Юрий Иосифович Визбор (1934-1984)

• Биография Юрия Визбора

Все стихотворения Юрия Визбора на одной странице

- Оглавление -

А море серое 
Всю ночь качается, 
И ничего вокруг 
Не приключается. 
Не приключается… 
Вода соленая, 
И на локаторе 
Тоска зеленая. 
И тихо в кубрике 
Гитара звякает. 
Ах, в наших плаваньях 
Бывало всякое. 
Бывало всякое, 
Порой хорошее, 
Но только в памяти 
Травой заросшее. 
И молчаливые 
Всю навигацию, 
Чужие девочки 
Висят на рации. 
Висят на рации — 
Одна в купальнике, 
А три под зонтиком 
Стоят под пальмами. 
А море серое 
Всю ночь качается, 
Вот и ушла любовь — 
Не возвращается. 
Не возвращается… 
Погода портится. 
И никому печаль 
Твоя не вспомнится.

Не сразу все устроилось,
Москва не сразу строилась,
Москва слезам не верила,
А верила любви.
Снегами запорошена,
Листвою заворожена,
Найдет тепло прохожему,
А деревцу — земли.

Александра, Александра,
Этот город — наш с тобою,
Стали мы его судьбою —
Ты вглядись в его лицо.
Чтобы ни было в начале,
Утолит он все печали.
Вот и стало обручальным
Нам Садовое Кольцо.

Москву рябины красили,
Дубы стояли князями,
Но не они, а ясени
Без спросу наросли.
Москва не зря надеется,
Что вся в листву оденется,
Москва найдет для деревца
Хоть краешек земли.

Александра, Александра,
Что там вьется перед нами?
Это ясень семенами
Кружит вальс над мостовой.
Ясень с видом деревенским
Приобщился к вальсам венским.
Он пробьется, Александра,
Он надышится Москвой.

Москва тревог не прятала,
Москва видала всякое,
Но беды все и горести
Склонялись перед ней.
Любовь Москвы не быстрая,
Но верная и чистая,
Поскольку материнская
Любовь других сильней.

Александра, Александра,
Этот город — наш с тобою,
Стали мы его судьбою —
Ты вглядись в его лицо.
Чтобы ни было в начале,
Утолит он все печали.
Вот и стало обручальным
Нам Садовое Кольцо.

Есть тайная печаль в весне первоначальной,
Когда последний снег нам несказанно жаль,
Когда в пустых лесах негромко и случайно
Из дальнего окна доносится рояль.

И ветер там вершит круженье занавески,
Там от движенья нот чуть звякает хрусталь.
Там девочка моя, еще ничья невеста,
Играет, чтоб весну сопровождал рояль.

Ребята! Нам пора, пока мы не сменили
Веселую печаль на черную печаль,
Пока своим богам нигде не изменили, —
В программах наших судьб передают рояль.

И будет счастье нам, пока легко и смело
Та девочка творит над миром пастораль,
Пока по всей земле, во все ее пределы
Из дальнего окна доносится рояль.

Не пугайся огня, 
Не ходи сторонкой, 
Ах, ревнуйте меня 
Только к струнам звонким. 
  
Я весь свет обошел 
С песнею летучей, 
И сказать вам пришел 
Я на всякий случай: 
  
По душе, может, вам 
Роль моей хозяйки? 
Я всю жизнь вам отдам, 
Кроме балалайки. 
  
У подружки моей 
В струнах есть мечтания. 
Я хожу вместе с ней 
К милой на свидание. 
  
Играй, играй, балалаечка, 
Звезда висит над лесочком. 
Ах, балалаечка, балалаечка, балалаечка 
     — 
России удивительная дочка!

На белом свете есть прекрасный белый цвет –
Он все цвета собрал как будто бы в букет.
По краскам осени хожу я, как во сне
И жду, когда вернётся тихий белый снег.

На белом облаке неспелые дожди.
Ты приходи и никуда не уходи.
На белом море белым солнцем день оббит.
Ты полюби и никогда не разлюби.

О, белизна твоей протянутой руки…
И льёт луна на крыши белые стихи.
Лежит под лампой белый снег твоих страниц,
И сквозь снега я вижу лес твоих ресниц.

Потом был поезд, и какой-то человек
Сметал метлой с перрона тихий белый снег,
Чтоб от следов твоих не стало и следа,
И мы смеялись, чтобы вдруг не зарыдать.

И все на свете перепутались цвета
В одну лишь краску под названьем «темнота»,
Ведь в ту страну сплошных озер, лесов и рек
Ты увезла с собою тихий белый снег.

На белом свете есть прекрасный белый цвет –
Он все цвета собрал как будто бы в букет.
По краскам осени хожу я, как во сне,
И жду, когда вернется тихий белый снег.

В то лето шли дожди и плакала погода. 
Над тем, что впереди не виделось 
     исхода. 
И в стареньком плаще среди людей по 
     лужам, 
Как будто средь вещей, шагал я 
     неуклюже. 
             Не жалейте меня, не 
     жалейте, 
             Что теперь говорить: «Чья 
     вина?» 
             Вы вино по стаканам 
     разлейте 
             И скажите: «Привет, 
     старина!» 
             В кровь израненные 
     именами, 
             Выпьем, братцы, теперь без 
     прикрас 
             Мы за женщин, оставленных 
     нами, 
             И за женщин, оставивших 
     нас. 
В то лето шли дожди и рушились надежды, 
Что Бог нас наградит за преданность и 
     нежность, 
Что спилим эту муть – гнилые ветви 
     сада, 
Что всё когда-нибудь устроится как 
     надо. 
             Не жалейте меня, не 
     жалейте, 
             Что теперь говорить: «Чья 
     вина?» 
             Вы вино по стаканам 
     разлейте 
             И скажите: «Привет, 
     старина!» 
             В кровь израненные 
     именами, 
             Выпьем, братцы, теперь без 
     прикрас 
             Мы за женщин, оставленных 
     нами, 
             И за женщин, оставивших 
     нас. 
В то лето шли дожди и было очень сыро, 
В то лето впереди лишь осень нам 
     светила. 
Но пряталась одна банальная мыслишка: 
Грядущая весна – неначатая книжка. 
             Не жалейте меня, не 
     жалейте, 
             Что теперь говорить: «Чья 
     вина?» 
             Вы вино по стаканам 
     разлейте 
             И скажите: «Привет, 
     старина!» 
             В кровь израненные 
     именами, 
             Выпьем, братцы, теперь без 
     прикрас 
             Мы за женщин, оставленных 
     нами, 
             И за женщин, оставивших 
     нас.

