Федор Петрович Ключарев (1751-1822)

• Биография Федора Ключарева

Все стихотворения Федора Ключарева на одной странице

- Оглавление -

Белиза, с Дафнисом в саду гуляя,
Прекрасну розу сорвала.
Пустила алу кровь, ей руку уязвляя,
На розовом кусте игла.
Рука у девушки немеет;
Она об этом не жалеет
И говорит: «Ведь я цветка б не сорвала,
Когда б уколота иглою не была».

Волк смерти ожидал
И рассуждал,
Как жизнь свою на свете провождал,
Лисице, у него которая сидела.
«Я много, — говорит, — наделал злого дела:
Немало накутил,
Немало в тот я свет овечушек пустил;
Но и добру немало
Мое сердечушко внимало.
К добру я склонен был;
Совсем алчбу забыл,
Когда ягненок в лес замчался
И там со мною повстречался.
Во страхе он тонул;
Однако я его в то время не трону́л...»
Лисица прервала: «Велика добродетель!
Я этому сама была свидетель,
Как ты лежал
И костию давился;
Ягненок пред тобой явился
И целый убежал».

         И исповедуемо, велия
         есть благочестия тайна,
         бог явися во плоти
                     
                     1. К Тим. гл. 3, ст. 16.

Немейте громы, вихри спите,
Раздор стихий днесь усмирись!
Благоговейте все, молчите!
Земля весельем облекись!
О сердце — понт неизмеримый!
Кипящи страсти обуздай,
Смиренно песне сей внимай!
Предмет в ней — бог непостижимый.

Черту последню где имеет
Неизмеримый круг миров,
За кою преступать не смеет
Бессмертный горних взор умов —
Там бездна света пребывает,
Как непреплавный понт стоит,
Полна вся жизни, всё живит,
Тьмы тысящ солнцев помрачает.

Сей свет — преддверие чертога,
Пучина всяческих отца,
Всесильного, живого бога,
Всех тварей господа, творца.
Отсюду он во всем дыхает,
Сквозь мрак и тьму в дно ада зрит,
В благих сияет, в злых палит —
Сквозь всё течет, всё проницает.

Одеты в пламя серафимы,
Крилами скрыв лице, стоят;
Очьми обильны херувимы
Там сущность, чин натур всех зрят;
Но рядом лишь к творцу восходят,
Всегда имеют юный смысл,
Не видя меры в нем, ни числ,
Скользящий долу зрак низводят.

Там ангел многи мириады,
«Трисвят бог Саваоф!» — гласят.
Миры, как малые лампады,
Пред храмом вечного висят;
Фиалам те златым подобно
Кадят молитвен фимиам;
Течет куренье к небесам,
Восходит к господу удобно.

О ты, что прежде век созданна
В начало вышнего путей,
Его утеха, дщерь желанна,
Коснися мысли ты моей!
Тебя, небесная София!
Молю, повеждь, как тек тот час,
В который бог, спасая нас,
Взял плоть от девы пресвятыя.

Есть книга в небеси разгбенна;
В ней воля господа царей
Его рукой изображенна;
Совет превечный в книге сей.
Склонив колена, ужасаясь.
Великий вождь небесных сил
Архангел мирный Гавриил
Приникнул к ней, изумеваясь.

В восторге чёл, — но вдруг подвигся
Источник элементов всех.
Умом архангела постигся
Конец любви, казнящей грех.
Он видит тайну искупленья —
Чистейшим пламенем горя,
В совет превечный ум вперя,
Он зрит Мессии воплощенье.

«Бог в плоть грядет! Но как возможно
Ему во прахе обитать?
Стой, мысль! течешь неосторожно;
Кто может тайны бога знать?
Умом сего не созерцаю,
Как бог весь будет истощен,
Неслитно с телом сопряжен;
Но верую и обожаю».

Так мыслил Гавриил, внимая;
Внезапу силу ощутил —
Лучом превечный проницая,
В нем сердце сладостью пронзил.
Мгновенно крылия златыя
Прияв и благовонный крин,
Быв вестник божиих судьбин,
Летит от славы всесвятыя.

Не столь поспешно истекают
Светила дневного лучи;
Столь быстро в тучах не блистают
Перунов пламенны мечи;
Не столь мгновенно мысль летает,
Мысль, зрящая с небес во ад, —
Сколь, горний оставляя град,
В наш мир архангел достигает.

Как свет, что из планет сияет,
Прияв от влаги плоть свою,
Дождем на землю ниспадает,
Питает жизнью мать сию,—
Так Гавриил в пути небесном
К себе благое всё влечет;
В эфирны ризы быв одет,
Грядет во образе телесном.

