Елена Генриховна Гуро (1877-1913)

• Биография Елены Гуро
• Стихотворения Елены Гуро по темам

Все стихотворения Елены Гуро на одной странице

- Оглавление -

Земля дышала ивами в близкое небо;
под застенчивый шум капель оттаивала она.
Было, что над ней возвысились,
может быть и обидели ее, -
а она верила в чудеса.
Верила в свое высокое окошко:
маленькое небо меж темных ветвей,
никогда не обманула, - ни в чем не виновна,
и вот она спит и дышит...
и тепло.

Ветрогон, сумасброд, летатель,
создаватель весенних бурь,
мыслей взбудараженных ваятель,
гонящий лазурь!
Слушай, ты, безумный искатель,
мчись, несись,
проносись нескованный
опьянитель бурь.

      Покачнулося море -
      Баю-бай.
      Лодочка поплыла.
      Встрепенулися птички...
      Баю-бай,
      Правь к берегу!
         Море, море засыпай,
         Засыпайте куличики,
      В лодку девушка легла
      Косы длинней, длинней
                   Морской травы.
      . . . . . . . . . . . . . .
      Нет, не заснет мой дурачок!
      Я не буду петь о любви.
      Как ты баюкала своего?
      Старая Озе, научи.
         Ветви дремлют...
            Баю-бай,
         Таратайка не греми,
            Сердце верное - знай -
         Ждать длинней морской травы.
Ждать длинней, длинней морской травы,
         А верить легко...
      Не гляди же, баю-бай,
      Сквозь оконное стекло!
      Что окошко может знать?
         И дорога рассказать?
Пусть говорят - мечты-мечты,
Сердце верное может знать
То, что длинней морской косы.

      Спи спокойно,
      Баю-бай,
      В море канули часы,
      В море лодка уплыла
      У сонули рыбака,
      Прошумела нам сосна,
      Облака тебе легли,
      Строются дворцы вдали, вдали!..

Возлюбив боль поругания,
Встань к позорному столбу.
Пусть не сорвутся рыдания! -
Ты подлежишь суду!

Ты не сумел принять мир без содрогания
В свои беспомощные глаза,
Ты не понял, что достоин изгнания,
Ты не сумел ненавидеть палача!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Но чрез ночь приди в запутанных улицах
   Со звездой горящей в груди...
   Ты забудь постыдные муки!
   Мы все тебя ждем в ночи!

Мы все тебя ждем во тьме томительной,
Ждем тепла твоей любви...
Когда смолкнет день нам бойцов не надо, -
Нам нужен костер в ночи!

А на утро растопчем угли
Догоревшей твоей любви
И тебе с озлобленьем свяжем руки...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но жди вечерней зари!

                                  Памяти моего незабвенного
                                  единственного сына В. В.
                                  Нотенберг.

Вот и лег утихший, хороший -
Это ничего -
Нежный, смешной, верный, преданный -
Это ничего.

Сосны, сосны над тихой дюной
Чистые, гордые, как его мечта.
Облака да сосны, мечта, облако...

Он немного говорил. Войдет, прислонится.
Не умел сказать, как любил.

Дитя мое, дитя хорошее,
Неумелое, верное дитя!
Я жизни так не любила,
Как любила тебя.

И за ним жизнь, жизнь уходит -
Это ничего.
Он лежит такой хороший -
Это ничего.

Он о чем-то далеком измаялся...
   Сосны, сосны!
Сосны над тихой и кроткой дюной
   Ждут его..

Не ждите, не надо: он лежит спокойно -
Это ничего.

Апетит выздоровлянский
Сон, - колодцев бездонных ряд,
и осязать молчание буфета и печки час за часом.
Знаю, отозвали от распада те, кто любят...
Вялые ноги, размягченные локти,
Сумерки длинные, как томление.
Тяжело лежит и плоско тело,
и желание слышать вслух две-три
лишних строчки, - чтоб фантазию зажгли
таким безумным, звучным светом...
Тело вялое в постели непослушно,
Жизни блеск полупонятен мозгу.
И бессменный и зловещий в том же месте
опять стал отблеск фонаря......
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Опять в путанице бесконечных сумерек...
Бредовые сумерки,
я боюсь вас.

