Семен Яковлевич Надсон (1862-1887)

• Биография Семена Надсона
• Стихотворения Семена Надсона по темам
• Переводы стихотворений Семена Надсона на другие языки

Все стихотворения Семена Надсона на одной странице

- Оглавление -

   Ах, довольно и лжи и мечтаний!
Ты ответь мне, презренья ко мне не тая:
   Для кого эти стоны страданий,
   Эта скорбная песня моя?
Да, я пальцем не двинул — я лишь говорил,
   Пусть то истины были слова,
   Пусть я в них, как сумел, перелил,
Как я свято любил,
   Как горела в работе за мир голова,
   Но что пользы от них? Кто слыхал их — забыл.

Бледнеет летний день... Над пышною Невою,
Вдоль строгой линии гранитных берегов
Еще освещены янтарного зарею
Немые мраморы покинутых дворцов.
Но уж сады полны прохладой и тенями,
И к зыбкой пристани, по синей глади вод,
Как сказочный дракон, сверкающий глазами,
С огнями вдоль бортов причалил пароход.
Я этот час люблю. В столице опустелой
Есть грусть какая-то в такие вечера.

Блещут струйки золотые,
Озаренные луной;
Льются песни удалыя
Над поверхностью речной,
Чистый тенор запевает
"Как на Волге на реке",
И припевы повторяет
Отголосок вдалеке.
А кругом царит молчанье,
И блестящей полосой
Золотой зари сиянье
Догорает за рекой.

   Народное предание

За зеленым лесом зорька золотая
Гаснет, догорая алыми лучами;
С вышины лазурной ночка голубая
Смотрит вниз на землю звездами-очами,
Над рекой клубятся легкие туманы,
И бежит шалунья, нивы обвивая,
Пробуждая плеском сонные поляны,
Темный лес веселой струйкой оживляя.

Некогда над этой речкой голубою
Был боярский терем, мрачный и угрюмый.
Он стоял одетый зеленью густою,
Точно гордый витязь с затаенной думой.
На заре нередко тишина немая
Нарушалась песнью девичьей живою:
В тереме угрюмом, юность вспоминая,
Жил опальный кравчий с дочкой молодою.

Занятый мечтою о минувшем счастье,
Вспоминая сердцем прежние сраженья,
Нелегко боярин выносил ненастье,
Втайне ожидая царского прощенья.
Но года бежали - из Москвы нет вести,
Поседел боярин в горе и изгнаньи;
Постарел он в думе о боярской чести
И в глубоком, скрытом на душе, страданьи.

Между тем из прежней розовой малютки
Дочь его уж стала девушкой-красою.
На устах лукавых вечный смех да шутки,
Ясный взор сверкает жизнью молодою.
Чуть блеснет, бывало, зорька золотая
Над рекой, одетой утренним туманом,
Уж звенит и льется песня, не смолкая,
По лугам росистым и лесным полянам.

День пройдет в работе. Вечером ведется
Разговор про славу и былые брани.
Оживет боярин... сердце встрепенется,
Вспомнив про паденье и позор Казани.
Слушает Мария - грезы молодые
Битву ей рисуют яркими чертами...
А в окошко смотрят звезды золотые,
И луна сверкает бледными лучами.

За окном деревья, будто великаны,
Шевелят в раздумье темными ветвями;
Словно дым от пушек, белые туманы
Над рекой зеркальной носятся волнами.
И в ночном затишье слышатся ей звуки:
Стоны, плач, проклятья, страшный вопль страданья,
И порой как будто крик последней муки
За рекой раздастся в гробовом молчаньи.

С утром вновь смеются розовые губки,
И далёко слышны милый смех и шутки.
С утром - снова песни льются, не смолкая.
Так бежит неслышно молодость живая.
Уж пора и замуж отдавать Марию;
Загрустил боярин гордый и угрюмый
И не спал нередко ночи голубые,
Занятый всё той же неразлучной думой.

Часто проникало тайное сомненье
В грудь его больную злобною змеею:
Полно, не напрасно ль жаждет он прощенья,
Не забыт ли Брянский Русью и Москвою?
Может быть, другие стали там у трона;
Царский взор встречают, пьют из чаши царской;
Может быть, другие, царству оборона,
Сели в царской думе на скамье боярской?

Нет, не позабыты прежние сраженья,
Не забыт и Брянский, и гонец стрелою
В терем одинокий вестником прощенья
Прискакал однажды полночью глухою.
Ожил мрачный терем, - принялись за сборы,
Ожил и боярин и гонцу внимает:
Царь-де забывает старые раздоры
И тебя, боярин, снова призывает.

Рад боярин. Только дочь его Мария,
То узнав, поникла русой головою,
Как огнем, сверкнули глазки голубые
Горем и внезапной тайною тоскою.
Сердце молодое облилось в ней кровью,
Больно ей расстаться с тихою дубравой,
А еще больнее - с первою любовью,
С смелой, бесталанной головой кудрявой.

Уж давно в соседстве мелким дворянином
Жил Петруша Власов с матерью седою;
Жил он одиноко, скромным селянином,
Сам ходил по пашне за своей сохою.
Как слюбилась с парнем гордая Мария, -
Это знают только звезды золотые,
Звезды золотые, ноченьки глухие,
Да шалуньи-речки волны голубые.

И не видит Брянский, что ночной порою
Там, в светлице душной, тихо льются слезы,
И не знает Брянский, за кого с тоскою
В небеса несутся и мольбы и грезы.
Утомился Брянский и уснул глубоко.
Спит он и не знает, что его Мария
Убежать решилась от отца далеко
И покрыть позором волосы седые.

Злобно воет ветер, тучи нагоняя;
За угрюмым лесом дальний гром играет;
Уж давно погасла зорька золотая,
И седая полночь полог расстилает;
Из окна Марии нитью золотою
По волнам приветный огонек играет,
И давно Мария с тайною тоскою
Смотрит в сад и знака к бегству поджидает.

Каждый легкий шорох, каждое движенье -
Всё в ней вызывает муку ожиданья:
"Вот он... вот..."; но снова пролетит мгновенье,
И опять повсюду мертвое молчанье,
Только ветер с плачем шевелит ветвями
И кусты осоки над рекой качает,
Да река о берег мутными волнами
С безысходной грустью глухо ударяет.

Чу... хрустят и гнутся камыши речные,
Кто-то молодецки борется с волнами...
"Ты, Петруша?.." - тихо молвила Мария,
В темноту впиваясь робкими очами.
- "Я... скорее, Маша..." И на всё готовый
Ждал он, прислонившись. Жадно грудь дышала,
Полон был отваги взор его суровый,
И широкий ножик рученька сжимала.

Вот она... раскрылись жаркие объятья,
И уста слилися с нежными устами...
Вдруг во мгле глубокой раздались проклятья,
Глухо повторяясь дальними горами:
"Здравствуй, дочь! Не ждала гостя дорогого?..
Принимай и потчуй из руки дворянской!..
Принимай с почетом старика седого!.." -
Загремел, от злобы задыхаясь, Брянский.

Но уж было поздно: беглецы сокрылись!
Вот они безмолвно борются с волнами;
Вот кусты осоки тихо расступились,
И они исчезли, скрытые ветвями.
Он плывет за ними... старческой рукою
Волны-великаны смело рассекает...
Не доплыл боярин - скрылся под водою,
А над ним свой полог речка закрывает...

Из кустов прибрежных беглецы взирали,
Как погиб боярин, - но они и сами
В беспощадной битве силы потеряли;
Им не сладить снова с бурными волнами...
Между тем, разбужен криками ночными,
Ожил старый витязь - терем одинокий:
Закипел повсюду толками людскими,
Засиял огнями в темноте глубокой.

Над рекой собравшись тесною толпою,
Слуги рассуждали о беде великой:
Как бы лучше сладить с мачехой-судьбою,
Как поладить с речкой бурною и дикой.
Вдруг дворецкий вспомнил древнее преданье:
"Из воды возможно выкупить деньгами".
И сейчас же отдал слугам приказанье
Отворить подвалы ржавыми ключами.

По волнам мятежным лунный луч дробится,
И в кустах осоки гробовым рыданьем
Резкий ветер стонет и угрюмо злится,
Проносясь по листьям с тихим завываньем.
Заскрипели двери, сундуки с деньгами
Вынесли на берег; в волны голубые
Серебро со звоном падает горстями...
Глухо вторят звону струйки золотые...

Буря умолкает... речка голубая
Стихла понемногу грозными волнами,
И над ней, качаясь, тихо выплывает
Голова седая с мокрыми кудрями.
Вот и плечи видно... руки обнажились,
В серебристой пене борода мелькает...
Но опять седые волны расступились,
И река добычу скоро поглощает.

"Денег не хватило... больше нет спасенья..."
Над рекой рыдает бедная Мария,
Грудь ее волнует горе и мученья,
В голове мелькают мысли роковые:
"Я всему виною... я тебя убила... -
Шепчет дочь, поникнув в горе над водою. -
Там, в пучине влажной, там твоя могила...
Нет, я не расстанусь, мой отец, с тобою..."

И глухим рыданьем замер голос нежный.
Где ж она?.. Смотрите... вон она мелькает
Над пучиной темной, в пене белоснежной,
И в волнах угрюмых тихо исчезает.
Нет ее... Погибла бедная Мария!
Нет ее... Над нежной, русой головою
Глухо захлебнулись волны голубые
Влажной и холодной синей пеленою.

С той поры нередко полночью глухою
Над рекой слыхали тихие рыданья.
То боярин Брянский с дочкой молодою, -
Говорит народа робкое преданье, -
То боярин Брянский просит погребенья...
И спешит прохожий скорыми шагами
Прочь от страшной речки в мирное селенье
По тропинке, скрытой темными кустами.

Бывают дни, когда над хмурою землей
Сплошные облака стоят, не пролетая,
Туманной дымкою, как серой пеленой,
И рощи и луга тоскливо одевая;
Нет в воздухе игры причудливых лучей,
Рельефы сглажены, оттенки мутно слиты,
Даль как-то кажется и площе и тесней,
И волны озера дремотою повиты.

И вдруг как будто вздох раздастся и замрет,
И ветер налетит порывистый и крепкий,
И крылья мельницы со скрипом повернет,
И бросит пыль в глаза, и заволнует ветки...
Разорван полог туч!.. Каким-то волшебством
Природа красками мгновенно расцветилась,
И в вышине, в просвет, и блеском и теплом
Небесная лазурь, сверкая, заструилась...

Так в дни уныния и будничных забот
Порывом в грудь певца слетает вдохновенье
И озаряет мир, и будит, и зовет, -
Зовет идти во храм и совершить служенье.
Разорван полог туч. Душа потрясена,
И жизнь уж не томит бесцветной пустотою, -
Нет, в ней открылась мысль, блеснула глубина
И веет истиной, добром и красотою!..

Быть может, их мечты - безумный, смутный бред
И пыл их - пыл детей, не знающих сомнений,
Но в наши дни молчи, неверящий поэт,
И не осмеивай их чистых заблуждений;
Молчи иль даже лги: созрев, их мысль найдет
И сквозь ошибки путь к сияющей святыне,
Как путь найдет ручей с оттаявших высот
К цветущей, солнечной, полуденной долине.

Довольно жалких слез!.. И так вокруг тебя
Отчаянье и стон... И так тюремной двери
Не замолкает скрип, и родина, любя,
Не может тяжкие оплакивать потери...

Когда в минуты вдохновенья
Твой светлый образ предо мной
Встает, как чудное виденье,
Как сон, навеянный мечтой,
И сквозь туман его окраски
Я жадным взором узнаю
Твои задумчивые глазки
И слышу тихое "люблю",
-
Я в этот миг позабываю,
Что я мечтою увлечен,
За счастье призрак принимаю,
За правду принимаю сон.
Нет и следа тоски и муки;
Восторг и жизнь кипят в груди,
И льются, не смолкая, звуки
Горячей песнею любви.
И грустно мне, когда виденье
Утонет в сумраке ночном,
И снова желчь и раздраженье
Звучат в стихе моем больном.
Яд тайных дум и злых сомнений
Опять в груди кипит сильней,
И мрачных песен мрачный гений
Владеет лирою моей.

К тебе, Кавказ, к твоим сединам,
К твоим суровым крутизнам,
К твоим ущельям и долинам,
К твоим потокам и рекам,
Из края льдов — на юг желанный,
В тепло и свет — из мглы сырой
Я, как к земле обетованной,
Спешил усталый и больной.

Я слышал шум волны нагорной,
Я плачу Терека внимал,
Дарьял, нахмуренный и черный,
Я жадным взором измерял,
И сквозь глухие завыванья
Грозы — волшебницы седой —
Звенел мне, полный обаянья,
Тамары голос молодой.

Я забывался: предо мною
Сливалась с истиной мечта...
Давила мысль мою собою
Твоя немая красота...
Горели очи, кровь стучала
В виски, а бурной ночи мгла
И угрожала, и ласкала,
И опьяняла, и звала...

Как будто с тройкой вперегонку
Дух гор невидимо летел
И то, отстав, смеялся звонко,
То песню ласковую пел...
А там, где диадемой снежной
Казбек задумчивый сиял,
С рукой подъятой ангел нежный,
Казалось, в сумраке стоял...

И что же? Чудо возрожденья
Свершилось с чуткою душой,
И гений грез и вдохновенья
Склонился тихо надо мной.
Но не тоской, не злобой жгучей,
Как прежде, песнь его полна,
А жизнью, вольной и могучей,
Как ты, Кавказ, кипит она...

Серебристо-бледна и кристально ясна
Молчаливая ночь над широкой рекой.
И трепещет волна, и сверкает волна,
И несется и вьется туман над волной.
Чутко дремлют сады, наклонясь с берегов,
Ярко светит луна с беспредельных небес,
Воздух полн ароматом весенних цветов,
Мгла полна волшебством непонятных чудес.
Что там видно вдали, что в тумане скользит,
Чьи дрожащие крылья блестят над водой?
То не чайка белеет, то лодка летит,
Вьется лентою след за высокой кормой.
Вдоль бортов протянулись гирлянды цветов,
Стройно движутся весла в девичьих руках,
И торжественный хор молодых голосов
Замирает и гаснет в воздушных струях...
Громче, песня! [В ней слышен не страсти] призыв,
Не мятежные стоны греховных людей, -
В ней восторги молитвы и чистый порыв
В царство вечного счастья и вечных лучей!
Кто ж вы, чудные девы? Откуда ваш путь?
Все вы в белых нарядах и в ярких цветах!
Та поникла в раздумье к подруге на грудь,
А другая - со звонкою лютней в руках...
Вдруг согласный напев оборвался и стих,
В светлых взглядах певиц отразился испуг,
И замолкли созвучия струн золотых,
И упали послушные весла из рук.
Там, где выдался берег отлогой косой...

В саду, куда люблю спасаться я порой
От вечной суеты и грохота столицы,
Чтоб шепот пышных лип услышать над собой
Да мирно помечтать, о чем щебечут птицы, -
Нередко в зелени густых его аллей,
Вкруг берега пруда идущих полукругом,
Встречаю я толпу играющих детей,
И кое с кем из них уж стал горячим другом.
Меж них есть у меня любимица одна,
Подросток-девочка; мы с ней толкуем много...
Боюсь, что бедная едва ли не больна, -
Уж слишком взгляд ее горит не детски строго
И слишком грустен он. Задумчива, бледна,
Она веселых игр и шума избегает...

В такие дни и песня не поется,
   И дело валится из рук;
И только чувствуешь, что грудь
                    на части рвется
От тяжких дум и тяжких мук!..
   Ни проблеска кругом...

В тени задумчивого сада,
Где по обрыву, над рекой,
Ползет зеленая ограда
Кустов акации густой,
Где так жасмин благоухает,
Где ива плачет над водой,—
В прозрачных сумерках мелькает
Твой образ стройный и живой.

Кто ты, шалунья,— я не знаю,
Но милым песням на реке
Я часто издали внимаю
В моем убогом челноке.
Они звенят, звенят и льются
То с детской верой, то с тоской,
И звонким эхом раздаются
За неподвижною рекой.

Но чуть меня ты замечаешь
В густых прибрежных камышах,
Ты вдруг лукаво замолкаешь
И робко прячешься в кустах;
И я, в глуши сосед случайный
И твой случайный враг и друг,
Люблю следить с отрадой тайной
Твой полный грации испуг.

Не долог он: пройдет мгновенье —
И вновь из зелени густой
Твое серебряное пенье
Летит и тонет за рекой.
Мелькнет кудрявая головка,
Блеснет лукавый, гордый взор —
И всё поет, поет плутовка,
И песням вторит синий бор.

Стемнело... Зарево заката
Слилось с лазурью голубой,
Туманной дымкой даль объята,
Поднялся месяц над рекой;
Кустов немые очертанья
Стоят как будто в серебре,—
Прощай, — до нового свиданья
И новых песен на заре!..

            1

В тине житейских волнений,
В пошлости жизни людской
Ты, как спасающий гений,
Тихо встаешь предо мной.
Часто в бессонные ночи,
Полный тоски и любви,
Вижу я ясные очи,
Чудные очи твои;
Слышу я речи святые,
Чувствую ласки родные, -
И, утомленный, больной,
Вновь оживаю душой,
И, от борьбы отдыхая,
Снова готовый к борьбе,
Сладко молюсь я, рыдая,
С светлой мечтой о тебе.

            2

Пусть ты в могиле зарыта,
Пусть ты другими забыта -
Да, ты для них умерла!..
Но для меня - ты живая,
Ты из далекого рая
К брату на помощь пришла.
Сердце ль изноет от муки,
Руки ль устанут в борьбе, -
Эти усталые руки
Я простираю к тебе.
Где ты? Откликнись, родная!
И на призыв мой больной
Ты, как бывало, живая
Тихо встаешь предо мной.

            3

Кудри упали на плечи,
Щечки румянцем горят,
Светлые, тихие речи
Страстною верой звучат:
"Милый, не падай душою,
Знай, что настанет пора -
И заблестит над землею
Зорька любви и добра.
Правда, свобода и знанье
Станут кумиром людей,
И в беспредельном сияньи
Будет и сердцу теплей..."

        На берег радостный выносит
        Мою ладью девятый вал.
                            Пушкин

Вот наш старый с колоннами серенький дом,
   С красной крышей, с массивным балконом.
Барский сад на просторе разросся кругом,
И поля, утопая во мраке ночном,
   С потемневшим слились небосклоном.

По полям, извиваясь блестящей струей,
   Льется речка студеной волною,
И беседка, одетая сочной листвой,
Наклонясь над лазурной ее глубиной,
   Отражается гладью речною.

Тихо шепчет струя про любовь и покой
   И, во мраке звеня, замирает,
И душистый цветок над кристальной струей,
Наклонившись лукавой своей головой,
   Нежным звукам в раздумье внимает.

Здравствуй, родина-мать! Полный веры святой,
   Полный грез и надежды на счастье,
Я покинул тебя - и вернулся больной,
Закаленный в нужде, изнуренный борьбой,
   Без надежд, без любви и участья.

Здравствуй, родина-мать! Убаюкай, согрей,
   Оживи меня лаской святою,
Лаской глуби лесной, лаской темных ночей,
Лаской синих небес и безбрежных полей,
   Соловьиною песнью живою.

Дай поплакать хоть раз далеко от людей,
   Не боясь их насмешки жестокой,
Отдохнуть на груди на зеленой твоей,
Позабыть о загубленной жизни моей,
   Полной муки и грусти глубокой.

Не презирай толпы: пускай она порою
Пуста и мелочна, бездушна и слепа,
Но есть мгновенья, когда перед тобою
Не жалкая раба с продажною душою,
А божество - толпа, титан - толпа!..
Ты к ней несправедлив: в часы ее страданий,
Не шел ты к ней страдать.... Певец ее и сын,
Ты убегал ее проклятий и рыданий,
Ты издали любил, ты чувствовал один!...
Приди же слиться с ней; не упускай мгновенья,
Когда болезненно-отзывчива она,
Когда от пошлых дел и пошлого забвенья
Утратой тяжкою она потрясена!..

