Все стихотворения на одной странице

- Оглавление -

А море серое 
Всю ночь качается, 
И ничего вокруг 
Не приключается. 
Не приключается… 
Вода соленая, 
И на локаторе 
Тоска зеленая. 
И тихо в кубрике 
Гитара звякает. 
Ах, в наших плаваньях 
Бывало всякое. 
Бывало всякое, 
Порой хорошее, 
Но только в памяти 
Травой заросшее. 
И молчаливые 
Всю навигацию, 
Чужие девочки 
Висят на рации. 
Висят на рации — 
Одна в купальнике, 
А три под зонтиком 
Стоят под пальмами. 
А море серое 
Всю ночь качается, 
Вот и ушла любовь — 
Не возвращается. 
Не возвращается… 
Погода портится. 
И никому печаль 
Твоя не вспомнится.

Не сразу все устроилось,
Москва не сразу строилась,
Москва слезам не верила,
А верила любви.
Снегами запорошена,
Листвою заворожена,
Найдет тепло прохожему,
А деревцу — земли.

Александра, Александра,
Этот город — наш с тобою,
Стали мы его судьбою —
Ты вглядись в его лицо.
Чтобы ни было в начале,
Утолит он все печали.
Вот и стало обручальным
Нам Садовое Кольцо.

Москву рябины красили,
Дубы стояли князями,
Но не они, а ясени
Без спросу наросли.
Москва не зря надеется,
Что вся в листву оденется,
Москва найдет для деревца
Хоть краешек земли.

Александра, Александра,
Что там вьется перед нами?
Это ясень семенами
Кружит вальс над мостовой.
Ясень с видом деревенским
Приобщился к вальсам венским.
Он пробьется, Александра,
Он надышится Москвой.

Москва тревог не прятала,
Москва видала всякое,
Но беды все и горести
Склонялись перед ней.
Любовь Москвы не быстрая,
Но верная и чистая,
Поскольку материнская
Любовь других сильней.

Александра, Александра,
Этот город — наш с тобою,
Стали мы его судьбою —
Ты вглядись в его лицо.
Чтобы ни было в начале,
Утолит он все печали.
Вот и стало обручальным
Нам Садовое Кольцо.

Есть тайная печаль в весне первоначальной,
Когда последний снег нам несказанно жаль,
Когда в пустых лесах негромко и случайно
Из дальнего окна доносится рояль.

И ветер там вершит круженье занавески,
Там от движенья нот чуть звякает хрусталь.
Там девочка моя, еще ничья невеста,
Играет, чтоб весну сопровождал рояль.

Ребята! Нам пора, пока мы не сменили
Веселую печаль на черную печаль,
Пока своим богам нигде не изменили, —
В программах наших судьб передают рояль.

И будет счастье нам, пока легко и смело
Та девочка творит над миром пастораль,
Пока по всей земле, во все ее пределы
Из дальнего окна доносится рояль.

Не пугайся огня, 
Не ходи сторонкой, 
Ах, ревнуйте меня 
Только к струнам звонким. 
  
Я весь свет обошел 
С песнею летучей, 
И сказать вам пришел 
Я на всякий случай: 
  
По душе, может, вам 
Роль моей хозяйки? 
Я всю жизнь вам отдам, 
Кроме балалайки. 
  
У подружки моей 
В струнах есть мечтания. 
Я хожу вместе с ней 
К милой на свидание. 
  
Играй, играй, балалаечка, 
Звезда висит над лесочком. 
Ах, балалаечка, балалаечка, балалаечка 
     — 
России удивительная дочка!

На белом свете есть прекрасный белый цвет –
Он все цвета собрал как будто бы в букет.
По краскам осени хожу я, как во сне
И жду, когда вернётся тихий белый снег.

На белом облаке неспелые дожди.
Ты приходи и никуда не уходи.
На белом море белым солнцем день оббит.
Ты полюби и никогда не разлюби.

О, белизна твоей протянутой руки…
И льёт луна на крыши белые стихи.
Лежит под лампой белый снег твоих страниц,
И сквозь снега я вижу лес твоих ресниц.

Потом был поезд, и какой-то человек
Сметал метлой с перрона тихий белый снег,
Чтоб от следов твоих не стало и следа,
И мы смеялись, чтобы вдруг не зарыдать.

И все на свете перепутались цвета
В одну лишь краску под названьем «темнота»,
Ведь в ту страну сплошных озер, лесов и рек
Ты увезла с собою тихий белый снег.

