|
Русские поэты •
Биографии •
Стихи по темам
Случайное стихотворение • Случайная цитата Рейтинг русских поэтов • Рейтинг стихотворений Угадай автора стихотворения Переводы русских поэтов на другие языки |
|
Русская поэзия >> Владимир Алексеевич Пяст Владимир Алексеевич Пяст (1886-1940) Все стихотворения Владимира Пяста на одной странице Diaboli manuscriptum Чем виноват я, что доля такая досталась Мне, не иному, отчаянным, страшным уделом? О, за свои же долги, ты, Ананке, со мной расквиталась, Злостный банкрот, этим дряблым и немощным телом! Знаешь, тебе и самой настоящее место в темнице, — Если бы правила светом одна Справедливость. Ты возбуждаешь во мне не любовь — похотливость, Мимо окна моего проходя в дорогой багрянице!.. Слышишь! Я о стену бьюсь головой, громыхая цепями. Миг — и твои распадутся стальные, заклятые цепи. Чую, не вечно сидеть мне в зловонной, подпочвенной яме, — Знаю, не клином сошелся весь мир на поганом вертепе! Ананке Ah, Seigneur! Donnez moi la force et le courage De contempler mon coeur et mon corpus sans degout Ch.Baudelaire. Сонет Мой Боже! я стою у вечного предела И смело произнес мое моленье вслух: Дай сил мне вынести и мой ничтожный дух, Не меньше сдавленный и мерзостный, чем тело. Пергаментом лица безжизненных старух В его зеркальности правдивой отблестело Все то, что на челе надменном тяготело, И от чего мой плод довременный был сух. Когда вокруг Тебя столпившиеся люди Насытились вполне, и семь кошниц укрух, Осталися немым вещанием о чуде, — Я, стоя в стороне, Тебя еще алкал, И, приковав свой взор к незыблемости скал, Твердил с отчаяньем упорным: «Буди, буди!» * * * В этот первый вечер отсветом румяным, Что скользит чуть зримо по цветным полянам, Дальние деревья сплошь озарены... В этот первый вечер — красное с зеленым На деревьях дальних по волнистым кронам, Красное с зеленым переплетены. В этот вечер ветра, в этот вечер шумный На душе — все тот же крик один безумный, Наяву — все те же сладостные сны... В этот вечер ветра — с бушеваньем моря Давние виденья в вечно-новом споре, — И душа с душою слитно сплетены. Май 1904, Ст. Петергоф * * * Весь Ваш внутренний мир я люблю, И люблю я все внешнее Ваше. Оттого и спокойно терплю Исчезание огненной чаши. Молча муку такую сношу, Как попавшие заживо в склепы. Справедливости только прошу Я, быть может, тяжелый, нелепый; Пусть тяжелый, нелепый, как ложь, В трехсосновой завязнувший чаще Приносящий несчастье, - я все ж Настоящий! Да, да! Настоящий. Настоящее знал я тогда, Знал блаженство, не бывшее в мире; Пожеланий моих провода Разнесли его всюду в эфире. Утро каждое я посылал Самой малой возникшей былинке. Чтобы пестик ее просиял, И лучистыми стали тычинки. Всем желал одного: чтоб как я. Не иначе, блаженными были, - Ибо с самых родов бытия Ослепительней не было были. Да, пожалуй, еще об одном Попрошу Вас: когда Вам не спится. Как-нибудь, у меня за окном В час ночной, пролетев, очутиться. И послушать, как сонную тишь, В расстояньи, за шторою близкой, - Под каблук угодившая мышь Разрезает пронзительным писком. То мой бред. Потому не боюсь В нем я с истиной впасть в разноречье. Потому - как мертвец, я смеюсь, Что у мыши - лицо человечье. Вновь Вновь вдыхаю запах сладкий Свеже-павшего листа, И в родимые места Вновь спешу, таясь, украдкой. Те же замкнутые дали Серых туч пролили дождь. Очертанья тех же рощ Предо мной приветно