Русская поэзия >> Семен Сергеевич Бобров

Семен Сергеевич Бобров (1763-1810)

• Биография Семена Боброва
• Стихотворения Семена Боброва по темам

Все стихотворения Семена Боброва на одной странице

- Оглавление -

Выкладка жизни бесталанного Ворваба

При бреге Котросли глубокой, 
Там -- близко, где, как бы устав, 
Она, в стезе своей широкой 
Услуги многи показав, 
В тени стражниц златовершинных, 
В средине стен высоких, длинных, 
Для расцветающих искусств, 
Для вкуса, разума и чувств 
Ложится в лоно Волги славной 
На дне песчаном отдыхать 
Иль купно с ней стопою равной 
Стремится дале утекать, -- 
Там -- Ворбаб в мрачности родился, 
Там он увидел первый день; 
Без славы цвел -- играл, резвился; 
Его дни крыла тиха тень; 
Там сном его летела младость; 
Там он невинну пил лишь радость. 
Лишь волжский берег девять раз 
Мелькнул во злаке мимо глаз, 
Судьба велела удаляться; 
Как горько с родиной расстаться! 
Мой друг! -- позволь мне повторить! 
Позволь сквозь слезы пошутить! 
Прости, прости, священна Hepa!* 
Мала твоей воды мне мера. 
Чуть начал ум мой расцветать, 
Я стал иной воды жаждать; 
Я с божеством стихов столкнулся, 
С Эвтерпой миленькой смигнулся; 
Чтоб сделать ливером умов, 
Она меня из рук кормила, 
Водой Смородины** поила, 
Давала тук чужих голов. 

Лишь мыслей утро рассветало, 
Другое пламя запылало 
И страсти начали бродить; 
За счастьем к Бельту ну катить! 
Но там -- мог счастья тыл схватить, 
Спешил к брегам Эвксинским черным; 
Не там ли счастье, мнил, живет; 
Слетал туда -- и тамо нет; 
Весь прок нашел в Пегасе верном. 
Он был послушен мне -- я сел; 
Хоть не всегда -- я с ним летел, 
И что на ум взошло -- я пел; 
С зарею часто восставая, 
За туалетом муз сидел, 
А в тихий вечер, унывая, 
Я на луну зевал, смотрел; 
Когда варганными крылами 
Кузнечик марш бил меж цветами, 
Я славу ночи пел стихами. 

Но всё то -- чувств неверный шквал, 
Пружина лишь души незрелой, 
Сей самобытности неспелой; 
А к зрелости -- весь век мой мал; 
Он мал -- и поскакал поспешно, 
Ах! -- так ползет в гроб жизнь моя, 
Как в Волгу Котросли струя. 
Что ж в жизни прочно? Что успешно? 
Почту ли юны дни зарей? 
Там чувства то ж, что сумрак дней; 
Почту ли полднем средни лета? 
Там рдеет страсть -- луч гаснет света; 
Почту ли вечером век поздный, 
Там всё потерпит жребий грозный; 
Там чувство, -- страсть, -- ум -- всё падет. 
Знать, вся лишь жизнь -- еще рассвет, 
А полдня истинного нет. 
О небо! -- там уже доспею; 
Там -- в важной вечности -- созрею... 

* Ростовское озеро. 
** Москва-река. 

Между 1801 и 1804


Глас возрожденной Ольги к сыну Святославлю

Едва лишь полночь под звездами 
В глубокой томной тишине, 
Махнув снотворными крылами, 
Прешла -- и в утренней стране 
Белеть свет начал сквозь завесы, 
Я зрю -- два жителя славянски 
С смущенным неким видом там 
Из хижин тихо выступают. 
Единый млад и воин был; 
Другой от многих лет согбен 
И представляет гражданина. 

"Не слышишь ли, -- младой вещает, -- 
Протяжный тамо томный стон? 
Не знаешь ли, что значит он? 
Он простирается оттоле, 
Где вдруг спираются на тверди 
Кровавоогненны столпы 
И где Полярная звезда 
Дрожит сквозь неку слезну влагу". 

Старец 

Я слышу, юноша, шум ветров 
И вижу там огни живые; 
Но взор и слух мой слаб. О рок! 
Мне мнится: дух бесплотный ходит 
Там над порогами Днепра; 
Он тихо прорицает жребий... 
Толики знамения мрака 
Не носят рок простых людей, 
Но час вздыхающих князей, 
Час судорожный полбогов. 
Да, -- смерть касается престола... 

Юноша 

Как? -- неужель!.. 

Старец 

Владыки нет... 
Да, -- нет его, -- мне шепчет дух. 
Едва минувший век пал в бездну 
И лег с другими в ряд веками, 
То князь -- туда ж за ним вослед. 
Едва лишь возгремел над нами 
В горящей юности сей век, -- 
Век, скрыпнув медным колесом, 
Погнался в мрак грядущей дали, 
А пламенны миры по тверди 
В гармоньи новой двиглись плавно; 
Князь, -- томный князь взглянул на них,-- 
Вздохнул, -- вздохнул в последний раз. 

Юноша 

О рок всемощный! -- пред тобою 
И вечные громады гор, 
И одночасные пылинки 
С одной внезапностию гибнут. 
Уж нет того, пред кем колеблясь 
Судьба племен висела в страхе; 
Кто, новые уроки Марса 
Внимая, шел сквозь огнь и бездны; 
Кому ни шумный Буг, ни бурный Истр, 
Ни пропасти -- жилища теней, 
Ни омрачны Фракийски горы, 
Ни даже Тибр, ни Эридан 
В стремлении не воспящали; 
Кто, будучи среди бессмертья, 
Вдруг смертной хенью был покрыт; 
Разрушив легионы греков, 
Погиб -- от кова печенегов. 
Он, как огнистый метеор, 
В полудни своего владенья 
Познал внезапу ранний вечер. 

Старец 

Я вижу, нечто там -- вдали -- мелькает, 
И слышу глас -- как ветра шум, 
Что сквозь глухую дебрь взывает. 
Не слышишь ли? -- Или не видишь! 

Отходящая душа Святослава 

Где я? -- Что сделалось со мною? -- 
Но омрак мой минул! -- он тяжек. 
Куда лечу? -- А там -- кого я вижу? -- 
Там -- одаль -- в сфере светлых теней, 
Не тень ли матери? -- Да удалюся! 
Духов согласных поищу! 
Зрю, как главою покивает 
И глумным оком зрит она! 
Прости, брегов днепровских дщерь! 
Я отхожу; прости навеки! 

Тень Ольги, 
(вещающая внуку) 

Владимир! -- Ольги внук, Владимир, 
Тебе реку: внемли! -- В час гневный 
Мой сын, несчастный твой отец, 
Оставил ввек сей дол плачевный, 
Приял и дел и дней конец. 
Лишь росс со мной навек простился, 
И зреть меня он в нем не смел, 
Как и того теперь лишился. 
Я зрела, как он в твердь летел... 

Да, зрела я, как печенеги 
Изобретали страшный ков; 
Он воздохнул; днепровски бреги 
Промчали вздох сквозь тьму лесов, 
Чертеж небесный и священный, 
Чтобы народ весь возродить, 
Оставлен на случа?й пременный. 
Чертеж сей должен ты открыть. 

Чертеж теперь славянам лестен, 
В нем целый дух мой помещен, 
А дух душе твоей известен. 
Разгни его! -- и росс блажен. 
Ты узришь в нем, что дар сладчайший, 
Что небо земнородным шлет, 
Есть царь, любезный, царь кротчайший, 
Который свой народ брежет. 

Народ к нему любовь имеет; 
Народу доверяет тот; 
Сей в верности к царю твердеет 
И из любви дает живот; 
Сей царь далече вздохи внемлет; 
Он пагубы гнездо сечет. 
Змеится ль крамола? -- не дремлет; 
Вражда ли близ? -- далече вред. 

Как прах, вражду он рассыпает; 
Он вне Отечества оплот, 
Внутри судья, -- и созидает 
Благим и мудрым свой народ; 
Как промысл миром управляет 
По мере сродных миру прав, 
Так царством он повелевает, 
Как царственный велит устав. 

Любимец неба! -- ты не боле 
Воззришь на блещущий свой сан, 
Как на залог, что к лучшей доле 
Тебе в народе свыше дан. 
Тебя порфира украшает; 
Чело твое венец златый 
С величеством приосеняет; 
Жезл силы в длани носишь ты; 

Но в сем убранстве, в сей одежде 
Ты будешь столько лишь блистать, 
Сколь служит то к прямой надежде, 
Чтоб в царстве счастье соблюдать. 
Питомец мой багрянородный! 
Ты должен мудрость насаждать 
Среди пелен в умы народны, 
Чтоб с сердцем души воспитать. 

В бичах вселенной дерзких, злостных, 
О коих гром один твердит, 
Век каждый щедр и плодовит; 
Но чтоб найти в порфироносных 
Того, кто бы умел хранить 
Владенье в тишине блаженной, 
То надлежит переходить 
Всю древню летопись вселенной 
И происшествий мира нить. 
Ни стен гранитная твердыня, 
Ни ополчений страшный вид, 
Ни лесть, ни ложная святыня 
Страшилища не защитит; 
Судьба проникнет сквозь граниты; 
Личина спадша обнажит. 
Кто он? Волк, кровью лишь омытый, 
Любовь, одна любовь -- твой щит. 
Ты князь -- пусть все отверзутся укрепы! 
Пусть ржавые врата скрыпят! 
Пусть с костью свыкшиесь заклепы, 
С сухих спадая ног, звучат! 
Пусть ангела земной ад внемлет, 
Где свет едва бывал знаком! 
Пусть свежий луч его объемлет 
Изгибы темны в аде том! 
Тогда полки смертей погибнут 
По вымышленным там гробам; 
Висящи косы все поникнут; 
Дух жизни паки взвеет там. 
Се вид! -- отец сынов сретает, 
Сестра внимает братний глас, 
Супруга мужа прижимает, -- 
Слезится радость их из глаз. 