Крик паровоза ушел в леса.
Поезд продолжил рейс.
Двести четыре стальных колеса
Стукнули в стыки рельс.

И каждый вагон отрабатывал такт:
Москва-Воркута, Москва-Воркута.

Вагонные стекла свет лили,
Но в каждом вагоне люди пошлили.
Пехотный майор приставал к проводнице,
Майорша брюзжала, что здесь ей не спится.

Три парня, конечно, мечтали напиться,
А пышная дама - о жизни в столице.
И все это ело, дышало, неслось,
И всем надоело, и всем не спалось.

И каждый вагон отрабатывал такт:
Москва-Воркута, Москва-Воркута.

А в том бесплацкартном всеобщем вагоне
Лишь в тамбуре можно укрыться от вони.
И в тамбуре стынут сердитые лица,
И всем не сидится, не ждется, не спится -

Когда же окончится их маята?
Москва-Воркута...

Но в каждой душе, размещенной на полке,
Надежда была, про себя, втихомолку:
Что где-нибудь здесь вот, на этой дороге
Есть, кроме разлуки, зимы и тревоги,

Нехитрое счастье. Простая мечта.
Москва-Воркута...

За дальними соснами кончился день.
Наш поезд везет разных людей:
Кому-то потеха, кому-то слеза,
Кому еще ехать, а мне вот - слезать.

А мне вот сегодняшней ночью решать,
Каким будет путь и каков будет шаг,
Какая звезда там взошла вдалеке
И что за синица зажата в руке.

И стоит ли мне из-за этой синицы
Бежать в распрекрасные двери столицы?
Иль лучше шагнуть мне в пустые леса,
Чтоб эту звезду раздобыть в небесах?

Но нет мне ответа. Молчит темнота.
Грохочет дорога Москва-Воркута.

А помнишь, друг, команду с нашего двора?
Послевоенный — над верёвкой — волейбол,
Пока для секции нам сетку не украл
Четвёртый номер — Коля Зять, известный вор.

А первый номер на подаче — Владик Коп,
Владелец страшного кирзового мяча,
Который, если попадал кому-то в лоб,
То можно смерть установить и без врача.

А наш защитник, пятый номер — Макс Шароль,
Который дикими прыжками знаменит,
А также тем, что он по алгебре король,
Но в этом двор его нисколько не винит.

Саид Гиреев, нашей дворничихи сын,
Торговец краденым и пламенный игрок.
Серёга Мухин, отпускающий усы,
И на распасе — скромный автор этих строк.

Да, такое наше поколение —
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужёсткие крепления
Или радиолы во дворах.

А вот противник — он нахал и скандалист,
На игры носит он то бритву, то наган:
Здесь капитанствует известный террорист,
Сын ассирийца, ассириец Лев Уран,

Известный тем, что, перед властью не дрожа,
Зверю-директору он партой угрожал,
И парту бросил он с шестого этажа,
Но, к сожалению для школы, не попал.

А вот и сходятся два танка, два ферзя —
Вот наша Эльба, встреча войск далёких стран:
Идёт походкой воровскою Коля Зять,
Навстречу — руки в брюки — Лёвочка Уран.

Вот тут как раз и начинается кино,
И подливает в это блюдо остроты
Белова Танечка, глядящая в окно, —
Внутрирайонный гений чистой красоты.

Ну что, без драки? Волейбол так волейбол!
Ножи оставлены до встречи роковой,
И Коля Зять уже ужасный ставит «кол»,
Взлетев, как Щагин, над верёвкой бельевой.

Да, и это наше поколение —
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужёсткие крепления
Или радиолы во дворах.

…Мясной отдел. Центральный рынок. Дня конец.
И тридцать лет прошло — о боже, тридцать лет! —
И говорит мне ассириец-продавец:
«Конечно помню волейбол. Но мяса нет!»

Саид Гиреев — вот сюрприз! — подсел слегка,
Потом опять, потом отбился от ребят,
А Коля Зять пошёл в десантные войска,
И там, по слухам, он вполне нашёл себя.

А Макс Шароль — опять защитник и герой,
Имеет личность он секретную и кров.
Он так усердствовал над бомбой гробовой,
Что стал член-кором по фамилии Петров.

А Владик Коп подался в городок Сидней,
Где океан, балет и выпивка с утра,
Где нет, конечно, ни саней, ни трудодней,
Но нету также ни кола и ни двора.

Ну, кол-то ладно, — не об этом разговор, —
Дай бог, чтоб Владик там поднакопил деньжат.
Но где возьмёт он старый Сретенский наш двор? —
Вот это жаль, вот это, правда, очень жаль.

Ну, что же, каждый выбрал веру и житьё,
Полсотни игр у смерти выиграв подряд.
И лишь майор десантных войск Н.Н.Зятьёв
Лежит простреленный под городом Герат.

Отставить крики! Тихо, Сретенка, не плачь!
Мы стали все твоею общею судьбой:
Те, кто был втянут в этот несерьёзный матч
И кто повязан стал верёвкой бельевой.

Да, уходит наше поколение —
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужёсткие крепления
Или радиолы во дворах.

Здравствуйте, товарищи участники! 
Ветер мнет палаток паруса. 
Горы, накрахмаленные тщательно, 
Гордо подпирают небеса. 
Радостным пусть будет расставание, 
Наши огорчения не в счет. 
Горы — это вечное свидание 
С теми, кто ушел и кто придет. 
Ах, зачем вам эти приключения? 
Можно жить, ребята, не спеша. 
Но исполнен важного значения 
Каждый высоту дающий шаг. 
За горою вечер догорающий. 
Путь наш и не легок, и не скор. 
И живут в сердцах у нас товарищи, 
Те, кто больше не увидит гор. 
Но потом, вернувшись с восхождения, 
Чаю мы напьемся от души, 
И горит в глазах до изумления 
Солнце, принесенное с вершин. 
Радостным пусть будет расставание, 
Наши огорчения не в счет. 
Горы — это вечное свидание 
С теми, кто ушел и кто придет.