Се в Назарет достиг убогой,
Пред чистой девою предстал;
Смиренный взор сей Евы новой
Архангела вновь облистал!
Он тайну страшну открывает.
«Благословенна смертных дщерь,
Палата всех царя и дверь!
Господь с тобою!» — ей вещает.

Великий деву страх объемлет,
Не знает силы всех сих слов.
Но речь к ней паки предприемлет
Небесных славный вождь умов:
«Схожденьем небеса склоняя,
В тебе вмещается бог весь,
И образ рабий принимая,
Неизменен плоть вземлет днесь.

Как будет всё сие? — не знаю.
Безбрачной деве как рождать?
К тебе, пречистая, вещаю:
Дух свят грядет в тебе дыхать;
Прольется он к тебе рекою,
Тебя всевышний осенит,
В тебе престол свой сотворит
И сень сладчайшего покою.

Тебя пророки все предзрели,
Давид тя дщерию нарек;
Скрижали образ твой имели,
В них слово отчий перст иссек;
И с манной чаша всезлатая,
Где хлеб небесный положен,
Ковчег завета освящен,
Тебя являли, пресвятая.

Со страхом на тебя взираю,
Не ты, я должен трепетать;
Смятен, благовестить дерзаю:
О таинств дивная печать!
Тобою клятва потребится,
Перворожден отцом един,
Исус в тебе твой будет сын,
Адам им падший обновится.

Ты высота невосходима
Для мыслей всех Адамлих чад;
Ты глубина необозрима,
Очами ангел, божий град!
Звезда пред солнцем восходяща,
Всех солнцев сокровенный свет!
К тебе творенье всё зовет:
Возрадуйся, всем нам светяща!

Творца тобою мы познаем,
Незримого от век узрим;
Услышим слово, осязаем;
Мы вкусим, усладимся им.
Возрадуйся! Господь с тобою,
Бессмертия святый чертог!
Тобой творец, господь и бог,
Грядет всех обновить собою.

Возрадуйся, о матерь слова,
Благословенная в женах!
Несеянна земля и нова,
В пустынных взрастший крин местах!
Расцветший древле жезл Арона,
Неопалима купина,
Ты грозд, исполненный вина,
Надежда дщерей всех Сиона!»

Умолк. Мария, размышляя,
Вещает кроткий сей ответ,
Внутрь сердца всю себя смиряя:
«Не знаю таинства совет;
Но се раба его готова:
Да будет, бог что восхотел!»
Горе́ архангел отлетел,
Зря воплощенье бога слова.

Парит, телесность оставляет,
Приемлет ту к себе эфир;
Поющих лик его сретает,
Торжеств исполнен горний мир.
Повсюду в небесах несется
Утеха, радость и любовь.
«Творит бог землю паки вновь!»—
Сей глас во сферах раздается.

Душа, что с кротостью сияешь,
Ты храм, Христос в тебе живет;
Ты дух святый внутрь привлекаешь,
И слава вышнего твой свет!
Тебе псалтири звук приятен,
Оставь, что бедный я сказал;
Воспой, что божий дух вещал,
Тебе сей глас, не мне, есть внятен.

Полезла дикая коза на гору,
На гору, страшну взору;
Толико та
Гора крута,
Что кажется глазам стеною;
Сверх этого она ужасна вышиною.
Взлезает на гору коза
И, обратив назад глаза,
Сама дивилась,
Что вдруг на вышине такой она явилась.
Однако надобно сказать:
Пора козе слезать —
Слезать еще труднее —
Но, смелости полна,
Спустилася она
И дело сделала и первого чуднее.
Коза сия,
С другою встретясь, говорила:
«Я
Теперь лишь действие преславное свершила:
Была на той
Горе крутой,
На кою только я одна еще взлезала».
— «А для чего
Туда лаза́ла?» —
Попавшася коза сказала.
«Хотя и не нашла я тамо ничего,
Сие меня не огорчает.
Хоть пользы мне и нет,
Но то узнает свет,
Что смелость я имею
И лазить высоко умею».
 А та сказала вопреки:
«Нет, свет мой, это пустяки!
Оставь мысль эту;
Те глупы все дела, в которых пользы нету».

Зима, во мраки облеченна,
Затмила красоты полей;
Земля, от уз ее стесненна,
Мертва во время мразных дней.

Древа одежды всей лишенны,
Печальны, — в них веселья нет;
Но те из них не обнаженны,
Внутрь коих ба́льзам их течет.

Зима здесь смерть изображает, —
Когда постигнет серп ея,
Любезна юность исчезает,
Лишаясь жизни своея.