От сих родятся верны внуки, 
Друзья престолам и сердцам: 
Пожарский, Минин, Долгорукий, 
Румянцев и Суворов сам. 
Но лавры рано ль, поздно ль злачны, 
Сколь слава к жатве ни зовет, 
Вменятся в кипарисы злачны 
В той длани, что их в поле жнет. 

Так ты твори! и будь спаситель, 
Отец и друг своих племен! 
Отец твой не был просветитель, 
Он витязь, -- к рыцарству рожден. 
Я водрузила божье знамя 
В холмах Аланских с чертежом; 
В Иулиане гибло пламя... 
Ты возроди. -- Прости затем! 

Юноша 

Так, -- слышу я, -- ужасный боже? 
Какие словеса с небес! -- 
Се мудрость вечности самой! -- 
Се глас -- глас Ольги возрожденной! 

Старец 

Нет теней сих, -- всё тихо; 
Пойдем! -- мы лучшей ждем судьбины. 

Между 1801 и 1804


Дань благотворению

Его Высокопревосходительству 
господину адмиралу и разных орденов 
кавалеру Николаю Семеновичу 
Мордвинову, милостивому государю 
и благотворителю с благодарнейшим 
сердцем приносит 
Семен Бобров. Марта 4 дня 1802 года 

Вотще тюльпан в долине спит, 
Коль на чело его склоненно 
Скатился с тверди Маргарит, 
Подъяв чело одушевленно; 

Как в злачном храме, он в долине 
Приносит тонкий фимиам 
Багряной утренней богине. 

Благотворитель! -- я тобой 
К блаженству ныне примирился 
С жестокосердою судьбой, 
Твоей душой одушевился. 

Денница мне -- твоя душа; 
Она своей росой целебной, 
В очах ток слезный осуша, 
Врачует мой недуг душевный 

И духи жизненные вспять 
Моей Камене обращает, 
Да пламя Фебово опять 
По томным жилам в ней взыграет. 

О сердце! -- биться не престань 
В горящих чувствах бестревожно, 
Доколе парка непреложна 
С тебя известну взыщет дань. 

4 марта 1802


Желание любителю отечества

Сии стихи сочинены вместо опыта римских дактилей на российском слове; случай же их был при начале осени.

Лето паляще летит; 
Молния в туче немеет; 
Осень на буре висит; 
Риза туманна сизеет. 


Брови навислы ея 
Иней на долы кидают; 
Голые рощи, слезя, 
Вздохи шумящи выводят. 

Злачны веночки падут; 
Травка ложится и сохнет; 
Кролики в норы бегут; 
Спящая мошка не дохнет. 

Мила весна! ты повей; 
Всё при тебе поновится; 
Будет опять всё живей, 
В зелени одушевится. 

Пусть и твое, прозябая, 
Счастье ещё оживёт 
Или, туман презирая, 
Вёсну свою призовет, 

Чтобы морозы унять, 
Страшные робкой надежде, 
Чтобы муравку поднять 
В новой зеленой одежде! 

<1804>


Запрос новому веку

Всесильного крылатый вестник, 
Столетья ветхого наследник! 
Все слышали гром страшных врат, 
Как ты влетал чрез них шумливо 
В сию вселенну горделиво, -- 
Все -- небо, дол земной и ад. 
Повеждь, какие нам блестят 
Надежды на челе сих врат? 

Ужасны выли непогоды 
Средь царств и мира и природы, 
Ужасны, видим сами то, 
Но что знаменовали? что? 

Тогда как бурная вселенна, 
Крамольной бранью возмущенна, 
Ложилась в мирну сень уже, 
Природа встала в мятеже. 
Там бездны, преступя пределы, 
Глотали целые уделы; 
А здесь источников скупых 
Глубоки долы обнажились; 
Меж тем как рыб стада теснились 
На ветвиях кустов густых, 
Открылись памятники скрыты, 
Труды седых веков забыты. 
Там странны гласы в облаках 
В полнощи ухо поражали; 
Здесь горы в каменных дождях 
На землю с тверди ниспадали. 

Ужель в природе оборот? 
Или великий новый год? 
Ужели божества природы 
Забыли долг обычный свой? 
Чудитеся, земные роды! 
Брань в небе! -- тамо Марс земной 
Бросает грады каменисты; 
Перун, что был непостижим, 
Теперь довольно изъясним. 

Не стрелы ль грома те кремнисты, 
Что тайно древний Зевс метал, 
Чем правильно народ считал? 
Вулкан из Этны выступает, 
Оставя труд подземный свой, 
Озера, реки иссушает, 
Где, утомленные тоской, 
Вздыхают горько нимфы бедны, 
А нереиды на брегах 
Тоскуют по отчизне, бледны, 
Не в силах быв дышать в полях. 

В природе бунт, -- мир в мире дышит; 
Над Западом дуга цветет; 
И на брегах Секваны пишет 
Таинственный король расчет 
Иль зиждет, может быть, мир новый; 
То скажет век, -- мы внять готовы; 
Но в Севере краса чудес, 
Мудрец в монархе добрый, юный, 
Строптивы удержав перуны, 
Блюдет полувселенной вес. 

Но о судеб посол небесный, 
Надолго ль радостна дуга 
Хранит над миром цвет прелестный 
И пестрая ее нога 
Стоит над мирными холмами? 
Ах! сколь далёко б дух наш шел, 
Хотя природа временами 
И забывает свой предел? 

1802 или 1803


К великому преобразователю России

      Let antiquity be dumb, nor boast 
                her Alexander or her Caesar. 
      Да умолкнет древность, ниже хвалится 
                своим АЛЕКСАНДРОМ или Цезарем! 
                                        Вивилл

Умолкни, Амфион, Музей 
И ты, божественный Орфей! -- 
Ужель леса для вас скакали? 
Ужели звери вам внимали? 
Ужель утесы шли в ваш плен 
И стройно клалися меж стен? 
        
Се, именем здесь камень бывши, 
Но Божий огнь в душе вместивши, 
В великих величайший ПЕТР 
10 Стоит между полубогами, 
Как меж простыми купинами 
В величестве Ливанский кедр! 
        
Пред ним подвиглись камни дики 
И, стройны составляя лики, 
Связуются в крутой оплот; 
Пред ним гранитные утесы, 
Смягчася, источают слезы; 
Пред ним твердеет ил болот; 
Холмы из облаков нисходят, 
20 Из бездн долины происходят. 
        
Велит -- и робкий лес пред ним 
В плавучи замки ниспадает; 
Речет -- и ток един с другим, 
Дружася, в тесный брак вступает; 
Скала и дебрь, прияв союз, 
Пред ним блистают в храме муз, 
Озера, реки и пучины 
Пред ним склоняют вод стремнины; 
Он новый ввел в Россию век, 
30 И росс -- тогда стал человек. 
        
О Амфион! и ты, Музей, 
И ты, божественный Орфей! 
Не тщетно ль древний дух веков 
Включал вас в лик полубогов? 

К Новостолетию XIX

Страшна отрасль дней небесных, 
Вестник таинств неизвестных, 
Вечности крылатый сын, 
Рок носяй миров висящих, 
Радуйся! -- Будь исполин 
Меж веков быстропарящих! 
Обнови нам ныне ты 
Век сивиллин золотый! 

Около 1800


К подножию монумента Петра Великого

Велик Филиппов сын отважный, 
Велик Помпеи и Цезарь важный 
В числе Зевесовых сынов; 
Но ПЕТР меж их -- как царь богов. 
Когда сам Гром*, благоговея, 
Из сокровенных недр идет 
И, как пред Зевсом, цепенея, 
Перед стопы ПЕТРА падет, 
О ты, громами ополченный, 
10 Склонись к брегам Невы, Зевес! 
Се ПЕТР, в меди одушевленный, 
Удела требует небес! 
Вручи ему страны Громовы! 
Пусть Зевс векам блистает новый! 

Здесь заключается некоторый род игры в мыслях. Гром, так назван гранитный огромный камень, привезенный из одного места, известного под именем Лахты близ Петербурга, для подножия монумента сего бессмертного Государя, а проименован так может быть или ради величия и крепости, или переносно ради дикости сердец прежних россиян, как бы попранной и умягченной силою мудрости его.

Ночь

Звучит на башне медь -- час нощи, 
Во мраке стонет томный глас. 
Все спят -- прядут лишь парки тощи, 
Ах, гроба ночь покрыла нас. 
Всё тихо вкруг, лишь меж собою 
Толпящись тени, мнится мне, 
Как тихи ветры над водою, 
В туманной шепчут тишине. 

Сон мертвый с дикими мечтами 
Во тьме над кровами парит, 
Шумит пушистыми крылами, 
И с крыл зернистый мак летит. 
Верьхи Петрополя златые 
Как бы колеблются средь снов, 
Там стонут птицы роковые, 
Сидя на высоте крестов. 

Так меж собой на тверди бьются 
Столпы багровою стеной, 
То разбегутся, то сопрутся 
И сыплют молний треск глухой. 
Звезда Полярна над столпами 
Задумчиво сквозь пар глядит; 
Не движась с прочими полками, 
На оси золотой дрожит. 

Встают из моря тучи хладны, 
Сквозь тусклу тверди высоту, 
Как вранов мчася сонмы гладны, 
Сугубят грозну темноту. 
Чреваты влагой капли нощи 
С воздушных падают зыбей, 
Как искры, на холмы, на рощи, 
Чтоб перлами блистать зарей. 

