Русская поэзия >> Михаил Васильевич Милонов

Михаил Васильевич Милонов (1792-1821)

• Биография Михаила Милонова
• Стихотворения Михаила Милонова по темам

Все стихотворения Михаила Милонова на одной странице

- Оглавление -

Весна Тибулла

Уж тают на полях снега, 
Дожди спадают благодатны,  
И снова веют на луга 
Весенни травы ароматны.  
Оделись холмы красотой, 
Бежит ручей, сверкая в поле; 
Все обновилося с весной: 
Тибулл не обновится боле! 

Зазеленел высокий лес, 
И пробужденна Филомела 
С весенней ясностью небес 
В приют знакомый прилетела. 
Вновь с другом сердца своего 
Поет восторг в счастливой доле; 
Но ты, Тибулл, но ты уж боле 
Не встретишь друга твоего! 

И прочь мечта уже летит, 
Сей призрак, коим обольщался, 
Лишь благ протекших смутный вид 
Один душе твоей остался; 
Снедает сердце скорби яд, 
Отрадный сон забыли вежди, 
И гаснет пламенник надежды 
На гробе всех твоих отрад. 

Ты зрел ли преклоненный вяз, 
Лишенный листьев, обожженный, 
Которого Перун потряс, 
Ниспав со тверди воспаленной? 
Всего лишася, он готов 
Чрез миг печально пасть в долине... 
Тибулл! потребно ль больше слов, 
Чтоб о твоей вещать судьбине?..

* * *

Жуковский, не забудь Милонова ты вечно, 
Который говорит тебе чистосердечно, 
Что начал чепуху ты врать уж не путем. 
Итак, останемся мы каждый при своем -- 
С галиматьею ты, а я с парнасским жалом, 
Зовись ты Шиллером, зовусь я Ювеналом; 
Потомство судит нас, а не твои друзья, 
А Блудов, кажется, меж нами не судья.

3 сентября 1818


Измена Лилы

(Посвящено А.Л.С-ой)

   Soupirez d'un malheur d'hautrui, 
   et on pleurra de votre infortune. 

Позабыт жестокой Лилой 
Скроюсь в мрачных я лесах, 
Буду век влачить унылой 
Быстрой Волги на брегах! 

 Там под темною сосною 
 Горьки слезы буду лить - 
 И хоть мысленно с тобою, 
 Лила, жизнь мою делить. 

Так, как странник, удаленный 
Стороны своей родной, 
Буду, роком угнетенный, 
Воздыхать в стране чужой. 

 Волги шумной и глубокой 
 Серебристая струя 
 Отнесет к моей жестокой 
 Горьки слезы от меня. 

Лес задумчивый, печальный, 
Где покой я погубил, 
Ты алтарь был тот венчальный, 
Где обет нас съединил. 

 Будь свидетель молчаливой, 
 Как теперь я слезы лью; 
 Возвести жестокой милой, 
 Как я стражду и люблю! 

Как навек забытый ею, 
Не могу ее забыть 
И любовью лишь умею 
За неверность ей платить! 

 Скоро месяц уж осветит 
 В стороне меня чужой! 
 Друг приветливый не встретит 
 Отягченного тоской. 

Там на лире тихострунной, 
Удалясь под тень дубов 
Буду часто в вечер лунной 
Петь несчастную любовь! 

 Буду петь, что, изнуренный 
 Безотрадною тоской, 
 Вяну я, как цвет весенний 
 Увядает в летний зной. 

Бог любви! Отдай мне Лилу 
С прежней страстною душой 
Или в хладную могилу 
Жизнь несносную сокрой. 

 В странах чуждых, незнакомых 
 Жизнь увянет с юных лет. 
 В станах чуждых - ландыш скромный 
 Над могилой расцветет. 

К В.А. Жуковскому, на получение экземпляра его стихотворений

Желанный дар из рук любимого поэта, 
Стань в ряд с Державиным в почетный уголок; 
Пусть ищет кто другой забав ничтожных света: 
В вас сердца моего утеха и урок! 
При вашем имени о свете забываю 
И, силою благой фантазии влеком, 
В мир лучший, в мир другой мечтой перелетаю, 
Который лишь душам возвышенным знаком, 
Где всё, что на земли возможет быть прелестно 
И радости небес для сердца прорицать, 
Рукою собрано поэзии чудесной -- 
Олимп, где жрец ее дерзает обитать! 
Туда меня, поэт, твой гений увлекает... 
О, если бы его имел я силу крил! 
Венец его в лучах бессмертия сияет: 
Он лиру лишь добру и славе посвятил. 
Пускай достоинства свет видит равнодушно,-- 
Поэту ль от него отличия искать? 
Пусть будет он сокрыт от знатности бездушной, 
Пусть будет злость его и зависть помрачать -- 
Не знает низких средств души высокой сила, 
Он будет лишь одно прекрасное любить, 
Судьба его сама от смертных отличила, 
И чувств его ничто не может изменить! 
Завиден для меня путь, избранный тобою, 
Стезя, ведущая так близко до сердец. 
Скажи, исполненный когда самим собою, 
Страсть к славе и добру, поэзии мудрец, 
С волшебной силою ты передать желаешь 
И чувства упоить сей страстию благой -- 
Скажи мне, не в себе ль награду обретаешь? 
И высший смертных долг исполнен уж тобой! 
Ты любишь -- и поешь в восторге добродетель. 
Круг мирных дел певца пускай судьба стеснит, 
Но дух его парит, величия свидетель, 
И с гордостью венок достоинству дарит. 
Как живы для меня, поэт, твои картины, 
Наставник в коих твой, натура, вся видна: 
Сей вечер сумрачный, сходящий на долины, 
И обаяния владычица, луна, 
Что, медленно взойдя в среду небес обширных, 
Сребристою струей рассе?кла мрачный ток, 
Близ коего один, в мечтах, при звуках лирных, 
Ты внемлешь быстрых лет катящийся поток, 
И время отдает тебе минувши годы, 
Надеяся тобой украсить в мире след -- 
О, нежных сердца чувств, поэт любви, природы! 
Минуты сей восторг дороже многих лет! 
С какою прелестью своей неизъяснимой 
Ты благ утраченных нам кажешь скорбный вид! 
Он скрылся, призрак сей, вовек невозвратимый, 
Но живо моему он сердцу говорит! 
И к праху самому, дух нежный, пламенея, 
Мечтание пред ним слиялось с бытием -- 
Я зрю: горит лучом столб бледный мавзолея, 
И гений внемлет глас при камне гробовом! 
Верь: лучший наш удел -- сия страна мечтаний, 
Где мысль, свободна уз, полет свой соверша, 
Бросает свет на путь тернистый испытаний -- 
И чувствует свое величие душа.

<1818>


К другу

О наслаждении в жизни  

Мой друг, на свете все пременно, 
В нем счастия прямого нет, 
Улыбка радости мгновенна, 
Мгновенна горечь лютых бед. 
Как в осень служат часто воды 
Добычей бурной непогоды, 
Так наш непостоянен рок; 
Днесь мыслью к небесам несемся, 
Заутра внутрь земли простремся, - 
И сон наш крепок и глубок. 

Еще алеют юны розы, 
Где в утренний прохлады час, 
Под древ благоуханны лозы 
От дерзких укрываясь глаз, 
Обнявшись с музой, нам приятной, 
Мы пили нектар благодатный; 
Еще цветут из мирт венки, 
Которыми тогда веселы 
Младые украшались челы 
От нежной грации руки. 

Еще живет воспоминанье, 
Но сколь далек блаженства миг! 
Томит вновь алчность и терзанье, 
Едва желания достиг; 
Утратой благ им знаем цену. 
Они поставлены на смену 
Печалей тяжких и скорбей; 
В несчетных замыслах стремиться, 
Но век ничем не насладиться - 
Вот жребий горестный людей! 

Ты в самой обретешь природе 
Непостоянства тот же чин: 
Льзя ль вечно ясной быть погоде, 
И век цвести лицу долин? 
Коль все на краткий срок созданно, 
Казаться ль может постоянно? 
Там сохнут токи быстрых вод, 
Здесь неба ясный свод мрачится, 
И наш подобно лик затмится 
Печалей облаком забот. 

Промчится невозвратно время 
Забав, веселий легкий час, 
Лет многих отягчится бремя, - 
И старость, храмля, встретит нас, 
Главу сединами посыплет, 
Чела в морщинах дни исчислит 
И грозною своей клюкой, 
Не внемля глас мольбы бессильной, 
Укажет путь под кров могильной, 
Согнув хребет к земле сырой. 

В делах благих - путь жизни трудный, 
В веселье горесть усладим; 
И силой многой неоскудный 
Союз мы сердца заключим. 
Живи - грядущее забуди, 
И настоящим счастлив буди, - 
Вот мудрости закон святой! 
Ему вослед кто идет строго, 
С тем радость и веселье много, 
И сладкой для души покой. 

Ужель восстать на провиденье, 
Что тленность нам дана в удел, 
Что есть от бед успокоенье, 
Борьбе, страданиям предел? 
Сыны ничтожества и тлена, 
Для нас во всем нужна премена, 
И радость самая томит. 
Блажен, кто мудр в увеселеньях, 
В желаньях скуп и в наслажденьях, 
Дар неба, здравие хранит; 

Кому ни скорби, ни недуги, 
Мечты, обманы, суеты, 
Ни горести, забот подруги, 
Не сократили здесь пути; 
Кто мог спокойно Парку встретить, 
Приход ее не заприметить, 
Конца болезненна не ждать; 
Но, гостю уподобясь сытну, 
Восстать от пиру преизбытну - 
И долг хозяину отдать. 

Где свет ума, мой друг, слабеет, 
Пусть нас ведет надежда там, 
Рассудок строгий где робеет, - 
Там путь открыт ее стопам; 
С ним скорбь, боязнь, тщета, сомненья, 
Надежда есть полнаслажденья; 
Грядущий жребий наш сокрыт, 
Всем умереть - судьбы в законе: 
Кто спит у матери на лоне, 
О пробужденье тот не мнит. 

Итак, мой друг, пока поспеет 
Пожать тебя судьбины серп, 
И волю дух еще имеет, 
И нам дает отсрочку смерть, 
Прижми на персях в нежны длани, 
Одету в благолепны ткани, 
Плениру сердцем и красой, 
Сбери друзей и чад любезных, 
Ударь во струны лир небесных 
И жизни радости воспой!

