Константин Яковлевич Ваншенкин (1925-2012)

• Биография Константина Ваншенкина

Все стихотворения Константина Ваншенкина на одной странице

- Оглавление -

...А у нас в городке светает.
Ты любила такую пору.
Сны предутренние витают.
Впрочем, их позабудут скоро.

Чуть колеблются листья клена,
Липы высятся над домами.
И растерянно-удивленно
Пароходик кричит в тумане.

Твой отец, в палисаде спавший
И теперь, на рассвете, вставший,
Зябко ежась, плечом поводит,
Взяв постель, досыпать уходит.

Все заметней под бледным небом
Крыши, изгороди, тротуары.
И водитель фургона с хлебом
Наконец выключает фары.

...А у нас в городке светает,
И вдоль скверов, друг с другом схожих,
Раздаются и снова тают
Голоса и шаги прохожих.

Вышло солнце, и видно стало,
Как, шагая вдоль спящих зданий,-
Кто со смены - идут устало,
И спешат - кто с ночных свиданий.

И дорога уже пылятся,
И гудок заводской взлетает.
Как живется тебе в столице?..
...А у нас в городке светает.

Будь у меня любимый старший брат,
Его советы слушал бы, робея,
Его защите братской был бы рад
До той поры, покуда я слабее.

Будь у меня любимый младший брат,
Его учил бы жизни, как умею,
И защищал, не требуя наград,
До той поры, покуда я сильнее.

Будь у меня любимая сестра,
Я поверял бы ей свои секреты.
Она умна была бы и добра,
Мы были б дружбой нежною согреты.

Они читали б мой веселый стих,
В тиши рожденный, в грохоте и лязге.
Для их детей, племянников моих,
Я б не жалел ни времени, ни ласки.

Нет у меня ни братьев, ни сестры.
И не было.
Пусть есть жена и дети,
Друзья… Но с незапамятной поры
Мне грустно иногда на белом свете.

В село приехав из Москвы,
Я повстречался с бывшим ротным.
Гляжу: он спит среди ботвы
В зеленом царстве огородном.

Зашел, видать, помочь жене,
Армейский навести порядок
И, растянувшись на спине,
Уснул внезапно между грядок.

Не в гимнастерке боевой,
Прошедшей длинную дорогу,
А просто в майке голубой
И в тапочках на босу ногу.

Он показался странным мне
В таком наряде небывалом.
Лежит мой ротный на спине
И наслаждается привалом.

Плывут на запад облака,
И я опять припоминаю
Прорыв гвардейского полка
И волны мутного Дуная.

В тяжелой мартовской грязи
Завязли пушки полковые.
"А ну, пехота, вывози!
А ну, ребята, не впервые!.."

Могли бы плыть весь день вполне
Воспоминанья предо мною,
Но я в полнейшей тишине
Шаги услышал за спиною.

И чей-то голос за плетнем:
- Простите, что побеспокою,
Но срочно нужен агроном... -
Я тронул ротного рукою.

...Мы пили с ним два дня спустя,
Вина достав, в его подвале,
И то серьезно, то шутя
Дороги наши вспоминали.

Потом уехал я домой,
Отдав поклон полям и хатам,
Остался славный ротный мой
В краю далеком и богатом.

И снится мне, как за окном
Деревья вздрагивают сонно.
С утра шагает агроном
По территории района.

По временам на большаке
Пылит пехота -
          взвод за взводом,
Да серебрится вдалеке
Гречиха, пахнущая медом.

В полку отбой сыграли. Все в порядке.
Дневальный после трудового дня
Казенные двупалые перчатки
Неторопливо сушит у огня.

Вот высушил и положил их рядом.
Глядит, щекой склонившись на ладонь,
Задумчивым, отсутствующим взглядом,
Каким обычно смотрят на огонь.

Гуляют блики по лицу солдата,
Дрожат, скользят... И кажется, что он
Не здесь, а едет в поезде куда-то,
Несет его по рельсам эшелон.

Не спит солдат, проходит полем белым.
Ему, как мне, идти еще, идти...
Где б ни был он и что бы он ни делал,
Он каждый миг находится в пути.

Уже давно заснуло отделенье,
А он сидит, бессонный, как поэт.
Чешуйчатыми сделались поленья,
У пламени заимствовали цвет.

Как тихо все! Лишь ветра голос тонкий
К нему сюда доносится едва...
В печурке за железною заслонкой
Стрельнули и подвинулись дрова.

Кругом низины и высотки
Полей знакомых и родных.
Чтобы вскопать четыре сотки,
Уйдет четыре выходных.

Там, за деревнею покатой,
Поля напитаны водой.
И он идет себе с лопатой,
Интеллигентный и седой.

И он шагает от платформы
В пальто, поношенном слегка...
Еще до денежной реформы
Трудна дорога, далека.

Отмена карточек не скоро,
О ней не слышно ничего.
Еще вскопать придется горы
Лопатке старенькой его.

И он копает, мучась жаждой,
Картошку режет на куски
С таким расчетом, чтобы в каждом
Цвели зеленые глазки.

Еще старания немножко -
Засажен будет огород.
И вот поднимется картошка
И зацветет, и, зацветет.

И набежит веселый ветер
И зашумит среди кустов.
И никогда еще на свете
Красивей не было цветов.

...И деревенские ребята,
Глядят, шагая стороной,
Как он стоит, держа лопату,
Перед корявой целиной.

Стоит серьезный, работящий,
В пальто, поношенном слегка,
И с дужкой вешалки, торчащей
Из-за его воротника.

В реке умывшись перед сном,
Спустилось солнце в долы.
Не слышно шума за окном
Давно закрытой школы.