На белом свете есть прекрасный белый цвет –
Он все цвета собрал как будто бы в букет.
По краскам осени хожу я, как во сне,
И жду, когда вернется тихий белый снег.

В то лето шли дожди и плакала погода. 
Над тем, что впереди не виделось 
     исхода. 
И в стареньком плаще среди людей по 
     лужам, 
Как будто средь вещей, шагал я 
     неуклюже. 
             Не жалейте меня, не 
     жалейте, 
             Что теперь говорить: «Чья 
     вина?» 
             Вы вино по стаканам 
     разлейте 
             И скажите: «Привет, 
     старина!» 
             В кровь израненные 
     именами, 
             Выпьем, братцы, теперь без 
     прикрас 
             Мы за женщин, оставленных 
     нами, 
             И за женщин, оставивших 
     нас. 
В то лето шли дожди и рушились надежды, 
Что Бог нас наградит за преданность и 
     нежность, 
Что спилим эту муть – гнилые ветви 
     сада, 
Что всё когда-нибудь устроится как 
     надо. 
             Не жалейте меня, не 
     жалейте, 
             Что теперь говорить: «Чья 
     вина?» 
             Вы вино по стаканам 
     разлейте 
             И скажите: «Привет, 
     старина!» 
             В кровь израненные 
     именами, 
             Выпьем, братцы, теперь без 
     прикрас 
             Мы за женщин, оставленных 
     нами, 
             И за женщин, оставивших 
     нас. 
В то лето шли дожди и было очень сыро, 
В то лето впереди лишь осень нам 
     светила. 
Но пряталась одна банальная мыслишка: 
Грядущая весна – неначатая книжка. 
             Не жалейте меня, не 
     жалейте, 
             Что теперь говорить: «Чья 
     вина?» 
             Вы вино по стаканам 
     разлейте 
             И скажите: «Привет, 
     старина!» 
             В кровь израненные 
     именами, 
             Выпьем, братцы, теперь без 
     прикрас 
             Мы за женщин, оставленных 
     нами, 
             И за женщин, оставивших 
     нас.

А помнишь, друг, команду с нашего двора?
Послевоенный — над верёвкой — волейбол,
Пока для секции нам сетку не украл
Четвёртый номер — Коля Зять, известный вор.

А первый номер на подаче — Владик Коп,
Владелец страшного кирзового мяча,
Который, если попадал кому-то в лоб,
То можно смерть установить и без врача.

А наш защитник, пятый номер — Макс Шароль,
Который дикими прыжками знаменит,
А также тем, что он по алгебре король,
Но в этом двор его нисколько не винит.

Саид Гиреев, нашей дворничихи сын,
Торговец краденым и пламенный игрок.
Серёга Мухин, отпускающий усы,
И на распасе — скромный автор этих строк.

Да, такое наше поколение —
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужёсткие крепления
Или радиолы во дворах.

А вот противник — он нахал и скандалист,
На игры носит он то бритву, то наган:
Здесь капитанствует известный террорист,
Сын ассирийца, ассириец Лев Уран,

Известный тем, что, перед властью не дрожа,
Зверю-директору он партой угрожал,
И парту бросил он с шестого этажа,
Но, к сожалению для школы, не попал.

А вот и сходятся два танка, два ферзя —
Вот наша Эльба, встреча войск далёких стран:
Идёт походкой воровскою Коля Зять,
Навстречу — руки в брюки — Лёвочка Уран.

Вот тут как раз и начинается кино,
И подливает в это блюдо остроты
Белова Танечка, глядящая в окно, —
Внутрирайонный гений чистой красоты.

Ну что, без драки? Волейбол так волейбол!
Ножи оставлены до встречи роковой,
И Коля Зять уже ужасный ставит «кол»,
Взлетев, как Щагин, над верёвкой бельевой.

Да, и это наше поколение —
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужёсткие крепления
Или радиолы во дворах.

…Мясной отдел. Центральный рынок. Дня конец.
И тридцать лет прошло — о боже, тридцать лет! —
И говорит мне ассириец-продавец:
«Конечно помню волейбол. Но мяса нет!»

Саид Гиреев — вот сюрприз! — подсел слегка,
Потом опять, потом отбился от ребят,
А Коля Зять пошёл в десантные войска,
И там, по слухам, он вполне нашёл себя.

