Николай Макарович Олейников (1898-1937)

• Биография Николая Олейникова
• Стихотворения Николая Олейникова по темам

Все стихотворения Николая Олейникова на одной странице

- Оглавление -

О бублик, созданный руками хлебопека!
Ты сделан для еды, но назначение твое высоко!
Ты с виду прост, но тайное твое строение
Сложней часов, великолепнее растения.
Тебя пошляк дрожащею рукой разламывает. Он спешит.
Ему не терпится. Его кольцо твое страшит,
И дырка знаменитая
Его томит, как тайна нераскрытая.
А мы глядим на бублик и его простейшую фигуру,
Его старинную тысячелетнюю архитектуру
Мы силимся понять. Мы вспоминаем: что же, что же,
На что это, в конце концов, похоже,
Что значат эти искривления, окружность эта, эти пятна?
Вотще! Значенье бублика нам непонятно.

Вы вот, Валя, меня упрекали
Я увлекся, а Вы... никогда.
Почему ж Вы меня презирали
И меня довели до суда?

До суда довели, до могилы,
До различных каких-то забот.
Между тем как любовь Неонилы
Мне была бы вернейший оплот.

Да, оплот. И, наверное,
Я теперь бы еще проживал,
И на этой планете неверное
Счастье я бы, наверно, узнал.

Между тем - поглядите - я нищий,
Я больной, и слепой, и хромой.
И зимы подступает и свищет
Замогильный и жалобный вой

Что же, Валя, рассудим спокойно
И спокойно друг другу простим
Ты, конечно, вела себя недостойно
И убила во мне ты мой стимул.

Да, убила, и я убивался
И не раз погибал, погибал.
Умирая, я вновь нарождался...
Но напрасно, друзья, я страдал!

Я влюблен в Генриетту Давыдовну,
А она в меня, кажется, нет -
Ею Шварцу квитанция выдана,
Мне квитанции, кажется, нет.

Ненавижу я Шварца проклятого,
За которым страдает она!
За него, за умом небогатого,
Замуж хочет, как рыбка, она.

Дорогая, красивая Груня,
Разлюбите его, кабана!
Дело в том, что у Шварца в зобу не.
Не спирает дыхания, как у меня.

Он подлец, совратитель, мерзавец -
Ему только бы женщин любить...
А Олейников, скромный красавец,
Продолжает в немилости быть.

Я красив, я брезглив, я нахален,
Много есть во мне разных идей.
Не имею я в мыслях подпалин,
Как имеет их этот индей!

Полюбите меня, полюбите!
Разлюбите его, разлюбите!

Ты, Дева, друг любви и счастья,
Не презирай, не презирай меня,
Ни в радости, тем более ни в страсти
Дурного обо мне не мня.

Пускай уж я не тот! Но я еще красивый!
Доколь в подлунной будет хоть один пиит,
Еще не раз взыграет в нас гормон игривый.
Пусть жертвенник разбит! Пусть жертвенник разбит!

Я твой! Ласкай меня, тигрица!
Гори над нами страсти ореол!
Но почему, скажи, с тобою мы не птицы?
Тогда б у нас родился маленький орел.

Наливши квасу в нашатырь толченый,
С полученной молекулой не может справиться ученый.
Молекула с пятью подобными соединяется,
Стреляет вверх, обратно падает и моментально уплотняется.

В чертогах смородины красной
Живут сто семнадцать жуков,
Зеленый кузнечик прекрасный,
Четыре блохи и пятнадцать сверчков.
Каким они воздухом дышат!
Как сытно и чисто едят!
Как пышно над ними колышет
Смородина свой виноград!

С. Болдыревой

Маленькая рыбка,
Маленький карась,
Где ж ваша улыбка,
Что была вчерась?

Жареная рыба,
Дорогой карась,
Вы ведь жить могли бы,
Если бы не страсть.

Что же вас сгубило,
Бросило сюда,
Где не так уж мило,
Где — сковорода?

Помню вас ребенком:
Хохотали вы,
Хохотали звонко
Под волной Невы.

