Гавриил Николаевич Жулёв (1836-1878)

• Биография Гавриила Жулёва

Все стихотворения Гавриила Жулёва на одной странице

- Оглавление -

Памяти Н.А. Добролюбова

В мастерской сидит старик —
Бледнолиц и тонок,—
С ним ребенок — не велик,
Но смышлен ребенок:
«Дядя, кто это такой
Длинный, точно дудка?»
И на карточку рукой
Указал малютка.
«Биллиардный Ришелье,
Шулер и проныра,
Ростовщик, habitue
Палкина трактира…
Хоть кого заговорит
И к игре он склонит,
И в огне он не горит
И в воде не тонет…
Пропечатали его
Раз в журнале «Дело»…
Что же он? — Да, ничего…
Не мое, мол, дело!..
Не поделаешь пером
Ничего с пронырой,
Не пробьешь его дубьем —
Где ж пробить сатирой?!»

«Ну, а это кто?» — «Актер,
Падкий к комплиментам;
Он пороги все обтер
Нашим рецензентам.
Им закормлен сонм писак
И шампанским залит,—
И за то его ведь как
Лизоблюды хвалят!..
С драматургами он свой:
Сват иль кум любезный,
И для каверз их порой
Человек полезный…
И строчилы за родство,
За холопство, что ли,—
Сочиняют для него
Выгодные роли…
Он ведет себя хитро,—
Публику дурача,—
Выдает за серебро
Мельхиор от Кача,—
Ну, а публика дурак,
Смысла не имея,
Принимает,— да ведь как,
Этого пигмея?!»

«Это кто?» — «Хм! Журналист,
Каторжный писатель,
Пренахальный публицист
И лихой предатель…
Злой змеею повит он
И волчицей вспоен,
Но имеет вес и тон
Этот грязный воин…
И у многих он в чести,
Многим друг короткий,—
Эх! Его держать в части
Надо б за решеткой!..»

«Это кто?» — «Скот из скотов
И домовладелец,—
Бедняков душить готов
Он из-за безделиц…
В храмы льет колокола…
Что ж ему за дело,
Что жилица не пила
И три дня не ела!..
Сам ведь сыт он и здоров,
Денег тьма и платья,—
Что ж ему стон бедняков,
Вопли и проклятья!»

Долго б речь он продолжал,
На портреты глядя,
Но ребенок вдруг сказал:
«Ух, довольно, дядя!..
Гадки люди, вижу я,—
Звери лучше, право!..»

«Нет, не все, душа моя,
Посмотри направо —
Видишь личность: светлый взор,
Нежный и безгрешный…
(Как на этот скотный двор
Ты попал, сердечный?)
Подлость, зло сражал он в прах,
Смел был, бескорыстен,
Он высказывал в статьях
Много едких истин.
Он нередко повторял:
«Все мы люди — братья»,
И к толпе он простирал
Нежные объятья.
Но толпа тупа была,
Хоть в статьи глядела,—
Но его не поняла
Иль понять не смела…
Он пером своим наш сон
Вековой встревожил,—
Век бы жить ему,— но он
Четверти не прожил.
Да, для края своего
Не жалел он груди…
После смерти лишь его
Оценили люди…
Бил людское он скотство
Словом крепче стали;
Мы всегда статьи его
С жадностью читали.
Он вливал тепло и свет,
В нас роил идеи…»

«Дядя, стой! Его портрет
Дай мне поскорее…
Славно быть таким борцом
И известным свету!..»
И с сияющим лицом
Он припал к портрету.

«Бедный!» — молвил он с тоской
И, сложив три пальца,
Сделал крест за упокой
Честного страдальца. 

У старухи нанимал
Я себе каморку —
И частенько в ней глодал
Я сухую корку,

Но ведь я переносил
Беззаботно голод:
Ах, в каморке этой был
Я здоров и молод!

