Русская поэзия
Русские поэтыБиографииСтихи по темам
Случайное стихотворениеСлучайная цитата
Рейтинг русских поэтовРейтинг стихотворений
Переводы русских поэтов на другие языки

Русская поэзия >> Сергей Константинович Маковский

Сергей Константинович Маковский (1877-1962)


  • Биография

    Все стихотворения на одной странице


    * * *

    Будь юной, дерзкою царицей,
    завороженной красотой,
    с тяжелой, сонною ресницей,
    и с властной наготой.
    
    О, будь как ночь греха тревожна.
    Мучений, ласки не жалей,
    и дай мне все, что дать возможно
    на празднике страстей.
    
    Будь львицей хитрой и проворной…
    Дитя коварства и огня!
    Тебе любовью непокорной
    не покорить меня.
    
    Будь ясно-тихой и печальной,
    как зори раннею весной,
    с душой прозрачной, нежно-дальной
    как сумрак голубой.
    
    Будь робким, сказочным созданьем,
    стыдливой лилией полей.
    Томи мечтательным признаньем
    нерадостных очей.
    
    Покорной будь и будь призывной,
    живи любя, люби во сне…
    Покорности, о призрак дивный,
    не надо мне! 


    «Собрание стихов». Книга I. 1905

    Буря

    Грозен пир над морем черным.
    Волны ропотом упорным
    заглушают голоса.
    Ветер гонит их, бушует;
    ветер стонами чарует
    грозовые небеса.
    
    На призывы непогоды,
    с ликованьями свободы,
    изо всех подводных нор,
    небывалые уроды,
    собирая хороводы,
    выплывают на простор.
    
    К ним красавицы морские,
    нереиды молодые,
    на свидание спешат.
    Отуманенные влагой,
    их глаза горят отвагой,
    страстью бледною горят.
    
    Полны неги — их извивы;
    серебристые отливы —
    на зеленой чешуе.
    Кудри пышные цветами,
    перламутром, жемчугами
    разукрасили они.
    
    Ночь звенит от кликов чудных.
    Вся в мерцаньях изумрудных
    ветром зыблемая мгла.
    Нереиды не боятся,
    в блесках молний серебрятся
    их змеистые тела.
    
    Грозен пир над морем черным.
    Волны ропотом упорным
    заглушают голоса.
    Нереиды не внимают
    и смеются, и купают
    в белой пене волоса.


    1909

    * * *

    В кругу друзей я не боюсь
    беседы оживленной,
    и гордо я не сторонюсь
    толпы непосвященной.
    Ведь нет на свете никого,
    кто сердцем разгадает
    безмолвье сердца моего.
    
    Никто его не знает.
    
    Любовь пою я тишине,
    но в песнях нет любимой.
    Любовь останется во мне
    мечтою нелюдимой.
    Пусть этот мир, как рай земной,
    к блаженству призывает.
    Мой тихий рай всегда со мной.
    
    Никто его не знает.
    
    И я гляжу на небо, вдаль,
    без трепетных молений.
    Пустынно в нем. Но мне не жаль
    утраченных видений.
    Пусть этот мир, как Божий храм,
    о небе вопрошает.
    Мой бог во мне. Далеко, там…
    
    никто его не знает. 


    «Собрание стихов». Книга I. 1905

    * * *

    В тени акаций и черешен
    люблю я в жаркий, летний день
    мечтать без дела… Зной и лень —
    друзья; и ими я утешен
    от всех печалей и трудов —
    среди полей, среди лугов,
    в тени акаций и черешен.
    
    Лежишь бывало… Солнца блеск
    горит в листве. Веселый треск
    сверчков, пчелиное жужжанье,
    незримых крыльев трепетанье
    в ушах без умолку звенят.
    Мгновенья — тихи. Думы спят.
    И мир таинственно-безгрешен.
    И льется пряный аромат…
    в тени акаций и черешен.
    