Карасихи-дамочки
Обожали вас —
Чешую, да ямочки,
Да ваш рыбий глаз.

Бюстики у рыбок —
Просто красота!
Трудно без улыбок
В те смотреть места.

Но однажды утром
Встретилася вам
В блеске перламутра
Дивная мадам.

Дама та сманила
Вас к себе в домок,
Но у той у дамы
Слабый был умок.

С кем имеет дело,
Ах, не поняла!
Соблазнивши, смело
С дому прогнала.

И решил несчастный
Тотчас умереть.
Ринулся он, страстный.
Ринулся он в сеть.

Злые люди взяли
Рыбку из сетей,
На плиту послали
Просто, без затей.

Ножиком вспороли,
Вырвали кишки,
Посолили солью,
Всыпали муки…

А ведь жизнь прекрасной
Рисовалась вам.
Вы считались страстными
По промежду дам…

Белая смородина,
Черная беда!
Не гулять карасику
С милой никогда.

Не ходить карасику
Теплою водой,
Не смотреть на часики,
Торопясь к другой.

Плавниками-перышками
Он не шевельнет.
Свою любу «корюшкою»
Он не назовет.

Так шуми же, мутная
Невская вода!
Не поплыть карасику
Больше никуда.

Жена-кобыла —
Для удовлетворенья пыла.

Жена-корова —
Для тихого семейного крова.

Жена-стерва —
Для раздраженья нерва.

Жена-крошка —
Всего понемножку.

Тянется ужин.
Блещет бокал.
Пищей нагружен,
Я задремал.

Вижу: напротив
Дама сидит.
Прямо не дама,
А динамит!

Гладкая кожа.
Ест не спеша...
Боже мои, Боже,
Как хороша!

Я поднимаюсь
И говорю:

- Я извиняюсь,
Но я горю!

Кто я такой?
Вопрос нелепый!
Я - верховой
Макар Свирепый.

Кузнечик, мой верный товарищ,
Мой старый испытанный друг,
Зачем ты сидишь одиноко,
Глаза устремивши на юг?

Куда тебе в дальние страны,
Зачем тебе это тепло?
У нас и леса, и поляны,
А там все песком замело.

Потерял я сон,
Прекратил питание,-
Очень я влюблен
В нежное создание.

То создание сидит
На окне горячем.
Для него мой страстный вид
Ничего не значит.

Этого создания
Нет милей и краше,
Нету многограннее
Милой Лиды нашей.

Первый раз, когда я Вас
Только лишь увидел,
Всех красавиц в тот же час
Я возненавидел…
Кроме Вас.

Мною было жжение
У себя в груди замечено,
И с тех пор у гения
Сердце искалечено.

Что-то в сердце лопнуло,
Что-то оборвалось,
Пробкой винной хлопнуло,
В ухе отозвалось.

И с тех пор я мучаюсь,
Вспоминая Вас,
Красоту могучую,
Силу Ваших глаз.

Ваши брови черные,
Хмурые, как тучки,
Родинки — смородинки,
Ручки — поцелуйчики.

В диком вожделении
Провожу я ночь —
Проводить в терпении
Больше мне невмочь.

Пожалейте, Лидия,
Нового Овидия.
На мое предсердие
Капни милосердия!

Чтоб твое сознание
Вдруг бы прояснилося,
Чтоб мое питание
Вновь восстановилося.

Пищит диванчик
Я с вами тут.
У нас романчик,
И вам капут.

Вы так боялись
Любить меня,
Сопротивлялись
В теченье дня.

Я ваши губки
Поцеловал,
Я ваши юбки
Пересчитал.

Их оказалось
Всего одна
Тут завязалась
Меж нами страсть

Но стало скучно
Мне через час,
Собственноручно
Прикрыл я вас

Мне надоело
Вас обнимать, -
Я начал смело
Отодвигать

Вы отвернулись,
Я замолчал,
Вы встрепенулись,
Я засыпал.

Потом под утро
Смотрел на вас:

Пропала пудра,
Закрылся глаз.