Кровавая луна, вступая 
На высоту полден своих 
И скромный зрак свой закрывая 
Завесой облаков густых, 
Слезится втайне и тускнеет, 
Печальный мещет в бездны взгляд, 
Смотреться в тихий Бельт не смеет, 
За ней влечется лик Плиад. 

Огни блудящи рассекают 
Тьму в разных полосах кривых 
И след червленый оставляют 
Лишь только на единый миг. 
О муза! толь виденья новы 
Не значат рок простых людей, 
Но рок полубогов суровый. 

Не такова ли ночь висела 
Над Палатинскою горой, 
Когда над Юлием шипела 
Сокрыта молния под тьмой, 
Когда под вешним зодиаком 
Вкушал сей вождь последний сон? 
Он зрел зарю -- вдруг вечным мраком 
Покрылся в Капитольи он. 

Се полночь! -- петел восклицает, 
Подобно роковой трубе. 
Полк бледный теней убегает, 
Покорствуя своей судьбе. 
Кто ждет в сии часы беспечны, 
Чтоб превратился милый сон 
В сон гроба и дремоты вечны 
И чтоб не видел утра он? 

Смотри, какой призрак крылатый 
Толь быстро ниц, как мысль, летит 
Или как с тверди луч зубчатый, 
Крутяся в крутояр, шумит? 
На крылиях его звенящих 
В подобии кимвальных струн 
Лежит устав судеб грозящих 
И с ним засвеченный перун. 

То ангел смерти -- ангел грозный; 
Он медлит -- отвращает зрак, 
Но тайны рока непреложны; 
Цель метких молний кроет мрак; 
Он паки взор свой отвращает 
И совершает страшный долг... 
Смотри, над кем перун сверкает? 
Чей проницает мраки вздох? 

Варяг, проснись! -- теперь час лютый; 
Ты спишь, а там... протяжный звон; 
Не внемлешь ли в сии минуты 
Ты колокола смертный стон? 
Как здесь он воздух раздирает! 
И ты не ведаешь сего! 
Еще, еще он ударяет; 
Проснешься ли? -- Ах! нет его... 

Его, кому в недавны леты 
Вручило небо жребий твой, 
И долю дольней полпланеты, 
И миллионов жизнь, покой, -- 
Его уж нет; и смерть, толкаясь 
То в терем, то в шалаш простой, 
Хватает жертву, улыбаясь, 
Железною своей рукой. 

Таков, вселенна, век твой новый, 
Несущий тайностей фиал! 
Лишь век седой, умреть готовый, 
В последни прошумел, упал 
И лег с другими в ряд веками -- 
Он вдруг фиалом возгремел 
И, скрыпнув медными осями, 
В тьму будущего полетел. 

Миры горящи покатились 
В гармоньи новой по зыбям; 
Тут их влиянья ощутились; 
Тут горы, высясь к облакам, 
И одночасные пылины, 
Носимые в лучах дневных, 
С одной внезапностью судьбины, 
Дрогнувши, исчезают вмиг. 

Се власть веков неодолимых, 
Что кроют радугу иль гром! 
Одне падут из тварей зримых, 
Другие восстают потом. 
Тогда и он с последним стоном, 
В Авзоньи, в Альпах возгремев 
И зиждя гром над Альбионом, 
Уснул, -- уснул и грома гнев. 

Так шар в украйне с тьмою нощи 
Топленой меди сыпля свет, 
Выходит из-за дальней рощи 
И, мнится, холм и дол сожжет; 
Но дальних гор он не касаясь, 
Летит, шумит, кипит в зыбях, 
В дожде огнистом рассыпаясь, 
Вдруг с треском гибнет в облаках. 

Ах! нет его, -- он познавает 
В полудни ранний запад свой; 
Звезду Полярну забывает 
И закрывает взор земной. 
"Прости! -- он рек из гроба, мнится. -- 
Прости, земля! -- Приспел конец! 
Я зрю, трон вышний тамо рдится!.. 
Зовет, зовет меня творец..." 

Между 1801 и 1804


Первый час года

    К другу И<косову>

Час бил; отверзся гроб пространный, 
Где спящих ряд веков лежит; 
Туда протекший год воззванный 
На дряхлых крылиях летит; 
Его туманы провождают 
И путь слезами омывают; 
Коса во длани не блестит, 
Но, смертных кровью пресыщенна 
И от костей их притупленна, 
Меж кипарисами висит. 

Сын вечности неизъясненной, 
Исторгнувшись из бездны вдруг, 
Крылами юности снабденный, 
Слетает в тусклый смертных круг; 
Фемиды дщери воскресают 
И пред лицом его играют; 
Весна усопшие красы 
Рассыпать перед ним стремится 
И вместо вихрей вывесть тщится 
Спокойны в январе часы. 

Она с улыбкою выходит 
Из храмины своей пустой, 
Дрожащих зефиров выводит 
На хладный воздух за собой; 
Но, взор одеждой закрывая 
И паки в храмину вступая, 
Стенет, что скинуть не могла 
Толь рано с древ одежд пушистых 
И погрузить в слезах сребристых 
Зимы железного чела. 

Грядет сын вечности священной 
Исполн влияния планет, 
И жребий мира сокровенный 
Во мрачной урне он несет; 
Пред ним ирой с щитом робеет, 
И червь у ног его немеет; 
Кривому острию косы 
Душа правдива лишь смеется, 
Не ропщет, что перестрижется 
Нить жизни в скорые часы. 

Иной рыдает иль трепещет, 
Что изощренно лезвее 
Уже над головою блещет, 
Готово поразить ее; 
Другой, стоя вдали, вздыхает 
И робки взоры простирает 
На нового небес посла, 
Железную стрелу держаща, 
О роковой свой брус точаща, 
Дабы пронзить его могла. 

Колики смертны почитают 
Сей новый год себе бичем 
И сколь не многи обретают 
Вождя к спокойной смерти в нем! 
Но если я твой одр суровый 
Слезой омою в год сей новый 
И ты -- в свой темный гроб сойдешь, 
Возможно ль, ах! -- при смерти люты 
Иметь тебе тогда минуты? 
Любезный друг! -- ты лишь уснешь. 

Когда же парки уважают 
Тобой боготворимых муз 
И ножниц острие смягчают, 
Да не прервется наш союз, -- 
Тогда скажу я, восхищенный: 
"О Феб, Латоною рожденный! 
Еще дай новых нам годов, 
Да мы продлим дни в дружбе нежной, 
Доколе век наш безмятежней 
Не осребрит на нас власов!" 

<1789>


Песнь несчастного на Новый год к благодетелю

    Without shelter from the blasts 
    in vain we hope the tender plant. 
 
                              Akenside* 

Звукнул времени суровый 
Металлический язык; 
Звукнул -- отозвался новый, 
И помчал далече зык. 

Снова солнцы покатились 
По палящим небесам; 
Снова шумны обратились 
Времени колеса там. 

Будьте вновь благословенны, 
Земнородны племена! 
Будьте паки восхищенны, 
Как и в прежни времена! 

Пейте в полной чаше радость! 
Пейте здравия струи! 
Ощущайте жизни сладость! 
Украшайте дни свои! 

Мне судьбина отреклася 
Бурю жизни отвратить; 
Знать, она еще клялася 
Горьку желчь свою разлить. 

Рок, о рок, -- почто толь рано 
Ты мне желчь подносишь в дар? 
Неужель на свежу рану 
Свежий мне даешь удар? 

Где для горькой раны срящу 
Врачество в грядущий год? 
Где, -- в каких сердцах обрящу 
Против грозных туч отвод? 

Муж состраждущий, муж кроткий! 
Если лиры моея 
Внял ты некогда глас робкий, 
Ах! -- к тебе спешу вновь я. 

Обратися, муж великий! 
Се ударил новый час! 
Пусть часы живешь толики, 
Сколько благ лиешь на нас! 

Пусть трех персты парк суровых 
Жизни нить твоей прядут 
Из шелков драгих и новых 
И ей крепость придадут! 

А когда еще тобою 
Тяжкий рок мой не забыт, 
Ах! -- не поздно мне с судьбою 
Мир тобою заключить 

Коль не поздо, в новом годе 
Не пролью я новых слез; 
После бурь в другой погоде 
Осушу их средь очес. 


* Лишенные защиты от урагана, 
напрасно мы возлагаем надежды на слабый цветок. 
-- Акенсайд (англ.).

Полнощь

Открылось царство тьмы над дремлющей вселенной; 
Туман, что в море спал, луною осребренной 
Подъемлется над сей ужасной глубиной 
Иль пресмыкается над рощею густой, 
Где тени прячутся и дремлют меж листами; 
Как разливается он всюду над полями? 

О мрачна нощь! отколь начало ты влечешь? 
От коего отца иль матери течешь? 
Не ты ль седая дщерь тьмы оной первобытной, 
Котора некогда взошла над бездной скрытной 
Лелеять нежныя природы колыбель? -- 
Так, -- черновласая Хаоса древня дщерь, 
Ты успши дня труды покоишь и теперь; 
Ты дремлющий полкруг под тению качаешь; 
Увы! -- ты также взор умершего смыкаешь. 

О нощь! -- лишь погрузишь в пучину мрака твердь, 
Трепещет грудь моя; в тебе мечтаю смерть; 
Там зрю узлы червей, где кудри завивались; 
Там зрю в ланитах желчь, где розы усмехались. 
Одр спящего и гроб бездушный -- всё одно; 
Сон зрится смертию -- смерть сном, и всё равно. 