А Макс Шароль — опять защитник и герой,
Имеет личность он секретную и кров.
Он так усердствовал над бомбой гробовой,
Что стал член-кором по фамилии Петров.

А Владик Коп подался в городок Сидней,
Где океан, балет и выпивка с утра,
Где нет, конечно, ни саней, ни трудодней,
Но нету также ни кола и ни двора.

Ну, кол-то ладно, — не об этом разговор, —
Дай бог, чтоб Владик там поднакопил деньжат.
Но где возьмёт он старый Сретенский наш двор? —
Вот это жаль, вот это, правда, очень жаль.

Ну, что же, каждый выбрал веру и житьё,
Полсотни игр у смерти выиграв подряд.
И лишь майор десантных войск Н.Н.Зятьёв
Лежит простреленный под городом Герат.

Отставить крики! Тихо, Сретенка, не плачь!
Мы стали все твоею общею судьбой:
Те, кто был втянут в этот несерьёзный матч
И кто повязан стал верёвкой бельевой.

Да, уходит наше поколение —
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужёсткие крепления
Или радиолы во дворах.

Здравствуйте, товарищи участники! 
Ветер мнет палаток паруса. 
Горы, накрахмаленные тщательно, 
Гордо подпирают небеса. 
Радостным пусть будет расставание, 
Наши огорчения не в счет. 
Горы — это вечное свидание 
С теми, кто ушел и кто придет. 
Ах, зачем вам эти приключения? 
Можно жить, ребята, не спеша. 
Но исполнен важного значения 
Каждый высоту дающий шаг. 
За горою вечер догорающий. 
Путь наш и не легок, и не скор. 
И живут в сердцах у нас товарищи, 
Те, кто больше не увидит гор. 
Но потом, вернувшись с восхождения, 
Чаю мы напьемся от души, 
И горит в глазах до изумления 
Солнце, принесенное с вершин. 
Радостным пусть будет расставание, 
Наши огорчения не в счет. 
Горы — это вечное свидание 
С теми, кто ушел и кто придет.

Лыжи у печки стоят,
Гаснет закат за горой,
Месяц кончается март,
Скоро нам ехать домой.
Здравствуйте, хмурые дни,
Горное солнце, прощай!
Мы навсегда сохраним
В сердце своём этот край.

Нас провожает с тобой
Гордый красавец Эрцог,
Нас ожидает с тобой
Марево дальних дорог.
Вот и окончился круг,
Помни, надейся, скучай!
Снежные флаги разлук
Вывесил старый Домбай.

Что ж ты стоишь на тропе,
Что ж ты не хочешь идти?
Нам надо песню запеть,
Нам нужно меньше грустить.
Снизу кричат поезда,
Правда, кончается март,
Ранняя всходит звезда,
Где-то лавины шумят.

Есть в Родине моей такая грусть,
Какую описать я не берусь.
Я только знаю – эта грусть светла
И никогда душе не тяжела.

Ну что за тайна в сумрачных полях,
В тропинке, огибающей овраг,
И в листьях, что плывут себе, легки,
По чёрным зеркалам лесной реки.

Снова просеки костром горят.
Здравствуй, осень, милая моя, -
Полустанки и полутона,
Заплутавшие во снах.
В легкой грустности твоих шагов,
В ожидании твоих снегов
Ветром сорванные облака
На моих лежат руках.

Понимаешь ли - в глаза гляжу,
Понимаешь ли - такая жуть...
У лесного черного ручья
О любви поют друзья.
В этом свет какой-то заключен.
Я касаюсь до луны плечом,
Я плащом черпаю синеву,
Звезды падают в траву.

Дорогая осень, ты сама
Покажи свои нам закрома,
Золотые сундуки зари
Перед нами отвори.
За опушку спрячь ты облака,
За опушкой погаси закат,
За опушкой, где живет луна,
Бродит девочка - Весна.

Зимний вечер синий 
Лес закутал в иней, 
Под луною ели 
Стали голубей. 
Замели снежинки 
Все пути-тропинки, 
Замели метели 
Память о тебе. 
Я и сам не знаю, 
Рядом с кем шагаю 
По путям вечерним, 
По глухим ночам. 
Лес стоит, как в сказке, 
И нехитрой ласки 
Хочется, наверно, 
И тебе сейчас. 
А с тобою в паре 
Ходит статный парень, 
Отчего же часто 
Ты вздыхаешь вновь? 
В этот вечер синий 
Слишком нежен иней, 
Слишком больно гаснет 
Старая любовь.