Вздохнул я страстно
И вас обнял,
И вновь ужасно
Диван дрожал.

Но это было
Уж не любовь!
Во мне бродила
Лишь просто кровь.

Ушел походкой
В сияньи дня.
Смотрели кротко
Вы на меня.

Вчера так крепко
Я вас любил,
Порвалась цепка,
Я вас забыл.

Любовь такая
Не для меня.
Она святая
Должна быть, да!

У Брозелио у Любочки
Нет ни кофточки, ни юбочки,
Ну а я ее люблю!
За ее за убеждения,
За ее телосложение -
Очень я ее люблю.

Ты надела пелеринку,
Я приветствую тебя!
Стуком пишущей машинки
Покорила ты меня.

Покорила ручкой белой,
Ножкой круглою своей,
Перепискою умелой
Содержательных статей.

Среди грохота и стука
В переписочном бюро
Уловил я силу звука
Ремингтона твоего.

Этот звук теперь я слышу
Днем и ночью круглый год, -
Когда град стучит по крыше,
Когда сверху дождик льет,

Когда птичка распевает
Среди веток за окном,
Когда чайник закипает
И когда грохочет гром.

Пусть под вашей пелеринкой,
В этом подлинном раю,
Застучит сильней машинки
Ваше сердце в честь мою.

Ах, Мура дорогая,
Пляши, пляши, пляши,
Но, в плясках утопая,
Не забывай души.

Душа есть самое драгое,
Что есть у нас, что есть у вас.
О детство, детство золотое,
Ушло ты навсегда от нас.

Балетоман Макар Свирепый

Ты не можешь считаться моим идеалом,
Но я все же люблю тебя, крошка моя.
И, когда ты смеешься своим симметричным оскалом,
Я, быть может, дрожу, страсть в груди затая.

Ты, танцуя, меня погубила,
Превратила меня в порошок.
И я даже не первый, кого загнала ты в могилу
(Я тебе не прощу сей капризный штришок!).

Я от танцев твоих помираю,
Погубила меня ты, змея.
Был я ангелом - стал негодяем...
Я люблю тебя, крошка моя!

Я - мерзавец, негодяй,
Сцапал книжку невзначай.
Ах, простите вы меня,
Я воришка и свинья.
Автор книжки - В. Оствальд.
Ухожу я на асфальт.

Я муху безумно любил!
Давно это было, друзья,
Когда еще молод я был,
Когда еще молод был я.

Бывало, возьмешь микроскоп,
На муху направишь его —
На щечки, на глазки, на лоб,
Потом на себя самого.

И видишь, что я и она,
Что мы дополняем друг друга,
Что тоже в меня влюблена
Моя дорогая подруга.

Кружилась она надо мной,
Стучала и билась в стекло,
Я с ней целовался порой,
И время для нас незаметно текло.

Но годы прошли, и ко мне
Болезни сошлися толпой —
В коленках, ушах и спине
Стреляют одна за другой.

И я уже больше не тот,
И нет моей мухи давно.
Она не жужжит, не поет,
Она не стучится в окно.

Забытые чувства теснятся в груди,
И сердце мне гложет змея,
И нет ничего впереди…
О муха! О птичка моя!

Да, Груня, да. И ты родилась.
И ты, как померанц, произросла.
Ты из Полтавы к нам явилась
И в восхищенье привела.

Красивая, тактичная, меланхоличная!
Ты нежно ходишь по земле,
И содрогается все неприличное,
И гибнет пред тобой в вечерней мгле.

Вот ты сидишь сейчас в красивом платьице
И дремлешь в нем, а думаешь о Нем,
О том, который из-за вас поплатится -
Он негодяй и хам (его мы в скобках Шварцем назовем).

Живи, любимая, живи, отличная...
Мы все умрем.
А если не умрем, то на могилку к вам придем.

Если б не было Наташи -
Я домой бы убежал.
Если б не было Наташи -
Жизнь бы водкой прожигал.

День, когда тебя не вижу,
Для меня пропащий день.
Что тогда цветенье розы,
Что мне ландыш и сирень!