Се полнощь! -- тихо всё; луна с среды нисходит 
И к западным водам Плиад с собой уводит. 
Здесь силюся возвесть я полусонный взор 
На крыты бледным мхом хребты дремотных гор. 
Луна сребрит пары, что из могил восстали 
И человеческ вид в лучах образовали; 
Его ли слышу глас? -- Иль шепчет ветр из рощи? 
Нет, -- здесь язык шумит, -- язык невнятный нощи. 

Двенадцать бьет, -- вся тварь вокруг меня молчит; 
Грех спит ли? -- Мудрость бдит! И -- можно ль? -- зависть бдит! 
Но труд, -- невинность, -- всё почиет под тенями; 
Лишь кличут совы там с огнистыми очами. 

Воздушно озеро сседаяся бежит; 
Сверкает молния, и твердь вдали гремит. 
Селитряный огонь восток весь озаряет 
И сумрачных холмов вершины убеляет. 

Кто тамо посреде восточных туч грядет? 
Не страшный ль судия с собою рок несет? 
Предыдет огнь ему, а следом кровы мрачны; 
Лице его блестит, как образ солнцезрачный; 
Вся риза в молниях волнуется на нем 
И препоясана зодиаком кругом; 
Он быстро в мир грядет, и сам стопой сафирной 
Пронзает в выспренних странах помост эфирный. 
Се в час полунощи грядет 
Жених, одеян в страшный свет! 
Блажен тот раб, его же срящет 
Готового в небесный брак; 
Несчастен же, кого обрящет 
Поверженна в унылый мрак! 
Блюди, душе моя смущенна, 
Да сном не будет отягченна 
И вечной смерти осужденна; 
Но, воспрянув от сна, гласи: 
"О трисвятый! -- воззри! -- спаси!" 

Еще ль душа, в мечтах несвязных погруженна, 
Еще ли в узах спит стозвенных задушенна? 
Восстань! -- возжги елей и созерцай чертог, 
Где ждет тебя жених -- твой судия, твой бог! 
О ты, надеяйся на будущи годины, 
Забывый строгое условие судьбины, 
Сын неги, -- ищущий бессмертья в днях своих! 
Вострепещи, когда познает сей жених, 
Что масло во твоем скудельнике скудеет 
И огнь живый небес внутри тебя мертвеет! 
Ты буйствен, ты не мудр, -- проснись! ступай со мной! 
Открою, где чертог премудрость зиждет свой; 
На мшистых сих гробах, где мир небесный веет! 
Ступай! -- учись! -- гроза прешла, -- луна багреет... 

<1804>


Предчувственный отзыв века

Сын мой! сын праха! сын юдоли! 
Ты видишь, видишь, что и в самом 
Смятении вещей теперь, 
В порыве самом естества, 
Ум человеческий не дремлет, 
Мятется, реет, мчится вдаль, 
Одолевает век -- меня -- 
И ищет новых царств себе 
По ту страну времен парящих, 
Где ждет его венец бессмертный. 

Нетерпеливый, бодрый ум, 
Ум самовластный, ум державный, 
Перестает отныне строить 
В отвагу мысленные замки; 
Собрав сил меры седьмеричны, 
Стремится чрез предел обычный. 
Се начинает человек 
В небесной высоте дышать! 
Он с зноем мразы проницает, 
Он в тверди климаты пронзает, 
К колесам солнечным дерзает. 
Под ним Земля -- как муравейник. * 

Ревнуя умственному взору, 
Что видит он миры незримы, 
Взор бренный странствует отважно 
По отдаленным высотам, 
Существенны миры находит 
В эфирных чуждых областях. ** 

Там он встречает над главой 
Вселенны новы величайши; 
А здесь -- вселенные малейши 
В безвестном мраке под стопой. *** 

Тут он летает в мелком мире; 
А здесь -- в пучину не вступая, 
Пронзает страшну даль пучины; 
Без стоп в юдоли вод нисходит 
И близит блещущи потери. **** 

Там слабо око, ополчаясь, 
Сражается со глубиною 
И пользою венчает подвиг; 
А здесь стопа отважна ходит 
По бурной зыби, как по суше, 
Без крыл, без лодии, без чуда. ***** 

Там дух в уединеньи реет, 
А здесь пред светом крылатеет. 
Ужасны подвиги его! 
Се ветха область издыхает! 
Растут из праха царства новы; 
Падет личина Магомета; 
И что ж? -- в Пророке Аравийском 
Пред светом обнажился -- льстец; 
Теперь ступя с бурливым блеском 
На лжесвященну персть его, 
Иной стоит -- и сталью машет. 

Меж тем как тамо силой чуждой 
Возобновляется Мемфис 
И манит в тьму своих развалин 
Рыть некий драгоценный тлен, 
Сокровище умов ветшало, 
Иль извлекаются насильно 
Из седьмеричной ветхой ночи 
Ужасны духи древних римлян, 
Здесь венценосный гений россов 
Благий дух предков вызывает 
И скипетром златым счастливит 
Очарованну полпланету. 

Вот, сын мой, сколь велико рвенье 
Недремлющего ныне духа, 
Сего бессмертна чада света 
И небожителя во бреньи! 
Ты хочешь знать, к чему еще 
Сей полуангел, дух во прахе, 
В ристалище своем блестящем 
При мне поступит ныне дале 
Или какие впредь надежды 
В прозримой дальности блеснут? 

Ты зришь, что он стремится вечно 
От совершенства к совершенству, 
От одного довода реет 
К другим бессмертия доводам, 
Как светозарная черта 
Неусыпляемой зарницы 
В торжественных явленьях нощи 
Летит, туда же протяженна, 
Отколе низлетает быстро; 
Ты зришь, что мыслящее существо 
Бежит со мною совокупно, 
Бежит далече -- неусыпно, 
Меня он выпередить тщится; 
И правда -- времени смеется, 
Хоть плоть ему и уступает. 

Вот что вещает небо мне! 
Тогда как миролюбный плуг 
В браздах по тридцати веснах 
Отсвечивать при солнце будет, 
Блудящий пламенный мир некий, 
Как странник тверди огневласый, 
Сойдет в сию долину неба 
И сблизится тогда с землей. ****** 
Что, сын мой? -- Ты бледнеешь -- тщетно; 
Не лучше ль ободряться чувством 
И той гадательною мыслью, 
Что сей небесный посетитель 
Провозвестит земле средь молний 
Премудрости и славы полдни? 
Или какой Кумеин век 
Восставит на холмах вселенной? 
Не будет ли едино стадо 
Под пастырем единым в мире? 
Иль будет снова в Византии 
Из-под срацинских рук Рим новый 
Или на западе Рим древний? 
Не новые ли Сципионы 
И вседержители ужасны 
По средиземным глубинам 
Помчатся с громом в кораблях? 
Иль паки грозны Ганнибалы 
Из глубины гробов возникнут 
И ступят на утесы Альпов? 
Или с Платонами Афины, 
С Периклами, с ареопагом 
Прейдут в Сармацию на диво? 

Гордяся крыльями моими, 
Мудрец не может ли достигнуть 
До врат последних естества? 
Иль оного исходит, первых. 
И наконец -- дерзнет в пучину? 
Оттоль с отвагой пронесясь 
Среди огнистой колесницы, 
Коснется, может быть, -- престола, 
Где предстоит, поникши долу 
И персты робкие сложа, 
Всех мать, природа многогруда, 
Вдали безмолвная судьба, 
Пространство, долгота, движенье, 
Иль вес, иль мера и число, 
Порядок, сила, красота 
И наконец -- дух_о_в различных жребий; 
Тогда, -- так, -- и тогда постигнет 
Непостижимого! -- но ах! 
Предместник мой -- минувший век -- 
Его свидетель покушений; 
Мудрец едва не приближался 
К пределам тайным естества; 
И вдруг, увы! -- как человек, 
Нашел себя в ужасной бездне 
И в ту ж минуту меж великих 
Двух бесконечностей безмерных. 

Дух должен быть героем сильным, 
Когда потребна человеку 
Всемерная возможность сил 
Быть совершенным человеком, 
Чтоб человека же познать, 
Познать себя, всего себя. 
Ах! что ж потребно мудрецу? 
Ему быть должно? -- быть божеством, 
Дабы уведать божество 
Или в зачатьи -- естество?.. 
И самый ангел воплощенный, 
Невтон -- бледнеет изумленный, 
Остановляяся меж сих 
Двух бесконечностей ужасных, 
И ощущает омрак в духе, 
Непостижимый, неисследный. 
Перед его же страшным троном 
Природа робко мимо идет, 
Не разделяет вечных прав 
С иным совместником каким; 
Он всю оставил мрачну тайну 
Единому себе, -- себе... 
А может быть... но ты трепещешь! 
Не содрогайся, сын мой, ныне! 
Но лучше сим великим чувством, 
Великой мыслью сей дыши! 
Дух человеческий бессмертен; 
Он сроден вечно простираться 
По тайной лествице до края, 
Хоть край -- бежит от взоров вечно. 
Ты жди, как я, -- иль мой наместник, 
Иной громопернатый вестник, 
Поставим на вратах времен 
Надежды светоносный факел! 
Тогда питай сие предчувство, 
Что колесо природы скрыто 
Великий обращает год, 
Что в плоти серафим иной, 
Иль Петр, или Екатерина, 
Другой Невтон, и Локк другой, 
Или другой здесь Ломоносов 
Торжественной стопою внидут 
В врата Кумеиных времен; 
А может быть -- переселится 
Восток и юг чудесно в север; 
Не отрицай сих чувств -- и жди, 
Как путник на брегу морском! 

* Здесь предметом воздушный шар.
** Гершелевы телескопы.
*** Микроскоп.
**** Изобретение пелагоскопа.
***** Пробочная фуфайка.
****** Давно пишут, что в 1835 году комета будет подходить близко к шару земному.