    Сквозь сеть колеблемых ветвей,
    зеленых листьев и стеблей,
    видны, скользящие рядами,
    высоко где-то, облака,
    большие, белые, слегка
    осеребренные лучами.
    Меж ними светится местами
    — невозмутима, глубока —
    лазурь небес…
    И так часами
    глядишь любуясь. Степь, простор.
    Дорога вьется. Дальний бор
    лиловой дымкою завешан.
    А там белеет барский дом,
    и дремлют хаты над прудом,
    в тени акаций и черешен.
    
    Глядишь… Горячий трепет дня
    ко сну лениво веки клонит.
    Струится нега бытия,
    и в ней, как нежная струя,
    душа устало, тихо тонет.
    На мир взирая с высоты,
    как солнца луч она пылает,
    как облако на небе, тает,
    благоухает, как цветы…
    И с ней в одно соввучье смешан
    июльский день — в одну мечту,
    в одну живую красоту…
    
    В тени акаций и черешен!


    Века

    Куда идете вы? Веков гряда немая,
    как цепь высоких гор, как волн застывших ряд,
    стоит недвижимо. А вы? Изнемогая
    под бременем давно безжизненных громад,
    в тоске бессилия на небеса взирая,
    вы чуда ждете… Нет! Небес не озарят
    закатные лучи покинутого рая,
    поруганных святынь они не оживят.
    
    Вкруг вас — развалины, и долгий путь за вами.
    Но дальше есть ли путь? Жрецы умолкли в храме.
    Потухший взор богов предсмертной муки полн.
    
    И веры нет ни в ком, и нет нигде забвенья,
    и прошлые века стоят как привиденья,
    как цепь высоких гор, как ряд недвижных волн. 


    «Собрание стихов». Книга I. 1905

    Встреча

    В долине тьмы бродили мы без цели
    на берегах неведомой реки.
    И от небес мы были далеки,
    и о земле далекой не жалели.
    
    На берегах цветы любви белели.
    Из тех цветов сплетали мы венки
    и, в тишине, на волны мы глядели,
    безмолвствуя от счастья и тоски.
    
    Потом был сон… Меня ты позабыла.
    Земная жизнь нас вновь разъединила;
    между людей чужими стали мы.
    
    Но смерть близка и близко пробужденье…
    Иду, иду к тебе мое виденье!
    Мы встретимся опять в долине тьмы.


    1905

    Как странно…

    Как странно… Когда я гляжу в небеса,
    и скатится грустно звезда в вышине,
    пугливо мерцая, — все кажется мне,
    что где-то над нами упала слеза.
    
    Как странно… Любуясь тобой, иногда
    я вижу слезу в твоих грустных глазах.
    И чудится мне: далеко в небесах упала,
    дрожа, золотая звезда. 


    «Собрание стихов». Книга I. 1905

    * * *

    Льется мелодия странная,
    точно мольба несказанная
    вдаль отошедшего дня.
    
    Тени давно пережитого,
    призраки мира забытого
    веют, чаруя меня.
    
    Что это тихо-зовущее?
    Горе ли, горе грядущее
    или печаль о былом?
    
    Счастье смеется ли вешнее,
    или страданье нездешнее
    плачет о счастье земном?


    <1905>

    * * *

    Любишь ты все, что волною туманною,
    сумрачным шепотом в сердце вливается,
    все, что баюкает грёзою странною
    и не сбывается.
    
    Любишь ты все, что боится признания,
    все невозможное, недостижимое,
    вечно-неясное, необъяснимое,
    грусть без названия.
    
    Полно… 


    «Собрание стихов». Книга I. 1905

    * * *

    Мне страшно. Целуя тебя,
    я цветы ядовитые рву.
    Твою непорочность любя,
    я преступной мечтою живу.
    
    Мне страшно. В улыбке твоей
    затаен безнадежный укор.
    На дне твоих детских очей —
    моя мука, мой грех, мой позор.
    
    Мне страшно. В объятьях моих
    твою душу навеки сгубя,
    в огне твоих ласк молодых
    я сгорю, проклиная тебя!


    1905

    Мы беженцы

    России нет. Россия разбрелась.
    Как нищие, взяв на плечи котомки,
    Её творцов бездомные потомки
    Кочуют по свету.
    И смерд и князь.
    