Вянут настурции на длинных жердинках. 
Острой гарью пахнут торфяники. 
Одиноко скитаются глубокие души. 
Лето переспело от жары. 
Не трогай меня своим злым током... 
Меж шелестами и запахами, переспелого, вянущего лета, 
Бродит задумчивый взгляд, 
Вопросительный и тихий. 
Молодой, вечной молодостью ангелов, и мудрый. 
Впитывающий опечаленно предстоящую неволю, тюрьму и чахлость. 
Изгнания из стран лета. 

(Из сборника "Трое", 1913)

Гордо иду я в пути.
   Ты веришь в меня?
Мчатся мои корабли
   Ты веришь в меня?
Дай Бог для тебя ветер попутный,
   Бурей разбиты они -
Ты веришь в меня?
   Тонут мои корабли!
Ты веришь в меня!
   Дай Бог для тебя ветер попутный!

Пахнет кровью и позором с бойни.
Собака бесхвостая прижала осмеянный зад к столбу
Тюрьмы правильны и спокойны.
Шляпки дамские с цветами в кружевном дымку.

Взоры со струпьями, взоры безнадежные
Умоляют камни, умоляют палача...
Сутолка, трамваи, автомобили
Не дают заглянуть в плачущие глаза

Проходят, проходят серослучайные
Не меняя никогда картонный взор.
И сказало грозное и сказало тайное:
"Чей-то час приблизился и позор"

Красота, красота в вечном трепетании,
Творится любовию и творит из мечты.
Передает в каждом дыхании
Образ поруганной высоты.

Так встречайте каждого поэта глумлением!
Ударьте его бичом!
Чтобы он принял песнь свою, как жертвоприношение,
В царстве вашей власти шел с окровавленным лицом!

Чтобы в час, когда перед лающей улицей
Со щеки его заструилась кровь,
   Он понял, что в мир мясников и автоматов
   Он пришел исповедовать - любовь!

   Чтоб любовь свою, любовь вечную
   Продавал, как блудница, под насмешки и плевки, -
А кругом бы хохотали, хохотали в упоении
Облеченные правом убийства добряки!

   Чтоб когда, все свершив, уже изнемогая,
   Он падал всем на смех на каменья вполпьяна, -
В глазах, под шляпой модной смеющихся не моргая,
   Отразилась все та же картонная пустота!

В пирном сводчатом зале, 
в креслах резьбы искусной 
сидит фон Фогельвейде: 
певец, поистине избранный. 
В руках золотая арфа, 
на ней зелёные птички, 
на платье его тёмносинем 
золоченые пчелки. 
И, цвет христианских держав, 
кругом благородные рыцари, 
и подобно весенне-белым 
цветам красоты нежнейшей, 
замирая, внимают дамы, 
сжав лилейно-тонкие руки. 
Он проводит по чутким струнам: 
понеслись белые кони. 
Он проводит по светлым струнам: 
расцвели красные розы. 
Он проводит по робким струнам: 
улыбнулись южные жёны. 
Ручейки в горах зажурчали, 
рога в лесах затрубили, 
на яблоне разветвлённой 
качаются птички. 
Он запел, -- и средь ночи синей 
родилось весеннее утро. 
И в ключе, в замковом колодце, 
воды струя замолчала; 
и в волненьи черезвычайном 
побледнели, как месяц, дамы, 
на мечи склонились бароны... 
И в высокие окна смотрят, 
лучами тонкими, звезды. 
......................... 
Так, в прославленном городе Вартбурге, 
славнейший певец Саксонии -- 
поет, радость дам и рыцарей, 
Вальтер фон Фогельвейде. 