В тот тихий час, когда неслышными шагами
Немая ночь взойдет на трон свой голубой
И ризу звездную расстелет над горами,-
     Незримо я беседую с тобой.

Душой растроганной речам твоим внимая,
Я у тебя учусь и верить и любить,
И чудный гимн любви - один из гимнов рая
     В слова стараюсь перелить.

Но жалок робкий звук земного вдохновенья:
Бессилен голос мой, и песнь моя тиха,
И горько плачу я - и диссонанс мученья
     Врывается в гармонию стиха.

В узком овраге прохлада и тень,
Звонко по камням струится ручей,
Чуть пробивается блестками день
Сквозь кружевные покровы ветвей.
Вьются стрекозы над свежей водой,
И в полумраке, царящем кругом,
Пахнет какой-то душистой травой...

Верь в великую силу любви!..
Свято верь в ее крест побеждающий,
В ее свет, лучезарно спасающий,
Мир, погрязший в грязи и крови,
Верь в великую силу любви!

«Верь,— говорят они,— мучительны сомненья!
С предвечных тайн не снять покровов роковых,
Не озарить лучом желанного решенья
Гнетущих разум наш вопросов мировых!»
Нет,— верьте вы, слепцы, трусливые душою!..
Из страха истины себе я не солгу,
За вашей жалкою я не пойду толпою —
И там, где должен знать,— я верить не могу!..
Я знать хочу, к чему с лазури небосвода
Льет солнце свет и жизнь в волнах своих лучей,
Кем создана она — могучая природа,—
Твердыни гор ее и глубь ее морей;
Я знать хочу, к чему я создан сам в природе,
С душой, скучающей бесцельным бытием,
С теплом любви в душе, с стремлением к свободе,
С сознаньем сил своих и с мыслящим умом!
Живя, я жить хочу не в жалком опьяненьи,
Боясь себя «зачем?» пытливо вопросить,
А так, чтоб в каждом дне, и в часе, и в мгновеньи
Таился б вечный смысл, дающий право жить.
И если мой вопрос замолкнет без ответа,
И если с горечью сознаю я умом,
Что никогда лучом желанного рассвета
Не озарить мне мглы, чернеющей кругом,—
К чему мне ваша жизнь без цели и значенья?
Мне душно будет жить, мне стыдно будет жить,—
И, полный гордости и мощного презренья,
Цепь бледных дней моих, без слез и сожаленья,
Я разом оборву, как спутанную нить!..

Вечерело... Солнце в блеске лучезарном
Медленно садилось за зубцами леса;
С отблеском заката трепетно-янтарным
Уж боролась ночи хмурая завеса.
Набегали тучи. Глухо рокотало
Озеро, волнуя вспененные воды,
И у скал прибрежных тяжело вздыхало,
Словно чуя близость гневной непогоды!..

Была пора, - мы в жизнь вступали
Могучей, твердою стопой:
Сомненья злые не смущали
Тогда наш разум молодой.
Мы детски веровали в счастье,
В науку, в правду и людей,
И смело всякое ненастье
Встречали грудью мы своей.
Мечты нас гордо призывали
Жить для других, другим служить,
И все мы горячо желали
Небесполезно жизнь прожить.
Мы думали, что близко время,
Когда мы всюду свет прольем,
Когда цепей тяжелых бремя
Мы с мысли скованной сорвем,
Когда, как дивное сиянье,
Блеснут повсюду над землей
Свобода, честность, правда, знанье
И труд, высокий и святой.
Мы выходили на дорогу
С желаньем пользу принести,
И достигали понемногу
До края нашего пути;
Мы честно шли, и от начала
Вплоть до заката наших дней
Звучал нам голос идеала:
"Вперед за мир и за людей!"

Но годы те давно промчались;
Жизнь шла обычной чередой -
И с прошлым мы навек расстались
И жизнью зажили иной.
Забыли мы свои желанья:
Они прошли для нас, как сны,
И наши прошлые мечтанья
Нам стали странны и смешны.
Мы входим в мир, всё отрицая,
Без жажды пользу приносить;
Наш пошлый смех, не понимая,
Готов всё светлое клеймить:
Зовем мы предрассудком чувство,
В груди у нас сомнений ад,
Сорвав венец златой с искусства,
Мы увенчали им разврат.
И, грязь презрения бросая
В тех, кто силен еще душой,
Проходим жизнь мы, попирая
Святыню дерзкою ногой!..

Проснись же тот, в чьем сердце живы
Желанья лучших, светлых дней,
Кто благородные порывы
Не заглушил в душе своей!..
Иди вперед к заре познанья,
Борясь с глубокой мглой ночной,
Чтоб света яркое сиянье
Блеснуло б снова над землей!..

Вперед, забудь свои страданья,
Не отступай перед грозой,-
Борись за дальнее сиянье
Зари, блеснувшей в тьме ночной!
Трудись, покуда сильны руки,
Надежды ясной не теряй,
Во имя света и науки
Свой частный светоч подымай!
Пускай клеймят тебя презреньем,
Пускай бессмысленный укор
В тебя бросает с озлобленьем
Толпы поспешный приговор;
Иди с любящею душою
Своею торною тропой,
Встречая грудью молодою
Все бури жизни трудовой.
Буди уснувших в мгле глубокой,
Уставшим - руку подавай
И слово истины высокой
В толпу, как светлый луч, бросай.

Вы смущены... такой развязки
Для ежедневной старой сказки
Предугадать вы не могли,—
И, как укор, она пред вами
Лежит, увитая цветами...
Не плачьте ж — поздними слезами
Не вырвать жертвы у земли!

Гаснет жизнь, разрушается заживо тело,
Злой недуг с каждым днем беспощадней томит
И в бессонные ночи уверенно-смело
Смерть в усталые очи мне прямо глядит.
Скоро труп мой зароют могильной землею,
Скоро высохнет мозг мой и сердце замрет.
И поднимется густо трава надо мною,
И по мертвым глазам моим червь поползет...
И решится загадка, томившая душу,
Что там ждет нас за тайной плиты гробовой...
Скоро-скоро!.. Но я малодушно не трушу
И о жизни не плачу с безумной тоской...

        Посвящается Н. М. Д.

Где ты? Ты слышишь ли это рыданье,
Знаешь ли муку бессонных ночей?..
Где ты? Откликнись на стон ожиданья,
Черные думы улыбкой рассей...

Где ты? Откликнись - и песню проклятья
Светлою песней любви замени...
Страстной отравой и негой объятья
Жгучее горе, как сон, прогони!..

Нету ответа... толпа без участья
Мимо проходит обычной тропой,
И на могиле разбитого счастья
Плачу один я с глубокой тоской...

Глядит! он с ума меня сводит - бесстрастный,
Холодный, пытливо-внимательный взор.
Порой позабудешься грезой прекрасной,
Припомнишь родимого поля простор,
Деревню родную, над дремлющей нивой...

Горячее солнце так ласково греет,
Так мирно горит голубой небосвод,
Что сердце невольно в груди молодеет
И любит, как прежде, и верит и ждет.

Мне снилось вечернее небо
И крупные звезды на нем,
И бледно-зеленые ивы
Над бледно-лазурным прудом,
И весь утонувший в сирени
Твой домик, и ты у окна,
Вся в белом, с поникшей головкой,
Прекрасна, грустна и бледна…

Ты плакала… Светлые слезы
Катились из светлых очей,
И плакали гордые розы,
И плакал в кустах соловей.
И с каждою новой слезою
Внизу, в ароматном саду,
Мерцая, светляк загорался
И небо роняло звезду.

Да, хороши они, кавказские вершины,
В тот тихий час, когда слабеющим лучом
Заря чуть золотит их горные седины
И ночь склоняется к ним девственным челом.
Как жрицы вещие, объятые молчаньем,
Они стоят в своем раздумье вековом,
А там, внизу, сады кадят благоуханьем
Пред их незыблемым гранитным алтарем;
Там — дерзкий гул толпы, объятой суетою,
Водоворот борьбы, сомнений и страстей,—
И звуки музыки над шумною Курою,
И цепи длинные мерцающих огней!..

Но нет в их красоте знакомого простора:
Куда ни оглянись — везде стена хребтов,—
И просится душа опять в затишье бора,
Опять в немую даль синеющих лугов;
Туда, где так грустна родная мне картина,
Где ветви бледных ив склонились над прудом,
Где к гибкому плетню приникнула рябина,
Где утро обдает осенним холодком...
И часто предо мной встают под небом Юга,
В венце страдальческой и кроткой красоты,
Родного Севера — покинутого друга —
Больные, грустные, но милые черты...

Да, это было все... Из сумрака годов
Оно и до сих пор мне веет теплотою
С измявшихся страниц забытых дневников
И с каменной плиты, лежащей над тобою...
Да, это было все: горел твой ясный взор,
Звенел твой юный смех, задорный и беспечный,
И смерть все отняла, подкравшись к нам, как вор,
Все уничтожила с враждой бесчеловечной.
[Года прошли,— но я не в силах оторвать
Души моей больной от старины заветной!
Угасший, бедный друг, где мне тебя искать?
Как снова услыхать твой голос мне приветный?
Ведь я люблю еще, ведь я, как прежде, твой!
Откликнись, отзовись... томиться нету силы,—
Откликнись, отзовись, иль пусть и надо мной
Опустится плита зияющей могилы.
От тяжких дум моя пылает голова,
От скорби рвут мне грудь свинцовые рыданья...
Кому их высказать?.. Как жалки вы, слова,
Как ты безжалостна, змея воспоминанья!]

Давно в груди моей молчит негодованье.
Как в юности, не рвусь безумно я на бой.
В заветный идеал поблекло упованье,
И, отдаленных гроз заслышав громыханье,
Я рад, когда они проходят стороной.

Их много грудь о грудь я встретил, не бледнея.
Я прежде не искал,— я гордо ждал побед.
Но ближе мой закат — и сердце холоднее,
И встречному теперь я бросить рад скорее
Не дерзкий зов на бой, а ласковый привет.

Я неба на земле искать устал... Сомненья
Затмили тучею мечты минувших дней.
Мне мира хочется, мне хочется забвенья.
Мой меч иззубрился, и голос примиренья
Уж говорит со мной в безмолвии ночей.

       Отрывок

             1

«Взгляни, как спокойно уснула она,
   На щечках — румянец играет,
В чертах — не борьба роковая видна,
   Но тихое счастье сияет.
Улыбка на сжатые губы легла,
   Рассыпаны косы волнами,
Опущены веки, и мрамор чела
   Увит полевыми цветами...
Вокруг погребальное пенье звучит,
   Вокруг раздаются рыданья,
И только она безмятежно лежит,
   Ей чужды тоска и страданья.
Душа её там, где любовь и покой,
   Где нет ни тревог, ни сомнений,
Ни горькой и жгучей печали людской,
   Ни страстных людских наслаждений...
Она отдыхает! О чем же рыдать?
   Пусть смолкнут на сердце рыданья,
И будем трудиться, бороться и ждать,
   Пока не наступит свиданье!»

             2

«О, если б в свиданье я веровать мог,
   О, если б я знал, что над нами
Царит справедливый, всевидящий Бог
   И нашими правит судьбами!
Но вера угасла в усталой груди;
   В ней нет благодатного света —
И призраком грозным встает впереди
   Борьба без любви, без привета!..
Напрасно захочет душа отдохнуть
   И сладким покоем забыться;
Мне некому руку в тоске протянуть,
   Мне некому больше молиться!..
Она не проснется... она умерла,
   И в сумрак суровой могилы
Она навсегда, навсегда унесла
   И веру и гордые силы...
Оставь же — и дай мне поплакать над ней,
   Поплакать святыми слезами,—
Я плачу над жизнью разбитой моей,
   Я плачу над прошлыми снами!..»

День что-то хмурится... Над пасмурной землею
Повисли облака туманною грядою,
Но в чутком воздухе царят теплынь и тишь:
Не колыхнется лист черемухи душистой,
Не вздрогнет озеро струею серебристой,
Не прошуршит над ним береговой камыш.
[И в сердце та же тишь: ни скорби,
                         ни сомненья,—
Жизнь точно замерла в измученной груди,
И ангел тихих снов и светлого забвенья
Мне шепчет голосом любви и примиренья:
«Не рвись, дитя, вперед — не лучше впереди!»
Мне сладко дремлется... Как люльку колыхает
Волна кристальная отплывший мой челнок...
Я уронил весло... Грудь тихо отдыхает...
И слышу я, как рябь за рябью набегает,
Как черный шмель, жужжа, садится на цветок.]

Дитя столицы, с юных дней
Он полюбил ее движенье,
И ленты газовых огней,
И шумных улиц оживленье.

Он полюбил гранит дворцов,
И с моря утром ветер влажный,
И перезвон колоколов,
И пароходов свист протяжный.

Он не жалел, что в вышине
Так бледно тусклых звезд мерцанье,
Что негде проливать весне
Своих цветов благоуханье;

Что негде птицам распевать,
Что всюду взор встречал границы,—
Он был поэт и мог летать
В своих мечтах быстрее птицы.

Он научился находить
Везде поэзию — в туманах,
В дождях, не устающих лить,
В киосках, клумбах и фонтанах

Поблекших городских садов,
В узорах инея зимою,
И в дымке хмурых облаков,
Зажженных [зимнею] зарею...

Довольно я кипел безумной суетою,
Довольно я сидел, склонившись за трудом.
Я твой, родная глушь, я снова твой душою,
Я отдохнуть хочу в безмолвии твоем!..
Не торопись, ямщик,- дай надышаться вволю!..
О, ты не испытал, что значит столько лет
Не видеть ни цветов, рассыпанных по полю,
Ни рощи, пеньем птиц встречающей рассвет!
Не радостна весна средь омута столицы,
Где бледный свод небес скрыт в дымовых клубах,
Где задыхаешься, как под плитой гробницы,
На тесных улицах и в каменных домах!
А здесь - какой простор! Как весело ныряет
По мягким колеям гремящий наш возок,
Как нежно и свежо лесок благоухает,
Под золотом зари березовый лесок...
Вот спуск... внизу ручей. Цветущими ветвями
Душистые кусты поникли над водой,
А за подъемом даль, зелеными полями
Раскинувшись, слилась с небесной синевой.

Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат,
   Кто б ты ни был, не падай душой.
Пусть неправда и зло полновластно царят
   Над омытой слезами землей,
Пусть разбит и поруган святой идеал
   И струится невинная кровь,-
Верь: настанет пора - и погибнет Ваал,
   И вернется на землю любовь!

Не в терновом венце, не под гнетом цепей,
   Не с крестом на согбенных плечах,-
В мир придет она в силе и славе своей,
   С ярким светочем счастья в руках.
И не будет на свете ни слез, ни вражды,
   Ни бескрестных могил, ни рабов,
Ни нужды, беспросветной, мертвящей нужды,
   Ни меча, ни позорных столбов!

О мой друг! Не мечта этот светлый приход,
   Не пустая надежда одна:
Оглянись,- зло вокруг чересчур уж гнетет,
   Ночь вокруг чересчур уж темна!
Мир устанет от мук, захлебнется в крови,
   Утомится безумной борьбой -
И поднимет к любви, к беззаветной любви,
   Очи, полные скорбной мольбой!..

Что сталось с голубкой моей дорогой,
   С веселою птичкой моей?
Как жемчуг, по щечкам слеза за слезой
   Бежит из поникших очей;
Вся книга закапана в горьких слезах,
   Конца им, непрошеным, нет.
Не стыдно ли плакать, как дети впотьмах,
   Невестой, в пятнадцать-то лет!
Кто, дерзкий, родную мою оскорбил?..

Душа наша - в сумраке светоч приветный.
Шел путник, зажег огонек золотой,-
И ярко горит он во мгле беспросветной,
И смело он борется с вьюгой ночной.
Он мог бы согреть - он так ярко сияет,
Мог путь озарить бы во мраке ночном,
Но тщетно к себе он людей призывает,-
В угрюмой пустыне все глухо кругом...

Если душно тебе, если нет у тебя
     В этом мире борьбы и наживы
Никого, кто бы мог отозваться, любя,
     На сомненья твои и порывы;
Если в сердце твоем оскорблен идеал,
     Идеал человека и света,
Если честно скорбишь ты и честно устал,—
     Отдохни над страницей поэта.

В стройных звуках своих вдохновенных речей,
     Чуткий к каждому слову мученья,
Он расскажет тебе о печали твоей,
     Он расскажет, как брат, без глумленья;
Он поднимет угасшую веру в тебе,
     Он разгонит сомненья и муку
И протянет тебе, в непосильной борьбе,
     Бескорыстную братскую руку...

Но умей же и ты отозваться душой
     Всем, кто ищет и просит участья,
Всем, кто гибнет в борьбе, кто подавлен нуждой,
     Кто устал от грозы и ненастья.
Научись беззаветно и свято любить,
     Увенчай молодые порывы,—
И тепло тебе станет трудиться и жить
     В этом мире борьбы и наживы.

Если любить — бесконечно томиться
Жаждой лобзаний и знойных ночей,—
Я не любил — я молился пред ней
Так горячо, как возможно молиться.
Слово привета на чистых устах,
Не оскверненных ни злобой, ни ложью,
Всё, что, к ее преклоненный подножью,
Робко желал я в заветных мечтах...
Может быть, тень я любил: надо мной,
Может быть, снова б судьба насмеялась
И оскверненное сердце бы сжалось
Новым страданьем и новой тоской.
Но я устал... Мне наскучило жить
Пошлою жизнью; меня увлекала
Гордая мысль к красоте идеала,
Чтоб, полюбив, без конца бы любить...

Если ты друг - дай мне руку, отрадней вдвоем
Честно бороться за общее братское дело.
Если ты враг - будь открытым и смелым врагом,
Грозный твой вызов приму я открыто и смело.
Если же ты равнодушен...

Есть бездна мрачная, та бездна - отрицанье;
Не опускай пред ней испуганных очей
И с твердостью спустись со светочем познанья
В холодный, мертвый мрак, блуждающий по ней
Ты много ужасов увидишь пред собою
И много светлых грез навеки разобьешь,
И, может быть, не раз, поникнув головою,
Ты миг рождения сурово проклянешь!
Но не робей, - иди до дна, не уставая,
Забыв, что над тобой, нарядна и ясна,
Царит в цветах весна, я жизнь шумит, играя,
И движется толпа, и шепчется волна...
И вот уж ты на дне... Как грустны, как унылы
Отвесы черных скал, стоящие кругом,
Как мрак вокруг глубок - свинцовый мрак могилы..

Есть скорбь прекрасная... Она, как пламя, жжет
И, как любовница, в объятиях сжимает,
И сколько гордых дум в душе тогда встает,
Как горячо она, как страстно презирает!..

Есть страданья ужасней, чем пытка сама,-
Это муки бессонных ночей,
Муки сильных, но тщетных порывов ума
На свободу из тяжких цепей.
Страшны эти минуты душевной грозы:
Мысль немеет от долгой борьбы,
А в груди - ни одной примиренной слезы,
Ни одной благодатной мольбы!..
Тайна, вечная, грозная тайна томит
Утомленный работою ум,
И мучительной пыткою душу щемит
Вся ничтожность догадок и дум...
Рад бежать бы от них,- но куда убежать?
О, они не дадут отдохнуть
И неслышно закрадутся в душу, как тать,
И налягут кошмаром на грудь;
Где б ты ни был,- они не оставят тебя
И иссушат бесплодной тоской,-
Если ты как-нибудь не обманешь себя
Или разом не кончишь с собой!..

Есть у свободы враг опаснее цепей,
Страшней насилия, страданья и гоненья;
Тот враг неотразим, он - в сердце у людей,
Он - всем врожденная способность примиренья.
Пусть цепь раба тяжка... Пусть мощная душа,
Тоскуя под ярмом, стремится к лучшей доле,
Но жизнь еще вокруг так чудно хороша,
И в ней так много благ и кроме гордой воли!..