1802 или 1803


Прогулка в сумерки, или Вечернее наставление Зораму

Уже в проснувшемся другом земном полшаре 
Светило пламенно ночных тьму гонит туч, 
А мы из-за лесов едва в сгущенном паре 
Зрим умирающий его вечерний луч. 

Какая густота подъемлется седая 
К горящим небесам с простывших сих полей! 
Смотри! почти везде простерлась мгла густая, 
И атмосфера вся очреватела ей! 

С востока ночь бежит к нам с красными очами; 
Воззри сквозь тень на блеск красот ее, Зорам! 
Хоть кроет нас она тенистыми крылами, 
Но яркие огни, как искры, блещут там. 

Не искры то -- миры вращаются спокойно, 
Которы столько же велики, как Земля. 
Когда из недр они хаоса вышли стройно, 
С тех пор еще текут чрез пламенны поля. 

Но нам судьбы гласят, что некогда потонет 
Дрожащая Земля в пылающих волнах 
И бренна тварь, огнем жегомая, восстонет 
Да из коры своей изыдет, сверзя прах. 

Увы! -- тогда луна, которой луч заемный 
По тусклом своде в ночь безоблачну скользит, 
Зря судорожну смерть и вздох соседки чермной, 
Сама начнет багреть и дым густой явит. 

Ах! скроет, скроет тьма прекрасное светило 
В те самые часы, когда б с небес оно 
Еще в мир страждущий сиянье ниспустило! 
Ужель и всем мирам погибнуть суждено? 

Постой, Зорам! -- ты ль мнишь, что мир так исчезает? 
Не мни! -- то действует всевечная любовь, 
Что грубый с мира тлен сим образом спадает; 
Подобно фениксу наш мир возникнет вновь. 

Но знай, что есть един незримый круг верховный, 
Который выше всех явлений сих ночных, 
В который существа должны лететь духовны 
Сквозь облачны пары на крылиях живых! 

<1785>


Против сахара

Любезно лакомство Венеры, 
Камыш Канарских островов, 
Желчь негров, неги сласть без меры, 
Враг пчел, друг неких птиц и псов! 

Не ты ль стихию вскипяченну 
С приправой хинского листа 
Для вкуса строишь услажденну 
И манишь лакомы уста? 

Не ты ли водку умягчаешь 
Рассыпчивым своим песком, 
Позыв в желудке умножаешь 
На многи брашна за столом? 

Не ты ль зимою подслащаешь 
Передвоенный виноград, 
А летним знойным днем влагаешь 
Свою приятность в лимонад? 

Ты в вафлях клетчатых блистаешь 
Смеешься в каше, в пирогах 
И в пудине, как снег, сияешь. 
Ей! -- ты душа в таких вещах. 

Но если нервы в нас слабеют 
И власть свою скорбут берет, 
Иль зубы от тебя чернеют, 
Противный дух из уст идет; 

За сладостью твоей небесной 
Зловонье адско вслед летит; 
Что я скажу? -- О нектар лестный! 
В тебе сокрытый яд лежит. 

То мало; -- коль за подлу цену 
Невольник черный быв продан, 
Отводится к позорну плену 
От африканских милых стран; 

Когда, лишась супруги верной 
Иль в чадах -- нежных, милых чад, 
Идет окован в грусти черной 
И в сердце чувствует весь ад; 

Идет под тяжкими бичами 
Над тростником свой век кончать, 
Труд мочит кровью и слезами, 
Чтоб вкус Европы щекотать; 

И наконец -- он умирает, 
Чтоб сластолюбью услужить, 
Затем -- что без того не знает 
Оно мудрейших мер открыть; 

Что я тогда скажу, смущенный? 
Не сахар -- сладкий яд мы пьем, 
В слезах и поте распущенный; 
Не нектар -- кровь несчастну льем. 

Не лучше ль нектар надлежало 
Искать нам в свекле иль в пчелах? 
Пчела в защиту носит жало, 
А беззащитный негр -- в цепях. 

Китай с аравскими странами 
Не дорожился бы травой 
Или пряжеными бобами;
То вымысл роскоши пустой. 

Как стыдно золотому веку 
Железным варварством блистать 
И к вечному наук упреку 
Причудливый вкус щекотать! 

<1804>


Столетняя песнь, или Торжество осьмогонадесять века России

Глубока ночь! -- а там -- над бездной 
Урания, душа сих сфер, 
Среди машины многозвездной 
Дает векам прямой размер; 
Бегут веков колеса с шумом. 

Я слышу -- стон там проницает; 
Пробил, пробил полночный час! 
Бой стонет, -- мраки расторгает, 
Уже в последний стонет раз; 
Не смерть ли мира -- вздох времен? 

Преходит век -- и всё с веками; 
Единый род племен падет 
И пресмыкается с червями, 
Как из червей другой встает; 
И всё приемлет новый образ. 

Пробил -- завеса ниспадает; 
Я вижу длинный зал сквозь тень; 
Вдали -- там свет лампад мелькает; 
Висит под ними бледный день, 
Подобно как в туманну осень. 

Там ряд веков лежит особый; 
На них планет влиянья нет; 
Стоят в помосте тусклы гробы; 
Не восстает там утра свет; 
В зарнице слава лишь мелькает. 

Случаи -- следствия судьбины -- 
Летят, летят -- и гибнут вдруг, 
Как легки солнечны пылины, 
Крутящись в воздухе вокруг, 
Блестят, блестят -- и нет их боле. 

Там мир глубокий обитает; 
Лишь некий старец при гробах 
В своем челе сто лет являет, 
И тусклый сумрак во очах. 
Таков согбенный веком Янус. 

"Не ты ль, латинов обладатель? -- 
Я в трепете ему вещал. -- 
Не ты ль, небес истолкователь, 
Пути судьбины открывал 
И мир чрез то народам строил? 

Что за тобой, что пред тобою 
Не ты ль в единой точке зришь? 
Не ты ль владений над судьбою 
И их рожденьем вкупе бдишь? 
О старец! ты всего свидетель. 

Повеждь, кто в севере толь славно 
Начало века и конец 
Величит и свершает равно? 
Пой! пой столетия венец! 
Он памятен, бесценен россам". 

"Сын персти! -- вдруг тень зашумела. -- 
Се там столетья страшна дверь. 
Подобно грому заревела 
На медных вереях теперь! 
Ты слышишь звуки их ужасны. 

Отверзлась дверь, -- всё ново в мире; 
Се виден происшествий строй! 
Но музу призовем мы к лире 
И скажем: "Песни, дщерь, воспой! 
Векам о сем воскликни веке!" 

Довольно надо мной летело 
От миробытия веков; 
Но ни едино не имело 
Столетье толь благих духов, 
Как исполинский век сей славы. 

Пред ним шли звезды, как пророки; 
Я то на небесах прочел; 
Огнистый шар сквозь мрак глубокий 
Из дальних долов тверди шел; 
За ним хвост влекся против солнца. 

Кто? -- Кто не содрогался в страхе? 
Кто не вопил: "Увы! падет 
Вселенная теперь во прахе. 
Сторичный пламень всё пожжет, 
Пожжет висящи в тверди земли. 

Взревут горящи океаны, 
Кровавы реки потекут; 
Плеснут на твердь валы багряны, 
Столпы вселенной потрясут". 
Так все в комете зло сретали. 

Но твердь иное предвещала; 
Тогда Россия в мрачный век 
В своей полнощи исчезала. 
"Да будет Петр!" -- бог свыше рек; 
И бысть в России Солнце света. 

Бысть Петр, -- и юный век в зарнице 
Из бездны вечности летит; 
Звучит ось пылка в колеснице, 
И гордый век Петром гремит; 
Вселенна зрит -- недоумеет. 

Великий Петр изобразует 
Творца и гения в себе; 
Россию зиждя, торжествует. 
О росс! -- с его времен в тебе 
Порфироносны дышат духи. 

Так в области светил возжженных 
Сокрыт был искони Уран, -- 
Хоть тьмы очей вооруженных 
Пронзали бездны горних стран; 
Но не нашли еще Урана. 

Родился Гершель, -- вдруг блистает 
Мир новый посреди миров; 
Он в царстве Солнца учреждает 
Знакомство будущих веков 
С Ураном, как с пришельцем неким. 

Но можно ль с мерою желаний 
Великого возвеличать? 
Пусть не было б Петру ваяний, 
Пусть летописи умолчат! 
Пусть памятники все исчезнут! 

Россия -- есть его ваянье, 
Есть памятник, трудов цена; 
Она -- его бессмертно зданье, 
Полупланета есть она, 
Где был он божеством ея. 

Слыхали ли, чтобы в Элладе 
И в Риме Зевс иль Цесарь мог 
Скрыть скипетр к благу и отраде? 
Но Петр, как некий новый бог, 
Престол полмира оставляет. 

Он покрывает тьмой священной 
Величества сиянье с тем, 
Чтоб, зрак раба прияв смиренный, 
Познать науку быть царем 
И из зверей людей соделать. 

Держа светильник, простирает 
Луч в мраках царства своего; 
Он область нощи озаряет, 
И не объемлет тьма его; 
Бежит она пред ним, -- и гибнет. 

На место скипетра приемлет 
Секиру, циркуль и компас; 
Со рвеньем действует, не дремлет. 
Иному год, -- ему же час 
Быть в деле мастером потребен. 

Летит в батавские селенья, 
Летит в гремящий Албион, 
Летит в паннонские владенья, 
Летит в Бурбонов славный дом, 
И семена наук сбирает. 