С ледяных сосулек искорки,
И снежинок пыль...
А шарманочка играет
Веселенькую кадриль.
     Ах, ее ободочки
     Обтерлись немножко!
Соберемся все под елочкой:
Краток ночи срок;
Коломбина, Арлекин и обезьянка
Прыгают через шнурок.
Высоко блестят звезды
Золотой бумаги
И дерутся два паяца,
Скрестив шпаги.
     Арлекин поет песенку:
- Далеко, далеко за морем
Круглым и голубым
Рдеют апельсины
Под месяцем золотым.
     Грецкие орехи
     Серебряные висят;
     Совушки фонарики
     На ветвях сидят.
И танцует кадриль котенок
В дырявом чулке,
А пушистая обезьянка
Качается в гамаке.
     И глядят синие звезды
     На счастливые мандарины
     И смеются блесткам золотым
     Под бряцанье мандолины.

Прядки на березе разовьются, вьются, 
сочной свежестью смеются. 
Прядки освещенные монетками трепещут; 
а в тени шевелятся темные созданья: 
это тени чертят на листве узоры. 
Притаятся, выглянут лица их, 
спрячутся как в норы. 

Размахнулся нос у важной дамы; 
превратилась в лошадь боевую 
темногриво-зеленую... 
И сейчас же стала пьяной харей. 
Расширялась, расширялась, 
и венком образовалась; 
и в листочки потекли 
неба светлые озера, 
неба светлые кружки: 
озеро в венке качается... 
Эта скука никогда, 
как и ветер, не кончается. 
Вьются, льются, 
льются, нагибаются, 
разовьются, небом наливаются. 

В летней тающей тени 
я слежу виденья, 
их зеленые кивки, 
маски и движенья, 
лёжа в счастьи солнечной поры. 

(Из книги "Шарманка", 1909) 

       Дождики, дождики,
   Прошумят, прошумят.
Дождики - дождики, ветер - ветер
   Заговорят, заговорят, заговорят -
       Журчат.

Пригласили! Наконец-то пригласили.
Липы зонтами, - дачка...
Оправляла ситцевую юбочку.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Уже белые платьица мелькали,
Уж косые лучи хотели счастья.
Аристончик играл для танцев.
            Между лип,
Словно крашеный, лужок был зеленый!
Пригласили: можно веселиться.
Танцовать она не умела
И боялась быть смешной, - оступиться.
Можно присесть бы с краешка, -
Где сидели добрые старушки.
Ведь и это было бы веселье:
Просмотреть бы целый вечер, - чудный вечер
На таких веселых подруг!
"Сонечка!" Так просто друг друга "Маша!" "Оля!".
Меж собой о чем-то зашептались-
И все вместе убежали куда-то!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Не сумела просто веселиться:
Слишком долго была одна.
Стало больно, больно некстати...
Милые платьица, недоступные.,.
Пришлось отвернуться и заплакать.
А старушки оказались недобрые:
И неловко, - пришлось совсем уйти.

         Звездочка
              Высока.
Она блестит, она глядит, она манит,
         Над грозным лесом
         Она взошла.
Черный грозный лес,
              Лес стоит.
Говорит: - в мой темный знак,
Мой темный знак не вступай!
От меня возврата нет -
              Знай!
         За звездой гнался чудак
              Гнался...
         Где нагнать ее
              Не отгадал...
                   Не нагнал -
                   И счастлив был, -
                   За нее,
              За нее пропал!

Венок весенних роз 
Лежит на розовом озере. 
Венок прозрачных гор 
За озером. 

Шлейфом задели фиалки 
Белоснежность жемчужная 
Лилового бархата на лугу 
Зелени майской. 

О мой достославный рыцарь! 
Надеюсь, победой иль кровью 
Почтите имя дамы! 
С коня вороного спрыгнул, 
Склонился, пока повяжет 
Нежный узор "Эдита" 
Бисером или шелком. 
Следы пыльной подошвы 
На конце покрывала. 
Колючей шпорой ей 
Разорвало платье. 

Господин супруг Ваш едет, 
Я вижу реют перья под шлемом 
И лают псы на сворах. 
Прощайте дама! 

В час турнира сверкают ложи. 
Лес копий истомленный, 
Точно лес мачт победных. 
Штандарты пляшут в лазури 
Пестрой улыбкой. 

Все глаза устремились вперед 
Чья-то рука в волнении 
Машет платочком. 

