Александр Федорович Воейков (1778 или 1779-1839)

• Биография Александра Воейкова
• Стихотворения Александра Воейкова по темам

Все стихотворения Александра Воейкова на одной странице

- Оглавление -

Итак, оставить сей гостеприимный кров, 
Где снова с тишиной и радостью дружился 
И с каждым днем добрей и лучше становился! 
Нося из края в край отеческих богов, 
Скитался долго я, как странник бесприютный, 
Далёко от родных, от милых, от друзей, 
Встречал холодный взгляд, холодных лишь людей 
И, перестав уже погоды ждать попутной, 
Вздремал под бурей бед унывшею душой, 
Когда, несытая разлукою одной, 
Судьба из малого любезного мне круга 
В бою похитила еще героя-друга, 
Незалеченные открылись раны вновь -- 
И друга прежнего жестокая утрата, 
И смерть во цвете лет любезнейшего брата, 
И в гробе матери нежнейшая любовь!.. 
Вотще мой кликал глас, мои искали взоры 
Необходимыя утехи и подпоры! 

Но сердце привело к обители твоей... 
В Жуковском обнял я утраченных друзей 
И спутников живых, рассеянных судьбою, -- 
В нем был соединен весь мир мой предо мною. 
Пространство, время, смерть исчезли в сладкий час! 
Мы испытания минувшие забыли, 
Биение сердец приветствовало нас, 
И слезы лишь одне в восторге говорили! 

О, радость полная превыше бед моих! 
Я поспешал сюда в объятья только брата, 
И что же? -- Я нашел твой дом семьей родных! 
И месяц радостей за год скорбей заплата! 
И быстро по цветам сей месяц пробежал 
В неизмеримую пучину лет и веков! 
И своенравный рок стезю мне указал 
Из мира ангелов в мир низкий человеков... 
Удел мой -- находить в сем мире и терять, 
И чаще грустью смех, чем смехом грусть сменять. 

Простите, милые! В какой бы край судьбами 
Отброшен ни был я -- всё буду сердцем с вами! 
К вам, к вам, под тихий кров, растерзанной душой!.. 
Рассеешься ли ты, тумана мрак ужасный? 
Приветный солнца луч блеснет ли надо мной? 
Дождусь ли я тебя, возврата день прекрасный? 
И скоро ль положу дорожный посох свой?..

Ты, который с равной легкостью, 
С равным даром пишешь сказочки, 
Оды, песни и элегии; 
Муз любимец и учитель мой 
В описательной поэзии! 
Добрый друг, открой мне таинства! 
Где ты взял талант божественный 
Восхищать, обворожать умы, 
Нежить сердце, вображение? 
Не Зевес ли положил печать 
На челе твоем возвышенном? 
Не Минерва ль обрекла тебя 
При рожденьи чистым музам в дар? 
Нам талантов приобресть нельзя, 
Мы с талантами рождаемся. 
Все пиитики, риторики, 
Все Лагарпы, Аристотели 
Не соделают поэтами. 
Что наука? Кормчий смысленный, 
Искушенный и воспитанный 
В школе времени и опытов; 
Но без ветра, морем плыть нельзя 
И писать без дарования. 
Ты поэтом родился на свет, 
В колыбели повит лаврами. 
Родился -- и улыбнулася 
Мать-природа сыну милому, 
И все виды для очей твоих 
В красоту преобразилися, 
И все звуки для ушей твоих -- 
В сладкогласие небесное. 
Представляешь ли Фантазию, 
Как она по свету рыскает, 
Подостлавши самолет-ковер, 
Алый мак держа в одной руке, 
А в другой ширинку белую, -- 
Претворяешь в пурпур рубище, 
В пышный храм шалаш соломенный, 
Узы тяжкие железные 
В вязь легчайшую, цветочную. 
Все блестящи краски радуги 
На палитру натираешь ты, 
Все цветы, в полях растущие, 
Разноцветны, разновидные, 
Рвешь, плетешь из всех один венок 
И венчаешь им прелестную 
Дщерь Зевесову -- Фантазию. 

Со друзьями ли беседуешь 
Под покровом кленов сетчатым, 
На ковре лугов узорчатом, 
Где ручей журчит по камышкам, 
Где шум сладкий бродит по лесу,-- 
Ты, сливая голос с лирою, 
Поощряешь к наслаждениям, 
К сладострастию изящному. 
"О друзья мои! -- вещаешь ты. -- 
Жизнь есть миг, она пройдет, как сон, 
Как улыбки след прелестныя, 
Как минутный Филомелы глас 
Умолкает за долиною. 
Посмотрите, как за часом час 
Оставляет нас украдкою. 
И как знать? Быть может, завтра же 
Мы уснем в могиле праотцев; 
Так почто же дни столь краткие 
Отравлять еще заботами, 
Подлой страстью сребролюбия, 
Домогаться пресмыканием 
Мзды за низкость жалких почестей? 
Насладимся днем сегодняшним! 
В чаше радости потопим грусть 
И, стаканом об стакан стуча, 
Смерть попросим, чтоб нечаянно 
Посетила среди пиршества, 
Так, как добрый, но нежданный друг". 

Иль с Людмилою тоску дели 
О потере друга милого. 
Иль с Светланою прелестною 
Вечерком крещенским резвишься, 
Топишь в чашу белый ярый воск 
И, бросая свой золот перстень, 
Ты поешь подблюдны песенки. 