Жалко стройных кипарисов -
Как они зазеленели!
Для чего, дитя, к их веткам
Привязала ты качели?
Не ломай душистых веток,
Отнеси качель к обрыву,
На акацию густую
И на пыльную оливу:
Там и море будет видно;
Чуть доска твоя качнется,
А оно тебе сквозь зелень
В блеске солнца засмеется,
С белым парусом в тумане,
С белой чайкой, в даль летящей,
С белой пеною, каймою
Вдоль по берегу лежащей.

Меняя каждый миг свой образ прихотливый,
Капризна, как дитя, и призрачна, как дым,
Кипит повсюду жизнь в тревоге суетливой,
Великое смешав с ничтожным и смешным.
Какой нестройный гул и как пестра картина!
Здесь - поцелуй любви, а там - удар ножом;
Здесь нагло прозвенел бубенчик арлекина,
А там идет пророк, согбенный под крестом.
Где солнце - там и тень! Где слезы и молитвы -
Там и голодный стон мятежной нищеты;
Вчера здесь был разгар кровопролитной битвы,
А завтра - расцветут душистые цветы.
Вот чудный перл в грязи, растоптанный толпою,
А вот душистый плод, подточенный червем;
Сейчас ты был герой, гордящийся собою,
Теперь ты - бледный трус, подавленный стыдом!
Вот жизнь, вот этот сфинкс! Закон ее - мгновенье,
И нет среди людей такого мудреца,
Кто б мог сказать толпе - куда ее движенье,
Кто мог бы уловить черты ее лица.
То вся она - печаль, то вся она - приманка,
То всё в ней - блеск и свет, то всё - позор и тьма;
Жизнь - это серафим и пьяная вакханка,
Жизнь - это океан и тесная тюрьма!

Любили ль вы, как я? Бессонными ночами
Страдали ль за нее с мучительной тоской?
Молились ли о ней с безумными слезами
Всей силою любви, высокой и святой?

С тех пор, когда она землей была зарыта,
Когда вы видели ее в последний раз,
С тех пор была ль для вас вся ваша жизнь разбита,
И свет, последний свет, угаснул ли для вас?

Нет!.. Вы, как и всегда, и жили, и желали;
Вы гордо шли вперед, минувшее забыв,
И после, может быть, сурово осмеяли
Страданий и тоски утихнувший порыв.

Вы, баловни любви, слепые дети счастья,
Вы не могли понять души ее святой,
Вы не могли ценить ни ласки, ни участья
Так, как ценил их я, усталый и больной!

За что ж, в печальный час разлуки и прощанья,
Вы, только вы одни, могли в немой тоске
Приникнуть пламенем последнего лобзанья
К ее безжизненной и мраморной руке?

За что ж, когда ее в могилу опускали
И погребальный хор ей о блаженстве пел,
Вы ранний гроб ее цветами увенчали,
А я лишь издали, как чуждый ей, смотрел?

О, если б знали вы безумную тревогу
И боль души моей, надломленной грозой,
Вы расступились бы и дали мне дорогу
Стать ближе всех к ее могиле дорогой!

"За что?"-  с безмолвною тоскою
Меня спросил твой кроткий взор,
Когда внезапно над тобою
Постыдный грянул клеветою,
Врагов суровый приговор.
За то, что жизни их оковы
С себя ты сбросила, кляня;
За то, за что не любят совы
Сиянья радостного дня,
За то, что ты с душою чистой
Живешь меж мертвых и слепцов,
За то, что ты цветок душистый
В венке искусственных цветов!..

Он умирал, певец забытый,
Толпы недавний властелин,
С своею славою разбитой
Он гордо погибал один.
Один... Слезою сожаленья
Никто поэта не почтил,
Никто тяжелые мученья
В последний час не усладил.
В несчастье брошенный друзьями,
Подавлен трудною борьбой,
С своими грустными мечтами
Он глубоко страдал душой.
Кругом угрюмо догорала
Глухая ночь, и бледный луч
Луна кокетливо бросала,
Прорвав покров свинцовых туч.
И весь облит дрожащим светом,
Угрюм и бледен он лежал.
Пред умирающим поэтом
Ряд сцен прошедших пробежал.

Он вспомнил прежние желанья,
Судьбой разбитые мечты,
Его влекло его призванье
К сиянью вечной красоты.
Весь век боролся он со мглою,
Он славу дорого купил;
Идя тернистою тропою,
Он жизнь и силы погубил.
И вот, усталый, одинокий,
Забытый ветреной толпой,
Он умирал с тоской глубокой,
С душой, надломленной борьбой.
И думал он: когда б, сияя
Красой, внезапно бы предстал
Пред ним святой посланник рая
И так страдальцу бы сказал:
"За то, что в людях яд страданий
Ты звуком песен заглушал
И благородный рой желаний
Стремленья к свету подымал,
За то, что ты борцом отважным
Всю жизнь за человека был
И лиру честную продажным
И пошлым словом не клеймил,
Всего проси - я всё исполню,
Ты будешь выше всех людей,
Я беспредельный мир наполню
Стогласной славою твоей,
Я дам тебе покой и звуки,
Зажгу в душе отрадный свет,
Ты вновь свои забудешь муки,
Людьми владеющий поэт;
И ты дорогою широкой
Пойдешь вождем толпы слепой,
И к цели светлой и высокой
Ты поведешь ее с собой;
И не умрешь ты в этом мире -
Ты сам себя переживешь,
И в дивных звуках честной лиры
Ты вновь по смерти жизнь найдешь", -
Он отказался бы от счастья,
Он только б об одном просил:
Что<б> кто-нибудь слезой участия
Его могилу окропил,
Чтоб кто-нибудь его сомненья
Горячей лаской разогнал
И светлым словом сожаленья
Душе больной отраду дал.

Завеса сброшена: ни новых увлечений,
Ни тайн заманчивых, ни счастья впереди;
Покой оправданных и сбывшихся сомнений,
Мгла безнадежности в измученной груди...
Как мало прожито - как много пережито!
Надежды светлые, и юность, и любовь...
И все оплакано... осмеяно... забыто,
Погребено - и не воскреснет вновь!

Я в братство веровал, но в черный день невзгоды
Не мог я отличить собратьев от врагов;
Я жаждал для людей познанья и свободы,-
А мир - всё тот же мир бессмысленных рабов;
На грозный бой со злом мечтал я встать сурово
Огнем и правдою карающих речей,-
И в храме истины - в священном храме слова,
Я слышу оргию крикливых торгашей!..

Любовь на миг... любовь - забава от безделья,
Любовь - не жар души, а только жар в крови,
Любовь - больной кошмар, тяжелый чад похмелья -
Нет, мне не жаль ее, промчавшейся любви!..
Я не о ней мечтал бессонными ночами,
И не она тогда явилась предо мной,
Вся - мысль, вся - красота, увитая цветами,
С улыбкой девственной и девственной душой!..

Бедна, как нищая, и как рабыня лжива,
В лохмотья яркие пестро наряжена -
Жизнь только издали нарядна и красива,
И только издали влечет к себе она.
Но чуть вглядишься ты, чуть встанет пред тобою
Она лицом к лицу - и ты поймешь обман
Ее величия, под ветхой мишурою,
И красоты ее - под маскою румян.

Закралась в угол мой тайком,
Мои бумаги раскидала,
Тут росчерк сделала пером,
Там чей-то профиль набросала;
К моим стихам чужой куплет
Приписан беглою рукою,
А бедный, пышный мой букет
Ощипан будто саранчою!..
Разбой, грабеж!.. Я не нашел
На месте ничего: всё сбито,
Как будто ливень здесь прошел
Неудержимо и сердито.
Открыты двери на балкон,
Газетный лист к кровати свеян...
О, как ты нагло оскорблен,
Мой мирный труд, и как осмеян!
А только встретимся,- сейчас
Польются звонко извиненья:
"Простите,- я была у вас...
Хотела книгу взять для чтенья...
Да трудно что-то и читать:
Жара... брожу почти без чувства...
А вы к себе?.. творить?.. мечтать?..
О бедный труженик искусства!"
И ждет, склонив лукавый взгляд,
Грозы сурового ответа,-
А на груди еще дрожат
Цветы из моего букета!..

Замолк последний звук. Как тихое рыданье,
Звеня, пронесся он над сонною рекой.
В нем вылилась тоска последнего свиданья,
Последнее "прости" разлуки роковой!

Не плачь... не возвратить безумною слезою
Прошедших светлых дней, осмеянных судьбой...
Они прошли, как сон, навеянный мечтою,
Как эта песнь, допетая тобой.

Заря лениво догорает
На небе алой полосой;
Село беззвучно засыпает
В сияньи ночи голубой;
И только песня, замирая,
В уснувшем воздухе звучит,
Да ручеек, струей играя,
С журчаньем по лесу бежит...
Какая ночь! Как великаны,
Деревья сонные стоят,
И изумрудные поляны
В глубокой мгле безмолвно спят...
В капризных, странных очертаньях
Несутся тучки в небесах;
Свет с тьмой в роскошных сочетаньях
Лежит на листве и стволах...
С отрадой жадной грудь вдыхает
В себя прохладные струи,
И снова в сердце закипает
Желанье счастья и любви...

...И крики оргии, и гимны ликованья
В сияньи праздничном торжественных огней,
А рядом - жгучий стон мятежного страданья,
И кровь пролитая, и резкий звон цепей...
Разнузданный разврат, увенчанный цветами,-
И труд поруганный... Смеющийся глупец -
И плачущий в тиши незримыми слезами,
Затерянный в толпе, непонятый мудрец!..
И это значит жить?.. И это - перл творенья,
Разумный человек?.. Но в пошлой суетне
И в пестрой смене лиц - ни мысли, ни значенья,
Как в лихорадочном и безобразном сне...
Но эта жизнь томит, как склеп томит живого,
Как роковой недуг, гнетущий ум и грудь,
В часы бессонницы томит и жжет больного -
И некуда бежать... и некогда вздохнуть!
Порой прекрасный сон мне снится: предо мною
Привольно стелется немая даль полей,
И зыблются хлеба, и дремлет над рекою
Тенистый сад, в цветах и в золоте лучей...
Родная глушь моя таинственно и внятно
Зовет меня прийти в объятия свои,
И всё, что потерял я в жизни невозвратно,
Вновь обещает мне для счастья и любви.
Но не тому сложить трудящиеся руки
И дать бездействовать тревожному уму,
Кто понял, что борьба, проклятия и муки -
Не бред безумных книг, не грезятся ему;
Как жалкий трус, я жизнь не прятал за обманы
И не рядил ее в поддельные цветы,
Но безбоязненно в зияющие раны,
Как врач и друг, вложил пытливые персты;
Огнем и пыткою правдивого сомненья
Я всё проверил в ней, боясь себе солгать,-
И нету для меня покоя и забвенья,
И вечно буду я бороться и страдать!..

Не говори, что жизнь - игрушка
В руках бессмысленной судьбы,
Беспечной глупости пирушка
И яд сомнений и борьбы.
Нет, жизнь - разумное стремленье
Туда, где вечный свет горит,
Где человек, венец творенья,
Над миром высоко царит.

Внизу, воздвигнуты толпою,
Тельцы минутные стоят
И золотою мишурою
Людей обманчиво манят;
За этот призрак идеалов
Немало сгибнуло борцов,
И льется кровь у пьедесталов
Борьбы не стоящих тельцов.

Проходит время,- люди сами
Их свергнуть с высоты спешат
И, тешась новыми мечтами,
Других тельцов боготворят;
Но лишь один стоит от века,
Вне власти суетной толпы, -
Кумир великий человека
В лучах духовной красоты.

И тот, кто мыслию летучей
Сумел подняться над толпой,
Любви оценит свет могучий
И сердца идеал святой;
Он бросит все кумиры века,
С их мимолетной мишурой,
И к идеалу человека
Пойдет уверенной стопой!

Я долго счастья ждал — и луч его желанный
Блеснул мне в сумерках: я счастлив и любим;
К чему ж на рубеже земли обетованной
Остановился я, как робкий пилигрим?
За мной — глухая ночь и годы испытаний,
Передо мной — весна, и ласка, и привет,
А я... мне точно жаль умчавшихся страданий,
И с грустью я смотрю минувшему вослед...

Не называй меня безумным, дорогая,
Не говори, что я солгал перед тобой;
Нет, я люблю тебя, как мальчик, отдавая
Всю душу, все мечты, всю жизнь — тебе одной.
Но отголоски гроз недавнего ненастья,
Как голос совести, твердят душе моей:
«Есть дни, когда так пошл венок любви и счастья
И так прекрасен терн страданья за людей!..»

Не гордым юношей с безоблачным челом,
С избытком сил в груди и пламенной душою,-
Ты встретила меня озлобленным бойцом,
Усталым путником под жизненной грозою.
Не торопись же мне любовь свою отдать,
Не наряжай меня в цветы твоих мечтаний,-
Подумай, в силах ли ты без конца прощать,
Не испугаешься ль грядущих испытаний?

Дитя мое - ведь ты еще почти дитя,
Твой смех так серебрист и взор так чудно ясен,
Дитя мое, ты в мир глядишь еще шутя,
И мир в очах твоих и светел и прекрасен;
А я,- я труп давно... Я рано жизнь узнал,
Я начал сердцем жить едва не с колыбели,
Я дерзко рвался ввысь, где светит идеал,-
И я устал... устал... и крылья одряхлели.

Моя любовь к тебе - дар нищего душой,
Моя любовь полна отравою сомненья;
И улыбаюсь я на взгляд твой, как больной,
Сознав, что смерть близка,- на речи ободренья.
Позволь же мне уйти, не поднимая глаз
На чистый образ твой, стоящий предо мною,-
Мне стыдно заплатить за царственный алмаз
Стеклом, оправленным дешевой мишурою!..

Испытывал ли ты, что значит задыхаться
И видеть над собой не глубину небес,
А звонкий свод тюрьмы, - и плакать, и метаться,
И рваться на простор - в поля, в тенистый лес?

Что значит с бешенством и жгучими слезами,
Остервенясь душой, как разъяренный зверь,
Пытаться оторвать изнывшими руками
Железною броней окованную дверь?

Я это испытал, - но был моей тюрьмою
Весь мир, огромный мир, раскинутый кругом.
О, сколько раз его горячею мечтою
Я облетал, томясь в безмолвии ночном!

Как жаждал я - чего? - не нахожу названья:
Нечеловечески величественных дел,
Нечеловечески тяжелого страданья, -
Лишь не делить с толпой пустой ее удел!..

С пылающим челом и влажными очами
Я отворял окно в дремавший чутко сад
И пил, и жадно пил прохладными волнами
С росистых цветников плывущий аромат.

И к звездам я взывал, чтоб тишиной своею
Смирила б эта ночь тревогу юных сил,
И уходил к пруду, в глубокую аллею,
И до рассвета в ней задумчиво бродил.

И, лишь дыханьем дня и солнцем отрезвленный,
Я возвращался вновь в покинутый мой дом,
И крепко засыпал, вконец изнеможенный,
Тяжелым, как недуг, и беспокойным сном.

Куда меня влекли неясные стремленья,
В какой безвестный мир, -постигнуть я не мог;
Но в эти ночи дум и страстного томленья
Ничтожных дел людских душой я был далек:

Мой дух негодовал на власть и цепи тела,
Он не хотел преград, он не хотел завес, -
И вечность целая в лицо мое глядела
Из звездной глубины сияющих небес!

                        В. П. Г-ВОЙ

Итак, я должен вас приветствовать стихами...
Пред кем-нибудь другим в тупик бы я не стал:
Не трудно расцветить красивыми словами
Бездушный и пустой салонный мадригал.

Не отличит толпа порывов вдохновенья
От мертвой беглости ремесленной руки
И всё простит певцу за гладкое теченье,
За звон и пестроту рифмованной строки.

Но вам - что вам сказать? Нет, вас не отуманит
Ни лести сладкий чад, ни плавность звучных строф;
Искусственный цветок лукаво не обманет
Того, кто раз дышал прохладою садов.

Простой лесной жасмин, - но свежий и росистый, -
Он предпочтет всегда сработанным нуждой
Гирляндам пышных роз, из кисеи душистой
Сплетенным в сумрачной и пыльной мастерской.

Вот почему твердить обычных пожеланий
Я не хочу... Зачем? Не властен мой привет
Спасти от тяжких бурь, невзгод и испытаний
Ваш полный юных сил и радостный расцвет.

Но для себя зато теперь я пожелаю,
Чтоб на моем пути, на поприще певца,
Тем песням, что, любя, я родине слагаю,
Такие ж чуткие внимали бы сердца!

          I

Христос молился... Пот кровавый
С чела поникшего бежал...
За род людской, за род лукавый
Христос моленья воссылал;
Огонь святого вдохновенья
Сверкал в чертах его лица,
И он с улыбкой сожаленья
Сносил последние мученья
И боль тернового венца.
Вокруг креста толпа стояла,
И грубый смех звучал порой...
Слепая чернь не понимала,
Кого насмешливо пятнала
Своей бессильною враждой.
Что сделал он? За что на муку
Он осужден, как раб, как тать,
И кто дерзнул безумно руку
На Бога своего поднять?
Он в мир вошел с святой любовью,
Учил, молился и страдал -
И мир его невинной кровью
Себя навеки запятнал!..
Свершилось!..

          II

          Полночь голубая
Горела кротко над землей;
В лазури ласково сияя,
Поднялся месяц золотой.
Он то задумчивым мерцаньем
За дымкой облака сверкал,
То снова трепетным сияньем
Голгофу ярко озарял.
Внизу, окутанный туманом,
Виднелся город с высоты.
Над ним, подобно великанам,
Чернели грозные кресты.
На двух из них еще висели
Казненные; лучи луны
В их лица бледные глядели
С своей безбрежной вышины.
Но третий крест был пуст. Друзьями
Христос был снят и погребен,
И их прощальными слезами
Гранит надгробный орошен.

          III

Чье затаенное рыданье
Звучит у среднего креста?
Кто этот человек? Страданье
Горит в чертах его лица.
Быть может, с жаждой исцеленья
Он из далеких стран спешил,
Чтоб Иисус его мученья
Всесильным словом облегчил?
Уж он готовился с мольбою
Упасть к ногам Христа - и вот
Вдруг отовсюду узнает,
Что тот, кого народ толпою
Недавно как царя встречал,
Что тот, кто свет зажег над миром,
Кто не кадил земным кумирам
И зло открыто обличал,-
Погиб, забросанный презреньем,
Измятый пыткой и мученьем!..
Быть может, тайный ученик,
Склонясь усталой головою,
К кресту Учителя приник
С тоской и страстною мольбою?
Быть может, грешник непрощенный
Сюда, измученный, спешил,
И здесь, коленопреклоненный,
Свое раскаянье излил?-
Нет, то Иуда!.. Не с мольбой
Пришел он - он не смел молиться
Своей порочною душой;
Не с телом Господа проститься
Хотел он - он и сам не знал,
Зачем и как сюда попал.