Помчались единороги в попонах большеглазых, 
Опущены забрала, лязгнули копья с визгом, 
С арены пылью красной закрылись ложи.

В небе колючие звезды, 
в скале огонек часовни. 
Молится Вольфрам 
у гроба Елизаветы: 

"Благоуханная, 
ты у престола Марии -- Иисуса, 
ты умоли за них Матерь Святую, 
Елизавета!" 

Пляшут осенние листья, 
при звездах корчатся тени. 
Как пропал рыцарь Генрих, 
расходилися темные силы, 
души Сарацинов неверных: 
скалы грызут зубами, 
скрежещут и воют. 

"Ангелом белым Пречистая Лилия, 
ты, безгрешная Жертва Вечерняя, 
Роза Эдемская, 
Елизавета!" 

Корчатся тени, 
некрещеные души, 
клубами свиваются, взвыв. 

"Смилуйся, смилуйся, Матерь Пречистая, 
"Божия Матерь. 
"Молит за нас тебя ангел твой белый, 
"наша заступница 
"Елизавета! 
"Сгинь, власть темная 
"от гроба непорочного. 
"Свечи четыре -- 
"Пречистый Крест 
"и лилии -- лилии, 
"молитвы христианские!" 

.................... 

Огоньки в болоте мелькают 
в ядовитой притихшей тине. 
Под часовней карлики злые 
трясут бородами... 
И пляшут колючие звезды, 
дрожит огонек лампадки... 

Невредимы в ночи осенней 
весенние цветочки 
у непорочного гроба. 

(Из книги "Шарманка", 1909)

Глубока, глубока синева.
Лес полон тепла.
И хвоя повисла упоенная
     И чуть звенит
                 от сна.
Глубока глубока хвоя.
     Полна тепла,
     И счастья,
     И упоения,
     И восторга.

Как высоко крестили дальние полосы, вершины -
     Вы царственные.
Расскажи, о чем ты так измаялся
     Вечер, вечер ясный!
Улетели в верх черные вершины -
     Измолились высоты в мечтах,
Изошли небеса, небеса...
     О чем ты, ты изомлел-измаялся
Вечер - вечер ясный?

И лень.

К полдню стала теплень.

На пруду сверкающая шевелится

Шевелень.

Бриллиантовые скачут искры.

Чуть звенится.

Жужжит слепень.

Над водой

Ростинкам лень.

Помолись за меня - ты
Тебе открыто небо.
Ты любил маленьких птичек
И умер замученный людьми.
Помолись обо мне тебе позволено
чтоб-б меня простили.
Ты в своей жизни не виновен в том -
в чем виновна я.
Ты можешь спасти меня.
помолись обо мне
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
     Как рано мне приходится не спать,
     оттого, что я печалюсь.
Также я думаю о тех,
кто на свете в чудаках,
кто за это в обиде у людей,
позасунуты в уголках - озябшие без ласки,
плетут неумелую жизнь, будто бредут
длинной дорогой без тепла.
Загляделись в чужие цветники,
где насажены
розовенькие и лиловенькие цветы
для своих, для домашних.
А все же их хоть дорога ведет -
идут, куда глаза глядят,
я - же и этого не смогла.
Я смертной чертой окружена.
И не знаю, кто меня обвел.
Я только слабею и зябну здесь.
     Как рано мне приходится не спать,
     оттого, что я печалюсь.

Крепите снасти!
   Норд-Вест!
Смельчаком унеслась
   в небо вершина
И стала недоступно
   И строго
         на краю,
От ее присутствия - небо - выше.

Сев на чистый пенек, 
Он на флейте пел. 
От смолы уберечься сумел. 
-- Я принес тебе душу, о, дикий край, 
О, дикий край. 
Еще последний цветочек цвел. 
И сочной была трава, 
А смола натекала на нежный ком земли. 
Вечерело. Лягушки квакали 
Из лужи вблизи. 
Еще весенний цветочек цвел. 
-- Эдуард Иваныч! 
Управляющий не шел. 
Немца искали в усадьбе батраки. 
Лидочка бежала на новый балкон 
И мама звала: "Где ж он?" 
Уж вечереет, надо поспеть 
Овчарню, постройки осмотреть. 
"Да где ж он пропал?!" 
Мамин хвостик стружки зацеплял. 
Лидочка с Машей, столкнувшись в дверях, 
Смеялись над мамой -- страх! 
А в косом луче огневились стружки 
И куст ольхи. 
Вечерело, лягушки квакали 
вдали, вдали. 
-- Эдуард Иваныч! 
Немчура не шел. 
Весенний цветочек цвел. 

