Игорь Иванович Кобзев (1924-1986)

• Биография Игоря Кобзева

Все стихотворения Игоря Кобзева на одной странице

- Оглавление -

Барабанит капель. Осыпается
Надоевших снегов бахрома
И, как русые зимние зайцы,
Безнадежно линяют дома…

На земле – набухание почек,
Запах первых апрельских цветов
И – почти композиторский почерк
Опрометчивых звонких ручьев…

Хорошо, что тускнеют сугробы.
Хорошо, что окошки блестят.
Хорошо, что на землю не бомбы,
А большие сосульки летят!..

Белые ночи… Белые ночи…
Белые ночи — как белые дни.
Кажется, будто бы белые ноги
Моют в заливе ночные огни.

Людям не спится. На лицах веселость.
Громко мальчишки кричат во дворе.
Странная, сладкая невесомость
Есть в этой гулкой весенней поре.

Белою ночью счастливые сказки
Бродят по улицам городским.
Белою ночью стыдливые ласки
Дарят подружки любимым своим.

В небе — неоновое сиянье.
Все в мире призрачно, как в кино.
Ветер разлуки и ветер свиданья
Рвутся в распахнутое окно…

В столичном
Ювелирном магазине,
Где золото
Сверкает на витрине,

К исходу дня,
Спокойно и устало,
Кассирша в будке
Выручку считала.

И тут-то вдруг
(Все помнят по газетам)
Вошел грабитель
В маске, с пистолетом,

Высокий, сухощавый,
Словно жердь.
Сказал ей хрипло:
– Деньги или смерть!

Все было так,
Как в фильмах на экране:
Свинец и смелость
Встретились на грани.

Бродвейских фантомасов
Эпигон
Решил к Москве
Примерить свой закон!

Не трудно было б
Под угрозой смерти
Отдать рубли,
Лежащие в конверте,

И в том ее никто б
Не осудил,
И он бы пистолет
Не разрядил!..

Но здесь расчеты вора
Промахнулись!
На миг два мира
Намертво столкнулись.

Глаза в глаза!
Отвага и разбой
Вступили в бой,
В непримиримый бой!

Кассирша знала:
Бой они вели
Не только за
Народные рубли!

Тут ей не подобало
Быть слабее
Питомца подлых гангстеров
С Бродвея!

Она погибла,
Как солдат в войну,
За весь наш образ жизни!
За страну!

Здесь розы есть, как сладкий мед,
С цветными лепестками,
Есть розы хрупкие, как лед,
И яркие, как пламя.
Есть розы белые, как снег,
Крученые, как вьюга,
Есть розы с именем «Артек»,
«Веснянка» и «Подруга».

Старик садовник входит в сад,
Весь день мудрит, как химик,
И розы льют свой аромат
Под пальцами сухими.
Он может, завязав глаза,
Без всякой гордой позы,
Легко по запаху сказать,
Какого сорта роза.

…Но как-то раз
Заметил он
Двух молодых рабочих:
Парнишка, видно, был влюблен,
А девушка… не очень.
Старик подумал:
«Молодежь!
Небось страдать не сладко?»

Он взял кривой садовый нож
С дубовой рукояткой
И срезал розу –
Словно мед! –
С густыми лепестками,
И розу хрупкую, как лед.
И яркую, как пламя.

Он подал в руки им букет
И отошел в сторонку,
И теплый,
Нежный-нежный свет
Возник в глазах девчонки.

А парень сразу стал смелей
И ростом стал повыше,
И что-то стало им ясней,
И руки сдвинулись тесней,
И плечи стали ближе…

Садовник был заметно горд,
Смотрел на них с участьем,
И новый свой душистый сорт
Решил назвать он «Счастье».

Среди Москвы стоит забор.
Грозясь стальными стрелами,
И там, вся в бликах, как фарфор.
Гуляет лебедь белая.

Плывет меж лилий без труда
(Вода не заволнуется!)
И в чистом зеркале пруда
Сама собой любуется...

Мне кажется,
пока средь вод
Скользит она в сиянии,
У диких тигров спор идет
Из-за ее внимания.