О соперник Гете, Бюргера! 
Этой сладкою поэзией, 
Этой милой философией 
Ты пленяешь, восхищаешь нас; 
Превосходен и в безделицах, 
Кисть Альбана в самых мелочах. 
Но почто же, мой почтенный друг, 
Ты с цветка лишь на цветок летишь 
Так, как пчелка златокрылая, 
Так, как резвый мотылек весной? 
Ты умеешь соколом парить 
И конем лететь чрез поприще. 
Состязайся ж с исполинами, 
С увенчанными поэтами; 
Соверши двенадцать подвигов: 
Напиши четыре части дня, 
Напиши четыре времени, 
Напиши поэму славную, 
В русском вкусе повесть древнюю, -- 
Будь наш Виланд, Ариост, Баян! 
Мы имели славных витязей, 
Святослава со Добрынею; 
А Владимир -- русско солнышко, 
Наш Готфред или Великий Карл; 
А Димитрий -- басурманов бич; 
Петр -- Сампсон, раздравший челюсть льва, 
Великан между великими; 
А Суворов -- меч отечества, 
Затемнивший славой подвигов 
Александра, Карла, Цесаря; 
А Кутузов -- щит отечества, 
Мышцей крепкою, высокою 
Сокрушивший тьмы и тысячи 
Колесниц, коней и всадников 
Так, как ветр великий севера 
Истребляет пруги алчные, 
Губит жабы ядовитые, 
Из гнилых болот излезшие 
И на нивах воссмердевшие; 
А Платов, который так, как волхв, 
Серым волком рыщет по лесу, 
Сизым орлом по поднебесью, 
Щукой зоркой по реке плывет 
И в единый миг и там, и здесь 
Колет, гонит и в полон берет! 

Выбирай, соображай, твори! 
Много славы, много трудностей. 
Слава ценится опасностью, 
Одоленными препятствами. 
В колыбели сын Юпитеров 
Задушил змей черных зависти, 
Но зато Иракл на небо взят; 
И тебе, орел поэзии, 
Подле Грея, подле Томсона 
Место на небе готовится! 

Поэт, воскресивший нам
Вергилия древнего,
Дающий и правила
И вместе примеры к ним!
Оставь город суетный,
Столицу рассеянья,
В деревню, в деревню к нам
Укройся от грозных бурь,
Под сень рощи липовой,
Где ждёт соловей тебя,
Соперник твой в пении.
Тебе ли жить в городе,
Тогда как в природе всё
Цветёт, улыбается?
И чем утешать себя
Среди толпы праздныя,
Где многих занятие
Злословие ближнего;
Где скука роскошная
Зевает от праздности;
Где спит в пресыщении
Богатство ленивое;
Все радости скучные,
Весёлости вредные,
Все ласки притворные,
Объятья холодные;
Где голос любви самой
Едва-едва слышится
И где честолюбие
В одних детских мелочах?
Смотри, как в садах у вас
Деревья бесплодные,
Железом обстрижены,
Искусством подровнены,
Стоят как невольники,
Едва-едва изредка
Листом одеваются,
Едва-едва могут лишь
Пускать ростки слабые;
Сравни их с высокими
Дубами, растущими
Среди леса дикого:
Смотри, как подъемлются
Главы их высокие;
Смотри, расстилаются
Власы их кудрявые,
Играючи с бурями;
Их корни внутри земли,
Вершины за облаком;
Их свойство - величие,
Удел - независимость.
Сравни: вот подобие
И жителя градского
И жителя сельского,
Их сходство, различие!
О, верь мне, что в городе
И слава вседневная
Есть гроб славы истинной.
Писатель, желая льстить
И нравиться публике,
Блистая мгновение,
Теряет бессмертие
И жертвует сам собой
Воздушному призраку.
Поэты великие,
Вольтеры, Горации,
Любили беседовать
С природою-матерью.
Среди гор заоблачных
И в царстве зимы седой,
Где ветры свирепствуют,
Гремят громы грозные,
Ревут воды ярые,
Свергаяся в пропасти,
В долинах Швейцарии,
Цветистых, муравчатых,
В прелестнейшем сумраке
Дерев сенолиственных,
Близ хижины Дафниса,
Близ стада Розалии
Певал певец Авеля.
На грозной, крутой скале,
На волны нагнувшейся,
Любил Демосфен сидеть,
Любил смотреть издали
На море пустынное,
Любил он прислушивать,
Как волны колышутся;
Обдумывал с гением
Те речи бессмертные,
В которых он пережил
Афины и Грецию.
Под сводом густых аллей
Любил Буало бродить,
Искать рифмы звучные,
Творить стихи сладкие.
Приди к нам, любезный друг,
Встречать лето красное!
Ты книг не бери с собой:
Здесь книга великая
Природы открыта нам;
В деревне не надобно
Цветов остроумия, -
Здесь сердце лишь надобно.
Друзья твои ждут тебя,
В объятья отверстые
Готовы прижать тебя!
Приди разделить с нами
Не яства сахарные,
Не вина заморские,
Но русский обед простой,
Приправленный ласкою
Хозяйки приветливой
И дальней прогулкою.
У нас не найдёшь, мой друг,
Ни злата, ни мраморов
Под кровом соломенным;
Зато ты у нас найдёшь,
Чего нет давно уже
В больших городах у вас -
Сердца откровенные,
Свободу беспечную,
Весёлость игривую.
И что пчеле надобно?
Цветы и убежище!

Отечества, семьи и барина кормилец, 
Брадатый староста, безграмотный мудрец, 
В повиновении, в убожестве счастливец, 
С тобой поговорить мне должно наконец! 
Дивишься ты, что я, и праздный, и богатый, 
И незаисимый, ропщу на жребий свой, 
Тогда как ты, блажен средь дымной, низкой хаты, 
Не ропщешь на судьбу и весел над седой. 
Ты веруешь в душе, что стужа, зной, работы 
Здоровей праздности; что барин должен знать 
Одних лишь рысаков да псов своей охоты 
И, как придверный пес, жиреть, лениться, спать. 

