Русская поэзия >> Василий Федорович Наседкин

Василий Федорович Наседкин (1895-1938)

• Биография Василия Наседкина
• Стихотворения Василия Наседкина по темам

Все стихотворения Василия Наседкина на одной странице

- Оглавление -

12 марта 17-го года

Был фабрикант, его снаряды ... 
А за снаряды -- чашей дом. 
И был, как чучело, наряден 
Благословляющий перстом. 
        
Ни смертный бред, ни ужас бойни, 
Ни в клочья рваные тела 
Не волновали их -- спокойно 
Творящих черные дела. 
        
Страна нищала. Плач и скрежет 
Неслись по селам, городам. 
О, как всю муку передам! - 
Смех юношей звенел все реже, 
Задумчивых не по летам. 
        
Но вот за темной непогодой 
Каймой оранжевой заря, 
Февраль семнадцатого года 
И низвержение царя. 
        
Казалось,-- рухнул без возврата 
Мир крови, голода, свинца, 
Увидит брат родного брата 
И расцелует сын отца. 
        
Но был солдат тогда наивен, 
Но был рабочий одинок, 
И снова грянул медный ливень, 
И в горло врезался клинок. 
        
Сраженный пулею не встанет ... 
Рабам не лучше у станков. 
И зрело новое восстанье 
Заводов, деревень, штыков ... 

1924


* * *

В поле голос чей-то
Долог и несносен.
На унылой флейте
Заиграла осень.

Тёмною прохладой
Веет с поднебесья.
Что же тебе надо,
Жалобная песня?

Или жалко лета,
Голубую пору?
Ах, осенней флейтой
Буду сам я скоро?

Весна

И снова тают облака, 
А солнце -- что очаг домашний ... 
Парной теплынью молока 
Качаются пары над пашней. 
О жаворонке о любом, 
О звонкой, куликовой тряске ... 
И тонут, тонут в голубом 
Глаза, подернутые лаской. 
Еще в оврагах белый пух, 
Еще деревья точно ·слеги. 
Улавливает где-то слух 
Гортанный разговор телеги. 
Гортанность эта мне ясна.-- 
В ней сдержанная радость нови. 
Но то ли нам еще готовит 
Зеленокудрая весна! 

1924


Во ржи

Лицом и руками его ты берешь,
А он ускользает и на ухо шепчет.
Волнуется, прядая, спелая рожь,
Дуй, ветер, дуй, милый, покрепче!

(Погода такая и полдень такой,
Что, право, не знаю, что стало со мной.)

Где синие вихри, вдали на краю, -
Там будто не рожь, а бегущее стадо.
И я, очарованный, в поле стою
И большего сердцу, как будто, не надо.

Как будто, не надо, как будто, все есть,
Чтоб сердцу живому вовек не отцвесть.

Ах, что за минута приходит ко мне,
Я весь наполняюсь сладчайшею дрожью,
Как самый счастливый в любимой стране,
Богатой трудами, простором и рожью.

И так говорю под журчание птах:
Прекрасно глаза бы оставить в полях!

Мне скажут: неумная, детская ложь.
Но ветер другое мне на ухо шепчет.
Волнуйся и прядай, белесая рожь,
Дуй, ветер, дуй, милый, покрепче!

(Погода такая и полдень такой,
Что, право, не знаю, что стало со мной.)

Вокзал

Часов электрических взмахи
Людьми управляют и тут,
Роняя надежды и страхи
С железных улыбок минут.

Сражённые той же улыбкой,
Как будто с предсмертной тоски,
То грубо, то жалобно-хлипко
За окнами воют гудки.

И машет, качается время
Лицом пожелтевшим луны,
А где-то за стрелками дремлют
Хребты голубой тишины.

А в залах гуденье и шорох
И воздух волнисто-рябой,
Но в жестах, в словах и во взорах
Хранит свою тайну любой.

Пора.
И - зияющий выход,
И в ночь обречённый вагон.
Уселись - стало вдруг тихо,
И тихо качнулся перрон.

И вот, в дребезжаньи и хрусте,
Сквозь мглу, и сугробы, и ширь,
Немного тальянки и грусти,
Пять вёрст от Москвы и - Сибирь.

