Борис Юлианович Поплавский (1903-1935)

• Биография Бориса Поплавского
• Стихотворения Бориса Поплавского по темам

Все стихотворения Бориса Поплавского на одной странице

- Оглавление -

Азбука скучает в словарях 
Вечер возвращается в пустыню 
Погасал и повергался в прах 
Встал туман в оставленных мирах 
Улетали в глубину картины 
Птицы утомленные до смерти 
Мертвого веселья 
Головою в тину 
К нам на новоселье 
Солнце, упади 
Счастье, погоди
Подо мной волшебники расселись 
С черными руками на груди.

Белое небо, день жарок и страшен 
Ласточки низко несутся, беда близка 
Сердце мертво и безумно 
Клонит ко сну, клонит к земле 
Но не страшись упасть 
Бездна священна 
Кто ниже всех 
Тот понял грех 
Сдайся, молчи 
Улыбнись, заплачь 
Отстрани лучи 
Позабудь свой страх 
Ниже и выше 
Далече и ближе 
К стране восторга.

В серый день у железной дороги
Низкорослые ветви висят.
Души мертвых стоят на пороге,
Время медленно падает в сад.

Где-то слышен на низкой плотине
Шум минут разлетевшихся в прах.
Солнце низко купается в тине,
Жизнь деревьев грустит на горах.

Осень. В белом сиянии неба
Все молчит, все устало, все ждет.
Только птица вздыхает без дела
В синих ветках с туманных высот.

Шум воды голоса заглушает,
Наклоняется берег к воде.
Замирает душа, отдыхает,
Забывает сама о себе.

Здесь привольнее думать уроду,
Здесь не видят, в мученьях, его.
Возвращается сердце в природу
И не хочет судить никого.

Был в закате колокол стеклянный - 
Синий, тонкий опускался под водой 
Тихо о железные тарелки 
Окровавленные бились стрелки 
Страшным голосом газетчик возглашал 
Был он черный с белой бородой 
Он звонил в свой колокол стеклянный 
Уставая быть самим собой 
В тишине сморкался гость желанный.

Быть совершенно понятным
Совершенно открытым настежь
Чтобы все видели чудовищ
Совершенно лишенных рук
Полных розовых нежных пятен
Диких звезд и цветочных лужаек
Невидимых колоколов
Водопадов
И медленных верных рассветов
Над необитаемыми островами
Чтобы все разделили счастье
Баснословный увидели город
Где отшельник нагой живет
Он прикован цепью к вселенной
Он читает черную книгу
Где написано как вернуться
В баснословный древний покой

		Александру Браславскому

Мы бережем свой ласковый досуг 
И от надежды прячемся бесспорно. 
Поют деревья голые в лесу 
И город как огромная валторна.

Как сладостно шутить перед концом 
Об этом знает первый и последний. 
Ведь исчезает человек бесследней, 
Чем лицедей с божественным лицом.

Прозрачный ветер неумело вторит 
Словам твоим. А вот и снег. Умри. 
Кто смеет с вечером бесславным спорить, 
Остерегать безмолвие зари.

Кружит октябрь, как белесый ястреб 
На небе перья серые его. 
Но высеченная из алебастра 
Овца души не видит ничего.

Холодный праздник убывает вяло. 
Туман идет на гору и с горы. 
Я помню, смерть мне в младости певала: 
Не дожидайся роковой поры.

В зимний день на небе неподвижном
Рано отблеск голубой погас.
Скрылись лампы. Гаснет шорох жизни
В тишине родился снежный час. 

Медленно спускаясь к балагану
Снег лежит на полосатой ткани,
Пусто в роще, грязно у шлагбаума,
Статуи покрылись башлыками. 

Расцвело над вымершим бульваром
Царство снега заметя следы.
Из домов, где люди дышат паром,
Страшно выйти в белые сады. 

Там все стало высоко и сине.
Беднякам бездомным снежный ад,
Где в витринах черных магазинов
Мертвецы веселые стоят. 

Спать. Лежать, покрывшись одеялом.
Точно в теплый гроб сойти в кровать.
Слушать звон трамваев запоздалых.
Не обедать, свет не зажигать. 

Видеть сны о дальнем, о грядущем.
Не будите нас, мы слишком слабы.
Задувает в поле наши души
Холод счастья, снежный ветер славы. 

И никто навеки не узнает
Кто о чем писал, и что читал,
А наутро грязный снег растает
И трамвай уйдет в сияньи в даль. 

В кафе стучат шары. Над мокрой мостовою
Едва живое дерево блестит,
Забудь свои миры, я остаюсь с Тобою
Спокойно слушать здесь, как дождь шумит. 

Нет, молод я. Так сумрачно, так долго
Все только слушать жизнь, грустить, гадать...
Я жить хочу, бессмысленно и горько,
Разбиться и исчезнуть, но не ждать. 

Мне нравится над голыми горами
Потоков спор; сред молний и дождя,
Сред странных снов свидание с орлами
И ангелов падение сюда. 

Огонь луны в недопитом бокале,
Расцвет в цветах, отгрохотавший бал,
И состязанье лодок на канале,
И шум толпы, и пушечный сигнал. 

Над городом на проволоках медных
Свист кратких бурь, и долгий синий день,
Паровика в горах гудок бесследный,
И треск стрекоз ритмирующих лень. 

На острове беспутная, смешная
Матросов жизнь, уход морских солдат,
Напев цепей, дорога жестяная
И каторжной жары недвижный взгляд. 

Не верю в свет, заботу ненавижу,
Слез не хочу и памяти не жду,
Паду к земле быстрее всех и ниже,
Всех обниму отверженных в аду. 

			Георгию Иванову

В холодных душах свет зари, 
Пустые вечера. 
А на бульварах газ горит, 
Весна с садами говорит. 
Был снег вчера.

Поет сирень за камнем стен, 
Весна горит. 
А вдалеке призыв сирен, 
Там, пролетая сквозь сирень, 
Автомобиль грустит. 

Застава в розовом огне 
Над теплою рекой. 
Деревня вся еще во сне, 
Сияет церковь на холме, 
Подать рукой.

Душа, тебе навек блуждать 
Средь вешних вьюг. 
В пустом предместьи утра ждать, 
Где в розовом огне года
Плывут на юг. 

Там соловей в саду поет, 
Клонит ко сну. 
Душа, тебя весна зовет, 
Смеясь, ступи на тонкий лед, 
Пойди ко дну.

Сирени выпал легкий снег 
В прекрасный час. 
Огромный ангел на холме, 
В холодном розовом огне 
Устал, погас.

В ярком дыме июльского дня,
Там, где улица к морю ведет,
Просыпается утро от сна,
Сад цветет и шарманщик поет. 

Огибая скалистый мысок,
Пароход попрощался с Тобой.
Темно-желтый дорожек песок
Свеже полит водой голубой. 

В ресторане под тентами штор.
Отраженья речной глубины,
И газета летит на простор
В шум морской и воздушной волны. 

Посмотри! все полно голосов,
Ярких платьев, карет дорогих,
И в горячий уходят песок
Руки смуглые женщин нагих. 

Вдалеке, средь молочных паров
Солнце скрыло хрустальной дугой
Грань воздушных и водных миров,
И один превратился в другой. 

А за молом, где свищет Эол,
И спускаясь пылит экипаж
Сквозь сады, в сновидении пчел,
Гордый дух возвратился на пляж. 

Значит рано молитвы творить,
Слишком летняя боль глубока -
Так, впадая, на солнце горит
И, теряясь, сияет река. 

Верить или не верить 
Но было слышно за дверью - 
Говорило солнце с луною 
Целовалась осень с весною 
Жизнь голосов не измеришь 
Пыльным белым часов покрывалом, простынею 
Не закроешь зеркала в старом 
Темном доме стоящем даром 
И река под крылом рыбака 
Бесконечно еще глубока 
Только мелкое море погубит 
Только слабое сердце осудит 
Только белое небо забудет 
И самую песню о чуде.

Ветер легкие тучи развеял.
Ширь воды лучезарно легка,
Даль омытая влагой новее
И моложе земля на века. 

Желтый сумрак проходит горами.
Вот и солнце, зажмурился сад.
У стены, водяными мирами
Дружно вспыхнули листья посад. 

Вешний ветер сегодня в удаче,
Лес склоняется в шумной мольбе.
И на камнях, под новою дачей,
Пена белая рвется к Тебе. 

Так устав от покоя до боли,
Вечно новые, с каждой весной,
Души рвутся из зимней неволи
К страшной, радостной жизни земной. 

Раздувается парус над лодкой.
Брызги холодом свежим летят.
Берег тонкий, зеленой обводкой
Уменьшаясь уходит назад. 

И не страшно? Скажи без утайки.
Страшно, радостно мне и легко.
Там за мысом, где борются чайки,
Нас подбросит волна высоко. 

Хлопнет парус на синих качелях.
Так бы думать и петь налегке,
Без надежды, без слов и без цели.
Возвратившись, заснуть на песке. 

Хорошо сквозь прикрытые веки
Видеть солнце палящим пятном.
Кровяные, горячие реки
Окружают его в золотом. 

Шум воды голоса заглушает.
Наклоняется небо к воде,
Затихает душа, замирает,
Забывает сама о себе. 

Вечер блестит над землею,
Дождь прекратился на время,
Солнце сменилось луною,
Лета истаяло бремя.

Низкое солнце садится
Серое небо в огне;
Быстрые, черные птицы
Носятся стаей в окне.

Так бы касаться, кружиться,
В бездну стремглав заглянуть,
Но на земле не ужиться,
В серое небо скользнуть.

Фабрика гаснет высоко,
Яркие, зимние дни.
Клонится низко осока
К бегу холодной волны.

Черные, быстрые воды
Им бы заснуть подо льдом.
Сумрачный праздник свободы
Ласточки в cepдце пустом.

Вечером на дне замковых озер зажигаются разноцветные 
луны и звезды; чудовищные скалы из папье-маше 
под пенье машин освещались зеленым и розовым 
диким светом; при непрестанном тиканье 
механизмов из воды выходило карнавальное 
шествие, показывались медленно флаги, тритоны, 
умывальники, Шеллинг и Гегель, медный 
геликоптер Спинозы, яблоко Адама, а также 
страховые агенты, волшебники, велосипедисты, 
единороги и дорогие проститутки - все, 
покрытые тонкими рваными листьями мокрых 
газет; глубоко под водою разгорается 
фейерверк - там, в системе пещер, леса, 
освещенные подводным солнцем, издают 
непрестанно пение слепых граммофонов; только 
в подвесных парках была ночь - там 
останавливались старообразные дирижабли 
и лучи и крались лучи слабых бутафорских 
прожекторов и уже солнце всходило над 
совершенно перестроенным пейзажем, полным 
забытых стеклянных скелетов и промокших связок 
оберточной бумаги.