    Нарушена тысячелетий связь.
    Мы — беженцы, хоть речи наши громки.
    Мы — по волнам плывущие обломки
    Храмины той, что Родиной звалась.
    
    О чем же спор? Кто океан принудит
    Взбесившийся вернуться в берега?
    Мы все — враги перед лицом врага.
    
    Кто виноват? Кто прав? Господь рассудит.
    Как ночь без звезд, судьба строга, долга.
    Не мы решим. Она решит. Да будет!


    1922

    * * *

    Не знаю я, кого напрасно
    в мире я ищу,
    о ком так страстно и неясно
    в сумраке грущу.
    
    Но знаю, вся она желанна,
    вся — как сон любви,
    и к ней одной влекутся странно
    помыслы мои.
    
    Но знаю, с нею где-то, где-то
    в царстве тихой тьмы
    словами вечного обета
    обручились мы, —
    
    словами, полными глубокой
    грусти бытия.
    Но этих слов любви далёкой
    не запомнил я.  


    «Собрание стихов». Книга I. 1905

    * * *

    Не проклинай меня. Мы не должны
    уйти без слов печали и забвенья.
    Не оскорбляй последней тишины
    прощального мгновенья.
    
    Я не люблю, я не любил тебя.
    Но я страдал. Страданье между нами.
    Не ты обманута, обманут я
    безумными мечтами.
    
    Обманут я восторгами души,
    предчувствием ревнивых упоений,
    обмануть всем, что снилось мне в тиши
    моих уединений.
    
    Я не тебя теряю, не с тобой
    прощаюсь я, чужой и одинокий.
    Нет! Целый мир таинственно-живой,
    и близкий, и далекий,
    
    нездешний мир, который с юных лет
    тоской надежд мне сердце наполняет,
    с тобой — как тень, как смутный, лживый бред —
    навеки умирает.
    
    Иду. Прощай… Ты плачешь? Знает Бог —
    в слезах любви твоей я не раскаюсь.
    О, если бы, как ты, я плакать мог
    с тобою расставаясь!
    
    От этих слёз не надо исцелять.
    Но жалок тот, чей век без слёз был прожит,
    кто за любовь хотел бы душу дать
    и полюбить не может.
    
    Не проклинай меня, мой бедный друг!
    Тоски немой удушливые грозы,
    раскаянья моих бесслёзных мук
    больнее жгут, чем слёзы.


    <1905>

    * * *

    Не утро ты, ты не рассвет, —
    не полдень пламенно-мятежный,
    не ночь — о нет!
    Ты вечер нежный.
    Ты — робкий призрак тишины,
    рожденный сумраком печальным,
    в тот час, когда лучом прощальным
    озарены
    дубровы сонные и нивы,
    в тот час, когда
    природа грезит молчаливо,
    и загорается стыдливо
    звезда.
     
    Ты вся — вечерняя, чужая
    дневным тревогам и страстям.
    Как будто, из иного края
    пришла ты к нам
    и, на земле земли не зная,
    тоскуешь, вспоминая.
    Ты вся — унывная, твой взор
    улыбкой светится закатной,
    исполнен грусти непонятной
    твой разговор.
     
    Как вечер сны мои чаруя,
    печалишь ты мечту мою,
    и оттого тебя люблю я,
    что вечер я люблю. 


    «Собрание стихов». Книга I. 1905

    Одиночество

    Уединенья нет. Ты раб земных оков.
    От ближних ты бежал, но с дальним нет разлуки.
    В молчании твоем родившиеся звуки —
    лишь отзвуки иных, забытых голосов.
    
    Кто б ни был ты, твой смех, твои живые муки
    и слёзы — не твои; из сумрака веков
    к тебе протянуты невидимые руки
    взывающих к тебе далёких мертвецов.
    
    Свободы хочешь ты, к вершинам одиноким
    мечта тебя влечет от мудрых и невежд…
    Безумие! В тебе — миры былых надежд.
    
    Смотри: из глаз твоих чудовищем стооким
    глядит минувшее… Наедине с собой —
    ты только тень теней, незнаемых тобой.