К издателю «Пантеона»

Ценитель гениев поэзии небесной, 
Связующий их труд в единый переплет, 
Никольский! Подвиг твой и славный и чудесный, 
Зане ты сам плохой прозаик и поэт. 

К колыбели сиротки

Успокойся, мой дружочек, 
Перестань меня терзать, 
Хоть на час, один часочек 
Дай тебя мне не слыхать. 

 Под судьбы завесой темной, 
 В колыбели скрытых бед, 
 Дланью движимый наемной, 
 Ты с тоской глядишь на свет; 

Вопль твой: мать! ее объятий! 
Мать похищена судьбой, 
Ни отца, ни нежных братий 
Не увидишь пред собой! 

 О малютка! прочь сей нежный 
 Раздирающий твой взор; 
 В нем начертан неизбежный 
 Провидению укор. 

То повернется, то стонет, 
Как бы в грусти говоря: 
Ах! кого на свете тронет 
Бесприютна жизнь моя! 

 Так, мой друг, коль не увянешь, 
 С лаской встретишь всех людей; 
 Но от них учится станешь 
 Все скрывать в душе своей. 

Жизни путь - есть путь страданья... 
Но твой вопль терзает слух 
И приводит в содроганье 
Мой привыкший к скорби дух! 

 Мы здесь в мире - царь любови! 
 Для твоих живем небес; 
 Я не зрю в нем столько крови, 
 Сколько зрю его я слез! 

К Лиле

Что ты печальна, милая Лила, 
В скуке, в безмолвье горьком сидишь, 
К персям прелестны очи склонила 
И по ланитам слезы струишь? 

Более сердца не восхищаешь 
Ангельским гласом песни твоей, 
Тихо поникнув, все воздыхаешь, 
Кроешься даже взора друзей! 

Гряды любимы зрю без призора, 
Арфу покрыту вижу в пыли; 
Вместе ль с цветами, Лила, так скоро 
Вянуть печально нам на земли? 

Верного ль друга скрыла могила, - 
Воли небесной не пременишь; 
В злобе ль покинул? Плачь, плачь, о Лила! 
Раны толь лютой не исцелишь!

К Луказию

    Сатира вторая

Луказий! решено: ты хочешь быть поэтом 
И требуешь, чтоб я снабдил тебя советом, 
Как славы достигать и имени певца; 
Что легче, как найти невежду и льстеца? 
Ищи их и пиши: всё будет совершенно! 
Писателем прослыть весьма обыкновенно. 
Стихи свои хвалой наполни гнусных дел, 
Будь дерзок, подл и льстец -- и слава твой удел! 
Рубеллию тверди, что он рожден вельможей, 
Жене его шепни, что всех она пригожей, 
А Балдусу, вралю, что первый он поэт, 
И одами зови его высокий бред; 
Утешь его, скажи, что добрый час настанет 
И свет стихи его порочить перестанет, 
Что, рано ль, поздно ли, насмешники помрут -- 
И томы пыльные читателей найдут; 
К Вралеву забеги с пренизким ты поклоном: 
Ему не в первый раз вступаться Цицероном 
За скаредных певцов, уродство их хвалить, 
Дерзни его хоть раз с Горацием сравнить -- 
И он, не устрашась, провозгласит пред светом. 
Тебя и Пиндаром, и классиком-поэтом! 
Там к Бавию иди: сей ждет тебя бедняк 
Отец помесячных нелепостей и врак, 
Дай что-нибудь ему! он скоро разорится -- 
И жизнь твоя как раз в журнал его вклеится! 
С огромною своей поэмою спеши 
В дом Клита и ему усердно припиши: 
Он знатный господин, талантов покровитель 
И просвещения в отечестве ревнитель, -- 
Страницей лести лишь пожертвуй -- и твой труд 
На счет его казны тисненью предадут! 
Лишь книга добрая явиться в свет не смеет, 
А вздорная везде заступников имеет, 
Нет нужды, что о ней забудут через день! 
Тем лучше, сочинять Луказию не лень; 
Комедии своей желаешь ли успеха -- 
Зови друзей в театр для хлопанья и смеха -- 
И слава о тебе промчится в шумный рай! 
В обширных замыслах своих не унывай: 
Быть может, за игру актрисы превосходной 
Похвалят и стихи в трагедии негодной; 
Тогда тебя введут к Лукуллу в пышный дом, 
Где он, обсаженный невеждами кругом, 
За каждую строку твоей подлейшей лести 
Сторицею воздаст хвалы тебе и чести! 
В ученых обществах ты станешь заседать, 
Куда стекаются не слушать -- а зевать; 
Где Мидас, мстя женам, в бессмыслии суровом, 
Недавно их морил своим похвальным словом; 
Но только ли еще? -- о гении твоем 
И Клузий возвестит в издании своем, 
И Глазунов, сей муж, толико благодарный, 
Распишет о тебе хвалой высокопарной, 
И, книжного ума брадатый продавец, 
Всех будет уверять, что первый ты певец! 
У нас кто захотел в поэты -- записался; 
Хоть новый рекрут сей с грамматикой не знался -- 
Нет нужды до того! отвага, дерзость, лесть 
Невежд и подлецов нередко вводят в честь! 
Смелей бери перо! примеры пред тобою; 
Так Мевий, разродясь сатирою одною 
И выдав сто дурных стихов наперечет, 
Попал в певцы и всем свой строгий суд дает; 
Ах, сколько есть таких, которы, от рожденья 
Не могши написать двух строк без погрешенья, 
Взялись о правилах и вкусе говорить,-- 
Невежда боле всех имеет страсть учить. 
И ты, хоть не богат своим природным даром, 
Старайся заменить его отвагой, жаром; 
Найдутся многие, которые простят 
Бессмыслице твоей за то, что в ней узрят 
И цель полезную, и рвение благое, 
Которы облечешь ты в рубище худое, -- 
Что добрый гражданин, что в службе ты давно; 
Как будто гражданин и автор -- всё равно! 
Как будто стыд тому, кто всех из нас честнее, 
Быть в мыслях правильней и в связи их яснее. 
Пусть Фабий нежный друг, пусть добрый он отец, 
Пусть мужа верного он будет образец, -- 
Все качества сии достойно уважаю, 
Но, слушая его трагедии, -- зеваю; 
И если б кто дерзнул в присутствии моем 
Сказать, что он рожден трагическим певцом, 
И мне бы отвечать на то не можно было -- 
Молчание мое льстеца бы обличило. 
И как, не изменя и чести, и стыду, 
Осмелюся назвать я, к собственному вреду, 
Нескладного певца поэтом превосходным, 
Хотя б он в доброте Сократу был подобным? 
Радковского вранье поэмою считать, 
С российским Пиндаром Бессмыслова равнять 
И, чтоб никто в моем безумстве не сомнился, 
Кричать, что снова Юнг в Плаксевиче родился! 
Скорей решусь принять ужасный приговор, 
Что буду помещен поэтов сих в собор, 
Скорее соглашусь смешнее быть Шутова, 
Глупее Бавия и даже злей Злослова! 
Но это для себя, Луказий, я сказал, 
Ты смело достигай великих сих похвал; 
Так Фирса Томасом друзья его назвали, 
Хоть смысла у него в твореньях не встречали, 
Но он привык искать не смысла -- длинных слов, 
И мало ли ему подобных есть творцов? 
Их дружбы ты ищи, их слушай наставленья, 
Яви себя рабом нелепого их мненья, 
Наука их легка: не думать ни о чем, 
Лишь странным щеголять в болтаньи языком; 
Так Вадий нанизал поэму в их расколе 
Из смеси чудных слов, неслыханных дотоле, -- 
И вправду славен он! поэмой будут сей 
Теперь определять безумие людей! 
Но главный мой совет: будь тверд в своем ты мненье 
И бранью защищай нелепое творенье, 
На всё за детище любезное дерзай, 
И умным, и глупцам ни в чем не уступай. 
Быть может, иногда ты встретишь, хоть их мало, 
Людей, которые острят на глупость жало, 
Тогда, рассвирепев и взявши грозный вид, 
Брани их наповал, забыв и честь и стыд: 
"Безбожник, -- закричи, -- злодей и изверг света, 
Кто смеет не почтить в Луказии поэта!" 
Но этих смельчаков немного меж людей, 
И прозе, и стихам большая часть судей: 
Педант, над книгами в течение полвека 
Утративший и смысл, и образ человека, 
Который всякий час, с надменною мечтой, 
Вам будет заменять грамматику собой, 
Который всё наук прошел обширно поле, 
И сам -- том древния грамматики, не боле; 
Иль автор мелочей, в посланиях своих, 
Где с здравой логикой в раздоре каждый стих, 
Дающий вес умам, познаниям, талантам; 
Иль Вариус, что схож с огромным фолиянтом, 
В котором столько же нелепиц, сколько слов; 
Иль славы ищущий pyгательством Злослов, 
Кто, площадную брань нам выдав за сужденье, 
Себе вменяет в честь всеобщее презренье; 
Иль Друз, что о любви к отечеству твердит 
И первый сам его невежеством срамит! 
Ступай, Луказий мой, храня в душе отвагу, 
Смелей переводи чернила и бумагу, 
Такое ремесло нимало не во вред! 
Но вижу, что тебя смущает мой совет, -- 
Такими ль, говоришь, такими ли путями 
Державин, Дмитриев прославились меж нами? 
Не все под сча?стливой планетой рождены; 
Луказий, чтоб дерзать за славой, как они, 
Чтобы стяжать венцы, которы их покрыли, 
Им равные, скажи, имеешь ли ты силы? 
Питаешь ли в груди божественный сей жар, 
Который от небес немногим послан в дар, 
Сию высокость чувств и духа благородство -- 
Достоинство людей, поэтов превосходство? 
Для славы истинной отважишься ль на всё, 
Найдешь ли ты в себе возмездие свое? 
Луказий! не мечтай: мне цель твоя известна! 
С прямым талантом лесть и низость несовместна. 
Для тех особый путь назначен был судьбой; 
Тебе ли, как они, прославиться собой, 
Одну лишь страсть к стихам несчастную имея? 
Что подвиг Геркула для слабого пигмея? 
Совет же мой легок -- и к славе путь прямой, 
Решился -- в добрый час! пиши -- и бог с тобой! 