Хоть каморка у меня
Освещалась редко,
Но не нужно мне огня
С милою соседкой…

Ведь, бывало, прибежит —
И пойдет потеха!
Так, что комната дрожит
С ней у нас от смеха.

Песни, хохот и любовь —
И нужда забыта;
А хозяйка хмурит бровь
И на нас сердита.

И брюзжит она с печи:
«Перестаньте, стыдно!»
Ладно, думаем, ворчи,
Чай, самой завидно!

И пойдет тут кутерьма,
А ведь плут старуха! —
Будто дремлет, а сама
Навострила ухо.

Вдруг негаданно — поди ж!
Туча налетела:
У начальника Катишь
Замуж захотела.

Всё он сделать принужден,
Как велит подруга:
Для меня назначил он
Амплуа супруга.

Благодетель и отец
Наградил каретой;
Потащили под венец
Нас с Катишью этой.

И теперь уж я женат
И, по воле рока,
Стал заметен и богат —
И живу широко.

Проложил через жену
Я себе дорогу;
Я и сам уж младших гну
Нынче, слава богу.

Счастлив, кажется, вполне:
Ем и пью я вкусно,
Но порою что-то мне
Тяжело и грустно…

Или вдруг среди семьи,
Как резвятся дети,
Всё мне мнится: не мои
Ребятишки эти!

И в груди бушует ад,
В рот не лезет пища,
Побежал бы я назад
В старое жилище,

Со старухой поболтать
И соседке милой
Со слезами рассказать
Свой роман унылый,

И зажить, как в старину,
Бедно, без излишек,
Бросив верную жену
И чужих мальчишек.

Лира моя, лира,
Добрая подруга,
Ты бренчишь для мира
Скромно в час досуга…

В небогатой келье,
Век с нуждою споря,
Ты полна веселья —
Ну а больше — горя…

Светских львиц богатых,
С выточенным станом,
Страсти и наряд их
Воспевать куда нам!..

Жирного богатства
Не даря куплетом,
Я лишь там, где братство,
Делаюсь поэтом:

Где любовь живее,
Где хоть люди нищи,
Но умом трезвее
И душою чище…

Юность! для тебя лишь
Я играю рифмой:
Ты одна похвалишь
Искренний мотив мой!..

Баллада

В ресторане собрались
Староверы злые,
И беседы их велись
Про дела былые.
И бунтует и кричит
Громко шайка эта,
Что теперь уже молчит
Старая газета.

И ватага эта зла
И ломает стулья,
Что их главная пчела
Выбыла из улья;
Что теперь им ходу нет
И карманы голы;
Что теперь коварный свет
Жаждет новой школы;

А что их давно не чтут
И труды их — боже! —
На Толкучем продают
С хламом на рогоже.
В заседаньи был нахал
И кричал без складу, —
Вот который сочинял
Для волос помаду;

Куплетист он и актер,
В старенькой бекеше,
Остроумие протер
Он себе до плеши.
Был еще тут драматург,
Очень злой и хворый,
В оны годы Петербург
Восхищал который.

Много было тут персон
И больших талантов,
И булгаринских времен
Хилых фигурантов.
Собралися и поют —
И кружок их тесен;
Много было спето тут
Очень старых песен:

«Боже мой! теперь во всем
Голая натура,
Ах! пропахла мужиком
Вся литература!
И писателей у нас
Развелось так много;
Всякий лезет на Парнас,
Без наук и слога.

И журналы издают
Всё молокососы
И преважно задают
Новые вопросы.
Для возвышенных вещей
Их таланты слабы,
Только слышишь запах щей
Да крестьянской бабы.

Ну, пожалуй, выводи
Чернь, но для потехи;
Да приличьем огради
И зашей прорехи.
Напомадь и причеши,
Скинь им сапожищи;
А потом и опиши
Как-нибудь почище.

Например: мужик живет;
Не горюя, пашет,
Про любезную поет,
И поет, и пляшет;
Отработав — вечерком
Ходит в хороводе…
Отчего же бы в таком
Не писать вам роде?