    <1905>

    Отражение

    Над заводью реки сосновый бор
    И монастырь. Стена бела, зубчата.
    На берега тропы бегут со ската.
    Холмами окаймленный кругозор.
    
    Хвоя чуть тронута лучом заката.
    Лазури, облаков и этих гор
    В вечерних водах отражен узор.
    Все опрокинулось покорно, свято.
    
    И не понять, в их зеркало смотря,
    В воде, в душе ли, призрачный и новый
    И тот же все, исчезнуть вдруг готовый, —
    Недвижный мир: и небо, и заря,
    Холмы над заводью, и бор сосновый,
    И стены белые монастыря. 


    1921

    Прометей

    В ущелье скал, среди угрюмых гор,
    томился ты, страдалец дерзновенный.
    Во тьме вещал твой ужас вдохновенный,
    и небесам грозил твой приговор.
    
    Свершился рок. Он умер — Зевс надменный.
    Ты победил. Но отчего с тех пор
    не легче нам? Ужели твой позор
    не искупил гордыни нашей пленной?
    
    Поведай нам, каких мы ждем чудес?
    Зачем глядим в пустынный мрак небес?
    
    И ты солгал, титан богоподобный!
    Мы не могли страданий превозмочь.
    Века прошли. Кругом все та же ночь,
    и мучит нашу грудь все тот же коршун злобный.


    1905

    Распятие

    Он говорил мне, кроткий лик распятья:
    Не верь, мой сын, ни людям, ни себе.
    Все — тайна… Вот, израненый в борьбе,
    ты страждешь, и судьбе твердишь проклятья…
     
    Но, может быть, в тот скорбный час, к тебе
    иных миров таинственные братья
    стремят, любя, далекие объятья
    и улыбаются твоей судьбе.
     
    И, может быть, когда — незлобен, тих,
    ликуешь ты, и смех в речах твоих,
    как знать? тогда, тогда с тобою рядом,
    как тень твоя, незримый дух стоит
    и на тебя глядит нездешним взглядом,
    и о тебе таинственно скорбит. 


    «Собрание стихов». Книга I. 1905

    Скорбь

    Я скорби не боюсь, когда она ласкает
    напевами любви миры моих видений.
    Я скорби не боюсь, когда она пылает
    живым огнем борьбы и гневом разрушений.
    
    Страшит меня та скорбь, которая вползает,
    трусливою рабой в тайник моих сомнений,
    и тени мертвые во мраке созывает,
    моих былых надежд отверженные тени.
    
    Средь них, венец надев, царицей самозваной
    становится она. И сны печали странной
    трепещут перед ней в усилий бесплодном.
    
    Так, осенью глухой на кладбище холодном,
    как души грешные, над насыпью гробницы
    беспомощно кружат испуганные птицы.


    <1905>

    Сомнение

    Два демона во мне, два страшных судии.
    Суров их приговор, их речи дивно-строги.
    И требует один: Чего ты ждешь? Смотри: —
    в долинах долгий мрак. В тебе огонь. Гори.
    
    Ты знаешь, люди злы, безумны и убоги:
    грозой любви и мук очисти их тревоги,
    в толпу ничтожных слов — о, пусть слова твои
    ворвутся, сильные как пламенные боги!
    
    Но шепчет мне другой, печальный дух: Зачем
    кощунственной толпе нести дары страданья?
    Забудь слова людей. Неслышимый никем,
    стыдясь любви земной, люби свои молчанья.
    
    О, будь царем вершин — и холоден, и нем,
    как горные снега, как звездные мерцанья…


    «Собрание стихов». Книга I. 1905

    Счастье

    О счастье их слова и слёзы, и мольбы.
    К добру и подвигу взывая лицемерно,
    Сердца их ждут утех и молят суеверно
    Обещанных даров от Бога и судьбы.
    
    Свобода им страшна. Надежды их слабы.
    И знает их любовь, что вечное — неверно,
    И достиженье — смерть для любящих безмерно.
    К чему свобода им? Счастливые — рабы.
    
