Дмитрий Михайлович Цензор (1877-1947)

• Биография Дмитрия Цензора
• Стихотворения Дмитрия Цензора по темам

Все стихотворения Дмитрия Цензора на одной странице

- Оглавление -

Анюта дала мне цветок —
Наивный Анютин глазок.
Анюта шепнула: «Приди…»
Я спрятал цветок на груди.

Не раз зеленели стога.
Не раз отцветали луга.
И плакало сердце не раз
От жгучих и мстительных глаз.

Но в книге нашел я цветок,
Нашел и припомнить не мог…
И вспомнил, что были у ней
Глаза незабудок синей…

Зарделись небеса — затеплились вдали.
Мечтательно горят вечерними слезами.
И звучный день поблек. И сумерки пришли
Прозрачно-синие с ослепшими глазами.
Нисходит странная, безжизненная мгла.
Пустынны улицы. Старинные каналы
В гранитах замерли, как в рамах зеркала.
И в них отражены утихшие кварталы.

Преображаются привычные черты…
Воздушные мосты, воздушные громады —
Как будто бы мираж, упавший с высоты,
Как сказочных дворцов немые анфилады.
Осиротелые, застывшие сады…
Бредут прохожие в печали неизбежной
И никнут, бледные, к зеркальности воды,
Где липы тянутся гирляндою прибрежной.

О, жутко-белая, загадочная тишь!
В ней души скорбные затихли в странной муке…
Томятся девушки во мгле оконных ниш
И грезят уронив немеющие руки.
С курантов башенных, как будто лепестки,
Упали отзвуки ночного перезвона,
И волны светлые молитвенной тоски
Их приняли в свое невидимое лоно.

Весна усталая бессонно до утра
Обходит улицы; блуждает над Невою,
Где изваяние чугунного Петра
Неслышно говорит с туманной синевою;
И грустью жадною тревожит сон теней.
Багряный круг встает над крепостью за далью…
И тихо плачет ночь… И жалко, жалко ей
Расстаться с белою, весеннею печалью.

            Кто из нас станет богом?

                                   Альфред Мюссе

О, если ты пророк, — твой час настал. Пора!
Зажги во тьме сердец пылающее слово.
Ты должен умереть на пламени костра
Среди безумия и ужаса земного…

Не бойся умереть. Бессмертен луч добра.
Ты в сумраке веков стократно вспыхнешь снова.
Для песни нет преград,-она, как меч, остра;
И нет оков словам, карающим сурово…

И тусклые года томлений и тревог,
Как факел, озарит, страдалец и пророк,
Негаснущий костер твоей красивой смерти.

Из пламени его голодных языков
Не смолкнет никогда мятежно яркий зов:
«Да будет истина! Да будет правда! — Верьте!» 

Бе­ре­зы еще не оде­лись
И были про­зрач­но-лег­ки.
По­след­ние льди­ны вид­не­лись
На глади реки.

А ночью вы­со­ко над домом
Плыла мо­ло­дая луна.
О чем-то же­лан­но-зна­ко­мом
Гру­сти­ла она.

Мы вышли одни на до­ро­гу
К лучам, где раз­ли­лась вода.
Мо­ли­лись ве­сен­не­му Богу,
Лю­би­ли тогда…

Не плачь же, боль­ная по­дру­га,
Весну вспо­ми­ная те­перь,
Когда оди­ча­лая вьюга
Про­сит­ся в дверь.

Когда на пути оди­но­ком
Оста­лись бес­плод­ные дни…
Вспом­ни о сча­стье да­ле­ком
И тихо усни… 

Все о юности вздохните,
Каждый вспомни о былом.
Время быстро вяжет нити,
Смерть готовит вечный дом.

Вот и сердце бьется глуше,
И несносней шум забот.
Кто же в сумрачные души
Влагу светлую вольет?

Чтобы ласково-согреты
Были стынущие дни,
Все любимые предметы
Из былого сохрани.

Может быть, пучок фиалок
В старой книге где-нибудь
Вспомнишь, трогательно-жалок…
Не стыдись, наивней будь…

И в простой овальной раме
Береги всегда портрет,
Где невинными глазами
Смотрит крошка в десять лет.

Вспоминай в тоске безбольной
Каждый лепет, каждый миг,
Отыщи свой пыльный, школьный
Весь исчерченный дневник.

Над словами всех признаний,
Всех сомнений и задач,
Всей тоски блаженно-ранней
Незамеченный поплачь…

В жизни буднично-кричащей
И дрожащей перед злом
Нету чище, нету слаще
Этой грусти о былом. 

Звенит мой крик тоскливо-запоздалый.
Уже давно осыпались цветы.
Безмолвно ждет в зените полдень алый,
Как бы страшась преддверья пустоты.

Зову любовь… Святая, где же ты?
Как пилигрим, израненный о скалы,
Я дни влачу, поникший и усталый.
О, где же ты, источник чистоты?

Меня сожгла печаль неверных встреч…
Душа огни хотела уберечь,
Цвела тоской по женщине далекой.

И каждая мне тело отдала…
Но душу вдаль загадочно несла,
Томясь, как я, мечтою одинокой.

Душа моя устала
Молитвенно томиться.
У тихого квартала
Луна и звездный хор.
Огонь в окне соседнем,
Жилице там не спится.
Дитя, отдайся бредням,
Взгляни на сонный двор!

На двор, на середину
Упали тени длинно.
Зеленую гардину
Откинула рука.
Блондиночка соседка,
Ты грезишь так невинно,
Ты радуешься редко…
О чем твоя тоска?..

Я вечно за работой,
Худой и бледнолицый.
Неволей и охотой
Я силы расточил.
Я знаю взор твой кроткий,
Подросточек-жилица.
Я до последней нотки
Твой голос изучил…

Взгляни же как волшебен
Твой рыцарь из мансарды!
Таинственный молебен
Он должен отслужить…
Вкруг лунного овала
Сверканий миллиарды
Душа моя устала
Молиться и любить. 

В неуто­лен­ный час пе­ча­ли,
В мой позд­ний вечер ты вошла,
Когда на­пе­вы от­зву­ча­ли
И сказ­ка тихо умер­ла.

Во мне горел рас­цвет ла­зу­ри,
Я утро нес в душе моей
И ждал тебя для веш­ней бури,
Любил тебя любви силь­ней…

Я звал… Но скорб­ный стон при­зы­ва
Смол­кал, за­те­рян­ный во мгле,
И я уста­лый, мол­ча­ли­во,
Один ски­тал­ся по земле.

И все, что я берег до­ныне —
Мо­лит­вы, чув­ства и слова —
Рас­тра­тил я в чужой пу­стыне,
Нигде не встре­тив бо­же­ства…

Где ж ты была зарей ве­сен­ней,
Когда цвели мои мечты?
Уж позд­но. В круг немых мгно­ве­ний,
В мой груст­ный вечер вхо­дишь ты.

В провинциальной тишине,
В уснувшем доме, по привычке,
Ты заплетаешь на окне
Свои червонные косички.

Побудь со мною. Не ложись.
Я загрустил невыразимо.
Ведь я искал большую жизнь,
А жизнь прошла куда-то мимо.

