Константин Михайлович Фофанов (1862-1911)

• Биография Константина Фофанова
• Стихотворения Константина Фофанова по темам

Все стихотворения Константина Фофанова на одной странице

- Оглавление -

Есть в природе бесконечной
     Тайные мечты,
Осеняемые вечной
     Силой красоты.

Есть волшебного эфира
     Тени и огни,
Не от мира, но для мира
     Родились они.

И бессильны перед ними
     Кисти и резцы.
Но созвучьями живыми
     Вещие певцы

Уловляют их и вносят
     На скрижаль веков.
И не свеет, и не скосит
     Время этих снов.

И пока горит мерцанье
     В чарах бытия:
«Шепот. Робкое дыханье,
     Трели соловья»,

И пока святым искусствам
     Радуется свет,
Будет дорог нежным чувствам
     Вдохновенный Фет.

Пышней, чем в ясный час расцвета,
Аллея пурпуром одета.
И в зыбком золоте ветвей
Еще блистает праздник лета
Волшебной прелестью своей.

И ночь, сходящую в аллею,
Сквозь эту рдяную листву,
Назвать я сумраком не смею,
Но и зарей — не назову!

Жилище я видел в мечтах откровенья,
Века не забуду, хоть видел мгновенья.
Унылая башня под круглым навесом,
Вкруг мрачная площадь, покрытая лесом;
Ступени под мохом столетий холодных
К вершине той башни ведут, и подводных
Таинственных мельниц шумящий размах
Являет каскады волны на волнах.

В тот час, как свой круг завершает светило
Горячего дня, — там сияет уныло
И медлит заря уходящего солнца,
Смотряся, как пурпур кровавый, в оконца,
Но только померкнет алеющим ликом,
Там совы проснутся в смятенье великом
И кружат, и реют, и страшен их крик
Для робких рабов и для смелых владык.

И я подымался к вершине столетней,
То было когда-то в час полночи летней,
Лучи от луны так безумно сверкали,
Что пыль в амбразурах, как искры в бокале,
Виднелась, под светом кружащая косо…
И тихо так было, что мельниц колеса,
В волне, над волной порождая волну,
Казалося, пели песнь громкую сну!

Я шел, подымался все выше и выше.
И вот я под кругом таинственной крыши,
Где филинов мрачных голодная стая
Сидит, свои очи для тьмы разжигая,
Где холод повеял могилой сырою,
Где страшно пигмею и жутко герою,
Где шаг, как набат роковой, прозвучал,
И в то же мгновенье я звон услыхал.

То не был серебряный звон колоколен,
Отраден призывом и радостью волен.
То был удрученный набата звук медный,
И совы проснулися стаей победной,
И эхо тяжелой, дремавшей громады,
Казалось, вздохнуло, расторгнув преграды.
И слышались стоны и скрежет зубов,
И трижды пролязгал железный засов.

И вышли все тени, все гномы, все духи,
Стучали клюками слепые старухи,
И старцы, подъявши от ужаса очи,
Шумели, как ропот разгневанной ночи,
И хохотом адским лукавые гномы
Мне сердце знобили до смертной истомы,
И все восклицали, как эхо могил:
Зачем ты молчанье, пришелец, смутил?

Мы — пыль этих камней, мы — холод забвенья,
Мы — души без ликов, мы — атомы зренья,
Мы — искры от чувств уничтоженной злобы,
Мы — пепел от жизни и смерти микробы,
Мы сами молчанье, — и всех претворяем
В молчанье, в молчанье! — кого обнимаем
Наш круг заколдован, здесь выхода нет
Так будь же молчаньем на тысячи лет!

И только они провещали мне речи…
Померкли вдруг очи, как бледные свечи,
И уши оглохли, дыханье застыло,
И память исчезла, как дым из кадила,
Уста онемели… Молчанье, молчанье!
Я стал неподвижен, я стал изваянье.
Я знал, что не мыслю, что я не живу…
Но звукам молюся — и звуки зову.

Бегут томительные дни,
Бегут за днями годы.
Цветут цветы, блестят огни
На празднике природы.

Шумит, гремит из года в год
Сует игра живая,
И смерть торопит свой обход,
Добычу намечая.

Смотрю — вот-вот ее костыль,
Коснется нас с тобою.
И претворимся в прах и пыль
И станем вновь землею!

О, друг, не станем же грустить,
И жизнь злословить в шутку;
Мы станем чувствовать и жить
Полней назло рассудку.

Смелее взоры подними
Навстречу непогоды,
И всё, что можешь взять — возьми
На пиршестве природы!

Живи, люби и пой! Когда ж
Придет к нам смерть немая,
Закроем взор усталый наш,
Живых благословляя. 

Белый снег мутнеет в блеске;
Все теплее день от дня, -
И звучней сквозь занавески
Канареек трескотня.

   Веет негой воздух сладкий,
   И журчит волна снегов
   Над поставленною кадкой
   Из железных желобов.

За решоткою ограды,
у оттаявших кустов,
Скачут, оттепели рады,
Стаи резвых воробьев.

   В мутных сумерках, - бульваром
   Проходя, я вижу вновь
   По очам и юным парам
   Пробужденную любовь.

Мне взгрустнулось... Что такое?
Как душа моя полна!..
Здравствуй, солнце молодое,
Здравствуй, юность и весна!

Блуждая в мире лжи и прозы, 
Люблю я тайны божества: 
И гармонические грезы, 
И музыкальные слова.

Люблю, устав от дум заботы, 
От пыток будничных минут, 
Уйти в лазоревые гроты 
Моих фантазий и причуд.

Там все, как в юности, беспечно, 
Там все готово для меня — 
Заря, не гаснущая вечно, 
И зной тропического дня.

Так, после битв, исполнен дремы, 
С улыбкой счастья на устах, 
В благоуханные гаремы 
Идет усталый падишах.

Моя свеча горит и догорает,
Мое письмо не кончено еще.
Рука дрожит, мысль мысль перебивает,
А сердце бьется, бьется горячо.

Не выразить бессильными словами
Тебе, мой брат, отчаянье свое!..
Ты рос меж нас — и, преданный врагами,
В тюрьме, на плахе кончишь бытие!

Мне жаль тебя! Но помощь взять откуда,
Откуда взять Перунову стрелу?
Я не могу надеяться на чудо —
И разметать Тарпейскую скалу!

Как гражданин, отвергнутый для жизни,
Ты скоро будешь свергнут с вышины…
Не признаны еще у нас в отчизне
Все честные, отважные сыны!

И самому мне страшно в век железный…
Перо дрожит, и голова в огне!..
И мнится, — я, как ты, иду над бездной,
И руку братскую протягивать ли мне?

Была ль то песнь, рожденная мечтою,
Иль песнею рожденная мечта,-
Не знаю я, но в этот миг со мною
Роднилися добро и красота.

От светлых дум сомненья исчезали,
Как легкий дым от гаснущей золы;
Я был далек от сумрачной печали,
От злых обид и дерзостной хулы.

Я мир любил, и был любим я миром;
Тая в душе неугасимый свет,
Я в бездне бездн носился по эфирам,
С толпою звезд, за сонмищем планет.

И видел я пленительные тайны
Бессмертного, божественного сна...
Я постигал, что зло и смерть случайны,
А жизнь с добром - и вечна и сильна.

Я ликовал смущенною душою,
И жар молитв сжигал мои уста...
Была ль то песнь, рожденная мечтою,
Иль песнею рожденная мечта?..

Сильней и глубже век от века
Земли и мысли торжество.
Всё меньше веры в божество
И больше — веры в человека!

Я в темной бездне, во мраке ночи.
Где вьется ворон, шипит змея.
Уста не ропщут, не плачут очи
И безнадежна душа моя.

Явись, надежда, на возвращенье
Туда, где небо, цветы земли,
Где шум дубравы, людей движенье,
Где дни блаженства мои текли!

Я в темной бездне, я поднял очи,
Ищу лазури… Но света нет!
И веет сырость во мраке ночи…
Зажгитесь, звезды, явися, свет!

Заря, заря, свети победней!
Но если вечно не взглянет твердь,
Звучите стоны тоски последней,
Последней ночи!.. Явися, смерть!

Под вечер улицею грязной
Плетется тряский дилижанс.
Я еду... В слухе неотвязно
Звенит затверженный романс.

Я тихо грежу и украдкой
Дремлю, забившись в уголок;
И так мне радостно, так сладко,
Так я мечтой от всех далек!

И снится мне: сверкает зала,
Вкруг молодежь, а я уж сед.
Шипит вино в стекле бокала,
И шлю я юношам привет.

Они речам моим внимают,
Они растроганы до слез,
И седину мою венчают
Гирляндой девственною роз!

Исчезли грезы... Блещет город
Рядами тусклых фонарей...
Я одинок. Я снова молод
И еду в круг своих друзей!

В ее душе разлад,
Печаль в ее мечтах;
Кому же нежный взгляд,
Улыбка на устах?

Всё ждет и ждет она -
Неведомо кого;
И в час, когда грустна,-
Не знает отчего.

Вчера, когда закат,
Алея, догорал
И на больничный сад
Прозрачный саван ткал,

Как лилия бледна,
Блуждая в полусне,
Запела песнь она
В решетчатом окне.

Та песнь была не песнь,
А слезы или кровь,
Ужасна, как болезнь,
И знойна, как любовь.

В кругу бездушном тьмы и зла,
Где все — ханжи и лицемеры,
Где нет ни искры теплой веры,
Ты родилася и взросла.

Но ложь коснуться не посмела
Твоей духовной чистоты,
Иного ищешь ты удела,
К иным мечтам стремишься ты.

Напрасно! Нет тебе исхода,
Родным ты кажешься чужой,
И только чахнешь год от года
За бесполезною борьбой.

Так незабудка голубая
На топком береге болот,
Свой скромный запах разливая,
Никем не зримая цветет.

В неприглядных стенах заключен я давно;
Яркий месяц глядит безучастно в окно,

И решетка окна полосатым пятном,
Словно призрак, легла на полу земляном.

За стеною моей заключенный сосед
Всё о волюшке вольной поет много лет,

А в полночь с мостовой, беспросветна как мрак,
Мне доносится песнь запоздалых гуляк;

О неволе та песнь, о неволе крутой,
Что раскинулась вширь за тюремной стеной.