А ты говоришь: «Люблю!» 
А я говорю: «Не лги!» 
Буксирному кораблю 
Всю жизнь отдавать долги. 
Приставлен мой путь к виску, 
Дороги звенит струна 
Туда, где встает Иркутск, 
По-видимому, спьяна. 

Ах, как бы теперь легла 
Рука на твое плечо! 
Земля до того кругла, 
Что свидимся мы еще. 
По мокрому по песку 
Твой след замела волна, 
И грустно вздохнул Иркутск, 
Наверно-таки, спьяна. 

А ты говоришь: «Постой!» 
А я говорю: «Дела!» 
Лечу в черноте пустой, 
Как ангел, но без крыла. 
И день без тебя — в тоску, 
И ночь без тебя больна. 
Навстречу летит Иркутск, 
Уж точно-таки, спьяна.

Июльские снега — не спутай их с другими.
Июльские снега, Памирское плато…
Приветствую тебя! Твержу твоё я имя,
Но ветры мне трубят типичное не то.

А мне твердят одно: ты должен быть, ты должен,
Прозрачным как стекло и твёрдым как наган.
В июле будет зной, а в январе морозы.
А мне пример такой — июльские снега.

Всё вроде хорошо, и всё в порядке вроде.
Я там-то всё прошёл, я там-то не солгал.
Привет тебе, привет! Как памятник свободе,
Пылают в синеве июльские снега.

То ли снег принесло с земли,
То ли дождь, не пойму сама.
И зовут меня корабли:
«Кострома», — кричат, — «Кострома»!

Лето мне — что зима для вас,
А зимою — опять зима,
Пляшут волны то твист, то вальс,
«Кострома», — стучат, — «Кострома»!

И немало жестоких ран
Оставляют на мне шторма,
Что ни рейс — на обшивке шрам.
«Кострома», держись, «Кострома»!

Но и в центре полярных вьюг,
Где, казалось, сойдёшь с ума,
Я на север шла и на юг, —
«Кострома», вперёд, «Кострома»!

Оставляю я след вдали,
Рыбой тяжки мои трюма,
И антенны зовут с земли:
«Кострома» моя, «Кострома»!

Привезу я ваших ребят
И два дня отдохну сама,
И товарищи мне трубят:
«Кострома» пришла, «Кострома»!

Замотало нас невозможно, 
Закрутило туда-сюда, 
Оттоптали в ночи таежной 
Забайкальские поезда. 

А вообще-то все трын-трава, — 
Здесь Курильские острова, 
Что являют прекрасный вид 
Бессердечности и любви. 

Здесь дымит вулкан Тятя-яма. 
Только черти и дураки 
Не готовятся постоянно 
Каждый час откинуть коньки. 

Над вошедшим в гавань «японцем» 
Пароходов несется крик, 
Утро нас угощает солнцем, 
Самолетами — материк. 

Но сюда неизбежно манит 
Это буйствие всех стихий, 
И отсюда бредут в тумане 
Наши песни и наши стихи. 

Здесь не Рио и не Москва, 
Здесь Курильские острова, 
Что являют прекрасный вид 
Бессердечности и любви.

Чутко горы спят, 
Южный Крест залез на небо, 
Спустились вниз в долину облака. 
Осторожней, друг, — 
Ведь никто из нас здесь не был, 
В таинственной стране Мадагаскар. 

Может стать, что смерть 
Ты найдешь за океаном, 
Но все же ты от смерти не беги. 
Осторожней, друг, — 
Даль подернулась туманом, 
Сними с плеча свой верный карабин. 

Ночью труден путь, 
На востоке воздух серый, 
Но вскоре солнце встанет из-за скал. 
Осторожней, друг, — 
Тяжелы и метки стрелы 
У жителей страны Мадагаскар. 

Южный Крест погас 
В золотом рассветном небе, 
Поднялись из долины облака. 
Осторожней, друг, — 
Ведь никто из нас здесь не был, 
В таинственной стране Мадагаскар.

Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,
Вот и окончилось всё — расставаться пора.

Милая моя,
Cолнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?

Крылья сложили палатки — их кончен полёт,
Крылья расправил искатель разлук — самолёт,
И потихонечку пятится трап от крыла,
Вот уж действительно пропасть меж нами легла.

Милая моя,
Cолнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?

Не утешайте меня, мне слова не нужны,
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны,
Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня,
Вдруг у огня ожидают, представьте, меня!