Прохладна ночь. Трава влажна.
Гудят жуки над майской грядкой.
Серебро-желтая луна
Из-за угла глядит украдкой,

Дивясь тому, что ты не спишь,
Что ей светить пришлось так рано
Среди берез и серых крыш,
Как на пейзаже Левитана.

Ты бродишь у дальнего моря.
Где синие волны ленивы.
У солнечно-желтых купален
Ты с книгой лежишь на песке.

А вечером в лунном узоре
Серебряно плещут заливы,
И берег дремотно-печален,
И сосны черны вдалеке.

Ты помнишь. Ты любишь. Не поздно.
Ведь всюду звенят сенокосы.
Ты чаще, быть может, со мною —
Когда ты бываешь одна.

Ведь небо ночами так звездно,
Так сладки рассветные росы,
Так хочется свежего зноя,
Беспечности, ласки и сна…

И тихие сумерки вяжут
Багряных лучей покрывало.
И, книгу забывши в качалке,
Ты сходишь к вечерней волне.

И бродишь по сонному пляжу,
Где море пустынно и ало,
Подобная грешной весталке,
С любовной тоской обо мне.

В садах мечты я выстроил чертог... 
Ведут к нему воздушные ступени, 
Хрустальный свод прозрачен и высок, 
Везде цветы, цветы и блеск весенний. 
  
В чертог любви и чистых наслаждений 
Я ухожу от скорби и тревог 
И вижу сны... Я в них всесильный гений, 
Восторженный и радостный, как бог. 
  
Когда же день бросает алчный зов,- 
Мои мечты-испуганные птицы 
Умчатся вдаль... и снова, бледнолицый, 
  
Блуждаю я меж стонущих рабов. 
И жизнь моя тоскливее темницы, 
Не знающей ни солнца, ни цветов.

Люблю искать случайность приближений,
Среди людей затерянным бродить.
Мы чужды все, но призрачная нить
Связала нас для жизни и мгновений.

И я иду намеки дня следить,
Вникая в гул разрозненных движений.
Одни таят безумье преступлений,
Другим дано великое творить.

И нет границ меж красотой и злом.
Печаль везде томится беспредельно,
В улыбке глаз, в признании родном..

И сладко мне отдаться ей бесцельно.
Я всех люблю и каждого отдельно,
Живу душой в ничтожном и святом.

Когда в саду моем вес­ной
Бе­ле­ют яб­ло­ни и вишни,
Мне ка­жет­ся, — и я иной,
И я любим, и я не лиш­ний.

Мне слад­ко жить, всему ди­вясь,
Всему давая внове имя,
И чуять бла­гост­ную связь
Между тво­ре­нья­ми зем­ны­ми.

Я вы­хо­жу на пест­рый луг,
Где вьют­ся ба­боч­ки и пчелы,
И во­вле­ка­юсь в пья­ный круг,
Такой ли­ку­ю­ще-ве­се­лый.

Когда же к дому, на­ко­нец.
Я при­хо­жу в ис­то­ме веш­ней,
Меня при­вет­ству­ет скво­рец
В недо­ся­га­е­мой скво­решне.

И я за все бла­го­да­рю.
Я при­ми­рен. Я так об­лас­кан.
Встре­чаю пес­ня­ми зарю
И верю всем на­ив­ны­ми сказ­кам.

А в небе сол­неч­ный киот
Сме­ет­ся далям, нивам, лесу.
И утро звуч­ное зовет
Меня на ра­дост­ную мессу. 

Хрустел под нами песок прибрежный,
Ленивый ветер ласкал и дул.
Томились волны тоской мятежной,
И рос протяжный широкий гул.

С улыбкой бледной луна вставала,
И мост алмазный на море лег.
И брызги пены в игре кристалла
Шуршали влажно у наших ног.

Нас было много. Мы песни пели
Под шум прибоя — стозвучный шум.
Потом затихли и молча сели
В печали светлых, весенних дум.

Веселый голос читал нам что-то,
И брызнул звонко и замер смех…
А я был с нею у поворота,
Средь скал холодных, вдали от всех.

Ложились тени от скал обрыва.
На влажном камне стояли мы.
Дрожало сердце тоской порыва,
И было жутко в молчаньи тьмы.

И спала полночь в святой печали,
В прозрачной ткани из серебра…
Хотелось счастья… Но мы молчали,
Но были тихи мы до утра.

В поле бродит вечер.
Где-то там — далече,
Где за жнивьем вьется
Серая дорога,
Кто-то у колодца
Отдохнул немного
И, горланя, гонит
Гулкую телегу.
Подбодрились кони
И пылят с разбегу.
На поляне влажной,
На лесной трясине,
Тянутся протяжно
От берез червонных
Пахнущие тени.
Дымно, бледно-сине,
Будто сновиденья,
В далях отдаленных
Тают деревушки.
Солнце село за лес.
У лесной опушки
Робко показались
Белых две зверюшки —
Заяц и зайчиха.
Сели, смотрят тихо,
Как густеет зелень,
Как недвижны ели.
Глубже мрак безмолвный
На вечернем поле
И в сосновой чаше.
Отдохни от боли,
Дух мой, скорби полный,
Жадный и горящий.
Да, я знаю, вижу, —
Звери к Богу ближе,
Ближе к тайне Света,
Чем душа поэта…
У лесной опушки,
Напрягая ушки,
Молча помолились
Заяц и зайчиха.
Звезды засветились.
Всюду тихо-тихо… 

Уже с небес Венера пролила
Дрожащий свет. Уже дневная птица
Не поднимала сонного крыла.
На горизонте меркла багряница.

Земная ночь — безмолвная царица —
Из далей мрак медлительно влекла.
И синяя таинственная мгла
На лик земли легла, как плащаница.

Тогда из мглы, окутавшей Восток,
Пришла Она и засветила млечность
На небесах. И трепетно далек
Стал отсвет звезд, ушедших в бесконечность.
Струящихся, как огненный поток.

Молился мир. В него глядела Вечность.

Кровавый ураган затих над мертвой нивой.
Холодной синевой над ней простерта мгла.
И ворон чертит круг зловеще-прихотливый,
И страшен тяжкий взмах вороньего крыла.

Отхлынула война, как море в час отлива,
Оставила борьбой сплетенные тела…
И вот встает из мглы с осанкой горделивой
На взмыленном коне великий Всадник зла.

Свинцовые глаза вперяет в землю он.
Ступает черный конь по трупам искаженным,
И слышен в тишине последней муки стон…

И всадник смотрит вдаль: безумным легионом
Ползут его рабы, гудит железный звон…
Хохочет великан над миром исступленным.

Все побеждая и комкая, 
Движется черная ночь. 
Жалоба чья-то негромкая. 
И не могу я помочь. 
  
Сбудется. Жду и не сетую. 
Скорбь затаил и терплю. 
Землю, в оковы одетую, 
Глубже и горше люблю.

Голос твой умолк давно.
Стало пусто и темно.
Кто-то сказку досказал
И покинул мертвый зал.
Свет потушен. Я один.
В складках спущенных гардин
Заблудился луч луны —
Испугался тишины.
Сердце брошено во тьму…
Больно сердцу моему…
Грежу прошлым и тобой
И считаю мерный бой…
Это старые часы
В свете лунной полосы
Будут плакать до утра,
Плакать завтра, как вчера…

Две девушки молча глядели
На улицу вниз из окна.
Карминные отблески рдели
За далью, где площадь видна.