А то что у вас? — во всем
Голая натура,
Ах! пропахла мужиком
Вся литература!..»
В ресторан со всех сторон
Собралися братья;
Слышны ахи, слышен стон,
Слышатся проклятья.

Секта эта новый век
И пилит и режет;
В ресторане человек
Слышит стон и скрежет
И, крестясь, отходит прочь,
Но не молкнут ахи…
И младенцы в эту ночь
Вздрагивали в страхе…

1

Павловск. Утро. Строен
Резвых птичек хор;
В сад выходит воин —
Отставной майор.
Хоть на шее тряпка,
Сюртучишко плох
И потерта шапка —
Но на вид он строг.
Севши безмятежно
В кресло, между роз,
Он пускать стал нежно
Жукова сквозь нос.
Запах роз, сирени,
Шепот ветерка
К сну и нежной лени
Манят старика.
Опустившись в кресло,
Он повесил нос —
И пред ним воскресла
Вереница грез:
Юность… звук гитары…
Пуншик… легкий хмель…
Трубка… тары-бары…
Лиза и Адель…
Тощая собака…
Штоссик до утра…
Поцелуи… драка
И… et cetera.

2

Вдруг у лип тенистых
Раздается крик:
«Ландышей душистых!» —
Вспрянул наш старик.
Оседлав очками
Нос свой, воин зрит:
Ландышка с цветами
Перед ним стоит.
Чудная головка!
Глазки — васильки;
Носик очень ловко
Вздернут на дыбки.
Взгляд ее наивен,
Полон доброты;
Ландышке семь гривен
Дал он за цветы,
И, мечтой настроен
Пылко, горячо,
Ущипнул наш воин
Деву за плечо;
Но она, плутовка,
Сморщив белый лоб.
Волокиту ловко
По руке вдруг хлоп!
Сделав злую мину,
Он сказал: «Ну, свет!
Нынче даже к чину
Уваженья нет!»

К нам на двор шарманщик нынче по весне
Притащил актеров труппу на спине
(Деревянных, впрочем, а не тех живых,
Что играют роли из-за разовых).

Развернул он ширмы посреди двора;
Дворники, лакеи, прачки, кучера
Возле ширм столпились, чтобы поглазеть,
Как Петрушка будет представлять комедь…

Из-за ширм Петрушка выскочил и ну:
«Эй, коси-малина, вспомню старину!»
Весело Петрушка пляшет и поет;
«Молодец каналья!» — говорит народ.

Вот пришли арапы, начали играть, —
А Петрушка палкой по башкам их хвать!
С жалобой арапы поплелися в часть…
Голоса в народе: распотешил всласть!

Выскочил квартальный доблестный и стал
Приглашать Петрушку за скандал в квартал.
Петька не робеет: развернулся — хлоп!
Мудрое начальство в деревянный лоб…

Петька распевает, весел, счастлив, горд, —
Вдруг из преисподней появился черт
И басит Петрушке: «Ну, пойдем-ка, брат!..
И повлек бедняжку за собою в ад.

Запищал Петрушка… «Не юли вперед!
Вот те и наука!» — порешил народ.
Я б сказал словечко за Петрушку, но
Многих ведь, пожалуй, раздражит оно.

Мне снилося, дитя мое, что в зале ты
Читаешь пламенно толпе пустой листы
Моей возвышенной, изящнейшей поэмы..
Вот кончила ее и видишь, что все немы.

С вопросом ты стоишь пред мертвою толпой,
Но слушавшие все мотают головой…
Вдруг голос аспида послышался в народе:
«Читали Гейне мы, но в лучшем переводе».

Товарищ, не ропщи!
Хоть мы с тобой иззябли
И лишь пустые щи
Едим, как мизерабли;

Пускай у богачей
В роскошном бельэтаже
Уха из стерлядей,
Сюпремы и потажи;

Пусть к ним судьба добра,
Палаты их нагреты;
Пусть им кроит Сарра
И брюки и жилеты,

А мы бежим с тобой
К российскому тайлёру —
Какой уж тут покрой,
Лишь только было б впору!