И хитрых замыслов полны,
Взирая с возвышения,
Хотят прельстить ее слоны
Высоким положением.

Жираф ей машет, обнаглев
(Беда с таким верзилою!),
И рыкает надменный лев:
<Возьму красотку силою!>

...Мне очень страшно иногда:
А вдруг и вправду станется -
Твоя лебяжья красота
Такому льву достанется?!

Ноябрь – плохое время для влюбленных,
Но молодость не помнит ни о чем.
Под потолком из желтых листьев клена
Им, видимо, неплохо здесь вдвоем,

У поцелуев горький привкус дыма.
И парень не стыдится повторять:
– Я очень счастлив быть твоим любимым,
Но я свободу не хочу терять.

Ей верилось, что будет все иначе,
Что им «свобода» станет ни к чему.
Как сложно все! Она едва не плачет,
А все же нежно тянется к нему…

А день какой!.. Раскаявшись в угрозах,
Ноябрь весенней свежестью запах.
Намека нет на близкие морозы,
И почки набухают на ветвях.

Доверчивые, глупые растенья!
Ей стало жаль их попросту до слез:
Чуть солнышко – у них уже цветенье,
А впереди – декабрь, зима, мороз…

В вагоне молодые пассажиры
Знакомятся легко как старожилы.

Болтая о погоде и о чае
Они о чувствах говорят очами.

Вот раздает постели проводница,
Они ложатся спать, но им не спится.

Его гудки томительные будят…
Она под простынь робко прячет груди…

И оба, хоть давно уже темно,
Все смотрят, смотрят в черное окно.

А поезд мчит, отсчитывая шпалы.
Чуть-чуть дрожат стаканы на столе.
И у окна большой букет фиалок
Отчетливо зеркалится в стекле.

А там, нежным этим отраженьем,
Проносится ночная темнота,
Огни вокзалов, зоны отчужденья,
Посадки, перелески, омута…

Жизнь — это, в общем, весёлое дело!
С детства я верю в счастливый конец.
Верю, что за пять секунд до расстрела
Весть о спасенье привозит гонец!

Верю, что все, кто быть злыми стараются,
Все, кто кому-то расчётливо мстят,
Просто хороших поступков стесняются
И доброту показать не хотят.

А огорчений большое количество —
Это сумбурный, предутренний сон:
Стоит вот только включить электричество —
И моментально рассеется он!..

          (шутка)

Я всегда внимателен к девчонкам,
Потому что помню да сих пор,
Как со мной росла моя сестренка.
Жаль мне, что у многих нет сестер.

Скоро снова ландышей цветенье,
Будут ночи лунные без сна…
Надо бы повесить объявленья:
«Осторожней, девушки: весна!»

Очень вы беспечные, девчонки!
Вся б вам любоваться на луну!
А весною – паводки, воронки
Закружат, затянут в глубину...

Будут домогаться вашей страсти
Те, кому от вас – таких дурех! –
Мало одного на свете счастья,
Мало двух. И трех! И четырех!

А у них магические взоры,
Хитро помогают им в любви
Голубых ночей гипнотизеры,
Подлые пройдохи – соловьи.

А кругом – сиреневые ветки…
От росы – студеный аромат…
Говорю вам: если вы – студентки,
Лучше изучайте сопромат!

Больше сердце не обману:
От людей, от камней, от холода,
Как язычник, встречать весну
Я далеко умчусь из города.

На дремучий лес нагляжусь,
Накажу себя мукой творчества,
Наскитаюсь всласть, надышусь
Синим воздухом одиночества.

Встану в сумерки у крыльца…
Глубоко и привольно дышится.
Где-то с дальнего, знать, конца
Лай собачий во мраке слышится

А с полуденной стороны
Ветер струями хлещет резкими,
Пахнет ширью родной страны,
Тополями, губами женскими.

Гроза накопится во мгле
И распахнет окно,
И сразу станет на земле
Тревожно и темно;

Жгуты грохочущей струи
Из туч ударят вниз,
И озорные воробьи
Забьются под карниз…

И оттого, что врозь нельзя,
Сойдутся у огня
Давно забытые друзья
И дальняя родня…

И, может, испугавшись тьмы,
Нависшей над землей,
Захочешь ты, чтоб были мы
Опять вдвоем с тобой.