Милая моя,
Cолнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?

Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,
Вот и окончилось всё — расставаться пора.

Милая моя,
Cолнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?

Мне твердят, что скоро ты любовь найдешь
И узнаешь с первого же взгляда.
Мне бы только знать, что где-то ты живешь,
И клянусь, мне большего не надо.
Снова в синем небе журавли трубят.
Я брожу по краскам листопада.
Мне б хотя бы мельком повидать тебя,
И, клянусь, мне большего не надо.
Дай мне руку, слово для меня скажи,
Ты моя тревога и награда.
Мне б хотя бы раз прожить с тобой всю жизнь,
И, клянусь, мне большего не надо.

О, мой пресветлый отчий край! 
О, голоса его и звоны! 
В какую высь ни залетай – 
Всё над тобой его иконы. 
И происходит торжество 
В его лесах, в его колосьях. 
Мне вечно слышится его 
Многоголосье. 

Какой покой в его лесах, 
Как в них черны и влажны реки! 
Какие храмы в небесах 
Над ним возведены навеки! 
И происходит торжество 
В его лесах, в его колосьях. 
Мне вечно слышится его 
Многоголосье. 

Я – как скрещенье многих дней, 
И слышу я в лугах росистых 
И голоса моих друзей, 
И голоса с небес российских. 
И происходит торжество 
В его лесах, в его колосьях. 
Мне вечно слышится его 
Многоголосье, многоголосье.

Видно, нечего нам больше скрывать,
Всё нам вспомнится на Страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перевал,
За которым — исполненье надежд.
Видно, прожитое — прожито зря,
Но не в этом, понимаешь ли, соль.
Видишь, падают дожди октября,
Видишь, старый дом стоит средь лесов.

Мы затопим в доме печь, в доме печь,
Мы гитару позовём со стены,
Всё, что было, мы не будем беречь,
Ведь за нами все мосты сожжены,
Все мосты, все перекрёстки дорог,
Все прошёптанные клятвы в ночи.
Каждый предал всё, что мог, всё, что мог, —
Мы немножечко о том помолчим.

И слуга войдёт с оплывшей свечой,
Стукнет ставня на ветру, на ветру.
О, как я тебя люблю горячо —
Это годы не сотрут, не сотрут.
Всех друзей мы позовём, позовём,
Мы набьём картошкой старый рюкзак.
Спросят люди: «Что за шум, что за гром?»
Мы ответим: «Просто так, просто так!».

Просто нечего нам больше скрывать,
Всё нам вспомнится на Страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перевал,
За которым — исполненье надежд.
Видно, прожитое — прожито зря,
Но не в этом, понимаешь ли, соль.
Видишь, падают дожди октября,
Видишь, старый дом стоит средь лесов.

Всей семьей, конечно, не иначе, 
Посреди недели занятой 
Мы смотрели вместе передачу 
Под таким названьем: «Артлото». 
Все в ней дружно пели и плясали, 
Словно час нагрянул торжества. 
Были очень крупные детали, 
Были очень легкие слова. 
  
Мы смотрели телевизор, 
А за окнами шел снег. 
  
А когда погасла наша рама, 
Мы рванулись к стеклам: Боже мой! — 
Начиналась осенью программа, 
А закончилась уже зимой. 
Все, конечно, хором загалдели: 
Снег лежал, как пуховой платок. 
Видно, мы чего-то проглядели, 
Проглядев программу «Артлото». 
  
На фонарь шел снег и на дорогу, 
Был предельно чист он и суров, 
Будто шло послание от Бога, 
Передача с неземных миров. 
Там велись великие беседы, 
Подводя неведомый итог, 
Там никто, пожалуй, и не ведал 
О каком-то нашем «Артлото». 
  
Был бы здесь какой-нибудь провидец, 
Он сказал бы: «Бросьте ерунду, — 
Первый снег нам предстоит увидеть 
Календарно в будущем году». 
Только будет ли нам та удача? 
Будет год ли, будет ли ясней? 
Повторят ли снова передачу 
Под таким названьем: «Первый снег»? 
  
Мы смотрели телевизор, 
А за окнами шел снег…

Вот это для мужчин -  
Рюкзак и ледоруб,  
И нет таких причин,  
Чтоб не вступать в игру.  
А есть такой закон -  
Движение вперёд,  
И кто с ним не знаком,  
Навряд ли нас поймёт.  
  