Я сижу и грущу. Вкруг тоскующий вид,
Яркий месяц в окно безучастно глядит;

И решетка окна полосатым пятном,
Словно призрак, легла на полу земляном.

Раннею весною роща так тиха,
Веет в ней печалью, смутною кручиною,
И сплелися ветками, словно паутиною,
Белая береза, серая ольха.

Дремлет в вязкой тине неподвижный пруд,
Дремлют камни старые, желтым мхом покрыт
И в тени под соснами, солнцем позабытые,
Перелески синие медленно цветут.

Если на закате вспыхнут небеса, -
Роща оживает под лучами алыми,
И блестит рубинами, и горит опалами
На траве и мохе ранняя роса.

И кружит воронкой мошек черных рой,
И косые тени, пылью осребренные,
Охраняют молча ветки, преклоненные
Над землею, веющей сыростью грибной.

Из аллей несутся звуки,
Звуки сладких серенад,
И заслушавшийся дремлет
И кивает старый сад.

   Слышен шелест легких платьев,
   Звон доспехов, звук речей,
   И мигает сквозь аллеи
   Пламя красных фонарей:

Дамы белые, как феи,
Строй изнеженных пажей:
И береты, и ливреи -
Тонут в сумраке аллей:

   Греза ль душу мне пленила,
   Или грежу наяву, -
   Я не знаю: только страстно
   Я мечтаю и живу:

Глубже: глубже в мрак роскошный,
Очарованный - иду,
Слышу звуки серенады:
И еще услышать жду!..

В цвету сирени у окна
Под ветром головы качают,
Их невеселая весна
Дрожать и зябнуть заставляет.

Ах, и моя весна была
Полна ненастьем и ознобом!
Она цвела, она прошла —
И я перед осенним гробом!

Как цвет, осыпалась любовь,
Как листья грезы облетели,
Осенний холод студит кровь, —
И жду морозные метели!

Весенней полночью бреду домой усталый.
Огромный город спит, дремотою объят.
Немеркнущий закат дробит свой отблеск алый
В окошках каменных громад.

За спящею рекой, в лиловой бледной дали,
Темнеет и садов и зданий темный круг.
Вот дрожки поздние в тиши продребезжали,
И снова тишина вокруг.

И снова город спит, как истукан великий,
И в этой тишине мне чудятся порой
То пьяной оргии разнузданные крики,
То вздохи нищеты больной.

Весна! Расцветает шиповник.
Смеркается; вечер сырой, —
И месяц, как бледный любовник,
Ревниво плывет над землей.

Печальные стоны кукушки
Все громче и к ночи смелей…
Не дрогнут на елях верхушки,
Не смеет звенеть соловей.

Печально и смутно повсюду,
Нет нужды зажечься огню.
Нет чуда, — но верится чуду,
Нет ночи, — но верится дню!

Вечернее небо, лазурные воды,
В лиловом тумане почившая даль —
Всё прелестью дышит любви и свободы.
Но в этом чарующем лике природы
Читаю, как в книге, свою же печаль.

И мнится, что всё под лазурью румяной:
Склоненные ивы над сонным прудом
И лес темно-синий за далью туманной —
Всё это лишь призрак, обманчиво-странный,
Того, что созиждилось в сердце моем.

Всё это — отрывок поэмы певучей,
Кипящей глубоко в душе у меня,
Где много так веры и страсти кипучей,
Где много так жажды к свободе могучей,
Так много печали и много огня!

Вечерняя звезда, звезда моей печали,
Зажглася и горит меж дымных облаков, -
Навстречу ей огни земные заблистали, -
Огни труда, молений и пиров.
Но не для них мучительно и властно
В моей душе мечта пробуждена;
Земная ложь с мечтами не согласна
И песнями не тешится она.
Меня влечет звезда моей печали,
И песни ей пою я в полусне,
Ее лучи мне тайну нашептали
Иных огней в волшебной стороне, -
Иных огней - на алтаре небесном
Пылающих измученным очам
Земных борцов сияньем неизвестным,
Лишь в смутных снах являющимся нам...

Прочь от меня, виденья роковые!
Не жгите глаз в бессоннице ночной,
О, знаю я, — вы силы молодые,
Разбитые враждебною грозой,
Как пышный злак тлетворной саранчой.

Но что могу я сделать вам, ничтожный, —
Как вас спасти и как беде помочь?
Молиться ли молитвою тревожной,
Заплакать ли?.. О, нет — летите прочь!
Я изнемог, я трепетал всю ночь.

Прочь от меня, кровавые виденья!
Иль мозг сгорит от вашей суеты,
От этих корч, проклявших Провиденье,
От этих мук мятущейся мечты,
Где только ад, — ни тени красоты!

Я вас люблю, — вы мне давно знакомы,
Я чувствовал, предвидел и скорбел,
И сам в душе я жаждал эти громы.
Они пришли! — я в страхе побледнел,
А сам еще недавно их так пел!

Нет сил, нет слов, и даже слез ненужных,
Когда от крови зарево всю ночь,
Когда так много падших и недужных!
Видения, скорей летите прочь, —
Я вас люблю, но нечем вам помочь!

Я шел поляною — и видел, как вдали
В кудрявых облаках являлося светило —
И как прекрасно золотило
Поляну влажную земли!

Мне было горестно почти до слез кровавых,
Мне было тяжело от мук и тяжких дум.
И я взглянул на высь, и в облаках кудрявых
Стал солнца лик угрюм.

Я думал: под тобой, прекрасное светило,
Так много было жертв, и распрей, и борьбы!
Не ты ли и тогда, как ныне, восходило,
Когда Царя-Христа измучили рабы?

Когда Он пригвожден был к древу на Голгофе,
Между разбойников прощение тая,
Когда Он вопиял с тоскою к Иегове
И молвил: «Жажду Я!»

И много лет прошло, и много казней было,
А ты по-прежнему все льешь свое тепло,
Все тот же свет несешь, светило,
Как будто жизнь не гнев и зло!

Привет тебе, привет! Я скорбен и печален, —
Но вижу вновь тебя — и вновь воскрес душой,
Как мох седой среди развалин,
Согретый ласково тобой!

Все вокруг цветет и молодеет…
Милый друг, забудем обо всем,
Счастлив тот, кто мыслить не умеет,
Кто живет душой, а не умом.
Хороша весенняя природа,
Луговин живая мурава;
Всюду радость, солнце и свобода,
Кружится от счастья голова.
Счастлив тот, кто чувства в сердце копит
И не выдаст счастья своего,
Чей бокал со счастием не допит
И кому не надо — ничего! 

Вселенная во мне, и я в душе вселенной.
Сроднило с ней меня рождение мое.
В душе моей горит огонь ее священный,
А в ней всегда мое разлито бытие.

Благословляет нас великая природа,
Раскидывая свой узорчатый покров,
Приветствуя от вод до шири небосвода
Сияньем алых зорь, дыханием цветов.

Покуда я живу, вселенная сияет,
Умру — со мной умрет безстрепетно она;
Мой дух ее живит, живит и согревает,
И без него она ничтожна и темна.

Кто костлявою рукою
В двери хижины стучит?
Кто увядшею травою
И соломой шелестит?

То не осень с нив и пашен
Возвращается хмельна, -
Этот призрак хмур и страшен,
Как кошмар больного сна.

Всемертвящ и всепобеден,
В ветхом рубище своем,
Он идет без хмеля бледен
И хромает с костылем.

Скудной жертвою измаян,
Собирая дань свою,
Как докучливый хозяин,
Входит в каждую семью.

Всё вывозит из амбара
До последнего зерна.
Коли зернами нет дара,
То скотина убрана.

Смотришь, там исчезнет телка,
Там савраска пропадет...
Тяжела его метелка,
Да легко зато метет!

С горькой жалобой и с гневом
Этот призрак роковой
Из гумна идет по хлевам,
От амбаров к кладовой.

Тащит сено и солому,
Лихорадкою знобит,
И опять, рыдая, к дому
Поселянина спешит.

В огородах, по задворкам,
Он шатается, как тень,
И ведет по черствым коркам
Счет убогих деревень:

Где на нивах колос выжжен,
Поздним градом смят овес.
И стоит, дрожа, у хижин
Разрумяненный мороз...

Отчего, мой голубь скромный,
Ты воркуешь под окном?
Отчего твой голос томный
Сердце рвет мое ножом?

На, тебе, от хлеба крошки
Подкрепись и полети —
Где с решетками окошки,
Где есть люди взаперти.

Ты туда снеси поклоны
И прощальный поцелуй,
Сядь к решеткам, у колоны
И с любовью проворкуй:

«Как от солнца вас не прячут,
Путь ваш красен бытия:
Ведь о вас родные плачут,
И за вас отмстят друзья!»

Обещай свои им крылья,
О свободе им пророчь, —
Скоро кончатся насилья
И прогонит солнце ночь!

Далекие миры, как огненные зерна,
Мерцают над землей спокойно по ночам,
И мы на них глядим и страстно и упорно,
И тайнам их дивясь, мы учимся мечтам.

Мне говорят они: «воздушною стезею
Без цели мы плывем, как грезы божества.
Ты — слабый человек, ты — скованный землею,
Но и тебе, как нам, даны свои права!»

Волшебная мечта, таинственная дума —
Не те же ли миры? Твой дух, как небеса,
В них тайны вечных снов текут как мы, без шума
И тихие свои свершают чудеса.

Мы смотримся в тебя, как ты в эфир надзвездный
Мы проникаем в глубь и сердца и ума…
И вечность нас страшит загадочною бездной
И мнится нам: в тебе не вечность ли сама?

Их в мире два - они как братья,
Как два родные близнеца,
Друг друга заключив в об'ятья,
Живут и мыслят без конца.

   Один мечтает, сильный духом
   И гордый пламенным умом.
   Он преклонился чутким слухом
   Перед небесным алтарем.
   Внимая чудному глаголу
   И райским силам в вышине, -
   Он как земному произволу
   Не хочет покориться мне.

Другой для тайных наслаждений
И для лобзаний призван в мир.
Его страшит небесный гений,
Он мой палач и мой вампир.