          IV

Когда на муку обреченный,
Толпой народа окруженный
На место казни шел Христос
И крест, изнемогая, нес,
Иуда, притаившись, видел
Его страданья и сознал,
Кого безумно ненавидел,
Чью жизнь на деньги променял.
Он понял, что ему прощенья
Нет в беспристрастных небесах,-
И страх, бессильный рабский страх,
Угрюмый спутник преступленья,
Вселился в грудь его. Всю ночь
В его больном воображеньи
Вставал Христос. Напрасно прочь
Он гнал докучное виденье;
Напрасно думал он уснуть,
Чтоб всё забыть и отдохнуть
Под кровом молчаливой ночи:
Пред ним, едва сомкнет он очи,
Всё тот же призрак роковой
Встает во мраке, как живой!-

          V

Вот Он, истерзанный мученьем,
Апостол истины святой,
Измятый пыткой и презреньем,
Распятый буйною толпой;
Бог, осужденный приговором
Слепых, подкупленных судей!
Вот он!.. Горит немым укором
Небесный взор его очей.
Венец любви, венец терновый
Чело Спасителя язвит,
И, мнится, приговор суровый
В устах разгневанных звучит...
	"Прочь, непорочное виденье,
	Уйди, не мучь больную грудь!..
	Дай хоть на час, хоть на мгновенье
	Не жить... не помнить... отдохнуть...
	Смотри: предатель твой рыдает
	У ног твоих... О, пощади!
	Твой взор мне душу разрывает...
	Уйди... исчезни... не гляди!..
	Ты видишь: я готов слезами
	Мой поцелуй коварный смыть...
	О, дай минувшее забыть,
	Дай душу облегчить мольбами...
	Ты Бог... Ты можешь всё простить!
	. . . . . . . . . . . . . . . . .
	А я? я знал ли сожаленье?
	Мне нет пощады, нет прощенья!"

          VI

Куда уйти от черных дум?
Куда бежать от наказанья?
Устала грудь, истерзан ум,
В душе - мятежные страданья.
Безмолвно в тишине ночной,
Как изваянье, без движенья,
Всё тот же призрак роковой
Стоит залогом осужденья...
И здесь, вокруг, горя луной,
Дыша весенним обаяньем,
Ночь разметалась над землей
Своим задумчивым сияньем.
И спит серебряный Кедрон,
В туман прозрачный погружен...

          VII

Беги, предатель, от людей
И знай: нигде душе твоей
Ты не найдешь успокоенья:
Где б ни был ты, везде с тобой
Пойдет твой призрак роковой
Залогом мук и осужденья.
Беги от этого креста,
Не оскверняй его лобзаньем:
Он свят, он освящен страданьем
На нем распятого Христа!
. . . . . . . . . . . . . . .
И он бежал!..
. . . . . . . . . . . . . . .

          VIII

          Полнебосклона
Заря пожаром обняла
И горы дальнего Кедрона
Волнами блеска залила.
Проснулось солнце за холмами
В венце сверкающих лучей.
Всё ожило... шумит ветвями
Лес, гордый великан полей,
И в глубине его струями
Гремит серебряный ручей...
В лесу, где вечно мгла царит,
Куда заря не проникает,
Качаясь, мрачный труп висит;
Над ним безмолвно расстилает
Осина свой покров живой
И изумрудною листвой
Его, как друга, обнимает.
Погиб Иуда... Он не снес
Огня глухих своих страданий,
Погиб без примиренных слез,
Без сожалений и желаний.
Но до последнего мгновенья
Все тот же призрак роковой
Живым упреком преступленья
Пред ним вставал во тьме ночной.
Всё тот же приговор суровый,
Казалось, с уст Его звучал,
И на челе венец терновый,
Венец страдания лежал!

Как белым саваном, покрытая снегами,
Ты спишь холодным сном под каменной плитой,
И сосны родины ненастными ночами
О чем-то шепчутся и стонут над тобой;
А я - вокруг меня, полна борьбы и шума,
Жизнь снова бьет ключом, отдаться ей маня,
Но жить я не могу: мучительняя дума,
Неотразимая, преследует меня...

Гнетущий, тяжкий сон!.. С тех пор как я, рыдая,
Прильнул к руке твоей и звал тебя с тоской,
И ты, недвижная и мертвенно-немая,
Ты не откликнулась на мой призыв больной;
С тех пор как слово "смерть",- когда-то только слово,-
Мне в сердце скорбное ударило, как гром,
Я в жизнь не верую - угрюмо и сурово
Смерть, только смерть одна мне грезится кругом!..
Недуг смущенного былым воображенья
Кладет печать ее на лица всех людей,
И в них не вижу я, как прежде, отраженья
Их грез и радостей, их горя и страстей;
Они мне чудятся с закрытыми очами,
В гробу, в дыму кадил, под флером и в цветах,
С безжизненным челом, с поблекшими устами
И страхом вечности в недвижимых чертах...

И тайный голос мне твердит, не умолкая:
"Безумец! не страдай и не люби людей!
Ты жалок и смешон, наивно отдавая
Любовь и скорбь - мечте, фантазии твоей...
Окаменей, замри... Не трать напрасно силы!
Пусть льется кровь волной и царствует порок:
Добро ли, зло ль вокруг,- забвенье и могилы -
Вот цель конечная и мировой итог!"...

Как каторжник влачит оковы за собой,
Так всюду я влачу среди моих скитаний
Весь ад моей души, весь мрак пережитой,
И страх грядущего, и боль воспоминаний...
Бывают дни, когда я жалок сам себе:
Так я беспомощен, так робок я, страдая,
Так мало сил во мне в лицо моей судьбе
Взглянуть без ужаса, очей не опуская...
Не за себя скорблю под жизненной грозой:
Не я один погиб, не находя исхода;
Скорблю, что я не мог всей страстью, всей душой
Служить тебе, печаль родимого народа!
Скорблю, что слабых сил беречь я не умел,
Что, полон святостью заветного стремленья,
Я не раздумывал, я не жил,- а горел,
Богатствами души соря без сожаленья;
И в дни, когда моя родная сторона
Полна уныния, смятенья и испуга,-
Чтоб в песне вылиться, душа моя должна
Красть редкие часы у жадного недуга.
И больно мне, что жизнь бесцельно догорит,
Что посреди бойцов - я не боец суровый,
А только стонущий, усталый инвалид,
Смотрящий с завистью на их венец терновый...

Когда бы я сердце открыл пред тобою,
Ты, верно, меня бы безумным сочла:
Так радость близка в нем с угрюмой тоскою,
Так с солнцем слита в нем глубокая мгла...

Когда душа твоя истерзана страданьем
И грудь полна тоской, безумною тоской, -
Склонись тогда пред тем с горячим упованьем,
Кто - кротость и любовь, забвенье и покой.

Откинь в уме твоем возникшие сомненья,
Молись ему, как раб, с покорностью немой -
И он подаст тебе и слезы примиренья,
И силу на борьбу с безжалостной судьбой...

Когда порой я волю дам мечтам -
Мне снится лес. Над ним - ночная мгла.
Гляжу вперед и вижу - здесь и там
Чернеется отверстие дупла.
Мильоны птиц, головки подвернув
Под перья крыльев, спят во мгле ночной,
А я лечу, разинув жадный клюв,
Свободною и гордою совой.

Кругом легли ночные тени,
Глубокой мглой окутан сад;
Кусты душистые сирени
В весенней неге мирно спят.
Склонясь зелеными ветвями,
Осока дремлет над прудом,
И небо яркими звездами
Горит в сияньи голубом.

Усни, забытый злой судьбою,
Усни, усталый и больной,
Усни, подавленный нуждою,
Измятый трудною борьбой!
Пусть яд безжалостных сомнений
В груди истерзанной замрет
И рой отрадных сновидений
Тебя неслышно обоймет.
Усни, чтоб завтра с силой новой
Бороться с безотрадной мглой,
Чтоб не устать в борьбе суровой,
Чтоб не поддаться под грозой,
Чтоб челн свой твердою рукою
По морю жизни направлять
Туда, где светлою зарею
Едва подернулася гладь,
Где скоро жаркими лучами
Свет мысли ласково блеснет
И солнце правды над водами
В красе незыблемой взойдет.

Весь вечер нарядная елка сияла
   Десятками ярких свечей,
Весь вечер, шумя и смеясь, ликовала
   Толпа беззаботных детей.
И дети устали... потушены свечи,—
   Но жарче камин раскален;
[Загадки и хохот] веселые речи
   Со всех раздаются сторон.
И дядя тут тоже: над всеми смеется
   И всех до упаду смешит;
Откуда в нем только веселье берется,—
   Серьезен и строг он на вид:
Очки, борода серебристо-седая,
   В глубоких морщинах чело,—
И только глаза его, словно лаская,
   Горят добродушно-светло...
«Постойте,— сказал он, и стихло в гостиной...—
   Скажите, кто знает из вас,—
Откуда ведется обычай старинный
   Рождественских елок у нас?
Никто?.. Так сидите же смирно и чинно,—
   Я сам расскажу вам сейчас...

Есть страны, где люди от века не знают
   Ни вьюг, ни сыпучих снегов;
Там только нетающим снегом сверкают
   Вершины гранитных хребтов...
Цветы там душистее, звезды — крупнее.
   Светлей и нарядней весна,
И ярче там перья у птиц, и теплее
   там дышит морская волна...
В такой-то стране ароматною ночью,
   При шепоте лавров и роз,
Свершилось желанное чудо воочью:
   Родился Младенец-Христос;
Родился в убогой пещере,— чтоб знали...»

Лунным блеском озаренная,
Синих вод равнина сонная
Далеко ушла в туман...
Дремлет, дышит, колыхается,
И блестит, и разгорается
Неоглядный океан...

Любви, одной любви! Как нищий подаянья,
Как странник, на пути застигнутый грозой,
У крова чуждого молящий состраданья,
Так я молю любви с тревогой и тоской.

   Любовь — обман, и жизнь — мгновенье,
Жизнь — стон, раздавшийся, чтоб смолкнуть навсегда!
К чему же я живу, к чему мои мученья,
И боль отчаянья, и жгучий яд стыда?
К чему ж, не веруя в любовь, я сам так жадно,
Так глупо жду ее всей страстною душой,
И так мне радостно, так больно и отрадно
И самому любить с надеждой и тоской?
О сердце глупое, когда ж ты перестанешь
   Мечтать и отзыва молить?
О мысль суровая, когда же ты устанешь
   Всё отрицать и всё губить?
Когда ж мелькнет для вас возможность примиренья?
Я болен, я устал... Из незаживших ран
Сочится кровь и [нрзб] прокляты сомненья!
Я жить хочу, хочу любить,— и пусть любовь — обман.

Тяжелое детство мне пало на долю:
Из прихоти взятый чужою семьей,
По темным углам я наплакался вволю,
Изведав всю тяжесть подачки людской.
Меня окружало довольство; лишений
Не знал я,- зато и любви я не знал,
И в тихие ночи тревожных молений
Никто над кроваткой моей не шептал.
Я рос одиноко... я рос позабытым,
Пугливым ребенком,- угрюмый, больной,
С умом, не по-детски печалью развитым,
И с чуткой, болезненно-чуткой душой...
И стали слетать ко мне светлые грезы,
И стали мне дивные речи шептать,
И детские слезы, безвинные слезы,
С ресниц моих тихо крылами свевать!..

Ночь... В комнате душно... Сквозь шторы струится
Таинственный свет серебристой луны...
Я глубже стараюсь в подушки зарыться,
А сны надо мной уж, заветные сны!..
Чу! Шорох шагов и шумящего платья...
Несмелые звуки слышней и слышней...
Вот тихое "здравствуй", и чьи-то объятья
Кольцом обвилися вкруг шеи моей!

"Ты здесь, ты со мной, о моя дорогая,
О милая мама!.. Ты снова пришла!
Какие ж дары из далекого рая
Ты бедному сыну с собой принесла?
Как в прошлые ночи, взяла ль ты с собою
С лугов его ярких, как день, мотыльков,
Из рек его рыбок с цветной чешуею,
Из пышных садов - ароматных плодов?
Споешь ли ты райские песни мне снова?
Расскажешь ли снова, как в блеске лучей
И в синих струях фимиама святого
Там носятся тени безгрешных людей?
Как ангелы в полночь на землю слетают
И бродят вокруг поселений людских,
И чистые слезы молитв собирают
И нижут жемчужные нити из них?..

Сегодня, родная, я стою награды,
Сегодня - о, как ненавижу я их!-
Опять они сердце мое без пощады
Измучили злобой насмешек своих...
Скорей же, скорей!.."

            И под тихие ласки,
Обвеян блаженством нахлынувших грез,
Я сладко смыкал утомленные глазки,
Прильнувши к подушке, намокшей от слез!..

         1

Погоди: угаснет день,
Встанет месяц над полями,
На пруду и свет и тень
Лягут резкими штрихами.
В сладкой неге сад заснет,
И к груди его, пылая,
Полночь душная прильнет,
Как вакханка молодая,—
И умчится смутный рой
Дум, страданья и сомненья,
И склонится над тобой
Этой ночи дух немой —
Тихий гений примиренья...

         2

На западе хмурые тучи
За хмурые горы ползут,
И молнии черные кручи
Мгновенным лобзанием жгут,
А справа уж, чуждая бури,
Над гранями снежных высот,
В сияющей звездной лазури
Душистая полночь плывет...

         3

Еще не затихли страданья
В душе потрясенной моей,
А счастье и мир упованья
Уж робко ласкаются к ней;
И после порывов мученья,
Минувших с минувшей грозой,
Ей вдвое дороже забвенье
И вдвое отрадней покой...

Я б умереть хотел на крыльях упоенья,
В ленивом полусне, навеянном мечтой,
Без мук раскаянья, без пытки размышленья,
Без малодушных слез прощания с землей.

Я б умереть хотел душистою весною,
В запущенном саду, в благоуханный день,
Чтоб купы темных лип дремали надо мною
И колыхалася цветущая сирень.

Чтоб рядом бы ручей таинственным журчаньем
Немую тишину тревожил и будил,
И синий небосклон торжественным молчаньем
Об райской вечности мне внятно говорил.

Чтоб не молился я, не плакал, умирая,
А сладко задремал, и чтобы снилось мне...
Что я плыву... плыву, и что волна немая
Беззвучно отдает меня другой волне...

Мертва была земля: торжественно сияли
Над нею небеса бездушной красотой...
В урочный срок цветы цвели и отцветали,
В урочный час звезда всходила за звездой.
Дышал морской простор, в снегах дремали горы,
Вихрь колыхал пески безжизненных степей,
И серебристых рек извивы и узоры
Струились по коврам пестреющих полей.
И всё, как в наши дни, цвело и улыбалось;
Но никогда еще к сверкающим волнам,
Врезаясь в их кристалл, весло не прикасалось
И плуг не проходил по девственным полям!..

Милый друг, я знаю, я глубоко знаю,
Что бессилен стих мой, бледный и больной;
От его бессилья часто я страдаю,
Часто тайно плачу в тишине ночной...
Нет на свете мук сильнее муки слова:
Тщетно с уст порой безумный рвется крик,
Тщетно душу сжечь любовь порой готова:
Холоден и жалок нищий наш язык!..

Радуга цветов, разлитая в природе,
Звуки стройной песни, стихшей на струнах,
Боль за идеал и слезы о свободе,-
Как их передать в обыденных словах?
Как безбрежный мир, раскинутый пред нами,
И душевный мир, исполненный тревог,
Жизненно набросить робкими штрихами
И вместить в размеры тесных этих строк?..

Но молчать, когда вокруг звучат рыданья
И когда так жадно рвешься их унять,-
Под грозой борьбы и пред лицом страданья...
Брат, я не хочу, я не могу молчать!..
Пусть я, как боец, цепей не разбиваю,
Как пророк - во мглу не проливаю свет:
Я ушел в толпу и вместе с ней страдаю,
И даю что в силах - отклик и привет!..

Минуло время вдохновений
И с ним отрадных звуков рой,
И ряд вопросов и сомнений
Один царит в душе больной.

Вся жизнь с ее страстями и угаром,
С ее пустой, блестящей мишурой
Мне кажется мучительным кошмаром
И душною, роскошною тюрьмой.

Мне приснилось, что ночью, истерзан тоской,
   Я стою на отвесе скалы,
И глубокая бездна кишит подо мной
   Черным морем безжизненной мглы.
Только шаг - и с судьбою я кончу расчет...
   Утомленную грудь не страшит,
Что ее, как хрустальный сосуд, разобьет
   Об зубчатый и мшистый гранит;
Не страшит, что истерзанный труп мой с зарей
   Зорким оком завидит орел,
И завидит, и спустится легкой стрелой
   Из гнезда на проснувшийся дол.
И шепчу я...

Мне снилась смерть: она стояла предо мной,
Клубами ладана, как ризою, одета,
В сияньи и в цветах, с улыбкой молодой
И с речью полною печального привета...

Много позорного в сердце людском:
Кровью страницы истории пишутся,
Стоны, проклятья и слезы кругом,
Не умолкая ни ночью, ни днем...
. . . . . . . . слышатся.

Море — как зеркало!.. Даль необъятная
Вся серебристым сияньем горит;
Ночь непроглядная, ночь ароматная
Жжет и ласкает, зовет и томит...
Сердце куда-то далеко уносится,
В чудные страны какие-то просится,
   К свету, к любви, к красоте!..
О, неужели же это стремление
Только мечты опьяненной брожение?
О, неужели же это стремление
Так и замрет на мгновенной мечте?
Море, ответь!..
         И оно откликается:
«Слышишь, как тихо струя ударяется
В серые камни прибрежных громад?
Видишь, как очерки тучек туманные
Море и небо, звездами затканные,
   Беглою тенью мрачат!..»

Долой с чела венец лавровый,-
Сорви и брось его к ногам:
Терн обагренный, терн суровый
Один идет к твоим чертам...

Заревом заката даль небес объята,
Речка голубая блещет, как в огне;
Нежными цветами убраны богато,
Тучки утопают в ясной вышине.
Кое-где, мерцая бледными лучами,
Звездочки-шалуньи в небесах горят.
Лес, облитый светом, не дрогнет ветвями,
И в вечерней неге мирно нивы спят.
Только ты не знаешь неги и покоя,
Грудь моя больная, полная тоской.
Что ж тебя волнует? Грустное ль былое,
Иль надежд разбитых безотрадный рой?
Заползли ль змеею злобные сомненья,
Отравили веру в счастье и людей,
Страсти ли мятежной грезы и волненья
Вспыхнули нежданно в глубине твоей?
Иль, в борьбе с судьбою погубивши силы,
Ты уж тяготишься этою борьбой
И, забыв надежды, мрачно ждешь могилы,
С малодушной грустью, с желчною тоской?
Полно, успокойся, сбрось печали бремя:
Не пройдет бесплодно тяжкая борьба,
И зарею ясной запылает время,
Время светлой мысли, правды и труда.

На ближнем кладбище я знаю уголок:
Свежее там трава, не смятая шагами,
Роскошней тень от лип, склонившихся в кружок,
И звонче пенье птиц над старыми крестами.
Я часто там брожу, пережидая зной...
Читаю надписи, грущу, когда взгрустнется,
Иль, лежа на траве, смотрю, как надо мной,
Мелькая сквозь листву молочной белизной,
Куда-то облачко стремительно несется.
Сегодня крест один склонился и упал;
Он падал медленно, за сучья задевая,
И, подойдя к нему, на нем я прочитал:
"Спеши,- я жду тебя, подруга дорогая!"
Должно быть, вешний дождь вчера его подмыл.
И я задумался с невольною тоскою,
Задумался о том, чей прах он сторожил,
И кто гниет под этою землею...
"Спеши,- я жду тебя!"- Заветные слова!..
Услышала ль она загробный голос друга?..
Пришла ль к тебе на зов, иль все еще жива
Твоя любимая и нежная подруга?..
Я имени ее не нахожу кругом...
Ты тлеешь, окружен чужой тебе толпою,
Забыт и одинок,- и ни одним венком
Ее любовь к тебе не говорит с тобою...
Жизнь увлекла ее в водоворот страстей
И жгучую печаль, как рану, исцелила,
И не придет она под тень густых ветвей
Поплакать над твоей размытою могилой.
И только этот крест, заботливой рукой
Поставленный тебе когда-то к изголовью,
Храня с минувшим связь, смеется над тобой,
Над памятью людской и над людской любовью!

                  Посвящается С. С. Д.