встали. И по-прежнему тоска Улеглась - и безмятежно. Точно чья-то - нежно, нежно - Руку тронула рука. И опять вступаю я В эту сумрачную осень Все живым, как этих сосен Все зеленая семья. Два отрывка I. (В саду) Четыре месяца назад Здесь были ты и я, Исполнив каждый шаг и взгляд Блаженством бытия; Я говорил: «Тебе я брат, И ты – сестра моя». День тот был праздником у всех: И травы, и цветы Околдовал твой светлый смех И хвои, и листы С игрою солнечных утех Заворожила ты. Любовно сон земной храня, Мы не стремились ввысь. К земле таинственно маня Сосна с сосной сплелись. И – что же? все же в блеске дня Мы с неземным слились. Раздвинув полог голубой, Свободны стали мы; С царевной князь, и раб – с рабой, Мы вышли из тюрьмы; Со стражей был недолог бой – И взорваны холмы. Когда прозрачных капель звон Нам пал, струясь, в лицо, – Нас не заставил, помнишь, он, Спасаться под крыльцо. Был мир – наш храм; земля – амвон; И радуга – кольцо. Весной по роще, взгляд во взгляд, Бродил с тобою я; Надела свадебный наряд Природа, рай тая; И выси пели: «Он – твой брат!» – Тебе, сестра моя. II.(На выставке) Когда, из города гонимы, Свой путь направили одни мы В обетованные края, – В нас были так неуловимы И зов, и пламя бытия; Мы были точно херувимы В раю безгрешном – ты и я. Но перед тем, по бездорожью, Цветочной выхоленной ложью. С тобой упились мы полно: То не был луг с волнистой дрожью, То не был миг, где все – одно, И те часы нам волю Божью Исполнить было не дано. Тогда, роднясь с семьею лилий, Мы не без тягостных усилий Вдыхали пряный аромат; Тогда предчувствия томили, И в бое сердца бил набат, И звуки чуждые рябили Сквозь музыкальный водопад. В цветах заслышали мы вместе Змеиный шип ползучей мести За оскорбленные мечты, За то, что ими крыл невесте Жених провалы пустоты; За то, что воздух нес им вести, Что в нем отрава жгучей лести, И в ней мы никнем – я и ты. До сих пор Ночь бледнеет знакомой кудесницею Детских снов. Я прошла развалившейся лестницею Пять шагов. Коростель - без движения, всхлипывая В поле льна. Ровный отблеск на сетчатость липовую Льет луна. Я в аллее. Ботинкой измоченною Пыль слежу. Перед каждою купою всклоченною Вся дрожу. Старой жутью, тревожно волнующею, Вдруг пахнет. И к лицу кто-то влажно целующую Ветку гнет. Путь не долог. Вот тень эта матовая - Там забор. О, все так же дыханье захватывает - До сих пор! 23 июня 1905 Дома Домов обтесанный гранит Людских преданий не хранит. На нем иные существа Свои оставили слова. В часы, когда снует толпа, Их речь невнятная слепа, И в повесть ветхих кирпичей Не проникает взор ничей. Но в сутках есть ужасный час, Когда иное видит глаз. Тогда на улице мертво. Вот дом. Ты смотришь на него И вдруг он вспыхнет, озарен, И ты проникнешь: это — он! Застынет шаг, займется дух. Но миг еще — и он потух. Перед тобою прежний дом, И было ль — верится с трудом. Но если там же, в тот же час, Твой ляжет путь еще хоть раз, — Ты в лихорадке. Снова ждешь Тобой испытанную дрожь. За речью Подступает предслезная дрожь, Срыв звенящего голоса… Чуть колышется светлая рожь, Отделяется колос от колоса. Манит в тень удлиненную стог Сена слабо душистого. Изнемог. Подошел и прилег. Барабанит кузнечик неистово. Подошла. И присела. И взор Затенила ресницами, Оглядев желтоватый узор, Испещренный согбенными жницами. Вновь затворы опущенных вежд Светозарно раздвинула. Взором, полным