   Они ведут свой спор старинный,
   Кому из них торжествовать;
   Один раскроет свиток длинный,
   Чтоб все былое прочитать.
   Читает гибельные строки -
   Темнит чело и взоры грусть;
   Он все - тоску мою, пороки,
   Как песни, знает наизусть,
   И все готов простить за нежный
   Миг покаянья моего, -
   Другой, холодный в мятежный,
   Глядит как демон на него.
   Он не прощает, не трепещет,
   Язвит упреками в тиши
   И в дикой злобе рукоплещет
   Терзанью позднему души.

Там белых фей живые хороводы, 
Луна, любовь, признанье и мечты,   
А здесь — борьба за призраки свободы, 
Здесь горький плач и стоны нищеты!

Там — свет небес и радужен и мирен, 
Там в храмах луч негаснущей зари. 
А здесь — ряды развенчанных кумирен, 
Потухшие безмолвно алтари...

То край певцов, возвышенных как боги, 
То мир чудес, любви и красоты... 
Здесь — злобный мир безумья и тревоги, 
Певцов борьбы, тоски и суеты...

Бледная, с поблекшими чертами, 
А в очах огонь безумных грез, 
Вот она!.. Вокруг ее — хаос 
И жрецы с подъятыми власами.

Бьют они в горячечную грудь, 
И вопят они о чем-то непонятном, 
Но не их кадилом — ароматным 
Свежим воздухом пора вздохнуть!

Прочь, рабы! И прочь, князья уродства, 
Душен ваш бесчувственный огонь... 
Прочь, фигляры! Маску донкихотства 
Пусть сорвет с вас дерзкая ладонь!

Нет, не гром вас божий покарает, 
Хохот черни злобно вас убьет... 
Ваша Муза — как больной урод, 
Что себя собою утешает!

Чернь дерзка, но искренна порой... 
Ваша Муза — мумия пред нею... 
И пророк грядущего — метлой 
Вас прогонит, с вами — вашу фею, 
Вашу Музу с гаерской клюкой!

Догорает мой светильник.
Всё стучит, стучит будильник,
Отбивая дробь минут;
Точно капли упадают
В бездну вечности - и тают,-
И опять, опять живут!

Ночь морозна. Небо звездно,
Из него мерцает грозно
Вечность мудрая сама.
Сад в снегу, беседка тоже,
И горит в алмазной дрожи
Темных елок бахрома...

Дрожащий блеск звезды вечерней
И чары вешние земли
В былые годы суеверней
Мне сердце тронуть бы могли.
А ныне сумрак этот белый,
И этих звезд огонь несмелый,
И благовонных яблонь цвет,
И шелест, брезжущий по саду,—
Как бледный призрак прошлых лет,
Темно и грустно блещут взгляду.
Хочу к былому я воззвать,
Чтоб вновь верней им насладиться,
Сны молодые попытать,
Любви забытой помолиться!..

Таинственный сумрак
В глубокой пещере;
Там гении неба
И хищные звери.

   Там веет цветами
   Забытого рая;
   Там сырость могилы
   И бездна земная.

Там два есть колодца
С кристальной водою:
С премудростью здравой
И с ложью больною.

   Сквозь стены пещеры
   Жизнь дико рокочет;
   Ворваться не смеет,
   Замолкнуть не хочет.

Когда же в ней вспыхнут
Лучами лампады, -
Скрываются в норы
И змеи, и гады.

   Пещера сияет,
   Как храм величавый,
   И небо в ней блещет
   Нетленною славой.

Узорами радуг
Свивается плесень
И слышатся звуки
Торжественных песен.

Печальные темные ели
Стоят у меня под окном,
И взору они надоели
И грусть будят в сердце моем.

Еще только осень и холод!
Еще не явился мороз, —
Но все же наряд их не молод;
Растрепан от бури и слез.

Завоют седые метели,
И в белую ризу зима
Оденет их траур, — у ели
Светлей заблестит бахрома.

И лунные ночи засветят
Огни по их льдистой коре…
И дети их радостно встретят —
Под праздник, родной детворе.

Еще повсюду в спящем парке
Печально веет зимним сном,
Но ослепительны и ярки
Снега, лежащие ковром.

   Их греет солнце... Скоро, скоро
   Под лаской девственных лучей
   Стремглав помчится с косогора
   Весною созданный ручей.

И, торжествуя, счастьем новым,
Любовью новой веселя,
Травой и запахом сосновым
Вздохнет усталая земля.

Я за город ушел; не слышно здесь движенья, 
Не утомляет слух тяжелый стук колес, 
И сходит в душу мне былое умиленье 
Давно забытых дум, давно угасших грез.

Ласкают кротко взор пестреющие краски 
В синеющей дали разбросанных долин, 
И шепчут надо мной пленительные сказки 
Дрожащие листы застенчивых осин.

Как старость мирная за юностью счастливой, 
Нисходят сумерки за утомленным днем. 
Чуть стелется туман над золотистой нивой, 
И вьются комары трепещущим столбом.

Смотрю я в глубь небес — слежу прилежным взором 
За дивною игрой плывущих облаков: 
Изменчивы, как жизнь, они своим убором 
Капризны, как обман младенческих годов.

И месяц между их рассеянной толпою 
Серебряным серпом белеет, а вокруг 
Объято все святой, стыдливой тишиною, 
И запахом травы благоухает луг.

И точно бледный креп таинственной вуали, 
Все шире, все смелей ложится полумгла, 
Навстречу первых звезд печально замигали 
Чуть видные огни далекого села.

И мнится, те огни со звездами ночными 
Задумчиво ведут безмолвный разговор; 
Они полны тоской, страданьями земными, 
Но светлой тайною мерцает звездный взор!..

Звезды ясные, звезды прекрасные
Нашептали цветам сказки чудные,
Лепестки улыбнулись атласные,
Задрожали листы изумрудные.

И цветы, опьяненные росами,
Рассказали ветрам сказки нежные,-
И распели их ветры мятежные
Над землей, над волной, над утесами.

И земля, под весенними ласками
Наряжаяся тканью зеленою,
Переполнила звездными сказками
Мою душу, безумно влюбленную.

И теперь, в эти дни многотрудные,
В эти темные ночи ненастные,
Отдаю я вам, звезды прекрасные,
Ваши сказки задумчиво-чудные!..

Ива с дубом, мечтая, росли у пруда...
Дуб тянулся всё к небу прекрасному,
Где веселые звезды под вечер всегда
Зажигались светить миру страстному.

Ива вниз наклонялась к зеленым струям,
К тем струям, что светила несметные
Отражали в себе по осенним ночам
Да журчали сказанья приветные.

Не дорос дуб до тверди небес голубой,
Ива ветки зеленые выгнула
И коснулась воды, и омылась водой,
А горящих светил не достигнула.

                  1

Пойдем в сосновый лес, сегодня жар несносен...
Всё тихо, всё молчит, не шелохнется лист,—
Уйдем под тихий мрак гостеприимных сосен,
И лес там молчалив, и воздух там смолист!

Люблю я этот лес; далеким желтым строем
Уходят вглубь стволы деревьев, янтарем
Смола слезится с них, и мертвенным покоем,
Боясь людских шагов, томится всё кругом!

                  2

Есть грусть прекрасная, когда поется стройно,
Когда — как ширь реки — задумчиво, спокойно
Катится беглых грез летучий хоровод...

Но есть другая грусть, грусть пропасти темнее,
Грусть, давящая грудь, как мстительная фея,
Когда молчат мечты и сердце смерти ждет,

Как ласку юноша, когда ни звука песен,
Ни смелых образов, когда вся жизнь — тюрьма,
Где млеет по стенам седеющая плесень
И веет сыростью губительная тьма.

Исполнен горького упрека
За злую повесть прежних лет,
За сон безумства и порока,
Я на ее гляжу портрет.

Я вновь люблю, страдая страстно,
И на меня, как в день обид,
Она взирает безучастно
И ничего не говорит.

Но к ней прикованный случайно,
Я не свожу с нее очей...
В ее молчаньи скрыта тайна,
А в тайне - память прошлых дней...

В лохмотьях истина блуждает,
Переходя из века в век,
И, как заразы, избегает
Ее, чуждаясь, человек.

Ее движенья не приветны,
Суровы грубые черты.
И неприглядны и бесцветны
Лохмотья хмурой нищеты.

Она бредет, а с нею рядом,
Мишурным блеском залита,
Гордяся поступью и взглядом, —
Идет лукавая мечта.

Мечта живет кипучим бредом,
Светла, как радужный туман,
И человек за нею следом
Спешит в ласкающий обман.

Но гордый, он не замечает,
Что перед ним, как гений злой,
В лохмотьях истина блуждает,
И дикой ревностью пылает,
И мстит до двери гробовой!

Ищите новые пути!
Стал тесен мир! Его оковы
Неумолимы и суровы, -
Где ж вечным розам зацвести?
Ищите новые пути!

Мечты исчерпаны до дна,
Иссяк источник вдохновенья,
Но близко, близко возрожденье, -
Иная жизнь иного сна!
Мечты исчерпаны до дна!

Но есть любовь, но есть сердца...
Велик и вечен храм искусства.
Жрецы неведомого чувства
К нему нисходят без конца.
И есть любовь, и есть сердца!

Мы не в пустыне, не одни,
Дорог неведомых есть много,
Как звезд на небе, дум у бога,
Как снов в загадочной тени.
Мы не в пустыне, не одни!..

Равнодушней циферблата
Эта бледная луна;
Свет ее — отсвет булата,
Жизнь ее — дыханье сна.

Днем она, как саван белый.
А едва наступит тьма,
Засверкает ею, смелой,
Неба темная чалма.

И, как пленница гарема,
Между звезд, как между жён
Ищет прежнего эдема,
Прежней жизни смутный сон.

К ней земля неравнодушна,
Ей мигает издали,
И когда нам в мире душно,
Взор возводим от земли

К небесам, где так богата
Россыпь звезд, и где луна
Равнодушней циферблата
Созерцает времена.

К тебе, у твоего порога,
Я постучался, ангел мой,
Но ты гостил тогда у бога,
В его ложнице голубой.
Ты ткал воздушные одежды
Из радуг, солнца и луны.
Мою любовь, мои надежды,
Мои заоблачные сны!

И, грустью новой опечален,
Вернулся я с твоих высот, -
Бродить среди земных развалин,
Во мраке горя и забот.
И встретил гения иного, -
Он был не ты; угрюм и зол,
Не зная неба золотого,
Сквозь гром и пламень он пришел!