<1810>


К моему рассудку

    Сатира третия

Смирись, рассудок мой! к чему такое рвенье? 
Сатира для людей -- худое наставленье. 
С сим страшным ремеслом ты будь всегда готов 
Приязни рушить связь, нажить себе врагов; 
Все скажут о тебе: насмешник сей несчастный 
Есть язва общества, ум вредный и опасный, 
Беги его, страшись -- для острого словца 
В сатире уязвит он матерь и отца! 
И те, которые слывут тебе друзьями 
И смелыми подчас пленяются стихами, 
В обиженном лице портрет увидя свой, 
Смеяся вслух над ним, а тихо над тобой, 
К толпе твоих врагов тотчас передадутся 
И дружества с тобой под клятвой отрекутся. 
Сатира, в коей желчь и злоба лишь видна, 
Без пользы для других, писателю вредна; 
Исправишь ли порок насмешкою одною? 
Стихи ль подействуют над зверскою душою? 
Напрасно! все труды останутся вотще, 
Такие чудеса не слыханы еще. 
Ты будешь обличать Грабилина злодейства, 
Им разоренные показывать семейства, -- 
Что пользы? Хищник сей покоя и добра 
Иль друг с вельможами, иль силен у двора! 
Хоть всеми бранными осыпь его словами, 
Он, откуп новый сняв, сравнен с полубогами! 
И день и ночь пиры богатые дает, 
На коих -- крокодил! -- он кровь и слезы пьет! 

Ты скажешь: на суде, пред взорами Клеона, 
Уснула грозная блюстительность закона, 
Невинный осужден, оправдан плут... а он? 
Он знатен, он богат, на что ему закон? 
Суда для сильных нет -- он слабым лишь ужасен; 
Преступник чем знатней, тем боле безопасен. 
Явишься ль в общество осмеивать порок 
Иль юности давать спасительный урок, 
Бранить невежество, пустую знатность рода,-- 
Что ж будет? все тебя в нем примут за урода, 
Который должного почтенья не хранит 
И смело знатному о чести говорит! 
Писателей дурных исправить ты желаешь,-- 
Вот цель премудрая! как будто выставляешь 
Себя лишь одного для них ты образцом, 
В сатире, где едва смысл вяжется с стихом. 
"Пришел, -- вскричат они, -- давать нам наставленья, 
Как будто бы писать нельзя уж без ученья!" 
Начнешь ли Балдуса порочить скучный бред -- 
"Он добрый человек, -- услышишь ты в ответ, -- 
Кто право дал тебе бранить его нещадно? 
Всяк волен здесь писать и складно, и нескладно; 
Простительно отцу лелеять милых чад; 
К тому ж ввели ль кого стихи его в разврат, 
Недолговечные творения поэта, 
Которые гниют, не знав дневного света?" 
Вралева упрекнешь -- все ахнут: боже мой, 
Что труд Бессмыслова возносит он хвалой! 
Чего же хочешь ты? вражды между друзьями, 
Которые живут взаимными хвалами? 
Оставь, оставь навек такое ремесло, 
Пока оно тебе вреда не принесло; 
Поэма вздорная, нелепо песнопенье 
Герою и певцу есть вместе посрамленье! 
Пусть тонет, пусть горит, в незнании от всех, -- 
Сказав о ней, родишь лишь жалость, а не смех; 
Печатный всякий вздор исчезнет сам собою: 
Его ли воскресить осмелишься хулою? 
Театра нашего и слава наших дней: 
Сумбека, Радамист, Электра и Атрей -- 
Довольно на себя врагов вооружили: 
Пыль, черви, сырость, мгла войну им объявили! 
И ты, на сцену вновь явившийся, Эдип, 
Из нищего -- царем безжалостно погиб, 
Предтечу своего вотще затмить стремился, 
Слепец афинский жив -- а Царь Эдип сокрылся 
При плеске зрителей высокого райка! 
Но можно ль сосчитать, упомнить, хоть слегка, 
Трагедий, драм собор, труд цеха заказного, 
Которы погреблись в подвалах Глазунова; 
Пусть, клятвой отягчась расчетных продавцов. 
Скрывают там себя и стыд своих творцов,-- 
Нет, мало! для твоей обидной им забавы 
Ты отыскал в пыли валявшийся "Храм славы", 
Биона с Мосхом вновь несчастный перевод, 
И "Федру" Бавия, и кучу разных од, 
Улику жалкую бессмыслия, безумства; 
Но мщенье ждет тебя за дерзость и кощунство! 
Уж Вздоркин для тебя по дням и по ночам 
Терзает бедный ум для жалких эпиграмм; 
Уж вновь бессвязное послание готовит, 
В котором очернит тебя и озлословит, 
И, в гибельном бреду, бумажный витязь сей 
С костра возопиет к дружине так своей: 
"Зачем мы, друг, с тобой на сем костре палящем? 
Я сроду не писал ни абие, ни аще! 
Он враг мой, он злодей, в посланиях моих, 
Жестокий! обличил в бессмысльи каждый стих, 
А их хвалил и ты, хвалил мой благодетель, 
Сам, в радостных слезах, я был тому свидетель; 
О! вечно я ему сей злобы не прощу 
Иль абие скорей в стихи мои вмещу!.." 
Так Вздоркин на тебя в посланьи ополчится, 
Проси его иль нет, уж он не примирится, 
Тиснению себя безжалостно предаст; 
Ты шепчешь: "В добрый час! не так-то он горазд"; 
Согласен в том с тобой; но разве не случалось, 
Что даже Балдусу нередко удавалось 
Насмешкою платить насмешникам своим; 
Не сам ли он тебя под именем чужим 
Недавно разбранил и с другом поплатился, 
Чтоб глупость тот его назвать своей решился; 
В немногих сыщешь ты ума и остроты; 
Во всех достанет сил для подлой клеветы; 
И брань ли требует таланта здесь какого, 
Коль льется нам она с пера и с уст Злослова? 
Пусть Балдус не страшит, пускай его весь век 
В кропании стихов уродливых протек, 
Но Бавий, Мевий, Фирс, поющий доброгласно, 
Но злобных рифмачей соборище ужасно! 
Один уж пред тебя с ругательством предстал, 
Торгаш бессмыслицы и продавец похвал, 
Который всех морит в горячке стихотворной 
Журналом, виршами и прозою позорной: 
Страшись, страшись толпы рассерженных певцов, 
Уж гром их над тобой обрушиться готов. 
Неистовый порок обиды не прощает, 
И гибельный конец злословье ожидает! 

Но тише -- ты в ответ и в спор со мной идешь: 
Ты вид злоречию совсем иной даешь; 
Когда бы, например, в горячности безмерной, 
Открыл пред светом я тот путь неимоверный, 
По коему достиг Рубеллий до честей, 
Стал властвовать людьми, раб низкий всех страстей, 
Когда бы, гнусную сорвав с него личину, 
Я подлых дел его открыл хоть половину 
И, в виде собственном представив на позор, 
Ужасный произнес над ним бы приговор; 
Когда бы обличил я страшны злодеянья, 
Которы, в поздние минуты покаянья, 
Ханжихин, устрашась и смертных, и богов, 
Смиренно облачил в монашеский покров; 
Когда бы, позабыв к прелестным уваженье, 
Всех тайн Кокеткиной я сделал откровенье 
Иль жизнь Распутина порочить стал бы вслух, 
Как в ветхой хижине, храня он бодрый дух 
И мудрость с ранними обретши сединами, 
Нас жалкими о ней смешит проповедями, -- 
По праву б ты меня злоречивым назвал; 
Но чтобы над глупцом смеяться я престал? 
Чтоб, Вадия стихи внимая на мученье, 
Я мог выказывать в лице своем терпенье; 
Чтоб, стоя с низостью пред знатным подлецом, 
Престал бы соглашать я сердце с языком, 
Иль чтоб в кругу друзей, с людьми иль меж стенами, 
Бурруна, Бавия назвал бы я певцами; 
Чтоб, оды Балдуса читая, не зевал, 
В них каждой бы строки с досады не марал, 
На жалкий перевод Расина и Вольтера 
Спокойно бы смотрел и хлопал из партера,-- 
На это нет моей покорности к тебе: 
Я это повелеть не в силах сам себе. 
Предавши своему печатный вздор сужденью, 
Мешаю ль от него купцов обогащенью? 
Благодаря уму своих покупщиков, 
Как Крез, от глупых книг разжился Глазунов; 
И в чем же винен я, когда, за наказанье, 
Купивши и прочтя Бессмыслова маранье, 
Скажу, что лучше б он его не издавал, -- 
Тогда его глупцом никто бы не назвал; 
Полезный сей совет всяк право дать имеет 
Тому, кто пишет вздор и вздор печатать смеет, -- 
Пусть автор плачущий нанижет пять странна, 
Где просит милости, пощады, павши ниц, 
Не внемлет ничего читатель беспристрастный: 
Стихи летят в огонь -- и гибнет труд несчастный! 
К тому же в силах ли сатирой я своей 
Хоть мало обратить на разум рифмачей? 
Я Балдусу твержу: ты не рожден поэтом; 
Будь другом, будь отцом, полезен будь советом 
Иль помощью другим, -- лишь кончу мой совет, 
А Балдус за перо -- и вновь полился бред, 
И мне ж за доброе приязни наставленье 
Несносные стихи читают на мученье! 
Я Вздоркину сто раз стыд тяжкий предрекал, 
Когда он в свет свои посланья издавал, 
А Вздоркин -- что ни день, то басня или ода, 
А Вздоркин, нового произведя урода, 
Скропавши два стиха, надулся и кричит: 
"О радость! о восторг! и я, и я пиит!" 
Вотще пред Бавием все силы истощаю 
И к смыслу здравому склонить его желаю; 
Рифмач неколебим -- и с каждою луной 
Нас новою дарит в журнале чепухой; 
Советом оскорбясь, себе ж к стыду и сраму, 
Смешную на меня пускает эпиграмму; 
И это ль ты во мне злоречием зовешь, 
За это ли конца ужасного мне ждешь? 
Не мне ли одолжен тем Балдус многоплодный. 
Что, может быть, его прочтет потомок поздный? 
Безвестны имена: Фирс, Мевий и Злослов -- 
Известность обретут ценой моих стихов, 
И, может быть, с гудком мой Бавий, вместо лиры, 
По смерти рассмешит читателей сатиры! 
За это ль на себя их мщенье навлеку, 
Что я им лишний год прибавлю на веку? 
Но, муза! замолчим, покорствовать умея, 
До первого глупца -- и первого злодея! 