А день уходил. И не мог он
Сказать о свободной весне,
Касаясь распахнутых окон
И бледных головок в окне.

Ушел. На вечернем соборе
Горел потухающий крест.
А снизу, в банкирской конторе,
Рожки осветили подъезд.

Потом в магазине «Адели»
В окне манекены зажглись.
И долго, мечтая, глядели
Две девушки в сумерки, вниз.

Откуда ты, девочка-крошка,
С букетами синих цветов?
Продай мне один из лукошка.
Продай мне букет васильков.
Не бойся меня, синеглазка, —
Я только любуюсь тобой.
Я знаю: ты девочка-сказка,
Ты сказка весны голубой…
В тебе неземные приметы, —
Улыбка и вдумчивость глаз.
Как лютик, лучом не согретый,
Ты в городе чахнешь у нас.
О, разве никто не заметил,
К обманчивым будням спеша,
Как взор твой печален и светел,
Как радостно ты хороша?
Не видят идущие мимо,
Остывшие в холоде дней,
Что веет крыло херувима
Над бедной головкой твоей.
Что в царстве железного гула,
Где злоба людская пьяна, —
Букет васильков протянула
Сама полевая весна… 

Расцветших девственниц безгрешные 
     постели,- 
Их свежесть, белизна, их утренний 
     наряд,- 
Они весенние, святые колыбели, 
Где грезы о любви томятся и грустят. 
  
Упругие черты стыдливо опьянели 
И молят о грехе томительных услад. 
К ним никнут юноши в невысказанной 
     цели, 
Но гонит их душа смущенная назад. 
  
И сон девический неопытен и тих. 
И бродят ангелы, задумавшись о них, 
На ложе чистое роняя снежность лилий. 
  
Невинные сердца тоску и жажду слили. 
Когда же бледный день, целуя, будит 
     их,- 
С улыбкой девушки припомнят,-что 
     любили.

Молчите все, как скалы из гранита,
Архангела трубы услышав гуд.
Молчите все. Уж близок страшный суд
И твердь небес рукою Бога вскрыта.

И, как поток, прорвавшись из запруд,
Так вопиет и плещет до зенита
Людская кровь, что яростно пролита.
Молчите все. Пусть камни вопиют.

Пусть вопиют истоптанные нивы,
Сожженные деревни, города,
Холмы костей, безумные извивы
Зловещих рек, где красная вода.

Но только вы, кто прокляты и живы,
Молчите все в ужасный день суда!

На храмине, в раскопках древних Фин
Был найден стих безвестного поэта-
Начертанный для вечного завета
На каменной плите иероглиф:

«Благословляйте илистый разлив,
«Плоды земли, рожденье тьмы и света,
И сладкий труд на лоне зрелых нив,
И благость Ра, и справедливость Сета»,

Давно лежит затертая плита
В хранилище старинного музея,
Глася о том, как жизнь была проста.

И человек с глазами чародея
Над ней поник, от мудрости седея.
И горький смех кривит его уста. 

Если б камень. Вместо сердца — камень. 
Если б рок жестокими руками 
Ослепил глаза мои туманом, 
Усыпил губительным обманом. 
  
Будто нищий полуобнаженный, 
Как глупец, безумец, прокаженный, — 
Я хочу быть жалким и гонимым 
По стезям земным неисчислимым. 
  
Связан я с людьми случайной связью. 
В закоулках, выпачканных грязью, 
В косных днях, овеянных тоскою, 
В этом злом, удушливом покое.

Есть грустная поэзия молчанья
Покинутых старинных городов.
В них смутныи бред забытого преданья,
Безмолвие кварталов и дворцов.

Сон площадей. Седые изваянья
В тени аркад. Забвение садов.
А дни идут без шума и названья,
И по ночам протяжен бой часов.

И по ночам, когда луна дозором
Над городом колдует и плывет,-
В нем призрачно минувшее живет.

И женщины с наивно-грустным взором
Чего-то ждут в балконах, при луне…
А ночь молчит и грезит в тишине. 

Печальные, с бездонными глазами,
Горевшие непонятой мечтой,
Беспечные, как ветер над полями,
Пленявшие капризной красотой…

О, сколько их прошло передо мной!
О, сколько их искало между нами
Поэзии и страсти неземной!

И каждая томилась и ждала
Красивых мук, невысказанной неги.
И каждая безгрешно отдала
Своей весны зеленые побеги…

О, ландыши, грустящие о снеге,-
О, женщины! У вас душа светла
И горестна, как музыка элегии…

Спит он средь мертвой равнины,
В свете туманной луны,
Там, где седеют руины,
Некогда славной страны.

Спит он, глашатай свободный,
Между гниющих столбов,
Колокол воли народной, —
Веча минувших годов.

Колокол в лунном покое,
В темных могилах времен
Слышит преданье родное —
Пламенной вольности сон…

Ветер встревоженный гонит
Смерти холодную пыль…
В жутком безмолвии тонет
Звонкая, старая быль.

Колокол вздрогнул… Раскатистым зовом
Звон пробужденный о жизни поет,
Криком тревоги, набатом суровым
Гонит па площадь разгульный народ.

Будит сердца на правдивое дело,
К битве скликает могучих бойцов…
Колокол ропщет протяжно и смело
В царстве молчанья, средь пыльных гробов.

Бледным сияньем залитый.
Тих успокоенный прах.
Колокол спит, позабытый,
На полусгнивших столбах.

Спит он и грезит, чтоб снова
Буйного ветра порыв
Вырвал из сердца немого
Скорбно-мятежный призыв!..

Где ты, где? Ау! Взгляни-ка
Под кустарник, на откос —
Рдеет, пахнет земляника,
Серебрятся капли рос.

Распахни траву руками…
Под зелеными листками
Вспыхнул беленький цветок,
Глянул аленький глазок.

Гроздья спелой земляники
Ярко алы и сочны,
И замлел шиповник дикий
В ласке томной тишины.

Ах, как дышат нежно травы!
Полон солнечной отравы
Утомляет сладкий зной…
Подойди — приляг со мной…

В зелень свежую зарылись.
Расплелась твоя коса —
По траве зазолотились
Волны, волны — волоса…

Небо ясно голубеет.
Кто скорей сорвать успеет —
Этот ласковый цветок,
Этот аленький глазок!..

Зло­ве­щий лязг за­ржав­лен­ных оков,
По­бед­ный клик борь­бы и раз­ру­ше­нья,
Про­тяж­ный стон на пла­ме­ни ко­ст­ров
И по­дви­ги любви и вдох­но­ве­нья, —

В моей душе смя­те­нье всех веков
За­клю­че­но в та­ин­ствен­ные зве­нья.
Добро и зло ми­нув­ших дел и слов
По­кор­ны мне для ткани пес­но­пе­нья.

Но я стою в пе­ча­ли смут­ных дней,
На ру­бе­же ту­ман­но­го пре­де­ла,
Я уга­дал на­ме­ки всех теней

И в даль гляжу пыт­ли­во и несме­ло…
Я вижу свет неве­до­мых огней —
Но им в душе мо­лит­ва не со­зре­ла.