бесплотных надежд, Отуманенным взором окинула. Не колыхнется спелая рожь. Колос ластится к колосу. Подступила предслезная дрожь. Близок срыв напряженного голоса. Завязка Я не знала тебя, я не знала; Ты был чужд мне, смешон, незнаком; Я бездумно, бесцельно бросала За ограду цветок за цветком. Трое вас было в саде соседнем, – Я седьмой уронила цветок; С этим лишним, ненужным, последним; К вам упал мой ажурный платок. Ты, с какой-то забавной опаской, Подбежав, поднял оба с земли; Залились неестественной краской Опушенные щеки твои. Осторожно ты подал соседке Чуть душистый платок кружевной. Наклоняясь на перила беседки, Я смотрела, какой ты смешной. А теперь… я весь день в лихорадке, Не услышу ль неловкую речь; Не удастся ль – за шторой, украдкой, Как проходишь ты в сад, подстеречь. * * * А. А-ой ...Здравствуй, желанная дочь Славы, богини-властительницы! В каждом кивке твоем - ночь Жаждет луны победительницы, Славы любимая дочь! Ночь. И сама ты - звезда, Блеском луну затмевающая... Вот ты зажглась навсегда! Вот ты, на тверди мерцающая, Огромная звезда! Из отдела «Ананке» Ведь вот не верю я — и я не могу поверить, Что существую здесь — где и звезды, и земля; Что мир, что сущий мир — возможно творить, и мерить, Что он — тюрьма, иль челн, затерянный без руля. Я верить не могу, что над ощутимой бездной Вы, люди, вы, отцы, вы, родившие меня, — Живете без чудес — с холодною тайной звездной, Иль с ожиданьем дня — и большего не храня! От вас я откажусь, раз правда, что вы такие, Слепые как кроты, — не стану вас видеть я, Погибну, удавлюсь, — в себе заточив тугие Напоры своего безгранного бытия. И неужели ты, Волшебная, — ты, Иная, Разгадчица души — вся сущая, вся моя, Из кущи своего — о, трижды святого! — рая, Останешься чужда провалу, в котором я? 1905 Из отдела «Это ты» I Гармония в тебе, земная с неземной, Слиты особенно и больше чем мистично, И каждое твое движенье гармонично, И все – и плач и смех твой – мелодично: Иди за мной! Ты знаешь, что тебя я понял необычно! Я сразу увидал тебя иной, – Иной чем все, – и с этих пор со мной Остался навсегда твой образ неземной, Глубокий безгранично... Сентябрь 1903 II Здесь с тобою стоя рядом на причаленном плоту, Первый раз проник я взглядом в неземную высоту. Смех твой, прудом отраженный, мне предстал как голос вод, – И с тех пор преображенный мне раскрылся небосвод. Разорвалась восприятий, чувств обычная кайма; Сколько пламенных зачатий ты учуяла сама! Как восторженно и ново мы друг друга обрели, Разом сбросивши оковы зачарованной земли! Начало 1904 Кошмар И только он стоял перед тобою, Когда ты мне в тот вечер открывалась; Конечно, я вполне владел собою, Хотя на части сердце разрывалось. Я говорил!.: «О, да! Он маг и властный, И ты напрасно мыслишь, что изгнала Его из сердца»… Речь, мольбою страстной, Звуча, меня всего изобличала. Мы разошлись. Был черен ночи полог. Я проскользнул к себе неслышной тенью. И лег. И спал. И был мой сонь так долог, И все одно, давящее виденье. В моих ушах твои стояли речи, И видел я тебя одну сначала. Но близость новой, неизбежной встречи Внутри меня смущенье предвещало. Да, вот и он. Ни ужаса, ни мысли. Вдвоем в глухом томительном безлюдьи. Мы друг пред другом грудами нависли, Один с других сцепилися грудь с грудью. И был твой лик подернут черной мглою Нам мир предстал бесформенным хаосом. И он стоял извечною скалою. И я стоял