<1812>


К Н. Р. Политковскому

Послание поздравительно-просительное, 
по случаю всерадостного бракосочетания, 
от сожителей, испуганных перемещением 
на новое и неизвестное жилище 

Внемли приветствие многопреданных душ, 
Которые, тебя усердно поздравляя, 
Желают, чтоб ты был не только добрый муж, 
Но чтобы, братию, друзей не забывая, 
Как ныне, так и впредь до них ты был хорош, 
Чтоб доступ нам к тебе соделался не труден, 
Чтоб каждого из нас ты не поставил в грош 
И в милостях своих являлся неоскуден. 
И словом, если мы оставим тот приют, 
Который столько лет имели мы с тобою, 
Проси, да новую квартиру нам дадут, 
Где б можно спрятаться от хлада и от зною, 
И мебель старую и кухонный прибор 
Отдай нам в полное всегдашнее владенье, 
Зане купить теперь на рынке этот вздор 
Потребно денежно изрядное скопленье, 
Которое, увы, не копится у нас 
По ценности вещей на многие расходы. 
И если в просьбах сих последует отказ, 
То мы останемся как детища природы: 
Лазурный свод Небес пребудет нам покров, 
Постель белей млека -- пылинки то есть снежны, 
Трапеза--лавочных десяток огурцов: 
И пища и приют такие ненадежны. 
Не говорим уже, что будет наш костюм. 
Адам и Диоген -- несходствие чудесно! 
Но оба опытны, имели оба ум. 
И так у первого займем мы лист древесный, 
А у другого нам лохмотья не просить, 
Которым мы давно с излишеством богаты, 
Займем лишь у него искусство горстью пить 
И бочки почитать за пышные палаты. 

К невкушающему любителю пунша

Хоть пунш давно готов, Понтикус не вкушает 
И с отвращением как будто бы глядит. 
Иной подумает, что вкуса в нем не знает 
И даже на людей вкушающих сердит. 
Не воздержание виной тому, не чванство: 
Но самая любовь ко Вакховым дарам. 
Он из любви к нему доказывает нам, 
Что трезвость наконец рождается от пьянства.

К патриотам

Писано в 1812 году,
по занятии французами Смоленска

Цари в плену, в цепях народы! 
Час рабства, гибели приспел! 
Где вы, где вы, сыны свободы? 
Иль нет мечей и острых стрел? 
Иль мужество в груди остыло, 
И мстить железо позабыло? 
В России враг... и спит наш гром! 
Почто не в бой? он нам ли страшен? 
Уже верхи смоленских башен 
Виются пламенным столбом! 

Се вестник кары -- вражьей траты: 
Их кровь жар мести утолит! 
К мечам! вперед! блажен трикраты, 
Кто первый смертью упредит! 
Развейтесь, знамена победны, 
Героев-предков дар наследный! 
За их могилы биться нам! 
На гибель злым и малодушным, 
Сам браней бог вождем воздушном 
Летит святым сим знаменам! 

Их слава нарекла своими -- 
И носим имя мы славян! 
Вперед, рядами -- вместе с ними, 
Перуном грянем в вражий стан! 
Сразим, иль всяк костями ляжет, 
И гробный холм потомству скажет: 
Здесь скрыт бестрепетных собор, 
И скажут веки и стихии: 
Он славу защищал России 
И мстил вселенныя позор! 

Стыдом, проклятием покрытый, 
Сей царь земли, сей бог побед, 
В ров гибели, для нас изрытый, 
С высот честей своих падет! 
Не сонм наемников иль пленных, 
К алчбе, корысти устремленных, 
Предателей страны своей, 
Которы в страхе рабском пали, 
В добычу всё врагам отдали -- 
И прах отеческих костей! 

Он встретит в нас героев славы, 
Известных свету россиян, 
Спасавших чуждые державы, 
Которых суша, океан 
В победах громких созерцали, 
Которых царства трепетали, 
Кого дрожал и храбрый швед, 
И прусс, и галл непостоянный, 
Сам вождь его, в боях венчанный, 
И спящий в гробе Магомет! 

Восстань, героев русских сила, 
Кого и где, в каких боях 
Твоя десница не разила? 
Днесь брань встает в родных полях -- 
Где персть, древа и камни хладны 
Возжгут твой дух, ко славе жадный! 
Один, один врагу удар -- 
И вся Европа отомстится: 
Здесь Бельт от крови задымится, 
А там -- вспылает Гибралтар!

1812


К портрету Фридриха II

Сей смертный помрачил сияние короны, 
Ум, лучший дар творца, во зло употребил, 
Ему дивилися -- и гибли миллионы, 
Он добродетель пел -- и бич Европы был. 
Поступками тиран, философ размышленьем, 
Величие снискал единым преступленьем; 
Им свет опустошась, его боготворил. 

<1819>


К Рубеллию

Сатира Персиева

Царя коварный льстец, вельможа напыщенный, 
В сердечной глубине таящий злобы яд, 
Не доблестьми души -- пронырством вознесенный, 
Ты мещешь на меня с презрением твой взгляд! 
Почту ль внимание твое ко мне хвалою? 
Унижуся ли тем, что унижен тобою? 
Одно достоинство и счастье для меня, 
Что чувствами души с тобой не равен я! 
Что твой минутный блеск? что сан твой горделивый? 
Стыд смертным и укор судьбе несправедливой! 
Стать лучше на ряду последних плебеян, 
Чем выситься на смех, позор своих граждан; 
Пусть скроюсь, пусть навек бегу от их собора, 
Чем выставлю свой стыд для строгого их взора; 
Когда величием прямым не одарен, 
Что пользы, что судьбой я буду вознесен? 
Бесценен лавр простой, венчая лик героя, 
Священ лишь на царе владычества венец; 
Но коль на поприще, устроенном для боя, 
Неравный силами, уродливый боец, 
Где славу зреть стеклись бесчисленны народы, 
Явит убожество, посмешище природы, 
И, с низкой дерзостью, героев станет в ряд, -- 
Ужель не обличен он наглым ослепленьем 
И мене на него уставлен взор с презреньем? 
Там все его шаги о нем заговорят. 
Бесславный тем подлей, чем больше ищет славы! 
Что в том, что ты в честях, в кругу льстецов лукавых, 
Вельможи на себя приемлешь гордый вид, 
Когда он их самих украдкою смешит? 
Рубеллий! Титла лишь с достоинством почтенны, 
Не блеском собственным, -- сияя им одним, 
Заставят ли меня дела твои презренны 
Неправо освящать хвалением моим? 
Лесть сыщешь, но хвалы не купишь справедливой! 
Минутою одной приятен лести глас; 
Но нужны доблести для жизни нам счастливой, 
Они нас усладят, они возвысят нас! 
Гордися, окружен ласкателей собором, 
Но знай, что предо мной, пред мудрых строгим взором, 
Равно презрен и лесть внимающий, и льстец. 
Наемная хвала -- бесславия венец! 
Кто чтить достоинства и чувства в нас не знает, 
В неистовстве своем теснит и гонит их, 
Поверь мне, лишь себя жестоко осрамляет, -- 
Унизим ли мы то, что выше нас самих? 
Когда презрение питать к тебе я смею, 
Я силен -- и ни в чем еще не оскудею; 
В изгнаньи от тебя пусть целый век гублю, 
Но честию твоих сокровищ не куплю! 
Мне ль думать, мне ль скрывать для обща посмеянья 
Убожество души богатством одеянья? 
Мне ль ползать пред тобой в толпе твоих льстецов? 
Пусть Альбий, Арзелай -- но Персий не таков! 
Ты думаешь сокрыть дела свои от мира -- 
В мрак гроба? но и там потомство нас найдет; 
Пусть целый мир рабом к стопам твоим падет, 
Рубеллий! трепещи: есть Персий и сатира! 

<1810>


К сестре моей

Когда, мой друг, опять с тобою, 
Дорожный бросив посох свой, 
Я нежной обнимусь рукою 
И водворюсь в стране родной? 
Уж много лет прошло разлуки, 
Давно твой друг осиротел; 
Не услажденны сердца муки 
Ничей не облегчал раздел! 
Когда опять с восторгом встретишь 
Ты мой нечаянный приход 
И на лице моем приметишь 
Следы печалей и забот? 
Лета уж много изменили 
И много взяли в дань себе, 
Одно лишь сердце пощадили 
И дружбу нежную к тебе! 
Мечты сокрылися отрадны, 
Их грозный опыт отогнал, 
Повеял ветр осенний, хладный, 
И цвет весны моей увял!.. 
Когда наступит час желанный, 
И я, в отеческом дому, 
В приюте дружбы, гость нежданный, 
Прижмуся к сердцу твоему? 
Протекших дней воспоминанье 
Мы оживим в душе своей, 
И я начну повествованье 
Моих в разлуке текших дней, 
Как я, с бедами и судьбою 
Боролся, сил лишен своих, 
И - услажден твоей слезою - 
Навек изглажу память их! 
О друг мой, счастлив я заране 
Сей усладительной мечтой, 
Уже в приятном чувств обмане 
Тебя я вижу пред собой! 
То мнится мне, обвороженный, 
С тобой по рощам я брожу, 
Вещаю - и в душе блаженной 
Восторга слов не нахожу! 
То в бледном вечера мерцанье, 
Ведомый дружбой и тобой, 
Иду в задумчивом молчанье 
На брег высокий и крутой, 
Где Дон, вспоивший нас, светлеет, 
Расстлав далеко зыби вод, 
Где жатвой нива богатеет, 
Родных полей обильный плод!.. 
Но гаснет уж заря, на юге 
В тумане кроются леса, 
И поселян, поющих в круге, 
Вдали слабеют голоса; 
Мы тихою идем стопою, 
Простясь до утренних часов, 
И, провождаемы луною, 
В свой мирный достигаем кров; 
С ее отрадными лучами 
Нисходят благотворны сны... 
Уже расставшись с суетами, 
Я сплю на ложе тишины! 
Час утра! о восторг всегдашний! 
О нем, крылами бья, гласит, 
Встревожась, петел мне домашний, 
И сон от глаз моих летит! 
Под перлами росы блестящий 
Открыт пред мной зеленый луг, 
И рог звучит, стада будящий, 
И вол взревел, впряженный в плуг! 
Любовь твоя своим приветом 
Идет меня предупредить... 
Я с бурным распростился светом! 
Даю зарок для дружбы жить! 
Но что! - твой призрак удалился, 
За ним мечтаний резвых рой, - 
К земле печальный взор склонился, 
И я опять один с тоской! 
Томлюсь, Фортуны раб слепыя, 
Без наслажденья трачу дни, 
И блага променял прямыя 
На ложны призраки одни! 
Мой друг! счастливого возврата 
Когда на родину дождусь 
И пред домашнего пената 
С смиренной жертвою явлюсь!?. 