Вечность розовых стекол 
Казалась нам осужденной
В них вращались колеса далеких часов золотых 
Били молоты в башне 
Там ковали кресты для влюбленных 
Из железа и стали - не было им золотых 
Всё что было шумело в реке 
Отдалялось за черной плотиной 
Солнце спало, как уголь в недрогнувшей девы руке
Солнце было неверным 
Оно отдаляется, тише.

Вечный воздух ночной говорит о тебе
Будь спокоен как ночь, будь покорен судьбе
В совершенном согласье с полетом камней
С золотым погасаньем дней

Будь спокоен в своей мольбе

Возлетает бесчувственный снег 
К полосатому зимнему небу. 
Грохотание поздних телег 
Мило всякому Человеку.

Осень невесть откуда пришла, 
Или невесть куда уходила, 
Мы окончили наши дела, 
Свет загасили, чтобы радостно было.

За двойным, нешироким окном 
Зажигаются окна другие. 
Ох, быть может мы все об одном 
В вечера размышляем такие.

Всем нам ясен неложный закон,
Недоверье жестокое наше.
И стаканы между окон 
Гефсиманскою кажутся Чашей.

Колечки дней пускает злой курильщик, 
Свисает дым бессильно с потолка: 
Он может быть кутила иль могильщик 
Или солдат заезжего полка.

Искусство безрассудное пленяет 
Мой ленный ум, и я давай курить, 
Но вдруг он в воздухе густом линяет. 
И ан на кресле трубка лишь горит.

Плывет, плывет табачная страна 
Под солнцем небольшого абажура. 
Я счастлив без конца по временам, 
По временам кряхтя себя пожурю.

Приятно строить дымовую твердь. 
Бесславное завоеванье это. 
Весна плывет, весна сползает в лето. 
Жизнь пятится неосторожно в смерть.

Вращалась ночь вокруг трубы оркестра, 
Последний час тонул на мелком месте. 
Я обнимал Тебя рукой Ореста, 
Последний раз мы танцевали вместе.

Последний раз труба играла зорю. 
Танцуя, мы о гибели мечтали,
Но розовел курзал над гладким морем,
В сосновом парке птицы щебетали.

Горели окна на высокой даче,
Оранжевый песок скрипел, сырой,
Душа спала, привыкнув к неудачам,
Уже ей веял розов мир иной.

Казалось ей, что розам что-то снится.
Они шептали мне, закрыв глаза,
Прощались франты. Голубые лица
Развратных дев смотрели в небеса.

Озарена грядущими веками,
Ты с ними шла, как к жертвеннику Авель.
Ты вдалеке смешалась с облаками,
А я взошел на траурный корабль.

Всё было тихо, голос драгоценный 
Спокойно продолжал свою молитву 
Родник холодной истине служил 
В нем голубое небо отражалось 
А в глубине его сияла жалость 
Там белый крест отшельник положил 
Но дьявол пить хотел и подойти не мог 
Он молча плакал жарко умирая 
Вдруг крестик всплыл 
И вот в ручье он вдаль течет играя 
Испил чужой -и в час иссох родник 
Но ангел водяной живет в раю

Всё было тихо, улицы молились
Ко сну клонились статуи беседок
Между дверьми — уйти!— остановились
Небесные и тайные победы
Как сладостно, как тяжко клонит сон
Как будто горы вырастают
Вершинами упертые в висок.
Высокий ледянной прекрасный Эльбрус тает
И медленно смеркается восток.
Всё было так, всё было не напрасно...

Вскипает в полдень молоко небес, 
Сползает пенка облачная, ежась, 
Готов обед мечтательных повес, 
Как римляне, они вкушают лежа.

Как хорошо у окружных дорог 
Дремать, задравши голову и ноги. 
Как вкусен непитательный пирог 
Далеких крыш и черный хлеб дороги.

Как невесомо сердце бедняка, 
Его вздымает незаметный воздух, 
До странного доводит столбняка 
Богатыми неоцененный отдых.

Коль нет своей, чужая жизнь мила, 
Как ревность, зависть родственна любови. 
Еще сочится на бревне смола, 
От мертвеца же не исторгнешь крови.

Так беззаботно размышляю я, 
Разнежившись в божественной молочной, 
Как жаль, что в мать, а не в горшок цветочный 
Сошел я жить. Но прихоть в том Твоя.

Глубокое время текло до заката 
Ночью пруды наполнялись очами судьбы 
Желтея равнина впивала косую расплату 
За летнее счастье и реки ложились в гробы 
Высокие птицы во тьме родников отражались 
Согретые мхи размышляли упав с высоты 
Над золотом леса прозрачные волны рождались 
Высокой истомы и ясной осенней мольбы 
И так до заката не трогались с места сиянья 
Нам, листьям, казалось мы долго еще подождем 
И капало тихо хрустальной струей мирозданье 
В таинственной памяти чистый святой водоем

Голос веретен был тонок 
Точно лен
Будто в шестерне стонал ребенок 
Веретен
Прядало зеркало к нижним ветвям мастериц 
Падало в холод потемок 
Память о праздничном имени 
Каменных лиц 
Серое небо 
Птицы молчат 
Кусочек хлеба 
Снесите в ад
Там дьявол голоден среди бриллиантов 
Свободы.

Голубая душа луча 
Научила меня молчать. 
Слышу сонный напев ключа, 
Спит мой садик, в лучах шепча.

Замолчал я, в песок ушел, 
Лег на травку, как мягкий вол, 
Надо мной жасмин расцвел, 
Золотое успенье пчел.

Я спокоен, я сплю в веках, 
Призрак мысли, что был в бегах, 
Днесь лежит у меня в ногах, 
Глажу я своего врага.

Я покорен, я пуст, я прост, 
Я лучи отстраняю звезд, 
Надо мною качанье роз, 
Отдаленное пенье гроз.

Все прошло, все вернулось вновь, 
Сплю в святом, в золотом, в пустом. 
Боже мой! Пронеси любовь, 
Над жасминным моим кустом.

Пусть минуют меня огни,
Пусть мой ангел в слезах заснет.
Все простилось за детства дни 
Мне на целую жизнь вперед.

Голубым озерам на вершине 
Неизвестно о жизни в долине 
Отразив огнецветную ночь 
Никому не умеют помочь 
Зацепившись за сумрачный гребень 
Вечно озеро мыслит о небе 
Молча смотрится в воду камыш 
И отшельник, согбенный как мышь, 
Я весь день говорю с облаками 
Целый день золотой пустой.

Горит желтый зал
Все обедают без меня
«Кто будет чай пить?»
Говорит Ладя —
Самая высокая
Тоска моей жизни.
Радость достигнута
И перейдена

Город тихо шумит. Осень смотрится в белое небо,
Скоро в сумерках снег упадет, будет желто и тихо.
Газ зажгется в пустых переулках, где много спокойного снега,
Там останутся наши шаги под зеленым сиянием газа.
Будут мертвы каналы, бесконечно пустынны холодные доки,
Только солнце, огромное, зимнее солнце, совсем без лучей
Будет тихо смотреть и молчать, все закроют глаза,
Будут кроткие вздохи,
Все заснет в изумрудном молчании газа ночей,
Будет так хорошо опуститься на снег,
Или, вдруг обернувшись, вернуться, следы оставляя.
Высоко над заводом вороны во тьме полетят на ночлег,
Будет холодно, мокро в ногах. Будет не о чем думать, гуляя,
Боже мой, как все было, какие огромные горы вдали,
Повернуться смотреть, бесконечно молчать и обдумать.
Тихо белые шапки наденут ночные цари фонари,
Все будет царственно хрупко и так смертно, что страшно и думать.

Древняя история полна 
Голубых и розовых звезд, 
Башен, с которых заря видна, 
Бабочек, сонно летящих на мост.

Тихо над Римом утро встает, 
Ежась, солдат идет, 
Блещет в море полярный лед, 
Высоко над землей соловей поет.

Так высоко, так глубоко, так от земли далеко, 
Медленно в траурном небе белый корабль плывет. 
Мертвое солнце на нем живет, 
Призрак с него поет:

"Воздуха лед потеплел, 
Это весна пришла.
Радуйся тот, кто сегодня умрет на земле, 
Кто не увидит, что в парке сирень расцвела".

Так далеко, так глубоко, так от земли далеко, 
Черные трубы поют на мосту, 
Белые флаги подняв в высоту, 
Римское войско идет.

Бабочки тихо летят над ним, 
А над каждым железный нимб. 
Тихо над статуей солнце встает. 
Будут новые дни 

- "Слава тому. кто не ждет весны, 
Роза тому. кто не хочет жить", 
Змей-соловей в одеяньи луны 
В розовом парке свистит.

- "Спите и ждите, дети-цари, 
Полночь, отыди, утро, прийди. 
Все будет так, как снилось в море, 
Все будет так, как хотелось в горе"

Вечность поет на заре.
В розах молчит Назарет.

                 Жюлю Лафоргу

С моноклем, с бахромою на штанах,
С пороком сердца и с порочным сердцем
Ехидно мним: планеты и луна
Оставлены Лафоргом нам в наследство.

Вот мы ползем по желобу, мяуча.
Спят крыши, как чешуйчатые карпы,
И важно ходит, завернувшись в тучу,
Хвостатый черт, как циркуль вдоль по карте.

Лунатики уверенно гуляют,
Сидят степенно домовые в баках,
Крылатые собаки тихо лают.
Мы мягко улетаем на собаках.

Блестит внизу молочная земля,
И ясно виден искрометный поезд.
Разводом рек украшены поля,
А вот и море, в нем воды по пояс.

Вожатые забрали высоту,
Хвост задирая, как аэропланы,
И на Венеру мы летим - не ту,
Что нашей жизни разбивает планы.

Синеет горный неподвижный нос,
Стекло озер под горными тенями.
Нас радость потрясает как поднос,
Снижаемся с потухшими огнями.

На ярком солнце для чего огни?
Но уж летят, а там ползут и шепчут
Стрекозы-люди, бабочки они,
Легки, как слезы, и цветка не крепче.