Борясь с гордыней, с злостью черной, 
Борясь с упорством диких сил, 
Борясь с толпою суеверной, 
Он всех чудовищ низложил, 
Он всё, как молния, проникнул. 

Сквозь кровы мрака углубленны, 
Сквозь все стихии мятежей, 
Сквозь сети злобы ухищренны 
Восстал герой в красе своей, 
Как воскресающее Солнце. 

Рожден средь общей мрака сени, 
Без руководства чуждых сил, 
Чрез свой богоподобный гений 
Он сам себя переродил, 
Чтоб преродить сынов России. 

Всё, всё покрылось новым видом -- 
В полях полки и флот в волнах 
За нашим новым Озиридом 
Летят на пламенных крылах. 
И всё из ничего, -- мне мнится. 

Не он ли в прахе драгоценность 
Умел познать, умел обресть? 
Умел животворить он бренность 
И в ней открыть дух, славу, честь? 
Таков мудрец был в Прометее. 

Он созидал полки героев, 
Из черной выводя толпы, 
Что пред лицем рожденных воев 
Как огненные шли столпы 
На Карла -- ужаса вселенной. 

Он с ними крепко сокрушает 
Наставников в войне своих 
И тем Европу изумляет; 
Кто был Лефорт средь воев сих? 
Кто Меншиков и Шереметев? 

Где августейша героиня, 
Из низкой сени что исшед, 
Как пленница и как богиня 
К победоносцу предстает 
И дух его сама пленяет? 

Везде сей дух богоподобный 
Велики чудеса творит, 
Проникнуть сгибы душ способный, 
В простой великость нимфе зрит 
И зрит подругу в ней достойну. 

Уже пастушка, как богиня, 
Из хижины на трон парит; 
Уже не нимфа -- героиня 
Перун и скипетр с ним делит 
Среди стихий горящих браней. 

Так Петр творит -- и оживляет, 
Так внешним казнь дает врагам 
И внутренних врагов карает, 
Дает престолы он царям, 
Черты войны и мира пишет. 

Повсюду быв присущ и славен, 
Всего себя на всё делил; 
Он, мнится, был многосоставен, 
Как исполин безмерных сил 
Или как Прометей великий. 

На троне он законодатель, 
В полях он Марс, Нептун в волнах, 
Первосвященник, обладатель, 
Повсюду истинный монарх, -- 
Везде велик, везде чудесен. 

Еще б дышал он в царской сени; 
Устав судьбою изречен... 
Ах! -- для чего великий гений 
В пределах жизни заключен? 
Чего б еще не сделал? -- Небо!.. 

Так луч Перуна, рассекая 
Густой туман среди небес 
И воздух всюду очищая, 
Еще б очистил, -- но исчез; 
Лишь остаются слезы в долах. 

Но хоть монарх скончался вмале, 
Он долгих лет исполнил чин; 
Хотя уже не в силах дале 
Тещи свой путь сей исполин, 
Но он свершил всё то, что должно. 

Что надлежит достичь в три века, 
Он в тридцать лет тем ускорил; 
Нет в древнем веке человека, 
Чтобы Петру подобен был; 
Пусть книги бытия разгнутся! 

Натура чрез столетья многи 
Должна безмолвно отдыхать 
И выдержать долг тяжкий, строгий, 
Чтобы подобного воззвать. 
Великий требует величья. 

Почто вздыхать? -- Его супруга, 
Блюдя в груди супружний дух, 
Блюла завет царя и друга 
И отражала свет в полкруг, 
Подобно как луна луч солнца. 

По толь великой перемене, 
Как с поворотом солнца вдруг, 
Где благодатный свет был в плене, 
Преемствовал весенний дух, 
И Север отдохнул весною. 

Рожденна с ангельской душою, 
Отцу подобная умом, 
А матери своей красою, 
Петров поддерживает дом, 
Грядет на трон -- и с ней дни майски. 

Она, с небес покой воззвавши 
По приснопамятном отце, 
Над полпланетой дольней вставши, 
Сияла в радужном венце 
И осеняла всю державу. 

Во дни ее не вопияла 
Невинно пролиянна кровь, 
Но токмо тишина дышала, 
Суд, милость, правда и любовь, 
А музы пели меценатов. 

Се наконец небес судьбина 
Великую в женах зовет! -- 
Божественна Екатерина 
Чертеж Петра и скиптр берет, 
Да образует дух полнощи! 

Дает небесные законы 
И множит мир с числом градов; 
Приемлет и дарит короны, 
Дух муз возносит средь громов, 
Как небоокая Афина. 

Птенцов из рук судьбы суровой, 
Прияв на лоно, бережет, 
Меж тем средь шумных царств вес новый 
Чрез силу мудрости берет; 
Европа тщетно воспящает. 

От света трона истекают 
Мудрец, вождь сил или герой, 
В поля и бездны отражают 
В шумящем блеске луч второй -- 
И в сем недоумеют царства. 

Вотще сармат и галл кичливый 
Крутились вихрями в полях. 
Кавказ, Эвксин и Тибр бурливый, 
И с Вислою Архипелаг 
Промчат ее трофеи в вечность. 

Но где Афина? -- Нет Афины! -- 
Ах! -- Средь бессмертья смертна сень 
Покрыла взор Екатерины! 
Прешел ли росской славы день? 
Нет! -- внук ее зарей восходит. 

Так век меж россов знаменитый 
Летал средь славы, красоты; 
Так и конец его маститый 
И век Петрополя златый 
В громах прославлен Александром". 

Сие рек старец -- обратился; 
Что зрю? -- Я зрю в нем юный лик! 
Куда же старец мой сокрылся? 
Иль, возродяся, вновь возник? 
Но старец продолжает слово: 

"Не удивляйся мне, сын мира, 
Что зришь меня о ликах двух! 
Я Янус, основатель мира; 
Я ими зрю два мира вдруг, 
Два века и два года вместе. 

Вдруг зрю, как солнце, удаляясь, 
Наводит бури надо мной 
И как оно же, возвращаясь, 
Сквозь бунт стихий несет покой, 
Чтоб растопить хлад зимний в вёсну. 

Едва ль когда мой храм цветущий 
Затворен был в минувший век! 
Не чаю, чтоб и век грядущий 
Без молнии в тиши протек. 
Чу! -- Первый час столетья звукнул! 

Природа! -- сколь ты изнурялась, 
С Петром минувший век зачав, 
И сколько после утомлялась, 
Толь многих гениев создав 
Из матерней своей утробы! 

Но если отдыхаешь ныне, 
Теперь, -- иль в несколько веков 
Очреватей в вторичном чине! 
Еще роди других Петров, 
Екатерин и Александров! 

Се небо новый век дарует! 
Начни его с духов таких! 
Младой монарх их знаменует; 
А слава россов, счастье их 
Теперь о том к тебе взывают. 

Внемли, сын века изумленный! 
Встречай сей новолетний час! 
Летит он роком окрыленный; 
Да будет он священ меж вас! 
Да счастье россам с крыл ниспустит! 

Россия! -- Славь с благоговеньем 
Сей век! -- Он всех веков светлей; 
Поздравь себя с превозвышеньем 
Счастливый судьбы твоей! 
Се гениев твоих столетье!" 

Около 1801


Судьба древнего мира, или Всемирный потоп

Я зрю мечту, -- трепещет лира; 
Я зрю из гроба естества 
Исшедшу тень усопша мира, 
Низверженну от божества. 

Она, во вретище облекшись, 
Главу свою обвивши мхом 
И лактем на сосуд облегшись 
Сидит на тростнике сухом. 

О древних царствах вспоминая, 
Пускает стон и слезный ток 
И предвещает, воздыхая, 
Грядущу роду грозный рок. 

Она рекла: "Куда сокрылся 
Гигантов богомерзкий сонм, 
Который дерзостно стремился 
Вступить сквозь тучи в божий дом? 

Куда их горы те пропали, 
Которы ставя на горах, 
Они град божий осаждали? 
Они распались, стали прах. 

Почто из молнии зловредной, 
Как вихрь бурлив, удар летит 
В средину колыбели бедной, 
Где лишь рожденный мир лежит? 

Ужели звезды потрясаяй 
Лиет млеко одной рукой, 
Другою, тучи подавляя, 
Перуном плод пронзает свой? 

Увы! -- о племена строптивы! 
Забыв, кто мещет в бурях град 
И с грозным громом дождь шумливый, 
Блуждали в мыслях вы стократ! 

Блуждали, -- и в сию минуту 
Отверз он в гневе небеса 
И, возбудив стихию люту, 
Скрыл в бездне горы, дол, леса. 

Тогда вторая смесь сразилась, 
Вторый хаос вещей воззван; 
Вселенна в море погрузилась; 
Везде был токмо Океан. 

Супруг Фетиды среброногой, 
Нахмурив свой лазорный взор, 
Подъял вод царство дланью строгой 
Превыше Араратских гор. 

Тогда тьмы рыб в древах висели, 
Где черный вран кричал в гнезде, 
И страшно буры львы ревели, 
Носясь в незнаемой воде. 

Супруги бледны безнадежно 
Объемлются на ложе вод; 
С волнами борются -- но тщетно... 
А тамо -- на холме -- их плод... 

Вотще млечной он влаги просит; 
Свирепая волна бежит -- 
Врывается в гортань -- уносит -- 
Иль о хребет, -- рванув, дробит. 

Четыредесять дней скрывались 
Целленины лучи в дождях; 
Двукратно сребряны смыкались 
Ее рога во облаках. 

Одна невинность удержала 
В свое спасенье сильну длань, 
Что бурны сонмы вод вливала 
В горящу злостию гортань. 