несозданным утесом. Упругих мышц безмерное усилье. Сверканье глаз. Дрожанье губ бескровных. Из недр души несметное обилье Мы навлекли сокрытых сил духовных. И лишь одно в сознании не тухнет, Все существо сковавши в напряженье: Прорвется ль шаг, родится ли движенье — И я погиб, иль он громадой рухнет. И длился, длился бой наш напряженный, Бой существа, без мысли, без отчета. …Я пробудился — весь изнеможенный, Весь трепеща от холода и пота. Когда ж потом, твоим отдавшись чарам, С тобой бродил я в утреннике парка, — Ты помнишь как мучительно, как ярко Я сам тебе почудился кошмаром? Мы души Ничтожные люди, ничтожные мысли… Да как это, как может быть? О, люди, сознаем: над бездной мы виснем, И бездны вовек не избыть. Да где же спасенье! — повсюду удушье. Задавлен оторванный крик: «Мы люди, мы живы, мы сущи, мы души; Полет наш высок и велик». Да где же спасенье — нет силы, мы гибнем… Мы цепи разрушить должны. И — нет бытия без цепей. И подвинем Себя в пустоту — сражены. * * * На памяти моей горят, как пламень, ярко Те дни блаженные, – о, как немного дней! – Когда по вечерам бродил я рядом с ней В аллеях древнего задумчивого парка. Грозила осень. Было под вечер не жарко, И по ночам сиял Юпитер все властней, И каждый вечер клал все более теней На длинный ряд аллей таинственного парка. Мы шли. Я наблюдал – молясь и не дыша, Как оставлял след на всем ее душа, И я молил ее последнего подарка: «Будь в осень иногда душой со мною здесь, – И буду я как парк – тобой исполнен весь, Бродя в безмолвии поблекнувшего парка». 1903 О поэте К тебе пришел он, радостный как бог. Ты говоришь: «Вокруг него — зараза. Как под моим бестрепетным он мог Не опустить трепещущего глаза!» А он тебе: «Пускай не встанет плоть Преградой замутненною меж нами!» — Сегодня на душе его Господь Играл эфирно-легкими перстами... * * * Одетая солнцем опушка, И утра стыдливый покой, И клонится ивы верхушка Над радостно зыбкой рекой. Над зоркой открытой поляной Древесный всклокочен навес; Лазурными тайнами пьяный, Весь в таинстве шелеста лес. Чуть тронуты розовой краской Изгибы зеленой каймы, И — трепетной скрытые маской — Капризно призывны холмы. Всегда неразлучные — мы — — Пускай это кажется сказкой — И в сонности мягкой зимы, И в поступи осени вязкой, Завязаны нитью чудес, Блуждаем с улыбкой румяной Все там, где нахмуренный лес Граничит с беспечной поляной. Разгадана яви людской Нелепая, злая ловушка — И радужен утра покой, И рядится в солнце опушка. Когда твоя, простая как черта, Святая мысль мой разум завоюет, Тогда моя отсветная мечта, Познав себя — белея заликует. Тогда моя ночная пустота Лишится чар и в Свете растворится; Единая познается царица, И будет Ночь, как Первая, свята. Остров полипов Первый сознательный отпрыск немых поколений, Первый побег, еле зримый, растительной жизни, Вялый, тупой, и безвольно предавшийся лени, О, не приняться тебе на томительной тризне Предков — полипов, оставивших трупы и тени В острове мертвом, твоей изначальной отчизне. Выйдешь из этого мира застывших явлений Всюду с тобой его лик и глядит на тебя в укоризне. * * * Пойми: ты вся моя, я твой, Мы оба — для Него; Пойдем же в путь рука с рукой, Коснемся до Всего. Наш долог путь, наш труден путь, Но он не страшен нам; И примет нас когда-нибудь Под свод нетленный Храм. И нет измен. Сознанье есть. Сознание растет. Оно целительную весть Подаст, коль дух падет. 