Он завладел душой моею, -
Земного торжища дитя,
И вновь молиться я не смею,
И вновь не смею жить шутя.
Как тень, блуждаю я над бездной
Без упованья и мечты.
Но ты покинул мир надзвездный,
Ко мне воззвал из суеты!

С небес принес свои скрижали,
Вещая проповедь добра, -
Но я в борьбе, но я в печали, -
Не мне сияние утра!
Меня слепят твои одежды,
И улетают, смущены,
Моя любовь, мои надежды,
Мои заоблачные сны!

Как будто в час святой заутрени воскресной,
Мне в сердце слышится веселый перезвон.
Как милое дитя сияет мир прелестный
И полной чашею раскинут небосклон.

В нем все — дары небес, миры, огни и чары!
Привет тебе земля! Привет тебе эфир!
Цветы тычинками, как струнами гитары,
Мне чудятся звонят, хваля любовь и мир.

И сам я, как дитя, поднявшийся с весельем
С одра тяжелого болезни роковой…
И мир мне кажется прекрасным новосельем,
Подарком дорогим от матери родной…

Как пышен вечер! Облака
Горят и рдеют точно розы,
Недвижны ветки лозняка,
И над прудом звонят стрекозы.

И как стрела на тетиве,
Упасть готовая, трепещет,
Последний луч в густой листве
Сквозит и судорожно блещет:

О, сердце, сердце, замолчи,
Не бей безумную тревогу,
Твои последние лучи
Погаснут также понемногу.

От жгучих стрел твоих кручин,
От ран и мук твоей заботы,
Когда настанет час дремоты,
Лишь мрак останется один!..

Как стучит уныло маятник,
Как темно горит свеча;
Как рука твоя дрожащая
Беспокойно горяча!

Очи ясные потуплены,
Грустно никнет голова,
И в устах твоих прощальные
Не домолвлены слова.

Под окном шумят и мечутся
Ветки кленов и берез...
Без улыбок мы встречалися
И расстанемся без слез.

Только что-то не досказано
В наших думах роковых,
Только сердцу несогретому
Жаль до боли дней былых.

Ум ли ищет оправдания,
Сердце ль памятью живет
И за смутное грядущее
Прошлых мук не отдает?

Или две души страдающих,
Озарив любовью даль,
Лучезарным упованием
Могут сделать и печаль?

Кошмарный сон приснился мне:
Мне чудилось — я был
В какой-то темной стороне,
Где месяц чуть светил.

Светил он в облаке густом,
Как траурный фонарь.
Дымился серой и огнем
Таинственный алтарь.

Вокруг его лежали ниц
Косматые жрецы,
И разлетались стаи птиц
С него во все концы.

Их дикий крик, их долгий стон
Был резок в тишине,
И крылья, как клочки знамен,
Мелькали в вышине.

И скалы черные кругом,
Теряяся вдали,
Стояли каменным кольцом
Таинственной земли.

Казалось, выхода мне нет!
И плакал я впотьмах:
О том, что солнца больше нет,
Что в сердце смотрит страх.

Страх всюду был: в ущельях скал,
В полете черных птиц.
Страх в душном воздухе дышал,
В жрецах, упавших ниц.

Вьются флаги расписные,
Звучно музыка гремит,
И народ толпою пестрой
На гуляние спешит.

Здесь в честь бедных лотерея,
В пользу страждущих, больниц
Шутки клоунов и пенье,
И порханье танцовщиц.

И с епископом суровым,
Опустив коварный взгляд,
На «гулянье в пользу бедных»
Приплелся седой аббат.

И следя за резвой пляской,
За весельем торжества,
Злой аббат тихонько шепчет
Горделивые слова:

«Вот ликующие праздно
Собирают здесь теперь
Ради бедных лепту пляской,
Что же к ним стучатся в дверь?

И зачем у нашей братьи
Кружки с блюдами стоят
В пользу тех же для которых
Этот шум и маскарад!»

И епископ хитрой речью
Соблазнился наконец
И ответил он аббату:
«Это истина, отец!»

И велел изъять все «блюда
В пользу бедных и больниц»,
И сорвать со стен все кружки
У дверей и образниц.

Но едва унесть хотели
От дверей монастыря
Блюда с кружками для бедных,
Брызнул свет из алтаря,

И Владычицы Небесной
Протянулася рука,
Опуская с ризы жемчуг
Лептой в кружку бедняка.

И епископ, видя чудо
В пользу бедных и сирот
Разрешил оставить блюда
У икон, и у ворот… 

Летит мой дух на крыльях вожделенья
   Быстрее птиц;
Вокруг него воздушные теченья -
   Ночь без границ.

Неясных волн, чуть зримых очертаний
   Волшебный хор,
За ним плывет без цели, без названий
   Туда, в простор!

И там, во мгле, где гаснет мирозданья
   Последний свет,
Он ищет жизнь, где кончено страданье
   Там жизни нет!

Где нет лучей, там умер звук для слуха, -
   Безгласна тьма, -
И сетует скорбящий голос духа
   На вопль ума.

Бледный вечер весны и задумчив и тих,
Зарумянен вечерней зарею,
Грустно в окна глядит; и слагается стих,
И теснится мечта за мечтою.

Что-то грустно душе, что-то сердцу больней,
Иль взгрустнулося мне о бывалом?
Это май-баловник, это май-чародей
Веет свежим своим опахалом.

Там, за душной чертою столичных громад,
На степях светозарной природы,
Звонко птицы поют, и плывет аромат,
И журчат сладкоструйные воды.

И дрожит под росою душистых полей
Бледный ландыш склоненным бокалом,-
Это май-баловник, это май-чародей
Веет свежим своим опахалом.

Дорогая моя! Если б встретиться нам
В звучном празднике юного мая -
И сиренью дышать, и внимать соловьям,
Мир любви и страстей обнимая!

О, как счастлив бы стал я любовью твоей,
Сколько грез в моем сердце усталом
Этот май-баловник, этот май-чародей
Разбудил бы своим опахалом!..

Ночь прозрачна была, и открыто окно,
И тоскливая скрипка рыдает в окне.
Ах, как в бедной душе сиротливо-темно
И как рад бы я плакать в ночной тишине.

Юность быстро прошла, обманула любовь,
Осмеяли мои золотые мечты, —
Не взволнуется кровь, и не будет их вновь, —
И разрушен мой храм неземной красоты.

А весна все цветет. Все душистей цветы,
Все пышней у черемух и яблонь наряд.
Не откликнусь тебе, не откликнешься ты, —
Друг от друга в тоске отвратили мы взгляд.

Как темно на душе! Как светла эта ночь…
И открыто окно, — звук за звуком плывет.
О, печальная скрипка, рыдай и пророчь,
Что сулит мне судьбы утомительный ход.

Ни любви, ни страстей!.. А с зарею заря,
Как два друга, сошлись в голубых небесах:
Это пламя любви, это — свет алтаря,
Где лежит наша юность, как жертва в цветах.

Дрожит ли зыбь сребристого ручья,
Сверкает ли вечерняя зарница,
Шумит ли лес иль песня соловья
Гремит в кустах — везде мечта моя
Найдет приют, как властная царица.

Она живет с природой заодно;
Она в ручье купается наядой,
И ложе ей — из мхов цветущих дно...
Ей всё любить, ей всё понять дано,
Чтоб пролететь мгновенною усладой.

Чтобы на миг блеснуть в душе моей
И озарить улыбкой суеверной
Холодный мрак моих печальных дней,
Чтоб исцелить минутный яд страстей
И скрасить жизнь красою лицемерной.

По шумным улицам, в живой толпе народа,
В вертепах праздничных разврата и гульбы.
Среди полян кладбищ, где гневная природа
   Венчает зеленью гробы;

Во мраке темных рощ, в кудрявой чаще леса.
Где мягко бродит тень от сосен И берез.
Где звонче хрустали эфирного навеса
   При вспышке майских гроз.

У тихоструйных вод, где тощую осоку
Лобзает беглых волн обманчивый прибой,
В пустынях, где земля завистливому оку
   Грозит небесною стеной,

И там, где скаты гор в бессмертном изваяньи
Застыли навсегда под божеской рукой, -
Везде поэт, как царь, как гордый царь в изгнаньи,
   Томится мощною душой...

Он носит мир в душе прекраснее и шире.
Над ним он властвует, как вдохновенный бог,
А здесь, в толпе людской, в слепом подлунном мир
   Он только раб тревог...

И душно здесь ему, и больно пресмыкаться...
Он любит солнце грез, он ненавидит тьму,
Он хочет властвовать, он хочет наслаждаться
   Не покоряясь ничему.

Он хочет взмахом крыл разбить земные цепи.
Оставить мрак земной в наследие глупцам...
Со стрелами зарниц блуждать в небесной стел
   И приобщаться к божествам!

Мой друг, мой нежный друг, люблю тебя - зову,
И в сердце у меня как солнце ты сияешь...
И если ты со мной - и если ты ласкаешь,
Боюсь, что нежный сон недолог наяву...

Но если ты вдали - стремлюся за тобой.
Печальной памятью черты твои лаская...
Так ива грустная, склоняясь над волной,
Лобзает облака зардевшегося мая...

Эдемские кущи дышали прохладой,
И ночь над Ефратом плыла;
Печальной луною, как тихой лампадой,
Сияла душистая мгла.

На камне остывшем в раздумье глубоком
Угрюмый сидел Сатана,
Сидел и следил испытующим оком,
Как шумно катилась волна,

Как в темных вершинах листва трепетала
И ветер испуганно выл…
Как облако, тонко дымясь, налетало
На искры вечерних светил.

И демон взывал к налетающей буре,
Но буря была далека;
Прозрачные тучи скользили в лазури,
Смущенно катилась река.

И там, на востоке, у райского входа,
Как два огненосных меча,
Как две золотые звезды с небосвода,
Сверкали два грозных луча…

Злой дух, торжествуя победу над миром,
Как прежде, был грустен и зол.
Он жертвою не был и не был кумиром, —
И проклял он свой произвол.

Хула замирала в устах воспаленных,
Чуть билось о скалы крыло.
Он знал, что за краем лесов отдаленных
Заря восходила светло.

Он слышал, как пели безгрешные лики
Бессмертному Богу хвалу…
И видел от ясного взора Владыки
Бегущую к Тартару мглу!

Мы любим, кажется, друг друга,
Но отчего же иногда
От нежных слов, как от недуга,
Бежим, исполнены стыда?