Но зато, когда с тобою
Я среди твоих цепей,
Я люблю и подорожник,
Мне приятен и репей.

Ты устал от любовных утех,
Надоели утехи тебе!
Вызывают они только смех
На твоей на холеной губе.

Ты приходишь печальный в отдел,
И отдел замечает, что ты
Побледнел, подурнел, похудел,
Как бледнеть могут только цветы!

Ты - цветок! Тебе нужно полнеть,
Осыпаться пыльцой и для женщин цвести.
Дай им, дай им возможность иметь
Из тебя и венки и гирлянды плести.

Ты как птица, вернее, как птичка
Должен пикать, вспорхнувши в ночи.
Это пиканье станет красивой привычкой...
Ты ж молчишь... Не молчи... Не молчи...

Когда ему выдали сахар и мыло,
Он стал домогаться селедок с крупой.
…Типичная пошлость царила
В его голове небольшой.

Неуловимы, глухи, неприметны
Слова, плывущие во мне,-
Проходят стороной — печальны, бледные,-
Не наяву, а будто бы во сне.
Простой предмет — перо, чернильница,-
Сверкая, свет прольют иной.
И день шипит, как мыло в мыльнице,
пленяя тусклой суетой.
Чужой рукой моя рука водила:
Я слышал то, о чем писать хотел,
Что издавало звук шипенья мыла,-
Цветок засохший чистотел.

Однажды красавица Вера,
Одежды откинувши прочь,
Вдвоем со своим кавалером
До слез хохотала всю ночь.

Действительно весело было!
Действительно было смешно!
А вьюга за форточкой выла,
И ветер стучался в окно.

Все пуговки, все блохи, все предметы что-то значат.
И неспроста одни ползут, другие скачут.
Я различаю в очертаниях неслышный разговор:
О чем-то сообщает хвост,
на что-то намекает бритвенный прибор.

Тебе селедку подали. Ты рад.
Но не спеши ее отправить в рот
Гляди, гляди! Она тебе сигналы подает.

Половых излишеств бремя
Тяготеет надо мной.
Но теперь настало время
Для тематики иной.

Моя новая тематика -
Это Вы и математика.

Ниточка, иголочка,
Булавочка, утюг.
Ты моя двуколочка,
А я твой битюг

Ты моя колясочка,
Розовый букет,
У тебя есть крылышки,
У меня их нет.

Женщинам в отличие
Крылышки даны!
В это неприличие
Все мы влюблены.

Полюби, красавица,
Полюби меня,
Если тебе нравится
Песенка моя.

Меня изумляет, меня восхищает
Природы красивый наряд:
И ветер, как муха, летает,
И звезды, как рыбки, блестят.

Но мух интересней,
Но рыбок прелестней
Прелестная Лиза моя —
Она хороша, как змея!

Возьми поскорей мою руку,
Склонись головою ко мне,
Доверься, змея, политруку —
Я твой изнутри и извне!

Мешают нам наши покровы,
Сорвем их на страх подлецам!
Чего нам бояться? Мы внешне здоровы,
А стройностью торсов мы близки к орлам.

Тому, кто живет как мудрец-наблюдатель,
Намеки природы понятны без слов:
Проходит в штанах обыватель,
Летит соловей — без штанов.

Хочу соловьем быть, хочу быть букашкой,
Хочу над тобою летать,
Отбросивши брюки, штаны и рубашку —
Всё то, что мешает пылать.

Коровы костюмов не носят.
Верблюды без юбок живут.
Ужель мы глупее в любовном вопросе,
Чем тот же несчастный верблюд?

Поверь, облаченье не скроет
Того, что скрывается в нас,
Особенно если под модным покроем
Горит вожделенья алмаз.

…Ты слышишь, как кровь закипает?
Моя полноценная кровь!
Из наших объятий цветок вырастает
По имени Наша Любовь.

Два сердитые субъекта
расставались на Расстанной,
Потому что уходила
их любови полоса.
Был один субъект — девица,
а другой был непрестанно
Всем своим лицом приятным
от серженья полосат.