В последний раз я здесь, с тобой;
Пробил тяжелый час разлуки.
Вся грудь надорвана тоской,
Полна огнем глубокой муки.
Измученный, для всех чужой,
Я шел один своей дорогой
И в даль, окутанную мглой,
Смотрел с мучительной тревогой.
Но ты сумела разгадать
Мои сомнения и муку,
Сумела вовремя подать
Борьбой надломленную руку.
Ты вновь зажгла в душе больной
Судьбой разбитые мечтанья,
И я у груди дорогой
Забыл тяжелые страданья.
Я отдохнул от черных дум,
От яда жгучего сомнений,
И стал доступен вновь мой ум
Для светлых грез и впечатлений.
Я зажил полной жизнью вновь,
Поверив и в людей, и в счастье.
Я всё нашел: покой, любовь
И дружбы светлое участье.
Теперь опять своей рукой
Судьба навек нас разлучает.
Прощай... В моей душе больной
Вновь желчь и злоба закипают.
Я вновь на жизненном пути
Остался в сумраке ненастья.
Нет силы одному идти
Без света дружбы и участья.

     Н.П. Померанцеву

Прощайте, папочка! Позвольте вас назвать
Так, как в года былые вас мы звали.
Кто знает, свидимся ль когда-нибудь опять
И будет ли свиданье без печали?

Быть может, многих ждет за этою стеной
Отрада лучших грез и жгучий яд страданья
И жизнь наш челн зальет мятежною волной
И гордо осмеет заветные желанья.

Но прочь предчувствия! К чему глядеть вперед?
Простимся же светло, без думы и страданья, -
Авось опять судьба нас на пути сведет,
И будет радостно отрадное свиданье.

И вновь мы проживем мечтами прошлых дней,
И, вспомнив их восход, как солнце лучезарный,
Вас снова окружит любящий круг детей
И прошлое почтит слезою благодарной.

На утре дней моих о подвигах мечтая,
Я долго звонких слов от дел не отличал,
И, как пророк добра, гремя и обличая,
Меня пустой крикун нередко увлекал;
Я наряжал его в цветы моих мечтаний.
Ловил слова его. . . . . . . . . . . .

   (Памяти Н. М. Д.)

Я вновь один - и вновь кругом
Все та же ночь и мрак унылый.
И я в раздумье роковом
Стою над свежею могилой:
Чего мне ждать, к чему мне жить,
К чему бороться и трудиться:
Мне больше некого любить,
Мне больше некому молиться!..

                  Памяти Н. М. Д.

Когда затихнет шум на улицах столицы
И ночь зажжет свои лампады вековые,
Окутав даль серебряным туманом,
Тогда, измученный волненьями дневными,
Переступаю я порог гостеприимный
Твоей давно осиротевшей кельи,
Чтоб в ней найти желанное забвенье.

Здесь всё по-старому, всё как в былые годы:
Перед киотом теплится, мерцая,
Массивная лампада; лик Христа
Глядит задумчиво из потемневшей рамы
Очами, полными и грусти и любви, -
И так и кажется, что вот уста святые
Откроет он - и в тишине ночной
Вдруг прозвучит страдальца тихий голос:
"Приди ко мне, усталый и несчастный,
И дам я мир душе твоей больной..."

Вокруг окна разросся плющ зеленый
И виноград... Сквозь эту сеть глядит
Алмазных звезд спокойное сиянье,
И тонет даль, окутанная мглой.
Раскрыто фортепьяно... На пюпитре
Твоих любимых нот лежит тетрадь.
На письменном столе букет увядший

Из роз и ландышей; неконченный эскиз,
Набросанный твоей неопытной рукою,
Да Пушкин - твой всегдашний друг...
                Страница
От времени успела пожелтеть,
Но до сих пор хранит она ревниво
Твои заметки на полях - и время
Не смеет их коснуться...

     На стенах
Развешаны гравюры и картины,
И между ними привлекает взор
Один портрет: лазурные, как небо,
Глаза обрамлены ресницами густыми,
Улыбка светлая играет на устах,
И волны русые кудрей спадают
На грудь... Как чудное виденье,
Как светлый гость небесной стороны,
Он дышит тихою, но ясной красотою,
И, кажется, душа твоя живет
В портрете этом, светится безмолвно
В его больших, задумчивых глазах
И шлет привет из стороны загробной
Своей улыбкой... Бледное сиянье
Лампады довершает грезу...

       Тихо
Склоняю я пред образом колена
И за тебя молюсь... Пусть там, за гробом,
Тебя отрадно окружает всё,
Чего ждала ты здесь, в угрюмом мире
Земных страстей, волнений и тревог,
И не могла дождаться... Спи, родная,
В сырой земле... Пусть вечный ропот жизни
Не возмутит твой непробудный сон,
Пусть райский свет твои ласкает взоры
И райский хор вокруг тебя звучит
И ни один мятежный звук не смеет
Гармонию души твоей смутить...

В моих устах нет слов, - мои моленья
Рождаются в душе, не облекаясь
В земные звуки, и летят к престолу
Творца, - и тихие, отрадные рыданья
Волнуют грудь мою... Мне кажется, что небо
Отверзлось для меня, что я несусь
В струях безбрежного эфира к раю,
Где ждет меня она, с улыбкой тихой
И лаской братскою... Оживший, обновленный
Вступаю я под сень его святую,
И мир земной, мир муки и страданий,
Мне чужд и жалок... Я живу иной,
Прекрасной жизнью, полною блаженства
И сладких снов...

                  Но вот моя молитва
Окончена. Святое вдохновенье
Меня касается крылом своим, - и я
Сажусь за фортепьяно... Звук за звуком
Несется в тишине глубокой ночи,
И льется стройная мелодия... В груди
Встают минувших дней святые грезы,
Звучат давно затихнувшие речи, -
А со стены всё тем же ясным взором
Глядит знакомый лик - и свет лампады
Играет на его чертах. И мнится
Порою мне, что тень твоя витает
Вокруг меня в осиротелой келье
И с ласкою безмолвной и горячей
Склоняется неслышно надо мной.

Пора: рассвет не ждет... Бледнеют звезды,
И свод небес блеснул полоской алой
Проснувшейся зари.

Напрасно, дитя, ты мечтаешь горячими ласками
Меня исцелить от моих незакрывшихся ран.
Давно между жизнью, сверкающей яркими красками,
И другом твоим - опустился угрюмый туман.
Я слышу оттуда напевы, отрадно манящие,
Но тщетно я руки вперед простираю с тоской, -
Они обнимают какие-то тени скользящие,
Неверные тени, рожденные смутною мглой...

Настанет грозный день - и скажут нам вожди,
Исполнены тоски, смятенья и печали:
"Кто знает верный путь, тот выйди и веди,
А мы - мы этот путь давно уж потеряли".
И мы сорвем венки с поникших их голов,
Растопчем светочи, сиявшие веками,
Воздвигнем вновь ряды страдальческих крестов
И насмеемся вновь над нашими богами -
Мы грубо соль земли сотрем с лица земли...

Наше поколенье юности не знает,
Юность стала сказкой миновавших лет;
Рано в наши годы дума отравляет
Первых сил размах и первых чувств рассвет.
Кто из нас любил, весь мир позабывая?
Кто не отрекался от своих богов?
Кто не падал духом, рабски унывая,
Не бросал щита перед лицом врагов?
Чуть не с колыбели сердцем мы дряхлеем,
Нас томит безверье, нас грызет тоска...
Даже пожелать мы страстно не умеем,
Даже ненавидим мы исподтишка!..

О, проклятье сну, убившему в нас силы!
Воздуха, простора, пламенных речей,-
Чтобы жить для жизни, а не для могилы,
Всем биеньем нервов, всем огнем страстей!
О, проклятье стонам рабского бессилья!
Мертвых дней унынья после не вернуть!
Загоритесь, взоры, развернитесь, крылья,
Закипи порывом, трепетная грудь!
Дружно за работу, на борьбу с пороком,
Сердце с братским сердцем и с рукой рука,-
Пусть никто не может вымолвить с упреком:
"Для чего я не жил в прошлые века!.."

Не весь я твой - меня зовут
Иная жизнь, иные грезы...
От них меня не оторвут
Ни ласки жаркие, ни слезы.
Любя тебя, я не забыл,
Что жизни цель - не наслажденье,
В душе своей не заглушил
К сиянью истины стремленье;
Не двинул к пристани свой челн
Я малодушною рукою,
И смело мчусь по гребням волн
На грозный бой с глубокой мглою!..

Не вини меня, друг мой,- я сын наших дней,
   Сын раздумья, тревог и сомнений:
Я не знаю в груди беззаветных страстей,
   Безотчетных и смутных волнений.
Как хирург, доверяющий только ножу,
   Я лишь мысли одной доверяю,-
Я с вопросом и к самой любви подхожу
   И пытливо ее разлагаю!..

Ты прекрасна в порыве твоем молодом,
   С робкой нежностью первых признаний,
С теплой верой в судьбу, с детски ясным челом
   И огнем полудетских лобзаний;
Ты сильна и горда своей страстью,- а я...
   О, когда б ты могла, дорогая,
Знать, как тягостно борется дума моя
   С обаяньем наставшего рая,
Сколько шепчет она мне язвительных слов,
   Сколько старых могил разрывает,
Сколько прежних, развеянных опытом снов
   В скорбном сердце моем подымает!..

Не говорите мне: "он умер",- он живет,
Пусть жертвенник разбит,- огонь еще пылает.
Пусть роза сорвана,- она еще цветет,
Путь арфа сломана,- аккорд еще рыдает!..

Не гони ее, тихую гостью, когда,
   Отуманена негою сладкой,
В келью тяжких забот, в келью дум и труда
   Вдруг она постучится украдкой;
Встреть ее на пороге, в рабочих руках
   Отогрей ее нежные руки;
Отыщи для нее на суровых устах
   Тихой лаской манящие звуки.
Позабудь для ее беззаботных речей
   Злобу дня, и борьбу, и тревоги,
И вздохни на груди ненаглядной твоей
   От пройденной тобою дороги...

Нет, не стыдно любить и не страшно любить!
   Как светло, как отрадно живется,
Если смог ты в подругу свою перелить
   Все, чем грудь твоя дышит и бьется!..

Не принесет, дитя, покоя и забвенья
Моя любовь душе проснувшейся твоей:
Тяжелый труд, нужда и горькие лишенья -
Вот что нас ждет в дали грядущих наших дней!
Как сладкий чад, как сон обманчиво-прекрасный,
Развею я твой мир неведенья и грез,
И мысль твою зажгу моей печалью страстной,
И жизнь твою умчу навстречу бурь и гроз!
Из сада, где вчера под липою душистой
Наш первый поцелуй раздался в тишине,
Когда румяный день, и кроткий и лучистый,
Гас на обрывках туч в небесной вышине,
Из теплого гнезда, от близких и любимых,
От мирной праздности, от солнца и цветов
Зову тебя для жертв и мук невыносимых
В ряды истерзанных, озлобленных борцов.
Зову тебя на путь тревоги и ненастья,
Где меры нет труду и счету нет врагам!..
Тупого, сытого, бессмысленного счастья
Не принесу я в дар сложить к твоим ногам.
Но если счастье - знать, что друг твой не изменит
Заветам совести и родины своей,
Что выше красоты в тебе он душу ценит,
Ее отзывчивость к страданиям людей,-
Тогда в моей груди нет за тебя тревоги,
Дай руку мне, дитя, и прочь минутный страх:
Мы будем счастливы,- так счастливы, как боги
     На недоступных небесах!..

Неопытной душой о подвигах тоскуя,
Я долго звонких слов от дел не отличал,
И каждый фарисей, крикливо негодуя,
Вслед за собой меня послушно увлекал;
Пророки чудились мне всюду... кто сурово
Громил вражду и ложь, насилье и порок...

Нет, муза, не зови!.. Не увлекай мечтами,
Не обещай венка в дали грядущих дней!..
Певец твой осужден, и жадными глазами
Повсюду смерть следит за жертвою своей...
Путь слишком был тяжел... Сомненья и тревоги
На части рвали грудь... Усталый пилигрим
Не вынес всех преград мучительной дороги
И гибнет, поражен недугом роковым...
А жить так хочется!.. Страна моя родная,
Когда б хоть для тебя я мог еще пожить!..
Как я б любил тебя, всю душу отдавая
На то, чтоб и других учить тебя любить!..
Как пел бы я тебя! С каким негодованьем
Громил твоих врагов!.. Твой пес сторожевой,
Я б жил одной тобой, дышал твоим дыханьем,
Горел твоим стыдом, болел твоей тоской!
Но - поздно!.. Смерть не ждет... Как туча грозовая,
Как вихрь несется смерть... В крови - палящий жар,
В бреду слабеет мысль, бессильно угасая...
Рази ж, скорей рази, губительный удар!..

Нет, я больше не верую в ваш идеал,
     И вперед я гляжу равнодушно:
Если б мир ваших грез и настал,—
   Мне б в нем было мучительно душно:
Столько праведной крови погибших бойцов,
   Столько светлых созданий искусства,
Столько подвигов мысли, и мук, и трудов,—
И итог этих трудных, рабочих веков —
   Пир животного, сытого чувства!
Жалкий, пошлый итог! Каждый честный боец
Не отдаст за него свой терновый венец...

Неужели всю жизнь суждено мне прожить,
   Отдаваясь другим без завета,
Без конца, всем безумством любви их любить
   И не встретить ответа?..

Неужели сейчас только бархатный луг
Трепетал позолотой полдневных лучей?
Неуклюжая туча ползет, как паук,
И ползет - и плетет паутину теней!..
Ах, напрасно поверил я в день золотой,
Ты лгала мне, прозрачных небес бирюза;
Неподвижнее воздух, томительней зной,
И все ближе гремит, надвигаясь, гроза!..

Встанут серые вихри в дорожной пыли,
Заволнуется зыбкое море хлебов,
Дрогнет сад, наклоняясь челом до земли,
Облетят лепестки недоцветших цветов...
Сколько будет незримых, неслышных смертей,
Сколько всходов помятых и сломанных роз!..
Долго солнце огнем благодатных лучей
Не осушит пролитых природою слез!..

А не будь миновавшие знойные дни
Так безоблачно тихи, светлы и ясны,
Не родили б и черную тучу они -
Эту черную думу на лике весны!..

Ни к ранней гибели, ни к ужасу крушений
Тебя не приведет спокойный твой удел,
Ты огражден от них ничтожеством стремлений,
Бессилием души и мелочностью дел.
Ты сын последних дней... Едва не с колыбели
Ты уж впитал в себя расчетливость купца,
И в жизни для тебя желанней нету цели,
Как счастье сытого, здорового самца.
С оглядкой любишь ты и молча ненавидишь...

Хороша эта ночка, безмолвная, ясная,
   С фосфорической, полной луной,
Эта песнь соловьиная, звонкая, страстная,
   Эта мертвая тишь над рекой.
Как покойно кругом! В даль, сияньем залитую,
   Ширь полей, утопая, бежит,
Справа лес-великан головою сердитою
   Приумолк и таинственно спит.
Слева Тигода сонная воды зеркальные
   Гладью светлою в Волхов катит,
И, поникнув над нею ветвями печальными,
   Одиноко береза грустит.
Из-за леса, струей набегая душистою,
   Чуть шумит ветерок в камышах,
А вдали за рекой полосой золотистою
   Догорает заря в небесах.
Успокойся и ты, моя грудь наболевшая,
   Рой безжалостных дум отгони
И, забывши на сердце тоску накипевшую,
   От всего в эту ночь отдохни.

О мысль, проклятый дар!.. Мысль, в дерзком
                ослепленьи
Весь мир мечтавшая сияньем озарить
И стихшая теперь в больном изнеможеньи,
Когда так тяжело и так постыдно жить, -
К чему кипела ты в работе неустанной,
Что людям ты дала и что дала ты мне?
Не указала ты из мглы исход желанный,
Не помогла родимой стороне!
А сердце чуткое, горевшее отрадно
Любовью чистою и верою святой...

О, если там, за тайной гроба,
Есть мир прекрасный и святой,
Где спит завистливая злоба,
Где вечно царствует покой,
Где ум не возмутят сомненья,
Где не изноет грудь в борьбе,-
Творец, услышь мои моленья
И призови меня к себе!

Мне душен этот мир разврата
С его блестящей мишурой!
Здесь брат рыдающего брата
Готов убить своей рукой;
Здесь спят высокие порывы
Свободы, правды и любви,
Здесь ненасытный бог наживы
Свои воздвигнул алтари.

Душа полна иных стремлений,-
Она любви и мира ждет,
Борьба и тайный яд сомнений
Ее терзает и гнетет.
Она напрасно молит света
С немой и жгучею тоской,
Глухая полночь без рассвета
Царит всесильно над землей.

В крови и мраке утопая,
Ничтожный сын толпы людской
На дверь утраченного рая
Глядит с насмешкой и хулой.
И тех, кого зовут стремленья
К святой, духовной красоте,-
Клеймит печатью отверженья
И распинает на кресте.

О, проклятье сну, убившему в нас силы!
Воздуха, простора, пламенных речей,-
Чтобы жить для жизни, а не для могилы,
Всем биеньем нервов, всем огнем страстей!
О, проклятье стонам рабского бессилья!
Мертвых дней унынья после не вернуть!
Загоритесь, взоры, развернитесь, крылья,
Закипи порывом, трепетная грудь!
Дружно за работу, на борьбу с пороком,
Сердце с братским сердцем и с рукой рука,-
Пусть никто не может вымолвить с упреком;
"Для чего я не жил в прошлые века!.."

О, спасибо вам, детские годы мои,
   С вашей ранней недетской тоскою!
Вы меня научили на слово любви
   Отзываться всей братской душою.
Истомивши меня, истерзавши мне грудь,
   С глаз моих вы завесу сорвали,
И блеснул предо мною неведомый путь —
   Путь горячей любви и печали...

Оба с тобой одиноко-несчастные,
Встретясь случайно, мы скоро сошлись;
Слезы, упреки и жалобы страстные
В наших беседах волной полились.
Сладко казалось нам скорбь накипевшую
Другу и брату, любя, изливать;
Ново казалось нам грудь наболевшую
Тихою лаской его врачевать!..
Только недолго нас счастье желанное
Грело в своих благодатных лучах,—
Что-то холодное, что-то нежданное
Брату послышалось в братских речах:
Точно друг другу мы сразу наскучили,
Точно судьба нас в насмешку свела,
Точно друг друга мы только измучили
Повестью наших невзгод без числа...
И разошлись мы со злобой мучительной.
Полно, товарищ, кого тут винить?
Нищий у нищего лепты спасительной
Вздумал, безумный, от горя молить!
Мертвый у мертвого просит лобзания!
Где нам чужие вериги поднять,
Если и личные наши страдания
Нам не дают ни идти, ни дышать!

                1

По лазури неба тучки золотые
На заре держали к морю дальний путь,
Плыли, - зацепились за хребты седые
И остановились на ночь отдохнуть.
Целый чудный город, с башнями, с дворцами,
С неподвижной массой дремлющих садов,
Вырос из залитой мягкими лучами
Перелетной стаи вешних облаков.
Тут немые рощи замок окружили,
Там через ущелье легкий мост повис.
Вырос храм, и стройный портик обступили
Мраморные группы, тяготя карниз;
Высоко вознесся купол округленный
И поник на кроны розовых колонн,
И над всем сияет ярко освещенный
Новый, чудный купол - южный небосклон!..

                 2

Милый друг, не верь сияющим обманам!
Этот город - призрак: он тебе солжет, -
Он тебя пронижет ветром и туманом,
Он тебя холодным мраком обоймет.
Милый друг, не рвись усталою душою
От земли - порочной родины твоей, -
Нет, трудись с землею и страдай с землею
Общим тяжким горем братьев и людей.
Долог труд, зато глубоко будет счастье:
Кровью и слезами купленный покой
Не спугнет бесследно первое ненастье,
Не рассеет первой легкою грозой!
О, не отдавай же сердца на служенье
Призрачным обманам и минутным снам:
Облака красивы, но в одно мгновенье
Ветер разметать их может по горам!..