Уст сладких розы увядают
И амарант младых ланит,
Улыбки нежны застывают,
В очах огнь гаснет — не горит.

Но кедры зиму презирают;
В них зелень вечности цветет:
Те силу смерти не познают,
В которых здесь любовь живет.

Любовь есть свет всего, что живо,
Ее мы образ зрим весной,
И там, где сердце терпеливо
Внутри себя хранит покой.

Часто вместе мы пленялись,
Зря красы полей, лугов;
Кротким вздохом восхищались,
Сидя близ крутых брегов;
Там источник зря струистый,
Синету в нем зря небес
И луны лучи сребристы,
Восхищались средь чудес!

Мнилось мне, о друг любезный!
Я читал внутри тебя,
В оке влажном, в капле слезной,
Что ты жертвуешь себя.
Жертвуешь любви всесильной,
Всех красот царице сей,
Несравненной, изобильной,
Сей владычице твоей.

Мысль сия не есть мечтанье!
Ты приял дары любви
В ее истом начертаньи,
В нежном пламени — в крови,
В ласковой твоей супруге,
В голубых ее очах,
В нежной, искренней подруге —
Зри любовь в ее дарах!

Пальме стан ее подобен,
Так же в ней пряма душа;
Тот к коварству не удобен,
В ком любовь живет дыша.
Сердце, с нею съединенно,
Полно узришь чистоты;
Время будет течь блаженно
Среди нравов простоты.

Посвятите вздохи ваши
В вздохах текшему чрез вас;
Из единой купно чаши,
Неразлучны в каждый час,
Радость и печаль вкушайте;
Нежности и брака плод
Вы гармонией питайте,
Быв бессмертны в род и род.

При вечере, в день летний,
Я с другом искренним в саду гулял.
Родясь веселым, я, как знал, себя увеселял;
Хоть стыдно, но скажу: охотник я до споров.
Однако не один на свете я таков
Имею норов;
Но много спорщиков, великих дураков,
Которые и дни и ночи,
Не ведая о чем, бранятся, что есть мочи.
Мы с другом обнялись,
Велись
И в диспут заплелись.
Хотя любовь моей не воспаляла крови,
Я говорил, что нет прекраснее любови:
«Приятна власть ея!»
— «Нельзя,
Чтоб ты уверил
Того, кто опытом любовь измерил!» —
Мне друг на то сказал,
И пальцем он на розу указал,
Сорвать ее повелевая.
Я, розу ту срывая,
Свой палец терном уязвил;
А он загадку изъяснил,
Что розану любовь подобна
И сколько услаждать, столь и язвить удобна.

На тленном полотне художества чертой
Изображается бессмертный здесь герой.
Дела его и в нас почтенье возбуждают;
Хотя он мертв давно, они не умирают.
Не зная, хочешь ты спросить: «Кто он таков?»
Россиянин, не льстец, но друг прямый Петров.

Нося в утробе всю вселенну
И горни ангельски миры,
Ты благость нам творишь явленну,
Лия на нас свои дары.
О боже! кто тебе подобен?
Никто исчислить не способен
Твоей щедроты чудеса;
Всё полно радости и света,
Твоей любовью тварь согрета,
Земля, моря и небеса.

За хладною зимой и мертвой
Приходит юная весна —
В зеленой ризе распростертой,
О, коль любезна и красна!
Венец ее из роз румяных
Зарю в власах являет льняных,
К чему коснется — жизнь дает;
Вокруг ее всё полно мира,
В устах дыхание зефира,
Где ступит — аромат лиет.

Сию небесну дщерь сретает,
Горящия любви огнем,
Прекрасно лето; ей вручает
Себя и жизнь свою совсем.
О брак, пленяющий вниманье!
Воды с огнем он сочетанье:
Се таинство святой любви!
Его лишь тот всю силу знает,
Кого сей водный огнь питает,
В ком райска жизнь течет в крови.

Кто может лики звезд обмыслить,
Кто может счесть все капли вод,
Тот может всех их чад исчислить,
Познать их силы все и род.
Что жизнь с дыханием имеет,
Что на земли растет и спеет,
Что блещет в темных недрах гор,
В реках и в безднах обитает,
Что в ясном воздухе играет, —
Сей ими весь рожден собор.

Когда они сих чад рождают
С любезной красотой своей,
Питать их осени вручают
И всех усыновляют ей.
Сосцы ее млеком обильны,
Полны всегда и равносильны;
Дотоль печется их хранить,
Она дотоль не утомится,
Доколь одни не могут жить,
Доколь их сила не свершится.