Зачем, привыкшие к злословью,
Друг друга любим мы терзать?
Ужель, кипя одной любовью,
Должны два сердца враждовать?

Мы при свечах болтали долго
О том, что мир порабощен
Кошмаром мелочного торга,
Что чудных снов не видит он.

О том, что тернием повита
Святая правда наших дней;
О том, что светлое разбито
Напором бешеных страстей.

Но на прощанье мы сказали
Друг другу: будет время, свет
Блеснет, пройдут года печали,
Борцов исполнится завет!

И весь растроганный мечтами,
Я тихо вышел на крыльцо.
Пахнул холодными волнами
Осенний ветер мне в лицо.

Дремала улица безгласно,
На небе не было огней,
Но было мне тепло и ясно:
Я солнце нес в душе своей!..

Мысли мятежные,
Нет вам забвения
В мире, страдающем
Жаждой стремления.

   Гордо подыметесь
   К небу свободному.
   Шумно опуститесь
   К морю холодному.

Молнией вспыхнете,
Скалы изроете;
Чрево земное,
Как книгу, раскроете

   Звездами блещете,
   Тучами таете,
   Тайны нескромные
   Разоблачаете!

Но за пределами
Мира заочного
Не успокоите
Сердца порочного;

   Не разгадаете.
   Мысли мятежные,
   Страсти кипучие -
   Тайны безбрежные!

И отчужденные
Светом живущего,
В мраке потонете
Сна всемогущего!..

На волне колокольного звона
К нам плывет голубая весна
И на землю из Божьего лона
Сыплет щедрой рукой семена.

Проходя по долине, по роще,
Ясным солнцем ровняет свой взор
И лучом отогретые мощи
Одевает в зеленый убор.

Точно после болезни тяжелой,
Воскресает природа от сна,
И дарит всех улыбкой веселой
Золотая, как утро, весна.

Ах, когда б до небесного лона
Мог найти очарованный путь,-
На волне колокольного звона
В голубых небесах потонуть!..

У косогора за деревней,
Где деды лапотки плетут,
Есть, окружен оградой древней,
Последний праотцев приют.

Там ивы, тощи и горбаты,
Семьею грустной расцвели,
Могилы, временем пожаты.
Не всех жнецов уберегли.

Страдальцы спят, без хмеля пьяны;
Забыты горе и мечты.
Как были серы их кафтаны,
Так ныне серы их кресты.

Душа скорбит, тоской об'ята...
Вдруг- безымянные холмы...
Здесь разве брат отыщет брата,
Как милый образ в царстве тьмы?..

Здесь воздух полн очарований,
И в этой чуткой тишине
Как будто тысячи молчаний
Кипят и плещутся извне.

Да лист сухой, спадая с клена,
Прошелестит, к земле припав,
Да прогудит, как эхо стона,
Пчела-работница из трав.

С весною силою волшебной
Жизнь вызывает теплота...
Вон там пушистой почки вербной
Белеет кокон у креста.

Пригретый - лопнул кокон нежный,
И пестрокрылый мотылек
Вспорхнул, и путь его безбрежный
Так лучезарен, так широк!

Из надмогильного покрова
Не пресмыкаться, а летать.
Он возродился к жизни снова,
Стал вольной волею дышать.

О, если б то же возрожденье
Вам, отошедшим, было вновь...
И сердце плачет от волненья,
Но плачет молча, как любовь...

Все пело, ликовало.
Смеялось и светило:
Мечта моя играла,
И весело мне было.

Под тощею осокой
У трепетной речонки
Русалки белоокой
Мне хлопали ручонки.

В лесу мне сон являлся,
Дриад грозился пальчик.
И в ландыш превращался
Оброненый бокальчик.

Я слышал звон и шелест.
В траве, в цветах знакомых:
Дышал мне хрупкий верест
Трудами насекомых.

И много околесиц
Невыразимой были
Мне ткал волшебный месяц
В своей лучистой пыли.

И синие стрекозы,
Как будто бы жар-птицы.
Качалися в час грезы
На усиках пшеницы.

И ты, родная, прежде
Была ведь не такая,
В лазоревой одежде
Как фея неземная!

И все тогда играло,
Все пело, все светило, —
Зачем того не стало,
Что прежде в сердце было?

Люблю тебя, наш русский домовой!
Волшебным снам, как старине, послушный;
Ты веешь мне знакомой стариной,
Пою тебя, наш демон простодушный;
Ты близок мне, волшебник дорогой.
Доверчивый, ты скромные угодья
Моих отцов как сторож охранял,
Их зернами и хмелем осыпал...
Ты близок мне: я - внук простонародья!

И первый ты в младенческой тиши
Дохнул теплом мне родственной души.
И слышался тогда твой вздох печальный;
Он как вопрос звучал из тишины,
А может быть, из тьмы первоначальной:
Не правда ли, все люди? Все равны?
И стал ты мне как откровенье сладок;
И полюбил я тихий твой приход -
То с негою пленительных загадок,
То с мукою язвительных забот.

Народ живет, народ еще не вымер...
Ты помнишь ли, как Солнышко-Владимир,
Твой добрый князь, крестился у Днепра?
Ты бражничал у княжего двора,
Ты сторожил и мел его хоромы...
И девичьи мечты тебе знакомы.
Как часто ты доверчивой княжне
Внушал любовь к докучной тишине,
Когда дрожал лампадный луч в часовне.
В бессонный час, при ласковой луне,
Она, дитя, мечтала о неровне...

Ты был один свидетель нежных чар,
Ты разжигал сердечной страсти жар,
Ей навевал влюбленную истому,
Сон отгонял - и наконец она,
Дыханием твоим обожжена,
Лебяжий пух меняла на солому...
И между тем как старый князь дрожал, -
Влюбленных след ты нежно заметал
И колдовал над милою деревней,
Где страсть полней и песни задушевней.

Ты дорог мне, таинственный кумир, -
Моих страстей и грез моих наперсник,
По-своему ты любишь грешный мир.
Родных полей и дымных хат ровесник,
Веди меня в седую глушь лесов,
К полям, к труду, к замедленному плугу...
Не измени неопытному другу,
Дай руку мне!.. Ты видишь, я готов
Сменить тоску нарядных лестью горниц,
Где зреет страсть завистливых затворниц,
Лукавых жен, холодных дочерей, -
Кичащихся лишь немощью своей, -
На скромный дар заветных огородов,
На золото колеблющихся нив...
Там ты вдохнешь мне силу новых всходов,
И стану я по-твоему счастлив!
И грешный вопль раскаянья забуду,
И радостью труда исполнен буду,
Свой новый путь, как жизнь, благословив!..

Не бойся сумрака могилы,
Живи, надейся и страдай...
Борись, пока в душе есть силы,
А сил не станет — умирай!

Жизнь — вековечная загадка,
А смерть — забвение ее.
Но, как забвение ни сладко,
Поверь, что слаще бытие.

Не правда ль, всё дышало прозой,
Когда сходились мы с тобой?
Нам соловьи, пленившись розой,
Не пели гимны в тьме ночной.

И друг влюбленных - месяц ясный -
Нам не светил в вечерний час,
И ночь дремотой сладострастной
Не убаюкивала нас.

А посмотри - в какие речи,
В какие краски я облек
И наши будничные встречи,
И наш укромный уголок!..

В них белопенные каскады
Шумят, свергаяся с холма;
В них гроты, полные прохлады,
И золотые терема.

В них ты - блистательная фея;
В них я - восторженный боец -
Тебя спасаю от злодея
И торжествую наконец.

He сияла заря, не свистал соловей,
Только липы протяжно шумели,
Только, зелень разбив трепетавших ветвей,
Вдруг взметнулися шумно качели.
Я простился с тобой; я присел на скамью
И припомнил так много… так много!
И внезапно печальную душу мою
Охватила живая тревога,
И хотел я, так жадно, так страстно хотел
Возвратить улетевшее счастье;
Чтобы взор твой, как солнце, мне в сердце глядел,
Озаряя улыбкой участья.
Я хотел поцелуев, прощальных речей,
Невозвратного сердце просило —
И на думы мои вдруг запел соловей
И заря проглянула уныло…

Ты - небо темное в светилах,
Я - море темное. Взгляни:
Как мертвецов в сырых могилах,
Я хороню твои огни.

   Но если ты румяным утром
   Опять окрасишься в зарю, -
   Я эти волны перламутром
   И бирюзою озарю;

И если ты суровой тучей
Нахмуришь гневную лазурь, -
Я подыму свой вал кипучий
И понесусь навстречу бурь...

Ночная тень легла покровом,
В пустынной улице темно;
В ее молчанье нездоровом
Смятенье дня погребено.

От плит, нагретых прежним зноем,
От каждой каменной плиты
Мне веет мертвенным покоем
На миг замолкшей суеты.

Неясной, дремлющей печалью
Томится ум, трепещет грудь.
Напрасно я стремлюсь за далью
Еще увидеть что-нибудь.

Напрасно я стремлюсь за светом,
За угасающей зарей:
На мой вопрос ее ответом —
Молчанье с тьмою гробовой…

Как великаны дремлют стены,
И в их объятьях роковых
Мне слышен вздох земной измены,
Бесплодный вопль трудов земных.

Назло людскому своеволью
Смелей возносится мечта,
И тайной болью, страстной болью
Сжигает песнь мои уста.

Обветрен стужею жестокой
Еще лес млеет без листвы,
Но одуванчик златоокий
Уже мерцает из травы.
Он юн - и силы молодые
В нем бродят тайною игрой;
Питомец поля, он впервые,
Лобзаясь, встретился с весной.
И смотрит он в часы восхода,
Как ходят тучи в высоте,
Как пробуждается природа
В своей весенней наготе.

А в дни сверкающего лета,
Когда все пышный примет вид -
И темной ризою одета
Дубрава важно зашумит,
Смотря на шумные вершины,
На злаки нив и цвет долин,
Он будет ждать своей кончины
Под пыльным венчиком седин.
Тогда зефир, в полях играя,
Иль молодые шалуны
Его коснутся седины -
И он умрет, питомец мая;
Он разлетится, исчезая
Как вздох, прощальный вздох весны!

Уж холодом веет осенним,
И мнится, вершины шумят:
Мы плащ зеленеющий сменим
На ярко пурпурный наряд.