К Сильвии

Ты ль, Сильвия, мой дух-хранитель,  
Луны трепещущим лучом  
Проникнув в спящую обитель,  
Меня тревожишь в сне моем? 

Ты ль, образ красоты бесплотной,  
Мечтанье ли души моей,  
Или, восстав из сени гробной,  
Ты вестник радости для ней? 

Ты ль с утренней звездой востока  
По небу тихому течешь  
И, отлученного далеко,  
К себе сопутника зовешь? 

Носись невидимою тенью, 
Являйся в темноте ночей,  
Не к страху друга, к утешенью,  
Беседуй с скорбию моей! 

Умерь тоски его терзанье,  
Томленье сирыя любви,  
Пролей надежду на свиданье  
И веры пламень оживи!  

Твой вид, с его слиянный духом,  
Пусть всюду он несет с собой;  
Везде пусть ловит жадным слухом  
Ему знакомый голос твой. 

Носись над спящими водами,  
Блуждай по синеве небес,  
Вставай с луною за холмами,  
Смотри с зарей сквозь частый лес! 

Живи в моей мечте отрадной,  
Летай над мною в тихом сне,  
Не дай тоске гнездиться гладной  
И скорби ропота во мне!

К Ф. С. Политковскому, который назвал меня безбожником

Безбожником меня напрасно называешь 
И этим мне совсем не делаешь вреда; 
Но сам безбожник ты, когда 
Милонова хулой безвинно порицаешь. 

К юности

Ты утекаешь невозвратно, 
О время юности моей, 
Как сна мечтание приятно 
Летит с зарею от очей! 
Зову тебя - судьба жестока 
Не обращает вспять потока, 
В котором гибнет миг и век; 
Исчезло все, что прежде льстило,  
Затмилось дней моих светило, 
И ранний сумрак их притек. 

Где вы, забавы лет счастливых, 
Беспечность, радость и покой, 
Где замыслы, мечты игривы, 
Дары фантазии благой? 
Какою силою чудесной 
Разрушен стал сей мир прелестный, 
Где зрел я доблести в венцах, 
Любовь, манящую отрадой, 
Фортуну, льстящую наградой, 
И правду в солнечных лучах! 

Как в мраке путником возженны, 
Огни мелькают средь степей, 
Так призраки сии мгновенны 
Сокрылись от моих очей: 
Исчезла слава быстрокрыла, 
Любовь в отраде изменила, 
Вкруг солнца истины святой 
Туман сомнения развился, - 
И опыт весть меня явился 
Тропой колючей в тьме густой! 

Где прежде юность созидала 
Великолепный храм честей, 
Куда парить она мечтала, 
Дивиться благости людей, - 
Там, вместо доблести и чести, 
Порока лик, рукою лести 
Увенчан, в блеске ей предстал, 
Там опыт показал ей строгий 
Злодейства страшные дороги, - 
Я, их узрев, - вострепетал! 

С улыбкой ты меня манила, 
Любовь, мечта прелестных дней! 
Но взорам страстным не открыла 
Небесной красоты твоей; 
Пора любить проходит тщетно, 
Желанье гаснет неприметно, 
И одинокая тоска 
То ложе горькими слезами 
Кропит, что для тебя цветами 
Моя украсила рука. 

В обманах, в скорби и  страданье 
Стремлений сердца жар потух, 
Лишь благ протекших вспоминанье 
Живит мой изнуренный дух; 
Лишь ты, сопутница благая, 
Обрекшись до могильна края 
Идти со мною в жизни сей, 
Лишь ты ко мне простерла руку, 
Мне услаждаешь  скорбь и муку, 
От коих пал бы я без ней! 

О дружба, сердца услажденье!  
Какие в мире сем беды, 
Какую горечь иль мученье 
Не усладишь собою ты? 
Не ты ль, источник благ обильный, 
Крепишь в борьбе сердца бессильны? 
Что рок бы нам ни присудил - 
С тобой и слабый бодр творится, 
Судеб гоненья не страшится: 
Твой щит их стрелы притупил! 

И вы, которые столь нежно 
Храните дружеский союз, 
Одно богатство здесь надежно, 
О наслажденья чистых муз! 
Восторг ваш, непорочность, силу 
Вливайте в грудь мою унылу, 
Гоните горесть и тоску 
Прелестных ваших струн игрою, - 
Да с бодрой я еще душою 
Путь краткий к гробу протеку.

Мысли при гробе князя Кутузова-Смоленского

Как изумленный свет делам твоим дивился 
И дух унывшия Европы оживал, 
Росс, видя образ твой, в веселии гордился 
И, избавителя, тебя благословлял; 
Когда всеобщий слух тобою был пленяем, 
Цари завидовать могли твоей судьбе; 
Кутузов! твой ли гроб в печали мы сретаем? 
Такое ль торжество готовили тебе? 
Восторгов наших глас в плач тяжкий превратился; 
Где ты, спасение, надежда россиян? 
Лишь славу их вознес -- и в вечности сокрылся -- 
Так солнце от очей скрывает океан. 
Кто ныне поведет полки осиротелы? 
Кто мужеством врагов заставит трепетать? 
Кто будет защищать Отечества пределы? 
Кому спасать царей и царства восставлять? 
Увы! тебя уж нет! пусть рок ожесточенным, 
В отраду нам, тебя бессмертием дарит, 
Пусть слава временам твой кажет гроб священный, 
В нем славы наших дней залог уже сокрыт; 
Какой России сын удержит слез теченье? 
Не есть ли торжество врагам твой гроб один? 
Усердие к тебе вменится ль в исступленье? 
Здесь пишет не поэт -- здесь плачет гражданин. 
Соотчичам твоим отрада лишь едина, 
Что гром твоих побед всю вечность обтечет, 
Что их Отечество в тебе имело сына: 
Во славе лишь сынов Отечество живет.

Апрель 1813


Н.Ф. Грамматину

Твоя комедия без или, 
И на театре ей не быть, 
Она сгниет в архивной пыли; 
Да почему же ей не сгнить, 
Когда и с прибавленьем или 
Давным-давно две Лизы сгнили? 
Я разумею: "Лизу, или 
Признательности торжество"*; 
И ту, какой и естество 
Не создавало: "Лизу, или 
Распрепечальный результат 
И гордости и обольщенья"**. 
Ну, так бери свои творенья 
Да и скорей их в печку, брат! 


* "Лиза, или Торжество благодарности", драма Н. И. Ильина. 
** "Лиза, или Следствие гордости и обольщения", драма Б. М. Федорова. 

1810(?)


На безграмотного сенатора стихотворца

Хвостов! Никак не надивлюся, 
С какою целью бог хотел тебя создать! 
Как вижу я тебя -- смеюся, 
И плачу -- как в Сенат ты едешь заседать. 

На вздорожание рома до восьми рублей бутылка

Ужасно цены как на вещи поднялись, 
И сколько ни дивлюсь Патрикия я духу, 
Такие времена, что, как ты ни крепись, 
С Рембовским съедешь на сивуху. 

На кончину Державина

               Элегия

    Не was a man, take him for all in all, 
    We shall not look upon his like again.* 
      
                                          Шекспир

О ком, зрю, хариты и музы в печали, 
О ком умоляют власть грозных судеб? 
Но тщетно на урну, взывая, припали: 
Ты скрылся, Державин! -- ты скрылся, наш Феб! 

И глас их не слышит уж сердце поэта! 
Цевницы во прахе -- нет жизни в струнах... 
О бард! и на лиру, пленявшу полсвета, 
На лиру ль бессмертья сей падает прах? 

Где ж вечность и слава, о коих поведал 
И двигал к ним сердце героев, царей? 
Кому, песнопевец, кому ты передал 
Небесный твой пламень, другой Прометей? 

Увы, всё в подлунной на миг лишь созданно! 
Кичливости смертных повсюду урок; 
Нетленный твой вижу, злой смертью сорванный, 
На гробны ступени катится венок... 

Венок, кем бессмертна России царица? 
Что слава сплетала, тобою гордясь? 
Нет, бард наш единый! прах скрыла гробница -- 
Но вечность над нею с тобой обнялась! 

И, в недра приемля гроб славного праха, 
Обитель истленья, святится земля. 
Вняв глас твой, о гений! со смертью без страха 
Сойдусь -- и за гробом увижу тебя: 

В сияньи небесном, где днесь, песнопевец, 
Ты вновь пред Фелицей -- царей образцом, 
И севера витязь, ее громовержец, 
Склоняет при встрече пернатый шелом. 

Сияй между ними, от муз похищенный, 
На след твой взираю я с завистью днесь -- 
И скорбью к могиле несу отягченный 
Все, что лишь имею: и слезы, и песнь! 

Там, мнится, твой гений гласит, отлетая: 
"Что петь мне: царицы единственной нет!" 
Отчизна вещает, твой гроб обнимая: 
"С величьем народа родится поэт". 

Как дни исчезают, и смертных так племя, -- 
Гробницей великих их след познаю; 
Твой памятник видя, зрю, самое время 
Склонилось недвижно на косу свою. 

Твой путь был ко славе усыпан цветами; 
Особая участь счастливцу дана: 
Ты пел, окруженный бессмертья сынами, -- 
По отзывам лиры ценят времена. 

* Он был человеком в полном смысле слова, Мы больше не увидим подобного ему (англ.)