Мне надо знать, что ты меня,
Как рыцаря, ждала.
Что вышивала знамена,
Гербы мои ткала.

А по ночам шла пряжу прясть
Из нитей золотых
И в них тайком вплетала прядь
Волос своих густых!

Мне надо твердо верить, что
И год и два пройдет –
К заветной горнице никто
Ключей не подберет.

Мне надо думать, что могу
Совсем далеким стать,
А ты все будешь на шелку
Мой образ вышивать!..

По белу свету сумрачно кочуя,
Негаданно, нежданно из дали
Седые тучи черноту ночную
В хороший, светлый день приволокли…

Затрепетали робкие осинки
Перед немой угрюмой темнотой,
И первые дождинки, как слезинки,
Повисли над испуганной листвой.

И хлынул дождь по чащам и по долам.
Раздался рокот грома за бугром.
Но был каким-то сдержанным и добрым
Июльский, мягкий, благодушный гром.

Казалось, что он ссориться не хочет,
Что сам он строгой должности не рад,
Что он лишь чуть, для виду, погрохочет,
И вновь лучи планету озарят!..

Пока пропахшие войной
Орудия не бьют,
Дипломаты пьют вино
Порой с врагами пьют.

С врагами можно говорить
И за столом сидеть
С врагами можно даже пить…
Нельзя с врагами петь!

Мы под одной Луной живем,
Но разный держим путь.
И песни разные поем,
И в этом наша суть!

Писал я много на веку,
Но все, народ, сожги!
Коль хоть одну мою строку
Вдруг запоют враги!

«Вишь, начинает замолаживать», –
Задумчиво сказал ямщик,
И вздрогнул Даль: — Как завораживать
Умеет русский наш язык!

И право, стоит со вниманием
Вглядеться в речь едва-едва –
И, как в коротком замыкании,
Тотчас заискрятся слова.

Все гуще запахи пшеничные.
Налился колос и окреп.
В ночи горят огни зарничные.
Кругом твердят: «Зарится хлеб…»

Как надо быть предельно зоркими,
Чтоб в слове выразить одном
И высь, с зарницами и зорьками,
И даль со зреющим зерном!..

Звуки вальса, как морские чайки,
Падали и подымались вверх.
Гости были влюблены в хозяйку,
Нам она казалась лучше всех.

В комнате звенело и сверкало,
Абажур качался над столом.
Вспыхивали искорки бокалов…
Кто-то с кем-то спорил о Толстом.

И, возможно, не было б вопросов,
И не нужно было бы грустить,
Если б я с потухшей папиросой
Не зашёл на кухню прикурить.

Я увидел, что, пока мы сами
Шумным спором были заняты,
Мать-старушка с сонными глазами,
Сгорбившись, стояла у плиты.

Я был лишним на такой пирушке.
Сколько помню, с самых малых лет
Я ломал красивые игрушки,
Если в них разгадывал секрет.

Веря в настоящее веселье,
Я искал отзывчивых людей…
Я ушёл, укутавшись шинелью,
Слушать шум московских площадей.

Спасибо седой зиме
За то, что, под стать богам,
Хожу по родной земле –
Как будто по облакам!

От этих снегов в полях,
От вьюжного колдовства
Растет на душе размах
Веселого удальства.

Пускай метель все лютей,
Пускай из ноздрей бьет пар! –
И впрямь: у иных людей
Бушует в душе пожар!

Какой мороз! Аж до слез!
А мне – плевать! Благодать!
Кто враг, разреши вопрос:
Легко ли таких запугать?..

Ценнее всех ценностей мира,
Прекрасней, чем солнечный луч,
Был нам от безлюдной квартиры
Доверен хозяйкою елюч.

Нам некого стало бояться:
Приют был надежным вполне.
Но страшно вдруг стало остаться
Впервые наедине…

Казалось: сердца не вместили
Неистовой радости той,
Невольно глаза загрустили,
Как будто перед бедой.

И стало вдруг тихо в квартире,
Где даже часы не стучат,
Где только одни в целом мире
Два сердца колотят в набат,

Где губы бормочут «Не надо»,
А руки уже говорят,
Что этой ненужной пощады
Они ни за что не простят.