Дожди оставили следы:
Кадушки, полные воды,
Песок размытый во дворе,
Промокший столб на пустыре.
И, вылив порцию свою
На нас, дожди ушли на юг.
К тебе дожди ушли скорей,
Где нет морозов в сентябре,
Где в октябре еще цветы,
Где без меня не мерзнешь ты.
Дожди оставили следы,
Но к низу каменной гряды
В конце концов стекут ручьи,
И солнце в небо постучит
И перестанет заходить.
Пришла весна, прошли дожди,
А в сердце северном моем
Они открыли водоем
И собираются сюда.
Дожди, ночные холода,
Залив наш в ветреные дни,
Далеких городов огни
И уходящие суда -
Все собираются сюда...
Пройдут дожди по городам,
По крышам и по проводам,
И над вечернею Москвой.
Они отыщут домик твой.
Ты праздно выглянешь в окно
И вдруг подумаешь: "Давно
Мне с севера привета нет..."
И не поймешь, что этот дождь
Как раз и есть тебе привет.

Лыжи у печки стоят,
Гаснет закат за горой,
Месяц кончается март,
Скоро нам ехать домой.
Здравствуйте, хмурые дни,
Горное солнце, прощай!
Мы навсегда сохраним
В сердце своём этот край.

Нас провожает с тобой
Гордый красавец Эрцог,
Нас ожидает с тобой
Марево дальних дорог.
Вот и окончился круг,
Помни, надейся, скучай!
Снежные флаги разлук
Вывесил старый Домбай.

Что ж ты стоишь на тропе,
Что ж ты не хочешь идти?
Нам надо песню запеть,
Нам нужно меньше грустить.
Снизу кричат поезда,
Правда, кончается март,
Ранняя всходит звезда,
Где-то лавины шумят.

Есть в Родине моей такая грусть,
Какую описать я не берусь.
Я только знаю – эта грусть светла
И никогда душе не тяжела.

Ну что за тайна в сумрачных полях,
В тропинке, огибающей овраг,
И в листьях, что плывут себе, легки,
По чёрным зеркалам лесной реки.

Снова просеки костром горят.
Здравствуй, осень, милая моя, -
Полустанки и полутона,
Заплутавшие во снах.
В легкой грустности твоих шагов,
В ожидании твоих снегов
Ветром сорванные облака
На моих лежат руках.

Понимаешь ли - в глаза гляжу,
Понимаешь ли - такая жуть...
У лесного черного ручья
О любви поют друзья.
В этом свет какой-то заключен.
Я касаюсь до луны плечом,
Я плащом черпаю синеву,
Звезды падают в траву.

Дорогая осень, ты сама
Покажи свои нам закрома,
Золотые сундуки зари
Перед нами отвори.
За опушку спрячь ты облака,
За опушкой погаси закат,
За опушкой, где живет луна,
Бродит девочка - Весна.

Зимний вечер синий 
Лес закутал в иней, 
Под луною ели 
Стали голубей. 
Замели снежинки 
Все пути-тропинки, 
Замели метели 
Память о тебе. 
Я и сам не знаю, 
Рядом с кем шагаю 
По путям вечерним, 
По глухим ночам. 
Лес стоит, как в сказке, 
И нехитрой ласки 
Хочется, наверно, 
И тебе сейчас. 
А с тобою в паре 
Ходит статный парень, 
Отчего же часто 
Ты вздыхаешь вновь? 
В этот вечер синий 
Слишком нежен иней, 
Слишком больно гаснет 
Старая любовь.

А ты говоришь: «Люблю!» 
А я говорю: «Не лги!» 
Буксирному кораблю 
Всю жизнь отдавать долги. 
Приставлен мой путь к виску, 
Дороги звенит струна 
Туда, где встает Иркутск, 
По-видимому, спьяна. 

Ах, как бы теперь легла 
Рука на твое плечо! 
Земля до того кругла, 
Что свидимся мы еще. 
По мокрому по песку 
Твой след замела волна, 
И грустно вздохнул Иркутск, 
Наверно-таки, спьяна. 

А ты говоришь: «Постой!» 
А я говорю: «Дела!» 
Лечу в черноте пустой, 
Как ангел, но без крыла. 
И день без тебя — в тоску, 
И ночь без тебя больна. 
Навстречу летит Иркутск, 
Уж точно-таки, спьяна.

Июльские снега — не спутай их с другими.
Июльские снега, Памирское плато…
Приветствую тебя! Твержу твоё я имя,
Но ветры мне трубят типичное не то.

А мне твердят одно: ты должен быть, ты должен,
Прозрачным как стекло и твёрдым как наган.
В июле будет зной, а в январе морозы.
А мне пример такой — июльские снега.

Всё вроде хорошо, и всё в порядке вроде.
Я там-то всё прошёл, я там-то не солгал.
Привет тебе, привет! Как памятник свободе,
Пылают в синеве июльские снега.

Вот прекрасная оценка
Наших бедствий на бегу - 
Католическая церковь
На высоком берегу.

Что-то светлое так манит
Через темное окно - 
Католическая пани,
Словно белое вино.

Католичка - не простая,
А загадочная сплошь - 
Назидательно листает
Католическую ложь.

"О мой друг, я понимаю,
Ваше чувство не ново.
Я внимательно внимаю,
Но не более того".

А потом в траве пожухлой
Мы лежали у сосны,
Было тихо, было жутко
От такой голубизны.

И с тех пор одна зацепка:
Разыскать я не могу
Католическую церковь
На высоком берегу.

Что ни баба - то промашка,
Что ни камень- то скала:
Видно, черная монашка
Мне дорогу перешла.

Дай мне Бог держаться цепко,
Подари мне сквозь пургу
Католическую церковь
На высоком берегу.

То ли снег принесло с земли,
То ли дождь, не пойму сама.
И зовут меня корабли:
«Кострома», — кричат, — «Кострома»!

Лето мне — что зима для вас,
А зимою — опять зима,
Пляшут волны то твист, то вальс,
«Кострома», — стучат, — «Кострома»!

И немало жестоких ран
Оставляют на мне шторма,
Что ни рейс — на обшивке шрам.
«Кострома», держись, «Кострома»!

Но и в центре полярных вьюг,
Где, казалось, сойдёшь с ума,
Я на север шла и на юг, —
«Кострома», вперёд, «Кострома»!

Оставляю я след вдали,
Рыбой тяжки мои трюма,
И антенны зовут с земли:
«Кострома» моя, «Кострома»!

