тише,
Холодней, бессильней и бледней.
Тем прозрачней, солнечней и выше
Небеса, простертые над ней.

Вы сегодня окна занавесьте:
Пусть лучи проходят стороной…
Перед свадьбой плачущей невесте
Надо долго-долго быть одной…

Невозможно мне жить без любви, без желаний,
Без надежды любви пожелать!
Если б не было ног у красавицы лани,
Как могла бы она от ружья убежать?

Невозможно мне жить без единой зарницы,
Без мечтанья — душой просветлеть!
Если б не было крыл у могучей орлицы,
Как могла бы она от сетей улететь?

Пережду взаперти я осеннюю бурю.
Вешний ветер коснется ресниц.
Убегу я в поля и глаза я зажмурю,
И замру весь в предчувствии юных зарниц.

Распахнут небеса голубые объятья,
Белой тканью спадут облака,
И сквозь лепет цветочный услышу опять я,
Как скользнет по щеке золотая рука

Задумчиво посвистывал в столовой самовар.
Был вечер тихой грезою, был вечер полон чар.
За окнами осенние шептались голоса,
Туманились и плакали, темнея, небеса.
И в нашем палисаднике, как дней весенних тень,
Покачивалась жалобно безлистная сирень…
Возможно, невозможно ли — не спрашивала ты —
Соединить действительность с капризами мечты.
Сама была ты сказкою, и были как во сне
Картины полутемные и гипсы на стене
Одни, от дня ушедшие без боли, без тревог,
Могли с тобой мы чувствовать, чего никто не мог,
Затихшие, забывшие, забытые толпой,
Мы были общим счастием и общею мечтой…
А сумерки безглазые смеялись из окна,
Как будто эти чары им знакомы издавна.
Струил сиянье сонное зеленый абажур,
И песней убаюкивал наш медный балагур. 

Покраснела рябина на холоде.
И светлее камыш у реки.
Грузно падают спелые желуди
И темнеют в траве, как жуки.

Облака, словно белые волосы,
Разметались и никнут в тоске.
Тусклы солнца янтарные полосы
На холодном промерзшем песке.

Утомилось оно, видно, за лето,
Опьянело от утренних рос,
И, как урна печальная, налито
Бледно-матовым золотом слез.

Нежно бредя лугами зелеными,
Чарований весны лишена,
Невидимкой под алыми кленами
Одиноко грустит тишина.

Рвет задумчиво листья зубчатые
И неслышно роняет вокруг,
И лежат они, желтые, смятые,
Затаив молчаливый испуг.

Догорает кой-где багряница,
Даль подернута мраком седым,
И плывет облаков вереница,
Как с большого пожарища дым.

По земле, словно желтая шуба,
Расстилается лист, и сыра
Тополей и корявого дуба
Золотая с подчернью кора.

Две березы поникли над елью,
Как две белых канонных свечи;
В южных рощах справлять новоселье
Улетели скитальцы — грачи.

На осинах их гнезда пустые,
Словно рваные шапки видны,
И дрожат жемчуга дождевые
На кистях отягченных сосны.

Когда в тиши родных полесий
Услышишь благовест святой
И громкий глас «Христос воскресе!» –
Ты «со святыми упокой»
Промолви с набожной слезой.
Земля проснулась, славословя,
Оделась верба в белый шелк,
Но вспомни тех, кто в лужах крови,
Победу близкую готовя,
Легли прославив храбрый полк.
Они не встанут, их восторги
Не оживут под красный звон:
Над ними огненный Георгий
В сени очаковских знамен
Промчался, битвой вдохновлен...
Победоносец под копытом
Врага упрямого сомнет,
Но им, безвременно убитым,
Не слышать сквозь могильный гнет
Молниеносной славы взлет.
Поля, поля! Какой ценою
Оплатите вы кровь бойцов,
Что пропитала вас собою,
Как влага вешняя снегов
Питала вас в тени лесов?
Нет! В мире жизнь самодержавна.
Уходит день – приходит вновь,
Что было тайной, станет явно,
Защитников святая кровь
В полях войны взрастит любовь.
И снова там, где было тленье,
Нальется рожь, вздохнет овес,
Раздастся жниц веселых пенье –
Недаром нынче Воскресенье,
Недаром в мир пришел Христос!

Над холмами – лесными амвонами,
Зачарованы смолкшими звонами,
Сестры белые, сестры-березки
Темно-красные клонят прически.
С тишиной предвечернею, хрупкою
Кто-то спорит в лесу на дороге.
Ручейки золотою скорлупкою
Заревик посыпают двурогий.
Незабудки затеплились Божии...
Отдыхайте до завтра, прохожие!
От теплыни пригорки не остры,
И молитвой баюкают сестры.
Завтра вместе с цветами вы встанете,
Встрепенетесь, как птицы, от звона
И в глаза огнеметные глянете
Свету-солнцу с лесного амвона.