   Прощайте вы, прощайте,  
   Писать не обещайте,  
   Но обещайте помнить  
   И не гасить костры.  
   До послевосхожденья,  
   До будущей горы.  
  
И нет там ничего -  
Ни золота, ни руд.  
Там только-то всего,  
Что гребень слишком крут.  
И слышен сердца стук,  
И страшен снегопад,  
И очень дорог друг,  
И слишком близок ад.  
  
Но есть такое там,  
И этим путь хорош,  
Чего в других местах  
Не купишь, не найдёшь:  
С утра подъём, с утра,  
И до вершины бой.  
Отыщешь ты в горах  
Победу над собой.  

Лето село в зарю, 
За сентябрь, за погоду. 
Лето пало на юг, 
Словно кануло в воду. 
От него лишь следы 
Для тебя, дорогая, 
Фиолетовый дым 
В парках листья сжигают. 

Вороха те легки 
Золотых эполетов 
И горят, как стихи 
Позабытых поэтов. 
Бессердечен и юн, 
Ветер с севера дует, 
То ль сгребает июнь, 
То ли август скирдует. 

Словно два журавля 
По весёлому морю, 
Словно два косаря 
По вечернему полю, 
Мы по лету прошли - 
Только губы горели, 
И над нами неслись, 
Словно звёзды, недели. 

Солнца жёлтый моток - 
Лето плыло неярко, 
Словно синий платок 
Над зеленой байдаркой. 
И леса те пусты, 
Все пусты, дорогая, 
И горят не листы – 
Наше лето сжигают.

У всех, кто ввысь отправился когда-то, 
У всех горевших в плазме кораблей 
Есть важный и последний из этапов — 
Этап прикосновения к земле, 
Где с посохом синеющих дождей 
Пройдет сентябрь по цинковой воде, 
Где клены наметут свои листки 
На мокрую скамейку у реки. 
  
Мы постепенно счастье познавали, 
Исследуя среди ночных полей 
С любимыми на теплом сеновале 
Этап прикосновения к земле, 
Где с посохом синеющих дождей 
Пройдет сентябрь по цинковой воде, 
Где клены наметут свои листки 
На мокрую скамейку у реки. 
  
То женщины казались нам наградой, 
То подвиги нам виделись вдали, 
И лишь с годами мы познали радость 
В кругу обыкновеннейшей земли, 
Где с посохом синеющих дождей 
Пройдет сентябрь по цинковой воде, 
Где клены наметут свои листки 
На мокрую скамейку у реки. 
  
Когда-нибудь, столь ветреный вначале, 
Огонь погаснет в пепельной золе. 
Дай Бог тогда нам встретить без печали 
Этап прикосновения к земле, 
Где с посохом синеющих дождей 
Пройдет сентябрь по цинковой воде, 
Где клены наметут свои листки 
На мокрую скамейку у реки. 

Сижу я как-то, братцы, с африканцем,
А он, представьте, мне и говорит:
В России, дескать, холодно купаться,
Поэтому здесь неприглядный вид.

Зато, говорю, мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей,
А также в области балета,
Мы впереди, говорю, планеты всей,
Мы впереди планеты всей!

Потом мы с ним ударили по триста,
А он, представьте, мне и говорит:
В российских селах не танцуют твиста,
Поэтому здесь неприглядный вид.

Зато, говорю, мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей,
А также в области балета,
Мы впереди, говорю, планеты всей,
Мы впереди планеты всей!

Потом залили это все шампанским.
Он говорит: вообще ты кто таков?
Я, говорит, наследник африканский.
Я, говорю, технолог Петухов.

Вот я, говорю, и делаю ракеты,
Перекрываю Енисей,
А так же в области балета,
Я впереди, говорю, планеты всей,
Я впереди планеты всей!

Проникся, говорит он, лучшим чувством,
Открой, говорит, весь главный ваш секрет!
Пожалуйста, говорю, советское искусство
В наш век, говорю, сильнее всех ракет.

Но все ж, говорю, мы делаем ракеты,
И перекрыли Енисей,
А так же в области балета,
Мы впереди, говорю, планеты всей,
Мы впереди планеты всей!

Тайна моя, мой единственный клад, 
Молча вхожу я в свой маленький сад. 
Там не тюльпаны, не вишни в цвету 
Там – наши надежды. 