Привезу я ваших ребят
И два дня отдохну сама,
И товарищи мне трубят:
«Кострома» пришла, «Кострома»!

Замотало нас невозможно, 
Закрутило туда-сюда, 
Оттоптали в ночи таежной 
Забайкальские поезда. 

А вообще-то все трын-трава, — 
Здесь Курильские острова, 
Что являют прекрасный вид 
Бессердечности и любви. 

Здесь дымит вулкан Тятя-яма. 
Только черти и дураки 
Не готовятся постоянно 
Каждый час откинуть коньки. 

Над вошедшим в гавань «японцем» 
Пароходов несется крик, 
Утро нас угощает солнцем, 
Самолетами — материк. 

Но сюда неизбежно манит 
Это буйствие всех стихий, 
И отсюда бредут в тумане 
Наши песни и наши стихи. 

Здесь не Рио и не Москва, 
Здесь Курильские острова, 
Что являют прекрасный вид 
Бессердечности и любви.

А была она солнышка краше.
Каждым утром по-царски легко
Выпивала стакан простокваши,
Отвергала пятьсот женихов.
Бились ядра о черные скалы,
Гренадеры топтали жнивье...
Три великих страны воевало
За прекрасные губы ее.

Пусть профессоры тут не скрывают
Про ужасное наше житье:
Ведь шестая война мировая
Получилася из-за нее.
По ракетам и антиракетам
Антиантиракеты неслись,
В синих бликах землянского света
На луне пять дивизий дрались.

После этой ужасной батальи
Женихам изменился подсчет, 
Кто хотел бы за нежную талью
И касался наследства насчет.
На останках огромных пожарищ
Питекантроп готовил копье...
Шесть родов кровожадных сражались
За прекрасные губы ее.

Чутко горы спят, 
Южный Крест залез на небо, 
Спустились вниз в долину облака. 
Осторожней, друг, — 
Ведь никто из нас здесь не был, 
В таинственной стране Мадагаскар. 

Может стать, что смерть 
Ты найдешь за океаном, 
Но все же ты от смерти не беги. 
Осторожней, друг, — 
Даль подернулась туманом, 
Сними с плеча свой верный карабин. 

Ночью труден путь, 
На востоке воздух серый, 
Но вскоре солнце встанет из-за скал. 
Осторожней, друг, — 
Тяжелы и метки стрелы 
У жителей страны Мадагаскар. 

Южный Крест погас 
В золотом рассветном небе, 
Поднялись из долины облака. 
Осторожней, друг, — 
Ведь никто из нас здесь не был, 
В таинственной стране Мадагаскар.

Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,
Вот и окончилось всё — расставаться пора.

Милая моя,
Cолнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?

Крылья сложили палатки — их кончен полёт,
Крылья расправил искатель разлук — самолёт,
И потихонечку пятится трап от крыла,
Вот уж действительно пропасть меж нами легла.

Милая моя,
Cолнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?

Не утешайте меня, мне слова не нужны,
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны,
Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня,
Вдруг у огня ожидают, представьте, меня!

Милая моя,
Cолнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?

Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,
Вот и окончилось всё — расставаться пора.

Милая моя,
Cолнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?

Мне твердят, что скоро ты любовь найдешь
И узнаешь с первого же взгляда.
Мне бы только знать, что где-то ты живешь,
И клянусь, мне большего не надо.
Снова в синем небе журавли трубят.
Я брожу по краскам листопада.
Мне б хотя бы мельком повидать тебя,
И, клянусь, мне большего не надо.
Дай мне руку, слово для меня скажи,
Ты моя тревога и награда.
Мне б хотя бы раз прожить с тобой всю жизнь,
И, клянусь, мне большего не надо.

О, мой пресветлый отчий край! 
О, голоса его и звоны! 
В какую высь ни залетай – 
Всё над тобой его иконы. 
И происходит торжество 
В его лесах, в его колосьях. 
Мне вечно слышится его 
Многоголосье. 

Какой покой в его лесах, 
Как в них черны и влажны реки! 
Какие храмы в небесах 
Над ним возведены навеки! 
И происходит торжество 
В его лесах, в его колосьях. 
Мне вечно слышится его 
Многоголосье. 

Я – как скрещенье многих дней, 
И слышу я в лугах росистых 
И голоса моих друзей, 
И голоса с небес российских. 
И происходит торжество 
В его лесах, в его колосьях. 
Мне вечно слышится его 
Многоголосье, многоголосье.

Над рекой рассвет встает,
Гаснет звездный хоровод,
И восходит над страной утра вестник.
Наш туристский лагерь встал,
Боевой звучит сигнал,
И, чеканя шаг, несется песня:

Пусть дождь нас ожидает на пути,
Пусть немало предстоит еще пройти,
День встает лучистый,
Снова в путь, туристы!
Пусть нам грозят морозы и снега,
Пусть яростно палатку рвет пурга,
Но песня нас зовет 
Вперед!

Пусть дорога вдаль пылит,
Знает дело замполит,
И туристский лагерь дружен с песней звонкой.
Переправу наведем,
Где олень прошел, пройдем,
Ветру дружбы мы поем вдогонку:

Пусть дождь нас ожидает на пути,
Пусть немало предстоит еще пройти,
День встает лучистый,
Снова в путь, туристы!
Пусть нам грозят морозы и снега,
Пусть яростно палатку рвет пурга,
Но песня нас зовет 
Вперед!

Наши реки широки,
Наши горы высоки,
И спокоен взгляд советского солдата.
Мы за мир, но если вновь
Враг пролить захочет кровь,
Наш туристский штык блеснет булатом!

Я смутно помню огни вокзала,
В ночном тумане гудки дрожат.
Ты улыбнулась и мне сказала:
- Не надо слишком грустить, сержант.

А поезд дальше на север мчится,
Толкуют люди: забудь о ней.
А мне улыбка твоя приснится
И две полоски твоих бровей.

Наверно, скоро устанет осень -
Давно в Хибинах снега лежат.
И там, наверно, никто не спросит:
О чем ночами грустишь, сержант?

В голове моего математика
Вся вселенная встала вверх дном,
А у Новой Земли ходит Арктика,
Ходит Арктика ходуном.

Ходят белые льды, как дредноуты,
Бьются, будто бы богатыри.
Ах давно бы ты мне, ах давно бы ты
Написала б странички две-три.

Написала б ты мне про Голландию,
Где большие тюльпаны растут,
Написала б ты мне про Шотландию,
Где печальные песни поют.