Хотя десницею багряной 
Отец богов перун метал 
И, блеск и треск по тверди рдяной 
Простерши, небо распалял; 

Хоть мира ось была нагбенна, 
Хотя из туч слетала смерть, -- 
Невинность будет ли смятенна, 
Когда с землей мятется твердь? 

Ковчег ее, в зыбях носяся, 
Единый мир от волн спасал; 
А над другим, в волнах смеяся, 
Пенисту бездну рассекал. 

Не грозен молний луч отвесных, 
Ни вал, ни стромких скал краи, -- 
Сам вечный кормчий сфер небесных 
Был кормчим зыблемой ладьи. 

Меж тем как твари потреблялись, 
Явился в чистоте эфир, 
Лучи сквозь дождь в дугу соткались, 
Ирида вышла, -- с нею мир. 

О Пирра! пой хвалу седящу 
На скате мирной сей дуги! 
Лобзай всесильну длань, держащу 
Упругие бразды стихий! 

Но о Ириды дщерь блаженна! 
Страшуся о твоих сынах! 
Их плоть умрет, огнем сожженна. 
Как прежде плоть моя в волнах. 

Когда смятется в горнем мире 
Пламенно-струйный Океан, 
Смятутся сферы во эфире, 
Со всех огнем пылая стран. 

Пирой, Флегон, маша крылами 
И мчась меж страждущих планет, 
Дохнут в них пылкими устами, 
Зажгут всю твердь, -- зажгут весь свет. 

Там горы, яко воск, растают 
От хищного лица огня, 
Там мрачны бездны возрыдают, 
Там жупел будет ржать стеня. 

Не будет Цинфий неизменный 
Хвалиться юностью своей, 
Ни Пан цевницей седьмичленной, 
Ни Флора блеском вешних дней. 

Крылатые Фемиды дщери 
Взлетят к отцу в урочный час, 
Небесные отверзнут двери, -- 
Отверзнут их в последний раз. 

Лишь глас трубы громо-рожденной 
С полнощи грянет в дальний юг: 
Язык умолкнет изумленный, 
Умолкнет слава мира вдруг. 

Героев лавр, царей корона 
И их певцов пальмовый цвет, 
Черты Омира и Марона -- 
Всё их бессмертное умрет. 

Как влас в пещи треща вспыхает, 
Как серный прах в огне сверкнет 
И, в дыме вспыхнув, -- исчезает, 
Так вечность их блеснет -- и нет... 

Едино Слово непреложно 
Прострет торжественный свой взор 
И возвестит из туч неложно 
Последний миру приговор. 

Меж тем как в пламени истлеет 
Земнорожденный человек, 
Неборожденный окрылеет, 
Паря на тонких крыльях ввек. 

Падут миры с осей великих, 
Шары с своих стряхнутся мест; 
Но он между развалин диких 
Попрет дымящись пепел звезд. 

О мир, в потомстве обновленный! 
Внемли отеческую тень, 
Сказующу свой рок свершенный 
И твой грядущий слезный день!" 

Изрекши, -- скрылася тень мира; 
За нею вздохи вслед шумят; 
Из рук падет дрожаща лира, -- 
Я в ужасе глашу: "Бог свят!" 

<1789>


Торжественный день столетия от основания града св. Петра

Кто там, подобная деннице 
В венце горящем над главой, 
В величественной багрянице 
Блистает в славе над Невой? 
Столетня юность с красотою, 
С улыбкой важность в ней цветет; 
В деснице дань она несет 
Богоподобному Герою, 
Не призрак ли я зрю теперь? 
Нет -- зрю Петрополя я дщерь. 

"Сто лет, потомки восхищенны! -- 
Так дщерь престольна вопиет, -- 
Сто лет уже, как град священный 
Возник из тьмы ничтожной в свет. 
И кто? какой сей дух небесный, 
Дух приснопамятный в веках, 
Одушевя недвижный прах, 
Воздвигнул стены толь чудесны? 
Немврод? -- Орфей? -- иль  Озирид? 
Нет -- Петр, полночный наш Алкид. 

О полубог полувселенной, 
Живый востока в высоте! 
Сойди! Сойди с горы священной! 
Се возрождённый в лепоте 
Взывает росс в гремящем лике! 
Се дышит он хвалой к тебе 
И славу воздает судьбе, 
Как первозданный, в шумном клике! 
О тень! божественная тень! 
Да будет свят навек сей день! 

В сей день, толико мне желанный, 
Праправнук августейший твой, 
Небесным сердцем одаренный, 
Екатерины внук драгой, 
Предыдя в блеске славы ратной 
Потомственным твоим полкам, 
Велит торжествовать громам. 
Вдруг гром в полках гремит трикратный; 
Вдруг миллионом повторен: 
"О Петр! -- живи! -- ты нам священ". 

Живя ты в вечности, -- в том мире, 
Живешь еще и в сих веках; 
Ты жив в громах, -- жив в тихой лире 
Ты жив в державе, -- жив в душах, 
Ты в чувствах вечен и негиблем, 
Так памятник твой свеж и юн; 
Храм грома, -- там горит перун; 
Храм правды, -- он вовек незыблем; 
Храм мирных муз, -- тебя он чтит. 
Великий! -- всё тебя твердит... 

Дивятся царства изумленны, 
Что столь огромный сей колосс, 
На зыбкой персти утвержденный, 
Через столетие возрос. 
Вселенной чудо, храм Дианы 
Для блеска и твердыни сил 
Три века с златом поглотил; 
А здесь не храм -- но град державный 
Престол полмира, через век 
На степень доблести востек. 

Гордящась чистыми струями, 
Препоясующа сей град 
Нева, чуждаясь меж стенами, 
Мне мнится, хочет течь назад; 
Чело зелено воздымая 
Из-под волнистых кровов вод 
И разверзая влажный свод, 
Недоумеет, взор вращает. 
Вдруг глас раздался волновой, 
И гул помчался над водой: 

"Как? Стены предо мною ныне! 
Ужель в стенах бегут струи? 
Мне кажется, в иной долине 
Пустынны я вела край. 
Доселе сосна, ель тенисты 
Гляделися в моих водах; 
Досель теснились в жидкий прах 
Граниты стропотны, лесисты, 
Где волчий взор в дубраве рдел, 
Как огнь в зелену ночь горел. 

А ныне там, где скромно крались 
Рыбачьи челны близ брегов, 
С бесценным бременем помчались 
Отважны сонмища судов. 
Ермий, сей купли вождь, со славой 
Развешивая легкий флаг, 
Меж полюсами на зыбях 
Летит с гордыней величавой, 
Летит то с севера на юг, 
То с запада в восточный круг. 

Досель страшились робки боты 
Предать себя речным водам, 
А ныне ополченны флоты 
С отвагой скачут по морям; 
Кипящу бездну рассекают, 
Хребет царя морей нагнув, 
И, звучны своды вод давнув, 
Пучину славой наполняют. 
Но кто виновник их побед? -- 
Сей ботик, -- их почтенный дед... 

Доселе, дебри где дремали, 
Там убран сад, цветет лицей; 
Где мертвенны утесы спали, 
Там, из могилы встав своей, 
Скудели в зданиях багреют; 
Где ил тонул под серым мхом, 
Там прянул водомет сребром; 
Там куполы в огне краснеют; 
Там стогны в мрачну даль идут 
Или стражницы твердь секут. 
Бессмертный! кто тебе подобен! 
Зевесов иль Филиппов сын 
С тобой равняться б был удобен 
Иль Цезарь, римский исполин! 
Их памятник -- бесчеловечность; 
А ты -- урок дал естеству, 
Как ты подобен божеству; 
Ты пройдешь целу славы вечность, 
Подобно как Нева меж рек", -- 
Рек невский гений и потек. 
Так, россы! -- зрите ль, что вершины 
Надменных гор перед Петром 
Поникнувши легли в долины 
И пали в страхе ниц челом, 
А тамо, где долина крылась, 
Возникнул холм, напружа дол, 
И холм в блестящу твердь взошел? 
Так точно гордость низложилась, 
А дар души из тьмы воззван, 
Ценен, -- возвышен, -- осиян. 

Се там хранилища закона 
В священном ужасе стоят! 
Се там Паллады, Аполлона 
И муз святилища блестят, 
Где усмирял он древню дикость 
И злобу стер, где змий шипел, 
Где самый рок он одолел, 
Открыл души своей великость 
И всё, едва не всё возмог, 
Как полпланеты полубог. 
Се храмина, чертог законов, 
Отколе боголепный глас 
Решил судьбину миллионов; 
Отколе не единый раз 
Пылал перун, сопутник славы, 
Карал вражду внутри и вне; 
Отколь престолам, -- царствам, -- мне, -- 
Векам -- твердилися уставы! 
Се славы колыбель! о росс! 
Чудись, как в славе ты возрос! 

О Первый Петр! во всем ты первый, 
Хоть кратко факел твой светил; 
Но твой праправнук, внук Минервы, 
В себе его возобновил; 
А ты, -- ты в климатах безвестных; 
Се гроб! -- тут спит твой прах; 
Тут торжествую -- во слезах. 
Ужасна тень! -- зри с гор небесных! 
Се дань на гроб сердца кладут! 
И благодарны слезы льют! 

Но, о премудрый основатель! 
Одних ли сих творец ты стен? 
Одних ли сих чудес ты здатель? 
Народ тобою сотворен; 
Народ -- трофей в трофеях главный! 
А ты -- России всей творец. 
О росс! благословляй венец 
Петровых стен столетья славный!" -- 
Так дщерь Петрополя рекла 
И жертву с страхом воздала. 