И мнится - цветы, увядая,
Друг другу прощальный поклон
Шлют, молча головки склоняя,
Как в день роковых похорон.

И вечер осенний так кроток,
И грусть его сердцу мила,
Как свет из больничных решеток,
Как дыма кадильного мгла.

Природа устала, - и скоро
Ко сну ее склонит недуг,
Но жизнь суетная для взора,
Для сердца все то же вокруг.

Со стуком проехали дровни,
На улице стало темней, -
И запах кофейной жаровни
Пахнул из открытых сеней.

Там цепь фонарей потонула
В дали, отуманенной сном,
Там ранняя лампа мелькнула
В окне красноватым пятном.

И в темной аллее бульвара
Под вечер разлуки немой
Гуляет унылая пара,
Шумя несметенной листвой.

Покосился забор обветшалый,
Желтый лист в паутине дрожит.
В окнах гаснет закат ярко алый,
Как стыдливый румянец ланит.

На дворе, в непросохнувшей луже,
Ребятишки босые шалят.
В тусклом воздухе нет еще стужи,
И не кончен еще листопад,

А уж веет осенней дремотой,
Безнадежным уныньем зимы;
Лишь сосна, не пленясь позолотой,
Не меняет своей бахромы.

Где-то колокол дрогнул уныло,
Скрип несмазанных слышен колёс…
Это было, не раз это было,
И щемило мне сердце до слез!.. 

Снова крепким ароматом отцветающего лета,
Словно ласкою забытою, пахнуло мне в лицо.
День осенний смотрит отблесками мертвенного света
И осыпал желтым листом, точно трауром, крыльцо.

С тихой жалобой и лаской и с мольбою покаянной
Я хотел склонить бы голову на любящую грудь,
Как склоняет ива ветки в пруд холодный и туманный,
Чтоб пред долгою разлукой о себе ему шепнуть.

Как осенний день, окутано туманами грядущее,
Назревающими соками развенчанной весны.
Только совесть - это солнце, это око вездесущее -
Смотрит с грустною улыбкой из сердечной глубины.

Пел соловей, цветы благоухали.
Зеленый май, смеясь, шумел кругом.
На небесах, как на остывшей стали
Алеет кровь,- алел закат огнем.

Он был один, он - юноша влюбленный,
Вступивший в жизнь, как в роковую дверь,
И он летел мечтою окрыленной
К ней, только к ней,- и раньше и теперь.

И мир пред ним таинственным владыкой
Лежал у ног, сиял со всех сторон,
Насыщенный весь полночью безликой
И сладкою весною напоен.

Он ждал ее, в своей разлуке скорбной,
Весь счастие, весь трепет и мечта...
А эта ночь, как сфинкс женоподобный,
Темнила взор и жгла его уста.

Месяц златорогий
Ходит высью синей,
У реки смущенной
Дремлют камыши.
Берег спит отлогий
Влажною пустыней,
На дороге сонной,
Ни одной души!

Дремлет Киев старый.
Оползень песчаный
В ельнике кудрявом
Стелется к Днепру.
Князь с княгиней парой
Едут в терем званый
В челноке двуглавом,
Что по серебру…

Гладь тиха речная…
Близко; путь короче…
Вдруг со дна, как туча,
Поднялся Перун;
Смотрят, не мигая,
Каменные очи,
Грузно чрево пуча.
Встал он, как бурун…

Вихрится и скачет
Водная пустыня,
Ходят в буйной пляске
Белые валы.
Побледневши, плачет
Юная княгиня,
А Перун, как в сказке,
Встал темней скалы.

Трудны взмахи весел;
Над пучиной черной
Хмурится сурово
Оробелый князь.
Вот весло он бросил.
Из руки покорной,
И не молвит слова,
На воду крестясь.

Шумно бьются волны
Бездною свистящей,
Словно ведьмы плачут,
И со всех сторон
Вражеские челны,
Подымаясь чащей,
Отшибаясь, скачут…
Рев, и шум, и стон!

Крестится княгиня,
Князь твердит молитвы;
Зло Перун хохочет;
Но шатнулся он,
Рухнул, как твердыня,
На пожаре битвы…
А в волне грохочет
Тихий перезвон.

Будто бы в Царьграде
Служится молебен, —
Так гульлив и сладок
Звон колоколов.
И волна в досаде
Прячет белый гребень, —
Снова тих и гладок
Легкий шум валов.

И опять спокойны
Берега изломы.
Смотрит месяц прямо
С тихой высоты.
И торчат нестройны
Башни и хоромы,
И сияют храма
Мирные кресты.

Печально верба наклоняла
Зеленый локон свой к пруду;
Земля в томленьи изнывала,
Ждала вечернюю звезду.

Сияло небо необъятно,
И в нем, как стая легких снов,
Скользили розовые пятна
Завечеревших облаков.

Молчал я, полн любви и муки,
В моей душе, как облака,
Роились сны, теснились звуки
И пела смутная тоска.

И мне хотелось в то мгновенье
Живою песнью воскресить
Все перешедшее в забвенье
И незабвенное забыть!..

Печальный румянец заката
Глядит сквозь кудрявые ели.
Душа моя грустью обьята,—
В ней звуки любви отзвенели.

В ней тихо, так тихо-могильно,
Что сердце в безмолвии страждет,—
Так сильно, мучительно сильно
И песен и слез оно жаждет.

В быстром вальсе мирозданья
За планетою планета
Мчатся, точно баядерки
Бесконечного балета.
 
Быстро, быстро, все вперед
От движения к движенью
Мчится в пляске круговой,
Чтоб исчезнуть в свои черед
И забвенье вихрем тленья
Разбудить на новый бой.
 
Слышу я оркестр могучий,
Рокот моря, рокот грома,
Щебет птиц и шорох леса,
Звук цепей, станка и лома.
И под эти звуки вечно
В бурной пляске мирозданья
Мчатся волны; мчатся люди,
И рождаются желанья;
Поколенья исчезают,
Спорят, молятся и плачут…
Мчатся тучи, мчатся годы,
И, как волны, вихри скачут.
 
Все быстрее, все вперед,
Все вперед, вперед стремится,
Чтобы жизнью утомиться —
И погибнуть в свой черед!
 
Вихрясь, буйно пляшет море;
Рвутся бездны, скачут волны,
Поглощая алчным зевом
Корабли, ладьи и челны.
Посмотри: — клубятся тучи,
Прыщут синих молнии змеи,
Гул подземный раздается —
В страхе смертные пигмеи.
 
И бегут они, бегут,
И рыдают, и трепещут.
Гибнет праздность, гибнет труд,
Над вулканом лава блещет!
 
Вот волненье затихает, —
В шумном бреде дремлет город;
Гул сребристых колоколен
Заглушает тяжкий молот.
Вон на пиршестве веселом
В блеске шумного угара
Под мелькающие звуки
Вслед за парой мчится пара.
 
Вон с мечтами о свободе
За тюремными стенами
В дикой злобе пляшет узник,
Потрясая кандалами.
И под медный звук орудий,
Подавляя грусть и стоны,
В полонезе, стройным маршем,
Выступают гарнизоны.
 
В горе, в радости, в беде, —
Все вперед, не уставая,
Мчится к вечности везде,
Миг волненья созидая…
 
Все вперед, вперед стремится
Ради жизни, ради хлеба —
Люди, звери, птицы, волны.
Тучи, ветры, звезды неба…
Мы приходим, мы уходим
Ради страсти, ради ласки…
И под ритм живого пульса
Все танцует в буйной пляске!
 
Все быстрее, все вперед,
Устремляясь, мчится в пляске,
Сердце к сердцу жадно льнет.
Созидая звук и краски…

По снегу вновь круги проталин.
От солнца ярче и теплей;
И звон, и мрак исповедален
Опять на родине моей.

Счастливой грустью и любовью
Весны приветствуя восход,
Я предаюся песнословью
И жду разлива вешних вод.

Привет тебе, весна живая,
Привет тебе, сестра лучей!
Я молодею, оживая,
Как солнцем вызванный ручей.

Внимаю звону богомольно,
Душа стремленьями полна, —
Но отчего-то сердцу больно…
Ты не последняя ль, весна?

Погребена, оплакана, забыта,
Давно в земле покоится она.
А кем судьба неопытной разбита, —
Тем жизнь, как встарь, привычна и красна.

В чертогах их цветы, сиянье, пенье
Тревожат нас соблазнами досель...
И страшно им гнилого гроба тленье,
Их бедных жертв суровая постель...

Темно, темно! На улице пустынно...
Под музыку осеннего дождя
Иду во тьме... Таинственно и длинно
Путь стелется, к теплу огней ведя.

В уме моем рождаются картины
Одна другой прекрасней и светлей.
На небе тьма, а солнце жжет долины,
И солнце то взошло в душе моей!

Пустынно всё, но там журчат потоки,
Где я иду незримою тропой.
Они в душе родятся одиноки,
И сердца струн в них слышится прибой.

Не сами ль мы своим воображеньем
Жизнь создаем, к бессмертию идя,
И мир зовем волшебным сновиденьем
Под музыку осеннего дождя!..

Под напев молитв пасхальных
И под звон колоколов
К нам летит весна из дальних,
Из полуденных краев.

В зеленеющем уборе
Млеют темные леса.
Небо блещет - точно море,
Море - точно небеса.

Сосны в бархате зеленом,
И душистая смола
По чешуйчатым колоннам
Янтарями потекла.

И в саду у нас сегодня
Я заметил, как тайком
Похристосовался ландыш
С белокрылым мотыльком!

Остывает запад розовый,
Ночь увлажнена дождем.
Пахнет почкою березовой,
Мокрым щебнем и песком.

Пронеслась гроза над рощею,
Поднялся туман с равнин.
И дрожит листвою тощею
Мрак испуганных вершин.

Спит и бредит полночь вешняя,
Робким холодом дыша.
После бурь весна безгрешнее,
Как влюбленная душа.

Вспышкой жизнь ее сказалася,
Ей любить пришла пора.
Засмеялась, разрыдалася
И умолкла до утра.

Посмотри: у пруда, где в прохладную тень
Зной струится сквозь ветки дрожащие ив,—
Реют мошки; родил их сверкающий день,
И умрут они к ночи, мгновенье прожив.

И родятся другие в ликующем дне...
Так в душе у меня сонм докучных забот
Расцветет, — уплывет на житейской волне,
И родится опять, и опять уплывет...