Но никак не приходит послание,
И от этого грустно в груди.
Ни тебя, ни письма, ни Голландии, -
Только этот очкарик нудит.

Понудит он и все ухмыляется,
Блещет лысины розовый круг.
А под лысиной так получается,
Что Америке скоро - каюк.

А в Америке парни усталые 
Всё хлопочут, чтоб мы померли.
Дайте землю, товарищи, старую!
Не хочу больше Новой Земли.

С математиком, серым, как олово,
Скоро бросим прощанья слезу.
Привезет он в Москву свою голову,
Я другое совсем привезу.

И вновь передо мной красавица Одесса,
Волнующий момент свидания пришел.
По случаю сему позвольте приодеться,
Позвольте подойти к вам с трепетной душой.

Прошу у вас руки, красавица Одесса,
Позвольте вас обнять по-дружески пока.
Я, правда, вам писал из юности, из детства:
Эпистолярный стиль - не стиль для моряка.

А мне все плыть и плыть к тебе, моя Одесса,
Из северных морей стучаться в твой эфир,
И от любви такой мне никуда не деться -
Одна на всю округу, одна на целый мир.

Пока еще жива надежда на надежду,
Я помню вас всегда среди зеленых стран,
Пока еще корабль с названьем тихим "Нежность"
Из гавани души не вышел в океан.

Видно, нечего нам больше скрывать,
Всё нам вспомнится на Страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перевал,
За которым — исполненье надежд.
Видно, прожитое — прожито зря,
Но не в этом, понимаешь ли, соль.
Видишь, падают дожди октября,
Видишь, старый дом стоит средь лесов.

Мы затопим в доме печь, в доме печь,
Мы гитару позовём со стены,
Всё, что было, мы не будем беречь,
Ведь за нами все мосты сожжены,
Все мосты, все перекрёстки дорог,
Все прошёптанные клятвы в ночи.
Каждый предал всё, что мог, всё, что мог, —
Мы немножечко о том помолчим.

И слуга войдёт с оплывшей свечой,
Стукнет ставня на ветру, на ветру.
О, как я тебя люблю горячо —
Это годы не сотрут, не сотрут.
Всех друзей мы позовём, позовём,
Мы набьём картошкой старый рюкзак.
Спросят люди: «Что за шум, что за гром?»
Мы ответим: «Просто так, просто так!».

Просто нечего нам больше скрывать,
Всё нам вспомнится на Страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перевал,
За которым — исполненье надежд.
Видно, прожитое — прожито зря,
Но не в этом, понимаешь ли, соль.
Видишь, падают дожди октября,
Видишь, старый дом стоит средь лесов.

Всей семьей, конечно, не иначе, 
Посреди недели занятой 
Мы смотрели вместе передачу 
Под таким названьем: «Артлото». 
Все в ней дружно пели и плясали, 
Словно час нагрянул торжества. 
Были очень крупные детали, 
Были очень легкие слова. 
  
Мы смотрели телевизор, 
А за окнами шел снег. 
  
А когда погасла наша рама, 
Мы рванулись к стеклам: Боже мой! — 
Начиналась осенью программа, 
А закончилась уже зимой. 
Все, конечно, хором загалдели: 
Снег лежал, как пуховой платок. 
Видно, мы чего-то проглядели, 
Проглядев программу «Артлото». 
  
На фонарь шел снег и на дорогу, 
Был предельно чист он и суров, 
Будто шло послание от Бога, 
Передача с неземных миров. 
Там велись великие беседы, 
Подводя неведомый итог, 
Там никто, пожалуй, и не ведал 
О каком-то нашем «Артлото». 
  
Был бы здесь какой-нибудь провидец, 
Он сказал бы: «Бросьте ерунду, — 
Первый снег нам предстоит увидеть 
Календарно в будущем году». 
Только будет ли нам та удача? 
Будет год ли, будет ли ясней? 
Повторят ли снова передачу 
Под таким названьем: «Первый снег»? 
  
Мы смотрели телевизор, 
А за окнами шел снег…

Вот это для мужчин -  
Рюкзак и ледоруб,  
И нет таких причин,  
Чтоб не вступать в игру.  
А есть такой закон -  
Движение вперёд,  
И кто с ним не знаком,  
Навряд ли нас поймёт.  
  
   Прощайте вы, прощайте,  
   Писать не обещайте,  
   Но обещайте помнить  
   И не гасить костры.  
   До послевосхожденья,  
   До будущей горы.  
  
И нет там ничего -  
Ни золота, ни руд.  
Там только-то всего,  
Что гребень слишком крут.  
И слышен сердца стук,  
И страшен снегопад,  
И очень дорог друг,  
И слишком близок ад.  
  
Но есть такое там,  
И этим путь хорош,  
Чего в других местах  
Не купишь, не найдёшь:  
С утра подъём, с утра,  
И до вершины бой.  
Отыщешь ты в горах  
Победу над собой.  

Нас поезд далекий привез
Из теплого нашего края.
Трещал над лесами мороз,
И вьюга свистела шальная.

Немало тяжелых потов
Стекло на промерзшую робу,
Немало сосновых стволов
Легло в голубые сугробы.

Окончился праведный труд,
Окончились наши тревоги,
И в домиках люди живут
На сделанной нами дороге.

Сегодня в дождливую ночь
На Север мы вновь уезжаем.
Простит нас жена или дочь,
И встретит дорога чужая.

Наверно мы ввек не забудем
Рассветы в седых небесах.
Идут лесорубы в леса -
Дорогу рабочим людям! 

Лето село в зарю, 
За сентябрь, за погоду. 
Лето пало на юг, 
Словно кануло в воду. 
От него лишь следы 
Для тебя, дорогая, 
Фиолетовый дым 
В парках листья сжигают. 

Вороха те легки 
Золотых эполетов 
И горят, как стихи 
Позабытых поэтов. 
Бессердечен и юн, 
Ветер с севера дует, 
То ль сгребает июнь, 
То ли август скирдует. 

Словно два журавля 
По весёлому морю, 
Словно два косаря 
По вечернему полю, 
Мы по лету прошли - 
Только губы горели, 
И над нами неслись, 
Словно звёзды, недели. 

Солнца жёлтый моток - 
Лето плыло неярко, 
Словно синий платок 
Над зеленой байдаркой. 
И леса те пусты, 
Все пусты, дорогая, 
И горят не листы – 
Наше лето сжигают.