* * *

Вражду и дружбу обойдя,
Спокойно провожая лето,
Я песню древнюю дождя
Сегодня слушал до рассвета.

С рассветом дождь ушёл в зарю,
И где-то тонко пела просинь,
А в сад мой, полный слёз, - смотрю,
Калитку открывает осень.

* * *

Всё заносит, всё хоронит
Этот грязный сумрак дней.
Целый месяц ветер гонит
Стадо северных дождей.

Целый месяц. Эко бремя!
Дождь и тучи без конца.
Побирушкой встало время
И гнусавит у крыльца.

1932


Гнедые стихи

Написал мне отец недавно:
"Повидаться бы надо, сынок.
А у нас родился очень славный
В мясоед белоногий телок.
А Чубарка объягнилась двойней,
Вот и шёрстка тебе на чулки.
Поживаем, в час молвить, спокойно,
Как и прочие мужики.

А ещё поздравляем с поэтом.
Побасенщик, должно, в отца.
Пропиши, сколько платят за это,
Подённо аль по месяцам?
И если рукомесло не плоше,
Чем, скажем, сапожник аль портной,
То обязательно присылай на лошадь,
Чтоб обсемениться весной.
Да пора бы, ты наш хороший,
Посмотреть на патрет снохи.
А главное - лошадь, лошадь!
Как можно чаще пиши стихи".

Вам смешно вот, а мне - беда:
Лошадьми за стихи не платят.
Да и много ли могут дать,
Если брюки и те в заплатах.
Но не в этом несчастье, нет, -
В бедноте я не падаю духом, -
А мерещится в каждый след
Мне родная моя гнедуха.
И куда б ни пошёл - везде
Ржёт мне в уши моя куплянка,
И минуты нельзя просидеть -
То в телеге она, то в рыдванке.
И, конечно, стихи - никак.
Я к бумаге, она - за ржанье.
То зачешется вдруг о косяк.
Настоящее наказанье!

А теперь вот, когда написал,
Стало скучно: молчит гнедуха,
Словно всыпал ей мерку овса
Иль поднёс аржаную краюху.
Но в написанном ряде строк
Замечаю всё те же следы я:
Будто рифмы - копыта ног,
А стихи на подбор - гнедые.

1924


* * *

Город, город!
Странное лицо
У тебя по вечерам
Доныне.
Точно скалы,
Точно близнецом
Ты встаешь громадой из пустыни,
И звенит от тысяч бубенцов
Воздух
То оранжевый,
То синий...
---------------
Не уйти,
Не повернуть назад
К тихим речкам,
К темным косогорам,
Где одни мужицкие глаза
Верят тайнам синего простора,
И не там ли
Дымные воза
Облаков
Тоскуют без призора?
---------------
(Мне теперь о том не рассказать -
Слушаю - как вырастает город).
---------------
Город-пристань,
Вот и корабли,
Переулки,
Улицы
Качая...
У бортов без-устали бурлит
Не толпа ль матросов удалая,
Чтоб на завтра
Снова
Плыть и плыть
К берегам неведомого края.

* * *

Звени и пой, разлив песчаный!
Недолог час, недолог срок!
Когда барханное качанье
Застынет у чужих дорог;
Когда зеркальные каналы
Заблещут синью горных вод
И на груди пустыни впалой
Железный лебедь проплывет;
А где желтеющее лоно
Немых песков, где спят бугры -
Поднимутся до небосклона
Поля бегущей джугары...
Арбе тогда не заскрипеть,
И долгих песен не услышать, -
И все же не могу не петь,
Когда весна мой край колышет.
И все же мне не позабыть
Неудержимого раздолья,
И по-сыновнему любить
Тебя со сладостною болью.
Родимый край, моя страна,
Оазисовые становья!
Не от тебя ли старина
Уходит вспугнутою новью,
Не ты ль до Индии шумишь,
Заржавые отбросив цепи!
О прошлом не звени, камыш!
О прошлом не пылайте, степи!

Зимнее небо

По мутным склонам небосвода
С глухих плотин, издалека
Ползут разливы молока,
Как в половодьи тихом воды.