Я святые слова, как цветы собираю. 
Только, Боже, кому их отдать? 
Чей костер там в тумане мигает? 
Уж не твой ли, моя дорогая, 
Не меня ли ты вышла встречать? 

Я надежды свои на тебя возлагаю. 
Встретится мне только раз, только раз. 
Дни проходят, моя дорогая, 
Словно дым над сырыми лугами, 
И летят, и летят мимо нас. 

Грозы и бури, мороз, снегопад 
Мяли надежды, губили мой сад – 
Но воскресал он во все времена:    
В этом саду всё весна да весна. 

Как я долго иду, суету раздвигая, 
Как боюсь я не встретить зарю… 
Подожди у огня, дорогая, 
Я тебе свою жизнь предлагаю. 
Я тебя, понимаешь, люблю.

Я тебя узнаю 
Среди многих и многих прохожих: 
Ты идешь по земле, 
Словно старый ее часовой. 
Поклонюсь я тебе: 
Ничего нет на свете дороже, 
Чем победа твоя, 
Чем твой подвиг в войне мировой. 
  
Ах, какие орлы 
На парадах идут пред тобою 
И знамена несут, 
И печатают весело шаг. 
И некстати совсем 
Вдруг слеза набегает порою, 
Что-то щиплет глаза — 
Может, ветер, а может, табак. 
  
Где гремели бои, 
Там идут пионерские тропы, 
Где горела земля — 
Дым картошки, костер средь полей. 
У тебя за спиной 
Половина великой Европы, 
Перекопанная 
Той саперной лопаткой твоей. 
  
Спасибо, солдат, 
За живых на земле, 
За свет городов, 
За цветенье полей, 
За дедов седых 
И за наших ребят. 
Я сердцем своим говорю — 
Спасибо, солдат!

– Так выпьем, ребята, за Женьку! 
За Женечку пить хорошо! 
Вы помните, сколько сражений 
Я с именем Женьки прошёл. 
И падали годы на шпалы, 
И ветры неслись, шелестя... 
О, сколько любимых пропало 
По тем непутёвым путям! 
  
И в грохоте самосожженья 
Забыли мы их навсегда. 
Но Женя... Вы помните? Женя... 
Я с ней приходил ведь сюда – 
Тогда, в девятнадцатом веке... 
Да вспомните вы, чёрт возьми! 
Мне дом представляется некий – 
В Воронеже или в Перми. 
  
То утро вставало неброско, 
Лишь отсветы на полу, 
«Голландкою» пахло и воском, 
И шторой, примёрзшей к стеклу. 
А мы будто только с охоты. 
Я помню такой кабинет... 
И пили мы мерзкое что-то, 
Похожее на «Каберне». 
  
Но всё же напились порядком, 
И каждый из нас толковал: 
«Ах, ах, молодая дворянка, 
Всю жизнь я такую искал...» 
Ну, вспомнили? То-то. И верно, 
Ни разу с тех пор не встречал 
Я женщины более верных 
И более чистых начал. 
  
Не помню ничьих я объятий, 
Ни губ я не помню, ни рук... 
– Так где ж твоя Женька, приятель? 
Сюда её, в дружеский круг! 
– Да где-то гуляет отважно, 
На пляже каком-то лежит... 
Но это неважно, неважно: 
Я крикну – она прибежит. 
  
– Ну что, гражданин, ты остался 
Один. Закрывать нам пора! 
– А он заплатил? – Рассчитался. 
Намерен сидеть до утра? 
– Да нет. 
                     По привычке 
     нахмурясь, 
Я вышел из прошлого прочь... 
Гостиница «Арктика», Мурманск. 
Глухая полярная ночь. 

Ты у меня одна,
Словно в ночи луна,
Словно в году весна,
Словно в степи сосна.
Нету другой такой
Ни за какой рекой,
Ни за туманами,
Дальними странами.

В инее провода,
В сумерках города.
Вот и взошла звезда,
Чтобы светить всегда,
Чтобы гореть в метель,
Чтобы стелить постель,
Чтобы качать всю ночь
У колыбели дочь.

Вот поворот какой
Делается с рекой.
Можешь отнять покой,
Можешь махнуть рукой,
Можешь отдать долги,
Можешь любить других,
Можешь совсем уйти,
Только свети, свети!

Листьев маленький остаток
Осень поздняя кружила.
Вот он, странный полустанок
Для воздушных пассажиров.
Слабый ветер ностальгии
На ресницах наших тает.
До свиданья, дорогие, –
Улетаем, улетаем.