Веслами послушными я не шевельну.
Сам челнок мой прыгает из волны в волну.
Пусть себе уносится к дальним берегам,
К новым, неизведанным, сказочным богам.

Ветру перелетному, алому лучу,
Музыке стремительной челн свой поручу.
Где стихия вольная вольно понесла,
Лучше не противиться, лучше без весла. 

На груди моей крест кипарисовый,
Под крестом – деревенская скорбь...
Темных слов, тишина, не записывай,
Бело море, пучину не горбь!
Все дороги мирские кончаются,
Знаю я, на морском берегу,
Но как в полночь волна разыграется,
Я из кельи смиренной бегу.
Сколько сердцем в отчаяньи спрошено!..
Пронеслось сколько огненных дум
Над душою, забытой, заброшенной,
Погруженной в пучину и шум!..
К свету моря и сердце дурманное
Поулягутся... Чайки одне
Да стихиры мои покаянные
В монастырской плывут тишине.
Загляжусь на красу беломорскую
И заплачу от радости... Мне ль
Всю исчерпать души моей горсткою
Божьих тайн голубую купель?..

Клубится, вздымается, плещет,
Стихией рожден голубой
И пылью алмазною блещет
Пронизанный солнцем прибой.

Как будто зеленые кони,
С серебряным кружевом грив,
Спасаясь от грозной погони,
На каменный скачут обрыв

Обломки в пучину смывая,
Скользят их копыта назад,
И вниз низвергается с края
В отверзтую бездну каскад.

И снова, и снова испуга,
Отваги и силы полны,
На берег, кусая друг друга,
Стремятся взлететь скакуны.

Кто ж гонит, какою уздою
Испуганы кони морей?
Ужели и там, под водою,
Неволя и ужас цепей?

Плачет девушка близ тына,
Теребит концы платка…
«Ты скажи, моя рябина,
Отчего ты так горька?
Отчего краснее крови
Виснут кисти надо мной?..»
В небе туча хмурит брови,
В поле рыщет ветер злой.
Ох не ты ли сладко млела
Под рябиной безо сна,
Негу девичьего тела
Унимала не одна.
Белый цветик цвел на зорьке,
Да завял, зачах в огне,
Оттого, как горе, горьки,
Серьги-ягоды на мне.
Не кручинься, не томися —
На траве, где пал цветок,
Словно хвост пушистый лисий,
Заметет метель следок;
От морозов от студеных
Слаще меда станет плод;
На кленовых веретенах
Дума пряжей изойдет.
Ветровому поцелую
Грудь подставишь ввечеру;
Медь услышишь удалую
Сквозь метельную игру.
Вороного коренного
Лихо сдержит молодец.
О приданом — ни полслова.
Хоть назавтра под венец.
Очи влюбчивые зорки —
Им ли счастье пропустить?..
Не дождавшись Красной Горки,
Гости «горько» будут пить!.. 

Нам го­во­рят, что есть цветы,
Что день и солн­це есть,
Что всех со­зда­ний кра­со­ты
Во век не пе­ре­честь.

Нам го­во­рят, что есть глаза
У жен­щин мо­ло­дых,
Как вод пол­днев­ных би­рю­за,
Как глубь небес ноч­ных,

Что за­вер­ше­нье их тела
Гар­мо­нии зем­ной,
Что грудь, как лилия, бела
У де­вуш­ки иной.

Нам го­во­рят, что есть кам­ней
Вол­шеб­ная игра
И что без ме­ся­ца тем­ней
Бы­ва­ют ве­че­ра.

Нам го­во­рят — и верим мы
Красе зем­ных лучей
И нена­вист­ней цар­ство тьмы
И веч­ный плен очей…

О, дайте нам хоть раз взгля­нуть,
На пест­рый хо­ро­вод…
Но неиз­ме­нен страш­ный путь
Сле­пой сле­пым умрет… 

Снова вечер пришел и развесил
Серебристые ткани луны
На малиновом бархате кресел,
На зеленых обоях стены.

Приодел темно-сизою дымкой
И рояль, и картины, и печь,
Притаился в углу невидимкой,
Чтобы грусть мою зорко стеречь.

Я не знаю, о чем одиноко
Изнываю, грущу в тишине,
Словно сглазило лунное око
Золотую беспечность во мне.