1907 Реквием юности Мне тридцать лет. Мне тысяча столетий. Мой вечен дух - я это знал всегда. Тому не быть, чтоб не жил я на свете. - Так отчего так больно мне за эти Быстро прошедшие года? Часть Божества, замедлившая в Лете, Лучась путем неведомым сюда, - Таков мой мозг. - Пред кем же я в ответе За тридцать лет на схимнице-планете, За тридцать долгих лет, ушедших без следа? Часть Божества, воскресшая в поэте В часы его священного труда, - Таков я сам. - И мне что значат эти Годов ничтожных призрачные сети, Ничтожных возрастов земная череда? За то добро, что видел я на свете, За то, что мне горит Твоя звезда, Что я люблю, люблю Тебя, как дети, За тридцать лет, - за триллион столетий, - Благодарю тебя, о, Целое, всегда. 1916 * * * Созданье слов моих и музыка моя, Тебя на вольный свет в сей день я отпускаю, Я вдунул Дух в тебя, века его тая. — Сегодня вольная помчится песнь твоя Я знаю. Сегодня ты вольна. Была в тебе душа, Душа была моя; я к ней проникнул ухом, И слушал рост ее, и ускорял спеша... Дух — от Меня, не мой, — и с ним ты хороша, Воздвигнуты в тебе и тело и душа Единым, вечным, Духом. Через меня к тебе прошел священный Дух — И стала ты мне ночь, сокровная, родная... Пройдут года. И сын твой выговорит вслух — Я жить хочу, я сам. — И передашь ты дух, К тебе самой в сей день дошедший через двух, Ему, не зная... 1908 Стансы 1. «Вновь увидав ее, к которой, так мятежно…» Вновь увидав ее, к которой, так мятежно Волнуяся, рвалось все существо мое; Которую познав, постиг я бытие, В одной узрев весь мир, раскрывшимся безбрежно; В которой видел я мерцание свое Преобразившимся так радужно и нежно, – Вновь увидав, вновь увидав ее, Я должен был сюда явиться неизбежно, Вновь увидав ее. 2. «Явиться в те места, где оба наши сада…» Явиться в те места, где оба наши сада Один с другим слились, как с нею красота, И между ними ввысь воздушно поднята Была волнистая дощатая ограда; И где была она прозрачна и чиста, Где былью облеклась волшебная баллада, – Явиться в те места, Где в каждый миг влилась небесная услада. 3. «Теперь уже весна. С берез, дубов и елок…» Теперь уже весна. С берез, дубов и елок Давно фата зимы на землю сметена; Пусть на земле слепит покрова белизна – Под ним, истонченным, отчетливо слышна Гульливая струя, она буравит полог, А солнце сверху жжет, а день так дивно долог… Теперь уже весна, Сосна и кипарис льют аромат с иголок. 4. «Недвижимо стою я долго пред решеткой…» Недвижимо стою я долго пред решеткой, Воспоминаний рой творит мечту мою; То в ветре аромат ее волос я пью, То в ветках лик ее рисуется мне чёткий. То слухом уловив журчащую струю, Я грежу, что ручей звучит ее походкой. Недвижимо стою, Не чуя времени, сияющий и кроткий. 5. «Вернутся ли они, – дни Августа, не Мая…» Вернутся ли они, – дни Августа, не Мая, – Когда – она и я – бродили мы одни, То молча, то в речах всю душу изливая; Когда зажглися нам бессмертные огни, И воплотилась в нас вся Тайна мировая? – О, эти вечера! О, сказочные дни! Вернутся ли, вернутся ли они, Дни несказанного исполненные рая, – Вернутся ли они?.. Ступени из мрака Скорей ее портрет достать! В него глазами жадно впиться. Всем существом к ней обратиться, О прочем думать перестать. Затем — порывисто писать! Дать мимолетному сплотиться. А после — за нее молиться, Закрыв заветную тетрадь... И этот сон — века продлится. 