1816


На пляску Д... [М.И.Даниловой] в одном превосходном балете

Волшебств и красоты с незнаемого мира 
Не фея ль, отделясь, предстала предо мной, 
Иль Флора, резвого любимица Зефира, 
На злачные поля слетающа весной? 
Иль нимфа светлых вод, прелестна Данаида, 
За коею бежит в восторге Аполлон? 
Иль юная сама, любови мать, Киприда, 
Эфирозвездяный имеюща хитон? 
С сей чудной быстротой, с сей легкостью небесной, 
С простыми смертными летает предо мной, 
Движеньем правит хор гармонии чудесной, 
И игры, прелести вокруг ее толпой! 
То с нею в быстроте чуть видимой кружатся, 
То вдруг, [недвижные], свершивши быстрый круг, 
С лилейною рукой воздеты, устремятся, 
Прильнут к устам, к груди... с стопами вьются вдруг! 
Она при громе струн, во гневе и прещенье, 
Богини предо мной являет грозный вид, 
И в выразительном, протяжном исступленье 
О нежности любви с улыбкою твердит! 
О, если б я возмог, твоим владея даром, 
Очарованье лить, как ты, вокруг себя, 
С каким бы сладостным, кипящим в сердце жаром, 
О дева юная! прославил я тебя!

На свидание с А..., который после жестоких ран под Бородиным долго считался убитым

О воин-друг! с кровавой сечи 
Ты предо мной! ты пощажен! 
Восторг нечаянныя встречи! 
Но ах, как много стоит он! 
Ты в язвах весь: рука, ланита, 
И грудь, геройством знаменита, 
На бранных дышит костылях... 
О жертва славы в юных днях! 

Еще в объятья, друг бесценный, 
Ты жив - и дружба пред тобой! 
Она твой спутник неизменный, 
Пускай услышит голос твой, - 
Воспомни страшны ей минуты, 
Как полчища ворвались люты 
В отчизну пагубной рекой, - 
Про ужас битвы - пораженья - 
Как миру луч блеснул спасенья - 
Вещай про Бородинский бой! 

Участник в избавленье света, 
Скажи, как в утренний туман, 
С лучом мерцающим рассвета 
Враги ударили в ваш стан, 
Как ты летал, впреди и с тыла, 
С мечом, который изострила 
Святая к родине любовь, 
Как тихла брань, ярилась вновь; 
Как зрел ты в мгле, сквозь пар кровавой, 
Перед собой победу с славой 
И лица бледные врагов!.. 

Представь - пусть дружба ободрится - 
Тот миг, как злобным острием 
Лицо геройское багрится 
И длань пронзается свинцом, 
Как ты, к отчизне полн любови, 
Бесчувствен став к текущей крови, 
Вождя-начальника орган,* 
И тут, и там, о витязь дивный, 
Как вихрь разносишься пустынный 
И движешь брани океан! 

Как, наконец, ядром повержен, 
В пыли, в отчаянье, в плену, 
Единой мыслью: враг низвержен! - 
Живишь со смертию борьбу; 
Вещай, как изнурен и гладен, - 
К подробностям слух дружбы жаден - 
Часы в страдании влача,  
Покрыт уж смерти пеленою, 
Жизнь страшной искупал ценою 
Под хитрой сталию врача!.. 

Представь - да дух мой восхищенный 
Сию к отечеству любовь  
И подвиги твои священны, 
Забыту лиру строя вновь, 
Предаст в другое поколение! 
Героев храбрых и царей 
Дарит бессмертьем песнопенье. 
Ты счастлив в участи твоей, 
Ты в мраке не сойдешь в могилу, 
Как здесь и в гробе жив равно, 
Пока в сердцах имеет силу 
Святой глагол: Бородино! 

* Он был адъютантом. 

На скоропостижную смерть М.И.Даниловой

Где ты, о юная подруга Терпсихоры? 
Вчера ты в торжестве являлась предо мной, 
Вчера твои красы сретали жадны взоры, 
Обвороженные чудесной быстротой; 
Зефира легкого и прелесть и движенье, 
Цвет нежныя весны, сокрывшийся навек, 
Вчера сретала ты мой плеск и удивленье, 
Сегодня... встретить гроб я ранний твой притек! 

Когда средь сонма Cильф и резвых Ореад 
Дивился твоему искусству несравненну, 
Мечтал ли, что тебя, весельем окриленну, 
Наутро окует внезапный смерти хлад? 
При взгляде на тебя, средь сладкого томленья, 
Мечтал ли, чтоб красы расцветшие твои, 
Утратив и хвалу, и таинства свои, 
Столь рано погреблись в обители истленья? 

О дева! может быть, в незнанье, сей же час, 
(Сокрыт кончины миг) и я, тебе подобно, 
У праха твоего изрекши стих сей скорбно, 
Услышу и меня зовущий смерти глас! 

Надписи к портретам

I

  Оленина

Поэтов небольших великий Меценат 
И человек в миниатюре; 
Но в этом он не виноват, 
А только стыд натуре.

II

  Портного Нимана

Вот Нимана портрет! 
Его узнает тот, кто в долг во фрак одет. 

III

  В. И. Рембовского

Се вид Рембовского! Хоть чином не велик, 
Но так душою добр, что стоит генерала! 
Он, если бы вина на свете недостало, 
Предложит вам сосать его почтенный лик. 

Ночь на могиле друга

Солнце село - сумрак летний 
Увлажил собой поля, 
Я спешил под дуб столетний 
Слушать песни соловья, 
Громко в воздухе душистом 
Разливал любви восторг, 
И в раскатах, с звонким свистом, 
Утомясь, певец умолк. 

Все вкушало сна отраду, 
Тишина в поля сошла, 
И среди небес лампаду 
Бледна Цинтия зажгла; 
По лазури распестрился 
Звезд горящих миллион, 
Сребровидный отразился 
Ток падущих с шумом волн... 

Спит счастливец, усыпленный 
Сладострастия рукой, 
Спит страдалец изнуренный, 
Разделя свой одр с тоской, 
Легки призраки спустились - 
Бедный узник усыплен, 
Цепи розами увились, 
Глас свободы слышит он! 

О бесценный дар природы, 
Сил податель, сладкий сон, 
Жертва скорби в юны годы, 
Я один тебя лишен! 
Звуком горестной цевницы 
Близ твоей, почивший друг, 
Мхом поросшия гробницы 
Услаждаю скорбный дух. 

Сколь блажен, тебе подобно, 
Кто навек почил от зол 
И от странствия бесплодна 
Пристань верную нашел; 
Во твоей могиле тесной 
Воздыханья, плача нет, 
Нет тоски, со мной всеместной, 
Лютых горестей и бед. 

Ни ужасный страсти пламень, 
Ни борьба с самим собой, 
Ты недвижим, тих, как камень, 
Водруженный над тобой! 
Ни судеб, ни смертных злобе 
Не подвластна персть твоя; 
Ах, почто с тобой во гробе 
Не сокрылся вместе я! 

Дона на брегу высоком, 
Средь обители отцов, 
Я лежал бы в сне глубоком 
Близ священных их гробов; 
Лик увядший, тихий, бледный, 
И к груди прижатый крест... 
Скоро ль, скоро ль, странник бедный, 
У родимых будешь мест?

Освобожденные пленники

Романс, почерпнутый из происшествий 1813 года

Кровавой битвы час ужасный, 
Как грозно жребий мой решен! 
Я жив остался -- и напрасно 
Мой меч победой изощрен! 

Вотще со мной орудье мести! 
Вотще внимаю брани глас,-- 
Разив врагов на поле чести, 
От плена меч меня не спас! 

Повержен, язвами покрытый, 
Не смерти жертва, но врагов, 
Добыча брани знаменитой, 
Познал Оскольд позор оков. 

Герой! где твой булат разящий, 
Где пыл к сраженью, страх врагам, 
Твой клик, победе предлетящий, 
Оракул грозный их сердцам? 

Далёко родины священной, 
Далёко кровных и друзей; 
За храбрость -- мрак тюрьмы презренной; 
За клик победный -- звук цепей. 

На диком береге Луары, 
В ужасной башне вышиной, 
Враги его повергли яры 
Под стражей дневной и ночной. 

Чем боле витязь был опасен, 
Тесняся с смертью в ряд врагов, 
Тем боле плен его ужасен 
И гибельный конец готов! 

Один, прискорбен, в думе смутной -- 
И взор его к земле простерт; 
Он смерти ждет ежеминутно 
И каждую минуту тверд. 

Как вдруг ... о, скорбно утешенье! 
Свет озарил темничну тму; 
Ведут ... "Одно им заточенье 
И участь та же, что ему! 

Они -- погибель наших ратей, 
Гроза рушительна в бою, 
На них видна кровь наших братий, 
На них насытим месть свою! 

Нет, нет, пусть прежде изготовим 
Достойное отмщенье им. 
Страданья каждый вздох изловим -- 
И казнью страшной умертвим!" 

Краса станиц, щит стран полнощных, 
Возросших средь Донских степей, 
Быстролетучих, храбрых, мощных, 
Оскольд зрит ближних и друзей: 

"Там брань, -- они гласят, -- кровава, 
Отчизны в славу возжжена, 
А нам, нам изменила слава -- 
Лишь честь осталася верна! 

Погибнем, коль погибнуть должно, 
Нас близит к смерти каждый миг! 
Почто, отечество, не можно 
Вновь биться нам в рядах твоих?" 

Проходят дни, проходят ночи, 
Несчастных жертв внимая стон, 
И утомленные их очи 
Отрадный не смыкает сон. 

В душе отмщение пылает, 
Снедает сердце их тоска; 
И, безоружная, не знает 
Путей отчаянья рука. 

Вдруг ночи в мрак дверей затворы 
Отверзлись, страшно заскрыпев. 
"Час смерти", -- и смущенны взоры 
Сретают деву -- прелесть дев. 

Как ангел, божий утешитель, 
Ниспосланный с небес благих, 
От уз земных освободитель, 
Она является для них. 

Кто красоту ее опишет? 
Как роза, цвет ее ланит, 
В груди огонь любови дышит 
И взор отважностью горит. 

"О витязи, -- рекла, -- спасайтесь, 
Минута смерти сочтена; 
Вот ключ, одежда, всё: скрывайтесь! 
А я за вас умру одна! 

Темницы страшной сей хранитель 
Похитил счастье дней моих, 
И хищник сей... есть мой родитель! 
Им предан казни мой жених!.." 

Смущенных их, в благодаренье, 
Выводит смело за собой: 
"Здесь вам, о витязи, спасенье -- 
А мне во глубине речной! 

О, погаси, пучина яра, 
Огонь, пылающий во мне!" -- 
И, с шумной пеною, Луара 
Ее скрывает в глубине. 