Ушла из школы детвора,
Закончив стенгазету.
И все затихло, до утра:
Ни говора, ни света…

А ты к экзаменам сейчас
Готовишься, робея.
И вот уже который раз
Пишу в Москву тебе я

О том, как рыжики растут
На солнечных полянах,
Какой невиданный уют
Среди озер стеклянных,

Как удивительна вода
Под крышей краснотала
И чтобы ты ко мне сюда
Скорее приезжала.

…Стучат на столике часы,
Давнишний твой подарок,
Девчата в лентах (для красы)
Глядят о почтовых марок.

А за селом овсы шумят,
Качается гречиха.
Идет тропинкою солдат,
Насвистывая тихо.

Ведет он девушку одну
Росистой стороною…
Луна похожа на луну
И ни на что иное.

В сплошной осенней темноте,
Когда густая ночь, как сажа,
Я разберусь в любой черте
Давно знакомого пейзажа.

На полустанке поезд ждет,
Чтоб увезти меня далеко.
Темно. Но скоро рассветет,
И с первым солнечным потоком

На горизонте лес всплывет
Пилой с неровными зубами.
И мой знакомый счетовод
Пойдет с портфелем за грибами.

Гудки разбудят сонный дол,
Туманным скрытый покрывалом.
Вон там мы стукали в футбол
С утра до вечера, бывало.

Я не могу забыть о том,
Как ноги жгла трава сырая.
Как с дряхлым маминым зонтом
Я прыгнул с нашего сарая.

Потом я прыгал много раз,
Зажав кольцо в ладони потной.
Но я хочу, чтоб этот час
Мне записал наш писарь ротный

Началом пройденных дорог,
Началом трудного похода.
Я на дорогах вьюжных дрог
Не только те четыре года.

Я был солдатом с детских лет,
Когда с зонтом влезал на крышу,
Хоть в красный воинский билет
Никто мне этого не впишет.

Весенний лес почти прозрачен,
Он легкий весь и голубой,
И дым листвы его невзрачен —
Пушок над верхнею губой.

Неопытен, неосторожен,
Ветрам открыт со всех сторон,
Еще ни капли не встревожен,
Шутя насвистывает он.

Потом к нему приходит лето,
Он силой медленной набряк,
В счастливых поворотах света,
В листве тяжелой, как в кудрях.

Как эти дни летят стрелою!—
Ни огорчений, ни обид, —
Как тянет медом и смолою,
Как от берез в глазах рябит!

Потом октябрь свистит ветрами
Вдоль просек длинных и дорог,
Над поредевшими кудрями
Друзей, стареющих в свой срок.

Осенний лес почти невзрачен,
Блистать собой не норовит,
Ждет снега — резок и прозрачен,
Спокоен, сух и деловит.

Он был зимой прекрасен, а весною
Лишился он величья своего.
И небо занялось голубизною
Над серыми просторами его.

Сползает снег в глубокие овраги,
Под солнцем ослепительным спеша.
Так сходит вдруг ненужный слой бумаги
С переводной картинки малыша...

Начну с того, как по дороге вешней,
Сверкающей и залитой водой,
Вернулся я заметно повзрослевший
И в то же время очень молодой.

Себя на свете чувствующий прочно,
Прошедший земли все и города,
Вернулся я, еще не зная точно,
Идти ли мне учиться. И куда?

Но если мама попросту пугалась,
Что вдруг женюсь я в возрасте таком,
То год спустя она острегалась,
Чтоб не остался я холостяком.

- Ну что ты все за книжку да за книжку?
Ведь этак вечно будешь одинок.
Гляди, у Коли Зуева - мальчишка,
А Коля помоложе ведь, сынок...

А я смеялся: - Не было заботы!-
И, закурив, садился в стороне,
Как будто знал особенное что-то,
Доподлинно известное лишь мне.

Но я не знал (и в этом было дело),
Как любят настоящие сердца.
Я был самоуверен до предела
И не был откровенен до конца.

Я делал вид, что мне неинтересно
С девчатами встречаться при луне,
А между тем мне было б очень лестно
Узнать, что кто-то тужит обо мне.

Но потому, что деланно-привычно
Не замечал вокруг я никого,
Мне вслед смотрели тоже безразлично
Студентки института моего.

Однажды, помню, с тощею тетрадкой
Я в институт на лекции пришел.
Был ясный день, и я вздохнул украдкой.
Садясь за свой нагретый солнцем стол.

Косясь на белобрысую соседку,
Которую, признаться, не любил,
Я не спеша тетрадь придвинул в клетку,
Потом проверил, хватит ли чернил.

Мигнул друзьям, устроившимся рядом,
Успел подумать: "Завтра выходной"
И в этот миг я вдруг столкнулся взглядом
С веселой однокурсницей одной...

Мы много раз встречались с ней глазами,
Но равнодушны были до сих пор,
И лишь теперь почувствовали сами,
Что не случайно глянули в упор.

Как будто вдруг заметно еле-еле
Великий врач коснулся наших глаз,
Чтоб мы в одно мгновение прозрели,
Заметив, сколько общего у нас.

Увидел я: не нужно быть искусным,
Стараться красноречьем покорить,
С ней и веселым можно быть и грустным,
С ней, как с самим собою, говорить.

И все, что было свойственно мне раньше,
О чем пришлось мне нынче рассказать,
Весь тот налет мальчишества и фальши
Хоть не исчез, но начал исчезать.

Упала с глаз мешающая сетка,
И яркий мир предстал передо мной,
И даже белобрысая соседка
Мне показалась милой и смешной.

Влюбленная в заслуженных артистов,
Она сидела около окна,
Вся сплошь в таких веснушках золотистых,
Как будто впрямь на улице весна...

Быть может, раздавались за стеною
Звонки трамваев, чьи-то голоса.
Не слышал я. Сияли предо мною
Почти родными ставшие глаза.

Раздумье их, улыбку и слезу их
Я так пойму, я так смогу им внять,
Как даже твой хваленый Коля Зуев
Не смог бы, мама, этого понять.