Когда по трезвым расчетам
Ты станешь чужой женой,
Ты вспомни о запрещенных
Наших встречах с тобой,

О том, как в тепло вокзалов
Мы прятались от зимы,
Как в чинных музейных залах
Тайком целовались мы,

Как в сумраке улиц снежных
Бродили мы без конца
И та запретная нежность
Грела наши сердца.

Как вздрагивали от взглядов
Как мокли мы под дождем,
Как нам хотелось быть рядом
В теплом доме, вдвоем…

Когда ушла ты, не любя,
Я думал: погрущу немного,
А остальное – на себя
Возьмет железная дорога!

Но что я сделаю с тоской?
Она ведь не покорна воле.
С железной волею мужской
Я весь – в твоем магнитном поле.

И в поезде уже давно
Я мчался бы куда попало,
Когда б не знал, что все равно
К тебе
назад
пойду по шпалам.

Из всех земных
Сокровищ и чудес
Нежней всего
Люблю дремучий лес.

Не то люблю,
Что ягоды дарит,
А то, что он
О тайнах говорит.

И шум лесной,
И шепот тишины
Загадочными знаками
Полны.

Кусты, деревья,
Травы и цветы
Хранят в лесу
Разгадку Красоты.

А Красота
Для всех земных людей –
Учитель жизни
До заката дней.

Вот вам мальчик и девочка,
Деловитые школьники,
На трамвайной скамеечке
Едут рядом в Сокольники.

А на стеклах – от наледи –
Столько всяких чудес:
Электричеством залитый
Эвкалиптовый лес.

И по снежному дереву,
Как по белой бумаге,
Мальчик ногтем для девочки
Чертит тайные знаки.

Только я в этой повести
Знаю, что это значит,
Потому что – по совести –
Я и есть этот мальчик.

Мне б в ладонях нести
Дни далекие эти:
Лучше первой влюбленности
Ничего нет на свете!

Вьются бабочки снежные,
Блещут бритвы-коньки,
А в глазах у нас нежные
Огоньки, огоньки…

Что за радость – рассказывать
О спортивных новинках
И, как рыцарь, завязывать
Ей шнурки на ботинках.

И встречаться азартно
Тайком от родителей
На балконе театра
Юного зрителя!

Но – чтоб все было честным!
Чтобы только искусство!
Чтоб пустующим креслом
Разделить свои чувства!

Поцелуи, объятия –
Это все будет после,
Даже под руку взять ее –
Это все будет после.

Только теннисным мячиком
Да «стрельбой» в волейбол
В этом возрасте мальчики
Говорят про любовь.

Только просьбой доверчивой
Дать до вечера книжку
В этом возрасте девочки
Отвечают мальчишкам.

Взгляд художников сер и скушен:
На полотнах их мало чувства.
Вот зато мастера игрушек
Понимают секрет искусства!

Чтоб стихи написать получше,
По музеям я не хожу,
Я хожу в магазин игрушек,
На зверюшек цветных гляжу…

На зайчатах – перчатки теплые.
Из зеленого плюша львы.
Даже кобры – такие добрые!
Все биологи не правы!

Ах, как весело жить на свете,
Если 6 рядом вот так бродили –
Фиолетовые медведи,
Ярко-красные крокодилы.

В полосатых пижамах зебры –
Очень милые и забавные!
Все здесь видится в добром зеркале,
А ведь это в искусстве – главное!

Мне мама говорила: «Будь хорошим,
О собственной удаче не радей,
Люби людей, а не собак иль кошек,
Люби людей, всегда люби людей…»

И что хитрить? Признаюсь без утайки:
Людей, живущих трудно на земле,
Жалею больше я собаки-лайки,
Заброшенной скитаться в звёздной мгле.

Грущу, когда скворца посадят в клетку…
Но ближе мне скорбь человечьих душ,
Мне больше жаль сварливую соседку,
Которую недавно бросил муж.