Пускай богач несет
Мешки в ломбард, для росту,
А мы же свой доход
Несем подальше к мосту!

Зато ведь богачам
Подагрой сводит ногу,
А мы, привыкши к щам,
Здоровы, слава богу!

На днях вот богача,
От преизбытка пищи,
При помощи врача
Стащили на кладбище;

Какой был крик и вой —
Пересказать нет средства!
Ну, точно на Сенной, —
Из-за его наследства.

Придет пора и нам!
Но мы с тобой, дружище,
Отправимся к отцам
Без шуму на кладбище,

Потащат нас с двора
На скорбной колеснице…
Addio! фельдшера
Обуховской больницы.

О судьба лихая, для чего дала ты
Мне в удел лишь бедность, горе да заплаты
Да еще в придачу ловко подшутила,
Давши мне желудок, как у крокодила!..
Мимо знатной кухни прохожу однажды,
Мучимый от глада, мучимый от жажды.
Я прильнул к окошку и смотрел, как быстро
Сочиняли блюда жирных два кухмистра.
Но, почуяв носом запах вкусный, сдобный,
Я в бобер немецкий нос закутал злобно
И смотрел в окошко с сокрушенным сердцем:
Как фаршировали, посыпали перцем
Разную дичину к званому обеду
И вели кухмистры меж собой беседу:
«Бедный господин наш! говоря без шуток,
Страшно как расстроен у него желудок;
Точно на желудок навалило плиту,
Мучится бедняга — нету аппетиту!..»
Мысль вдруг пресмешная, надобно сознаться,
В голову пришла мне: что бы поменяться
Мне моим желудком, как у крокодила,
С этим господином? Мне бы лучше было
Быть без аппетиту, а то что в желудке,
Как стоишь у кухни: славно пахнут утки,
Рябчики, фазаны, гуси и индейки, —
А в кармане только двадцать три копейки!

На грош не верят в лавке,
Начальник строг и лют,
И мне, увы! прибавки
За службу не дают;
От службы хуже кия
Иссох я — ну хоть брось!
А между тем другие
Всё лезут врозь да врозь…

Болтают, что начальник
Не прочь подчас того…
На днях вот умывальник
Он взял у одного,
А у другого дрожки
Взял нынче по весне…
По этой вот дорожке
Пройтись бы надо мне…

Ох! смертная охота,
Да участь-то горька:
Ведь из вещей всего-то
В каморке бедняка
Лишь пара ветхих книжек,
Гитара, да пенсне,
Да мой приятель-чижик,
Висящий на окне.

«Постой, постой!.. вот штука!.. —
Я вскликнул в тот момент. —
Начальнику снесу-ка
Я чижика в презент;
Признаться, тяжело мне
Расстаться было с ним:
Он другом был в Коломне
Единственным моим!»

Ах! сняв с окошка клетку,
От горести дрожа
И завернув в салфетку
И клетку и чижа,
Расстроен, с мутным взглядом,
Крепясь от горьких слез,
К начальнику я на дом
Чиликалку понес.

Увидевши, что ношей
Я был обременен,
Начальник мой хороший
Прислугу выгнал вон;
И стал со мной — о диво! —
Любезен не в пример
И вопросил учтиво:
«Что это — несессер?..»

«Нет-с, — говорю я, — клетка;
А в клетке чижик…» — «Что-с?
Сказал начальник едко,
Задравши кверху нос. —
Вы думали, что взяткой
Прельщусь я! — крикнул он.
Ах вы, мальчишка гадкий!..
Извольте выйти вон!..»

И, право, уж не помню,
Как в милые края,
В любезную Коломню
С чижом вернулся я.
Поступок неуместный
Надежды все пресек
И доказал, что честный
Начальник человек.

Всего стихотворений: 10