Произносил красивые слова я
И в школе, и порою на войне,
Едва ли даже смутно сознавая,
Какие чувства кроются во мне.

Прошедшая дорогою военной,
Была нелегкой молодость моя,
Но тут я глубже понял жизни цену
И смысл того, что мог погибнуть я.

Первый ливень над городом лупит,
Тарахтит в водосточной трубе.
"Ах, никто меня в мире не любит",-
Врет девчонка самой же себе.

Брызги тучей стоят над панелью,
А девчонка в 
квартире одна,-
Врет от радости и от веселья
У раскрытого настежь окна.

Дождь с размаху по улицам рубит,
По троллейбусным крышам стучит.
"Ах, никто меня в жизни не любит!"-
Звонко голос счастливый звучит...

Ложится луч на желтую тропинку.
Огромен сад. Деревьев много в нем.
Но Галя видит каждую травинку
И стеклышко, горящее огнем.

Вот паутина легкая повисла,
Летит, кружась, листок над головой.
И полон удивительного смысла
Весь этот мир, огромный и живой.

Она глядит доверчиво и просто
На толстого мохнатого шмеля.
Она такого маленького роста,
Что рядом с ней находится земля.

И то, что нам обычно недоступно:
Веселые жучки да муравьи,-
Все для нее отчетливо и крупно,
Достойно восхищенья и любви.

Ей в этом мире многое в новинку:
И пенье птиц, и зайчик на стекле...
А я запомнил каждую травинку,
Когда лежал с винтовкой на земле.

Вокруг поля, и далеко до дому,
И не шмели, а пули у виска.
Но, знать, не зря солдату молодому
В тот давний год земля была близка.

                Р. Гамзатову

Годы, прожитые с блеском!
Мудрые признания!
Неужели, дни веселья,
Просто в бездну канете?..

Эти горы в свете резком —
Как воспоминания.
Эти темные ущелья —
Как провалы в памяти.

Гудок трикратно ухает вдали,
Отрывистый, чудно касаясь слуха.
Чем нас влекут речные корабли,
В сырой ночи тревожа сердце глухо?

Что нам река, ползущая в полях,
Считающая сонно повороты,-
Когда на океанских кораблях
Мы познавали грозные широты!

Но почему же в долгой тишине
С глядящей в окна позднею звездою
Так сладко мне и так тревожно мне
При этом гулком звуке над водою?

Чем нас влекут речные корабли?
…Вот снова мы их голос услыхали.
Вот как бы посреди самой земли
Они плывут в назначенные дали.

Плывут, степенно слушаясь руля,
А вдоль бортов — ночной воды старанье,
А в стороне — пустынные поля,
Деревьев молчаливые собранья.

Что нас к такой обычности влечет?
Быть может, время, что проходит мимо?
Иль, как в любви, здесь свой особый счет
И это вообще необъяснимо?

Едва вернулся я домой,
Как мне сейчас же рассказали
О том, что друг любимый мой
Убит на горном перевале.

Я вспомнил длинный (ряд могил
(Удел солдат неодинаков!),
Сказал: - Хороший парень был,-
При этом даже не заплакав.

И, видно, кто-то посчитал,
Что у меня на сердце холод
И что я слишком взрослым стал...
Нет, просто был я слишком молод.

Жили рядом и вместе учились,
И была наша дружба верна.
Но едва только мы разлучились,
Как сейчас же распалась она.

Не поможет любая уловка,
Если к прошлому нет ничего.
Даже видеться стало неловко,
Словно мы обманули кого.

Впрочем, все-таки нам не по силам,
Поздоровавшись, мимо пройти.
Тяготясь разговором унылым,
Мы стоим, повстречавшись в пути.

Может, мы очерствели? Едва ли.
Может, нас захлестнули дела?
Нет! Мы дружбой не то называли,
Видно, это не дружба была.

Не случилось ни ссоры, ни распри,
Никакой перемены прямой.
Чем мы были близки? Да вот разве...
По дороге нам было домой.

Зашел боец в избу напиться
И цедит воду из ковша.
Свежа студеная водица.
Хозяйка очень хороша.

Напился, закурил устало.
Она глядит на синий дым.
Муж у нее чудесный малый,
Ей хорошо, должно быть, с ним.

Бойцу ж ни холодно, ни жарко,
Его-то дело - сторона,
Вот разве что немного жалко
Бойцу, что замужем она.

Зимних сумерек тонкие краски
Удивительно дороги мне.
Сколько доброй, застенчивой ласки
В осветившемся первом окне!

Сколько легкой и радостной грусти,
Так и рвущейся из берегов,
В тишине и в медлительном хрусте
Раздающихся где-то шагов!

Нет мороза сегодня в помине,
Ожидается скоро теплынь,
И торчит на бескрайней равнине
Из-под снега сухая полынь.

И приходят хорошие мысли,
И мечты у тебя широки...
В небе первые звезды повисли,
В окнах тоже горят огоньки.

Постепенно все больше темнеет,
Лишь вдали, где на взгорке село,
Так полоска зари пламенеет,
Словно там еще день и светло...

Зимний лес! От края и до края
Он застыл смолистою стеной,
Сердце беспокойное смущая
Неправдоподобной тишиной.

Он меня гнетет своим величьем,
Полным отрешеньем от всего
И высокомерным безразличьем
К жизни за пределами его.

Будто нет веселого сиянья
Городов, затерянных вдали,
Будто нет ни счастья, ни страданья,
Будто нет вращения Земли.

Лишь порой взлетает ворон круто,
Потревожив царственную ель,
И бушует целую минуту
Маленькая тихая метель.

Той давней, той немыслимой весной,
В любви мужской почти не виноватая,
У низенькой земляночки штабной
Стоишь ты, фронтовая, франтоватая.