Мой друг! ты белый свет и город знаешь худо! 
Одним покроем ввек шьешь длинный свой сермяк! 
Когда б хоть на два дни с тобой рок сделал чудо, 
Обривши бороду, надев короткий фрак, 
В один карман вложил предлинные экстракты 
Из крючкотворных дел, в другой карман часы, 
Грусть, скуку поверять; дал в руки мел и карты 
И два хохла на лбу поставил для красы; 
Когда бы Кривотолк по силе уложенья, 
По силе грамоты о вольности дворян 
Хватайке отсудил часть твоего именья 
В противность истине, в противность всем правам; 
Когда бы родственник к тебе из сожаленья 
Проворно схоронил в свой родственный карман, 
В сей ненасытный гроб монет, твои алтыны; 
Когда бы друг тебя наверну обыграл, -- 
Скажи, увидевши столь нежные картины, 
Как ты о счастии моем бы думать стал? 
Прибавь же к этому всех большее несчастье -- 
Зреть торжествующим неистовый разврат, 
В судьбе обманутых живое брать участье 
И видеть совести с фортуною разлад; 
С грабителем казны изобличенным вместе 
Быть в лучшем обществе, в почетнейших домах, 
С злодеем, коего давно на лобном месте 
Нам видеть надо бы у палача в руках; 
Смотреть, как делатель фальшивыя монеты 
Для света целого дает богатый пир: 
Педанта Колбертом зовут в стихах поэты 
И как разбойника признал владыкой мир -- 
Тогда бы ты сказал, спеша под кров домашний: 
"Я лучше соглашусь взрыть целый огород, 
Простую воду пить, вкушать простые брашны 
И в хижине своей укрыться от хлопот! 
Ах! я не ведал бы в объятиях семейства, 
Кому судьба людей в градах поручена, 
Где всё на откупу, и самые злодейства, 
Где всё продажное: и совесть, и жена! 
Там не видал бы я людей в крестах без веры, 
Без чести в почестях, в почтеньи без заслуг, 
За деньги вышедших в дворяне, в офицеры 
Из целовальников, из самых подлых слуг! 
В селе не знал бы я, что даже в храмах веры 
С смиренной харею, с двуличною душей, 
Во всеуслышанье вздыхая, лицемеры 
Смышляют обмануть и бога, и людей!" 
Но если б сверх того ты, сделавшись поэтом 
За тяжкие своих родителей грехи, 
Любил читать, читать, читать пред целым светом 
Посланья, басенки, водяные стихи, 
Где и без "абие" слов много бестолковых, 
Любил, и трепетал, чтоб ваксы и сельдей 
Купец не обернул сатирою твоей; 
Чтобы поэма в честь, во славу дел Петровых 
На полке не сгнила -- кус лакомый червей! 
Чтобы мессии в честь, настроя громку лиру, 
С Сурминым Клопштоку дерзнув идти вослед, 
Не написать, как он, на здравый смысл сатиру 
И в сумасшедших дом в жару не залететь, -- 
Тогда бы ты узнал, что тяжело поэту 
И русские стихи порядочно писать, 
Что надо быть, как я, бессовестну, чтоб свету 
Свой жалкий бред в стихах французских предлагать. 
О ты! который жил всегда со всеми в мире, 
Который никого в свой век не проклинал, 
Ты проклял бы и жизнь, и страсть играть на лире 
И Феба с музами в ад к дьяволу б послал! 

Теперь, мой друг! сравни, сообрази прилежно 
Быт барский хлопотный и тихий свой удел. 
Ты жизнь ведешь умно, спокойно, безмятежно, 
В крестьянстве быть всегда свободным ты умел; 
А я!.. о, верная примета сумасбродства! -- 
Свободный званием, но в самом деле раб, 
Раб честолюбия, раб страсти стихотворства, 
Я жадности писать сопротивляться слаб! 
Свобода не одно с испорченною волей -- 
Поверь: бедняк, как ты, стократно веселей, 
Стократ довольнее своей смиренной долей, 
Чем сонм философов, вельмож и богачей. 
Поверь... и Греция, и Рим тебе порукой, 
Сии невольники -- Эзоп и Эпиктет... 
Ах! я забыл, что ты не просвещен наукой, 
Что незнаком тебе республик древних свет... 
Но ты и в этом прав: с простым и добрым сердцем 
И с маленьким умом, довольным про себя, 
Как я желал бы быть таким, как ты, младенцем! 
Как рад бы я прийти учиться у тебя! 
Не зная римских прав, живешь в ладу с соседом; 
Без математики ты знаешь свой рубеж 
И, веры праотцев не искажая бредом, 
Постишься, молишься и тихо крест несешь. 
Не спрашиваешь ты Жан-Жака и Платона, 
Как целомудренно жену свою лобзать; 
Умеешь выполнить свой долг без Цицерона; 
Готов последний грош убогому отдать. 
Ты трезв, трудолюбив, спишь на пуку соломы; 
Работе, отдыху -- всему урочный час; 
С французской кухнею, с шампанским незнакомый, 
Ешь кашу русскую, пьешь в будни русский квас, 
А в праздник русское, а не заморско пиво. 
Зато и в пятьдесят ты бодр, румян в тягле, 
Зато вспахать тебе полнивы в день не диво; 
Зато не думаешь еще об костыле; 
Зато, мать судорог и дочь невоздержанья, 
Подагра твоего не посетит одра. 
Она пойдет искать великолепна зданья 
И ложа пышного, на коем доктора, 
Мигрени, колики и спазмы испытуют 
Терпенье богача; где совести укор 
И веры тайный глас впервые торжествуют 
И где наследников веселых полон двор. 
Тогда как ты, простяк, без страха, без томленья, 
С живою верою к могиле подойдешь 
И, дальний, трудный путь сверша, до воскресенья 
Простясь с домашними, приляжешь и заснешь! 
А мы... безумные с науками... но полно! 
Не всё, что на сердце лежит, пересказать! 
И так я час болтал без умолку, довольно! 
Мне время рифмы плесть -- тебе пора пахать! 