Вот жабы скачут, толстые грибы,
Трясясь встают моркови на дыбы,
И с ними вместе, не давая тени,
Зубастые к нам тянутся растенья.

И шасть-жужжать и шасть-хрустеть, пищать,
Целуются, кусаются - ну ад!
Свистит трава как розовые змеи.
А кошки! Описать их не сумею.

Мы пойманы, мы плачем, мы молчим.
Но вдруг с ужасной скоростью темнеет.
Замерзший дождь, лавины снежной дым.
Наш дирижабль уже лететь не смеет.

Пропала насекомых злая рать,
А мы, мы вытянулись умирать.
Замкнулись горы, синий морг над нами.
Окованы мы вечностью и льдами.

Друзья мои, природа хочет, 
Нас не касаясь, жить и цвесть. 
Сияет гром, раскат грохочет,
Он не угроза и не весть. 

Сам по себе цветет терновник  
На недоступных высотах. 
Всему причина и виновник 
Бессмысленная красота. 

Белеет парус на просторе, 
А в гавани зажгли огни, 
Но на любой земле над морем 
С Тобой, подруга, мы одни. 

В ночном покое летней дружбы, 
В горах над миром дальних мук, 
Сплети венок из теплых рук 
Природе безупречно чуждой. 

Еще никто не знает
Еще рано
Сладко спят грядущие дни
Положив огромные головы
На большие красивые руки
Звезды зовут их
Но они не слышат
Далеко внизу загорается газ
Дождик прошел, блестит мостовая
Христос в ботинках едет в трамвае

                      Марку Слониму

Европа, Европа, как медленно в трауре юном
Огромные флаги твои развеваются в воздухе лунном.
Безногие люди, смеясь, говорят про войну,
А в парке ученый готовит снаряд на луну.

Высокие здания яркие флаги подняли.
Удастся ли опыт? На башне мечтают часы.
А в море закатном огромными летними днями
Уходит корабль в конце дымовой полосы.

А дождик осенний летит на асфальт лиловатый.
Звенит синема, и подросток билет покупает.
А в небе дождливом таинственный гений крылатый
В верху небоскреба о будущем счастье мечтает.

Европа, Европа, сады твои полны народу.
Читает газету Офелия в белом такси.
А Гамлет в трамвае мечтает уйти на свободу
Упав под колеса с улыбкою смертной тоски.

А солнце огромное клонится в желтом тумане,
Далеко-далеко в предместиях газ запылал.
Европа, Европа, корабль утопал в океане,
А в зале оркестр молитву на трубах играл.

И все вспоминали трамваи, деревья и осень.
И все опускались, грустя, в голубую пучину.
Вам страшно, скажите? Мне страшно ль? Не очень!
Ведь я европеец!- смеялся во фраке мужчина.

Ведь я англичанин, мне льды по газетам знакомы.
Привык подчиняться, проигрывать с гордым челом.
А в Лондоне нежные леди приходят к знакомым.
И розы в магазинах вянут за толстым стеклом.

А гений на башне мечтал про грядущие годы.
Стеклянные синие здания видел вдали,
Где ангелы люди носились на крыльях свободы,
Грустить улетали на солнце с холодной земли.

Там снова закаты сияли над крышами башен,
Где пели влюбленные в небо о вечной весне.
И плакали - люди наутро от жалости страшной,
Прошедшие годы увидев случайно во сне.

Пустые бульвары, где дождик, упав и уставши,
Прилег под забором в холодной осенней истоме.
Где умерли мы, для себя ничего не дождавшись,
Больные рабочие слишком высокого дома.

Жизнь наполняется и тонет
	На дно, на дно, 
И входит белый смех в хитоне, 
	Мертвец в окно.

Там ложно зеркало светает
	В земной тюрьме, 
И лето в гости прилетает 
	К нагой зиме.

Стоит недвижно над закатом
	Скелет весов, 
Молчит со звездами на платье 
	Душа часов.

Кто может знать, когда луна
	Рукою белой, 
Как прокаженная жена, 
	Коснется тела.

В саду проснется хор цветов
	Ключ заблестит.
И соловей для темных слов 
	Во тьму слетит.

Огонь спускается на льдину
	Лица жены. 
Добро и зло в звезде единой 
	Сопряжены.

Вокруг нее сияют годы,
	Цветы и снег, 
И ночь вращается к восходу, 
	А солнце к тьме.

Как непорочная комета
	Среди огня 
Цари, невеста Бафомета, 
	Забудь меня.

Жизнь отражалась в золотом шару 
Там вверх ногами счастье проходило 
Там был закат и яркий день в миру 
Там крест стоял, там жили мы в миру 
Зачем закат так ярко умирал 
Как будто был в бессмертии уверен 
Всё было льдом и каждый дом сгорал 
Закат с усталых губ огонь стирал 
Он может быть поколебался в вере 
Был страшный час - священник догорал 
Над ним качались траурные перья.

За стеною жизни ходит осень 
И поет с закрытыми глазами. 
Посещают сад слепые осы, 
Провалилось лето на экзамене.

Все проходит, улыбаясь мило, 
Оставаться жить легко и страшно. 
Осень в небо руки заломила 
И поет на золоченой башне.

Размышляют трубы в час вечерний, 
Возникают звезды, снятся годы, 
А святой монах звонит к вечерне, 
Медленно летят удары в горы.

Отдыхает жизнь в мирах осенних 
В синеве морей, небес в зените 
Спит она под теплой хвойной сенью 
У подножья замков из гранита.

А над ними в золотой пустыне 
Кажется бескраен синий путь. 
Тихо реют листья золотые 
К каменному ангелу на грудь.

Звуки неба еле слышны
Глубоки снега и степи
Кто там ходит, спит, не дышит?
Розы ветра облетели
Тишина лежит в постели
Глубоко больна
Снится ей иное время
Пишет черт стихотворенье
У ее окна
Спи, младенец жизни новой,
Слишком рано и темно
Спит зари огонь багровый
Глубока дневная ночь

На город пал зеленых листьев снег, 
И летняя метель ползет, как пламя. 
Смотри, мы гибель видели во сне, 
Всего вчера, и вот она над нами.

На лед асфальта, твердый навсегда,
 Ложится день, невыразимо счастлив. 
И медленно, как долгие года, 
Проходят дни, солдаты синей власти.

Днесь наступила жаркая весна 
На сердце мне до нестерпимой боли, 
А я лежал водою полон сна, 
Как хладный труп; раздавлен я, я болен.

Смотри, сияет кровообращенье 
Меж облаков, по венам голубым, 
И я вхожу в высокое общенье 
С небесной жизнью, легкою, как дым.

Но мир в жару, учащен пульс мгновений, 
И все часы болезненно спешат. 
Мы сели только что в трамвай без направленья, 
И вот уже конец, застава, ад.

Шипит апрельской флоры наважденье, 
И пена бьет из горлышка стволов. 
Весь мир раскрыт в весеннем нетерпеньи, 
Как алые уста нагих цветов.

И каждый камень шевелится глухо, 
На мостовой, как головы толпы, 
И каждый лист полураскрыт, как ухо, 
Чтоб взять последний наш словесный пыл.

Темнеет день, весна кипит в закате, 
И музыкой больной зевает сад. 
Там женщина на розовом плакате, 
Смеясь, рукой указывает ад.

Восходит ночь, зеленый ужас счастья 
Разлит во всем, и лунный яд кипит. 
И мы уже, у музыки во власти 
У грязного фонтана просим пить.

Золотая пыль дождя и вечер 
Вечность книг
Боль, усталость сердца, писем скуку 
Ты уже постиг
Что ж, умри, забудь дела и горе 
В золотой пыли дождей укройся 
Или вновь живи не отвращаясь 
Умирая думая не бойся 
Всё равно ты скажешь всё что сможешь 
Даже слишком много
Ведь достаточно чтоб пыль миров иных 
Потемнев упала на дорогу 
Тех кто их не поймут 
Только раздражает это пенье 
Им скучно и они твердят: 
Ну хоть бы умер ты.

Золотая рука часов
Разбудила отшельника в склепе
Он грустя потряс свою цепь
И раскрыл колоссальные книги
В книгах были окна и двери
В окнах горы и мелодрамы
И леса высоких аккордов
Электрических снежных машин
Только бедный отшельник ослеп
Он покинул свой черный склеп
Он живет на звезде зари
Безутешно плачет о нас
Потому что там высоко
И до земли далеко
И нигде нельзя встретить тех
Кого убивает смех

Золото качается на башне 
Тихий звон спускается к земле 
Там считает годы император 
Золото спускается к зиме 
Мерно камни падают в фарватер 
Геркулес, Ты небо уронил во сне 
Солнце гладит косами экватор 
Солнце уронило свет к земле 
Всё напрасно. Только бы усталость 
Наконец связала руки воинам 
Только бы пришел палач спокойный 
Всё напрасно, всё во тьме осталось 
Свет склонился в жалость.

                  Вячеславу Иванову
 
Идет Твой день на мягких лапах, 
Но я не ведаю, смеюсь. 
Как тихий звук, как странный запах,
Вокруг меня витает жуть. 

О, мстительница! Долго, долго 
Ты ждешь наивно и молчишь. 
Так спит в снегу капкан для волка 
И тихо вьется сеть для рыб. 

Поет зима. как соловей, 
Как канарейка, свищет вьюга. 
Луна восходит, а правей 
Медведица подходит с юга

И сытый мир счастливый Твой 
Не знает, что уже натянут 
Прозрачный лук над головой, 
Где волосы еще не вянут.

Иль, может быть, через эфир, 
Как песня быстрая о смерти, 
Уже стрела кривую чертит 
По кругу, где стоит цифирь.

Как замутняет воду молоко, 
Печаль любви тотчас же изменяет. 
Как мы ушли с тобою далеко 
От тех часов когда не изменяют.

Туман растекся в воздухе пустом. 
Бессилен гнев. как отсыревший порох. 
Мы это море переплыли скоро, 
Душа лежит на гравии пластом.

Приехал к великанам Гулливер, 
И вот пред ним огромный вечер вырос, 
Непобедимый и немой, как сырость. 
Печальный, как закрытый на ночь сквер.

И вновь луна, как неживой пастух, 
Пасет стада над побежденным миром, 
И я иду, судьбой отпущен с миром, 
Ее оставив на своем посту.