<1815>


Отрывок из послания к N...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
Так, друг мой, менее за счастием гоняйся, 
И счастие скорей под твой заглянет кров, 
На льстивые дары его не полагайся 
И с ними всякий миг расстаться будь готов. 
Не в насыщении желаний наслажденье, 
Всегда гнездящихся и гладных всякий раз, 
А в том, чтобы уметь давать им огражденье 
И ими не смущать покоя сладкий час! 

Пусть бедствия вожди за славою стремятся, 
Летят, несытые, на огнь, и глад, и меч, 
Пусть братий кровию их лавры обагрятся - 
Мы можем и без них путь жизни перетечь. 
Сокровища земли, горящий блеск металла 
В кипящей алчности скупец пусть чтет своим, 
Благословим, что нам рука творца послала 
И дерзким ропотом его не оскорбим!.. 
Уже ль и мирный кров, и сердца наслажденья, 
Отраду тишины и прелесть стран родных, 
И сладкие мечты дней юных и златых 
Оставим, чтоб искать ничтожного хваленья? 
Пусть мстящий гнев богов безумца посетит, 
Пусть гибель скрытую во сретенье поставит, 
Когда он в слепоте от благ своих бежит 
И родину, и прах отцов своих оставит!.. 

И нас ли обольстит кимвальный звон честей, 
И пышность, и тщета, и сан великолепный? 
От сих погибелью зияющих сетей 
Бежим, - да не страшат наш дух не раболепный! 
Пусть ослепленный рок ничтожного ведет 
К величью, славою питает дух несытый 
И жезл могущества во длань его кладет, 
Но миг - и блага все пред ним его сокрыты... 
Воззри, сей честолюб, один с самим собой, 
Тоскою отягчен, средь скуки беспрестанной, 
Его бежит покой, толико им желанной, 
И в кров убожества склоняется простой! 
Там страх заботливый, раскаянье, томленья 
Повсюду слабый дух властителя мятут, 
И в час всех узников его успокоенья 
Сна сладкия ему отрады не дают!.. 
Ах нет, мой друг, мой дух завидовать не знает 
Высоким титлами и жалким беднякам, 
Светящимся средь мглы ночныя червякам, -  
Они блестят огнем, который их снедает! 
Там изверг, там глупец, в кичении своем 
Ласкаемы рукой фортуны ослепленной, 
Забудем их... пойдем стезею сокровенной 
И счастья всем дарам свободу предпочтем! 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .   

Падение листьев

    Элегия 

Рассыпан осени рукою, 
Лежал поблекший лист кустов; 
Зимы предтеча, страх с тоскою 
Умолкших прогонял певцов; 
Места сии опустошенны 
Страдалец юный проходил; 
Их вид во дни его блаженны 
Очам его приятен был. 
"Твое, о роща, опустенье 
Мне предвещает жребий мой, 
И каждого листа в паденье 
Я вижу смерть перед собой! 
О Эпидавра прорицатель! 
Ужасный твой мне внятен глас: 
"Долин отцветших созерцатель, 
Ты здесь уже в последний раз! 
Твоя весна скорей промчится, 
Чем пожелтеет лист в полях 
И с стебля сельный цвет свалится". 
И гроб отверст в моих очах! 
Осенни ветры восшумели 
И дышат хладом средь полей, 
Как призрак легкий, улетели 
Златые дни весны моей! 
Вались, валися, лист мгновенный, 
И скорбной матери моей 
Мой завтра гроб уединенный 
Сокрой от слезных ты очей! 
Когда ж к нему, с тоской, с слезами 
И с распущенными придет 
Вокруг лилейных плеч власами 
Моих подруга юных лет, 
В безмолвьи осени угрюмом, 
Как станет помрачаться день, 
Тогда буди ты легким шумом 
Мою утешенную тень!" 
Сказал -- и в путь свой устремился, 
Назад уже не приходил; 
Последний с древа лист сронился, 
Последний час его пробил. 
Близ дуба юноши могила; 
Но, с скорбию в душе своей, 
Подруга к ней не приходила, 
Лишь пастырь, гость нагих полей, 
Порой вечерния зарницы, 
Гоня стада свои с лугов, 
Глубокий мир его гробницы 
Тревожит шорохом шагов. 

<1819>


По случаю вставления в рамы лика архиепископа Платона, в день его ангела 18-го ноября 1814-го года

В златоблестящих рамах сих, 
При громе мусикийска звона, 
Давно почивша во святых 
Почтите, братие, Платона. 
Покажем всем пример благой, 
Сколь внуки благодарны деду! 
Украся лик его святой, 
Украсим мы теперь беседу. 
Но чтобы жар наш не простыл, 
Нальем Тангетовским стаканы: 
Покойник сам изрядно пил -- 
И мы, друзья, напьемся пьяны! 
Да чествуема нами тень, 
Витающа в странах нескушных, 
Благословения в сей день 
Пошлет на нас с высот воздушных. 
А ты, юнейший брат из нас,*  
Возросший под его покровом, 
Почти его хоть в жизни раз 
Не глупым, не гугнявым словом, 
И докажи, что тысяч пять 
В наследство получил недаром: 
Вели скорей нас напитать 
Тангетовским нектаром. 

* - Ставинский

По случаю принесения скверной водки для пунша, в чаянии прекрасного рома и в расположении выпить с аппетитом более и более

Возможно ль не роптать на жребий в здешнем мире? 
Желаешь выпить шесть, а только пьешь четыре. 

Послание в Вену к друзьям

Давно живущие средь Вены 
И мне давнишние друзья, 
Душа к которым без измены 
Давно привержена моя! 
Я к вам от Северной Пальмиры 
Теперь, настроя звуки лиры, 
Хочу послание писать 
И о себе кой-что сказать. 
Обнявши брата Владислава, 
Через него я шлю к вам весть, 
Как здесь Российская держава 
Не престает поныне цвесть, 
Как здесь министры все спокойны, 
Устроясь во взаимный лад, 
И их чиновники достойны 
Берут чины наперехват. 
Как здесь, в обширном Петрограде, 
На дождь и слякоть несмотря, 
Во всем величьи на параде 
Мы видим нашего царя. 
Как он, Европу созерцая, 
Иметь мечтая перевес, 
Обширно царство оставляя, 
Спокойно едет на конгресс. 
Что ждет вдали -- того не знаем, 
Но, други, согласитесь в том, 
Что трон, который покидаем, 
Несчастным кажется рулем. 
Не осердитесь хоть из дружбы, 
Что речь покажется темна. 
Ведь я чиновник статской службы, 
А в оной ясность не нужна. 
Оставя свой предмет высокий, 
Я о другом вам расскажу: 
И красоту здесь, и пороки 
Литературы покажу. 
Здесь пишут менее, чем было, 
И повестей хороших нет: 
Не всходит более светило 
Поэзии средь наших лет. 
Державин спит давно в могиле, 
Жуковский пишет чепуху, 
Крылов молчит и уж не в силе 
Сварить Демьянову уху, 
Измайлов, общий наш приятель, 
Хоть издает здесь свой журнал, 
Но он лишь только что издатель, 
И ничего не написал. 

1818


Послание просительно-покорно-стихотворное, после совершения десятиричного подвига на поприще поэзии в борьбе с рифмами и смылом

 (к Н. Р. Политковскому)

Протектор книжицы с зеленым корешком, 
Гордящейся твоим немногим стихотворством, 
О ты, безвласый муж, враждуяй с париком, 
Чтоб истины чело не омрачать притворством! 
Прочти послание затейливых писак, 
Родивших в час один столь многи надписанья,-- 
Ты любишь истину, они не любят врак 
И пишут на лице, презрев иносказанья. 
Пускай неславные, безвестны имена 
Прославятся твоим изобретеньем книжным; 
Она усердия поистине полна, 
В ней спуску нет друзьям и родственникам ближним. 
Се книга случаев, как книжица судеб: 
Ее не разогнет порока длань развратна. 
Се жертва, коею любуется сам Феб, 
Ужасная глупцам, для мудрых же приятна; 
Внеся в нее стихи, согласны с правотой, 
И, чествуя тебя мы ими, как Поэта, 
Любитель истины! не шапки иль бехмета, 
Но руководствуясь везде прямой ценой, 
Изящности своей не портивши простой, 
Шестирублевого мы просим от Тангета. 

Похвала сельской жизни

Beatus ille qui procul etc. 
Hor.* 

Блажен, кто жизнь свою в свободе провождает, 
Как первобытный вселенны гражданин, 
Доставшийся ему удел распространяет 
И в отческих полях работает один. 
Его не устрашит труба, войну гласяща, 
Свирепых воинов во трепет приводяща, 
Ни разъяренныя стихии грозный вид; 
Корысти он вослед чрез бездны не летит. 

Но, лучшею себя забавой услаждая, 
В саду сухую ветвь пилой отъемлет прочь, 
Ослабшую крепит, с другой сочетавая, 
Там тополу спешит любимому помочь; 
С веселием стада с полей своих встречает, 
Там круторогую телицу загоняет, 
Там агницы стрижет сребристое руно, 
Иль, златом полное, обходит он гумно. 

Когда ж, венчанная румяными плодами, 
К нам осень притечет, обильная в дарах, 
Как матерь щедрая, ожиданна сынами, 
И пиршество для них устроит на полях -- 
Приспела сладкая трудов его награда, 
Там точит пурпурный он сок из винограда, 
Там им взращенный плод рука его берет 
Иль в чашу светлую янтарный цедит мед. 

Всё вам, о боги, в дар! вам жертвы обреченны, 
Властители лесов, стрегущие стада 
И быта сельского хранители священны, 
Приносит первого избытки он плода; 
Ваш храм, украшенный работою простою, 
На утрие его исполнится хвалою, 
Церере принесет он юного овна 
И Вакху на алтарь -- обильный ток вина. 

Садится ль он дубов развесистых под тенью, 
На мягкой зелени, кропимой ручейком, 
Согбенный думою или объятый сном, -- 
Летающий зефир в него прохладой дует, 
На ветви голубок, уединясь, воркует, 
И сам поет вблизи пернатых царь певцов, 
Во мраке притаясь чуть веемых листов. 

Когда ж печальную и хладную часть года 
Юпитер от небес на землю низведет, 
Преследует зверей различного он рода, 
Со стаей псов, вокруг расставленных тенет, -- 
Вотще тогда бегут и заяц торопливый, 
Стремящийся сокрыть в излучинах свой след, 
Щетинистый кабан и серна боязлива, 
Пригнувшая рога на трепетный хребет! 