Не люби меня. Не стою
Я весны твоей лучистой.
Уходи такой же чистой,
Не отравленной тоской.
Я забуду. Успокою
Потревоженную душу,
Нежной тайны не нарушу
Беззастенчивой рукой…
Я весну твою заметил
И гублю прикосновеньем.
Небывалым сновиденьем
Сердце девичье томлю.
Но, как небо, взор твой светел.
Ты глядишь и жертвы просишь,
Ты мне все цветы приносишь —
Те цветы, что я гублю…
Страшно жить с тоской обмана,
С глубиной великой боли,
В каждом жесте, в каждой роли
Повторяться, как актер.
О малютка!.. Слишком рано!
Уходи в свою обитель…
Надо мною искуситель
Крылья темные простер.

У древних берегов пустынно тихих рек, 
На голом выступе потухшего вулкана 
Есть изваяние кумира-великана,- 
Творенье грубое, как первобытный век. 
  
Здесь некогда стоял без лука и колчана 
С кремневым топором пещерный человек 
И в диком творчестве огромный камень 
     сек. 
И высек из скалы урода-истукана. 
  
И долго в ужасе лежал простертый ниц, 
Молясь на мертвый лик, закатом 
     обагренный. 
И век за веком гас, как гаснет свет 
     зарниц. 
  
Вулкан ручьями лав спалил живые склоны. 
И только истукан для мировых страниц 
Остался навсегда-немой и непреклонный.

Солнце! Твой восход победный
Совершает чудеса.
Меркнет свет неверно-бледный
В ночь ласкавший небеса.

Мощь бессмертного сиянья
Освежает все пути.
И восторгом ликованья
Начинает жизнь цвести.

О, рабы угрюмой Ночи,
Чьей тоски тяжелый сон
Заслепил туманом очи,
Обесцветил небосклон!

Научитесь без предела
Дерзко, пламенно желать!
Научитесь взоры смело
К Солнцу, к Солнцу устремлять!

Человек на Солнце взглянет
Без боязни, как орел
И тогда для всех настанет
Искупленье темных зол.

И тогда для всех понятна
Будет тайна Божества, —
Все загадочные пятна,
Все святые волшебства.

Это будет — в день певучий
Мир проснется без оков;
Гордо встанет род могучий
На развалинах гробов.

Это будет — на вершине,
Где безгрешно-хороша
Прянет к огненной святыне
Возрожденная душа.

Боль­ные и ка­леч­ные
При­хо­дят в этот лес,
Под сосны ве­ко­веч­ные,
За бла­го­стью чудес.

При­хо­дят бо­го­моль­ные
За клю­че­вой водой.
А сосны крас­но­стволь­ные
Шумят над го­ло­вой.

Жива молва на­род­ная —
Стара она, стара…
Была пора го­лод­ная,
Тя­же­лая пора.

И злые росы па­да­ли,
И мор пошел на скот.
От зноя ли, от града ли
Погиб зе­ле­ный всход.

Три раза ходы крест­ные
Свер­ша­ли вкруг села,
Ве­ле­ли в под­не­бес­ные
Зво­нить ко­ло­ко­ла.

И сто­нет в ожи­да­нии
На сходе все село…
«За что нам ис­пы­та­ние
От Гос­по­да при­шло?..

Не мы ль живем по Бо­жье­му,
При­ем­ля тяж­кий труд…
Свя­ти­те­ли! За что ж Ему
Ка­рать кре­ще­ный люд?..»

Горят недоб­рым пла­ме­нем…
И встал седой Гав­рил,
Ши­ро­ким крест­ным зна­ме­ньем
Себя пе­ре­кре­стил.

И крик­нул он неисто­во:
«При­чи­на тут одна, —
Живет в ког­тях Нечи­сто­го
Сол­дат­ская жена!

Ро­ди­ла от за­кля­тия,
Рас­ти­ла не кре­стя…
Из­го­ним беса, бра­тия, —
Убьем ее дитя!»

При­ш­ла толпа су­ро­вая
К убо­го­му двору:
«Сол­дат­ка непу­тё­вая,
Мы здесь не по добру…

Отдай свое от­ро­дие —
Зане Ан­ти­христ в нем…
Для Бо­жье­го уго­дия
Убьем его, убьем!..»

Земля от крови крас­ная.
Дитя мерт­во, мерт­во…
Сме­ет­ся мать несчаст­ная,
Ба­ю­ка­ет его…

Ба­ю­ка­ет и мо­лит­ся,
За­ку­та­ла, пошла…
И вот, уже око­ли­ца
Ве­чер­не­го села.

И вот, уж те­мень тем­ная
По­ве­я­ла с небес.
Безум­ная, без­дом­ная
При­ш­ла сол­дат­ка в лес.

От горь­ких слез из­му­че­на,
Ис­тер­за­на в пути, —
Все ищет, ищет ключ она,
Но где его найти?

Легла по­лу­оде­тая
У ста­ро­го ство­ла…
«За­ступ­ни­ца Все­пе­тая,
Спаси меня от зла!»

В глу­хом лесу ры­да­ние
И стра­хи ти­ши­ны…
Но чье дро­жит си­я­ние
Под хво­я­ми сосны?..

Шли позд­ние про­хо­жие
Тро­пин­кою лес­ной
И видят: Ма­терь Божия
Скло­ни­лась под сос­ной…

Гля­дит Она, Пре­чи­стая,
На че­ло­ве­чий суд,
А слезы се­реб­ри­стые
Из глаз ее текут.

И этим чудом яв­лен­ным
Свет­ло оза­ре­на
С ре­бен­ком окро­вав­лен­ным
Сол­дат­ская жена.

Про­хо­жие в сму­ще­нии
По­ве­да­ли в село:
«Мо­ли­тесь о про­ще­нии,
К нам чудо ни­зо­шло!..»

Спе­шат лес­ны­ми ча­ща­ми
Яв­ле­нье уви­дать,
Под сос­на­ми шу­мя­щи­ми
Найти Свя­тую Мать.

И видят: над сол­дат­кою
Иг­ра­ет Божий луч,
А около украд­кою
Бежит сту­де­ный ключ.

И моет мать безум­ная
Уби­тое дитя…
А ветер в сосны шум­ные
Вры­ва­ет­ся, сви­стя…

И го­во­рит пре­да­ние:
В ком вера го­ря­ча —
Тому горит си­я­ние
У Бо­жье­го ключа.

Идут, идут сто­рон­кою
Кре­стьяне по весне
Мо­лить­ся пред икон­кою,
При­ла­жен­ной к сосне.

Свет­ла вода чу­дес­ная…
— По­ми­луй, ис­це­ли,
Вла­ды­чи­ца Небес­ная,
За­ступ­ни­ца земли!..

Осени хмурой пригрезился май, 
Празднество улиц и флаги, и клики. 
Кто нас увлек в этот солнечный край, 
Дал нам букетики красной гвоздики? 

Девушка с нимбом волос золотых, 
Шли мы к одной ослепительной цели. 
Знал я твой голос. Теперь он затих. 
Речи твои навсегда отзвенели. 