В них притаились крики вьюг
И не один метельный ворох...
И мнится - ловит чуткий слух
Далекий и протяжный шорох.

Проглянет облако на миг,
Блуждая тенью по беспутью,
И так же вмиг белесой мутью
Задернется в полях немых.

И день, и сумрак, как не свой -
Висят зевотой ледяною
Вблизи, вдали и с высоты,
И сумрак тот же за луною,
Что опустился на кусты.

И небо здесь, и небо там -
Неслышных облак полный стан.
---------------
Но вот, где толпы облаков
С утра темнели стаей пленных
Да изредка синела высь, -
Безумье ярое белков
Вдруг опускается вселенной,
К нам опрокинутою вниз.

Оно молчит и взгляд потухший,
Слегка похожий на гранит,
Несытой жадностью глядит
На наши вздрогнувшие души,
На наши тощие сердца.
(Взгляд обезумевший слепца).

И вновь по склонам небосвода
С безвестных рек, издалека
Ползут разливы молока,
Как в половодьи тихом воды...
---------------
Но миг еще, и вот растет
Шатер опущенный полмира,
И веет сказкой от высот
Полувоздушного Памира.

И сердцу трепетно легко.
Скользит минута золотая.
И верится - недалеко
Поля маисные Китая,

Поля и рощи и луга,
Песков желтеющая скатерть
И розоватые снега
Горы Кунь-Ляо на закате.

Вот только приподнять бы край,
Ножом по этой мглистой коже! -
А там - нефритовый Китай
На все Китаи непохожий.
---------------
За полдень - снег.
Без ветра - снег.
Как белый пух,
Как белый мех,
Ложится тихо, как туман -
Незванный гость полярных стран,
Незванный гость, незванный друг, -
Предтеча бурь и дымных вьюг.

* * *

И эти сборы к выезду не впрок.
Пусть верен конь, надёжно вздето стремя,
Но я забыл, что колеи дорог
Песком глубоким засыпает время.

1931


* * *

Иду, пьянея от травы,
А сверху, чуть вдали,
На тонких струнах синевы
Играют журавли.

Наверно, было б так в раю
Среди блаженных ив.
И луг врастает в грудь мою,
Всего озеленив.

И я лежу в траве травой,
Чуть слыша, как вдали,
Сливаясь с песней ветровой,
Курлычут журавли.

Из вагона

Мчится поезд...
Пробегают поля и леса.
Над лесным и степным покоем
Словно лисьи меха висят.
Осень...
Были тысячи точно такие.
Желтой краской подернуто все.
Но никак не отдерну руки я
От того, что, лаская, сосет...

Деревушка от полустанка
Тихим полем отделена.
На пологом холму ветрянка,
И как машет смешно она!
Снова поле - высоко и пусто.
Отзвенели давно голоса.
Льется с неба немая усталь
На поля, на леса.

По промерзшей корявой дороге,
Словно вылитой из свинца,
Бьются чьи-то простые дроги,
Не различить лица.
Поезд мчится...
И дроги ближе
Ветер.
Грива...
И сам гнедой.
И на дрогах у насыпи вижу
Зипунишко и шлем со звездой.

И не странно,
Что радостью было:
Ведь по-разному можно жить.
Проезжал по полям унылым
Красноармеец-мужик.
Я подумал тогда: "Наверно,
Повстречавшийся - отпускной.
Это он в двадцать первом
Был в атаках всегда со мной
За туманною Березиной"...

Тихий свет от зари вечерней
Розоватой висел стеной.

* * *

Какой весёлый, лёгкий небосвод!
Уносят тучки помыслы и сроки.
Я час, другой смотрю туда и вот
Поймал их тень и спрятал в эти строки.

1931


Кресты

Их пять крестов на сельской колокольне,
Когда-то белой, а теперь облезлой.
Их пять крестов, и все они погнулись
От времени и ветра, и дождей,
Смиренно кланяясь всему селу.

Как памятник усопшему былому -
Убогие и нищие кресты.

Их поправлять как будто не пристало,
Хотя иным достаток бы позволил.
Но тратиться на это, что за прок.
Уже сошла былая позолота,
Что издали сияла так на солнце.
Чернеются железные бруски,
Железные согнутые бруски
На нашей сельской колокольне,
Готовые вот-вот упасть совсем.