О русская земля, благословенна небом! 
Мать бранных скифов, мать воинственных славян! 
Юг, запад и восток питающая хлебом, -- 
Коль выспренний удел тебе судьбою дан! 
Твой климат, хлад и мраз, для всех других столь грозный, 
Иноплеменников изнеженных мертвит, 
Но крепку росса грудь питает и крепит. 
Твои растения не мирты -- дубы, сосны; 
Не злато, не сребро -- железо твой металл, 
Из коего куем мы плуги искривленны 
И то оружие, с которым сын твой стал 
Освободителем Европы и вселенны. 
Не производишь ты алмазов, жемчугов: 
Седой гранит, кремень -- твой драгоценный камень, 
В которых заключен струей текущий пламень, 
Как пламень мужества в сердцах твоих сынов. 

О русская земля! ты ввек не производишь 
Ни тигров яростных, ни алчных крови львов, 
Ни злых крамольников, страшнейших тех чудовищ. 
Нет, матерь! не твоей утробою рожден 
Сей лютый крокодил, короны похититель, 
Чертогов, алтарей, престолов сокрушитель, 
Не уважающий законов естества, 
Враг человечества, враг дерзкий божества, 
Которого рука полмира оковала 
И угрожать тебе неволею дерзала, 
Которого алчбе подлунный тесен круг! 
Твой росс есть ада враг, твой росс есть неба друг! 
Великосердая решительница споров 
Меж царствами земли! тобой рожден Суворов, 
Петр -- диво, Александр -- краса земных владык, 
И Задунайский вождь, и Крымский, и Чесменский, 
И громом свергший в ад денницу князь Смоленский. 

О, да прильпнет навек к гортани мой язык, 
Десная пусть рука моя меня забудет, 
Когда не ты, не честь твоя и слава будет 
О русская земля, отечество героев! 
С благоговением тебе дивится свет. 
Не драгоценностей ты ищешь среди боев, 
Не царства, не града прияла мздой побед, 
Но благодарность лишь единую стяжала 
И, лавроносная! едино удержала 
Из прав, присвоенных над слабыми мечом, 
Лишь право быть царям и царствам образцом 
Великодушия; народам показала, 
Как независимость и веру защищать, 
Как жизни не щадить, как смерть предпочитать 
Ярму железному, цепям позорным рабства. 
В сердцах сынов твоих пылает бранный жар, 
И пусть пылает он! еще один удар -- 
И идол сокрушен, наказано коварство 
И в преисподняя низвергнуто тиранство! 

О росс! вся кровь твоя отчизне -- довершай! 
Не Риму -- праотцам великим подражай. 
Смотри, перед тобой деяний их зерцало; 
Издревле мужество славян одушевляло: 
Царица скифская, рассеяв персиян, 
Несытого кровей главу отъемлет Кира; 
Опустошителю Персеполя и Тира 
Вещают их послы: "Богами скифам дан 
Плуг -- чтоб орать поля, меч -- биться за свободу; 
Будь другом, не врагом ты храброму народу. 
Женоподобных нет меж нами индиян; 
Нет тканей пурпурных, смарагдов, перл и злата -- 
Стрелами, копьями и бронями богата 
Лишь Скифская земля. Мужей увидишь здесь -- 
За независимость все, все мы ополчимся, 
Или смирим твою неистовую спесь, 
Иль ляжем все костьми, -- тебе ж не покоримся!" 
Мамай с ордой татар, как волк на верный лов, 
Зубами скрежеща, бежит из нырищ, гладный; 
Но, развернув хоругвь свободы, на врагов 
Димитрий с громами -- и варвар кровожадный 
Нашел не добычу, а вечный срам и смерть. 
Лев скандинавский, Карл, грозит Россию стерть, 
Мечтает увенчать себя бессмертной славой, 
Но погребает честь и гордость под Полтавой. 
Стремится Фридерик Европу возмутить, 
По воле править мнит вселенныя судьбою; 
Но равновесие меж царств восстановить 
С полками Салтыков едва выходит к бою -- 
И низложен других народов покоритель, 
Непобедимости исчезнула мечта. 
И се восстал еще ужаснейший губитель! 
И вновь обеты всех к тебе: "Гряди, спаситель! 
Гряди, о росс! вина такой войны свята; 
Но, возвратив покой отчизне, миру кровью, 
Над миром царствуй ты не ужасом -- любовью". 

Князь славы! именем народов и царей, 
Иноплеменничья избавившихся плена, 
Объемлю я твои священные колена -- 
О, будь благословен, верховный вождь вождей, 
Завоевавший гроб священный свободы, 
Расторгший рабства цепь и сокрушивший бич! 
Тебе со плесками воскликнули народы, 
Тебе звук арф, глас труб, торжеств и славы клич: 
Ты не отечества -- вселенныя спаситель! 

Уже, господствуя, Европу зря в цепях, 
В цареубийственных вращая скиптр руках, 
Играл судьбою царств коварный похититель; 
Уже, пронырствами и дерзостью велик, 
На троны возводил и низводил владык; 
Безверный потоптал законы и святыню, 
Мнил мир весь положить в безлюдную пустыню, 
Мнил видеть славы храм вдали уже отверст, 
Мнил свой поставить трон высоко, выше звезд. 