Как страшно уставать.
Вся жизнь течет навстречу,
А ты не в силах жить
Вернись в закуток свой. 

Таись, учись скрывать,
И слушай там весь вечер,
Как мелкий лист дрожит
Под каплей дождевой. 

В окне спокойный свет,
Едва трепещут листья,
Темнеет длинный день,
Слабеет улиц шум, 

Чего-то в мире нет,
Ни в блеске гордых истин,
Все это тени тень,
И ты устал от дум. 

Сквозь сумрак голубой
Спешат больные люди,
За тьмой насущных дел
Не видя лучших лет. 

Молчи и слушай дождь.
Не в истине, не в чуде
А в жалости Твой Бог,
Все остальное ложь. 

Ты им не нравишься,
Ты одинок и беден,
Зато она с Тобой,
Что счастье без нея. 

А с ней, к чему покой
И даже сон о небе,
Дождливым вечером
Закатные края. 

Как холодно. Молчит душа пустая,
Над городом сегодня снег родился,
Он быстро с неба прилетал и таял.
Все было тихо. Мир остановился. 

Зажгите свет, так рано потемнело,
С домов исчезли яркие плакаты.
Ночь на мосту, где, прячась в дыме белом,
В снежки играют мокрые солдаты. 

Блестит земля. Ползут нагие ветви,
Бульвар покрыт холодною слюдою,
В таинственном, немом великолепьи
Темнеет небо полное водою. 

Читали мы под снегом и дождем
Свои стихи озлобленным прохожим.
Усталый друг, смиряйся, подождем.
Нам спать пора, мы ждать уже не можем. 

Как холодно. Душа пощады просит.
Смирись, усни. Пощады слабым нет.
Молчит январь и каждый день уносит
Последний жар души, последний свет. 

Закрой глаза, пусть кто-нибудь играет,
Ложись в пальто. Укутайся, молчи.
Роняя снег в саду, ворона грает.
Однообразный шум гудит в печи. 

Испей вина, прочтем стихи друг другу,
Забудем мир. Мне мир невыносим -
Он только слабость, солнечная вьюга
В сияньи роковом нездешних зим. 

Огни горят, исчезли пешеходы.
Века летят во мрак немых неволь.
Все только вьюга золотой свободы
Лучам зари приснившаяся боль. 

"Как холодны общественные воды",- 
Сказали Вы, и посмотрели вниз. 
Летел туман за каменный карниз 
Где грохотали мерзлые подводы.

Над крышами синел четвертый час, 
Спустились мы на мостовой морены, 
Казалось мне: я закричу сейчас 
Как эти пароходные сирены.

Но дальше шел и веселил Тебя, 
Так осужденные смеются с палачами, 
И замолкал спокойно за плечами 
Трамвая конь, что подлетал трубя.

Мы расставались; ведь не вечно нам 
Стыдиться близости уже давно прошедшей, 
Как осени по набережной шедшей 
Не возвратиться по своим следам.

Камень шепнув погрузился 
Вон он лежит на песке 
Солнечный луч отразился 
В мелкой холодной реке 
Бедная пышность растений 
Клонится к быстрой воде 
Облаков яркие тени 
Тают смиряясь судьбе 
Путник с дощатого моста 
Смотрящий в быстрый ручей 
Видит в нем годы и звезды 
Мир весь пустой и ничей 
Голос далекой коровы 
Кратко возник и исчез 
Поезд железной дорогой 
Быстро пронесся сквозь лес 
Ах, неужель не довольно 
Иль недостаточно больно.

Кто вы, гордые духи? 
Мы с Земли улетевшие звуки 
Мы вращаемся в вихре разлуки 
И муки
Мы мстим небесам 
Нет, отсидите, забудьте 
Поцелуйте усталые руки 
Только больше не будьте 
Простите 
Прости ты сам.

Кто знает? Никто здесь не знает.
Кто слышит? Никто там не слышит.
Ничего не бывает
Все забывают
Сладко зевают
Медленно дышат
Тихо, как рак задом во мрак,
Пятится счастье в звездных мирах
Солнце тоскует
Блестит весна
Мы не проснемся навек от сна

Лицо судьбы доподлинно светло, 
Покрытое веснушками печали, 
Как розовое тонкое стекло, 
Иль кружевное отраженье шали. 

Так в пруд летит ленивая луна, 
Она купается в холодной мыльной пене, 
То несказаемо удивлена, 
То правдой обеспечена, как пенье. 

Бормочет совесть, шевелясь во сне, 
Но день трубит своим ослиным гласом, 
И зайчики вращаются в тюрьме, 
Испытанные очи ловеласов. 

Так бедствует луна в моем мешке, 
Так голодает дева в снежной яме, 
Как сноб, что спит на оживленной драме, 
Иль черт, что внемлет на ночном горшке. 

			Т. А. Ш.

Луна моя, Ты можешь снова сниться. 
Весна пройдет.
Во сне на солнце возвратится птица, 
Разбивши лед.

Над белым домом сон морей весенних, 
Свет облаков,
И нежный блеск светло-зеленой сени, 
Огни веков.

Детей проворный бег навстречу снегу, 
Их страшный рост, 
Паденье роз в лоснящуюся реку, 
Скольженье звезд.

Блеск соловья в темно-лиловой ночи, 
Звучанье рук.
Река откроет голубые очи, 
Рассвет вокруг.

И алый ветер над пустым забором, 
Любовь, любовь.
И краткий выстрел, пробудивший горы, 
Рожденье слов.

Паденье дома белого в ущелье, 
Отлив войны.
В кафе игра пустой виолончели 
В лучах луны.

Смотри, как быстро синий луч мороза 
Ползет вослед. 
На цыпочках крадется в грезы 
Ночной скелет. 

И как олень по снегу тундры млечной, 
Бежит любовь, 
Но все ж на дне реки светает вечность, 
А в жилах кровь. 

Хоть сто смертей грозят святому зверю, 
Святой весне, 
И важно ходит за стеклянной дверью 
Палач во сне.

Хотя во тьме склоняется секира 
К моей руке, 
И тень лежит огромная от мира 
На потолке.

Мальчик смотрит, белый пароходик 
Уплывает вдоль по горизонту, 
Несмотря на ясную погоду, 
Раскрывая дыма черный зонтик.

Мальчик думает: а я остался, 
Снова не увижу дальних стран. 
Почему меня не догадался 
Взять с собою в море капитан?

Мальчик плачет. Солнце смотрит с высей 
И прекрасно видимо ему: 
На корабль голубые крысы 
Принесли из Африки чуму.

Умерли матросы в белом морге, 
Пар уснул в коробочке стальной, 
И столкнулся пароходик в море 
С ледяною синею стеной.

А на башне размышляет ангел, 
Неподвижно бел в плетеном кресле. 
Знает он, что капитан из Англии 
Не вернется никогда к невесте.

Что навек покинув наше лето, 
Корабли ушли в миры заката, 
Где грустят о севере атлеты, 
Моряки в фуфайках полосатых.

Юнга тянет, улыбаясь, жребий, 
Тот же самый, что и твой, мой Друг. 
Капитан, где Геспериды? - В небе. 
Снова север, далее на юг.

Музыка поет в курзале белом. 
Со звездой на шляпе в ресторан
Ты вошла, мой друг, грустить без дела 
О последней из далеких стран,

Где уснул погибший пароходик 
И куда цветы несет река. 
И моя душа смеясь, уходит 
По песку в костюме моряка.

Мерно падали ноты из белой стены 
Было так хорошо у нее прилечь 
И слушать музыки белую речь 
Солнце пряталось в небе за краем лазурной стены 
Изредка шлепала нота разбитой струны 
Это будто мертвый человек отвечал 
Гений рояля по-прежнему важно звучал 
Был над полем спокойный надорванный голос 
Разбитой струны 
Солнце пряталось в небе, казалось так может быть
Вечность пройдет подле белой стены и разбитой 
Струны 
Только путались звуки, звонки за стеной раздавались 
Всё спускалось на землю и звуки молчали в пыли.

Молча камень порождает воду 
Солнце
Тихо всходит тою же дорогой 
Осень смотрит в золотую даль 
Родники молчат в глубоких скалах 
Может быть уж снег идет у Бога.

Мчится вечер, лето на исходе 
Пыль летит в закрытые сады 
Странно жить на белом пароходе 
Отошедшем в пении судьбы 
Тихо, голос 
Сна настает 
Ты долго боролась 
Склонись на лед 
Башня качается 
Мир упадет 
Уснет, отчается 
Проломит лед 
Страшно и весело 
Гибнуть до вечера 
Поблизости вечности 
И в неизвестности 
Солнце вращается 
Летит зима 
Всё превращается 
И ты сама.

Мы пили яркие лимонады и над нами флаги
   кричали
И бранились морские птицы
Корабли наклонялись к полюсу
Полное солнце спало в феерическом театре
В пыли декораций где огромные замки
   наклонялись
Под неправдоподобными углами
В пустом и черном зале сидело старое счастье
   в рваных ботинках
И курило огромные-дешёвые папиросы
Созерцая ядовитый огонь заката
В пыли кулис
А наверху плыли дирижабли
Люди кричали и пропадали
Дали молчали и появлялись
И уже шел дождь
Изнутри вовне, из прошлого в будущее
Унося в своей серой и мягкой руке
Последнюю доблесть моряков

Мы победители вошли в горящий город 
И на землю легли. Заснули мертвым сном 
Взошла луна на снеговые горы, 
Открыл окно сутулый астроном.

Огромный дым алел над местом брани, 
А на горах был дивный холод ночи. 
Солдаты пели, засыпая с бранью, 
Лишь астрономы не смыкали очи.

И мир прошел, и лед сошел и холод. 
Скелет взглянул в огромную трубу. 
Другой скелет сидел на камнях голый, 
А третий на шелках лежал в гробу.

Запела жизнь в иных мирах счастливых, 
Где голубой огонь звучал в саду. 
Горели звуки на устах красивых, 
В садах красивых и счастливых душ.

Так астроном убил дракона ночи 
А воин сосчитал на небе очи.

На аэродроме побит рекорд высоты
Воздух полон радостью и ложью
Черная улица, грохот взглядов, удары улыбок
Опасность
А в тени колокольни бродяга играет на флейте
Тихо-тихо
Еле слышно
...Он разгадал
Крестословицу о славе креста
Он свободен

На белой поверхности неба 
Железные бились деревья 
Темнели заставы - в них газ загорался 
Больные вставали с постели 
Вечерняя смена на низких бульварах 
Ела мороженое 
Всё было жестоко и жарко 
Всё было в поту
Туберкулезные руки липли как потные марки 
Хватались за жизнь
Но она безмятежно смотрела в закат на мосту 
Сама она уже готова была уступить 
И потухнуть над парком.