Под колокольной тенью, за дорогу
Поповский дом, осевший, полусгнивший
С дырявою проржавленною крышей.
В нем доживает свой печальный век
Единственный ревнитель православья,
Служитель церкви - старый дряхлый поп,
Сующий руку по привычке давней
К губам старух и древних стариков.

Он целый год себя готовит к смерти.
Она не за горами. Каждый пост
Он пред причастьем кается народу
И не сегодня - завтра отойдет.
Но кто преемником? Оболтус дьякон?
Не нравится он никому в селе
За жадный норов и пустые речи.
Умрет старик - и церковь закрывай.

И, может, через год крестов не будет.
Они падут, подброшенные ветром
В траву к ограде, как железный лом,
И вот тогда под шутки молодежи,
Возможно, пригодятся кузнецу,
Чтоб наварить сработавшийся лемех.
Наверное, с крестами выйдет так.

На смену им задами за читальней,
За школой и над избами кой-где
Наставлены высокие шесты.
(Попарно их соединяет провод.)
По вечерам, когда пригонят стадо,
Они Москву приводят на село,
И слушают - толпа и одиночки -
Вначале - речи, а потом - концерт.

Их пять крестов на сельской колокольне,
Когда-то белой, а теперь облезлой.
Их пять крестов, и все они погнулись
От времени и ветра, и дождей,
Смиренно кланяясь всему селу.

Как памятник усопшему былому -
Убогие и жалкие кресты.

Круговорот

Дорогой неотмеченной, разбитой 
Плывет земля, как миллионы лет, 
А с ней и мы по выгнутой орбите, 
Напоминая скопища планет, 
Смешных планет, как птицы у застрехи, 
И слепо пропускающих во тьму 
Вселенские сторожевые вехи. 
Не это ль горько сердцу моему, 
Что на пути великом и безмерном 
Ведем себя как у двери пещерной? 
        
Плывет земля, но путь ее чудесный 
На книгах только подчеркнет иной, 
Не замечая странности одной: 
Висеть и где -- в пучине неизвестной, 
И не сознав величия того, 
Что за землей и путь ее плывет, 
Что звездный мир, быть может, населяем 
Такими же людьми, как на земле, 
А о земле твердим, что нет милей, 
И до погоста на одной гуляем... 
        
Тридцатый раз и я плыву, о други, 
Как в первый раз -- до этого не в счет. 
Но грустно мне, что на безликом круге 
Без остановки молодость течет. 
Но не о том . .. И я не замечаю 
Ни звездных рек, ни круглого следа, 
И по ночам лишь головой качаю, 
А днем у глаз, как мутная слюда. 
И только в час неслышного заката 
Сужу о днях по их струящим скатам. 
        
Но в тот же час, когда светящей пылью 
Оранжево заблещет небосклон 
(О други милые, как близок он!), 
Случалось так: глаза за грани вылью, 
И чувство незнакомое в груди 
Тогда растет и ширится без меры. 
Гортанный гул ... Ах, то земля гудит - 
Огромный шар зеленовато-серый ... 
Размерному движенью ли подвластна - 
Земля, земля, ты и вдали прекрасна! 
        
И бьют часы наличья золотого. 
В крови залог, как чернота в дубу. 
Ведь, если даже сказочное слово, 
Так что ж теперь? Хотя бы и случайно. 
Не мы ли прорастаем головой 
Надземные космические тайны 
И слушаем гортанный гул и вой? 
И верю: вырвемся, развив упрямство, 
Не я -- другой в горящее пространство. 

1924


Мороз

Я деду этому не верю,
Он слишком зол,
Он слишком рьян.
Нет, он скорей похож на зверя,
Далёких приполярных стран.

Как он ворчит
И чуть не плачет,
Когда идёшь ему навстречь!
Он явно из семьи кошачьей,
Кошачья злость его и речь.

Его пружинистое тело
Перелетит и через сад.
Он весь, как тигр,
Но только белый,
И белые усы торчат.

Вот он стоит на перекрёстке,
К прыжку согнувшийся в кольцо.
Махнёт хвостом -
И ветер жёсткий
Ударит каждому в лицо.