День ясен... Свод небес и дышит и сияет.
Зной отуманил даль... У топких берегов
Дремотная струя в истоме колыхает
Широкие листы зеленых плаунов.
Гудя, промчался шмель, - как искра, потухая,
Блеснул и потонул... В затоне, где, к волне
Склонясь, поник жасмин, свой цвет в нее роняя,
Плеснулся сонный лещ и скрылся в глубине.
Затишье и покой... Беспомощно и пышно
Природа спит вокруг, с улыбкой на устах;
Такой немой покой, что издалёка слышно
Жужжание косы в синеющих лугах!..
Но что за тень легла над рощею зубчатой?
То облако... Сквозя под золотом лучей,
Как сказочный дракон, огромный и косматый,
Оно плывет, плывет, чем дальше, тем быстрей!..

Одни не поймут, не услышат другие,
   И песня бесплодно замрет,-
Она не разбудит порывы святые,
   Не движет отважно вперед.

Что теплая песня для мертвого мира?
   Бездушная звонкость речей,
Потеха в разгаре позорного пира,
   Бряцанье забытых цепей!

А песне так отдано много!.. В мгновенья,
   Когда создавалась она,
В мятежной душе разгорались мученья,
   Душа была стонов полна.

Грозою по ней вдохновение мчалось,
   В раздумье пылало чело,
И то, что толпы лишь слегка прикасалось,
   Певца до страдания жгло!

О сердце певца, в наши тяжкие годы
   Ты светоч в пустыне глухой;
Напрасно во имя любви и свободы
   Ты борешься с черною мглой;

В безлюдье не нужны тепло и сиянье,-
   Кого озарить и согреть?
О, если бы было возможно молчанье,
   О, если бы власть не гореть!

Он мне не брат - он больше брата:
Всю силу, всю любовь мою,
Все, чем душа моя богата,
Ему я пылко отдаю -
Кто он - не знаю...

Он спал, разметавшись в своей колыбели,
И тихо две тени к нему подошли,
И долго стояли, и долго глядели
В раздумье на нового гостя земли.
И взоры одной просияли любовью,
И, вся озарившись небесным огнем,
Она наклонилась к его изголовью
И тихо его осенила крылом...

Опять вокруг меня ночная тишина.
Опять на серебро морозного окна
Бросает лунный свет отлив голубоватый,
И в поздний час ночной, перед недолгим сном,
Сижу я при огне, склонясь над дневником,
Тревогою, стыдом и ужасом объятый.

Таких, как этот день, минувший без следа,
Растратил много я в последние года,—
Но их в мою тетрадь я заносить боялся:
Больную мысль страшил растущий их итог...
Так медлит счет свести неопытный игрок,
С отчаяньем в груди сознав, что проигрался...

Сегодня совесть мне отсрочки не дает...
За что, что сделал я?.. За что меня гнетет
Мое минувшее, как память преступленья?
Я жил, как все живут,— как все, я убивал
Бесцельно день за днем и рабски отгонял
Укоры разума, и думы, и сомненья!

Я жил, как все живут,— а в этот час ночной,
Быть может, я один с мучительной тоской
В тайник души моей спускаюсь беспристрастно...
И тихо все вокруг, и за моим окном,
Окованный луны холодным серебром,
Недвижный город спит глубоко и бесстрастно.

Опять перед лицом родных моих полей,
Теряясь в их дали и свежесть их вдыхая,
Без сна провел я ночь, как в юности моей,
Любя и веруя, надеясь и прощая.
Я всё любил: любил беззвездный блеск небес,
И полосу заря, не гасшую до света,
И яблони в цвету, и озеро, и лес,
И предрассветный шум, и молнию рассвета.
Я всем прощал: прощал озлобленным врагам,
Прощал судьбе ее обиды и обманы...

Опять передо мной таинственной загадкой
Лежит далекий путь и в край родной зовет;
Опять знакомый гость - змея тоски украдкой
Вползла в больную грудь и сердце мне сосет.
Мне жаль покинуть вас, полуденные страны,
Жаль средиземных волн, и солнца, и холмов,
И вас, тенистые оливы и платаны!..

Осень, поздняя осень!.. Над хмурой землею
Неподвижно и низко висят облака;
Желтый лес отуманен свинцовою мглою,
В желтый берег без умолку бьется река...
В сердце - грустные думы и грустные звуки,
Жизнь, как цепь, как тяжелое бремя, гнетет.
Призрак смерти в тоскующих грезах встает,
И позорно упали бессильные руки...

Это чувство - знакомый недуг: чуть весна
Ароматно повеет дыханием мая,
Чуть проснется в реке голубая волна
И промчится в лазури гроза молодая,
Чуть в лесу соловей про любовь и печаль
Запоет, разгоняя туман и ненастье,-
Сердце снова запросится в ясную даль,
Сердце снова поверит в далекое счастье...

Но скажи мне, к чему так ничтожно оно,
Наше сердце,- что даже и мертвой природе
Волновать его чуткие струны дано,
И то к смерти манить, то к любви и свободе?..
И к чему в нем так беглы любовь и тоска,
Как ненастной и хмурой осенней порою
Этот белый туман над свинцовой рекою
Или эти седые над ней облака?

От пошлой суеты земного бытия
Я душу оградил сомненьем и страданьем,
И, как в былые дни, не вспыхнет грудь моя
Ни гневом праведным, ни пламенным желаньем.
Мне всё равно теперь, как ни шути судьба
И чем мне ни грози житейская дорога, -
Я молча всё приму с покорностью раба
И с дерзостным величьем полубога.
Но не успел еще я сердце отучить
От тайных грез, друзей [ночей моих бессонных...]

           Во блаженном успении -
           вечный покой...

Спи спокойно, моя дорогая:
Только в смерти - желанный покой,
Только в смерти - ресница густая
Не блеснет безнадежной слезой;
Только там не коснется сомненье
Милой, русой головки твоей;
Только там - ни тревог, ни волненья,
Ни раздумья бессонных ночей!..

Белый гроб твой закидан землею,
Белый крест водружен над тобой,..
Освящен он сердечной мольбою,
Окроплен задушевной слезой!
Я давно так не плакал... Казалось,
Что в груди, утомленной тоской,
Всё святое опять просыпалось,
Чтоб безумно рыдать над тобой!..

Вот вернется весна, и с весною
Дальний гость - соловей прилетит,
И в безмолвную ночь над тобою
Серебристая песнь зазвенит;
И зеленая липа, внимая
Чудным звукам, замрет над тобой...
Спи ж спокойно, моя дорогая:
Только в смерти желанный покой.

Когда в час оргии, за праздничным столом
Шумит кружок друзей, беспечно торжествуя,
И над чертогами, залитыми огнем,
Внезапная гроза ударит, негодуя,-
Смолкают голоса ликующих гостей,
Бледнеют только что смеявшиеся лица,-
И, из полубогов вновь обратясь в людей,
Трепещет Валтасар и молится блудница.

Но туча пронеслась, и с ней пронесся страх...
Пир оживает вновь: вновь раздаются хоры,
Вновь дерзкий смех звучит на молодых устах,
И искрятся вином тяжелые амфоры;
Порыв раскаянья из сердца изгнан прочь,
Все осмеять его стараются скорее,-
И праздник юности, чем дальше длится ночь,
Тем всё становится развратней и пошлее!..

Но есть иная власть над пошлостью людской,
И эта власть - любовь!.. Создания искусства,
В которых теплится огонь ее святой,
Сметают прочь с души позорящие чувства;
Как благодатный свет, в эгоистичный век
Любовь сияет всем, все язвы исцеляет,-
И не дрожит пред ней от страха человек,
А край одежд ее восторженно лобзает...

И счастлив тот, кто мог и кто умел любить:
Печальный терн его прочней, чем лавр героя,
Святого подвига его не позабыть
Толпе, исторгнутой из мрака и застоя.
На смерть его везде откликнутся друзья,
И смерть его везде смутит сердца людские,
И в час разлуки с ним, как братская семья,
Над ним заплачет вся Россия!..

Певец, восстань! Мы ждем тебя — восстань!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не бойся, что вокруг — глухая тишина, 
То — тишина перед грозою...
Она не спит, твоя родная сторона,
Она готовится к решительному бою!
Все честные сердца кругом потрясены...
Растет народный гнев, как буря в океане...
И пусть пока враги беспечны и сильны,
Их пир — безумцев пир на пышущем вулкане!
Пускай же песнь твоя, как отдаленный гром,
Грядущую грозу свободно возвещает,
Звучит с пророчеством и гордым торжеством
Врага язвит и поражает!..

                  Посвящается В. Слабошевичу

Я зажег свой фонарь. Огоньком золотым
   Он во мгле загорелся глубокой.
И по свету бродить я отправился с ним
   То тропой, то дорогой широкой.
Я везде побывал - у подножья божков
   И любимцев прогресса и века,
И под кровлей забытых, презренных рабов, -
   Я повсюду искал человека.

Беспредельная, грозная мгла над землей
   Простирала могильные сени,
И во мгле окровавленной, страшной толпой
   Шевелились и двигались тени.
Исхудалые, бледные, в тяжких цепях
   Шли они трудовою дорогой
И тельцов золотых на усталых руках
   Проносили с тоской и тревогой.

Если двое столкнутся - безжалостный бой
   Начинают безумные братья...
Льется кровь, разливаясь широкой волной,
   И гремят над толпою проклятья;
И напрасно безумцев разнять я хотел,
   Говоря им о правде и боге:
Этот бой беспощадный повсюду кипел
   На тернистой житейской дороге!
И с улыбкой, исполненной злобы глухой,
   С высоты своего пьедестала
Беспредельно царил над развратной толпой
   Гордый призрак слепого Ваала.

Где же люди? Тоскующий взор не встречал
   Ни любви бескорыстной, ни ласки;
Только стон над землей утомленной стоял,
Да с безумным весельем повсюду звучал
   Дикий грохот вакхической пляски.
Где же жизнь? Неужели мы жизнью зовем
   Этот мрак без лучей идеала?..
И ушел я поспешно с моим фонарем
   Из мятежного царства Ваала.

Я хотел отдохнуть на просторе полей
   От бесплодных и долгих исканий,
От разврата и злобы погибших людей,
   От жестокой борьбы и рыданий.
Предо мной расстилалась туманная даль...
   Ночь повсюду безмолвно дремала,
И подруга раздумья - немая печаль
   На душе словно камень лежала.

Грустно, грустно кругом. Никого - кто бы мог
   Облегчить накипевшую муку,
Кто б в неравной борьбе мне участьем помог,
   Протянул бы по-дружески руку...
Люди-братья! Когда же окончится бой
   У подножья престола Ваала
И блеснет в небесах над усталой землей
   Золотая заря идеала!

                1

По смутным признакам, доступным для немногих,
По взгляду вдумчивых, тоскующих очей,
По очертанью уст, загадочных и строгих,
По звуку теплому ласкающих речей,-
Я разгадал тебя... Я понял: ты страдала,
Ты суетной толпе душой была чужда;
Иная скорбь тебя над нею возвышала,
Иная даль звала, иная жгла вражда...
И луч участия и горечь сожаленья
Мне тихо сжали грудь... Несчастная, к чему,
К чему не кукла ты, без смысла и значенья,
Без гордых помыслов - рассеять эту тьму?
Он мне знаком, твой путь... Лишения, тревоги,
В измученной груди немолчный стон: "За что?"
А после, как сведешь последние итоги,
Поруганная жизнь и жалкое ничто.
И всё-таки иди - и всё-таки смелее
Иди на тяжкий крест, иди на подвиг твой,
И пусть бесплоден он, но жить другим светлее,
Молясь пред чистою, возвышенной душой!

                 2

И твой я понял путь из этих глазок ясных,
Где думам места нет под стрелками ресниц,
Из этих ярких губ, и дерзких и прекрасных,
И смеха звонкого, как щебетанье птиц.
Не бойся вешних гроз: они тебя минуют,
Их вихрь не для тебя, и если иногда
Печали грудь твою нечаянно взволнуют,
Они сбегут опять, как вешняя вода.
Ты лилия: когда, обрызгана зарею,
Она алмаз росы на дне своем таит,
Ее цветок пленит мгновенной красотою,
Но жаждущей груди ничьей не утолит.
Ей, вечно внемлющей созвучьям песни льстивой
С покорной ласкою прильнувшей к ней волны,
Ей, ярко блещущей, душистой и красивой,
Природой не дано одной лишь глубины.
И часто, за тобой следя влюбленным взором,
Когда ты весело щебечешь и поешь,
Я всё-таки готов сказать тебе с укором:
Что людям ты дала и для чего живешь?

Позабытые шумным их кругом - вдвоем
Мы с тобой в уголку притаились,
И святынею мысли, и чувства теплом,
Как стеною, от них оградились;
Мы им чужды с тех пор, как донесся до нас
Первый стон, на борьбу призывая...
И упала завеса неведенья с глаз,
Бездны мрака и зла обнажая...
Но взгляни, как беспечен их праздник,- взгляни,
Сколько в лицах их смеха живого,
Как румяны, красивы и статны они -
Эти дети довольства тупого!
Сбрось с их девушек пышный наряд,- вязью роз
Перевей эту роскошь и смоль их волос,
И, сверкая нагой белизною,
Ослепляя румянцем и блеском очей,
Молодая вакханка мифических дней
В их чертах оживет пред тобою...
Мы ж с тобой - мы и бледны, и худы; для нас
Жизнь - не праздник, не цепь наслаждений,
А работа, в которой таится подчас
Много скорби и много сомнений...
Помнишь?.. Эти тяжелые, долгие дни,
Эти долгие, жгучие ночи...
Истерзали, измучили сердце они,
Утомили бессонные очи...
Пусть ты мне еще вдвое дороже с тех пор,
Как печалью и думой зажегся твой взор;
Путь в святыне прекрасных стремлений
И сама ты прекрасней и чище,- но я
Не могу отогнать, дорогая моя,
От души неотступных сомнений!
Я боюсь, что мы горько ошиблись, когда
Так наивно, так страстно мечтали,
Что призванье людей - жизнь борьбы и труда,
Беззаветной любви и печали...
Ведь природа ошибок чужда, а она
Нас к открытой могиле толкает,
А бессмысленным детям довольства и сна
Свет, и счастье, и розы бросает!..

Путь суров... Раскаленное солнце палит
Раскаленные камни дороги.
О горячий песок и об острый гранит
Ты изранил усталые ноги.
Исстрадалась, измучилась смелая грудь,
Истомилась и жаждой и зноем,
Но не думай с тяжелой дороги свернуть
И забыться позорным покоем!

Дальше, путник, всё дальше - вперед и вперед!
Отдых после,- он там, пред тобою...
Пусть под тень тебя тихая роща зовет,
Наклонившись над тихой рекою;
Пусть весна разостлала в ней мягкий ковер
И сплела из ветвей изумрудный шатер,
И царит в ней, любя и лаская,-
Дальше, дальше и дальше, под зноем лучей,
Раскаленной, безвестной дорогой своей,
Мимолетный соблазн презирая!

Страшен сон этой рощи, глубок в ней покой:
Он так вкрадчив, так сладко ласкает,
Что душа, утомленная скорбью больной,
Раз уснув, навсегда засыпает.
В этой чаще душистой дриада живет.
Чуть склонишься на мох ты,- с любовью
Чаровница лесная неслышно прильнет
В полумгле к твоему изголовью!..

И услышишь ты голос: "Усни, отдохни!..
Прочь мятежные призраки горя!..
Позабудься в моей благовонной тени,
В тихом лоне зеленого моря!..
Долог путь твой,- суровый, нерадостный путь...
О, к чему обрекать эту юную грудь
На борьбу, на тоску и мученья!
Друг мой! вверься душистому бархату мха:
Эта роща вокруг так свежа и тиха,
В ней так сладки минуты забвенья!.."

Ты, я знаю, силен: ты бесстрашно сносил
И борьбу, и грозу, и тревоги,-
Но сильнее открытых, разгневанных сил
Этот тайный соблазн полдороги...
Дальше ж, путник!.. Поверь, лишь ослабит тебя
Миг отрады, миг грез и покоя,-
И продашь ты все то, что уж сделал, любя,
За позорное счастье застоя!..

Пора! Явись, пророк! Всей силою печали,
Всей силою любви взываю я к тебе!
Взгляни, как дряхлы мы, взгляни, как мы устали,
Как мы беспомощны в мучительной борьбе!
Теперь - иль никогда!.. Сознанье умирает,
Стыд гаснет, совесть спит. Ни проблеска кругом,
Одно ничтожество свой голос возвышает...

Не я пишу - рукой моею,
Как встарь, владеешь ты, любя,
И каждый лживый звук под нею
В могиле мучил бы тебя...

Слышишь - в селе, за рекою зеркальной,
Глухо разносится звон погребальный
   В сонном затишье полей;
Грозно и мерно, удар за ударом
Тонет в дали, озаренной пожаром
   Алых вечерних лучей...

Слышишь - звучит похоронное пенье:
Это апостол труда и терпенья -
   Честный рабочий почил...
Долго он шел трудовою дорогой,
Долго родимую землю с тревогой
   Потом и кровью поил.

Жег его полдень горячим сияньем,
Ветер знобил леденящим дыханьем,
   Туча мочила дождем...
Вьюгой избенку его заметало,
Градом на нивах его побивало
   Колос, взращенный трудом.

Много он вынес могучей душою,
С детства привыкшей бороться с судьбою.
   Пусть же, зарытый землей,
Он отдохнет от забот и волненья -

Этот апостол труда и терпенья
   Нашей отчизны родной.

Пусть песнь твоя кипит огнем негодованья
И душу жжет своей правдивою слезой,
Пусть отзыв в ней найдут и честные желанья,
И честная любовь к отчизне дорогой;
Пусть каждый звук ее вперед нас призывает,
Подавленным борьбой надеждою звучит,
Упавших на пути бессмертием венчает
И робких беглецов насмешкою клеймит;
Пусть он ведет нас в бой с неправдою и тьмою,
В суровый, грозный бой за истину и свет, -
И упадем тогда мы ниц перед тобою,
И скажем мы тебе с восторгом: "Ты - поэт!.."
   Пусть песнь твоя звучит, как тихое журчанье
   Ручья, звенящего серебряной струей;

Пусть в ней ключом кипят надежды и желанья,
И сила слышится, и смех звучит живой;
Пусть мы забудемся под молодые звуки
И в мир фантазии умчимся за тобой, -
В тот чудный мир, где нет ни жгучих слез, ни муки,
Где красота, любовь, забвенье и покой;
Пусть насладимся мы без дум и размышленья
И снова проживем мечтами юных лет, -
   И мы благословим тогда твои творенья,
   И скажем мы тебе с восторгом: "Ты - поэт!.."

Прежде белые ночи весны я любил,—
   Эти годы еще так недавни,—
А теперь я пугливо от них затворил,
   Как от недруга, окна и ставни.
Грустно лампу зажег я и книгу открыл;
   Пред глазами мелькают страницы,
Но их смысл уловить нет ни воли, ни сил:
Тени прошлого вновь восстают из могил,
   Прошлых грез вновь летят вереницы...

Ах, весна, не томи ты меня, отойди!..
   Прежде, в дни моей юной свободы,
На призыв твой в ответ находил я в груди
   Звучный гимн в честь ожившей природы,—
Но тогда моим песням я сам был судьей,
   И лились они вольно и страстно,
И я верил, я верил всей чуткой душой,
   Что прекрасное — вечно прекрасно!..

«Даже,— думал я,— в годы борьбы и тревог,
   В годы смут и народных волнений,
Красота — это мощь, это сила и бог,
   Бог, достойный и жертв и молений!»

Но теперь уж не властен я в песнях своих,
   Я на рынок принес вдохновенье,
Я к запросам толпы приурочил мой стих,
   Чтоб купить бы ее поклоненье.