Пусть жизнь меня не раз по сердцу била
Обидами, больнее всех плетей,
Я помню, как мне мама говорила:
«Люби людей. Всегда люби людей…»

Легко ль любить,
Встречая лживых женщин,
Плутов, завистников, что причиняют зло?
Ах, если б я людей любил поменьше,
Мне не было б так в жизни тяжело.

Ту ленивую речонку
Ни к чему мне воспевать,
Ту смешливую девчонку
Ни к чему мне вспоминать.

Просто чтили мы с ней робкий
Дружбы ласковый закон.
Просто мы на синей лодке
В сонный плавали затон.

Тишина прибрежных линий.
Золотое забытье…
И белее белых лилий
Были ноги у нее.

А река катила мимо
Неторопкие струи,
И девчонка в речке мыла
Ноги белые свои.

И мы плыли мимо лилий,
Мимо тонких тростников,
Мимо чьих-то лодок синих
У высоких берегов,

Мимо росших по соседству
Двух кудрявых тополей,
Мимо ласкового детства
Рядом с юностью своей…

Издавна Царьград на морском ветру
Пышно стягами реял гордыми,
Издавна он хитрую вел игру:
Ссорил Русь с кочевыми ордами.

Он зубцами врезался в горизонт.
Крепко башни в нем в узел связаны.
Под замком у города Гелиспонт:
Мореходам пути заказаны.

Чтоб дорогу за море отомкнуть.
В даль глухую с надеждой глядючи.
Снаряжал Олег свое войско в путь,
Всех полян, древлян, чудь да вятичей…

Трудно ворога в крепости устрашить!
Ан, вишь, вещий Олег сподобился:
На ладьи колеса велел пришить,
Льву крылатому уподобился.

Византийцы ждать того не могли,
В снах не видели, въявь не чаяли:
На колеса вставшие корабли
К их высоким стенам причалили!

Убоявшись сказочных парусов,
Что парят над водой и сушею,
Стали греки к русичам слать послов
Да просить, чтобы град не рушили!

Тут-то весь скопившийся долг обид
Князь Олег по счетам оплачивал:
Он врагам на память червленый щит
К городским вратам приколачивал.

Да велел им князь, чтоб уняли злость,
Чтоб предали корысть попранию,
Чтобы впредь бы каждый торговый гость
Встречен был тут вином да банею!

Утвердивши мир меж окружных мест
По горам-долам да разлужиям, —
Александр и Леон целовали крест,
А Олег поклялся оружием.

Мне дарить бы вам при встрече розы.
Но, нагнав громады облаков,
Сорвала и растоптала осень
Кружева непрочных лепестков.

Сад был гол. А ветер был неистов.
В небе тучи плыли, широки.
И шныряли по дорожкам листья,
Рыжие, бездомные щенки…

Ветер даже спичке разгореться
Не давал. Я сжег весь коробок.
Это он, наверно, в вашем сердце
Загасил несмелый огонек?..

Папы знают: дети любят сласти.
Потому для каждого так просто:
Взять и подарить коробку счастья
Человечку маленького роста.

Ну, а взрослым, им ведь тоже надо,
Чтобы кто-то (раз уж нету бога)
В жизни иногда дарил бы радость,
Пусть не часто, пусть не очень много!

Люди мучатся от боли и от страсти,
Так нужны им ласка и участье,
Человек не может жить без счастья,
Человек не должен жить без счастья.

Если ты сегодня не умножил
Хоть на каплю чью-то радость в мире,
Так считай, что день напрасно прожил,
Как ленивый гость в чужой квартире.

Генералиссимус Суворов
Мне представлялся с детских лет
Непререкаемо суровым
И грозным, словно монумент.

Полсотни доблестных сражений
Врубил он в бронзу на века,
Из горькой чаши поражений
Не отхлебнувши ни глотка!

Награды, почести и званья –
Венец суворовских боев! –
Включали полное собранье
Отечественных орденов.

И в то же время в промежутке
Меж двух атак, среди огней.
Любил он соль солдатской шутки.
Как Вася Теркин наших дней.

Он был веселым в разговоре,
Живым не лез на пьедестал,
Охотно пел в солдатском хоре
И даже сам стихи писал.

Все это – верный показатель
Что во главе победных рот
Он шел не как завоеватель,
А как российский патриот.