И тьмы тем, всадники, кони и колесницы, 
Тристаты и пешцы по манию десницы 
Готовы ринуться. Как сонмы вешних вод, 
Свирепые, сломив спасительный оплот, 
Уносят хижины и затопляют нивы, 
Пастух, оцепенев, зрит прежде край счастливый 
И плод рачения лет многих и трудов 
Добычей жалкою свирепости валов, -- 
Так галлов полчища несметны, нечестивы 
В Россию хлынули и полились в Москву. 
Успехом упоен, враг верит горделивый: 
"Росс склонит под ярмо позорное главу!" 
Но гибельны пути лукавы и строптивы; 
И справедливый бог не тако совещал -- 
Он перстом на тебя монарху указал. 
О, вид торжественный! о, зрелище прекрасно! 
Доверенностию полсвета окружен, 
Поник седым челом, коленопреклонен, 
Не в лыстех мужеских, не в силе войск ужасной, 
Не в конской крепости... слезящий взор простер, 
Ты в боге положил сердечно упованье 
И молишь, в бой идя за веру, за царя, 
Благословить твое святое начинанье. 

И не умедлил бог! кто сильный постоит? 
Ты стал в лице врагам, как ангел-истребитель: 
Все вспять! полки, вожди, сам мира победитель... 
Вослед им мразы, глад, отчаяние, стыд 
И твой губящий гром -- посол твоей десницы, 
Как вышнего глагол, несущий казнь для злых, 
От коего дрожит в основах мир своих; 
И где Сеннахериб? где кони, колесницы? 
Проклятый господом, исторгнут корень злых, 
И на распутиях их трупы воссмердели. 
Как жабы мерзкие, излезшие из блат. 
И россы цепи рвать германцев полетели: 
Ликуют небеса, и стонет мрачный ад. 

Теки, о исполин! рази, карай злодейство, 
Мир миру славными победами даруй 
И раны сограждан спокойством уврачуй. 
Да будет целый мир -- единое семейство! 
Да обнимаются, как братия, цари! 
Да встанут новые для Феба алтари! 
Под Александровой счастливою державой 
Дадут науки плод, искусства процветут; 
Тебе обязаны спокойствием и славой, 
Отчизне и тебе дань сердца принесут. 
Уже бессмертие от муз тебе готово: 
Векам провозгласит дела твои Платон, 
Хвалами возгремит об оных Цицерон, 
Созвездье в небесах откроет Гершель ново 
И именем твоим великим наречет; 
Рафаэль оживит твой образ на холстине, 
В меди и мраморе твой вид -- гроза гордыне. 
Я зрю: твой обелиск до облак восстает, 
И восседит орел полночный на вершине. 
Я слышу гласы лир: славнейшие певцы -- 
Державин, Дмитриев -- плетут тебе венцы; 
Коломбы росские вкруг света обтекают, 
Дела твои в концах вселенной возвещают, 
И имя славное твое из рода в род 
В благословениях к потомству перейдет.

Попалась мышь! Умри - спасенья никакого!
Ты грызть пришла здесь Дмитриева том,
Меж тем как у меня валялись под столом
Творения Хвостова.

Давыдов, витязь и певец 
Вина, любви и славы! 
Я слышу, что твои совсем 
Переменились нравы: 
Что ты шампанского не пьешь, 
А пьешь простую воду, 
И что на розовую цепь 
Ты променял свободу; 
Что ныне реже скачешь в клоб, 
В шумливые беседы, 
И скромные в семье своей 
Тебе вкусней обеды. 
Не завиваешь ты уса; 
Конь праздный в стойле тужит, 
И сабельная полоса 
За зеркало не служит. 
Вкруг кивера обвился плющ 
И всполз на верх султана; 
Паук раскинул сеть свою 
По сетке доломана. 
Вкруг двоеглавого орла 
Твоей блестящей шашки, 
Влетев в открытое окно, 
Порхают дерзко пташки. 
Заглядываю в тайный шкаф -- 
Он пуст: в печи Буянов, 
Гервасияда в камельке; 
Один певец Русланов 
Тихонько прячется в углу, 
Загорожен Бюффоном. 
И вместо прежних книг -- Руссо, 
И Кампе с Фенелоном, 
И Локка любишь ты читать. 
Из моралистов строгих 
Выписываешь в свой альбом, 
Но, чудное для многих, 
Открой мне таинство свое! 
Скажи, Шольёв наследник, 
Кто обратил тебя на путь? 

Кто -- славный проповедник, 
Или писатель -- Златоуст? 
Кто подал в помощь руку 
Закореневшему в грехах 
И объяснил науку 
Не у прелестниц записных 
На ложе сладострастья, 
Но в Целомудренной любви 
Искать прямого счастья? 
Нет! то не мог быть человек, 
Как мы же, земнородный, 
Уверен я, хотя бы он 
Мудрец был превосходный. 
Я слышу: ангел доброты 
К тебе с небес спустился 
И в виде грации младой 
С тобою обручился. 

Давыдов! правду говоря, 
Тебе бы за проказы 
Ветрану должно дать в жену 
И произвесть в Пролазы. 
Но ты не глуп, не подл, не крив, 
Грехи твои забыты, 
И верный ты, счастливый стал 
Супруг из волокиты. 
Любимец ветреных богов, 
Которые играли 
Тобой средь мира и боев, 
Довольно!.. днесь настали 
Блаженства тихого часы, 
Венере с Марсом смена: 
Из баловня богов сих ты 
Стал баловнем Гимена. 

Без лицемерства друг, без зависти писатель,
Враг вялых рифмачей, таланта почитатель,
В приятельском кругу стихов приятный чтец,
Терпения в трудах полезных образец,
Свободномыслящий поэт без своевольства
И молодых певцов советник без потворства,
О Гнедич! Дай и мне свой искренний совет!
Газетчик, журналист и записной поэт,
Стихи печатаю и рассылаю даром,
О детях не пекусь с таким усердным жаром.
Всхожу на чердаки к издателям просить,
Чтоб соизволили в журнал их поместить,
И сам их продаю и сам же покупаю;
Хвалить себя, хулить других я нанимаю;
Но славы не купил еще своим стихам,
Она, незваная, летит к другим певцам.