У всех, кто ввысь отправился когда-то, 
У всех горевших в плазме кораблей 
Есть важный и последний из этапов — 
Этап прикосновения к земле, 
Где с посохом синеющих дождей 
Пройдет сентябрь по цинковой воде, 
Где клены наметут свои листки 
На мокрую скамейку у реки. 
  
Мы постепенно счастье познавали, 
Исследуя среди ночных полей 
С любимыми на теплом сеновале 
Этап прикосновения к земле, 
Где с посохом синеющих дождей 
Пройдет сентябрь по цинковой воде, 
Где клены наметут свои листки 
На мокрую скамейку у реки. 
  
То женщины казались нам наградой, 
То подвиги нам виделись вдали, 
И лишь с годами мы познали радость 
В кругу обыкновеннейшей земли, 
Где с посохом синеющих дождей 
Пройдет сентябрь по цинковой воде, 
Где клены наметут свои листки 
На мокрую скамейку у реки. 
  
Когда-нибудь, столь ветреный вначале, 
Огонь погаснет в пепельной золе. 
Дай Бог тогда нам встретить без печали 
Этап прикосновения к земле, 
Где с посохом синеющих дождей 
Пройдет сентябрь по цинковой воде, 
Где клены наметут свои листки 
На мокрую скамейку у реки. 

Пустое болтают, что счастье где-то
У синего моря, у дальней горы.
Подошел к телефону, кинул монету
И со Счастьем - пожалуйста! - говори.
Свободно ли Счастье в шесть часов?
Как смотрит оно на весну, на погоду?
Считает ли нужным до синих носов
Топтать по Петровке снег и воду?
Счастье торопится - надо решать,
Счастье волнуется, часто дыша.
Послушайте, Счастье, в ваших глазах
Такой замечательный свет.
Я вам о многом могу рассказать, -
Пойдемте гулять по Москве.
Закат, обрамленный лбами домов,
Будет красиво звучать.
Хотите - я вам расскажу про любовь,
Хотите - буду молчать.
А помните - боль расстояний,
Тоски сжималось кольцо,
В бликах полярных сияний
Я видел ваше лицо.
Друзья в справедливом споре
Твердили: наводишь тень -
Это ж магнитное поле
Колеблется в высоте.
Явление очень сложное,
Не так-то легко рассказать.
А я смотрел, завороженный,
И видел лицо и глаза...
Ах, Счастье, погода ясная!
Я счастлив, представьте, вновь.
Какая ж она прекрасная,
Московская
Любовь!

Сижу я как-то, братцы, с африканцем,
А он, представьте, мне и говорит:
В России, дескать, холодно купаться,
Поэтому здесь неприглядный вид.

Зато, говорю, мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей,
А также в области балета,
Мы впереди, говорю, планеты всей,
Мы впереди планеты всей!

Потом мы с ним ударили по триста,
А он, представьте, мне и говорит:
В российских селах не танцуют твиста,
Поэтому здесь неприглядный вид.

Зато, говорю, мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей,
А также в области балета,
Мы впереди, говорю, планеты всей,
Мы впереди планеты всей!

Потом залили это все шампанским.
Он говорит: вообще ты кто таков?
Я, говорит, наследник африканский.
Я, говорю, технолог Петухов.

Вот я, говорю, и делаю ракеты,
Перекрываю Енисей,
А так же в области балета,
Я впереди, говорю, планеты всей,
Я впереди планеты всей!

Проникся, говорит он, лучшим чувством,
Открой, говорит, весь главный ваш секрет!
Пожалуйста, говорю, советское искусство
В наш век, говорю, сильнее всех ракет.

Но все ж, говорю, мы делаем ракеты,
И перекрыли Енисей,
А так же в области балета,
Мы впереди, говорю, планеты всей,
Мы впереди планеты всей!

Тайна моя, мой единственный клад, 
Молча вхожу я в свой маленький сад. 
Там не тюльпаны, не вишни в цвету 
Там – наши надежды. 

Я святые слова, как цветы собираю. 
Только, Боже, кому их отдать? 
Чей костер там в тумане мигает? 
Уж не твой ли, моя дорогая, 
Не меня ли ты вышла встречать? 

Я надежды свои на тебя возлагаю. 
Встретится мне только раз, только раз. 
Дни проходят, моя дорогая, 
Словно дым над сырыми лугами, 
И летят, и летят мимо нас. 

Грозы и бури, мороз, снегопад 
Мяли надежды, губили мой сад – 
Но воскресал он во все времена:    
В этом саду всё весна да весна. 

Как я долго иду, суету раздвигая, 
Как боюсь я не встретить зарю… 
Подожди у огня, дорогая, 
Я тебе свою жизнь предлагаю. 
Я тебя, понимаешь, люблю.

Помню, помню край сосновый,
Что красою знаменит.
Там у леса дом тесовый
По-над озером стоит,
Там рассвет кидает алый
Свет на дальние края...
Сортавала, Сортавала -
Дом мой, родина моя.

Там дорогою лесною
У поселка на краю
Под высокою сосною
Встретил я любовь свою.
Вечерами там, бывало,
Заходил к подружке я...
Сортавала, Сортавала -
Дом мой, родина моя.

К своему родному краю
Мы любовь в сердцах храним,
С ним в груди мы умираем
И живем мы вместе с ним.
И в походах на привалах
Напевает нам баян:
Сортавала, Сортавала -
Дом мой, родина моя.

Наша часть стоит у моря,
У скалистых берегов.
Корабли идут в дозоре,
И врагам отпор готов,
И в суровых этих скалах
Я стою, тебя храня,
Сортавала, Сортавала -
Дом мой, родина моя.

Я тебя узнаю 
Среди многих и многих прохожих: 
Ты идешь по земле, 
Словно старый ее часовой. 
Поклонюсь я тебе: 
Ничего нет на свете дороже, 
Чем победа твоя, 
Чем твой подвиг в войне мировой. 
  
Ах, какие орлы 
На парадах идут пред тобою 
И знамена несут, 
И печатают весело шаг. 
И некстати совсем 
Вдруг слеза набегает порою, 
Что-то щиплет глаза — 
Может, ветер, а может, табак. 
  
Где гремели бои, 
Там идут пионерские тропы, 
Где горела земля — 
Дым картошки, костер средь полей. 
У тебя за спиной 
Половина великой Европы, 
Перекопанная 
Той саперной лопаткой твоей. 
  