На большой глубине
Где-то где-то
В смирительной рубашке
Во тьме, во сне
Безумное солнце — и камень
На сотни верст вокруг.
Безумно и глухо оно говорило во сне
Закованы ангелы в черные цепи
Всё спит — помогите
Не надо, так лучше —
Светлеет усталость
Как утро сквозь души
Рождается жалость

На железной цепи ходит солнце в подвале
Где лежат огромные книги
В них открыты окна и двери
На иные миры и сны
Глубоко под склепом, в тюрьме
Под землею служат обедню
Там, должно быть, уж близок ад
Где звонят телефоны-цветы
Там в огне поют и грустят
Отошедшие в мире часы
О раскройте подвалы и залы!

На мраморе среди зеленых вод 
Ты спишь, душа, готовая проснуться, 
Твой мерно дышит розовый живот 
И чистый рот, готовый улыбнуться.

Сошло в надир созвездие живых, 
Судьба молчит, смеясь железным ликом 
На бронзовую шляпу снег летит, 
На черный лоб садится птица с криком.

Она прошла, возлюбленная жизнь,
Наполнив своды запахом фиалок.
Издали двери незабвенный визг, 
И снег пошел на черный край фиала

Крадется ночь, как ледяная рысь, 
По улицам, где в камне стынут воды. 
И зорко смотрит птица сверху вниз, 
Куда укрыться ей от непогоды.

На фронте радости затишие и скука, 
Но длится безоружная война. 
Душа с словами возится, как сука 
С щенятами, живых всего двойня.

Любовь, конечно, первое, дебелый 
И черный дрыхнет на припеке зверь. 
Второй щенок кусает мать в траве, 
Счастливый сон играет лапой белой.

Я наклоняюсь над семейством вяло. 
Мать польщена, хотя слегка рычит. 
Сегодня солнце целый день стояло, 
Как баба, что подсолнухи лущит.

За крепостью широко и спокойно 
Блестел поток изгибом полных рук, 
И курица, взойдя на подоконник, 
В полдневный час раздумывала вслух.

Все кажется, как сено лезет в сени, 
Счастливый хаос теплоты весенней, 
Где лает недокраденный щенок 
И тычет морду в солнечный венок.

Над бедностью земли расшитое узором 
Повисло небо, блеск его камней 
Смущает нас, когда усталым взором 
Мы смотрим вдаль меж быстринами дней

И так всю жизнь павлином из павлинов 
Сопровождает нас небесный свод, 
Что так сиял над каждым властелином 
И каждый на смерть провожал народ.

Торжественно обожествлен когда-то 
Вещал ему через своих жрецов. 
И уходили на войну солдаты, 
В песках терялись на глазах отцов. 

Но конь летит, могучий конь столетий 
И варвары спокойною рукой 
Разрушили сооруженья эти, 
Что миру угрожали над рекой.

И новый день увиден на вершинах 
Людьми и сталью покоренных гор, 
Обсерватории спокойные машины, 
Глядящие на небеса в упор,

Где, медленно считая превращенья, 
Как чудища, играющие праздно, 
Вращаются огромные каменья, 
Мучительно и холодно-напрасно.

                      Посв. Наталии Столяровой

Не говори мне о молчаньи снега.
Я долго спал и не был молодым,
И вдруг очнулся здесь, когда с разбега
Остановился поезд у воды. 

Смерть глубока, но глубже воскресенье
Прозрачных листьев и горячих трав.
Я понял вдруг, что может быть весенний,
Прекрасный мир и радостен и прав. 

И все, о чем мы говорили в поле,
На мокрый хлеб поваленный глядя,
Все было где-то на границе боли
И счастья долгожданного дождя. 

Еще в горах, туманной полосою
Гроза скрывает небо за собой,
Но рядом за песчаною косою,
Уж ярко солнце встретилось с водой. 

Мгновенно отозвавшись счастьем новым,
Забыв о том, чем мучила зима,
Она довольна голубой обновой,
До края неба гребнями шумя. 

Сияет жизнь, она близка к награде,
Свой зимний труд исполнивши любя,
И все вокруг одна и та же радость,
Что слушает во всем и ждет себя. 

С ленивою улыбкой молчаливой,
В кустах, где птицы говорят с Тобой,
Читая так, Ты кажешься счастливой,
И радостью Твоей блестит прибой. 

И в ней бродячим кажется цветком
Мороженщик под зонтиком линялым,
И парусник за низким маяком
Уходит, уменьшаясь в небе талом. 

Не плачь, пустынник, 
Шумит кустарник 
Заря в болоте 
Отражена 
И поезд серый 
Спешит на север 
Не в нашей мочи 
Его нагнать 
Он среди ночи 
Будет блуждать 
Дойдет, проснется 
Поймет, вернется 
С моста сорвется 
На дно колодца 
Ложись, укройся 
Прочти газеты 
Усни, не бойся 
Забудь всё это 
Не в нашей мочи 
Ему помочь 
Рассеять ночи 
Мы сами - ночь.

			A Paul Fort

Нездешний рыцарь на коне 
Проходит в полной тишине, 
Над заколдованным мечом,
Он думает о чем, о чем?

Отшельник спит в глухой норе, 
Спит дерево в своей коре, 
Луна на плоской крыше спит, 
Волшебник в сладком сне сопит.

Недвижны лодки на пруде, 
Пустынник спит, согрев песок,
 Мерлэн проходит по воде, 
Не шелохнув ночных цветов.

Мерлэн, сладчайший Иисус, 
Встречает девять муз в лесу. 
Мадонны, девять нежных Дев, 
С ним отражаются в воде.

Он начинает тихо петь, 
Гадюки слушают в траве. 
Серебряные рыбы в сеть 
Плывут, покорствуя судьбе.

Ночной Орфей, спаситель сна, 
Поет чуть слышно в камыше. 
Ущербная его луна 
Сияет медленно в душе.

Проклятый мир, ты близок мне, 
Я там родился, где во тьме 
Русалка слушает певца
Откинув волосы с лица.

Но в темно-синем хрустале 
Петух пропел, еще во сне. 
Мерлэн-пустынник встал с колен, 
Настало утро на земле.

День ветреный посредственно высок, 
Посредственно безлюден и воздушен. 
Я вижу в зеркале наследственный висок 
С кружалом вены и пиджак тщедушный.

Смертельны мне сердечные болезни, 
Шум крови повышающийся - смерть. 
Но им сопротивляться бесполезней 
Чем заграждать ползучий сей четверг.

Покачиваясь, воздух надо мной 
Стекает без определенной цели, 
Под видимою среди дня луной 
У беспощадной скуки на прицеле.

И ветер опускается в камин, 
Как водолаз в затопленное судно 
В нем видя, что утопленник один 
В пустую воду смотрит безрассудно.

Неудачи за неудачами, 
В сентябре непогоде чета. 
Мы идем под забытыми дачами, 
Где сидит на верандах тщета.

Искривленные веники веток 
Подметают пустырь небес. 
Смерть сквозь солнце зовет однолеток 
И качает блестящий лес.

Друг природы, больной соглядатай, 
Сердце сковано хладной неволей, 
Там, где голых деревьев солдаты
Рассыпаются цепью по полю. 

Но к чему этих сосен фаланга? 
В тишине Ты смеешься светло, 
Как предатель, пришедшая с фланга 
На судьбы моей Ватерлоо.

Никого не решайся видеть
Закрывай свои взоры стеклом и цветами
Отстраняя лучи водопада
И красивые флаги
С белой чистой страницей бумаги
На черном лице
Будь похож на часы золотые
Где огромное время таится
Ожидая свой знак отдаленный
Свой таинственный голос за сценой
Чтоб поднять золотую доску
Размотать гробовые ленты

Никто никуда не уходит
Все остаются на своих звездах
Все уносятся в пропасти
Все забывают друг о друге
О как жестоко пространство
О как далёко до теплых
Светлых лучей Плеяды —
Что это за зрелище?
Это картины звездного ада
Так надо
Так рождается жалость

О колокола
О сирены сирен в сиренях
О рассветы что лили из лилии
Самое простое — это умереть
Самое трудное — это стерпеть
За открытою дверью снова улица в сквере
Из комнаты в комнату вхожу
И сон за мной
Мое пальто там в лунной тьме сутулится
Я падаю, оно за мной
О солнце
Как передать позор отказа плакать
И в синеве подземной отцветать
В окно мое устало солнце падать
Отказ молчать
Колокола. Перу уснуть пора
Сирени рвались в вечность, спят давно
Со странною улыбкой мертвых дев
О лев
Смежи лучом виденья королев

Облака устали пролетать 
Берега устали отражать 
Те кто на горе устали ждать 
Голоса устали понимать 
Вечером тише река 
Падает в сумрак пруда 
Вечером ближе века 
Вечером тише всегда 
Дол гол до ночи 
Еще не сейчас 
Друг одинокий 
Вспомнит о нас 
Звездные очи 
Бездна зажглась 
Только бы мочи 
Еще на час.

Душа в приюте для глухонемых 
Воспитывалась, но порок излечен; 
Она идет прощаясь с каждым встречным 
Среди больничных корпусов прямых. 
Сурово к незнакомому ребенку 
Мать повернула черные глаза 
Когда усевшись на углу на конку 
Они поехали с вещами на вокзал; 
И сколько раз она с тех пор хотела 
Вновь онеметь или оглохнуть вновь,
Когда стрела смертельная летела 
Ей слишком хорошо понятных слов. 
Или хотя бы поступить на службу 
В сей вышеупомянутый приют, 
Чтоб слов не слышать непристойных дружбы 
И слов любви столь говорливой тут.

Отпустите чудо
Не мучайте его пониманием
Пусть танцует как хочет
Пусть дышит
Пусть гаснет
Нет, оно не может поверить
Что вы раскроете ладони
Полюбите капли дождя:
Ваши души не промокают
И с них не стекает
Свет

Падает солнце в холодную воду 
Время шумит на плотине 
Ласточки рвутся в пространство 
Тихо вздыхают болота 
Фабрика мерно стучит 
Время идет на свободу 
Солнце купается в тени 
Белый цветок иностранства 
Кто-то уронит в болото 
В море уйдет на свободу 
Поезд несется к иным...