Менесовы потомки знали
Времен четырех тайну сих;
Они ее изображали
Внутрь храмов сокровенных их;
В Изиде, с многими сосцами,
Натуру всю с ее делами
Возможно зреть и осень в ней.
Природы силы сокровенны,
Отверсты осенью, явленны
Во всей чудесности своей.

В твоих судьбах неизреченных,
Бессмертный вечности отец!
Чрез слово нам твое явленных,
Назначен времени конец,
Когда всеобщий суд настанет,
В телах сокрытый свет восстанет,
Явится невечерний день;
Зима тогда падет в дно ада,
Страдавшим днесь придет награда—
Ты сам им будешь райска сень.

Кем от рождения безумье овладело
Или в ком нет пути,
С таким нимало не шути,
А паче берегись иметь с ним дело.

Какой-то был пастух, с козлом играть любил:
Козел его рогами бил,
А он его в рога отталкивал рукою;
Но лоб в накладе стал с игрушкою такою.
Однажды пастухом сон сладкий овладел,
Когда у стада он под деревом сидел.
Сидяща пастуха дрема шатает;
Козел, увидев то, считает,
Что биться он хотел,
И вдруг сражаться полетел —
И треснул пастуха так сильно в лоб рогами,
Что полетел он вверх ногами.

О бог, всесильный бог, ты бездна необъятна!
Как возмогу тебя довольно я познать?
В тебе есть глубина и высота невнятна,
Устами льзя ль тебя по свойству называть!
Ты море без конца: я зрю и изумляюсь,
И в милосердие твое весь погружаюсь;
Своими дланьми мя благоволи объять!
Высокой мудрости я в сердце не питаю;
Хотя другим тебя представить я желаю,
Но силы нет тебя инако представлять.
Ты безначален весь, кончины не имея;
Слабеют чувствия моя при сем немея.
Твое исходите не что ино, как вечность,
В которой, как в тебе, нигде начала нет!
Не зрелися миры, ни время скоротечность,
Творенья не было, но твой сиял уж свет!
Неизреченная в тебе огромность зрится!
Что ни имеешь ты, конца в том не явится,
И пременение не ко́снется тебя.
Нет цели, где б твое теченье скончевалось;
Зане ни в чем тебе потребы не являлось.

Ты — бесконечна жизнь, живишь всё от себя!
Что движимо ни есть, то всё живет тобою,
Ты силы даровал всему един собою.
Из мощи всё твоей, о боже, истекает,
Все вещи от нее имеют бытие;
Самослучайное ничто в них не бывает,
И если б не был ты, где б взяли всё сие?
Что зрим, что слышим мы, что знаем и читаем,
Всё, что невидимо и зримо обретаем,
Тобою всё свое имеет существо!
Ты сотворяешь то, что ты определяешь.
Что невозможным быть мнит наше естество,
То мановением единым совершаешь.
Каков еси, един ты сам себя познал,
Свой разум с мудростью и с силой соравнял.
Престол твой — небеса, ты правишь и землею,
Вся мудрость человек есть буйство пред тобой.
Всё вскрытое стоит пред мыслию твоею,
Так, как в полудни, зришь то, что объято тьмой.
В незаходимом ты сияньи обитаешь,
Никоей мрачности к себе не допускаешь.
Никто в царях с тобой, всесильный, несравнен,
И царствие твое везде однообразно,
Как низу, так горе един чин положен,
Нет места, кое бы тобою было праздно.
Един ты истинный и бесконечный бог,
Господь еси ты всех небесных воев сильных!
Кто из богов тебе противустать возмог?
Ты их мятешь, как вихрь частиц собранье пыльных,
Трепещет пред тобой всех ангел светлый хор
И устрашенный свой низводит долу взор.
Сим ужасом суть все их песни напряженны,
Так страшен зришися, владыко сильный, им,
Вся цепенеет тварь присутствием твоим,
Которым всюды все пределы напоенны.
И цепенение сие собой явит
Божественный твой дух святый, животворящий!
Во всем творении твой образ есть покрыт.
Тот слеп, что ходит сих чудес совсем не зрящий.

Никой предел тебя в себе не заключил,
И тысящи миров тебе все будут тесны;
Когда б еще и тьмы ты вновь их сотворил,
То только б зрелись те так, как дела чудесны.
В неизмеримости себя ты распростер,
Над звезды дальные вознесся выше мер!
Со славословием хвала твоя летает
Там, мысленно куда нельзя нам достигать,
Лик всяческих тебя, всесильный, воспевает,
Всё должно пред тобой себя ниц повергать.
Но достоверно кто мольбу тебе приносит
Того един твой взор на верх благих возносит.