Или, с зоилами гордясь высокой связью,
Бросаю в авторов прославившихся грязью,
Как мышь, в твореньях их погрешностей ищу;
Ни опечатки им, ни точки не прощу.
Кричу: "Разбой! пожар!" над каждою безделкой:
Что мелко для других, то для меня не мелко.
На титул книги я, написанной с умом,
Нередко издаю ругательств целый том;
Над предисловием потею многи лета.
Довольно, если свет лишь похвалил поэта,
Чтоб мне казался слог его и вял, и груб;
Но громкая молва ни на одной из труб
О знаменитости моей не протрубила!
Рецензии мои ждет ранняя могила!

Иль в цех комических вступаю авторов:
Что день - то опера иль водевиль готов;
Что день - в афишах я, натиснутый, сияю;
Насильно публику смотреть себя сбираю.
Осмеиваю всех, кто смеет быть острей
И чьи стихи моих забавней и складней.
Явлюсь ли как творец или как преложитель,
Но образованный всегда зевает зритель.
Глас общий ценит в грош мои полсотни драм,
И знают многие о них из эпиграмм!
Злой _Вяземский_ мне сплел из них венок терновый.

А я в отчаяньи спешу на подвиг новый.
Сам об известности своей я хлопочу;
Сам в обществах о ней, как бешеный, кричу.
Бегу за Славою, летящей в колеснице,
Пою, держа покал напененный в деснице:
 "Таинственных могил и ранних не забудь
И сладострастнее к стихам бывалым будь!"
Но Слава от моих унылых песней дремлет
И оглушающим мольбам моим не внемлет.

_О Гнедич_! Научи, что делать мне с собой?
Как подружиться мне с стоустою молвой?
Как о стихах моих ее трубить заставить?
Чем можно мне блеснуть и чем себя прославить?
Пора, давно пора! Ах, время не стоит,
И прозу, и стихи, и нас оно умчит...
Что вижу? ты меня совсем не понимаешь,
И жизнь не по часам - по пользе ты считаешь,
И презираешь толк гонителей-невежд!
Быть может, ты и прав, что цвет своих надежд
К потомству позднему, в мир лучший переносишь
И Христа ради здесь венцов себе не просишь.
Ты враг тщеславия, а я покорный раб;
Дивлюсь тебе, хвалю, но вслед идти я слаб.
И много ль у тебя героев на примете,
Которые, терпя глупцов насмешки в свете,
Умели б похвалы безумцев презирать
И славы истинной с достоинством искать?

Муз благодатных славный любимец, владеющий лирой, 
Даром языков и грифелем Клии, Уваров! постыдно 
Великолепный российский язык, сладкозвучный и гибкий, 
Сделать рабом французской поэзии жалкой, нескладной, 
Рифмой одной отличенной от прозы. Не нам пресмыкаться! 
Льзя ль позабыть, что законные мы наследники греков? 
Нам с православием вместе науки они завещали -- 
И сохраним в чистоте наследное наше богатство! 
Усыновим богатый и полный Гомеров гексаметр, 
Разнообразнейший всех стихотворных древних размеров! 

Как невозможно в одежду младенца одеть великана, 
Углем и мелом сходно списать картину Вернета, 
Или Моца?ртов сонат рассказать в простом разговоре, 
Так невозможно александрийским стихом однозвучным 
В ходе, в падении стоп, в пресеченьи стиха, в сочетаньи 
Рифм, одинаким в течение целой пространной поэмы, 
Часто из нескольких песен и тысяч стихов состоящей, 
Выразить с тою же верностью, смелой в рисовке, в смешеньи 
Света и тени, и с тою же яркостью в красках, всю силу 
Чувств, всю возвышенность мыслей и блеск, которыми каждый 
Стих Илиады и каждый стих Энеиды сияет. 

Вспомни, Уваров! что пишет Вольтер к китайскому хану: 
Острый старик насмехается едко над варварским, странным 
Правилом их стихотворным, которое требует строго 
Двух шестистопных стихов и друг подле друга стоящих. 
Ежели верить Вольтеру: одна стихов половина 
Служит для смысла, другая же вечно только для рифмы, 
Так что легко, ничего в существе не теряя, французам 
Можно во всякой поэме стихов половину убавить. 

Участь русской державы и русской словесности сходны: 
Долго владычество чуждое Русь ярмом тяготило! 
Нас, несогласных, татары, быстро нахлынув, пленили; 
Россы, оковы татар разорвав, их самих оковали. 
Нам, не радевшим о чести народной, о славе престола, 
Дали сарматы царя и красной Москвой овладели. 
Иго сарматское сбросили мы; но, приняв от французов 
Моды и образ их мыслей, снова стали рабами. 
Галлы, тяжелую цепь наложа на поэзию нашу, 
Видя, что мы отступили от древних обычаев русских, 
Дать и царя своего и уставы свои возмечтали... 
Но орел встрепенулся, расторгнул железные путы, 
Крикнул германским орлам знакомым им голосом славы 
И, распустив могучие крылья, стал над Парижем. 

Наши поэты среднего века с умом и талантом: 
Славный князь Кантемир, Феофан, Симеон и Буслаев 
Правилам польской поэзии, с нашею столько несродной, 
Русский, способный ко всем измененьям, язык добровольно 
Поработили. И сам Ломоносов своею чредою 
Дань заплатил предрассудкам и мнению века 
Преобразитель словесности нашей пишет, об ней рассуждая, 
Что велелепнейшим метром, и звучным и самым способным 
Выразить скорость и тихость и страсти движенья, считает 
Он анапесты с ямбами. Но увлеченный примером 
Немцев, которых словесность была тогда в колыбели, 
Больше -- примером французов, дал преимущество ямбам, 
И в Петриаде своей подражает поэме Вольтера. 