Песню о чуде 
Забудь, забудь 
Христос, к Иуде 
Склонись на грудь 
Лето проходит 
Сумрак дождя 
Сон о свободе 
А погодя 
Песню о чуде 
Забудь, забудь 
Сдайся Иуде 
Иудой будь.

Печаль зимы сжимает сердце мне 
Оно молчит в смирительной рубашке 
Сегодня я от мира в стороне, 
Стою с весами и смотрю на чашки. 

Во тьме грехи проснулись до зари, 
Метель шумит, склоняя жизнь налево, 
Смешные и промокшие цари 
Смеются, не имея сил для гнева. 

Не долог день. Блестит церквей венец, 
И молча смотрит боль без сожаленья 
На возмущенье жалкое сердец, 
На их невыносимое смиренье. 

Который час? Смотрите, ночь несут 
На веках души, счастье забывая. 
Звенит трамвай, таится Страшный Суд, 
И ад галдит, судьбу перебивая. 

Под тяжестью белых побед
Больной полководец
Склонился лицом на железо
Молчит ощущая холод
Нагим колоссальным лбом
И снится ему могила
Холодный торжественный мрамор
Где скрестив разбитые руки
Опустив огромные веки
Он лежит тяжелый и чистый
Изменивший в последний час
И непрестанно и тихо
На большой глубине
Текут колоссальные реки:
Там солнце блестит
И тонут закаты
И всё безвозвратно
И всё забыто

Поля без возврата. Большая дорога,
Недвижные желтые нивы.
О, как Ты спокойна, душа-недотрога,
Довольна, легка, молчалива. 

Ручей еле слышен, и время как море,
Что значат здесь все разговоры?
Неси свое дело, люби свое горе,
Спокойно неси свое горе. 

Душа обреченность свою оценила,
Растения строгую долю,
Взойти и, цветами качая лениво,
Осыпаться осенью в поле. 

Таким как ходилось, таким как хотело,
Каким полюбила Тебя,
Ждала, целовала тяжелое тело
Знакомая радость - судьба.

Померкнет день; устанет ветр реветь, 
Нагое сердце перестанет верить, 
Река начнет у берегов мелеть, 
Я стану жизнь рассчитывать и мерить.

Они прошли, безумные года, 
Как отошла весенняя вода, 
В которой отражалось поднебесье. 
Ах, отошел и уничтожен весь я.

Свистит над домом остроносый дрозд, 
Чернила пахнут вишнею и морем, 
Души въезжает шарабан на мост. 
Ах, мы ль себе раскаяться позволим?

Себя ли позовем из темноты, 
Себе ль снесем на кладбище цветы, 
Себя ль разыщем, фонарем махая? 
Себе ль напишем, в прошлое съезжая?

Устал и воздух надо мной синеть. 
Я, защищаясь, руку поднимаю, 
Но не успев на небе прогреметь, 
Нас валит смех, как молния прямая.

Почему боль не проходит?
Потому что проходит вовнутрь.
Где спит статуя с электрическим черным лицом
На страже анемоны и солнечных рыб
Там боли нечего делать

Мы вышли. Но весы невольно опускались. 
О, сумерков холодные весы, 
Скользили мимо снежные часы 
Кружились на камнях и исчезали.

На острове не двигались дома, 
И холод плыл торжественно над валом. 
Была зима. Неверящий Фома 
Персты держал в ее закате алом.

Вы на снегу следы от каблука 
Проткнули зонтиком, как лезвием кинжала 
Моя ж лиловая и твердая рука, 
Как каменная, на скамье лежала.

Зима плыла над городом туда 
Где мы ее, увы, еще не ждали, 
Как небо, многие вмещая города 
Неудержимо далее и дале.

Призрак родился, призрак умрет 
Остановится и лед разобьет
Это причуды 
Зачем вам знать 
Солнце Иуды 
Зачем вставать 
Истина, скройся 
Не в силах вынести 
Тихо закройтесь 
Глаза пустыни 
Зачем тревожишь 
Сирени сон 
Понять не сможет 
Иуду он 
Иуду чуда 
Звездного блуда 
Предательство вечного 
Каждого встречного.

Птицы-анемоны появлялись в фиолетово-зеленом небе.
Внизу, под облаками, было море, и под ним на страшной
   глубине — еще море, еще и еще море, и наконец
   подо всем этим — земля, где дымили небоскребы
   и на бульварах духовые оркестры
   тихо и отдаленно играли.
Огромные крепости показывались из облаков.
Башни, до неузнаваемости измененные ракурсом,
   наклонялись куда-то вовнутрь, и там еще —
   на такой высоте — проходили дороги.
Куда они вели? Узнать это казалось совершенно
   невозможным.
И снова всё изменилось. Теперь мы были в Голландии.
Над замерзшим каналом на почти черном небе летел
   снег, а в порту среди черного качания волн
   уходил гигантский колесный пароход, где худые
   и старые люди в цилиндрах пристально
   рассматривали странные машины высокого роста,
   на циферблатах которых было написано —
   Полюс.

                         А. Минчину

Пылал закат над сумасшедшим домом, 
Там на деревьях спали души нищих, 
За солнцем ночи, тлением влекомы, 
Мы шли вослед, ища свое жилище.

Была судьба, как белый дом отвесный, 
Вся заперта, и стража у дверей, 
Где страшным голосом на ветке лист древесный 
Кричал о близкой гибели своей.

Была зима во мне и я в зиме. 
Кто может спорить с этим морем алым, 
Когда душа повесилась в тюрьме 
И черный мир родился над вокзалом.

А под землей играл оркестр смертей, 
Высовывались звуки из отдушин, 
Там вверх ногами на балу чертей 
Без остановки танцевали души.

Цветы бежали вниз по коридорам, 
Их ждал огонь, за ними гнался свет. 
Но вздох шагов казался птичьим вздором. В
се засыпали. Сзади крался снег.

Он город затоплял зарею алой 
И пел прекрасно на трубе зимы 
И был неслышен страшный крик фиалок, 
Которым вдруг являлся черный мир.

Распухает печалью душа. 
Как дубовая пробка в бочонке. 
Молоток иль эфес бердыша 
Здесь под стать, а не зонтик девчонки

Черный сок покрепчает от лет,
 Для болезного сердца отрава. 
Опьянеет и выронит славу 
В малом цирке неловкий атлет.

В малом цирке, где лошади белые 
По арене пригоже кружат, 
И где смотрят поэты дрожа, 
То, что люди бестрепетно делают.

Где под куполом лампы и тросы 
И качели для храбрецов, 
Где сидим мы, как дети матросов,
Провожающие отцов.

Рокот анемоны спит в электричестве
Золото заката возвратилось в черную реку
Стало больно от черного снега
В тот год умерли медные змеи
И верблюды отправились в пустыню за горной
   водой
Тихо по стенам всходила вода
Карнизы смотрели в океанские дали
Кошки спали на самом краю небытия
И кто-то говорил во сне
Странно приподымая руку
О самом страшном —
О измене

Свет из желтого окна 
Падает на твердый лед, 
Там душа лежит больна. 
Кто там по снегу идет?

Скрип да скрип, ах, страшно, страшно 
Это доктор? Нет, чужой. 
Тот, кто днем стоял на башне, 
Думал с чашей золотой,

Пропадает в темноте. 
Вновь метель с прохожим шутит 
Как разбойник на Кресте, 
Головой фонарь покрутит.

И исчезнет, пробегая,
Странный свет в глазах, больной ,
Черный, тихий ожидает 
На диване ледяной.

А она в бреду смеется, 
Руку в бездну протянув, 
То молчит, то дико бьется, 
Рвется в звездную страну. 

Дико взвизгнул в отдаленьи 
Черный гробовой петух. 
Опускайтесь на колени. 
Голубой ночник потух.

          Георгию Адамовичу

Священная луна в душе 
Взойдет, взойдет. 
Зеленая жена в воде 
Пройдет, пройдет.

И будет на пустом морозе 
Кровь кипеть,
На тяжкой деревянной розе 
Птица петь.

Внизу вращается зима 
Вокруг оси.
Срезает с головы сама 
Сирень власы.

А с неба льется черный жар, 
Мертвец сопит, 
И падает на нос ножа 
Актер, и спит.

А наверху кочует лед, 
И в нем огонь 
И шелест золотых колод 
Рукой не тронь! 

Прозрачный, нежный стук костей, 
Там игроки. 
Скелеты с лицами гостей, 
Там дно реки. 

Утопленники там висят 
На потолке, 
Ногами кверху входят в сад 
И налегке. 

А выше черный странный свет 
И ранний час. 
Входящий медленно рассвет 
Из-за плеча. 

И совершенно новый день 
Забвенье снов, 
Как будто и не пела тень, 
Бренча без нот. 

                  А. С. Гингеру
 
Синий, синий рассвет восходящий, 
Беспричинный отрывистый сон, 
Абсолютный декабрь, настоящий, 
В зимнем небе возмездье за все. 

Белый мир поминутно прекрасен, 
Многолюдно пустынен и нем, 
Безупречно туманен и ясен, 
Всем понятен и гибелен всем. 

Точно море, где нежатся рыбы 
Под нагретыми камнями скал, 
И уходит кораблик счастливый, 
С непонятным названьем "Тоска". 

Неподвижно зияет пространство, 
Над камнями змеится жара, 
И нашейный платок иностранца 
Спит, сияя, как пурпур царя. 

Опускается счастье, и вечно 
Ждет судьбы, как дневная луна. 
А в тепле глубоко и беспечно 
Трубы спят на поверхности дня.

Сияет осень и невероятно, 
Невероятно тонет день в тиши. 
Счастливый дом наполнился бесплатно 
Водою золотой моей души.

Сереют строчки, точно краткой мухи 
Танцующие ножки набекрень. 
Душа, едва опомнившись от муки 
Бестрепетно вдыхает теплый день.

Не удержать печаль в ее паденьи. 
Эшеров синий и ползучий дом. 
Пронзителен восторг осенних бдений, 
Пронзителен присест в совсем простом

Скольженье белых дней, асфальт и мокрый снег 
Орудия стреляют из-за сада 
Конина снова поднялась в цене 
Лишь фонари играют над осадой 
Рембо, вам холодно? 
Ну ничего, я скоро 
Уеду в Африку, смотрите, гаснет газ 
Солдаты ссорятся и снег идет на ссоры 
Лишь там один не закрывает глаз 
И шепчет пушка 
Смотрит из окна
Такой зимы давно я не запомню: 
Земля внизу тверда и холодна 
Темно на лестнице и снег идет из комнат 
Рембо молчит и снег летит быстрей 
Он нас покинул. 
Свет, он умирает: 
В свои стихи уходит от гостей 
Нечистою страницей покрываясь 
Конина снова поднялась в цене 
А сколько лошадей мы убиваем.