Теперь смотрю я чуть со стороны:
Твой тихий взгляд, и в нем оттенок вызова,
А ноги неестественно стройны,
Как в удлиненном кадре телевизора.

Кудряшки - их попробуй накрути!-
Торчат из-под пилотки в напряжении.
И две твои медали на груди
Почти в горизонтальном положении.

В тот промелькнувший миг над фронтом тишь.
Лишь где-то слабый писк походной рации.
И перед объективом ты стоишь,
Решительно исполненная грации.

Умолкла шумная казарма,
Раздался окрик: - Кто идет? -
И вдруг машина командарма
Остановилась у ворот.

Бежит дежурный неуклюже,
Противогаз прижав к бедру.
А командарм идет по лужам,
По освещенному двору.

За ним шагают вестовые,
Бормочут:- Ох и дождь, беда...
А командарму не впервые,
Должно быть, заезжать сюда.

Проходит в дом - и к пирамиде.
Берет винтовку из нее.
И на частях блестящих видит
Он отражение свое.

Потом, шагая между коек,
Проходит медленно к окну,
Веселым взглядом успокоив
Проснувшегося старшину.

Как на отчетливом рисунке,
Он ясно видит от окна,
Что сапоги стоят по струнке,
Что гимнастерки как одна.

И вдруг припоминает годы
Солдатских песен и забот,
Курсантский полк, и помкомвзвода,
И часового у ворот.

Да, для него здесь все родное,
И потому стоит он здесь.
А в это время за спиною
Бригадный штаб собрался весь.

Окно светлеет с каждым мигом,
Встречая раннюю зарю...
Тогда он руку жмет комбригу
И говорит: - Благодарю!

Отважный мальчишка, исполненный сил,
Услышал кукушку и громко спросил:

-Кукушка, кукушка, а сколько мне лет?..
Двенадцать «ку-ку» прозвучало в ответ.

Довольный ответом, он лег на траву.
-А сколько на свете еще проживу?

Молчала кукушка на первых порах,
И он, озираясь, почувствовал страх.

Вновь стала кукушка ему куковать,
Он сбился со счета и начал опять.

Валялся, смеясь над приметой былой,
Тянуло от сосен нагретой смолой.

И плыл над землей нескончаемый день,
И было, как в школе, считать ему лень.

На ремне сверкает пряжка
И блестит издалека,
Полосатая рубашка
Называется « тельняшка »…
А матросская фуражка
Не имеет козырька.

Называется фуражка
Бескозыркой моряка.

И над нею ленты вьются,
На ветру холодном бьются,

И взлетают, и шуршат,
А на ленте — буквы в ряд.

Ветры, дуйте! Ливни, лейте!
Ураган, гуди, пыля!
Всё равно горит на ленте
Вечно имя корабля.

Это имя для матроса
Будет дорого всегда…
Мелкий дождь струится косо,
Глухо в берег бьёт вода.

Хмуро в море-океане,
Пляшут волны там и тут.
Корабли идут в тумане,
Нашу землю стерегут.

Где-то видел вас, а где — не знаю,
И припомнить сразу не могу.
Все же неуверенно киваю,
Даже улыбаюсь на бегу.

Сдержанно и чуть недоуменно
Вы мне отвечаете кивком,
Тоже вспоминая напряженно:
Вам знаком я или не знаком.

Пять минут тревожит эта тайна,
Да и то, конечно, не всерьез.
Просто где-то видел вас случайно,
Двух-трех слов при вас не произнес.

Никакая память не поможет,
Нет, не помню вашего лица…
А ведь кто-то вас забыть не может
И не позабудет до конца.

Мой первый, ранний друг погиб в бою.
Еще саднит та давняя утрата.
Его любил я более, чем брата.

Второй - женился, весь ушел в семью.
А третий друг? Да был ли третий друг?

Был, но его как будто подменили,
В нем словно что-то главное убили,
Хотя, конечно, все это не вдруг.

Он стал теперь безумно занятой.
Он занят, но он занят лишь собою
И, оглушенный собственной трубою,
Болезненной охвачен суетой.

Я вдаль смотрю. Спокойна моря гладь.
И кораблям здесь никогда не тесно.
...А новые друзья? Но ведь известно:
С годами трудно дружбу начинать...

Я не всходил на снежный перевал,
Я не был на Эльбрусе и на Ушбе,
Но был на свет рожден с талантом к дружбе,
Его лелеял я и развивал.

На том же месте много раз
Лопата землю здесь долбила.
Могила каждая сейчас,-
По сути, братская могила.

И крест буквально на кресте,
А коль учесть, что путь наш краток,
Обидно — жили в тесноте,
И вновь теснись внутри оградок.

Давно ль успели поместить,
Тревожат их на том постое.
И нам, живым, охота жить
Не вообще, а на просторе.

А если уж лежать во тьме,
За гранью выданного срока,
То под сосною, на холме,
Откуда все видать далёко.

Надоела симметричность
Этих статуй и картин,
Монотонная привычность
Разговоров и квартир.

Не в обиде и не в раже,-
Это надо понимать!-
Я строку сломал бы даже,
Только совестно ломать.

Ты качаешь головою,
Говоришь с улыбкой ты:
- Симметрично все живое -
Люди, звери и цветы.

Это так. Но, между прочим,
Вот береза. И на ней
Ветви к северу - короче,
К югу - ярче и пышней.

Не последняя забава -
Бьется, полное огня,
Сердце слева. Ну, а справа
Нет же сердца у меня?!

Неизвестный художник давнишнего века —
Может, был он известен, но в узком кругу —
Написал на холстине портрет человека
Так, что глаз от него оторвать не могу.

Краска лупится, трещинки как паутина.
Реставратор, волнуясь, трясет головой.
Но живет и поет о бессмертье картина,
Потому что написана кистью живой.