Вот прыгнул вверх
И лапой вора
Скребёт по стёклам этажей,
И в окнах - льдистые узоры,
И там, за окнами, - свежей.

Так день и ночь
Он рыщет всюду
По переулкам и дворам,
И на ветвях свисает грудой
Пушистый иней по утрам.

И от полярного питомца
Бросает город в полутьму,
Косится раненое солнце
И тихо прячется в дыму.

А теплота костров несмелых
На каждой улице - смешна.
Ему страшна, - он знает, белый, -
Одна лишь красная весна.

1926


* * *

Не унесу я радости земной
И золотых снопов зари вечерней.
Почувствовать оставшихся за мной
Мне не дано по-детски суеверно.

И ничего с собой я не возьму
В закатный час последнего прощанья.
Накинет на глаза покой и тьму
Холодное, высокое молчанье.

Что до земли и дома моего,
Когда померкнет звёздный сад ночами,
О, если бы полдневной синевой
Мне захлебнуться жадными очами,

И расплескаться в дымной синеве,
И разрыдаться ветром в час осенний,
Но только б стать родным земной листве, -
Как прежде, видеть солнечные звенья.

* * *

Небо - сизое, осеннее, 
Машет северным дождем, 
И тоскливое смирение, 
И поклоны под окном. 
        
За плетневою околицей 
Слышен рощи тихий стон, 
И печалится, и молится 
Опадающим листом. 
        
Скоро, скоро затуманится 
По-иному сторона, 
И земля - родная странница 
Будет в снег обелена. 
        
А пока дожди осенние, 
Мятый лист, и тихий дом, 
И тоскливое смирение, 
и поклоны под окном.

1922


Ночная дорога

Жуть - пристяжкой.
Час глухой.
След дороги неприметен.
Леденелою трухой
Обдает шершавый ветер.

Поступь конская строга.
По оврагам волчьи взгляды.
Эти грязные снега,
Видно, им одни лишь рады.

По дороге в полутьме -
Тут ухабы, там сугробы.
Знай, что будет страшно мне,
Не поехал ни за что бы,

Я любому бы сказал:
- Милый мой,
Ты сам езжай-ка,
Если вдруг затосковал,
Или ждет тебя хозяйка.

Все же еду.
Час глухой.
Вой погоды неприветен.
Дымной, пляшущей трухой
Обдает шершавый ветер.

К чорту страхи!
Я готов
И гнуснее слушать речи.
Вон уж крики петухов
Долетают мне навстречу.

Вон уж кто-то из кремня
Высекает искры окон.
Пусть хоть сани на меня!
На возже доеду, боком!
...............
Пояс радуги с луной
Выплыл словно для потехи.
Луч оборванной струной
Задевает даль и вехи.

Избы - мимо, в стороне.
Я спешу до новых окон.
Полем, будто по луне,
Конь бежит тяжелым скоком.

Овражные песни

Хлещут поля весной
И задымившейся брагой.
Кто-то идет за мной
С песнями от оврага.

Пой, мой любимый, пой
Древнюю песню нашу
О широте степной
И о раздолье пашен!

Снова серебряный стук,
Слышу - встревожены кони.
В даль, в полевой полукруг
Дикой лечу погоней.

В поле! за полем! в степь!
До горизонта навскачь!
Можно ли утерпеть
Под непосильной лаской?

В степь - до застывших гор,
В синь - до жемчужной выси.
Там и оправлю взор
С вечных памирских лысин.

Чтобы не мог задеть
Взлет за хребты весенний,
И по земле везде
Плыло со звоном пенье.

Чтобы до льдистых тундр
Видеть, лаская, зелень,
Ниже лесной табун -
Новые сосны, ели...

Хлещут поля весной,
Древней степной отвагой.
Кто-то идет со мной
С черной дымящейся брагой.

Перелёт

Затерянными ледниками 
Забороздили облака. 
И вот я гостем рыбака 
Любуюсь отшумевшей Камой, 
Незваным гостем у сосны 
(Игрой заумною весны). 
        
Поют, качаясь, облака 
Чуть глуше Камы в половодье. 
Весна -- зеленые ободья, 
Весною можно обрекать 
Людей на дальние кочевья 
(Когда не знаю, кто и чей я ) . 
        