Слабость сильных - это откровенье 
О нездешней родине лучей 
Тихо сходят приглушая пенье 
Дети океанских трубачей 
Превращаясь в лед 
Из года в год 
Каменное сердце 
Каменные звуки 
Стук молитв
Скрежет словесных битв 
И всё хохочет 
И всё грохочет 
И всё погибнуть, погибнуть хочет.

Случалось призракам рояли огибать
Являться запросто свои расправив косы
Был третий час. В больную моря гладь
От счастия кидались вплавь матросы
Был летний день. Не трудно угадать
Почто бросались в океан матросы
Часы ныряли в бездну океана
И глубоко звенели под водой
И снег влетев в цветник оконной рамы
Переставал вдруг быть самим собой
Мы отступали в горы от программы
Но ты упала в прорубь на лугу
Засыпанная летними цветами
Писала ты в испуге о признанье
Что повторить я больше не могу
Я говорил: не быть воспоминаньям
Как и всегда там море на лугу

Снег идет над голой эспланадой;
Как деревьям холодно нагим,
Им должно быть ничего не надо,
Только бы заснуть хотелось им. 

Скоро вечер. День прошел бесследно.
Говорил; измучился; замолк,
Женщина в окне рукою бледной
Лампу ставит желтую на стол. 

Что же Ты, на улице, не дома,
Не за книгой, слабый человек?
Полон странной снежною истомой
Смотришь без конца на первый снег. 

Все вокруг Тебе давно знакомо.
Ты простил, но Ты не в силах жить.
Скоро ли уже Ты будешь дома?
Скоро ли Ты перестанешь быть? 

Солнце не знает 
Оно молчит 
Вечно сияет 
Вечно спешит 
Если б оно рассказало 
Девушка б наземь упала 
Прокляло чудо 
Солнца-Иуды 
Дети, молчите 
Вам знать не надо 
Шутите, живите 
И бойтесь ада.

Сонливость
Путешественник спускается к центру земли
Тихо уходят дороги на запад
Солнце
Мы научились разным вещам. Мы были на полюсе
Где лед похож на логические возвраты
А вода глубока
Как пространство
Всё оставлено
Только вдали память говорит с Богом

Сорок дней снеговые дожди
Низверглись, вздыхая, над нами
Но не плавает со слонами
Дом надснежный — спасенья не жди

Днесь покрыты все горы где тропы
Непрестанным блестящим потопом

Спят сыпучие воды зимы
Раздаются под телом безмолвно
В снежном море утопленник-мир
Неподвижно плывет и условно.

Статуя читает книгу, спит младенец 
Соловей вздыхает над болотом 
Родники не спят в своих берлогах 
Отражают звезды, вертят сферы 
Снег идет, раздетые деревья 
Как железо медленно стучат 
Серый день, какой-то свет на небе - 
Кто там ходит в бездне в поздний час? 
Холодно, спокойно, нас не знают 
Мы укрыты в холодах и в сумерках 
Лишь в окнах фонари считают 
Не дошли до половины, умерли 
В сумерках нам свет целует руки.

Стеклянный бег кристалла 
Туманный век моста 
Ты поняла, ты стала 
У корени креста 
Туманится погубный 
Болотный дом судьбы 
Высокий многотрубный 
Собор поет, увы, приди 
Сонливость клонит 
К чему бороться 
Усни 
Пади.

Стояли мы, как в сажени дрова, 
Готовые сгореть в огне печали. 
Мы высохли и вновь сыреть почали: 
То были наши старые права.

Была ты, осень, медля, не права. 
Нам небеса сияньем отвечали, 
Как в лета безыскусственном начале, 
Когда растет бездумье, как трава.

Но медленно отверстие печи, 
Являя огневые кирпичи, 
Пред нами отворилось и закрылось.

Раздался голос: "Топливо мечи!" 
К нам руки протянулись, как мечи, 
Мы прокляли тогда свою бескрылость.

Страшно думать: мы опоздали
Мы бежали по черным предместьям
Попадая в двери глухие
В подземелья падали навзничь
А тем временем там хоронили
Там служили в башне обедню
Троекратно взывали к дверям
И ответа ждали закрыв глаза
А теперь на железных рельсах
Повернулись гранитные горы
Облака опустились в бездны
Птицы канули в холод звездный
И как жалкие призраки-воры
Мы гуляли у входа в полночь
Которая солнцем сияла
И ждала миллионы лет

Так голодный смотрит на небо
Наслаждаясь больной синевою
Облака золотые жалея
Забывая искать ночлег
Погрузившись в лучи водопада
Успокойся, лишенный печали,
Успокоившись что-то реши
И молчи о святом, о решенном
Не греши говоря о нем
Только так поступай как казалось
Как тогда обещал ты сделать
Так живи

Там ножницами щелкали вдали
Ночные птицы отрезая нити
Которыми касались короли
Иных миров. Что делать Вам? Умрите
Попробуйте молиться в мире снов
Но кто-то плакал на дворе вдали:
Он собирал лоскутья и обрезки

                           О.К.

Твоя душа, как здание сената, 
Нас устрашает с возвышенья. но 
Для веселящегося мецената 
Оно забавно и едва важно. 

Над входом лань, над входом страшный лев 
Но нам известно: под зверинцем этим 
Печаль и слабость поздних королев. 
Мы льву улыбкою едва ответим. 

Как теплый дождь паду на вымпел Твой, 
И он намокнет и в тоске поникнет 
И угрожающе напрасно крикнет
Мне у ворот солдат сторожевой. 

Твоя душа, как здание сената, 
Нас устрашает с возвышенья, ах! 
Для веселящегося мецената 
Оно еще прекрасней в ста шагах.

Темен воздух. В небе розы реют, 
Скоро время уличных огней, 
Тихо душный город вечереет. 
Медленно становится темней.

Желтый дым под низкою луною 
Поздний час, необъяснимый свет. 
Боже мой! Как тяжело весною
И нельзя уснуть и счастья нет.

Ясно слышно, как трещит в бараке 
Колесо фортуны в свете газа. 
Запах листьев. Голоса во мраке, 
А в окне горят все звезды сразу.

Боже мой, зачем опять вернулись 
Эти листья в небе ярких дней, 
Эта яркость платьев, шумность улиц, 
Вечер - хаос счастья и огней.

Выставки у городской заставы, 
На ветру плакаты над мостами 
И в пыли, измученный, усталый, 
Взгляд людей, вернувшихся с цветами.

Вечером в сиянии весеннем, 
Мостовых граниты лиловей. 
Город тих и пусть по воскресеньям, 
Вечером сияет соловей.

В поздний час среди бульваров звездных 
Не ищи, не плачь, не говори, 
Слушай дивный голос бесполезный, 
К темной, страшной правде припади?

Мир ужасен. Солнце дышит смертью, 
Слава губит, и сирени душат. 
Все жалейте, никому не верьте, 
Сладостно губите ваши души1

Смейся, плачь, целуй больные руки, 
Превращайся в камень, лги, кради. 
Все здесь только соловьи разлуки, 
И всему погибель впереди.

Все здесь только алая усталость, 
Темный сон сирени над водой. 
В синем небе только пыль и жалость, 
Страшный блеск метели неземной.

Тень Гамлета. Прохожий без пальто.
Вороны спят в садах голубоватых.
И отдаленный слышится свисток,
Вороны с веток отряхают вату. 

Пойти гулять. Погладить снег рукой.
Уехать на трамвае с остальными.
Заснуть в кафе. В вине найти покой.
В кинематографе уйти в миры иные. 

Но каково бродягам в этот час?
Христос, конечно, в Армии Спасения.
Снижался день, он бесконечно чах,
Все было тихо в ночь на воскресенье. 

По непорочной белизне следы
Бегут вперед и вдруг назад навстречу.
Куда он шел, спасаясь от беды?
И вдруг решил, что поздно и далече. 

Вот отпечаток рук. Вот снегу ком.
Все сгинули. Все ветер заметает,
Все заперто. Молчит господский дом
Там в роскоши, всю ночь больной читает. 

Все спуталось и утомляет шрифт.
Как медленно ползут часы и сроки.
Однообразно поднимаясь, лифт
Поет, скуля. Как скучно одиноким. 

Звенит трамвай. Никто не замечает.
Все исчезало, таяло, кружилось,
Лицо людей с улыбкой снег встречает - 
Как им легко и тихо становилось. 

А смерть его сидит напротив в кресле
И, улыбаясь, стены озирает.
Уж ей давно известны эти песни;
Она газету смятую читает. 

Известно ей, лишь только жар спадет
Забудет все, и вдруг удар из мрака
Снег в комнату и посиневший рот,
Как мне понять? - Тебе довольно страха. 

Когда спадает жар и день встает,
Прощай пока. Наутро снег растает,
С письмом веселый почтальон придет.
Как быстро боль воскресший забывает. 

Не ведая живет и вдруг врасплох...
Погаснет лампа, распахнутся окна.
- Дай мне подумать, я устал, я плох.
- Не время думать. Время забывает. 

А бедный нищий постоянно видит
Перед собою снег и мокрый камень
Он фонари в тумане ненавидит.
Его, мой друг, не обмануть стихами. 

Он песенку поет под барабан.
В мундире синем. - Господи помилуй!
Ты дал мне боль Своих ужасных ран.
Ты мне понятен. Ты мне близок, милый, 

Я ем Твой хлеб, Ты пьешь мой чай в углу
В печи поет огонь. Смежая очи,
Осел и вол на каменном полу
Читают книгу на исходе ночи. 

Тихо книги в башне говорили: 
Нас давно никто не раскрывает 
Лишь отшельник под слоем пыли 
Он всё то же Евангелье читает 
Книги говорили на закате: 
Спят в нас тайны города былые 
И пути небесного огня 
Мы же стоим здесь молча как солдаты 
Старики на башне неживые 
Дремлем в нишах и не видим дня. 
Молча слушал маленький отшельник 
(Подходил к нему скелет высокий) 
Он открыл единственную книгу 
И ушел в нее закрыв обложку 
Как скелет над корешком ни бился 
Не раскрыл он даже и немножко.