И рождается отзвук в сердцах и на лицах,
Потому что и замысел в сердце рожден.
Неизвестный — в каталогах всех и в таблицах
Меж другими, известными, значится он.

Я стою, пораженный искусством чудесным,
Чей в веках сохранился отчетливый след.
Я бы только мечтал стать таким Неизвестным
Где-нибудь через триста-четыреста лет.

Вижу это лицо — губы, сжатые плотно,
Утомленный и все понимающий взгляд…
Пусть живут мастеров Неизвестных полотна,
Как светильники в честь Неизвестных солдат.

Предновогодняя уборка,
И вечер с множеством затей,
И обязательная елка
В домах, где даже нет детей,
И я сочувствую сегодня
Друзьям, обиженным судьбой, —
Всем тем, кто в вечер новогодний
Не видит елки пред собой.
… Вокруг свечи сияет венчик.
И тишина. И сладко всем.
А старый год все меньше, меньше…
И вот уж нет его совсем.
И мы воненье ощущаем,
У года стоя на краю,
Хотя который год встречаем
Мы Новый год за жизнь свою.
Сухим снежком, морозцем вея,
Он к нам на празднество идет.
Но с каждым годом все новее,
Наш добрый гость, наш Новый год.

			Л.Гинзбургу

Иду, бодрюсь... А где-то ель скрипит,
И почему-то делается грустно.
Все спит кругом, а может, и не спит,
А только притворяется искусно.

На дне канав мерцает лунный блик.
Пугая тишь, заухал филин в чаще.
Как путь далек, как этот мир велик!..
Друзья, давайте видеться почаще!

Сопровождают окна вас повсюду.
Они, как звезды, незаметны днем,
Но вечером они, подобно чуду,
Внезапным озаряются огнем.

Скользит их свет, пронзая теплый воздух.
Звезда. Звезда. Еще одна звезда.
И на вопрос: "А есть ли жизнь на звездах?"
Я говорю с уверенностью:- Да!

На них свои туманности и пятна,
Их, астроном, попробуй - изучи!
Вон та звезда знакома и понятна,
У этой необычные лучи.

Они глядят сквозь спутанные ветки,
Их отражает в лужицах вода.
А выдернули вилку из розетки,
И выключена целая звезда.

И грустно мне, что зыбким полукругом
Лежат во тьме пустынные дворы,
Что поздний час, что гаснут друг за другом
Торжественные звездные миры.

Был поздний ветер дюж,
Нес пепел листьев прелых
И муть, как из тарелок,
Выплескивал из луж.

Рябины рдела гроздь.
А лес, густой недавно,
Листвой блиставший славно,
Стал виден всем насквозь.

Он был как близкий дом,
Где содраны обои,
Нет ламп над головою,—
Узнаешь, да с трудом.

В различные концы,
Сложив свои гардины
И сняв свои картины,
Разъехались жильцы.

Струился дождь из мглы,
Тянулся запах прели,
И словно обгорели
Намокшие стволы.

О, милые дома!..
Напрасно сердцу грустно:
Все выправит искусно,
Все выбелит зима.

От затемненного вокзала,
Рыданьем сердце леденя,
Меня ты в бой не провожала,-
Ты и не знала про меня.

Там юность с юностью рассталась,
На плечи взяв тяжелый груз,-
Их связь недолгая распалась,
Как всякий временный союз.

В ту пору не было в помине
У нас ни жен и ни детей.
Мы, молодые, по равнине
Пошли сквозь тысячу смертей.

А жизнь текла... Средь зимней дали,
Где скрип колодцев и дверей,
В мужья не нас девчонки ждали -
Тех, кто воротится скорей.

Еще в ночи владели нами
Воспоминания одни,
Но за встающими холмами
Иные виделись огни.

...Щекочет губы чье-то имя,
Лицо колышется сквозь дым...
Так расставались мы с одними,
А возвращались мы к другим.

Отец мой пил, скрывая это.
Верней - пытаясь это скрыть.
Придя домой, он брал газету,
Спешил сейчас же закурить.

Он трезвым выглядеть старался
И притворялся, сколько мог.
Он не ругался и не дрался
И лишь дышал немного вбок.

Но по глазам его туманным,
По выражению лица
Я знал, когда бывал он пьяным,
Едва лишь гляну на отца.

И материнские упреки -
Я знал - посыплются сейчас.
А мне еще учить уроки,
Их много задали как раз.

Был воздух в доме, словно порох.
Но не отца в тот миг, а мать
Я в начинающихся ссорах
Готов был сердцем упрекать.

Урок уроком, школа школой,
Но было так и потому,
Что знал я нрав отца веселый
И как-то ближе был к нему.

И я, откладывая книжки,
Уже предчувствовал скандал
И с убежденностью мальчишки
Решал - прощал и осуждал...

...Какие пройдены дороги!
Но словно все это вчера -
Я вижу, как учу уроки
И как печальны вечера.

Отца все нет. Тоскливо. Осень.
И мать, забившись в уголок,
Сидит и вдруг, бывало, спросит:
- А ты не будешь пить, сынок?

И до сих пор с тревожной думкой
Следит обычно мать моя
За той наполненною рюмкой,
Что поднимаю в праздник я...

А утвержденья эти лживы,
Что вы исчезли в мире тьмы.
Вас с нами нет. Но в нас вы живы,
Пока на свете живы мы.

Девчонки те, что вас любили
И вас оплакали, любя,
Они с годами вас забыли.
Но мы вас помним, как себя.

Дрожа печальными огнями
В краю, где рощи и холмы,
Совсем умрете только с нами,-
Но ведь тогда умрем и мы. 

Мир отрочества угловатого.
Полгода с лишним до войны,
Два наших парня из девятого
В девчонку были влюблены.