Май 1803


Хитрости Сатурна, или Смерть в разных личинах

Сурова матерь тьмы, царица нощи темной, 
Седяща искони во храмине подземной 
На троне, из сухих составленном костей, 
Свод звучный топчуща обители теней 
И вместо скипетра железом искривленным 
Секуща вкруг себя туман паров гнилой, 
Которым твой престол весь зрится окруженным 
И сквозь который зрак синеет бледный твой! 

Се! -- от твоей стопы река снотворна льется 
И устьем четверным в мятежный мир влечется. 
Да в четырех странах вселенныя пройдет! 
Навислые брега, где кипарис растет, 
Бросают черну тень в нее с хребтов нагбенных, 
Не зефиры в нее, но из расселин темных, 
Где начинался ад, подземный дует дух 
И воет в глубине, смущая смертных слух. 

О мрачна смерть! -- ты здесь, конечно, пребываешь; 
Ты здесь ни солнечных красот не созерцаешь; 
Ни шлет сюда луна серебряный свой свет, 
Когда торжественно исходит меж планет; 
Скажи -- всегда ль ты к нам летишь средь тучи темной, 
Как, быстро вырвавшись из храмины подземной, 
Распростираешь в твердь селитряны крыле 
И, косу прековав в перун еще в земле, 
Удары гибельны с ужасным ревом мещешь 
И светом роковым над дольним миром блещешь? 
Всегда ли ты ревешь в чугунную гортань 
И там, где возгорит на ратном поле брань, 
Рыгаешь в голубом дыму свинец свистящий 
И рыцарско дробишь чело сквозь шлем блестящий? 
Всегда ли ты спешишь кинжал очам явить, 
На коем черна кровь кипящая курится? 
Нет, не всегда в твоей руке металл тот зрится, 
Которым ты стрижешь столь явно смертных нить. 

Богиня! -- пагубен твой смертным вид кровавый, 
Но пагубней еще им образ твой лукавый, 
Когда, переменив на нежны ласки гнев 
И тонко полотно батавское надев, 
Лежишь в пуховике, опрысканном духами, 
И манишь щеголя волшебными руками; 
Или сиреною исшедши из зыбей 
Для уловления со златом кораблей, 
Ты испускаешь глас, что в звуке сколь прекрасен, 
Столь внемлющим его смертелен и опасен; 
Иль, умащенные когда власы имев, 
Одежду, сшитую на нову стать, надев, 
Взяв в руку трость и пук цветов приткнувши к груди, 
Спешишь, где с нимфами распутны пляшут люди, 
Где в купле красота, где уст и взоров студ, 
Где Вакха рдяного эроты в хор влекут; 
Здесь, смерть! -- здесь ужас твой меж миртов хитро скрылся; 
Увы! -- любовный вздох во смертный претворился -- 
Во слезы пук цветов, -- в кравую косу трость, -- 
На кости сохнет плоть, -- иссунулася кость! -- 
Цветы и порошки зловонной стали гнилью, 
Одежда вретищем, а нежно тело пылью. 

<1789>


Царство всеобщей любви

Еще вкруг солнцев не вращались 
В превыспренних странах миры, 
Еще в хаосе сокрывались 
Сии висящие шары, 
Как ты, любовь, закон прияла 
И их начатки оживляла. 
Как дух разлившись в их ростках, 
Могущество твоей державы 
От древности свои уставы 
Хранит доселе в сих мирах. 

Из бездны вышедши ужасной, 
Собор небесных сих светил 
Был смесью вновь бы несогласной, 
Когда бы ты лишилась сил; 
Ты, зыбля стрелы воспаленны, 
В пределы мещешь отдаленны. 
Огонь столь много их кует, 
Что ты творенье всё пронзаешь, 
Когда всемощно пролетаешь 
Великий свет и малый свет. 

Миры горящи соблюдают 
Закон твой в горней высоте; 
Вертясь вкруг солнцев, побуждают 
Чудиться стройной красоте. 
Не ты ль их водишь хороводом? 
Не ты ль их правишь мирным ходом? 
Коль в седьмитростную свирель 
Спокойный тамо Пан играет, 
То не тебя ль изображает, 
С согласьем выражая трель? 

Не ты ль в природе сопрягаешь 
И мужеский и женский пол? 
Не ты ли, тайный, созидаешь 
В вещах двуродных свой престол? 
Где вьются виноградны лозы, 
Где две друг к дружке жмутся розы, 
Где птички вьют гнездо весной, 
Где отрок матерь обнимает,-- 
Не твой ли пламень обитает 
В красе их связи таковой? 

Любовь! -- ты царствуешь повсюду 
И строишь дивны красоты; 
Ты дышишь в бытиях -- внутрь-уду; 
Ты симпатической четы 
Внезапно руки соплетаешь; 
Ты в их усмешках обитаешь; 
Ты блещешь в взорах чад своих; 
Ты в них глубоко воздыхаешь; 
Ты в нежных звуках вылетаешь 
Из дышащих свирелей их. 

Коль сладко зреть тебя душою 
Сияющих душ в тишине! 
Совокупленные тобою, 
Едину точку зрят оне; 
Их каждый в жизни шаг измерен, 
Как звездный путь, -- тих, строен, верен. 
Единогласный их собор 
Невинность падшу восставляет; 
О ней их сердце воздыхает, 
О ней слезится нежный взор. 

Но древний змий, покрытый мраком, 
Когда из бездны той ползет, 
Где он, лежа с угрюмым зраком, 
В груди клуб зол ужасных вьет, 
И в чреве Тартар возгнещает, 
Да в жупелах его рыгает, -- 
Тогда идет он с злобой в мир; 
Он рвет друзей, супругов узы; 
Он рушит всех вещей союзы, 
Он свет отъемлет, тьмит эфир. 

Туманы, бури, громы, волны -- 
Тифоны суть, что в мир он шлет; 
Мы также туч и громов полны; 
И сих Тифонов он мятет. 
Он в нас и в видиму природу 
Пускает грозну непогоду. 
Издревле на лице небес 
Зев адский ненавистью дышит; 
Он, вихрь пустив, весь мир колышет 
И в нас творит стихий превес. 

Кто ж? -- кто опять тогда устроит 
Мятущесь в бурях естество? 
Кто вновь мир малый успокоит? 
Конечно -- мирно божество. 
Любовь! -- везде ты управляешь; 
Когда усмешку изъявляешь, 
Ты мрачны тучи отженешь, 
Ты воспаришь над облаками 
Иль в поле купно с пастухами 
Воспляшешь, в хоровод пойдешь. 

Но что в тебе велико, дивно? 
Таинственная цепь твоя 
Влечется в силе непрерывно, 
Как к морю некая струя, 
От мошек -- малых тел пернатых -- 
До горних сил -- шестокрылатых -- 
Поникну ль в дол, -- там зрю твой мир; 
Воззрю ли на среду вселенной, -- 
Мир малый? -- в нем твой огнь священный; 
Взойду ль на твердь, -- там твой эфир, 

О дщерь, -- от влаги первобытной 
Рожденна прежде всех планет, 
Дающа жизнь природе скрытной, 
Когда в пути своем течет, 
И строюща в груди возжженной 
Рубиновый престол бесценный! 
Когда ты в полной чистоте, 
Тогда, любовь, вовек пребуди 
Живым бальзамом нежной груди! 
Твой трон меж ангел и -- в чете. 

<1785>


Цахариас в чужой могиле

Какая ночь! 
Толь грозно никогда не падала с небес; 
Толь грозно не было еще вкруг гроба здесь. 
О мать земля! здесь прах почиет тех, 
В прохладе недр твоих, 
Которых мир столь много пренебрег, 
Лишь небо высит цену их. 
Но что за громкий тамо звон? 
Сквозь воздух стонет он. 
Я слышу меди стон, 
Я слышу, к смерти будит он! 
Восстань, душа! 
Почто тебя объемлет трепет вновь? 
Ах, сей ли гроб твой взор мятет, 
Где ляжет токмо плоть и кровь? 
Ты, что во мне и жизнь и свет! 
Куда отсель, 
Как я уже престану быть? 
Престану быть! -- ужель? 
Ум содрогается -- уже не быть! 
Желанье злейшее могил! 
Желанье без надежд! Кто влил, 
Кто мог тебя внутрь сердца влить? 
Уже не быть! 
Ах! как болезнует отчаянная грудь! 
Всемощна грусть! сильнее смерти грусть! 
Я, робкой скорбью сокрушенный, 
Лежал у гроба распростерт, 
Твоим мерцаньем устрашенный, 
О бесконечна смерть! 
Я зрел, отчаян в бездне мрачной, 
Хаоса пред собой престол 
И слышал шум стремнины алчной; 
Уже и в зев ничтожства шел... 
Но вдруг небесный глас к покою 
Нисшел от высоты 
И рек: "Не в гневе создан мною, 
Не в вечну жертву гроба ты; 
Нет -- не страшись! Твой дух живый взнесется, 
И то, что тлен рассыплет в персть, 
Из персти паки воззовется 
Во славу, в вечну честь!" 

Сказывают, что известный немецкий писатель Цахариас, или Захарий, возвращаясь некогда домой в глубокую ночь через кладбище, упал нечаянно в вырытую могилу. Не рассудив выбраться из сего ночлега, остается он в нем. Но пробудясь при звуке колокола и почувствовав то ужас, то уныние, выходит тотчас оттуда, спешит домой, садится за перо и в первом жару изображает сии чувствования стихами: Welch eine Nacht! (Какая ночь! (нем.). -- Ред.), умея же играть на фортепиане, кладет их на музыку, достойную своего предмета. Вот почему дано оглавление сей песни. Переводчик тщился по возможности сохранить не только смысл и силу выражений, но и самую меру подлинных стихов, дабы можно было пользоваться готовою музыкою.

<1809>

Всего стихотворений: 21