Как весело домой с добычей возвратиться! 
Там матерь нежная, любимая жена 
Перед пылающим горнилом суетится, 
Малютки милые толпятся вкруг огня; 
Умеренность, обед приправив с простотою, 
Стол кроют дедовский с старинною резьбою, 
И травы, и плоды -- садов домашних дар, 
Мед чистый и вино -- посланье щедрых лар! 

Там летним вечером его встречают взоры, 
Как весело бегут, тесняся меж собой, 
Овечки сытые в скрипящие затворы; 
Склоняся под ярмом дебелою главой, 
Как медленно идут волы, оставя нивы, 
И скачут разметав кони златые гривы! 
Ни скука, ни тщета, ни скорбь, боязни дщерь, 
Не входят никогда в его простую дверь. 


* Блажен, кто вдали и т. д. Гораций (лат.)

<1811>


Придонский ключ

В тени дубравы ток виющий, 
О сын венчанных мохом скал, 
Со ребр их в Дон лиющий 
Свой пенистый кристалл! 
К тебе, Придонский ключ целящий, 
Близ коего отшельник жил 
И твой поток журчащий 
Из камня источил, 
Иду в часы полдневна зноя, 
Свежа палиму жаром грудь, 
Средь неги и покоя 
При шуме отдохнуть; 
Или, в час вечера сумра?чный, 
Как, пробираясь сквозь тростник, 
Луна в твой ток прозрачный 
Свой опускает лик, 
И в тму глубокую полнощи, 
Как черны призраки ея, 
Из ближней вышед рощи, 
Обстанут вкруг тебя, 
Твой шум в молчании внимают, 
Не движась с высоты скалы, 
И тени упадают 
Далеки по земли; 
Как, наклонясь, в тебе глядится 
Чело угрюмое холма, 
И с трепетом дробится 
У ног его волна; 
О ключ, святыней источенный, 
Пробивший влагою песок! 
Тобою привлеченный, 
Я славлю твой исток. 
Да ввек твоя святится сила 
И живоносные струи, 
Вечно-биюща жила 
Питающей земли! 

<1811>


Стихи, писанные на заказ, с заплатою за оные вперед десяти рублей, на которые куплены были лимон, сахар и бутылка коньяку, в непродолжительном времени выпитая

(должны были быть прочитаны маленьким 
Опочининым великой княгине Екатерине Павловне) 

С невинным детским лепетаньем 
Предстать дерзаю пред тобой, 
Чтобы со общим восклицаньем 
Соединить глас слабый мой. 
Мой дед при смерти и при жизне 
Мне дал пример любви к отчизне. 
Прими, царевна, ты в сей час 
...................................... 
Твой брат великодушный, твердый 
Европу и Россию спас 
...................................... 

Уныние

Люблю в душе моей уныние питать. 
Природа всякий час готова нам внимать, 
Наставник истинный, товарищ драгоценный! 
Но более всего люблю тот час священный, 
Как гаснет в облаках, прощаясь с миром, день, 
Как длинная с холмов в долины ляжет тень, 
Полдневных шум работ умолкнет постепенно, 
И пение певцов слабеет отдаленно, 
Скрываются цветы, чернеют зыби вод, 
Как света царь, скончав торжественный свой ход, 
Померкшее чело скрывает за туманом, 
И теплится заря на западе багряном. 
Тогда, мечтается, с прохладным ветерком 
Молчание летит под маковым венком, 
Друг ночи и о ней желанный возвеститель! 
Ты мир и сон ведешь оратая в обитель. 
Час вечера в полях -- печальный жизни вид! 
Струя сокрытых вод вокруг меня журчит, 
И аромат с цветов невидимых восходит; 
Тогда во глубину свою мой дух нисходит; 
Спят чувства -- и мечта его оживлена! 
Парениям ее вселенная тесна. 
Сюда питать ее, под наклоненной ивой, 
Сажусь -- и углублен в беседе молчаливой -- 
Сюда, уныния и мудрости друзья! 
Лик месяца блеснул на зеркале ручья! 
Пред мною храм села, в очах моих кладбище, 
Отшедших от земли пустынное жилище, 
Не бронза, не гранит -- вещатели похвал! 
Полуобрушенный, покрытый дерном вал, 
Заросших ряд могил, где мох лишь, поседевший 
На камнях гробовых иль вновь зазеленевший, 
Почивших время сна являет для очей; 
Здесь пепел их свежит извивистый ручей. 
Как братья, как друзья, гроб вместе старца, млада, 
Их персти не делит железная ограда! 
При них взор странника стремится отдохнуть, 
О братья, вместе течь и вместе кончить путь! 
О тленности мечта здесь дух мой посещает, 
Шаг каждый мой себе подобных попирает, 
Из праха нашего составилась земля. 
А там, где день и ночь гремит творцу хвала, 
В природной простоте ума не озаренна, 
Не хитростью его, а чувством соплетенна, 
Где, мнится, сам отец внимает чад своих, 
Вселяет в злобных страх и милует благих, 
Где древность на стенах секирой твердой стали 
Неизгладимые означила скрижали, -- 
В сем храме мысль моя со трепетом парит, 
Приникши к алтарям, поющи лики зрит, 
Дух -- верою, мольбой -- ланиты воспаленны, 
Уста, несущи песнь, и очи умиленны; 
Там молится, предстать готовясь пред судом, 
Раскаянье, к земле приникшее челом, 
В потоке слез свое сретает искупленье; 
Благословляя там от мира удаленье, 
Согбенный летами, под бременем скорбей, 
Желая ускорить кончиною своей, 
Дом тесный труженик себе уготовляет, 
Не кончен зрится труд... а старец истлевает!.. 
Сюда, в час осени, стекайтеся, друзья! 
Как с шорохом листов смесится шум ручья 
И ток, рассвирепев, в расширенном стремленье, 
К окрестным понесет жилищам потопленье; 
Как ветер восшумит, внезапный гость лесов, 
И обнажит верьхи дряхлеющих дубов; 
Когда отцветшие дубравы и долины 
Представят взорам вид печальныя картины 
И вы не встретите в зерцале мутных вод 
Ни утра зарево, ни неба ясный свод; 
Феб скроется, узрев природы разрушенье, 
И, в скорби, сократит для ней свое теченье; 
Когда она, сорвав красот своих венец, 
Сама -- как старица, сретающа конец, -- 
Тогда, мои друзья, в сей мрачный лес вступайте; 
Свой собственный закат всеобщим услаждайте, 
Смерть менее страшна, коль думаем о ней. 
Сидящим вам в мечтах, быть может, вестник сей, 
На мшистой высоте повременно звучащий, 
Которым говорит нам миг, от нас летящий, 
Моленья скажет час... во храме огнь блеснет. 
Всяк к месту, в нем себе избра?нному, придет. 
Торжествен час хвалы, предвечному несомый! 
Быть может, окружив почивших тесны домы, 
Благословения на прах их притекут, 
Моление и скорбь свой тихий гимн сольют, 
И взыдет фимиам над дремлющим в покое... 
Там веры чувствуйте величие простое! 
Или всю скорбь в себе стремитеся вместить, 
Всю силу ближнего несчастие делить, 
Когда, сквозь частый кров, составленный ветвями, 
С бледнеющим челом, с померкшими очами, 
С власами, падшими в небрежности на грудь, 
Вы узрите красу, таящу робкий путь 
К могиле, где ее отрада заключенна: 
Дух скорбью услажден, грудь плачем облегченна! 
Склонясь на мшистый крест задумчивым челом, 
Уныния она вам будет божеством. 

<1811>


Эльвирино поздравление самой себе с новым годом

Всем новое счастье готовит судьба: 
Что хочешь, Эльвира? какое моленье 
Твой ангел-хранитель возьмет от тебя? 
Вся юности прелесть в одном наслажденье; 
Веселья ли просишь? - Нет, радость навек 
Сокрылась от сердца, для скорби рожденна; 
Мой возраст счастливый без счастья протек! 
Я прежде взывала: и мне обреченна, 
Быть может, настанет веселья чреда, 
Быть может, промчится с годами страданье! 
Теперь - не спознаюсь я с ней никогда, 
Теперь - не дружится с тоской упованье! 

О друге ль в моленье ты скорбном взываешь, 
Сем благе едином для нежной души? 
О нем ли ты к небу с слезами вещаешь: 
О небо, молитву Эльвиры внуши! 
Нет, друг - дар ужасный! судеб испытанье! 
Навек сопряжемся в минуты любви, 
Все сладости рая в душевном слиянье 
И радостный трепет ощутим в груди... 
Но что ж чрез минуту? - где спутник? где милой? 
Одни, отчужденны, над свежей могилой, 
И бледны ланиты, палимы слезой, 
И вздохи восторга в рыданье вменились! 
На небе ужасной, внезапной грозой 
Мечты и надежды все вдруг истребились! 

Что ж сердцу осталось? о чем пред судьбою 
Ты молишь с душою увядшей твоей? - 
Терпенья и смерти взываю от ней! 
О, если ты можешь тронyться мольбою, 
Безвестная в мраке грозящем судьба, 
Услыши просящей Эльвиры моленье: 
Пусть в сердце утихнет с тоскою борьба! 
Слезящее око отри на мгновенье 
И после навеки сном смерти смежи, 
Дай сердцу минуту протекшей отрады 
И после навеки его сокруши - 
Вот все для Эльвиры! Вот все, что ей надо! 
Надежду и счастье минуты одной -  
И после навеки ее успокой! 

Когда же за гробом луч новый проглянет, 
И дух воскрилится к отчизне своей, 
Тогда для Эльвиры год новый настанет, 
Тогда, грудь Эльвиры, забейся сильней, 
Лей слезы отрады, нетленное око, 
И вечною, сердце, любовью пылай, 
Любовь, не страшися ни смертных, ни рока, 
Безропотный голос, в восторге взывай: 
"Я вечно с тобою, друг сердца избранный!.."  
Но где же, Эльвира, где час сей желанный? 

Эпитафия князю Кутузову-Смоленскому

Пади пред гробом сим, России сын и Феба! 
Не смертный погребен -- здесь скрыт посланник неба! 

<1819>

Всего стихотворений: 42