Плывут сырые облака 
Блуждающими ледниками. 
Приплыв сюда издалека, 
Уж я на севере за Камой. 
Но долго ль там? И вновь полет 
Ту да, где тает синий лед. 

1923


* * *

По жаре дневной жестоко,
Друг, о мире не суди.
Видишь, ночь идёт с востока
С жёлтой розой на груди.

Тихо светит миру роза,
Машет ветер, как лоза,
Бесконечно синей грёзой
Зажигая нам глаза.

1932


* * *

Поезд мчался в широких азийских степях.
Помню мостик аршинный да запах полыни,
И висели вдали сотней серых папах
Облака - пограничным отрядом пустыни.

Рельсы выли, и стража меняла свой фронт,
Налетая к вагонам и слева и справа,
И кружился, качаясь, степной горизонт
Голубым колесом на обугленных травах.

Поезд мчался, как гром, и трубя, и пыля,
И кидаясь в противника клубами дыма,
И свистело кругом, и дрожала земля
От колёс, убегающих вдаль невредимо.

Но сидящим в вагонах всё было как спорт,
Было просто движенье над скучною далью.
Лишь ребёнок - сосед мой - угадывал спор
Меж безводной пустыней и ржущею сталью.

Он был прав:
В диком топоте стад,
Как от смерти, шарахались юрты в полыни
И потом, отбежав без оглядки назад,
Отдыхали под знойные вздохи пустыни.

Травы реже.
Дымились барханы кой-где.
Поезд громко кому-то кричал о свиданье,
И шипели пески, будто в чёрной беде,
Уползая с крыльца станционного зданья.

1932


После бурана

Три дня, три ночи выл буран. 
Ворот не видел глаз. 
И вот по взмыленным буграм 
Погода улеглась. 
        
И хоть запрятаны под снег 
Изба и каждый двор, 
Но светит солнце и у всех 
Открыт по-детски взор. 
        
Но взор и солнце все ясней, 
Не солнце -- алый рот. 
По всей деревне у сеней 
С лопатами народ. 
        
Скрипят ворота. Путь готов. 
Бегут наперебой 
Коровы, овцы из хлевов 
На светлый водопой. 
        
И там, где прорубью вода 
Бежит одна, как темь, 
До синих сумерек стада 
И крики целый день ... 
        
Под вечер окон желтый ряд 
На снег струит уют, 
И где-то парни говорят, 
Гармоники поют. 
        
И где-то песни и струна, 
Опять лады и смех. 
И чаровницею луна 
Глядит на синий снег. 
        
И вечер, словно кружева. 
Его видал и ты, 
Когда глухая синева 
Свисает, как цветы. 
        
А в полночь вдруг издалека, 
Быть может, с вышины, 
Прольется сонная река 
Разливом тишины. 
        
И только изредка в полях 
Иль с потемневших гор 
Собакам дремлющим на страх 
Затянет волчий хор.

1922


Сенокос

         Родиону Акульшину

Какие частые стога! 
Пчелиный рой -- живые копны. 
Сошла работа расторопно 
В миротворящие луга. 
        
Но травам больше не пылать. 
Вчера дозванивали косы. 
Шутливый ветерок доносит 
Далекий чибисиный плач.

1915


* * *

Синью тёплою крадясь
До крыльца дорогой,
Я не думал, что радость
Будет та же с другой.

Та же трепетность встречи,
Ласки пьяной руки
И под розовый ветер
В облаках огоньки.

Мне казалось, не будет
Ни утрат, ни потерь,
Милый шаг не забудет
Открывать мою дверь.

Но случилось иное.
Кто-то память отсек,
И уж сердце не ноет
Об ушедшей навек.

Снова частые встречи.
Те же речи - с другой.
Тот же в небе под вечер
Месяц жёлтый - дугой.

Слушая тальянку

О, эти переливы звонкие 
Тоски безудержных полей ... 
Чьи руки синими постромками 
Так связывают душу с ней! 
        
Бегут и плещутся за гумнами, 
Полнея странным часом тайн. 
Как сиротлив собачий лай 
За поворотами бесшумными! 
        