Осенью нам улыбнулась весна 
И на окошке моем позабыла 
Эти цветы, что дарила она 
Юным и смелым, в ком жажда и сила. 

Стал окрыленным твой друг и поэт 
Сумрачных будней, больного напева. 
В душу он принял от молнии свет, 
Сердце открыл для восторга и гнева. 

Где же надежды и что же сбылось? 
Только ночами пустынными снится 
Девушка с нимбом лучистых волос, 
Голос, как песня, и взгляд, как зарница... 

Нет ни единого в небе луча. 
Вихри ненастные мечутся дико. 
В темных стенах, на груди, у плеча, 
Красная, красная сохнет гвоздика. 

Листья золотистые падают в саду.
Я люблю их шелесты. Я туда пойду.
Там ковры червонные между черных пней
Пахнут увяданием с каждым днем сильней.

Долго-долго по саду я бродить готов.
Вон поникла девушка в желтизне кустов…
Как она задумчива! Цвет ее волос
Ласково сливается с золотом берез.

Девушка печальная, что ты ищешь там?
Что подносишь медленно к сердцу и устам?
Отчего устала ты? Отчего бледна?
Поброди с мечтателем, если ты одна…

Девушка испуганно в даль уходит прочь.
Потемнело золото. Скоро будет ночь.
Сказочные сумерки развернул закат.
Листья осыпаются. Листья шелестят.

От электрического света,
От шумной уличной тоски,
Пришел я в комнату поэта,
В глухом предместьи у реки.

Приник я к белым занавескам,
Открыл окно во двор. А он
Таинственным и грустным блеском
Пустынно был заворожен.

Косые тени встали снизу.
В углах застыла тишина.
По четким трубам и карнизу
Скользила нежная луна.

Была мечтательно-плачевна
Улыбка лунного лица…
Как будто бледная царевна
Томилась тяжестью венца.

Как будто давняя подруга
Пришла в забытый уголок
Из обольстительного круга
Обманно-блещущих тревог.

— Ты здесь, ты здесь! — смущенно пела
Душа забытым языком…
Ты здесь! Ты спорить не хотела
С безумным городом-врагом…

От электрического гула
Ушла в покинутую тишь,
Во двор старинный заглянула
И здесь колдуешь и грустишь…

Светла стена. Белеют окна
Глухими пятнами гардин.
Луна развесила волокна
Лучисто-бледных паутин.

У старых бочек, у сарая,
Среди покинутых телег,
Метнулись призраки, сгорая
И тая, хрупкие, как снег…

Я цепенел в окне открытом,
Прохладой мартовской дыша,
И о весеннем позабытом
Беззвучно плавала душа…

Я видел: там — в углах печальных —
Возникли милые черты
Видений ласковых и дальних,
Давно увядших, как цветы…

И детских игр наивный шорох,
И сладость юношеских слез;
И нежность первая во взорах
Под мягким золотом волос.

Пустынно в доме. Все устали.
И спят. Не помнят о луне.
Она в непонятой печали
Глядит доверчиво ко мне.

Глядит, ушедшая от света
Кричащих мертвенных шаров,
И бедной комнате поэта
Плетет серебряный покров.

Кладет лазоревые пятна
По косякам и потолку…
И обо всем, что невозвратно,
Тревожит позднюю тоску.

Бе­ло­ку­рая жен­щи­на в белом
В эту ночь при­хо­ди­ла ко мне,
При­жи­ма­лась без­ог­нен­ным телом…
— Ты забыл о моей бе­лизне…

Я спро­сил: «Над тво­и­ми хол­ма­ми
Как и пре­жде боль­шая луна
Раз­ли­ва­ет хо­лод­ное пламя?»
— Все, как пре­жде, — ска­за­ла она.

И пошли мы в бла­жен­ной пе­ча­ли,
И ски­та­лись у при­зрач­ных гор,
И влек­ли нас дре­мот­ные дали,
Зер­ка­ла пол­но­лун­ных озер.

Я вер­нул­ся к зем­но­му без­во­лью,
Где царит опо­сты­лев­ший день.
Утом­лен­ный со­мне­ньем и болью
Вспо­ми­наю бес­плот­ную тень.

Оди­но­ко живя и тоскуя,
За­та­ив упо­и­тель­ный страх,
Бес­те­лес­ную страсть по­це­луя
Я ношу на бес­кров­ных губах.

В ожи­да­ньи боль­ном и несме­лом
Из­ны­ваю по лун­ной стране.
Бе­ло­ку­рая жен­щи­на в белом,
О, при­дешь ли ты снова ко мне? 

Любовь приходит сразу,
Но путь ее лукав —
Совсем незримый глазу
Среди цветов и трав.

Обманутое сердце
Не ждет ее. Но вот —
Она стучится в дверце
И вкрадчиво зовет:

— Впусти меня. Я знаю —
И только я одна —
Пути к такому краю,
Где вечная весна.

Ты будешь там с любимой
Счастливым королем.
Я тут случайно, мимо…
Доверься и пойдем…

Ах, много ль сердцу надо
Чтоб Дивную впустить?
Оно так радо-радо
Поверить, полюбить…

Его надежды смяты,
Оно в крови. И все ж, —
Любовь, да будут святы
И боль твоя и ложь!

Я хотел бы молиться одной красоте.
Я хотел бы парить на такой высоте,
Где клекочут орлы, где парят облака,
Где небесных равнин синева глубока.

Но путями падений иду я, склонясь.
На одежде моей придорожная грязь.
Я в бесплодной тоске не могу побороть
Изнывающий дух, изнемогшую плоть.

Не дано мне воспрянуть, я проклят, как все.
Я цвету, как бурьян на глухой полосе.
Я горю и спешу, — но бесцельным путем, —
Между светом и тьмой, между ночью и днем.

Выходит месяц на дорогу.
Он тих. Печаль его стара.
Мы подружились понемногу
И вместе бродим до утра.

Кто на свиданье вышел первым,
Тот ждет, пока придет другой.
Сегодня он прижался к вербам
И сторожит ночной покой.

Мне стало чуждо все дневное,
Моей тоске исхода нет.
Забвенье ночи любят двое —
Наивный месяц и поэт.

Один плетет лучи и тени,
Рядит в алмазы лес и луг.
Другой в кругу своих видений —
Бесплотных, ласковых подруг.

И безутешный, и безмолвный,
Я до утра брожу один,
Когда его скрывают волны
Прозрачно-облачных равнин.

Никто не видел и не слышал,
Как плакала душа моя.
Прощай. Ты нынче первым вышел,
А завтра первым буду я.

Мы прощались в ясный вечер.
Ветер пел тогда.
Колыхал осенний ветер
Зеркало пруда.
Извивались, точно в муке,
Темные кусты.
Ты ушла, ломая руки,
И молчала ты…
Много раз мечта венчалась,
И звучало: «Да!»
Много раз в пруде качалась
Тихая звезда.
Но забуду ли прощанье
Осенью в глуши,
Одинокое молчанье
Раненой души?.. 

I.