Любовь бывает не у всякого,
Но первая любовь - у всех.
И оба парня одинаково
Рассчитывали на успех.

Но тут запели трубы грозные,
Зовя сынов родной земли.
И встали мальчики серьезные,
И в первый бой они ушли.

Она ждала их, красна девица,
Ждала двоих, не одного.
А каждый верил и надеялся,
А каждый думал, что его.

И каждый ждал: душой согреть его
Уже готовится она.
Но вышла девушка за третьего,
Едва окончилась война.

Косицы светлые острижены,
И от былого - ни следа...
Ах, если бы ребята выжили,
Все б это было не беда.

По своей иль учительской воле
В дни каникул, минувшей весной,
На торжественном вечере в школе
Выступал первоклассник смешной.

Сидя в зале, у дальней колонны,
Под плакатами из кумача,
Мать следила за ним напряженно,
Те же самые строчки шепча.

А потом успокоилась как-то,
И средь целого зала одна
Из особого женского такта
Не похлопала сыну она.

Но вдали, под плакатами сидя,
Улыбалась, платок теребя,
То ли мальчика выросшим видя,
То ли маленькой вспомнив себя.

Под взглядом многих скорбных глаз,
Усталый, ветром опаленный,
Я шел как будто напоказ
По деревушке отдаленной.

Я на плечах своих волок
Противогаз, винтовку, скатку.
При каждом шаге котелок
Надсадно бился о лопатку.

Я шел у мира на виду -
Мир ждал в молчанье напряженном:
Куда сверну? К кому зайду?
Что сообщу солдатским женам?

Пусть на рассвете я продрог,
Ночуя где-нибудь в кювете,
Что из того! Я был пророк,
Который может все на свете.

Я знал доподлинно почти,
Кто цел еще, а с кем иное.
И незнакомые в пути
Уже здоровались со мною.

А возле крайнего плетня,
Где полевых дорог начало,
Там тоже, глядя на меня,
В тревоге женщина стояла.

К ней обратился на ходу
По-деловому, торопливо:
- Так на Егоркино пройду?
- Пройдете,- вздрогнула.- Счастливо.

Поспешно поблагодарил,
Пустился - сроки торопили...
- Ну что? Ну что он говорил? -
Ее сейчас же обступили.

Вижу я морщины, седину,
И другие стали замечать…
Но порою пристальней взгляну:
Это — нашей юности печать.

Это — друг средь памятных равнин
Шел в составе взвода своего,
Серебро таежных паутин
Впутывалось в волосы его.

А когда с винтовкою в руке
Он лежал у стежки луговой,
То морщинки на его щеке
Были отпечатаны травой…

Пронзив меня холодным взглядом,
Сержант торжественно изрек:
- За опозданье - два наряда!..-
И тихо тронул козырек.

- Так то ж совсем не опозданье,
Я просто думал о другом...-
В ответ на это оправданье
Сержант скомандовал: - Кру-гом!

И на глазах соседней роты
Я точно так же отдал честь
И, как велит устав пехоты,
Сказал коротенькое: - Есть!

И вот, когда спала бригада,
Я залезал во все углы,
Я отрабатывал наряды
И драил чистые полы.

Меня команда поднимала,
И я вставал, глядел во тьму...
Прошло с тех пор ночей немало,
Пока я понял, что к чему.

Я рассказать решил потомству,
Солдатских бед не утаив,
Про это первое знакомство
И про начальников моих,

И про занятья строевые,
Про дом, оставшийся вдали,
Про время то, когда впервые
Ребята в армию пришли,

Шинели серые надели,
И наша служба началась,
И я почувствовал на деле
Сержанта Прохорова власть.

Я заболел. И сразу канитель,-
Известный врач, живущий по соседству,
Сказал, что нужно срочно лечь в постель,
Что у меня весьма больное сердце.

А я не знал об этом ничего.
Какое мне до сердца было дело?
Я попросту не чувствовал его,
Оно ни разу в жизни не болело.

Оно жило невидимо во мне,
Послушное и точное на диво.
Но все, что с нами было на войне,
Все сквозь него когда-то проходило.

Любовь, и гнев, и ненависть оно,
Вобрав в себя, забыло про усталость.
И все, что стерлось в памяти давно,
Все это в нем отчетливым осталось.

Но я не знал об этом ничего.
Какое мне до сердца было дело?
Ведь я совсем не чувствовал его,
Оно ни разу даже не болело.

И, словно пробудившись наконец,
Вдруг застучало трепетно и тяжко,
Забилось, будто пойманный птенец,
Засунутый, как в детстве, под рубашку.

Он рвался, теплый маленький комок,
Настойчиво и вместе с тем печально,
И я боялся лечь на левый бок,
Чтобы не придавить его случайно…

Светало… За окошком, через двор,
Где было все по-раннему пустынно,
Легли лучи. Потом прошел шофер,
И резко просигналила машина.

И стекла в окнах дрогнули, звеня,
И я привстал, отбросив одеяло,
Хоть это ждали вовсе не меня
И не меня сирена вызывала.

Открылась даль в распахнутом окне,
И очень тихо сделалось в квартире.
И только сердце билось в тишине,
Чтоб на него вниманье обратили.

Но гул метро, и дальний паровоз,
И стук буксира в Химках у причала —
Все это зазвучало, и слилось,
И все удары сердца заглушало.

Верней, не заглушало, а в него,
В певучий шум проснувшейся столицы,
Влились удары сердца моего,
Что вдруг опять ровнее стало биться.

Дымки тянулись медленно в зенит,
А небо все светлело и светлело,
И мне казалось — сердце не болит,
И сердце в самом деле не болело…

…Ты слышишь, сердце?
Поезда идут.
На новых стройках начаты работы.
И нас с тобой сегодня тоже ждут,
Как тот шофер в машине ждет кого-то.