Белой тенью сижу у рояли,
Нет в груди облегчающих слез…
Помню — летом на крышке стояли
Два букета левкоев и роз.

Помню стройные звуки ноктюрна
И июньских ночей полутьму.
Сердце билось тревожно и бурно,
Но не знаю, навстречу кому.

Помню шум пожелтевшего сада
И увядшие листья в пыли,
Но, чего грустной девушке надо,
Догадаться они не могли.

В синем небе месяц бродит,
Бродит месяц до зари,
Свет безжизненный наводит
На глухие пустыри.

Безучастно никнут ивы,
Ивы смотрят в темный лог,
А кругом — кусты крапивы
И седой чертополох.

В полночь кто-то тихо стонет,
Стонет — плачет за селом…
Месяц ниже шапку клонит,
Вспоминая о былом…

К заревому перепутью,
К перепутью ночь спешит,
А пустырь, хранимый жутью,
В тишине, как мертвый, спит.

Только стон неуловимый,
Стон печальный, стон глухой,
Будто крылья херувима,
Шевелит бурьян сухой.

В этом стоне одиноком
Одинокий чей-то дух
Тщетно хочет о далеком
Рассказать кому-то вслух.

Русский пахарь, всепобедный воин
Кроткий данник скорбного Христа —
Он бессмертной славы удостоен,
Вечный свет вокруг его креста.

И когда пасхальная денница
Загорится в небе голубом,
Не уйдет с земли печаль-черница
Не покинет места под крестом,

Осиянная венцом терновым,
Лучшие провидя времена,
В этот день о даннике Христовом
Будет плакать горестно она.

С ясным солнцем ты вместе вошла.
Ты не ангел, но ангела стоишь,
Если взглядом — прозрачней стекла,
Глубже неба — меня удостоишь
 
В это утро сильней я люблю
И тебя и всю даль мировую,
И вверяю земле-кораблю
Свои мысли и душу живую.
 
В синей бездне свежо и легко
Мчаться нам в заповедной отчизне;
Говорят, что она далеко,
До нее коротки наши жизни;
 
Пусть не мы, так другие за нас
Вихри мира, ладьей нашей правьте
Луч надежды еще не погас,
Не остыла душа в аргонавте.
 
Пусть на палубе смерти змея, —
Тот, кто любит, не помнит об этом…
Нынче утром каюта моя
Залита ослепительным светом…

<1913>

В зеленом сарафане,
От солнышка пьяна,
Резвится на поляне
С девчатами весна.
Девчата, что сороки,
Болтливы чересчур,
Зато и краснощеки,
И брови — черный шнур.
Под белою рубахой
Грудь девичья кругла.
Любуйся ей да ахай,
Да вейся, как пчела.
Пчела с цветком счастливей,
А девичий народ,
Подобно злой крапиве,
Возьмет да обожжет.
Живей, смелей ребята!
Не страшно нам бабье!
Пусть девка таровата —
Запляшем мы ее!
Вздохнул под пальцем клавиш,
Залился соловьем…
Нет, милая, лукавишь —
Заполоним живьем!
Ладонь к ладони липнет…
Играй же, кровь-огонь,
Покуда не охрипнет
Горластая гармонь,
Покуда не приспела
Рабочая пора,
И крепко не насела
На шею детвора.

Шалил зефир, и тополь белым пухом
Струился вниз, заигрывал с тобой.
Ты музыкой была, а я — тончайшим слухом.
И свод небес — капеллой голубой.

Всю негу чувств была вместить готова
Моя душа, я слушал песню глаз,
И был твой взгляд иль трепет полуслова
Красноречивей громких фраз.

Закатный луч, как арфа золотая.
Висел в тени между зеленых рун,
И мошек бисерных бесчисленная стая
Будила сон воздушных тонких струн…

И пуха белого упало много, много —
Лужок зеленый был усыпан весь,
Как будто под крылом разгневанного бога.
Нагая Леда билась здесь… 

Я хотел бы любить, но не в силах
Всепрощения рыцарем быть,
И как можно на темных могилах
Всех далеких и близких любить.

Стерегут нас могильные тени,
Отголоски минувших веков…
Слишком мало мы знали молений,
Слишком много упало голов.

Мир — сплошная кровавая плаха,
Роковая петля на суку.
Как же тут под дыханием страха
Вырастать неземному цветку?

Мы все боремся с сумраком ночи,
Но сгорел наш светильник дотла,
И чем срок этой жизни короче,
Тем короче и летопись зла.

Я хотел бы любить, но беззлобно
Сердце только в мечтаньях и сне,
И душа моя чайке подобна
На холодном морском валуне.

Всего стихотворений: 31