Он добрый был! Вот в чем суть дела!
Любил он мирное житье.
Когда же Родина велела –
Как надо дрался за нее.

Девушка с каштановой косою
Горько плачет у дверей кино:
Жалостью к погибшему герою
Ее сердце юное полно.

Долго-долго слез унять не может
И стоит с заплаканным лицом.
А подружки, совестясь прохожих.
Обступили, бедную, кольцом.

- Что ты плачешь? Это ж все неправда.
Кто бы мог стерпеть такую боль?
Все слова в кино придумал автор,
И актер исполнил только роль.

Стыдно! Как могла ты разреветься,
Если всем известно наперед,
Что актер, пуская пулю в сердце,
Настоящей смертью не умрет.

Просто не пришлось тебе, наверно,
Видеть, как снимается кино:
Все подстроено, все из фанеры,
Вспомнишь и становится смешно!..

...Я случайно слышал эти речи,
И хоть я в поступках не горяч,
Подошел к ней, взял ее за плечи
И сказал: - Не смей им верить! Плачь!

Нам простой любви не хватает,
Мало ценим мы все простое.
Надо больше любить трамваи,
Те, в которых трясемся стоя.
Надо больше ценить бульвары,
Где ограды, как дым – сквозные,
Надо больше любить базары,
Где товары все расписные.
Надо легче прощать обиды,
Крепче радоваться в получку.
Надо с самым весенним видом
Свое счастье водить под ручку.
И не надо искать покоя!
В жажде боя – большая честь!
Но любите жизнь и такою,
Вот такою, какая есть!

Еду полями, дорогой завьюженной…
Ветер да снег. Ни дымка, ни жилья.
Кто нам налгал, что «людьми перегружена
Необозримая наша земля»?!

Эти б края заселить новосёлами!..
Горестно мне за родимый народ:
Русскими градами, русскими сёлами
Сушит просторы людской недород.

Где они — прежние, шумные, щедрые
Русские семьи — плечо над плечом! —
Эти дружины, которым все недруги,
Холод и голод — и всё нипочём!

Что же случилось? Война ли всё помнится?
Ложь иль корысть добрались до сердец?
Смотришь: слюбились сокол с соколицей,
А от любви их — один лишь птенец.

Русские матери! Русские женщины!
Знаю: вы много хлебнули беды.
Знаю: доныне ещё не уменьшены
Ваши заботы и ваши труды.

Русские женщины! Русские матери!
Кто же поможет вам лучше детей?
Я говорю вам: побольше рожайте вы
Рослых, могучих богатырей!

На коротких волнах
Чей-то слышится голос:
Кто-то нежность свою
Шлет на северный полюс.

Руки греют огнем.
Сердце греет вниманьем.
И не могут ему
Помешать расстоянья.

Можно даже в Москве
Мерзнуть в теплой квартире,
Если нет у тебя
Никого в целом мире.

А над полюсом тьма
С ветром диким и лютым.
Но наполнена жизнь
Теплотой и уютом.

Ничего, что пурга
По ночам свирепеет,
Может быть, на земле
Нету места теплее...

Прекрасно и мудро
Сентябрьское утро:
Туманы духмяны и травы остры,
Заря пламенеет
И стрелами сеет, –
Как пели славянские гусляры…

Чуть слышно деревья
Скрипят, словно двери,
И осень готова войти на порог.
И рада природа
Всем краскам восхода,
И нет на душе ни тоски, ни тревог.

Пусть ветер, пусть осень,
Пусть тучи наносит –
Я каждому утру на Родине рад,
Все зори желанны,
Ясны иль туманны —
Листочки иль ласточки в небе кружат.

Хотите разведать,
Как в пору рассвета
Прекрасна лесная моя сторона?
На каждой хвоинке
Висит по росинке,
И в каждой росинке Россия видна.

Пытанный жестокими боями,
Смел ли я без друга обойтись?
А вот нынче верными друзьями,
Кажется, не смог обзавестись.

Правда, есть, конечно, сослуживцы,
Родичи, соседи тоже есть.
Компаньоны к рюмке приложиться,
Эти есть! Да велика ли честь?!