Прости меня, что, радуясь, скорбя,
Переживая горести, удачи,
Я не щадил как следует тебя…
Но ты бы сердцем не было иначе.

На землю белую идущий
Почти недвижною стеной
Струится снег все гуще, гуще
И заслоняет свет дневной.

Совсем не чувствую движенья,
Так он медлительно течет,
Как видно, сила притяженья
Его к земле едва влечет.

За этой белой пеленою
Поселки скрыты и леса,
За этой белой тишиною
Гудки, звонки и голоса.

За этим занавесом белым
Вся в блеске солнечном зима.
За этим мысленным пределом
Лежит вселенная сама.

Так пусть в ней будет все как надо:
Прилеты птиц, разливы рек,
Громов июльских канонада,
Шумящий дождь, бесшумный снег.

Сегодня все немного непривычно.
Вокруг бело. И около Карпат
Такая тишь, которая обычно
Бывает только в первый снегопад.

Летит снежок веселый. И солдаты,
Не занятые нынче на постах,
Глядят на величавые Карпаты,
Мечтая о своих родных местах.

Пускай в одних снега не выпадали,
В других дома по окна замело,
Но каждый видит памятные дали
И первый снег, упавший на село.

Летит снежок над лесом, над болотом,
Над поднятой солдатской головой.
И, словно зачарованная, рота
Следит за ним... И только часовой

Невозмутимо ходит по тропинке,-
Ему здесь каждый камешек знаком...
И скромно тают первые снежинки
Под кованым солдатским каблуком.

В земле солдат намного больше,
Чем на земле.

Перед Москвой, над Волгой, в Польше,
В кромешной мгле,
Лежат дивизии лихие
И корпуса.

А сверху дали голубые
И небеса.

Лежат бригады, батальоны
И тыщи рот.

А сверху по траве зеленой
Проходит взвод.

Какая ждет его дорога?
Встает рассвет.

В земле солдат и так уж много
За много лет.

Сосновый дом, где ввек не сыщешь пыли,
Где мама молода и нестрога
И где на подоконниках застыли
Столетников зеленые рога.

Казалось, это горные бараны,
Пришедшие с далеких снежных гор,
Уснули, чтобы поздно или рано
Разбить стекло и выскочить во двор.

...И детство шло, как надо, по порядку,
И лет с шести уже мечталось нам
В лесу раскинуть белую палатку
И турники вкопать по сторонам.

Бойцы в поход шагали ранним летом,
Бежали ребятишки через двор,
И я гремел оконным шпингалетом,
Похожим на винтовочный затвор.

Летели ввысь отрядные запевы,
И, сколько тех мотивов ни таи,
Они придут, едва ты спросишь: где вы,
Подросшие ровесники мои?

От нашего мальчишеского круга
Мы отошли. Но это не беда,
Когда, теряя из виду друг друга,
Друзьями остаются навсегда.

Из далекого Клина
Получил старшина
Телеграмму, что сына
Подарила жена.

На поверку построен
Весь личный состав.
Старшина перед строем
Соблюдает устав.

Старшина вызывает
По списку солдат.
Старшина назначает
На завтра наряд.

А в глазах его что-то
Особое есть.
Сразу чувствует рота
Хорошую весть.

Но нельзя шевелиться,-
Дисциплина нужна.
...На знакомые лица
Глядит старшина.

Раздвигаются стены
Вокруг старшины,
От Можайска до Вены
Дороги видны...

В батальоне сыграли
Горнисты отбой.
Город Клин, не пора ли
Повидаться с тобой?

Ведь над городом Клином
Воздух словно вино,
Голосам соловьиным
Там раздолье дано.

Скрипнут новые двери,
Отпуск - месяц подряд.
"Надо будет проверить
Завтра утром наряд..."

Свет давно погасили,
Задремал старшина.
Над полями России
Тихо встала луна.

Расступается медленно мрак,
На березах колышутся ветки.
Тут стоял на пригорке барак,
Верно, с первой еще пятилетки.

Дверь распахнута настежь всегда.
Сквозь нее открывается взору
Облупившихся балок гряда,
Полутемный пролет коридора -

Как туннель, что сквозь толщу земли
Прорубили, в грядущее веря.
А в конце коридора, вдали,
Тоже вечно раскрытые двери.

Паутина глядит со стены,
На полу в коридоре окурки,
Да квадратики дранки видны
Там, где нету уже штукатурки.

Предо мною проносится вновь
Все, что в этом бывало бараке:
И нелегкая жизнь, и любовь,
И разлуки, и свадьбы, и драки.

Много помнит дощатый барак,
Равноправный ровесник завода:
Караулил ударника враг
Темной ночью тридцатого года.

Но итог замечательных дел
Подводился под Первое мая,
И восторженный митинг шумел,
Обязательства вновь принимая.

- ...А бараку пора бы на слом,-
И об этом уже говорили.
Но ударил негаданный гром,
Даль окуталась облаком пыли.

И пришла на рассвете беда,
Постучалась в фанерные двери.
Погибали в огне города.
Дети плакали, жены вдовели.

Им по карточкам скудно жилось
В те суровые, горькие годы,
И, разбросаны прямо и вкось,
За бараком легли огороды.

Стал с войны возвращаться народ.
Вечерком на крыльце толковали:
- Тот, кто весточку нынче не шлет,
Тот уже возвратится едва ли...

Вспоминали друзья о былом,
На ступеньках, как прежде, курили.
- ...А бараку пора бы на слом,-
И об этом уже говорили.

Дни текли среди мирных забот,
И однажды - решенье завкома:
- Собирайся, рабочий народ!
Заселение нового дома.

Что полегче, ребята несли
В чемоданах, и в свертках, и в пачках,
А тяжелые вещи везли
На машинах, подводах и тачках.

В стороне не сидел ни один.
Ожидалось большое веселье.
И спешили уже в магазин -
Начиналось кругом новоселье.