И пусть к братьям во мне неподдельна любовь,
   Но себе и за то уж я жалок,
Что я буду им петь только муки и кровь
И, боясь их насмешек, не в силах уж вновь
   Петь им прелесть весенних фиалок!..

При жизни любила она украшать
   Тяжелые косы венками,
И, верно, в гробу ей отраднее спать
   На ложе, увитом цветами...

Торжественно яркое утро горит,
   Торжественно солнце сияет,
Торжественно стройное пенье звучит
   И тихой мольбой замирает...

И гроб ее белый, и яркий покров,
   И купол церковный над нами,
И волны народа, и ряд образов -
   Всё ярко залито лучами...

Как будто всей дивною негой своей,
   Всем чудным своим обаяньем
Весна и природа прощаются с ней
   Последним горячим лобзаньем...

К чему эти слезы? О ней ли жалеть
   С безумно упорной тоскою?
О, если б и все мы могли умереть
   С такою же чистой душою!

О, если б и все мы прощались с землей
   С такою ж надеждою ясной,
Что ждет нас за гробом не сон вековой,
   А мир благодатно прекрасный!

Я не был ребенком. Я с детства узнал
   Тяжелое бремя лишений,
Я с детства в душе бережливо скрывал
   Огонь затаенных сомнений.
Я с детства не верил в холодных людей,
   В отраду минутного счастья,
И шел я угрюмо дорогой своей
   Один, без любви и участья.

А сердце так рвалось в груди молодой,
   Так жаждало света и воли!
Но что же, на призыв отчаянный мой
   Никто не согрел моей доли.
Меня оттолкнули... и злобной тоской
   Как камнем мне душу сдавило,
И зависти тайной огонь роковой
   Несчастье в груди пробудило.

И стал я с глубокой отрадой взирать
   На царство нужды и разврата
И в бездну бесстрастной рукою толкать
   Другого страдальца собрата.
Я бросил работу, я стал воровать,
   Под суд я однажды попался,
В тюрьме просидел... да как вышел опять
   За прежнее дело принялся.

Я помню, в суде говорил адвокат,
   Что нужно работать, трудиться.
Работать!.. Зачем? Для кого хлопотать,
   С кем прибылью буду делиться?
Вернусь я с работы в подвал свой сырой -
   Кто там меня встретит с участьем?
Работать!.. Работай, кто молод душой,
   Кто не был надломлен ненастьем!

И думали люди, что в сердце моем
   Заглохли все чувства святые.
Кому ж я обязан позорным клеймом -
   Скажите вы, люди слепые.
Когда я любви и привета просил,
   Кто подал отверженцу руку?
Кто словом и ласкою света залил
   Сиротства тяжелую муку?

Нет, я не смутил ваш холодный покой,
   В вас сердце не билось любовно,
И мимо прошли вы бесстрастной стопой,
   Меня оттолкнув хладнокровно.
О судьи, не сами ли с первых же дней
   Вы холодом жизнь отравили?
За что ж философией сытой своей
   Отверженца вы осудили?

За то ль, что, не сладив с тяжелой нуждой
   И с внутренним ядом страданья,
Пред вами не пал я с покорной мольбой,
   Просить я не стал подаянья?
Нет, лучше бесчестье, чем посох с сумой,
   Нет, лучше разгульная воля
И грязи разврата позор роковой,
   Чем нищенства жалкая доля!

И в этой-то бездне я даром убил
   Мои непочатые силы!
Но кончен мой путь. Наконец я дожил
   До двери безмолвной могилы.
Я рад ей: под саваном мрачным земли
   Сомкнутся усталые веки,
Улягутся в сердце страданья мои
   И мирно усну я навеки.

Покуда грозно ночь глухая
Царит над сонною землей
И лишь вдали заря златая
Горит отрадной полосой,
Покуда мысль в оковах дремлет,
Покуда видят стыд в труде,
Покуда человек не внемлет
Призыву к свету и борьбе,
О муза, светлый мир мечтаний
И песен счастья резвый рой
Забудь для горя и страданий,
Для битвы с непроглядной мглой.
Пускай твои святые звуки
Борцов уставших оживят
И в их сердцах тоску и муки
Надеждой светлой заменят.
[И грозный крик негодованья,
Промчавшись звучно над толпой,
Подымет светлое сознанье
И знамя истины святой.
Туда, борцы, под это знамя,
Вперед уверенной стопой!
Пускай любви и веры пламя
Во мгле согреет вас собой.
Вперед, борцы, на бой жестокий
За свет великий и святой
Со мглой, тяжелой и глубокой,
С мертвящей, безотрадной мглой!

Прозрачна и ясна осенняя заря;
Как свечи, теплятся кресты монастыря
Под заходящими багровыми лучами;
И ночь, в слезах росы и трепете луны,
С дождем падучих звезд с лазурной вышины
Идет, повитая сияньем и тенями...

Прости безвестному, что с именем твоим
Сливает он свое ничтожное названье
И что звучит мой стих, когда, непробудим,
Ты, отстрадав, хранишь священное молчанье.
Прости, что я служу пред тем же алтарем,
Пред той же красотой колени преклоняю,
Какой и ты служил...

Пусть стонет мрачный лес при шуме непогоды,
Пусть в берег бьет река мятежною волной,
С ночными звуками бушующей природы
Сливаюсь я моей истерзанной душой.
Я не один теперь - суровые страданья
Со мною делит ночь, могучий друг и брат.
В рыданиях ее - звучат мои рыданья,
В борьбе ее - мои проклятия кипят.

Робко притаившись где-нибудь с игрушкой,
Или в сад забившись с книжкою в руках,
Ты растешь неловкой, смуглою дурнушкой,
Дикой, словно зайчик, дома - как в гостях.
Дом ваш - целый замок: пышные покои,
По стенам портреты дедовских времен,
Знатные бояре, громкие герои,
Вереница славных княжеских имен.
Что ни шаг - повсюду барские затеи:
Темный парк, фонтаны, тихие пруды...
Дышат и растут в стенах оранжереи
Редкие цветы и пышные плоды.
Анфилады комнат устланы коврами,
Окна в пышных складках шелковых гардин.
В длинной галерее тянутся рядами
Пыльные полотна выцветших картин.
Отовсюду веют старые преданья
Шумной, барской жизни миновавших дней,
Отовсюду слышны длинные сказанья
Праздничных собраний, шумных ассамблей...

Я вас любил всей силой первой страсти.
Я верил в вас, я вас боготворил.
Как верный раб, всё иго вашей власти
Без ропота покорно я сносил.

Я ждал тогда напрасно состраданья.
Был холоден и горд ваш чудный взгляд.
В ответ на яд безмолвного страданья
Я слышал смех и колких шуток ряд.

Расстались мы - но прежние мечтанья
В душе моей ревниво я хранил
И жадно ждал отрадного свиданья,
И этот час желаемый пробил.

Пробил, когда, надломанный судьбою,
Устал я жить, устал я ждать любви
И позабыл измученной душою
Желания разбитые мои.

Рыдать?- Но в сердце нет рыданий.
Молиться?- Для чего, кому?
Нет, рой отрадных упований
Чужд утомленному уму.

Молитва мне не даст забвенья,
Я жду любви, любви земной,
Я жить хочу без размышленья,
Всей юной силой, всей душой.

Таить в душе свои страданья
Я не могу... она полна
И ждет хоть капли состраданья,
И молит хоть минуты сна.

Кто ж облегчит немую муку,
Кто осветит тот темный путь,
Кто мне спасающую руку
Захочет в горе протянуть?..

Сегодня долго я огня не зажигал;
Склонившись на руку усталой головою,
Я бессознательно и тупо наблюдал,
Как медленно закат бледнел и угасал,
Сменяя сумерки глубокой темнотою.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Устав от суеты промчавшегося дня
И снова возвратясь в мой угол одинокий, -
Я сбросил маску прочь, я стал самим собой,
И скорбь, весь день во мне дремавшая змеей,
Проснулась с силою и властной и жестокой.

Глухой наш городок спокойно отдыхал;
В морозном воздухе гудел и замирал
Соборный колокол, ко всенощной сзывая...
Голубоватый свет поднявшейся луны
Бил в окна, и полет вечерней тишины...

Сейчас только песни звучали
В саду над уснувшей рекой
И светлые звуки бежали
В погоню за светлой волной.
И там, где высокие ели
Беседкой сплелись над столом,
Беспечные гости сидели
Веселым и шумным кружком.
И вдруг всё уснуло глубоко,
Задумалась ночь над землей,
И в сад я схожу одиноко
И тихо брожу над рекой.

Сколько лживых фраз, надуто-либеральных,
Сколько пестрых партий, мелких вожаков,
Личных обличений, колкостей журнальных,
Маленьких торжеств и маленьких божков!..
Сколько самолюбий глубоко задето,
Сколько уст клевещет, жалит и шипит,—
И вокруг, как прежде, сумрак без просвета,
И, как прежде, жизнь и душит и томит!..
А вопрос так прост: отдайся всей душою
На служенье братьям, позабудь себя
И иди вперед, светя перед толпою,
Поднимая павших, веря и любя!..
Не гонись за шумом быстрого успеха,
Не меняй на лавр сурового креста,
И пускай тебя язвят отравой смеха
И клеймят враждой нечистые уста!..
Видно, не настала, сторона родная,
Для тебя пора, когда бойцы твои,
Мелким, личным распрям сил не отдавая,
Встанут все во имя правды и любви!
Видно, спят сердца в них, если, вместо боя
С горем и врагами родины больной,
Подняли они, враждуя меж собою,
Этот бесконечный, этот жалкий бой!..

Скучно лежать... Мирно часы у постели
В мертвой тиши, словно живые, стучат;
Смолк за окном плач беспокойной метели;
Утро встает... Тучи зарею горят...
Целую ночь я одиноко томился,
Сон не пришел жаркие веки закрыть...
Если б уснуть!........................

                   Н. Ханыкову

О, если б огненное слово
Я в дар от музы получил,
Как беспощадно б, как сурово
Порок и злобу я клеймил!
Я б поднял всех на бой со тьмою,
Я б знамя света развернул
И в мир бы песнею живою
Стремленье к истине вдохнул!
Каким бы смехом я смеялся,
Какой слезой бы прожигал!..
Опять бы над землей поднялся
Святой, забытый идеал.
Мир испугался б и проснулся,
И, как преступник, задрожал,
И на былое оглянулся,
И робко приговора ждал!..
И в этом гробовом молчаньи
Гремел бы смелый голос мой,
Звуча огнем негодованья,
Звеня правдивою слезой!..

Мне не дано такого слова...
Бессилен слабый голос мой,
Моя душа к борьбе готова,
Но нет в ней силы молодой...
В груди - бесплодное рыданье,
В устах - мучительный упрек,
И давит сердце мне сознанье,
Что я - я раб, а не пророк!

Случалось ли тебе бессонными ночами,
Когда вокруг тебя все смолкнет и заснет,
И бледный серп луны холодными лучами
Твой мирный уголок таинственно зальет,
И только ты в тиши томишься одиноко,
Ты, да усталая, больная мысль твоя,-
Случалось ли тебе задуматься глубоко
Над неразгаданным вопросом бытия?

Зачем ты призван в мир?
              К чему твои страданья,
Любовь и ненависть, сомненья и мечты
В безгрешно-правильной машине мирозданья
И в подавляющей огромности толпы?..

Снилось мне, что в глубокую полночь один
Я затерян в каком-то безлюдном краю...
Чащи темных лесов, кручи горных вершин
Обошли, заслонили дорогу мою...
Долго брел я на ощупь, но вот изнемог
И присел... Вдруг вдали, между темных ветвей,
   Засверкал, заблистал огонек...
   Чу, далекое ржанье коней!
Чу, звучат голоса! Ближе, громче... Весь лес
Словно ожил... 

                  1

И мрак и тишина... В торжественном молчаньи
Горит немая ночь над сонною Москвой...
Затих обычный шум на улицах столицы,
И ряд огней погас в светлицах теремов.
Промчался шумный день... На площади широкой
Как тень стоит еще высокий эшафот,
Но не вопит вокруг толпа, не слышно стонов
И не видать суровых палачей.
И только в сумраке разбросанные трупы
Лежат вокруг - и бледный лик луны
Глядит на них с безмолвным состраданьем
И снова прячется за облаком седым.
А завтра вновь - и эшафот, и муки,
И новых жертв покорная толпа,
Покуда ночь не остановит казни,
Покуда день не утомит царя.

                  2

  Дворец его, суровый и безмолвный,
  Один не спит во мраке. Вся в огнях
  Сияет царская трап_е_за. За столами
  Сидят опричники, бояре и дворяне,
  И кравчий, брагою наполнив чаши,
  Их подает пирующим гостям.
  Задумчивый и грустный за трапезой
  Сидит сегодня царь... Его не тешит
  Ни шум толпы, ни песни удалые
  Двух гусляров, которые поют
  Про грозный бой у белых стен Казани
  И славят Русь и русского царя...
  В его уме встают иные сцены:
  То видит он суровый эшафот,
  С которого звучат ему проклятья,
  То чудятся ему истерзанные трупы
  И слышится предсмертное хрипенье...
  И вздрогнув, он очнется - и велит
  Подать вином наполненную чашу,
  Пьет сам - и требует, чтоб гости пили,
  И гуслярам дает приказ плясать...
  А ночь бежит... Уж кое-где дымятся
  Угасшие лампады... Уж в речах
  Гостей звучит порою утомленье
  И клонит сон их головы хмельные.
  И вот вином в последний раз
  Наполнены сверкающие чаши, -
  И грозный царь, на посох опираясь,
  Уходит из трапезы... Вслед за ним
  Расходятся и гости - и вокруг
  Царит немая мгла и мертвое молчанье...

Вся в кустах утонула беседка;
Свежей зелени яркая сетка
По стенам полусгнившим ползет,
И сквозь зелень в цветное оконце
Золотое весеннее солнце
Разноцветным сиянием бьет.
В полумраке углов — паутина;
В дверь врываются ветви жасмина,
Заслоняя дорогу и свет;
Круглый стол весь исписан стихами,
Весь исчерчен кругом вензелями,
И на нем позабытый букет...

Терпи... Пусть взор горит слезой,
Пусть в сердце жгучие сомненья!..
Не жди людского сожаленья
И, затаив в груди мученья,
Борись один с своей судьбой...
Пусть устаешь ты с каждым днем,
Пусть с каждым днем все меньше силы...
Что ж, радуйся: таким путем
Дойдешь скорей, чем мы дойдем,
До цели жизни - до могилы.

Тихо замер последний аккорд над толпой,
С плачем в землю твой гроб опустили;
Помолились в приливе тоски над тобой,
Пожалели тебя и забыли...
Ты исчезла для них, этих добрых людей,
Навсегда - без следа и возврата,
Но живешь ты в груди утомленной моей,
В скорбном сердце усталого брата...

То порыв безнадежной тоски,- то опять,
Встрепенувшись, вдруг я оживаю,
Жадно дела ищу, рвусь любить и страдать,
Беззаветно и слепо прощаю...

Только утро любви хорошо: хороши
Только первые, робкие речи,
Трепет девственно-чистой, стыдливой души,
Недомолвки и беглые встречи,
Перекрестных намеков и взглядов игра,
То надежда, то ревность слепая;
Незабвенная, полная счастья пора,
На земле - наслаждение рая!..
Поцелуй - первый шаг к охлаждению: мечта
И возможной, и близкою стала;
С поцелуем роняет венок чистота,
И кумир низведен с пьедестала;
Голос сердца чуть слышен, зато говорит
Голос крови и мысль опьяняет:
Любит тот, кто безумней желаньем кипит,
Любит тот, кто безумней лобзает...
Светлый храм в сладострастный гарем обращен.
Смокли звуки священных молений,
И греховно-пылающий жрец распален
Знойной жаждой земных наслаждений.
Взгляд, прикованный прежде к прекрасным очам
И горевший стыдливой мольбою,
Нагло бродит теперь по открытым плечам,
Обнаженным бесстыдной рукою...
Дальше - миг наслаждения, и пышный цветок
Смят и дерзостно сорван, и снова
Не отдаст его жизни кипучий поток,
Беспощадные волны былого...
Праздник чувства окончен... погасли огни,
Сняты маски и смыты румяна;
И томительно тянутся скучные дни
Пошлой прозы, тоски и обмана!..

Наперекор стремленьям века
Железным словом и мечом
Он встал за право человека
На бой с неправдою и злом.
Он массы темного народа
Высокой верой вдохновлял
И а. щите своем "свобода"
Рукой бесстрашной начертал.
Как гром, его призыв суровый
Промчался по стране родной:
"Народ, разбей свои оковы
И встань на бой, на страшный бой!
Сорви ярмо своих тиранов,
Иди врагов своих судить,
Пусть знает мир, каких титанов
Он захотел поработить.
Довольно ты страдал в неволе,
Откинь же малодушный страх...
Тебе ль, страдальцу, лучшей доли
Не пожелать в своих цепях.
Твой труд порабощен... селенья
Разорены... твоих детей
В грядущем ждут одни мученья
Да кнут и цепи палачей...
Не для того за нас спаситель
Лил на кресте святую кровь,
Нам проповедовал учитель
Свободу, братство и любовь.
Ты создан не рабом - свобода
Тебя давно, как сына, ждет!"
И море темного народа
Ему ответило: "Вперед!"

Бой закипел... Народ толпами
К знаменам Мюнцера бежал,
Повсюду кровь лилась волнами
И гром орудий грохотал.
[Пылали замки...]

Ты помнишь — ночь вокруг торжественно горела
И темный сад дремал, склонившись над рекой...
Ты пела мне тогда, и песнь твоя звенела
Тоской, безумною и страстною тоской...
Я жадно ей внимал — в ней слышалось страданье
Разбитой веры в жизнь, обманутой судьбой —
И из груди моей горячее рыданье
Невольно вырвалось в ответ на голос твой.
Я хоронил мои разбившиеся грезы,
Я ряд минувших дней с тоскою вспоминал.
Я плакал, как дитя, и, плача, эти слезы
Я всей душой тогда благословлял.
С тех пор прошли года, и снова над рекою
Рыдает голос твой во мраке голубом,
И снова дремлет сад, объятый тишиною.
И лунный свет горит причудливо на нем.
Истерзанный борьбой, измученный страданьем —
Я много вытерпел, я много перенес.
Я б облегчить хотел тоску мою рыданьем,—
Но... в сердце нет давно святых и светлых слез.

Ты угадала: страдает твой друг,
   Тяжко, глубоко страдает.
Носит в груди он смертельный недуг, -
   Сердце его угасает...
Прежде, бывало, - заря ли блеснет,
   Музыка ль льется, чаруя,

Грусть ли взволнует, иль туча найдет -
   Отклик на всё нахожу я:
Дрогнут могучие струны в груди,
   Звуки, как волны, нахлынут...

Ты уймись, кручинушка, смолкните, страдания
Не вернуть погибшего жгучею слезой,
И замрет без отзыва крик негодования,
Крик, из сердца вырванный злобою людской.

Не поймут счастливые горя и мучения,
Не спасут упавшего братскою рукой,
И насмешкой едкою злобного презрения
Заклеймят разбитого жизненной грозой.

А кругом надвинулась ноченька глубокая,
Без просветов счастия, без огня любви,
И железным пологом эта мгла жестокая
Давит силы гордые и мечты мои.

Умерла моя муза!.. Недолго она
Озаряла мои одинокие дни:
Облетели цветы, догорели огни,
Непроглядная ночь, как могила, темна!..
Тщетно в сердце, уставшем от мук и тревог,
Исцеляющих звуков я жадно ищу:
Он растоптан и смят, мой душистый венок,
Я без песни борюсь и без песни грущу!..
А в былые года сколько тайн и чудес
Совершалось в убогой каморке моей:
Захочу - и сверкающий купол небес
Надо мной развернется в потоках лучей,
И раскинется даль серебристых озер,
И блеснут колоннады роскошных дворцов,
И подымут в лазурь свой зубчатый узор
Снеговые вершины гранитных хребтов!..
А теперь - я один... Неприютно, темно
Опустевший мой угол в глаза мне глядит;
Словно черная птица, пугливо в окно
Непогодная полночь крылами стучит...
Мрамор пышных дворцов разлетелся в туман,
Величавые горы рассыпались в прах -
И истерзано сердце от скорби и ран,
И бессильные слезы сверкают в очах!..
Умерла моя муза!.. Недолго она
Озаряла мои одинокие дни:
Облетели цветы, догорели огни,
Непроглядная ночь, как могила, темна!..