Потуши свечу, занавесь окно.
По постелям все разбрелись давно.
Только мы не спим, самовар погас,
За стеной часы бьют четвертый раз!

До полуночи мы украдкою
Увлекалися речью сладкою:
Мы замыслили много чистых дел...
До утра б сидеть, да всему предел!..

Ты задумался, я сижу - молчу...
Занавесь окно, потуши свечу!..

Прекрасна эта ночь с ее красой печальной,
С ее мечтательным, болезненным лицом.
О, если б жизнь цвела, как этот отблеск дальний
Померкнувшей зари на небе голубом!
О, если б дум моих неверное теченье,
Как эти облака, стремились вглубь небес:
Какое б подарил тебе я вдохновенье,
Какой бы мир открыл, мир красок и чудес!
Но жизнь моя темна, и дума безотрадна;
Как облетелый сад, пуста моя душа,
И ходит ветер в нем стремительно и жадно,
И гнет вершины лип, порывисто дыша.
Я не пущу тебя в мой сад осиротелый, -
Там осень, там туман, а здесь перед тобой
Сияние весны и этот отблеск белый
     Лазури голубой.

Небеса бледны, лазурны,
Грустно дремлет старый сад;
Беломраморные урны,
Как надгробия стоят.

Шум певучего каскада
Навевает в душу песнь.
Что с душой? И что ей надо:
Смерти ль, счастья ли, болезнь?

Умереть я не умею,
Жить в болезни не хочу, —
Равнодушно каменею
И молчу… молчу… молчу.

Как сторож чуткий и бессменный 
Во мраке ночи, в блеске дня,—
Какой-то призрак неизменный 
Везде преследует меня.

Следит ревнивыми очами 
В святом затишье, в шуме гроз 
И беспокойными речами 
Перебивает шепот грез.

Иль вслед беззвучною стопою 
Бредет остывшим мертвецом 
И машет ризой гробовою 
Над разгоревшимся лицом.

Иль, грустью душу наполняя, 
Молящим голосом зовет 
Под сень неведомого края, 
В иную жизнь, в иной народ.

Ищу ли в жизни наслаждений, 
Бегу ль в святилище мечты — 
Все тот же облик бледной тени. 
Все те же смутные черты.

Кто ты, мой друг, мой гость незваный,—
Жилец эфира иль земли? 
От духа горного созданный 
Иль зародившийся в пыли?

Куда влечешь ты: к жизни стройной 
Или в мятущийся хаос? 
И что ты хочешь, беспокойный,— 
Молитв, проклятий или слез?!

Прошла любовь, прошла гроза,
Но грусть живей меня тревожит.
Еще слеза, одна слеза,
Еще - последняя, быть может.

А там - покончен с жизнью счет,
Забуду все, чем был когда-то;
И я направлю свой полет
Туда, откуда нет возврата!

Пусть я умру, лишенный сил,
Не все кончина уничтожит.
Узнай, что я тебя любил,
Как полюбить никто не может!

С последней песнею любви
Я очи грустные смежаю...
И ты мой сон благослови,
Как я тебя благословляю!

Под покровом темноты
Только ветер, я и ты;
Ветер ходит в вышине
И вершины шевелит…
Ты лепечешь нежно мне!..
Что же сердце в полусне
Очарованное спит —
И на тихий твой привет
У меня ответа нет?..

Ты склонившись на плечо,
В щеки дышишь горячо, —
Но безмолвствует мечта
И боятся выдать вновь

Полнозвучные уста
Затаенную любовь…
Под покровом темноты
Только ветер, я и ты!..
Ветер ласково резвясь,
От куста летит к кустам…
И уста к твоим устам
Я клоню не торопясь…

Снится мне, — что наяву
Пышной розой я живу
И склоняюся к другой,
Ароматной и немой,
И не слезы, а росу
На листы ее несу. —
И под сенью темноты
Только ветер и — цветы!..

В безмолвной пустыне к величию ночи
Монах устремлял вдохновенные очи
И думал, моляся святым небесам:
«О, Боже, когда же почию я там!»
Еще он не кончил молиться святыне,
Таинственный вихрь пробежал по пустыне,
И бес-искуситель предстал перед ним,
Отвергнутый небом, землею гоним.
И молвил монаху с улыбкой холодной:
«Зачем ты томишься мольбою бесплодной?
И мир не оценит, и зверь не поймет,
И Бог не услышит с надзвездных высот!..»
Но духом отшельник святой не смутился,
И к демону светлым лицом обратился:
«Молися, — сказал он, — в затишье пустынь,
Иль адской золою рассыпься — и сгинь!
Не ты ли, надменный, Творца славословил,
Когда Он, Премудрый, блаженство готовил,
И, рай довершая, светила творил,
Не ты ли молился? Не ты ли кадил?»
И взором сверкнуло исчадие ада,
И молнии брызги блеснули от взгляда,
И, демон воскликнул: «Услышав меня,
В слезах ты растаешь, как воск от огня!
Ты выплачешь сердце; ты, грудь разрывая,
Ослепнешь от света далекого рая.
Сложились те сладкие гимны молитв
Не в мраке пустыни, не в бешенстве битв!
Их пел я, бесплотный, Пред Вечным престолом
Одетый, как светом, волненьем веселым,
От звуков тех молний смирялись струи,
Миры раздували горнила свои!
Молитвы земные померкнут в них разом,
Как месяц пред солнцем, как пыль пред алмазом!
Смири же гордыню, несчастный старик;
Забудь все молитвы — и вырви язык!»
Но мирный отшельник крестом осенился,
И в тихой печали на беса воззрился,
И вновь зашептали, вздрогнувши, уста
Хвалу для распятого Бога — Христа.
И звуки святые из груди сначала
Катилися тяжко, как глыбы обвала,
Потом, как расшибленный бурей челнок,
А после, что капли, что мелкий песок…
И слушал молитвы отшельника демон,
И стал в озлобленьи и важен, и нем он,
И дерзко сверкала его нагота,
И смрадною серой дышали уста.
И вот уже видит отшельник смиренный:
Вокруг его горек стал воздух растленный,
И дымной золой колыхается мгла…
Но громче, и громче для Бога хвала!
Завистливый демон скрежещет со страху
И в зависти гордой он вторит монаху,
И вот совершилося чудо-чудес:
Забытым восторгом исполнился бес.
Он весь озарился волненьем давнишним,
Он вспомнил те песни, что пел пред Всевышним,
Он стал затмевать славословье земли:
Из уст его звуки небес потекли.
Казалось, шатнулася тьма по пустыне
И звезды светлей загорелись отныне,
И слышался шум неземных опахал…
Не мир ли бессмертный в мир смерти слетал?
Монах прослезился, уста онемели;
В душе его новые струны звенели,
Росли, колыхались и к небу влекли…
И вот он склонился, рыдая, в пыли.
И демон заплакал… и пел все прекрасней;
Все небу послушней, все с Богом согласней,
И таял в слезах он, как воск от огня…
И только забрезжило полымя дня,
Растаял слезами, рассыпался прахом,
Исчез, как дыханье тумана, с монахом.
И вместе предстали они пред Судьей,
Одетые светом и славой святой!

Сила мысли — великая сила,
Не исчезнет вовеки она;
Только вырыта дерзкой могила,
Смотришь, снова смелей рождена.

Вам, глашатаи чести и слова,
Вам, жрецы вдохновенных искусств,
Мысль дана, — мысль великая, снова
Воплощенная пламенем чувств.

И не бойтесь, она не погаснет,
Возродится из пепла она
И воскликнет: давно уже вас нет,
Но все живы мои семена!

То, что жизнь от себя утаила,
Она рядит в гирлянды цветов…
Сила мысли — великая сила,
Не померкнет во веки веков!

На плошади гигант золотоглавый
Торжественен, угрюм и молчалив;
Он задремал и грезит вечной славой
И в даль веков глядит нетороплив.

У портиков гранитные колонны,
Под ними ряд желтеющих ступень;
А на вратах Нечистых легионы
Пророчат нам и суд и страшный день.

Да не смутят их дерзостные лики!
И, умилясь, войдем в немой притвор;
Войдем туда, в святилище Владыки
Верховных сил, где темень и простор.

Как группы звезд, блестят в прозрачном мраке
Светильники у золота икон,
Из тьмы углов глядит святой Исакий,
Пугает нас и сам боится он.

Шаги звучат, как в гробовом покое.
Взор подыми, — не ангел ли парит?
Молящихся во всем соборе двое,
А сотней ног звучат отзвучья плит.

Поднялись ввысь столбы из малахита,
За клиросом мерцанье царских врат.
Здесь суета столицы позабыта,
И тишиной дух дремлющий объят.

Помолимся. О, Господи, всели же
В нас крепость дум и мудрость бытия!
Помолимся — и к небу станем ближе,
И будут все, как братья и друзья!

Здесь так легко! Не давит купол круглый.
Смотри, — вот Он, за наш казненный грех!
Как страшен крест, как лик спокоен смуглый, —
Он весь — любовь, прощение для всех! 

И наши дни когда-нибудь века 
Страницами истории закроют. 
А что в них есть? Бессилье и тоска. 
Не ведают, что рушат и что строят!

Слепая страсть, волнуяся, живет, 
А мысль — в тиши лениво прозябает. 
И все мы ждем от будничных забот, 
Чего-то ждем... Чего? Никто не знает!

А дни идут... На мертвое «вчера»
Воскресшее «сегодня» так похоже! 
И те же сны, и тех же чувств игра, 
И те же мы, и солнце в небе то же!.

Люблю я этот старый сад,
Он мил, как мгла воспоминанья.
С тоской впиваю аромат
Его осеннего дыханья.

Вздыхаю тихо и грущу,
Входя в забытые аллеи.
Я место милое ищу:
Тропинки, узкие как змеи,

Там, извиваяся, бегут
По склону двух холмов, и вместе
Они сплетаются, где пруд
Блестит, как сталь. На этом месте

Я в раннем детстве отдыхал.
Там гнулись бледные ракиты,
И я под сенью их мечтал.
О чем? Мечты те позабыты!

Но я люблю и до сих пор
Тропинку, узкую как змейку,
И сень ракит, и ту скамейку,
Где уследит прилежный взор

Ножом начерченные строки
Элегий томных при луне,
Когда мне первые уроки
Дарила муза в тишине.