Только бы всё позабыть 
И не надо счастливым быть 
Только бы всё простить 
Солнце летит золотое 
Рано рассвет над рекою 
Смотрится в небо пустое 
Очи, товарищ, закрой 
Ночь ведь уже пролетела 
Сказанных слов не собрать 
Грязное потное тело 
Жалобно просится спать 
Вымойся чисто под краном 
Выпей стакан молока 
Смирись и ляг
Лодка с товарищем странным 
Близится, плещет река 
На черный пляж.

Томился Тютчев в темноте ночной, 
И Блок впотьмах вздыхал под одеялом 
И только я, под яркою луной, 
Жду. улыбаясь, деву из подвала.

Откуда счастье юное ко мне, 
Нелепое, ненужное, простое, 
Шлет поцелуи городской луне, 
Смеется над усердием святого.

В оранжевых и розовых чулках 
Скелет и Гамлет, Делия в цилиндре.
Оно танцует у меня в ногах, 
На голове и на тетради чинно.

О, муза, счастье ты меня не знаешь 
Я. может быть, хотел бы быть святым 
Растрачиваешь жизнь и напеваешь 
Прозрачным зимним вечером пустым.

Я, может быть. хотел понять несчастных, 
Немых, как камень, мелких, как вода, 
Как небо, белых, низких и прекрасных К
Как девушка, печальных навсегда.

Но счастие не слушалось поэта, 
Оно в Париже проводило лето.

Тоска лимонного дерева
Уходила к дыму вулкана
Где уснули у фумаролы
Пилигримы иных миров
Мир был высок, спокоен
Устремлен в грядущее время
Еще не достоин
Свободы

Ты в полночь солнечный удар, 
Но без вреда. 
Ты в море серая вода, 
Ты не вода. 
Ты в доме непонятный шум, 
И я пляшу.
Невероятно тяжкий сон. 
Ты колесо:
Оно стучит по камням крыш, 
Жужжит, как мышь, 
И медленно в огне кружит, 
Во льду дрожит, 
В безмолвии на дне воды 
Проходишь Ты, 
И в вышине, во все сады, 
На все лады. 
И этому леченья нет. 
Во сне, во сне 
Течет сиреневый скелет, 
И на луне
Танцует он под тихий шум
 Смертельных вод. 
И под руку я с ним пляшу, 
И смерть, и черт.

Ты говорила: гибель мне грозит, 
Зеленая рука в зеленом небе. 
Но вот она на стуле лебезит, 
Спит в варварском своем великолепьи.

Она пришла, я сам ее пустил, 
Так вспрыскивает морфий храбрый клоун, 
Когда летя по воздуху без сил, 
Он равнодушья неземного полон.

Так воздухом питается пловец, 
Подпрыгивая кратко над пучиной, 
Так девушкой становится подлец, 
Пытаясь на мгновенье стать мужчиной.

Так в нищенском своем великолепьи 
Поэзия цветет, как мокрый куст, 
Сиреневого галстука нелепей, 
Прекрасней улыбающихся уст.

Утром город труба разбудила, 
Полилась на замерзший лиман. 
Кавалерия уходила 
В разлетающийся туман. 

Собирался за всадником всадник 
И здоровались на холоду, 
Выбегали бабы в палисадник, 
Поправляя платки на ходу. 

Проезжали обозы по городу, 
Догоняя зарядные ящики, 
И невольно смеялись в бороду 
Коммерсанты и их приказчики.

Утром город труба разбудила, 
Полилась на замерзший лиман. 
Кавалерия уходила 
В разлетающийся туман.

Фиалки играли в подвале
Где мертвые звезды вздыхали о мраке могилы
Только призраки окна еще открывали
И утро всходило
Им было так больно что лица они закрывали
И так до заката
Когда погасали
Лучи без возврата
А ночью огни появлялись на стенах домов
Цветы наклонялись над бездной —
   их пропасть манила
Внизу на асфальте ходила душа мирозданья
И думала как ей войти в то прекрасное зданье
Так долго ходила, на камень ложилась лицом
И тихо шепталась с холодным и мертвым отцом
Потом засыпала
Вернувшийся с бала
Толкал ее пьяной ногой

Над рядами серых саркофагов,
Где уже горел огонь слепой,
Под дождем промокший, ангел флагов
Продолжал склоняться над толпой. 

Улица блестит, огни горят, а выше
Ранний мрак смешался с дымом труб,
Человек под тонкой черной крышей
Медленно идет во тьме к утру. 

Дождь летит у фонарей трамвая
Тонкою прозрачною стеной,
Из витрины дева восковая
Дико смотрит в холод неземной. 

Все темно, спокойно и жестоко,
Высоко на небе в яркой ризе
Ты сиял, теперь сойди с флагштока,
Возвратись к обыкновенной жизни. 

Спи. Забудь. Все было так прекрасно.
Скоро, скоро над Твоим ночлегом
Новый ангел сине-бело-красный
Радостно взлетит к лазури неба. 

Потому что вечный праздник длится,
Тают птицы, трубы отлетают,
Гаснет время. Снова утро снится
И про адский пламень воск мечтает. 

Солнце всходит золотым штандартом,
Гибнут мысли. Небо розовеет.
Гаснет вечер. Солнце рвется в завтра.
И таить рассвета ночь не смеет. 

Что ж, пади. Ты озарял темницу,
Ты сиял, приняв лазурный ужас.
Спи. Усни. Любовь нам только снится,
Ты, как счастье, никому не нужен. 

Шар золотой святой пустой 
Катится в вечность - вернись, постой 
Нет, я являю вечную влагу 
Пишу и стираю снова бумагу 
В лучах свечи 
Смейся, молчи 
Ты знаешь много 
И Богу страшен 
Как тень дорогам 
Огромных башен 
Ты знаешь всё 
Тайну храни
Никто не сможет ее убить 
Забыть пустое ее лицо 
Сомкнись, усни - 
Тем только счастье 
Кто призрак сам.

Путешественник хочет влюбиться, 
Мореплаватель хочет напиться, 
Иностранец мечтает о счастье, 
Англичанин его не хотел.

Это было в стране синеглазой, 
Где танцуют священные крабы, 
И где первый, первейший из первых, 
Дремлет в розовых нежных носках.

Это было в беспочвенный праздник, 
В отрицательный, високосный, 
День, когда говорят о наборе, 
В день. когда новобранцы поют.

И махают своими руками, 
Ударяют своими ногами, 
Неотесанно голос повыся, 
Неестественно рот приоткрыв.

Потому что над серою башней 
Закружил алюминьевый птенчик, 
И над кладбищем старых вагонов 
Полыхнул розовеющий дым.

Потому что военная доля 
Бесконечно прекраснее жизни. 
Потому что мечтали о смерти 
Души братьев на крыше тайком.

А теперь они едут к невесте 
В красной кофте, с большими руками, 
В ярко-желтых прекрасных ботинках 
С интересным трехцветным флажком. 

Хоть известно, что мир сепаратный 
Заключили министры с улыбкой, 
Хоть известно, что мирное время 
Уж навеки вернулось сюда. 

И прекрасно женат иностранец, 
И навеки заснул англичанин, 
Путешественник не вернется, 
Мореплаватель мертв давно.

Я живу на границе твоей
О душа, о море победы
Меж тобою и мною ночь — высоко до рассвета
Далеко до лучезарного дня
Я живу на границе твоей
Камень тихо со мной говорит
Солнце спит среди ночи в святой синеве
Далеко подо мною идут пароходы
И флаги качаются. Там чайки чайки поют
Пароходы идут на юг
Только я не смотрю —
Я железным лицом одиноким
Повернулся в надмирную ночь.
О Светлана,
Будь, приди, о настань
Отразись в синеве Иордана
Иона в уста поцелуй
В уста Иоанна

Я люблю, когда коченеет 
И разжаться готова рука, 
И холодное небо бледнеет 
За сутулой спиной игрока.

Вечер, вечер, как радостна вечность, 
Немота проигравших сердец, 
Потрясающая беспечность 
Голосов, говорящих: конец.

Поразительной тленностью полны 
Розовеют святые тела, 
Сквозь холодные, быстрые волны 
Отвращенья, забвенья и зла.

Где они, эти лунные братья, 
Что когда-то гуляли по ней? 
Но над ними сомкнулись объятья 
Золотых привидений и фей.

Улыбается тело тщедушно, 
И на козырь надеется смерд. 
Но уносит свой выигрыш душу 
Передернуть сумевшая смерть.

Я помню лаковые крылья экипажа,
Молчание и ложь. Лети, закат, лети.
Так Христофор Колумб скрывал от экипажа
Величину пройденного пути.

Была кривая кучера спина 
Окружена оранжевою славой. 
Вилась под твердой шляпой седина 
А сзади мы, как бы орел двуглавый.

Смотрю, глаза от солнца увернув; 
Оно в них все ж еще летает множась 
Напудренный и равнодушный клюв 
Грозит прохожим, что моргают ежась.

Ты мне грозила восемнадцать дней, 
На девятнадцатый смягчилась и поблекла. 
Закат оставил наигравшись стекла, 
И стало вдруг заметно холодней.

Осенний дым взошел над экипажем, 
Где наше счастье медлило сойти, 
Но капитан скрывал от экипажа 
Величину пройденного пути.

Я шаг не ускоряю сквозь года, 
Я пребываю тем же, то есть сильным 
Хотя в душе большие холода, 
Охальник ветер, соловей могильный. 

Так спит душа, как лошадь у столба, 
Не отгоняя мух, не слыша речи. 
Ей снится черноглазая судьба, 
Простоволосая и молодая вечность. 

Так посредине линии в лесу 
На солнце спят трамвайные вагоны. 
Коль станции - большому колесу 
Не хочется вертеться в час прогона. 

Течет судьба по душам проводов, 
Но вот прорыв, она блестит в канаве, 
Где мальчики, не ведая годов. 
По ней корабль пускают из бумаги. 

Я складываю лист - труба и ванты. 
Еще раз складываю - борт и киль.
Плыви, мой стих, фарватер вот реки,
Отходную играйте, музыканты.

Прощай, эпическая жизнь, 
Ночь салютует неизвестным флагом 
И в пальцах неудачника дрожит 
Газета мира с траурным аншлагом.

Всего стихотворений: 123