Спасибо, солдат, 
За живых на земле, 
За свет городов, 
За цветенье полей, 
За дедов седых 
И за наших ребят. 
Я сердцем своим говорю — 
Спасибо, солдат!

Слушаю. Да. Алло!
Что за шутки с утра?
Я?.. Почему удивлен?
Я даже очень рад.
Я даже закурю.
Здравствуй, прошло сто лет.
Сто лет прошло, говорю.
Я не спешу. Нет.

(Телефон-автомат у нее,
Телефон на столе у меня...
Это осень, это жнивье,
Талый снег вчерашнего дня.)

Что у нас за дела?
Да как-то все разбрелись.
Верочка родила,
Славины развелись,
Я получил отдел,
Санька съездил в Париж...
Все в суматохе дел.
Ну, а ты что молчишь?

А правда, что говорят?..
А кто он, коль не секрет?
А, военный моряк,
В общем, жгучий брюнет.
А сына как назвала?
Спасибо. Не ожидал.
Значит, жизнь удалась?
Все прошло без следа?

(Телефон-автомат у нее,
Телефон на столе у меня...
Это осень, это жнивье,
Талый снег вчерашнего дня.)

– Так выпьем, ребята, за Женьку! 
За Женечку пить хорошо! 
Вы помните, сколько сражений 
Я с именем Женьки прошёл. 
И падали годы на шпалы, 
И ветры неслись, шелестя... 
О, сколько любимых пропало 
По тем непутёвым путям! 
  
И в грохоте самосожженья 
Забыли мы их навсегда. 
Но Женя... Вы помните? Женя... 
Я с ней приходил ведь сюда – 
Тогда, в девятнадцатом веке... 
Да вспомните вы, чёрт возьми! 
Мне дом представляется некий – 
В Воронеже или в Перми. 
  
То утро вставало неброско, 
Лишь отсветы на полу, 
«Голландкою» пахло и воском, 
И шторой, примёрзшей к стеклу. 
А мы будто только с охоты. 
Я помню такой кабинет... 
И пили мы мерзкое что-то, 
Похожее на «Каберне». 
  
Но всё же напились порядком, 
И каждый из нас толковал: 
«Ах, ах, молодая дворянка, 
Всю жизнь я такую искал...» 
Ну, вспомнили? То-то. И верно, 
Ни разу с тех пор не встречал 
Я женщины более верных 
И более чистых начал. 
  
Не помню ничьих я объятий, 
Ни губ я не помню, ни рук... 
– Так где ж твоя Женька, приятель? 
Сюда её, в дружеский круг! 
– Да где-то гуляет отважно, 
На пляже каком-то лежит... 
Но это неважно, неважно: 
Я крикну – она прибежит. 
  
– Ну что, гражданин, ты остался 
Один. Закрывать нам пора! 
– А он заплатил? – Рассчитался. 
Намерен сидеть до утра? 
– Да нет. 
                     По привычке 
     нахмурясь, 
Я вышел из прошлого прочь... 
Гостиница «Арктика», Мурманск. 
Глухая полярная ночь. 

Ты думаешь так: капитанская кепка,
Прощальный гудок, в море вышел рыбак.
Ты в этом во всем ошибаешься крепко, -
Все вроде бы так, а вообще-то не так.

Я в рубке стою, я ору беспрестанно,
Я чистый пират: пистолет и серьга.
Матросов своих, наименее пьяных,
Я ставлю на вахту - стоять на ногах.

Держитесь, ребята, пока не отчалим!
Тралмейстер толкнул сапогом материк.
Два дня нас качали земные печали,
Теперь успокоит нас Север-старик.

По белой ладони полночного моря
Плывет мой корабль - представитель земли,
И Кольский залив нам гудками повторит
Слова, что нам жены сказать не могли.

Слова, что любовницы недошептали,
Слова, что текли по подушке слезой,
И даже слова, о которых молчали
Спокойные девушки, что на разок.

А нам-то чего - мы герои улова,
Нам море пахать поперек изобат.
Мы дали начальству железное слово -
Превысить заданье, судьба не судьба.

Вот так мы уходим, мой друг, на рыбалку,
Вот так будет завтра и было вчера.
И вахту ночную с названьем "собака"
Стоим и хватаемся за леера.

И если осудит нас кто за усталость, -
Пожалуйте бриться, вот мой пароход.
Ты с нами поплавай хоть самую малость,
Потом же, товарищ, сердись на тралфлот.

Ты у меня одна,
Словно в ночи луна,
Словно в году весна,
Словно в степи сосна.
Нету другой такой
Ни за какой рекой,
Ни за туманами,
Дальними странами.

В инее провода,
В сумерках города.
Вот и взошла звезда,
Чтобы светить всегда,
Чтобы гореть в метель,
Чтобы стелить постель,
Чтобы качать всю ночь
У колыбели дочь.

Вот поворот какой
Делается с рекой.
Можешь отнять покой,
Можешь махнуть рукой,
Можешь отдать долги,
Можешь любить других,
Можешь совсем уйти,
Только свети, свети!

Листьев маленький остаток
Осень поздняя кружила.
Вот он, странный полустанок
Для воздушных пассажиров.
Слабый ветер ностальгии
На ресницах наших тает.
До свиданья, дорогие, –
Улетаем, улетаем.

Мы в надежде и в тревоге
Ждем в дороге перемены,
Ожидая, что дороги
Заврачуют боль измены.
В голубой косынке неба
Белым крестиком мы таем…
От того, кто был и не был,
Улетаем, улетаем.

Нам бы встать да оглянуться,
Оглядеться б, но задаром
Мы всё крутимся, как блюдца
Неприкаянных радаров.
Ах, какая осень лисья!
Ах, какая синь густая!
Наши судьбы – словно листья,
Улетаем, улетаем.

Ну так где ж он, чёрт крылатый
На крылатом крокодиле?
Ах, какими мы, ребята,
Невезучими родились!
Может, снег на наши лица
Вдруг падёт да не растает…
Постараемся присниться,
Улетаем, улетаем.

А функция заката такова:
Печаля нас, возвысить наши души,
Спокойствия природы не нарушив,
Переиначить мысли и слова
И выяснить при тлеющей звезде,
Зажатой между солнцем и луною,
Что жизнь могла быть в общем-то иною,
Да только вот не очень ясно - где.