И в час, когда мечта приводит
Меня сюда, вздыхаю я:
Мое младенчество здесь бродит,
Здесь дремлет молодость моя.

Столица бредила в чаду своей тоски,
   Гонясь за куплей и продажей.
Общественных карет болтливые звонки
   Мешались с лязгом экипажей.

Движенью пестрому не виделось конца.
   Ночные сумерки сползали,
И газовых рожков блестящие сердца
   В зеркальных окнах трепетали.

Я шел рассеянно: аккорды суеты
   Мой робкий слух не волновали,
И жадно мчались вдаль заветные мечты
   На крыльях сумрачной печали.

Я видел серебро сверкающих озер,
   Сережки вербы опушённой,
И серых деревень заплаканный простор,
   И в бледной дали лес зеленый.

И веяло в лицо мне запахом полей,
   Смущало сердце вдохновенье,
И ангел родины незлобивой моей
   Мне в душу слал благословенье.

На грани неба и земли
Стоит в броне воздушный воин.
Он — страж, а мир так беспокоен,
Поруган в крови и в пыли.
Но все ж к нему стремятся тени
С горячей жаждой посмотреть,
Как надо мыслить и терпеть,
Какие перейти ступени.
И каждой тени в мир земной
Дает страж оклик: Для чего ты
Идешь? Какие ждут заботы?
Какою мучаем душой?
И все дают ответ несложный:
«Мы жить хотим, пугает тьма,
И в бездыханности ума
Есть ужас горький и тревожный».
И все идут… и много их…
И нет конца движенью к свету,
Идут, тесняся, на планету,
Полны зачатий молодых.
И страж их всех благословляет,
Кладет на груди их печать;
И жизнь не смеет угасать,
Пока тот страж не угасает. 

Сумерки бледные, сумерки мутные
Снег озарил перелетным мерцанием.
Падают хлопья — снежинки минутные,
Кроют всё белым, как пух, одеянием.

Снежно... бело, но проходят мгновения -
Снова не видно ковра белоснежного...
Грезы так падают, грезы сомнения,
В сумерки бледные сердца мятежного...

Смутно тени вырастают,
Смутно призраки встают,
И встают, и снова тают,
Убегают и ползут.

Невинные листья цветов стали шире,
И кто-то в портьере, как в темной порфире,
Закутавшись дышит, всё дышит смелей.
И кресла, как будто уроды-пигмеи,
Глядят, улыбаясь и вытянув шеи,
На профиль гигантской от тени моей.

Свечи тихие мерцают,
Смутно призраки встают,
И колеблются, и тают,
Шепчут сказки и поют:

Мы — тени, мы тени — преград отраженья,
Огня мы отброски, мы света движенья,
Такие ж, как тело — души твоей тень.
Мы вскормлены теплых светилен венцами,
Мы — остов предметов, рожденных руками,
В таинственной смерти мы спрятанный день.

Блещут свечи — множат чары;
Чуть трепещут их венцы,
И светилен их нагары,
Точно алые сосцы.

Со стен молчаливо мерцают сквозь стекла
Портреты знакомых. Как много поблекло!
Как много погасло, подобно огню!
Их нет, — только тень их чернеет на снимке;
Их смерть поглотила, они невидимки,
Но тень их попалась лучам в западню.

Грустно взоры их мерцают,
Тихо смотрят на меня;
С каждым днем, бледнея, тают
От лучей и от огня.

День меркнет. Мне страшно; мне холодно стало!
Не свет ли приемлет от мрака начало?
И бездна хаоса не искру ль зажгла?
И тени — не дети ль огня золотого,
Не призраки ль жизни, миражи былого,
Из смерти колчана — стрела?

В созвучии тройном, как в блестках ожерелья,
Терцина скользкая и вьется, и ползет.
Как горная змея из темного ущелья, —

Из тайника души под ясный небосвод.
Под солнце и лучи, для славы и веселья,
Для кликов и венцов в мечтательный народ.

И шествует она задумчиво вперед, —
Недаром возгордясь игривым троезвучьем.
Где семя есть, и цвет — там верно будет плод.

Где ствол и корни есть, там место есть и сучьям.
В чем сходны две души — в том сходна третья есть
По счастью ль мирному, по снам иль злополучьям.

Где правда и любовь — там пребывает честь
Три стерегущие святыню серафима.
Где злоба и вражда — там царствует и месть.

Там верно пепел есть, где огнь и сумрак дыма:
Где есть движение — там верно свет с теплом,
Счастливо единясь, текут неутомимо.

Три мысли разум жгут, вмещаяся в одном:
Жизнь, смерть и божество! И в шуме жизни длинном
Мы часто познаем и сердцем, и умом,

Что есть три единства в бессмертии Едином! 

Ты помнишь ли: мягкие тени
Ложились неслышно кругом,
И тихо дрожали сирени
Под нашим открытым окном...

Все тише заветные речи
С тобою тогда мы вели
И скоро блестящие свечи
Рукой торопливой зажгли;

Ты села к роялю небрежно,
И все, чем полна ты была,
Чем долго томилась мятежно,
Все в звуки любви облекла;

Я слушал безгрешные звуки
И грустно смотрел на огни...
То было пред днями разлуки,
Но было в счастливые дни!..

На огонь смотрю я в печку:
Золотые города,
Мост чрез огненную речку -
Исчезают без следа.

И на месте ярко-алых,
Золоченых теремов -
Лес из пламенных кораллов
Блещет искрами стволов.

Чудный лес недолог, скоро
Распадется он во прах,
И откроется для взора
Степь в рассыпчатых огнях.

Но и пурпур степи знойной
Догорит и отцветет.
Мрак угрюмый и спокойный
Своды печки обовьет.

Как в пустом, забытом доме,
В дымном царстве душной мглы
Ничего не станет, кроме
Угля, пепла и золы.

У поэта два царства: одно из лучей
Ярко блещет - лазурное, ясное;
А другое безмесячной ночи темней,
Как глухая темница ненастное.
В темном царстве влачится ряд пасмурных дней,
А в лазурном - мгновенье прекрасное.

Идет по свету чудище,
Идет, бредет, шатается,
На нем дерьмо и рубище,
И чудище-то, чудище,
Идет - и улыбается!

Идет, не хочет кланяться:
"Левей" - кричит богатому.
В руке-то зелья скляница;
Идет, бредет - растянется,
И хоть бы что косматому!

Ой, чудище, ой, пьяница,
Тебе ли не кобениться,
Тебе ли не кричать
И конному и пешему:
"Да ну вас, черти, к лешему -
На всех мне наплевать!"

Шумят леса тенистые,
Тенистые, душистые,
Свои оковы льдистые
Разрушила волна.

Пришла она, желанная,
Пришла благоуханная,
Из света дня сотканная
Волшебница-весна!

Полночи мгла прозрачная
Свивает грезы мрачные.
Свежа, как ложе брачное,
Зеленая трава.

И звезды блещут взорами,
Мигая в небе хорами,
Над синими озерами,
Как слезы божества.

Повсюду пробуждение,
Любовь и вдохновение,
Задумчивое пение,
Повсюду блеск и шум.

И песня сердца страстная
Тебе, моя прекрасная,
Всесильная, всевластная
Царица светлых дум!

Это было когда-то давно!
Так же ты мне шептала: «Молчи».
И роняло косые лучи
Заходящее солнце в окно.

Или сон позабытый пришел
Так внезапно на память мою?
Или миг, что сейчас я обрел,
Тайно в сердце давно уж таю?

Заходящее солнце в окно
Золотые роняет лучи.
Ты чуть слышно шепнула: «Молчи».
Это было когда-то давно!

Она пришла ко мне вся в тюле
И повела в свои дворцы.
Где белых гениев венцы
Сверкали в стройном карауле,
В садах был шум дерев и вод…
Открылись двери в пышном зале;
Там в радугах огни сверкали,
Был встречен гимном наш приход,
Звучали струны и хвала…
Она, как надо юбилярше,
Была взволнована, светла,
Но только вдумчивей и старше…
Букет дрожит в ее руке.
Из лилий, роз и померанцев,
Но на взволнованной щеке
Как прежде не было румянцев,
В косе пробилась седина,
От уст улыбка отлетела…
И вдруг заплакала она
И вдруг так горестно запела,
Что в вздохе пышные цветы
Как в непогоду вянуть стали…
Огни погасли в пышном зале
И рухнул замок красоты.
И очутился я в стенах,
Где на камнях дышала плесень,
Она же, бледная, без песен,
Лежала в муках и слезах.
Там за решеткою окна,
Едва мерцал огонь лампады…
И обратила вдруг она
Ко мне трепещущие взгляды.
И я вскричал: О, что с Тобой,
Моя измученная муза —
Во имя нашего союза:
«Молю воспрянь! Молю запой;
Во имя светлого начала,
Во имя дружбы прежних лет —
Воспой любовь, цветы и свет!»
Я к ней взывал, — Она молчала.

Я обращаю речь к вам, выброски природы,
Бредущие впотьмах на торжище мирском:
Над вами ласково синеют небосводы, —
Но помните, что в них таится божий гром.

Под вами гладь земли в блистающем уборе,
Но жертвы корчатся под вашею пятой;
В них есть и гнев в груди и зависть есть во взоре,
И вам не избежать расплаты роковой.

В расчетах мелочных вы чахнете безлично,
Молчанье и грабеж — заветный ваш закон.
Суровой правды речь смутит вас непривычно,
Как смех безумного на тризне похорон.

Вы упитали плоть, а дух не ищет хлеба,
От вещих мудрецов бежит преступный взор.
Награбленной казной не купите вы неба,
Слезами бедняков не смоете позор!

Пусть услаждает лесть ваш слух, пускай оравой
Глупцы бегут вослед, моля добра добра от вас;
За вами — сатана с улыбкою лукавой,
Пред вами — мщенья грозный час!

Я хотел бы страдать, но не в силах страдать, 
Я хотел бы любить, но любить не могу. 
Раз умершим цветам можно вновь расцвести —
Даже в дождь и во тьму на осеннем лугу.

Раз угасшему дню можно снова взойти, 
Озаряя лучами небес вышину,— 
Но что раз потерял на житейском пути, 
Нам того не иметь, нам того не найти, 
Как в сиянии дня золотую луну.

Всего стихотворений: 109