Проснулся темный лес. И с шумом ясно-свежим
Вздохнул над ним рассвет, забрезжил наверху.
Но все густится мрак в безмолвии медвежьем,
Где чаща спутала орешник и ольху.
Погас ночной костер и тлеет на поляне.
Загрезила душа. Рассветный сумрак тих.
И кажется, что мы, лежащие в бурьяне,
Ватага буйная разбойников лесных.
Высокая сосна зарделась на верхушке.
Запахли свежестью росистые грибы.
Мы медленно пошли к светлеющей опушке, —
Скитальцы вольные без крова и судьбы.
Чеканятся стволы на небосклоне алом.
Вот шепотом реки повеяло… И вдруг
Мы встали над крутым, суглинистым обвалом,
И дымчато сверкнул безгранный полукруг
Раздолье светлое! В разлившуюся воду
Глядятся нежные, как пена, облака…
И кто-то вдруг запел, приветствуя свободу,
И эхо кликнуло светло издалека.

II.

Заря. Золотится река.
Бегут легковейные зыби.
Дымится шалаш рыбака
На мшистой, обрывистой глыбе.
И ширь. От жемчужных полос,
Раскинутых в облачной дали,
Светлеет зеленый откос,
Алеет песок на обвале.
Простор мой, простор голубой!
Раздольно широкая Волга!
Куда ты влечешь за собой,
Сверкая протяжно и долго?
По золоту зыбкой реки
Плывет одинокая барка…
О, светлое море тоски!
О, солнце всходящее жарко!

1 
  
Струится зной по дремлющим волнам, 
И медленно проходит без возврата 
Глубокий день. Горит пожар заката, 
И алый свет скользит по облакам. 
  
Равнина вод молчанием объята. 
И облака спешат, как в дальний храм, 
К пурпурной мгле, в пустыню небоската, 
И, замерев, стоят недвижно там. 
  
Корабль устал. Качаясь, тихо дремлет. 
Мертвеет зыбь, и виснут паруса. 
И я один в слепые небеса 
  
Гляжу с тоской... Мой дух затишью внем 
И жаждет бурь. Закатный меркнет свет. 
Уж ночь близка. Уж поздно. Бури нет... 
  
II 
  
Медлительно сходились туч ряды, 
Бросая в тьму гудящие зарницы, 
И прыгали, как яростные львицы, 
Соленых волн вспененные гряды. 
  
Корабль стонал в предчувствии беды... 
Но ликовал я, смелый, бледнолицый. 
Я пел. И крик морской полночной птицы 
Мне отвечал из неба и воды. 
  
А на заре настала тишина. 
Лениво нас баюкала волна. 
Но день пылал. И, бурей утомленный, 
  
Благословлял я солнечный восход 
И синеву золотопенных вод, 
И край мечты, безвестный, отдаленный.

Ру­чьев зер­каль­ные раз­ли­вы,
В них об­ла­ков жем­чуж­ных цепь.
И снова по­жи­ти и нивы.
А даль­ше — лес. А даль­ше — степь.
В тени, в ни­зи­нах ко­со­го­ра,
Где обес­си­лен веш­ний зной —
Нета­лый снег лежит у бора,
Сму­щая стран­ной бе­лиз­ной.
Иду по вы­сох­шей до­ро­ге,
Вды­хаю за­па­хи земли
И слышу в ра­дост­ной тре­во­ге
Как с кри­ком реют жу­рав­ли.
Устал. И сел к слу­чай­ным вет­лам,
Оде­тым в изу­мруд­ный пух…
И вспых­нул вдруг меч­той о свет­лом
Мой бес­по­кой­ный, скорб­ный дух…
Земля моя! За­будь ви­де­нья
Безум­ной жизни и могил!
В тоске свя­то­го про­буж­де­нья
Я понял все и все про­стил…
Я знаю: пла­мен­ным по­ры­вом
Свой празд­ник за­вер­шит борь­ба,
И по твоим за­глох­шим нивам
Со­гнут­ся туч­ные хлеба. 

Нависли сумерки. Таинственны и строги 
Пустые улицы. Им снится даль времен. 
И только иногда, смущая мутный сон, 
Спешит по ним евреи - дитя земной 
     тревоги. 
  
Брожу у ветхих стен угрюмой синагоги- 
И слышу пение унылое, как стон... 
Здесь тени скорбные глядят со всех 
     сторон, - 
О, как бледны они, измучены, убогий 
  
Здесь реют призраки кровавых темных лет 
И молят жалобно и гонятся вослед 
Испуганной мечте... Сгустилась тьма 
     ночная. 
  
И гетто старое мне шепчет, засыпая: 
«Возьми моих детей... Им нужен вольный 
     свет... 
Им душно, душно здесь... Темна их доля 
     злая...» 
  
В безмолвии старинного квартала 
Проходит жизнь, туманная, как бред. 
Сменился день. Глухая ночь настала 
И зажелтел из окон тусклый свет. 
  
И в поздний час у мрачного портала 
Я жду ее-хранящую обет... 
Она глядит печально и устало, 
И призрачно звучит ее привет. 
  
и бродим мы, тоскуя и любя, 
Безмолвные, безропотно скорбя, 
Мы ничего не ждем и безнадежны 
  
Часы любви. Над нами ночь и тьма. 
Вокруг молчат потухшие дома. 
И грезы их, как старость, безмятежны.

Задумчивый Нарцисс
У берега растет —
И клонит венчик вниз,
Где шепчет водомёт.

Овеянный весной,
В молчание влюблен,
Своею белизной
Залюбовался он.

Зеркальную струю
Качает ветерок.
И клонится к ручью
Высокий стебелёк

Над влагой голубой
Задумался, повис,
Любуется собой
Изнеженный Нарцисс.

I

Пo колеям ночных дорог
Он шел к измученной стране —
Еще неведомый пророк
Чтоб возвестить о новом дне.

И нас позвал, больных детей,
Прильнувших в светлому ключу:
«Ко мне, о дети скорбных дней!
«Я поведу. Я научу».

Распятый, с темного креста
Глядит он — огненный Христос…
Но вера жаждущих чиста,
Как серебро весенних рос…

Веди, учитель! Предаем
Тебе сердца — темницы мук.
Для терний радостно идем
Под сень твоих безгрешных рук.

II

Не осуди нас. Дорогами пыльными
Долго мы шли и ослепли.
Дай нам омыться слезами обильными,
Души нам скорбью затепли!

Нас обманули пустыни вечерние…
Мы позабыли в тревоге
Гвозди Голгофы я жгучие тернии,
Муки на крестной дороге.

Чудо сверши над сердцами незрячими!
В жуткую ночь испытаний
Дай прикоснуться устами горячими
К чаше великих страданий!

Он твои весенние цветы 
Грубо смял и бросил, не любя. 
Я заметил, как смотрела ты 
На врага, убившего тебя. 

И тогда я понял: ты сильна... 
Ты сильней того, кто победил. 
Есть в тебе такая глубина, 
Где поют потоки светлых сил. 

Есть в тебе такая благодать, 
От которой легче жизни плен. 
Ты умеешь только отдавать, 
Ничего не требуя взамен.

Словно над гробом лампада,
Меркнет заплаканный день.
Думай о счастье. Так надо
Светлое платье надень.

Вспомни о том, как смеется
Солнце над блеском полей.
Ветер за окнами бьется,
Листья срывая с ветвей.