Почему же он сердился,
коль в душе его потухли
Искры страсти незабвенной
или как их там еще?
Я бы там на его месте
перестал бы дуть на угли,
Попрощался бы учтиво,
приподняв свое плечо.

Но мужчина тот холерик
был, должно быть, по натуре,
А девица — меланхолик,
потому что не орет.
И лицо его большое
стало темным от натуги,
Меланхолик же в испуге
стыдно смотрит на народ.

В чем же дело в этом деле?
Что за дьявольская сила
Их клещами захватила?
Почему нейдут домой?
На трамвай пятиалтынный,
попрощавшись, попросил он,
Но монеты больше нету,
лишь последняя — самой!

И решили эти люди,
чтобы им идти не скучно,
Ночевать у сей красотки,
и обоим — чтоб пешком.
И кончается довольно
примитивно этот случай,
И идут к ней на квартиру,
в переулок, на Мошков.

Ну а нам с тобой, поссорясь…
нам похожими вещами
Заниматься не придется —
мы с тобою мудрецы:
Если мы да при прощаньи
на трамвай да не достанем,
То пешком пойдем до дому.
Но — в различные концы.

Шумит земляника над мертвым жуком,
В траве его лапки раскинуты.
Он думал о том, и он думал о сем,—
Теперь из него размышления вынуты.

И вот он коробкой пустою лежит,
Раздавлен копытом коня,
И хрящик сознания в нем не дрожит,
И нету в нем больше огня.

Он умер, и он позабыт, незаметный герой,
Друзья его заняты сами собой.

От страшной жары изнывая, паук
На нитке отдельной висит.
Гремит погремушками лук,
И бабочка в клюкве сидит.

Не в силах от счастья лететь,
Лепечет, лепечет она,
Ей хочется плакать, ей хочется петь,
Она вожделенья полна.

Вот ягода падает вниз,
И капля стучит в тишине,
И тля муравьиная бегает близ,
И мухи бормочут во сне.

А там, где шумит земляника,
Где свищет укроп-молодец,
Не слышно ни пенья, ни крика —
Лежит равнодушный мертвец.

  На рождение девочки

На хорошенький букетик
Ваша девочка похожа.
Зашнурована в пакетик
Ее маленькая кожа.

В этой крохотной канашке
С восхищеньем замечаю
Благородные замашки
Ее папы-негодяя.

Негодяя в лучшем смысле,
Негодяя в смысле — гений,
Потому что много мысли
Он вложил в одно из самых
Лучших своих произведений.

Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосет.
Он попался. Он в капкане.
И теперь он казни ждет.

Он печальными глазами
На диван бросает взгляд,
Где с ножами, с топорами
Вивисекторы сидят.

У стола лекпом хлопочет,
Инструменты протирая,
И под нос себе бормочет
Песню «Тройка удалая».

Трудно думать обезьяне,
Мыслей нет — она поет.
Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосет.

Таракан к стеклу прижался
И глядит едва дыша…
Он бы смерти не боялся,
Если б знал, что есть душа.

Но наука доказала,
Что душа не существует,
Что печенка, кости, сало —
Вот что душу образует.

Есть всего лишь сочлененья,
А потом соединенья.

Против выводов науки
Невозможно устоять.
Таракан, сжимая руки,
Приготовился страдать.

Вот палач к нему подходит,
И, ощупав ему грудь,
Он под ребрами находит
То, что следует проткнуть.

И проткнувши, набок валит
Таракана, как свинью.
Громко ржет и зубы скалит,
Уподобленный коню.

И тогда к нему толпою
Вивисекторы спешат.
Кто щипцами, кто рукою
Таракана потрошат.

Сто четыре инструмента
Рвут на части пациента.
От увечий и от ран
Помирает таракан.

Он внезапно холодеет,
Его веки не дрожат…
Тут опомнились злодеи
И попятились назад.

Все в прошедшем — боль, невзгоды.
Нету больше ничего.
И подпочвенные воды
Вытекают из него.

Там, в щели большого шкапа,
Всеми кинутый, один,
Сын лепечет: «Папа, папа!»
Бедный сын!