И суд твой самая живая правда есть;
Премудрый твой совет ты действом изъявляешь,
Высоких совершенств число тем открываешь,
Долготерпя ко злым, их отлагая месть.
Ты верен, благ, всещедр, любовию сияя
И в утро каждое ее вновь подтверждая;
По воле действуя, о сколь ты милосерд!
Мгновенье всякое сие нам повторяет,
Колико всепремудр, сколь истинен и тверд!
Твоя добро́та тварь живит всю и питает.
Всё то, что мы есмы, всё из тебя течет,
Как из источника, в котором всё живет.

О отче щедрый всех, собою вся рождаяй!
О благо высшее всех вкупе чистых благ!
По милосердию к нам всё ниспосылаяй,
Чертог наш зиждущий блаженства во цветах,
Но качеству вещей подпору всем давая,
Творишь их вся добра с небес благословляя.
Наполнил радости и пищи сладкой их;
Врагом никоего ты не был человека
И солнцем свет лиешь на злых и на благих,
Прохладные дожди даешь ты всем от века.

По долгу за сие кто мог благодарить
Устами чистыми и сердцем сокрушенным?
Ни в коем храме ты не соизволишь жить,
Нет зданья, где б алтарь твой мог быть помещенным!
В рукотворенных тех, что человек создал,
Достойно он тебе служенья не являл;
Но кто в тебе свою надежду полагает,
Имееши к тому божественну любовь;
Кто ко стопам твоим себя весь привергает,
Того яко орла ты ободряешь вновь;
Тебе он принося, себе приносит благо,
Ты сам не требуешь служенья никакаго;
Тебе бо, господи, ни в чем потребы нет,
Но благость нам твоя спасение дает.

Кто чтит тебя, того ты милостью венчаешь,
И есть огнь для твоих противников, врагов,
Которым душу их и тело сокрушаешь,
Но прохлаждаеши святых своих друго́в.
Твою хвалу поют немолчно херувимы
И пламенем любви горящи серафимы,
Столепный председит где старческий собор,
Со умилением тебе всегда служащий,
Твое бо царство есть и слава, всесвятящий!
Куда я возвожу в восторге духа взор!
Твое величие когда изображают,
Трисвят бог Саваоф, — со страхом восклицают.

В саду подсолнечник с гвоздикою цвели
         И спор друг с другом завели:
           Подсолнечник гордился
           Своею высотой
              И красотой;
         Цветок хвалиться не стыдился,
           Что он душист родился.
           Во время распри той
Ребята глупые на первого напали
              И расщипали;
     Другая часть с гвоздикою была:
     Красавица гвоздику сорвала
Для украшения своей прелестной груди.
Различье их сии показывают люди.

Ко льву приходит старость:
Лишился силы он, его простыла ярость,
Зверей терзать уж перестал,
Не страшен стал.
Никто его не трусит;
Он боле не укусит.
В кону́ру лев засел
И никуда из оной не выходит.
Осел
К нему приходит;
Но не почтение льву тамо отдает,
А льва копытом бьет,
За прежние его тиранства отомщая.
Лев,
Душою поболев,
Бесчестие себе такое ощущая,
Сказал, стеня:
«Осел меня
Толкать уж смеет;
Какую участь лев имеет!»

Коль малознающи мы в таинстве любви!..
Лишь чувствием ее ты сердце оживи,
Отверзи внутренность, дай путь ему в теченье,
Ты узришь ада в рай пресветлый превращенье:
Мрак ненавиденья и подозренья чад
И горькой зависти мертвящий душу яд
Преобратятся в свет, неизреченну сладость!
Почувствуешь тогда божественную радость!
Там милосердие, где гнев был, луч прострет,
Унынье жило где, веселье жить начнет;
И тех, что злейшими ты почитал врагами,
Благотворящими найдешь себе друзьями!

Чтоб тайну соблюсти — велика добродетель!
Болтливость — вре́днейший порок.
Читатель узрит то из следующих строк.
Не ведаю, какой владетель
Имел на голове рога —
Не те рога,
Какие есть у многих,
Имеющих супруг не строгих;
Супруга у него была строга.
От всех таил рога владетель;
Но некто был сему
Нечаянно свидетель.
Ему
Царь тотчас приказал,
Чтоб тайну ту он вечно сокрывал.
Он тайну сохраняет,
Но таинство его обременяет.
Крепится умолчать — веленью изменяет,
Припал к земле и пошептал траве:
«У нашего царя рога на голове».
Он, верно, чает,
Что никому тех слов земля не провещает;
Но скоро выросла на месте том трава,
На коей были те написаны слова.

Всего стихотворений: 15