Где-то, в лазурности южной,
Есть уголок для любви.
Думай о ласке. Так нужно.
Милым меня назови.

Бродишь ты тенью угрюмой,
Пряча усталую дрожь.
Бедная птичка, не думай…
Ты не умрешь, не умрешь!

Поздней листвой золотится
Лес одичавший. А там
Черная, злобная птица
Глухо кричит по ночам.

Вот я, один, безоружен.
Сорвана сталь епанчи.
Подвиг мой больше не нужен,
Жалок мой голос в ночи…

Мертвые листья, крутитесь!
Вихри, пляшите кругом!
Я обессиленный витязь
В ночь побежденный врагом.

Ветры пляшут. Ветры стынут
И поют, поют безумно.
Налетают на деревья,
На поблекшую листву.
Налетят, сорвут и кинут,
Унесут в поля, на гумна.
Утомят в глухих кочевьях,
Убаюкают во рву.

Небо в пламенном румянце.
От бездомных туч очистив,
Ветры сделали пустынной
Изнывающую даль.
И пьянеют в буйном танце
Этих желтых, рдяных листьев,
В этой песне длинной-длинной,
Где звенит одна печаль.

Осень. Осень. Разлюбило
И остыло сердце к ласке.
Разве были ожиданья,
Трепетанья милых рук?
Были розы? Солнце было?
Кто же вьется в поздней пляске?
Чьи холодные рыданья
Разливаются вокруг?

Это осень старость прячет
В лихорадочный багрянец,
Дует в гаснущее пламя,
Поздней жадностью дыша.
Это сердце глухо плачет.
Это пляшет желтый танец
Над пустынными полями
Одичалая душа. 

На юг по­ле­те­ли ве­се­лые птицы
Тре­во­жен их сме­лый ски­таль­че­ский крик.
В саду бес­при­ют­но — он темен и дик.
И в ста­рой усадь­бе скри­пят по­ло­ви­цы.

Вчера на за­ка­те в за­глох­ший цвет­ник
При­шли две сест­ры, опу­стив­ши рес­ни­цы:
Оне оди­но­ки, оне блед­но­ли­цы,
И дев­ствен­ны склад­ки их белых туник.

И долго на вет­хой ска­мей­ке оне
Си­де­ли об­няв­шись. И были их речи —
О жизни да­ле­кой, о милой весне…

Серд­ца вспо­ми­на­ли за­бы­тые встре­чи…
И па­да­ли с веток, шурша в ти­шине,
За­сох­шие ли­стья на хруп­кие плечи. 

Есть призрачность неведомых миров,
В людской душе неясно отраженных,
Есть марево исчезнувших веков
И вихри дней расцветших и сожженных.

И музыка невыразимых снов,
И боль, и скорбь, раздробленная в стонах,
Лишь вечного приподнятый покров,
Лучи небес в мгновенность превращенных…

И если мы скитаемся и ждем
С раскрытыми от ужаса глазами
И орошаем кровью и слезами
Пустыню тьмы, как благостным дождем,-

Мы ищем путь к отчизне, ставшей сном,
К родным дверям, давно забытым нами. 

Живя стремительно, касаясь хмельных чаш 
Губами жадными, веселый горожанин, 
Гамен и гражданин, ученый и апат,- 
Ты обольстительно и ярко многогранен. 
  
Похожа жизнь твоя на красочный мираж. 
Твой взгляд изнеженный любовью 
     затуманен. 
Но кликнет Родина, и-пылкий парижанин- 
Ты жизнь любимую беспечно ей отдашь. 
  
Для дерзостной мечты, не знающей 
     преграды, 
Ты рушишь прошлое и строишь баррикады. 
Велит отечество и-доблестная рать 
  
В походы грозные выходит спозаранок, 
Любовниц превратив в отважных 
     маркитанок. 
Народ, умевший жить, умеет умирать.

Сегодня звуки и движенья
Заворожил упавший снег,
И нежностью изнеможенья
Овеян уличный разбег.

Беззвучно движутся трамваи,
Шипя на мерзлых проводах.
Скользят полозья, развевая
На поворотах снежный прах.

Деревья, выступы, решетки
Светло одеты в белый пух.
Весь город стал такой нечеткий,
Притих, задумался, потух.

И ждет, когда над ним сомкнется
Вечерний сумрак не спеша.
И с этим сумраком сольется
Его холодная душа.

На площадях, во мгле простертых,
Пока не вспыхнул рой огней,
Встают забытые когорты
Неуспокоенных теней.

По колеям ночных дорог
Он шел к измученной стране, —
Еще неведомый пророк,
Чтоб возвестить о новом дне.

И нас позвал — больных детей.
Прильнувших к светлому ключу:
«Ко мне, о, дети скорбных дней! —
Я поведу. Я научу»…

Распятый, с темного креста
Глядит Он — пламенный Христос…
Но вера жаждущих чиста,
Как серебро весенних рос.

Веди, Учитель! Предаем
Тебе сердца — темницы мук…
Для терний радостно идем
Под сень твоих безгрешных рук!

В пустыне солнечной, песком заметены, 
Стоят, покорные тысячелетним думам,- 
Старинный обелиск, изъеденный самумом, 
И камни желтые разрушенной стены. 

Недвижен тяжкий зной. А ночью с долгим шумом 
Встает песчаный вихрь. Белеет лик луны. 
Пустыня зыблется, вздымает валуны. 
И спят развалины видением угрюмым. 

Блуждает возле них голодный ягуар 
И царственно взойдя на светлые ступени, 
Ложится и следит отчетливые тени. 

Молчит пустынный мир. И смотрит лунный шар 
На пыль его надежд, на смерть его творений. 
И думает о том,- как бледен он и стар.

Разгульный крик борьбы и разрушенья, 
Зловещий лязг заржавленных оков, 
Протяжный стон на пламени костров, 
И подвиги любви и вдохновенья,- 

В моей душе смятенье всех веков 
Заключено в таинственные звенья. 
Добро и зло минувших дел и слов 
Живут во мне для грез и песнопенья. 

Но я стою в печали смутных дней 
На рубеже туманного предела. 
Я угадал намеки всех теней. 

Гляжу вперед пытливо и несмело... 
Я вижу свет неведомых огней,- 
Но им в душе молитва не созрела.

Встает рассвет безбрежно-синий.
Здесь колосились нивы ржи —
Теперь рядами долгих линии
Чернеют голые межи.

Степной рассвет вздохнул и дремлет
Над зябкой, вьющейся рекой…
И осень вновь меня объемлет
Пустынной волей и тоской.

Мечты мои! Зачем вы спите?
Ваш мир свободен и велик,
И будит вас, дрожа в зените,
Веселый зов, мятежный крик…

Там журавли шумливым станом
От мертвых шелестов и сна
Летят к иным счастливым странам,
Где пышно царствует весна.

Восстали варвары на исступленный Рим. 
Безумный цезарь пьян средь ужаса и 
     стона, 
Рабы-сенаторы трепещут перед ним, 
И кровь народная дошла к ступеням 
     трона. 
  