И плавают одни под месяцем, 
И никуда им не уйти. 
Вечерне-синий сумрак-месиво 
Смешал последние пути.

1922


Снег

Всё небо плавится свинцом,
Но будет век цвести
Снег первый вымытым лицом
Ребёнка лет шести.

И свищет ветер без конца,
И пусть ребёнок нем,
Но свежей радостью лица
Как нравится он всем!

Но день, другой - и вот мороз.
Пришёл мороз, смотри:
Ребёнок наш теперь подрос,
Подрос на года три.

Мороз ещё, и грустно нам,
И как тут не тужить:
Кругом, кругом по сторонам,
Как взрослый, снег лежит.

И уж друзья его не те,
Не те друзья, не те.
Седою ведьмою метель
Шипит, как на плите.

Мороз грубей, и кто б ни шёл -
Сгибается в кольцо,
Как будто сотни белых пчёл
Впиваются в лицо.

Да, неприветливы друзья -
Жильцы полярных мест,
И не один узнаю я,
Как снег нам надоест.

И не один, когда в плетни
Махнёт зелёный луг,
Увижу тихий снег в тени,
Глядящий, как испуг.

1926


Степь

Даль словно из квадратных плит -
Зеленых, сизых, ржавых,
Где вольный ветер шелестит
В хлебах и тучных травах.

Он - как бездомник гулевой,
Сгоняя думы в долы,
Поет, качаясь над травой,
Беспечный и веселый.

Все те же песни, тот же лад,
Все так же бестолковый,
Но я ему, как другу, рад,
Рад каждой встрече новой.

Даль убегает не спеша
Под облачную груду,
Как будто утварь шалаша
Ползет на горб верблюду.

Как будто нет нигде конца,
Да и конца не надо.
Зеленый голос бубенца
О том звенит у стада,

Звенит и пляшет над травой.
Ах, есть ли звук милее!
Я сам качаю головой
В такт бубенцу на шее

И сам готов его надеть
Себе за этот лепет,
Чтобы подвешенная медь
Напоминала степи.

Да, я люблю ее простор
Поля, и синь, и ветер,
Как все, что песни и восторг
Родит на этом свете.

Тамерлановы ворота

    I

С орлом, шакалом, тенью имя, 
Задумчивее караван. 
Здесь, окруженный твердью синей, 
На север рвался Тамерлан. 
        
И горы каменною гранью 
Небесный не замкнули свод 
И расступились, по преданью, 
У глинистых Санзарских вод. 
        
К волне речной волна другая 
В ущелье черное влилась. 
Кто помнит: до какого края 
До гикала орда в тот раз? 
        
Веков минувших не воротишь, 
И нужно ли? .. Уходят -- пусть, 
Лишь в Тамерлановых воротах 
Течет раздумчивая грусть ... 
       

    II

Возвратился Тимур из Индии 
С богатой добычей, слонами, 
По забытым путям Искандера. 
И зодчие с берегов Ганга, 
Из Китая и Персии 
Воздвигли в Шаршаузе* арку. 
А город Шаршауз тихий, 
А город Шаршауз древний 
И весь в садах. 
И над городом арка 
Лучше десятка мечетей, 
С которых под вечер гортанно 
Тянется крик азанчи. 
С Тамерлановой арки 
Я видел Индию, 
Немного Шираз 
И словно соседа -- Биби-Ханым** 
В Самарканде. 
       

    III

Тише безветренного заката в пустыне, 
Тише развалин, гробниц и храмов, 
Тише самой пустыни 
Ворота третьи. 
(В эти ворота когда-то 
У шел Тамерлан навсегда из садов 
Самарканда.) 
И помню, как это было. 
Направлялся Тимур на север 
В далекий поход, а какой - 
Пустыня и горы молчат, 
И джидда никому не расскажет. 
За глиняно-плоским Ташкентом 
Догнал полководца гонец 
С новым огнем в кувшине, 
С жидким огнем, что привез 
Из далекой неверной Европы. 
Пьяно-смертельным напитком 
Вышел подарок Тимуру. 
Тут и открылись ему 
Третьи ворота. 