Сердце друга излучает радость,
С ним в беде и счастье веселей.
Друг везде как тень шагает рядом.
Нету у меня таких друзей.

Может это бред мой в час недуга?
Может просто нервы разошлись?
Если есть на свете сердце друга,
Я прошу: — Не прячься! Отзовись!

X. К. Яганову

Почти что полтора столетья
Весной он слышит, как в аул
Сырой высокогорный ветер
Доносит ледниковый гул…
Старик садится у порога
И долго смотрит небеса,
Где больше не находят бога
Его орлиные глаза.
Он сам – как древний бог преданья:
Ему такая даль видна!
Он помнит пушек грохотанье
И пушкинские времена.
Широкие прямые руки.
Как груз, внушительно лежат;
Высокие седые внуки
Вокруг почтительно стоят…
Он здесь, в ауле, самый старый.
Но c каждым годом весь народ
Ему все больше благодарен
За то, что долго он живет!
Все чаще с голубых предгорий,
С колхозных солнечных полей,
С горы, где виден санаторий,
Течет к нему поток гостей.
И всем так верится, что будет
У них такой же долгий путь,
Что даже и больные люди
Бодрее расправляют грудь.

Может, счастье — это просто
Выйти утром погулять,
У газетного киоска
Двух девчонок повстречать.

Чтоб одна была знакомой,
А другая — не была,
Но чтоб жгучею истомой
Сразу ж сердце обожгла.

И пускай пока о ней
Ты б расспрашивал в смущеньи,
Все стояла б в стороне
С тонкой веточкой сирени.

Чтоб бояться наперед
Что-нибудь не так ответить!
Чтобы знать, когда уйдет,
Где ее еще раз встретить.

Что ты ждешь у моря, северянка?
Что ты зря глядишь в морскую даль?
Холодней полярного сиянья
Плещется в глазах твоих печаль.

Вспомни, вспомни хохот свой капризный,
Модный твист, фасонистый фокстрот…
В порт вошел завьюженный, как призрак,
Белым льдом обросший пароход…

Вспомни, как ты сладко танцевала,
Как смеялась шуточкам парней
И одна никак не замечала
Гостя, что вдруг замер у дверей.

А ведь он спешил сквозь крики чаек,
Сквозь ночные, пьяные моря,
Сквозь чужие яркие причалы,
Где скучали наши якоря…

Что ж! За тем швырял его штормяга
И за тем валы валили с ног,
Чтоб увидеть, как шальной стиляга
Милую кружит, как мотылек?!

Был моряк, наверно, гордый парень:
Он не стал корить и упрекать —
Только подарил тебе на память
В волосах заснеженную прядь…

Ждешь ты возле пирса каждый вечер,
Ждешь, как будто не было беды.
Но давно следы последней встречи
Отсверкали в зеркале воды…

Почему тоской упорной
Этот старый сказ мне мил -
Как печальный лебедь черный
Лебедь белую любил?!..

Ослепительней кристалла,
Целомудренней, чем лед,
Лебедь белая блистала
Над зеркальной гладью вод.

Для неё, лилейно белой,
Загорался ясный день,
И задеть ее не смела
Даже крохотная тень.

И, конечно, черный лебедь
Зря мечтал о ней, чудак,
Наплывая в чистом небе
Как ночной внезапный мрак.

Не глядеть им нежно в очи,
В небе рядом не летать -
Как нельзя угрюмой ночи
Дня лучистого догнать. 

Обычно при любом
Владетельном князьке
Жил мудрый шут: с горбом,
В дурацком колпаке…

На долю горбуна,
Умевшего острить.
Была там власть дана:
Всю правду говорить!

Кривляясь и смеясь,
Он вслух мог произнесть
Чего не смел и князь:
Назвать – где грязь,
Где лесть.

Но истиной в речах
Он вызывал лишь смех.
А прочие, ловча,
Все также лезли вверх.

И помнил каждый плут,
Что надо век хитрить
Что «может только шут
Всю правду говорить»!

…Тут для меня суть в том:
Бывает до сих пор,
Считают шутовством
Правдивый разговор.

Всего стихотворений: 40