Тщетно полезный муж Тредьяковский желал в Телемахе 
Истинный путь проложить российской эпической музе: 
Многоученый, он не имел дарований и вкуса, 
Нужных вводителю новой системы и новых законов. 
И Ломоносова гений, увенчанный лавром победы, 
Ямб освятил и заставил признать эпическим метром. 
И Херасков повлекся за ним -- слепой подражатель. 
И отважный Петров не посмел изобресть в Энеиде 
Нового, больше поэме приличного стопосложенья! 
И стихотворец, рожденный с талантом, Костров в Илиаде 
Ямб утомительный выбрал своим стихотворным размером! 
Сам подражатель Кострова, Гнедич уж несколько песен 
Переложил шестистопными русскими ямбами с рифмой. 
И восхищенный Вергилием и ослепленный Делилем, 
Юноша дерзкий, я перевел половину Георгик, 
Мысля, что рифмой и новым и лучшим размером украсил 
Песни Вергилия, коим в сладости нету подобных. 

Честь и слава тебе, Уваров, славный питомец 
Эллинских муз и германских! Ты, испытательно вникнув 
В стопосложение греков, римлян, славян и германцев, 
Первый ясно увидел несовершенство, и вместе 
Способ исправить наш героический стих, подражая 
Умным германцам, сбросившим иго рифмы гремушки, 
Освободившим слух свой от стука ямбов тяжелых. 
Я устыдился, бросил в камин свое земледелье; 
Начал поэму сию и новым, и, сколько возможно 
Мне было, к метру латинскому самым ближайшим размером. 

В самом деле, сличая ямб всегда одновидный 
С разнообразным и звучным гексаметром, вижу в последнем 
Больше, чем тридцать колен, перекатов в тоны из тонов: 
Можно возвысить свой стих и понизить; быстро промчаться 
Вихрем, кружащим с свистом и шумом по воздуху листья; 
Серной скакать с скалы на скалу, с камня на камень, 
Тихо ступать ступень с ступени по лестнице звуков. 

Пусть говорят галломаны, что мы не имеем спондеев! 
Мы их найдем, исчисляя подробно деяния россов: 
Галл, перс, прусс, хин, швед, венгр, турок, сармат и саксонец,-- 
Всех победили мы, всех мы спасли и всех охраняем. 

Мы их найдем, исчисляя прекрасные свойства монарха. 
Царь Александр щедр, мудр, храбр, тверд, быстр, скромен и сметлив. 
Хочешь ли видеть поле сраженья: пыль, дым, огнь, гром, 
Щит в щит, меч в меч, ядры жужжат, и лопают бомбы, 
Сгрянулись рати, брань закипела -- и кровь полилася. 
Хочешь ли видеть мирное поле под жатвой богатой, 
Слышать в гумне на току бой в лад цепов молотящих: 
Здесь сквозь доски пила визжит, зацепляясь зубами; 
Тут ковачи раз в раз бьют сталь, стуча молотами; 
Там раздается лай псов по мхам, по холмам, по долинам. 
Грянул перун -- и громкое эхо кругом прокатилось; 
Свистнул порывистый ветр, буграми вздулося море, 
Хлябь ревет и клокочет, огромные волны хлебещут, 
Ребра трещат в корабле и скрипят натручены скрепы. 
Руль раздроблен, и внезапно вал, на корабль набежавший, 
Перевернув его трижды, стремглав сшиб кормчего в бездну. 

Вот, Уваров! гекзаметр, которому дать не желают 
В русской империи права гражданства, законного права! 

Я не дивлюся нимало, что есть на святой Руси странные люди, 
Люди, которых упрямство ничем не преклонное губит: 
Знают они, что в осьмнадцать годов текущего века 
Русское царство в искусствах, в науках, в силе и славе, 
Как исполин, на столетие целое смело шагнуло; 
Но из упрямства на прежнем старом месте остались, 
Смотрят на вещи с той точки, с которой полвека смотрели, 
Верить никак не хотят, что время и опыт открыли 
Многое в ходе, в сложеньи вселенныя бывшее тайной; 
Мыслят, что всякая новость в правленьи, в науках, в искусствах 
Гибель и веры и нравов и царства ведет за собою. 
Проклят, по мнению их, всяк тот, кто, древних читая, 
Вздумает ввесть в поэзию нашу новые метры -- 
Он прослывет нечестивцем, не знающим бога и правды. 

Но признаюсь пред тобой: с удивлением слышу, что те же 
Наши великой ученостью в свете славные люди, 
Те просвещенные наши большие бояра, которым 
Прежде читал я старый свой перевод из Георгик, 
С жаром которые выше Делилева труд мой ценили, 
Ныне, когда им новый читаю, жалеют об рифмах. 
Часто, терпенье совсем потеряв, головою качая, 
Думаю: "Знать, у больших господ и... затеи большие!" 

С<перанский>, друг людей, полезный гражданин, 
Великий человек, хотя не дворянин! 
Ты славно победил людей несправедливость, 
Собою посрамил и барство и кичливость. 
Ты свой возвысил род; твой герб, твои чины 
И слава -- собственно тобой сотворены; 
Твои после тебя наследуют потомки 
Любовь к отечеству -- не титлы только громки. 
Однако же нельзя дворянство вздором счесть, 
Когда, с заслугами соединяя честь, 
Почтенный дворянин, блистая орденами, 
Быть хочет так, как ты, полезен нам делами. 
Дворянство помнит он лишь только для того, 
Чтобы достойным быть отличия сего; 
Заслуги праотцев своими умножает -- 
И честь их имени еще светлей сияет! 