Окончен скучный путь. От мудрости различной
Освободились мы, хоть не на долгий срок.
Вдали от скучных стен гимназии столичной
Покой наш не смутит докучливый звонок.

Мы разбредемся все - до нового свиданья;
Надежды светлые кипят у нас в груди.
Мы полны юных сил, и грез, и упованья,
И призрак счастия манит нас впереди.

Мы в будущность глядим без грусти и тревоги,
В немую даль идем уверенной стопой,
И будем всё идти, пока шипы дороги
Нас не измучают сомненьем и тоской.

Когда ж в груди у нас заговорят проклятья
На жизнь, разбитую безжалостной судьбой,
Мы вспомним, может быть, что все мы были братья,
Что все мы выросли под кровлею одной, -

Что в мире есть еще для нас душа родная,
Что связывают нас предания одне...
И вспыхнет на очах у нас слеза святая,
Как дань минувшим снам и светлой старине.

              Дела давно минувших дней,
              Преданья старины глубокой.
                     Пушкин, "Руслан и Людмила"

          I

Спит гордый Рим, одетый мглою,
В тени разросшихся садов;
Полны глубокой тишиною
Ряды немых его дворцов;
Весенней полночи молчанье
Царит на сонных площадях;
Луны капризное сиянье
В речных колеблется струях.
И Тибр, блестящей полосою
Катясь меж темных берегов,
Шумит задумчивой струею
Вдаль убегающих валов.
В руках распятие сжимая,
В седых стенах тюрьмы сырой
Спит христианка молодая,
На грудь склонившись головой.
Бесплодны были все старанья
Ее суровых палачей:
Ни обещанья, ни страданья
Не сокрушили веры в ней.
Бесчеловечною душою
Судьи на смерть осуждена,
Назавтра пред иным судьею
Предстанет в небесах она.
И вот, полна святым желаньем
Всё в жертву небу принести,
Она идет к концу страданья,
К концу тернистого пути...

И снятся ей поля родные,
Шатры лимонов и дубов,
Реки изгибы голубые
И юных лет приютный кров;
И прежних мирных наслаждений
Она переживает дни,-
Но ни тревог, ни сожалений
Не пробуждают в ней они.
На все земное без участья
Она привыкла уж смотреть;
Не нужно ей земного счастья,-
Ей в жизни нечего жалеть:
Полна небесных упований,
Она, без жалости и слез,
Разбила рой земных желаний
И юный мир роскошных грез,-
И на алтарь Христа и Бога
Она готова принести
Всё, чем красна ее дорога,
Что ей светило на пути.

          II

Поднявшись гордо над рекою,
Дворец Нерона мирно спит;
Вокруг зеленою семьею
Ряд стройных тополей стоит;
В душистом мраке утопая,
Спокойной негой дышит сад;
В его тени, струей сверкая,
Ключи студеные журчат.
Вдали зубчатой полосою
Уходят горы в небеса,
И, как плащом, одеты мглою
Стоят священные леса.

Всё спит. Один Альбин угрюмый
Сидит в раздумье у окна...
Тяжелой, безотрадной думой
Его душа возмущена.
Враг христиан, патриций славный,
В боях испытанный герой,
Под игом страсти своенравной,
Как раб, поник он головой.
Вдали толпы, пиров и шума,
Под кровом полночи немой,
Всё так же пламенная дума
Сжимает грудь его тоской.
Мечта нескромная смущает
Его блаженством неземным,
Воображенье вызывает
Картины страстные пред ним.
И в полумгле весенней ночи
Он видит образ дорогой,
Черты любимые и очи,
Надежды полные святой.

         III

С тех пор, как дева молодая
К нему на суд приведена,
Проснулась грудь его немая
От долгой тьмы глухого сна.
Разврат дворца в душе на время
Стремленья чистые убил,
Но свет любви порока бремя
Мечом карающим разбил;
И, казнь Марии изрекая,
Дворца и Рима гордый сын,
Он сам, того не сознавая,
Уж был в душе христианин.
И речи узницы прекрасной
С вниманьем жадным он ловил,
И свет великий веры ясной
Глубоко корни в нем пустил.
Любовь и вера победили
В нем заблужденья прежних дней
И душу гордую смутили
Высокой прелестью своей.

          IV

Заря блестящими лучами
Зажглась на небе голубом,
И свет огнистыми волнами
Блеснул причудливо кругом.
За ним, венцом лучей сияя,
Проснулось солнце за рекой
И, светлым диском выплывая,
Сверкает гордо над землей...
Проснулся Рим. Народ толпами
В амфитеатр, шумя, спешит,
И черни пестрыми волнами
Цирк, полный до верху, кипит;
И в ложе, убранной богато,
В пурпурной мантии своей,
Залитый в серебро и злато,
Сидит Нерон в кругу друзей.
Подавлен безотрадной думой,
Альбин, патриций молодой,
Как ночь, прекрасный и угрюмый,
Меж них сияет красотой.

Толпа шумит нетерпеливо
На отведенных ей местах,
Но - подан знак, и дверь визгливо
На ржавых подалась петлях,-
И, на арену выступая,
Тигрица вышла молодая...
Вослед за ней походкой смелой
Вошла, с распятием в руках,
Страдалица в одежде белой,
С спокойной твердостью в очах.
И вмиг всеобщее движенье
Сменилось мертвой тишиной,
Как дань немого восхищенья
Пред неземною красотой.
Альбин, поникнув головою,
Весь бледный, словно тень, стоял...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
И вдруг пред стихнувшей толпою
Волшебный голос зазвучал:

          V

"В последний раз я открываю
Мои дрожащие уста:
Прости, о Рим, я умираю
За веру в моего Христа!
И в эти смертные мгновенья,
Моим прощая палачам,
За них последние моленья
Несу я к горним небесам:
Да не осудит их Спаситель
За кровь пролитую мою,
Пусть примет их святой Учитель
В свою великую семью!
Пусть светоч чистого ученья
В сердцах холодных он зажжет
И рай любви и примиренья
В их жизнь мятежную прольет!.."

Она замолкла,- и молчанье
У всех царило на устах;
Казалось, будто состраданье
В их черствых вспыхнуло сердцах...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Вдруг на арене, пред толпою,
С огнем в очах предстал Альбин
И молвил:- "Я умру с тобою...
О Рим,- и я христианин..."

Цирк вздрогнул, зашумел, очнулся,
Как лес осеннею грозой,-
И зверь испуганно метнулся,
Прижавшись к двери роковой...

Вот он крадется, выступая,
Ползет неслышно, как змея...
Скачок... и, землю обагряя,
Блеснула алая струя...

Святыню смерти и страданий
Рим зверским смехом оскорбил,
И дикий гром рукоплесканий
Мольбу последнюю покрыл.

Глубокой древности сказанье
Прошло седые времена,
И беспристрастное преданье
Хранит святые имена.
Простой народ тепло и свято
Сумел в преданьи сохранить,
Как люди в старину, когда-то,
Умели верить и любить!..

Христос!.. Где ты, Христос, сияющий лучами
Бессмертной истины, свободы и любви?..
Взгляни,- твой храм опять поруган торгашами,
И меч, что ты принес, запятнан весь руками,
Повинными в страдальческой крови!..

Взгляни, кто учит мир тому, чему когда-то
И ты учил его под тяжестью креста!
Как ярко их клеймо порока и разврата,
Какие лживые за страждущего брата,
Какие гнойные открылися уста!..

О, если б только зло!.. Но рваться всей душою
Рассеять это зло, трудиться для людей,-
И горько сознавать, что об руку с тобою
Кричит об истине, ломаясь пред толпою,
Прикрытый маскою, продажный фарисей!..

Я шел к тебе... На землю упадал
Осенний мрак, холодный и дождливый...
Огромный город глухо рокотал,
Шумя своей толпою суетливой;
Загадочно чернел простор реки
С безжизненно-недвижными судами,
И вдоль домов ночные огоньки
Бежали в мглу блестящими цепями...

Я шел к тебе, измучен трудным днем,
С усталостью на сердце и во взоре,
Чтоб отдохнуть перед твоим огнем
И позабыться в тихом разговоре;
Мне грезился твой теплый уголок,
Тетради нот и свечи на рояли,
И ясный взгляд, и кроткий твой упрек
В ответ на речь сомненья и печали,-
И я спешил... А ночь была темна...
Чуть фонарей струилося мерцанье...
Вдруг сноп лучей, сверкнувших из окна,
Прорезав мрак, привлек мое вниманье:

Там, за зеркальным, блещущим стеклом,
В сиянье ламп, горевших мягким светом,
Обвеяны искусственным теплом,
Взлелеяны оранжерейным летом,-
Цвели цветы... Жемчужной белизной
Сияли ландыши... алели георгины,
Пестрели бархатцы, нарциссы и левкой,
И розы искрились, как яркие рубины...
Роскошные, душистые цветы,-
Они как будто радостно смеялись,
А в вышине латании листы,
Как веера, над ними колыхались!..

Садовник их в окне расставил напоказ.
И за стеклом, глумясь над холодом и мглою,
Они так нежили, так радовали глаз,
Так сладко в душу веяли весною!..
Как очарованный стоял я пред окном:
Мне чудилось ручья дремотное журчанье,
И птиц веселый гам, и в небе голубом
Занявшейся зари стыдливое мерцанье;
Я ждал, что ласково повеет ветерок,
Узорную листву лениво колыхая,
И с белой лилии взовьется мотылек,
И загудит пчела, на зелени мелькая...
Но детский мой восторг сменился вдруг стыдом:
Как!.. в эту ночь, окутанную мглою,
Здесь, рядом с улицей, намокшей под дождем,
Дышать таким бесстыдным торжеством,
Сиять такою наглой красотою!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ты помнишь,- я пришел к тебе больной...
Ты ласк моих ждала - и не дождалась:
Твоя любовь казалась мне слепой,
Моя любовь - преступной мне казалась!..

Червяк, раздавленный судьбой,
Я в смертных муках извиваюсь,
Но всё борюсь, полуживой,
И перед жизнью не смиряюсь.
Глумясь, она вокруг меня
Кипит в речах толпы шумящей,
В цветах весны животворящей,
И в пеньи птиц, и в блеске дня.
Она идет, сильна, светла,
И, как весной поток гремучий,
Влечет в водоворот кипучий,
В водоворот добра и зла...
А я - я бешеной рукой
За край одежд ее хватаюсь
И удержать ее стараюсь
Моей насмешкой и хулой.
"Остановись, - я ей вослед
Кричу в бессильном озлобленьи, -
В твоих законах смысла нет,
И цели нет в твоем движеньи!
О, как пуста ты и глупа!
Раба страстей, раба порока,
Ты возмутительно слепа
И неосмысленно жестока!.."
Но, величава и горда,
Она идет, как шла доныне,
И гаснет крик мой без следа, -
Крик вопиющего в пустыне!
И задыхаюсь я с тоской,
В крови, разбитый, оглушенный, -
Червяк, раздавленный судьбой,
"Среди толпы многомилльонной!..

Что дам я им, что в силах я им дать?
Мысль?.. О, я мысль мою глубоко презираю:
Не ей в тяжелой мгле дорогу указать,
Не ей надеждою блеснуть родному краю.
Что значит мысль моя пред этим властным злом,
Пред стоном нищеты, пред голосом мученья.
Она изнемогла под тягостным крестом,
Она истерзана от скорби и сомненья.

Чуть останусь один — и во мне подымает
   Жизнь со смертью мучительный спор,
И, как пытка, усталую душу терзает
   Их старинный, немолчный раздор;
И не знает душа, чьим призывам отдаться,
   Как честнее задачу решить:
То болезненно-страшно ей с жизнью расстаться,
   То страшней еще кажется жить!..

Жизнь твердит мне: «Стыдись, малодушный! Ты молод,
   Ты душой не беднее других,
Встреть же грудью и злобу, и бедность, и голод,
   Если любишь ты братьев своих!..
Или слезы за них — были слезы актера?
   Или страстные речи твои
Согревало не чувство, а пафос фразера,
   Не любовь, но миражи любви?..»

Но едва только жизнь побеждать начинает,
   Как, в ответ ей, сильней и сильней
Смерть угрюмую песню свою запевает,
   И невольно внимаю я ей:
«Нет, ты честно трудился, ты честно и смело,
   С сердцем, полным горячей любви,
Вышел в путь, чтоб бороться за общее дело,—
   Но разбиты усилья твои!..

Тщетны были к любви и святыне призывы.
   Ты слепым и глухим говорил,—
И устал ты... и криком постыдной наживы
   Рынок жизни твой голос покрыл...
О, бросайся ж в объятья мои поскорее:
   Лишь они примиренье дают,—
И пускай, в себялюбьи своем, фарисеи
   Малодушным тебя назовут!..»

Не слыхать победных кликов по рядам,
Не звучат [над ними] флейты и литавры;
Молчаливо к барцелонским воротам
Возвратились опечаленные мавры.
Кончен бой. Бегут дружины христиан!
Как гроза на них нагрянет победитель;
Недвижим изнемогающий от ран
На своем плаще пурпурном повелитель!
Встань, эмир! Взгляни, твой верный конь
Тихо ржет, склонясь печально над тобою.
Где очей твоих сверкающий огонь,
Где твой меч, покрытый славой боевою?
Помертвелый на носилках из...

Это не песни - это намеки;
Песни невмочь мне сложить:
Некогда мне эти беглые строки
В радугу красок рядить;
Мать умирает,- дитя позабыто,
В рваных лохмотьях оно...
Лишь бы хоть как-нибудь было излито,
Чем многозвучное сердце полно!..

Я белой Ниццы не узнал!
Она поблекла, потускнела...
Морская глубь у желтых скал
Так неприветливо шумела;
Далеких гор резной узор
Тонул в клубящемся тумане...

Я видел сон: мне снилась ночь глухая,
Безлюдный край и дикая скала...
Со всех сторон прильнула к ней немая,
Как океан разлившаяся мгла.
Я был один на сумрачной вершине,
И вдруг внизу, глубоко подо мной,
Какой-то гул пронесся по долине,
Как стон грозы, как волн морских прибой.
Он рос и креп, нестройный и могучий,
И сквозь хаос несчетных голосов
Я различал то арфы звон певучий,
То стук мечей, то звяканье оков...

Я встретил новый год один... Передо мной
Не искрился бокал сверкающим вином,
Лишь думы прежние, с знакомой мне тоскою,
Как старые друзья, без зова, всей семьею
Нахлынули ко мне с злорадным торжеством...

Я вчера еще рад был отречься от счастья...
Я презреньем клеймил этих сытых людей,
Променявших туманы и холод ненастья
На отраду и ласку весенних лучей...
Я твердил, что, покуда на свете есть слезы
И покуда царит непроглядная мгла,
Бесконечно постыдны заботы и грезы
О тепле и довольстве родного угла...
А сегодня — сегодня весна золотая,
Вся в цветах, и в мое заглянула окно,
И забилось усталое сердце, страдая,
Что так бедно за этим окном и темно.
Милый взгляд, мимолетного полный участья,
Грусть в прекрасных чертах молодого лица —
И безумно, мучительно хочется счастья,
Женской ласки, и слез, и любви без конца!

Я заглушил мои мученья,
Разбил надежд безумный рой
И вырвал с мукой сожаленья
Твой образ из груди больной.

Прощай! Мы с этих пор чужие,
И если встанут пред тобой
Былого призраки святые —
Зови их бредом и мечтой...

Гони их прочь!— не то, быть может,
Проснется стыд в душе твоей,
И грудь раскаянье загложет,
И слезы хлынут из очей...

Я не знаю, за что ты меня полюбила:
За страданье - но кто же вокруг не страдал?
Только пошлых и глупых невзгода щадила,
Только мертвый не видел, не ждал, не желал.
Правда, я был с тобою не то, что с другими...

Я не тому молюсь, кого едва дерзает
Назвать душа моя, смущаясь и дивясь,
И перед кем мой ум бессильно замолкает,
В безумной гордости постичь его стремясь;
Я не тому молюсь, пред чьими алтарями
Народ, простертый ниц, в смирении лежит,
И льется фимиам душистыми волнами,
И зыблются огни, и пение звучит;
Я не тому молюсь, кто окружен толпами
Священным трепетом исполненных духов,
И чей незримый трон за яркими звездами
Царит над безднами разбросанных миров,-
Нет, перед ним я нем!.. Глубокое сознанье
Моей ничтожности смыкает мне уста,-
Меня влечет к себе иное обаянье -
Не власти царственной,- но пытки и креста.
Мой бог - бог страждущих, бог, обагренный кровью,
Бог-человек и брат с небесною душой,-
И пред страданием и чистою любовью
Склоняюсь я с моей горячею мольбой!..

Я плакал тяжкими слезами,-
Слезами грусти и любви,-
Да осияет свет лучами
Мир, утопающий в крови.
И свет блеснул передо мною,
И лучезарен, и могуч,-
Но не надеждой, а борьбою
Горел его кровавый луч;
То не был кроткий отблеск рая,-
Нет, в душном сумраке ночном
Зажглась зарница роковая
Грозы, собравшейся кругом....

Я помню, в минувшие, детские годы,
В те грустные годы мои,
Когда это сердце так жадно просило
Любви, хоть немного любви,
И страстный мой вопль замирал без ответа,
И снова я верил и ждал...

Я понял, о чем, как могучий орган,
   Гремящий в угрюмом соборе,
У скал, убегая в свинцовый туман,
   Шумишь ты, мятежное море:
"Когда-то, - звучит мне в прибое валов, -
   Когда-то, в старинные годы,
Не знали косматых людских парусов
   Мои величавые воды.
Один буревестник парил надо мной,
   Да чайка белела, мелькая,
Да по небу тучи ненастной порой
   Носились от края до края.
Безлюдный мой берег был дик и суров..."

Я пришел к тебе с открытою душою,
Истомленный скорбью, злобой и недугом,
И сказал тебе я: «Будь моей сестрою,
Будь моей заботой, радостью и другом.
Мы одно с тобою любим с колыбели
И одной с тобою молимся святыне,—
О, пойдем же вместе к лучезарной цели,
Вместе в людном мире, как в глухой пустыне!»

И в твоих очах прочел я те же грезы:
Ты, как я, ждала участья и привета,
Ты, как я, в груди таить устала слезы
От докучных взоров суетного света;
Но на зов мой, полный теплого доверья,
Так же беззаветно ты не отозвалась,
Ты искать в нем стала лжи и лицемерья,
Ты любви, как злобы, детски испугалась...

И, сокрыв в груди отчаянье и муку
И сдержав в устах невольные проклятья,
Со стыдом мою протянутую руку
Опускаю я, не встретивши пожатья.
И, как путник, долго бывший на чужбине
И в родном краю не узнанный семьею,
Снова в людном мире, как в глухой пустыне,
Я бреду один с поникшей головою...

Я чувствую и силы, и стремленье
Служить другим, бороться и любить;
На их алтарь несу я вдохновенье,
Чтоб в трудный час их песней ободрить.
Но кто поймет, что не пустые звуки
Звенят в стихе неопытном моем,-
Что каждый стих - дитя глубокой муки,
Рожденное в раздумьи роковом;
Что каждый миг "святого вдохновенья"
Мне стоил слез, невидных для людей,
Немой тоски, тревожного сомненья
И скорбных дум в безмолвии ночей?!.

Всего стихотворений: 179