    Но мы, жрецы без жертв, без храма и без Бога,
    Мы, жизнь постигшие у темного порога таинственных дверей,
    Мы молимся о том, чему названье нет. В предчувствии тревожном
    Любви несбыточной, в тоске о невозможном
    Мы грезим о мирах, несозданных Творцом.


    1905

    * * *

    Темноокая! мерила
    нет любви неизмеримой.
    У души непостижимой,
    если раз она любила,
    под таинственным покровом —
    всех безумий переливы.
    Человеческим ли словом
    передать ее порывы?
    Что порок и что святое?
    Где потёмки и сиянья?
    Где сомненья? где мечтанья?
    Где кончается земное?
    Мрак ли нужен для зарницы,
    или грозам блеск лазури?
    И к чему искать границы
    там, где царство грёз и бури,
    и молитвы, и объятья, —
    где встречаются, как братья
    рай блаженств и ад кромешный,
    и любовь поет, чаруя,
    красотою ласки грешной,
    нежной болью поцелуя!
     
    В этой песне духов буйных
    голоса неукротимы,
    и на арфах сонноструйных
    славословят серафимы.


    <1905>

    * * *

    Что же, пускай разлюбила она.
    Чашу любви не изведав до дна,
    я говорю: все забудется вскоре —
    горе любви, вдохновенное горе.
    
    Ночь наступила. Ее тишина
    грустью былых упований полна.
    Звезды колеблются в темном просторе.
    Горе любви, безответное горе…
    
    На море — буря. Седая волна
    бьется о берег дика и шумна.
    Стонет, грозит возмущенное море.
    Горе любви, неутешное горе.


    1905

    Эпитафия

    Я назвал жизнь мечтою своенравной,
    я назвал смерть забвением мечты,
    и смертного — бойцом в борьбе неравной
    недолгих чар и вечной темноты.
    
    И призраком души моей бесправной
    я назвал мир и рабством суеты,
    и в истинах не зная силы славной,
    прославил я обманы красоты.
    
    Я встречи ждал, но братьев я не встретил.
    Молился я, но Бог мне не ответил,
    моей тоски никто не разделил.
    
    Всю скорбь любви я разумом измерил,
    но никого на свете не любил.
    Я жил как все, но жизни не поверил.


    «Собрание стихов». Книга I. 1905

    * * *

    Я влюблен в очертанья прибрежий холмистых,
    оттеняющих синий залив,
    я влюблен в отраженья лучей золотистых,
    в этот пышный, могучий разлив
    ослепительных красок и зноя, и света,
    и прозрачных теней. Я влюблен
    в этот праздник безоблачный южного лета,
    в этот блеск, в этот солнечный звон.
    
    Что за радуга жизни! Как в воздухе чистом
    кипарисная зелень темна!
    Отливает опалом, сквозит аметистом
    на песке серебристом волна;
    спят дубовые рощи в тени ароматной;
    на холмах — молодой виноград.
    И в объятьях лазури весь мир необъятный
    утопает как сказочный сад.
    
    Даже в кладбище старом, и там все ликует,
    даже там нет конца бытию —
    каждый отблеск горит, каждый сумрак чарует,
    словно манит в прохладу свою;
    каждый отзвук звенит и умолкнуть не хочет…
    Даже там лучезарная твердь
    о блаженстве земного бессмертья пророчит,
    и в гробах улыбается смерть.


    Иския. 1903

    * * *

    Я люблю, пока мечтаю,
    я в мечтах любить умею.
    Но, любя, я не желаю и не смею.
    
    Я люблю, пока мне снится,
    что нездешний сон люблю я.
    Но любовь моя боится поцелуя.
    
    Я люблю как люди любят —
    всею мукой сладострастья.
    Но мои объятья губят грёзу счастья.
    
    Кто мне сердце отуманит,
    кто любить меня принудит?
    Все что манит, то обманет и не будет. 


    1905



    Всего стихотворений: 26



  • Количество обращений к поэту: 5544





    Последние стихотворения


    Рейтинг@Mail.ru russian-poetry.ru@yandex.ru

    Русская поэзия