...Наконец рассвело за окном,
И проснулся мальчишка-задира.
Осторожно прошел босиком
По прохладному полу квартиры.

Тишина. Скоро в школу пора.
И внезапно припомнил мальчишка,
Что была им в бараке вчера
За обои засунута книжка.

Мигом вылетел он из ворот,
Напрямик - мимо сада, оврага.
Вот знакомый забор. Поворот...
Где ж барак?.. А на месте барака

Новый сквер был почти что готов,
И скульптуру везли - дискобола,
И стояла машина цветов
У решетки резного забора.

Восхищенный, вперед он шагнул
И сказал с удовольствием: - Сила!..-
Хоть бы капельку парень взгрустнул,
Хоть бы сердце чуть-чуть защемило...

Было долго еще до звонка,
Он направился к школе вразвалку.
В жизни все хорошо. Лишь слегка
Было книги потерянной жалко...

Трус притворился храбрым на войне,
Поскольку трусам спуску не давали.
Он, бледный, в бой катился на броне,
Он вяло балагурил на привале.

Его всего крутило и трясло,
Когда мы попадали под бомбежку.
Но страх скрывал он тщательно и зло
И своего добился понемножку.

И так вошел он в роль, что наконец
Стал храбрецом, почти уже природным.
Неплохо бы, чтоб, скажем, и подлец
Навечно притворился благородным.

Скрывая подлость, день бы ото дня
Такое же выказывал упорство.
Во всем другом естественность ценя,
Приветствую подобное притворство!

Ты сладко спишь. Сквозь темные ресницы,
Почти не означая ничего,
Трепещущие слабые зарницы
Сознания коснулись твоего.

Ревет гроза, и молнии толпятся,
Толкаются локтями в тесноте,
А звуки грома рвутся, и дробятся,
И катятся шарами в темноте.

О, эти вспышки зыбкие ночные
Над чернотой притихнувшей земли
И эта грома стереофония —
То сбоку он, то сзади, то вдали!

Но месяц вновь поблескивает дужкой.
Высь постепенно стала голубой.
И молнии уходят друг за дружкой,
Ворчащий гром уводят за собой.

Ты в сад с терраски отворяешь двери,
Ты поднимаешь чистые глаза
И говоришь с улыбкою, не веря:
— А что, была действительно гроза?..

Но целый день потрескивают травы —
Так наэлектризованы они.
И долго тянет влагой от дубравы,
И дальних гроз мерещатся огни.

Сорвавшись с поднебесной высоты
Стремительным сверкающим обвалом,
Внезапный ливень свежие листы
Прибил к земле. И тихо-тихо стало.

Запахло сразу мокрою травой,
Приподнялись ромашки на пригорке,
И на поляну вышел часовой
В защитной потемневшей гимнастерке.

Пестреют полосатые столбы.
Поют дождем разбуженные птицы.
Ни окрика не слышно, ни стрельбы
У нашей государственной границы.

Поста не покидая своего,
Не спит солдат дождливыми ночами:
Россия за плечами у него,
Столица за солдатскими плечами.

Он видит плодоносные сады,
Кавказские заснеженные горы
И стряхивает капельки воды
С винтовочного, светлого затвора...

Густой туман разлегся на лугу,
И луг похож на озеро лесное
С березками на самом берегу,
С растущей прямо в озере сосною.

А впереди все шире и ясней
Встает зари горящая полоска.
Деревья выделяются на ней
Особенно отчетливо и жестко.

Это было давно. Мы расстались тогда.
А назавтра по старой аллее
Я, забывшись, пришел машинально туда,
Где обычно встречались мы с нею.

И опомнился лишь под лучом фонаря
Возле дома ее, перед входом...
Так - случается - в первые дни января
Письма
      прошлым датируют годом.

Я люблю тебя, Жизнь,
Что само по себе и не ново,
Я люблю тебя, Жизнь,
Я люблю тебя снова и снова.

Вот уж окна зажглись,
Я шагаю с работы устало,
Я люблю тебя, Жизнь,
И хочу, чтобы лучше ты стала.

Мне немало дано —
Ширь земли и равнина морская,
Мне известна давно
Бескорыстная дружба мужская.

В звоне каждого дня,
Как я счастлив, что нет мне покоя!
Есть любовь у меня,
Жизнь, ты знаешь, что это такое.

Как поют соловьи,
Полумрак, поцелуй на рассвете.
И вершина любви —
Это чудо великое — дети!

Вновь мы с ними пройдем,
Детство, юность, вокзалы, причалы.
Будут внуки потом,
Всё опять повторится сначала.

Ах, как годы летят,
Мы грустим, седину замечая,
Жизнь, ты помнишь солдат,
Что погибли, тебя защищая?

Так ликуй и вершись
В трубных звуках весеннего гимна!
Я люблю тебя, Жизнь,
И надеюсь, что это взаимно!

Лунный свет над равниной рассеян,
Вдалеке ни села, ни огня.
Я сейчас уезжаю на Север,
Я спешу, извините меня.

На холодных просторах великих,
В беспредельные дали маня,
Поезда громыхают на стыках.
Я спешу, извините меня.

Говорю вам, как лучшему другу,
Вас нисколько ни в чем не виня:
Соберитесь на скорую руку.
Я спешу, извините меня.

Не хотите? Ну что ж вы, ей-богу!..
Тихо дрогнули рельсы, звеня.
Хоть присядьте со мной на дорогу.
Я спешу, извините меня.

Может быть, вы раскаетесь где-то
Посреди отдаленного дня.
Может быть, вы припомните это:
«Я спешу, извините меня».

Жизнь прожить захотите сначала,
Расстоянья и ветры ценя…
Вот и все. Я звоню вам с вокзала.
Я спешу, извините меня.

Всего стихотворений: 53