Напротив, не могу я вытерпеть никак, 
Чтобы воспитанный французами дурак 
Чужим достоинством бесстыдно украшался 
И предков титлами пред светом величался. 
Пусть праотцев его сияет похвала, 
Пускай в истории бессмертны их дела, 
Пускай монархи им за верное служенье 
Пожаловали герб, дипломы в награжденье, -- 
Гербы и грамоты в глазах честных людей 
Гнилой пергамент, пыль, объедки от червей, 
Коль, предков славные являя нам деянья, 
В их внуке не возжгут к честям поревнованья; 
Когда без славных дел, тщеславием набит, 
Потомок глупый их в презренной неге спит, 
А между тем сей князь, боярин этот гордый, 
Надутый древнею высокою породой, 
Глядит, как будто он нас царством подарил 
И бог не из одной нас глины сотворил; 
Как будто с Минихом делил труды и славу 
Или с Суворовым взял гордую Варшаву. 
Неужли вечно мне глупца сего щадить? 
Однажды навсегда хочу его спросить: 
Скажи, о дивный муж, отличное творенье! 
Какие у людей животные в почтенье? 
Мы дорого ценим ретивого коня 
За то, что статен он, горяч, как пыл огня; 
За то, что никогда в бегу не утомлялся 
И на ристалище стократно отличался; 
Но будь Алфанов он или Баярдов внук, 
Да кляча по себе, -- тотчас сбывают с рук: 
Прощай почтение и к племени, и к роду! 
На нем тащат дрова или привозят воду. 
Зачем же хочешь ты слепить нас мишурой? 
Родня великим ты -- примеры пред тобой: 
Румянцев и Орлов -- среди громовых звуков; 
В посольстве -- князь Репнин, в сенате -- Долгоруков; 
Спаситель Еропкин от язвы, от врагов; 
Любители наук -- Шувалов, Муравьев; 
Херасков -- наш Гомер, воспевший древни брани, 
России торжество, падение Казани; 
Поэтов красота, вельможей образец, 
Державин -- славных битв, любви, богов певец: 
Он движет в нас сердца, златые движа струны; 
Он нежен, как любовь, и звучен, как перуны. 
К заслугам и честям премножество дорог! 
Наследник бабушкин и маменькин сынок, 
Не на одних словах -- будь барин самым делом; 
Великих сих мужей поставь себе примером: 
Будь честен, как они, -- и княжеством хвались; 
Полезен обществу -- и предками гордись; 
Пусть бабушка твоя от крови будет царской, 
А прародителем князь Курбский иль Пожарский, 
Хоть ты не внучек их, но можешь внучком слыть, -- 
Кто смеет Минина породой укорить? 
Но знай, что кто в дедах считает Геркулеса, 
Не должен быть ни трус, ни глупая повеса. 
Но ты не внемлешь мне! -- ты вечное пятно, 
Бесчестье праотцев. Я вижу то одно, 
Что ты дурак, подлец, бездельник благородный, 
От корня доброго гнилой сучок, негодный... 

Остановись, мой дух, в досаде на бояр; 
Ты слишком далеко простер сердечный жар! 
Со знатным будь всегда учтивее, скромнее, 
Смягчи же грубый глас, спроси его нежнее: 
"Как древность рода вы изволите считать?" 
-- "О! я за триста лет могу вам доказать, 
И доказательство так ясно и бесспорно: 
Дипломы, грамоты!.." -- "Помилуйте, довольно!" 
А кто поручится, коль сметь у вас спросить, 
Что не изволили прабабушки шалить 
Над знаменитыми своих супругов лбами, 
Простонародными украся их рогами? 
И не было ли встарь проворных молодцов, 
Которые у сих почтенных старичков 
Чистейшей крови ток в теченьи возмутили? 
Иль ваши праотцы других счастливей были 
И в длинный ряд веков, на грешной сей земли, 
В родство с Лаисами ни разу не вошли?.. 
Притом, как русскому, вам должно быть известно, 
Что местничество здесь нимало не совместно; 
Под скиптром благости для всех права даны: 
Полезные сыны отечеству равны, 
И самый древний род, богатое наследство 
Не есть отличное для службы царской средство. 
Но если как-нибудь, ошибкой или так 
И выйдет в знатный чин ленивец и дурак, 
Почтения к нему нимало не прибудет -- 
Он из простых глупцов глупцом чиновным будет. 

Отечество мое! ты будешь ввек цвести; 
Для всех сынов твоих отверстые пути 
К победе на бою, к трофеям после боя! 
Из бедного слуги соделал Петр героя, 
Который не родством, а сам собой блистал -- 
И выбор мудрого заслугой оправдал. 

Пускай же мальчики болтают и танцуют, 
Потомки воинов всю жизнь провальсируют; 
Пусть эти гордецы, без чести, без заслуг, 
Стараются набрать толпу большую слуг, 
Лакеев отличать ливрейными цветами 
И с ног до головы обшить их галунами -- 
Невежде нужно быть отличну от людей 
Кафтанов пестротой и статью лошадей; 
Но горькие плоды их старость ожидают, 
Презрение и смех на бал сопровождают. 
Меж тем, С<перанский>, ты, трудясь, как муравей, 
Чин знатный заслужил прилежностью своей; 
Твоею доблестью отечество гордится: 
Осмелится ль с тобой дворянский сын сравниться, 
Который газы лишь и фейерверки жжет 
Или на псарне жизнь прекрасную ведет? 
С<перанский>, ты наук, словесности любитель, 
От сильных слабому покров и защититель; 
Ты духом дворянин! трудися, продолжай, 
Вослед за Сюллием, за Кольбертом ступай; 
Не орденской звездой -- сияй ты нам делами; 
Превосходи других душою -- не чинами; 
Монарху славному со славою служи; 
Добром и пользою вселенной докажи, 
Что Александр к делам людей избрать умеет 
И ревностных сынов отечество имеет. 

Всего стихотворений: 11