Тамерлановы ворота -- ущелье в горах между Самаркандом и Ташкентом.-- Прим. автора
* Шаршаз -- Шахризябс, город в северо-восточной Бухаре.-- Прим. автора
** Биби-Ханым-медресе -- мечеть жены Тамерлана, величайшее здание Средней Азии, ныне полуразвалившееся.-- Прим. автора

1923


* * *

Только ночь убирает 
Железного дня следы. 
Убирает, сметает 
В золотые свои сады. 
        
Только ночь так упрямо· 
Подводит былому счет. 
Эта звездная яма 
Чью голову не качнет? 
        
Но качнет не испугом, 
А миром и тишиной. 
(По глубокому лугу 
Скатилась луна копной).

1922


* * *

У синего порога вечеров 
Кто не стоял за городской вечерней! 
Шум площадей упорней и безмерней, 
Шум площадей, как стоязычный рев 
И как прибой, безумен и суров. 
А в небе час звезды, о, тихий час вечерний! 
        
Вожжами золотыми фонари 
Развешаны у каменных подножий 
И вдаль бегут, в глухое бездорожье, 
Где до шафрановых костров зари 
Одна звезда зеленая горит, 
Как сторож вечности, который не поможет". 
        
Но, город, ты! Надолго ли твой путь 
Заброшен лапой каменной за вехи? 
Закон полей, закон пустыни ветхий 
Раздавит ли твою живую грудь, 
Чтоб плакаться в осеннюю погудь 
Иль в ассирийский зной дремать под ласку ветки? 
        
Случится ль так -- одно: идешь вперед, 
Во мгле веков качая фонарями. 
Навстречу бьется дождь о серый камень, 
Навстречу завтра буря заревет. 
Но падает, стекая, небосвод, 
И пьяно трубишь ты один за облаками. 

1924


* * *

Уж время звёзд неполных
И луч туманно-бел,
Уж месяц, как подсолнух,
Поник и облетел.

И в краски не простые:
Рядясь в янтарь и кровь,
Ворота золотые
День открывает вновь.

1931


Чайхана

Какою ласковой медлительностью дышит 
Горячий день 
В открытой чайхане 
Под золотисто-бирюзовым небом. 
Как будто все вином напоено, 
Слегка - 
Поющим солнцем, 
И дрожит. 
У ног арык, и рядом 
Гигантскою зеленою стрелой 
Остановился тополь. 
В тени валяются захватанный кетмень* 
И с лоскутками детскими уздечки. 
На коврике садится третий сарт, 
Но пиалы** одной 
Касаются их тонкие коричневые руки. 
А сверху, по стене, 
Свисают желтые и красные цветы. 
Звенит с утра неуловимым звоном 
Апрельский день 
С разводом золотым 
Под расцветающею синью аркой; 
В двенадцать арка выше. 
И огненной горой 
Заполыхает солнце. 
Тишина... 
В вечерний час, 
За синею молитвой муэдзина 
(Вечерняя заря арабская совсем), 
Когда последний прозвенит с базара караван 
И колокол замрет за дальним поворотом, 
Веселою проснется чайхана. 
Готовится с бараниной палау*** 
(Хлопочет приглашенный повар). 
И с нар, 
Где разлеглись, расселись важно гости, 
На улицу пустынную польется 
Знакомый звук гортанного дутара****. 
И, заломив рога, отскочит полумесяц 
В ночную синеву тогда с мечети 
Послушать раз еще 
Века неизменившуюся песню.

* Кетмень -- род мотыги.-- Прим. автора
** Пиала -- чайная чашка.-- Прим. автора
*** Палау -- плов.-- Прим. автора
**** Дутар -- музыкальный инструмент. -- Прим. автора

1923


* * *

Что это? Шорох прибоя?
Шелест берёзовой чащи?
Глянул в окно - голубое!
Глянул - какое счастье!

Жив я и мудр на свете:
Небо имею и землю,
А заиграет ветер -
До исступленья внемлю.

А как набухнут тучи,
С громом опустят воду, -
Этих мгновений лучше
Нет и не будет сроду.

Где-то далёко сети
Дождь распустил (как снится!).
Это танцуют дети,
Те, что должны родиться.

Всего стихотворений: 37