Но отец его не слышит,
Потому что он не дышит.

И стоит над ним лохматый
Вивисектор удалой,
Безобразный, волосатый,
Со щипцами и пилой.

Ты, подлец, носящий брюки,
Знай, что мертвый таракан —
Это мученик науки,
А не просто таракан.

Сторож грубою рукою
Из окна его швырнет,
И во двор вниз головою
Наш голубчик упадет.

На затоптанной дорожке
Возле самого крыльца
Будет он, задравши ножки,
Ждать печального конца.

Его косточки сухие
Будет дождик поливать
Его глазки голубые
Будет курица клевать.

Глебова Татьяна Николаевна! Вы
Не выходите у нас из головы.
Ваша маленькая ручка и Ваш глаз
На различные поступки побуждают нас.

Вы моя действительная статская советница,
Попечительница Харьковского округа!
Пусть протянется от Вас ко мне
взаимоотношений лестница,
Обсушите Вы меня, влюбленного и мокрого.

Вы, по-моему, такая интересная,
Как настурция небезызвестная!
И я думаю, что согласятся даже птицы
Целовать твои различные частицы.
Обо мне уж нечего и говорить -
Я готов частицы эти с чаем пить...

Для кого Вы - дамочка, для меня - завод,
Потому что обаяния от Вас дымок идет.

Чарльз Дарвин, известный ученый,
Однажды синичку поймал.
Ее красотой увлеченный,
Он зорко за ней наблюдал.

Он видел головку змеиную
И рыбий раздвоенный хвост,
В движениях — что-то мышиное
И в лапах — подобие звезд.

«Однако,- подумал Чарльз Дарвин,-
Однако, синичка сложна.
С ней рядом я просто бездарен.
Пичужка, а как сложена!

Зачем же меня обделила
Природа своим пирогом?
Зачем безобразные щеки всучила,
И пошлые пятки, и грудь колесом?»

…Тут горько заплакал старик омраченный.
Он даже стреляться хотел!
Был Дарвин известный ученый,
Но он красоты не имел.

  Баллада

Однажды, однажды
Я вас увидал.
Увидевши дважды,
Я вас обнимал.

А в сотую встречу
Утратил я пыл.
Тогда откровенно
Я вам заявил:

— Без хлеба и масла
Любить я не мог.
Чтоб страсть не погасла,
Пеките пирог!

Смотрите, как вяну
Я день ото дня.
Татьяна, Татьяна,
Кормите меня.

Поите, кормите
Отборной едой,
Пельмени варите,
Горох с ветчиной.

От мяса и кваса
Исполнен огня,
Любить буду нежно,
Красиво, прилежно…
Кормите меня!

Татьяна выходит,
На кухню идет,
Котлету находит
И мне подает.

…Исполнилось тело
Желаний и сил,
И черное дело
Я вновь совершил.

И снова котлета.
Я снова любил.
И так до рассвета
Себя я губил.

Заря занималась,
Когда я уснул.
Под окнами пьяный
Кричал: караул!

Лежал я в постели
Три ночи, три дня,
И кости хрустели
Во сне у меня.

Но вот я проснулся,
Слегка застонал.
И вдруг ужаснулся,
И вдруг задрожал.

Я ногу хватаю —
Нога не бежит,
Я сердце сжимаю —
Оно не стучит.

…Тут я помираю.

Зарытый, забытый
В земле я лежу,
Попоной покрытый,
От страха дрожу.

Дрожу от того я,
Что начал я гнить,
Но хочется вдвое
Мне кушать и пить.

Я пищи желаю,
Желаю котлет.
Красивого чаю,
Красивых котлет.

Любви мне не надо,
Не надо страстей,
Хочу лимонаду,
Хочу овощей!

Но нет мне ответа —
Скрипит лишь доска,
И в сердце поэта
Вползает тоска.

Но сердце застынет,
Увы, навсегда,
И желтая хлынет
Оттуда вода,

И мир повернется
Другой стороной,
И в тело вопьется
Червяк гробовой.

Всего стихотворений: 37