Мы в надежде и в тревоге
Ждем в дороге перемены,
Ожидая, что дороги
Заврачуют боль измены.
В голубой косынке неба
Белым крестиком мы таем…
От того, кто был и не был,
Улетаем, улетаем.

Нам бы встать да оглянуться,
Оглядеться б, но задаром
Мы всё крутимся, как блюдца
Неприкаянных радаров.
Ах, какая осень лисья!
Ах, какая синь густая!
Наши судьбы – словно листья,
Улетаем, улетаем.

Ну так где ж он, чёрт крылатый
На крылатом крокодиле?
Ах, какими мы, ребята,
Невезучими родились!
Может, снег на наши лица
Вдруг падёт да не растает…
Постараемся присниться,
Улетаем, улетаем.

Когда в мой дом любимая вошла, 
В нём книги лишь в углу лежали валом. 
Любимая сказала: «Это мало. 
Нам нужен дом». Любовь у нас была. 
И мы пошли со старым рюкзаком, 
Чтоб совершить покупки коренные. 
И мы купили ходики стенные, 
И чайник мы купили со свистком. 
             Ах, лучше нет огня, 
     который не потухнет, 
             И лучше дома нет, чем 
     собственный твой дом, 
             Где ходики стучат 
     старательно на кухне, 
             Где милая моя и чайник со 
     свистком. 
Потом пришли иные рубежи, 
Мы обрастали разными вещами, 
Которые украсить обещали 
И без того украшенную жизнь. 
Снега летели, письмами шурша, 
Ложились письма на мои палатки, 
Что дома, слава Богу, всё в порядке, 
Лишь ходики немножечко спешат. 
             Ах, лучше нет огня, 
     который не потухнет, 
             И лучше дома нет, чем 
     собственный твой дом, 
             Где ходики стучат 
     старательно на кухне, 
             Где милая моя и чайник со 
     свистком. 
С любимой мы прожили сотню лет, 
Да что я говорю – прожили двести, 
И показалось мне, что в новом месте 
Горит поярче предвечерний свет 
И говорятся тихие слова, 
Которые не сказывались, право, 
Поэтому, не мудрствуя лукаво, 
Пора спешить туда, где синева. 
С тех пор я много берегов сменил. 
В своей стране и в отдалённых странах 
Я вспоминал с навязчивостью странной, 
Как часто эти ходики чинил. 
Под ними чай другой мужчина пьёт, 
И те часы ни в чём не виноваты, 
Они всего единожды женаты, 
Но, как хозяин их, спешат вперёд. 
              Ах, лучше нет огня, 
     который не потухнет, 
             И лучше дома нет, чем 
     собственный твой дом, 
             Где ходики стучат 
     старательно на кухне, 
             Где милая моя и чайник со 
     свистком.

Как хорошо, 
Что земля большая. 
Дождик прошел, 
В небе синь густая. 
Пролетел самолет, 
Белый след оставил. 
Нам бы тоже в полет 
За своей мечтой. 
  
Как хорошо 
Жить на белом свете 
Так, чтоб нашел 
Паруса твой ветер. 
Человек как стишок: 
Может стать поэмой. 
До чего ж хорошо 
Человеком быть! 
  
Как хорошо 
Быть зимой и летом, 
Как хорошо 
Быть зарей над лесом, 
Быть рекой небольшой, 
Быть большой землею. 
До чего ж хорошо 
Человеком быть! 
  
В путь нам пора, — 
Побывать бы всюду 
И у костра 
Вдруг поверить в чудо, 
Переплыть сотни рек, 
Сочинить сто песен… 
Вот идет человек 
По своей земле.

Что скажу я тебе — ты не слушай,
Я ведь так, несерьёзно скажу.
Просто я свою бедную душу
На ладони твои положу.

Сдвинем чаши, забудем итоги.
Что-то всё-таки было не зря,
Коль стою я у края дороги,
Растеряв все свои козыря.

Ах, зачем там в ночи запрягают
Не пригодных к погоне коней?
Это ж годы мои убегают
Стаей птиц по багряной луне.

Всю неделю стучали морозы
По окошку рукой костяной,
И копили печали берёзы,
Чтобы вдоволь поплакать весной.

Ни стихам не поверив, ни прозе,
Мы молчим, ничего не сказав,
Вот на этом жестоком морозе
Доверяя лишь только глазам.

Всего стихотворений: 34