1905 Трижды-Единое Робкое, нежное, светлое, смотрит раскрытыми глазками, Новью рожденное, тайной спаленное, женское. В нем отражается, в нем зарождается, с песнями, с ласками Все необычное, все гармоничное, все безгранично вселенское. Ропотно-дерзкое, властное, сдвинуло брови сурово, Давностью взрощено, былью упрощено, в гнете покоя Тягостно спящее, злобно шипящее: «Рвутся покровы, — «Я — неизменное, старше вселенной я», — это — надменно мужское. Здесь, на прямом и едином пути, В вечность вонзившем свои острия, Верим: дано, суждено нам найти Цельное, личное, трижды-единое «я». Элегия Слышишь ты стон замирающий, Чей это стон? Мир, безысходно страдающий, Мой — и ко мне припадающий — Серый, туманный, Странный Небосклон. Тянется мёрзлая ручка: «Барин, подайте копеечку!» Девочка глянет в глаза. На кацавеечку Рваным платком перетянутую, Капнет слеза. Талая тучка, Робкая, будто обманутая, Врезалась в странно-туманные, — Нет, не обманные! — Небеса. Где же вы, прежние, Несказанные, Голоса? Отчего день за днём безнадежнее? Юрию Верховскому Ответное послание Благодарю. Твой ласковый привет С Кавказских гор мне прозвучал отрадно, И мысль моя к тебе помчалась жадно, Поэт! Мне вспомнилась прошедшая весна, И нашей — суточной, бессонной и невинной Прогулки день, — когда твоей старинной Виолы стала петь струна. И узкая песчаная коса, И первый сон наш на полу беседки. Где к Руси прилегла ее Соседки Суровая краса. И чахлой зеленью поросшие холмы На берегу извивной речки малой, — Как вновь ты спал там, «тяжкий и усталый!» — Твой сон хранили мы. Мы отошли, тебя от мух укрыв, И разогнав сонливости остатки... Без сюртука, как были сбеги сладки? К воде, в обрыв! Ты мирно спал, — а я, и тот поэт, — Ах, ставший днесь угрюмцем нелюдимым! — Вели вдвоем о всем невыразимом Вполголоса совет. ...Потом ты мылся, зачерпнув воды Своим цилиндром, будто он из меди... Ах, волован забуду ли в обеде Среди другой еды. * * * Я так тебя любил, что даже ангел строгий, Над скорбною землей поникнувший челом, Благословил меня опущенным крылом Пройти по сумраку сияющей дорогой. Я так тебя любил, что Бог сказал: "Волшебным Пройди, дитя, путем в творении моем; Будь зачарован им, лобзайся с бытием, И каждый день встречай мой мир псалмом хвалебным" Но - я не знаю кто - в меня пустил стрелой. Отравленной людским кощунственным проклятьем. Но - я не знаю кто - сдавил меня объятьем, Приблизивши ко мне свой лик истомно злой. Но - я не знаю чей - запал мне в душу сев Желанья жгучего порока и паденья. Но - я не знаю чье - открылось мне виденье, Слепительным огнем обманчиво зардев. Я так тебя любил, что думал пронести Сосуд моей любви, столь хрупкий, невредимым Среди кромешной тьмы, затканной алым дымом. Я не сумел, не смог. Прости меня, прости! Ямбы Я посетил страну святую. – Как дорог мне здесь каждый куст! Не всем ловлю, люблю, ревнуя, След поцелуя Ее кристально-чистых уст. И весь я твой, земля родная. Тебе одной мои мечты. И мне чужда крася иная: — Селенья рая Прекрасны не были как ты. И вижу я, восторжен, светел, Что он — Властитель, он — Господь. Из всех земель — тебя приветил, Своими знаками отметил, Тобой свою соделал Плоть. И чую: в творческом подъеме Предсозерцая бытие, Он восхотел в воздушном доме, Троих нас слить в единой дреме: Тебя, земля; меня; ее. Май 1904 Всего стихотворений: 29 Количество обращений к поэту: 8567 |
||
russian-poetry.ru@yandex.ru | ||
Русская поэзия |