Продажный дух льстецов 
     бессильно-недвижим 
Позор и ложь царят под сводом Пантеона. 
О, родина богов! - твое величье - дым... 
И бойся грозного дыхания циклона. 
  
Спеши! Из пьяных урн кровавый сок 
     допей! 
Уж Варвары идут от солнечной равнины 
С душою мощною, как веянье степей. 
  
Свободный, новый храм воздвигнут 
     исполины 
И сокрушат они гниющие руины 
Разврата, казней и цепей.

Я часто тебя вспоминаю,
Мой бедный родной городок,
Безвестный, затерянный с краю,
Вдали от широких дорог.

Когда мне тоскливо и больно
Под шелест осенних ветвей, —
Мне слышится звон колокольный
Твоих сиротливых церквей.

Черемухой пахнешь весною.
На маленьких окнах герань.
И зноем и влагой лесною
Полна предзакатная рань.

Вот вечер обходит дозором
Домишек обиженных ряд.
Прижавшись к дощатым заборам,
Немые березы грустят.

Иду за кривую ограду
Навстречу наивным глазам.
Бродить по весеннему саду
Так жутко и радостно нам.

На площади пробило десять.
Затих изнывающий звон.
Восходит задумчивый месяц,
И это похоже на сон.

И все, что прекрасно и свято,
Что долго я в сердце берег, —
В тебе расцветало когда-то,
Мой бедный родной городок.

Приходишь крадучись к моей душе пугливой.
Но крылья лёгкие недаром ей даны.
Лукавой поступи и хищного порыва
Не слышит, грустная, в обмане тишины.

Но птица чуткая, уснувшая на ветке,
Врага охотника почуявши вдали,
Очнется трепетно, минует выстрел меткий,
И вот уже поет далеко от земли.

Целый день не перестанут падать
Хлопья снега, легкие, как пух.
Мне сегодня доброй ласки надо,
Перед кем-то жаловаться вслух.

Рассказать мне хочется, как много
Растерял я силы и огня,
Как длинна была моя дорога,
Как настигли сумерки меня.

Эти хлопья медленного снега
Все покроют белой пеленой.
Словно путник, жаждущий ночлега,
Убаюкан буду тишиной.

Мне дана последняя отрада
Тихих жалоб, сиротливых нег…
Целый день устало будет падать,
Все покроет легкий чистый снег.

Какое счастье, какое счастье —
Дать кому-нибудь в жизни счастье!
Все равно кому и какое,
Лишь бы запело сердце чужое,
Лишь бы развеялось горе людское
Твоею рукою…

Счастья всем обиженным надо:
Поруганной девушке с нежностью взгляда;
Бедной душе, изнывшей от боли;
Маленькой птичке, не знавшей воли;
Слабенькой травке, лучом не согретой;
Всем обездоленным в жизни этой!

Ночью сердце шепчет ложно:
«Все безумное прекрасно».
Утром верить невозможно
В то, что ночью было ясно.

Ночью сердце жадно пело:
«Счастье в страсти беспредельной».
Утром вновь стыдливо тело,
Вновь преступен трепет хмельный…

Только ночью! Отчего же
Так враждебно, так уныло,
Так на счастье не похоже
То, что утро нам открыло?..

За решеткой синь разметная.
Вьется пташка у стекла.
Что ты, пташка перелетная,
Что, касатка, принесла?

Ах, не знали мы, не чаяли,
Догадаться не могли,
Что снега ручьями стаяли
С доброй матери-земли.

Мы не знали, не сказали нам,
Что проснулся край родной,
Нарядился по проталинам
Первой травкой молодой.

Рассказала пташка малая,
И заныло сердце вдруг.
Воля вспомнилась удалая,
Очи ласковых подруг.

Ах вы, силы невозвратные,
Молодые огоньки!
Вас убили казематные
Стены, цепи и замки.

Изошли вы песней-мукою,
Слезной песней над собой,
Над любовною разлукою,
Над загубленной судьбой…

Полночь. У моря стою на скале.
Ветер прохладный и влажно-соленый
Трепетно обнял меня, как влюбленный,
Пряди волос разметал на челе.
Шумно разбилась на камни волна-
Брызнула пеной в лицо мне обильно…
О, как вздымается грудь моя сильно,
В этом раздолье предбурного сна!

Я одинок и свободен. Стою
Полный желаний и думы широкой.
Море рокочет мне песню свою…

В гавани темной, затихшей, далекой
Красное пламя на мачте высокой
В черную полночь вонзает струю.

Он тридцать лет в родной деревне
Смешон, убог, чуждаясь дел,
Как богатырь былины древней,
Нескладным увальнем сидел.

Играл с детьми и был причиной,
Для поруганий и потех,
Под юродивою личиной
Тая любовь и боль за всех.

Он был родной лесам и нивам,
Всем птицам, зверям, всем цветам,
И сердцем детски-незлобивым
Стремился к благостным местам.

И вот, однажды, после ночи,
Когда пропели петухи,
Он тихо кров покинул отчий,
Пошел замаливать грехи.

Зима, весна и снова лето,
И снова осень и зима.
Вернулся он полуодетый,
На нем вериги и сума.

Что видел он? Стези какие
Прошел? Откуда эта речь
Влекущая сердца людские,
Чтоб их молитвенно зажечь?

Из дома в дом, от двери к двери
Ходил он, посохом стуча,
И проповедь о чистой вере
Росла, как пламень, горяча.

За ним толпою богомольной
Пошел народ. И строгий скит
Доныне песней колокольной
В пустыне путника манит.

И в том скиту всегда раденье,
Миротворящему Христу,
И труд, и таинства, и бденье,
И погребенье в том скиту.

Так в Божьи мудрые законы
Нехитрым сердцем он проник.
И навсегда глядит с иконы
Его угоднический лик. 

Я вижу из окна: гирлянды облаков
Из слитков золотых плывут по синеве.
Идет их поздний блеск желтеющей листве,
Печально-праздничной гармонии цветов.

Приходят сумерки. Ложатся по траве
И веют холодом покинутых углов.
Деревьям жаль тепла. Небрежен их покров,
Поблекший, шелковый, в причудливой канве.

И прошлого не жаль. И помнит старый сад
Больную девушку в тени густых ветвей.
Был нежен и глубок ее печальный взгляд.

Пустынно и мертво тоскует глушь аллеи.
И в золоте вершин дрожит последний свет,
Как память о былом, чему возврата нет.

Южное море. Вокруг небеса.
Ветер надул надо мной паруса.
Берег далеко. А ветер за мной
Вьется, смеется, играет волной.

Весело мне в незнакомой стране
С песней скользить по зеленой волне.
Зелень и золото. Дальше кругом —
Небо и море в огне голубом.

Волны все круче и ропот слышней.
Вьется за мною излучистый змей.
Где я? В каком лучезарном краю?
Ветер смеется. и гонит ладью…

Я одинок среди людей,
Моя душа чужда для них.
И в этом горе дней моих,
Трагедия судьбы моей.

Когда бывает больно мне —
Во мне не злоба, а печаль.
Мне всех людей безмерно жаль
В их темноте, в их тусклом сне.

Но умолкаю и таюсь.
И, уходя в ночную тьму,
Несу, ненужный никому,
Никем не понятую грусть.

Всего стихотворений: 72