Из треснувшей чернильницы небес
Прольется ночь и скроет мир во мраке,
И, как сказал философ Ю.Карякин,
Не разберешь, где трасса, где объезд, -
Все для того, чтоб время потекло
В безбрежность неминуемой разлуки,
Чтоб на прощанье ласковые руки
Дарили нам дежурное тепло.

Но в том беда, что стоит сделать шаг
По первой из непройденных дорожек,
И во сто крат покажется дороже
Любой застрявший в памяти пустяк,
Чтоб ощутить в полночный этот час,
Как некие неведомые нити,
Сходящиеся в сумрачном зените,
Натянутся, удерживая нас.

Не будем же загадывать пока
Свои приобретенья и утраты,
А подождем явления заката -
Оно произойдет наверняка,
Чтоб всякие умолкли голоса
И скрежеты, и топоты дневные,
И наступили хлопоты иные,
И утренняя выпала роса.

Когда в мой дом любимая вошла, 
В нём книги лишь в углу лежали валом. 
Любимая сказала: «Это мало. 
Нам нужен дом». Любовь у нас была. 
И мы пошли со старым рюкзаком, 
Чтоб совершить покупки коренные. 
И мы купили ходики стенные, 
И чайник мы купили со свистком. 
             Ах, лучше нет огня, 
     который не потухнет, 
             И лучше дома нет, чем 
     собственный твой дом, 
             Где ходики стучат 
     старательно на кухне, 
             Где милая моя и чайник со 
     свистком. 
Потом пришли иные рубежи, 
Мы обрастали разными вещами, 
Которые украсить обещали 
И без того украшенную жизнь. 
Снега летели, письмами шурша, 
Ложились письма на мои палатки, 
Что дома, слава Богу, всё в порядке, 
Лишь ходики немножечко спешат. 
             Ах, лучше нет огня, 
     который не потухнет, 
             И лучше дома нет, чем 
     собственный твой дом, 
             Где ходики стучат 
     старательно на кухне, 
             Где милая моя и чайник со 
     свистком. 
С любимой мы прожили сотню лет, 
Да что я говорю – прожили двести, 
И показалось мне, что в новом месте 
Горит поярче предвечерний свет 
И говорятся тихие слова, 
Которые не сказывались, право, 
Поэтому, не мудрствуя лукаво, 
Пора спешить туда, где синева. 
С тех пор я много берегов сменил. 
В своей стране и в отдалённых странах 
Я вспоминал с навязчивостью странной, 
Как часто эти ходики чинил. 
Под ними чай другой мужчина пьёт, 
И те часы ни в чём не виноваты, 
Они всего единожды женаты, 
Но, как хозяин их, спешат вперёд. 
              Ах, лучше нет огня, 
     который не потухнет, 
             И лучше дома нет, чем 
     собственный твой дом, 
             Где ходики стучат 
     старательно на кухне, 
             Где милая моя и чайник со 
     свистком.

Чад, перегар бензиновый.
В воздухе вой висит
Девяноста пяти лошадиных
И пяти человеческих сил.

Словно мы стали сами
Валами, цепями, поршнями,
Ревущими на рассвете
В этом проклятом кювете.

Словно с машиной братья мы,
Как корабль кораблю.
Бревна вместе с проклятьями
Падают в колею.

Падают, тонут, скрываются,
Захлебываются в снегу.
Шофера голос срывается:
- Крышка! Кончай! Не могу!

Видели мерзлые ветви,
Как мы легли на настил,
Как остывали под ветром
Сто измученных сил.

Как умирали снежинки,
Падая на капот,
Как на щеках морщинки
Перепрыгивал пот.

Но кто-то плечо шинели
Вдруг деранул с плеча -
Долго ли, в самом деле,
Будем мы здесь торчать?

И, сокрушив законы,
Вечных устоев курсив,
Вдруг поднялись миллионы 
Нечеловеческих сил.

Стали огромными плечи,
Лес лег травой к ногам...
Ясно, что крыть было нечем
Этим густым снегам.

Долго еще под ветром
Нам трястись и курить.
ЗИЛ глотал километры,
Мы - свои сухари.

Мимо неслись селения,
Мотор вперед уносил
Обычнейшее явление - 
Пять человеческих сил.

Как хорошо, 
Что земля большая. 
Дождик прошел, 
В небе синь густая. 
Пролетел самолет, 
Белый след оставил. 
Нам бы тоже в полет 
За своей мечтой. 
  
Как хорошо 
Жить на белом свете 
Так, чтоб нашел 
Паруса твой ветер. 
Человек как стишок: 
Может стать поэмой. 
До чего ж хорошо 
Человеком быть! 
  
Как хорошо 
Быть зимой и летом, 
Как хорошо 
Быть зарей над лесом, 
Быть рекой небольшой, 
Быть большой землею. 
До чего ж хорошо 
Человеком быть! 
  
В путь нам пора, — 
Побывать бы всюду 
И у костра 
Вдруг поверить в чудо, 
Переплыть сотни рек, 
Сочинить сто песен… 
Вот идет человек 
По своей земле.

Что скажу я тебе — ты не слушай,
Я ведь так, несерьёзно скажу.
Просто я свою бедную душу
На ладони твои положу.

Сдвинем чаши, забудем итоги.
Что-то всё-таки было не зря,
Коль стою я у края дороги,
Растеряв все свои козыря.

Ах, зачем там в ночи запрягают
Не пригодных к погоне коней?
Это ж годы мои убегают
Стаей птиц по багряной луне.

Всю неделю стучали морозы
По окошку рукой костяной,
И копили печали берёзы,
Чтобы вдоволь поплакать весной.

Ни стихам не поверив, ни прозе,
Мы молчим, ничего не сказав,
Вот на этом жестоком морозе
Доверяя лишь только глазам.

Я в прихожей оставил рюкзак,
На минутку зашел, чтоб снова
Заглянуть в голубые глаза
И услышать одно лишь слово.

Ведь тебя я все-таки люблю
Той любовью твердой,
О любви тебя я не молю,
Я ведь парень гордый.

Бьется в скалах горная река,
В берегах суровых.
Я уеду к синим ледникам,
Так скажи лишь слово.

До гранитных холодных камней
Понесет меня поезд снова,
На востоке в таежной стране
Буду ждать я одно лишь слово.

Всего стихотворений: 50