(Из сборника "Трое", 1913) 

Но в утро осеннее, час покорно-бледный,
Пусть узнают, жизнь кому,
Как жил на свете рыцарь бедный
И ясным утром отошел ко сну.
Убаюкался в час осенний,
Спит с хорошим, чистым лбом
Немного смешной, теперь стройный -
И не надо жалеть о нем.

Строгая злая Королева распускает вороньи 
волосы и поет: 
Ты мне зеркальце скажи 
Да всю правду доложи 
Кто меня здесь милее

Нора, моя Белоснежка, 
Нора, мой снежный цветик, 
Мой облачный барашек. 
Ох ты, снежная королева, 
Облачное руно, 
Нежное перышко, 
Ты, горный эдельвейс, 
Нора, моя мерцающая волна, 
Нора, мой сладко мерцающий сон! 
...Ах, строгая Королева, не казни меня, 
Не присуждай меня к смерти! 
Мое снежное облако, 
Моя снежная сказка, 
Эдельвейс с горы, 
Много милее тебя!

Он доверчив, -
   Не буди.
Башни его далеко.
   Башни его высоки.
Озера его кротки.
   Лоб его чистый -
На нем весна.
   Сорвалась с ветви птичка -
И пусть несется,
   Моли, моли, -
Вознеслась и - лети!
Были высоки и упали уступчиво
            Башни!
И не жаль печали, - покорна небесная.
   Приласкай, приласкай покорную
Овечку печали - ивушку,
   Маленькую зарю над черноводьем.
Ты тянешь его прямую любовь,
   Его простодушную любовь, как ниточку,
А что уходит в глубину?
            Верность
И его башни уходят в глубину озер.
   Не так ли? Полюби же его.

 (Вступление) 

Было утро, из-за каменных стен 
гаммы каплями падали в дождливый туман. 
Тяжелые, петербургские, темнели растения 
с улицы за пыльным стеклом. 
Думай о звездах, думай! 
И не бойся безумья лучистых ламп, 
мечтай о лихорадке глаз и мозга, 
о нервных пальцах музыканта перед концертом; 
верь в одинокие окошки, 
освещенные над городом ночью, 
в их призванье... 
В бденья, встревоженные электрической искрой! 
Думай о возможности близкой явленья, 
о лихорадке сцены. 
...... 
Зажигаться стали фонари, 
освещаться столовые в квартирах... 
Я шептал человеку в длинных космах; 
он прижался к окну, замирая, 
и услышал вдруг голос своих детских обещаний 
и лихорадок начатых когда-то ночью. 
И когда домой он возвращался бледный, 
пробродив свой день, полуумный, 
уж по городу трепетно театрами пахло -- 
торопились кареты с фонарями; 
и во всех домах многоэтажных, 
на горящих квадратах окон, 
шли вечерние представленья: 
корчились дьявольские листья, 
кивали фантастические пальмы, 
таинственные карикатуры -- 
волновались китайские тени. 

Поклянитесь однажды, здесь мечтатели,
глядя на взлет,
глядя на взлет высоких елей,
на полет полет далеких кораблей,
глядя как хотят в небе островерхие,
никому не вверяя гордой чистоты,
поклянитесь мечте и вечной верности
гордое рыцарство безумия,
и быть верными своей юности
и обету высоты.

Полевые мои Полевунчики, 
Что притихли? Или невесело? 
-- Нет, притихли мы весело -- 
Слушаем жаворонка. 

Полевые Полевунчики, 
Скоро ли хлебам колоситься? 
-- Рано захотела -- еще не невестились. 

Полевые Полевунчики, 
что вы пальцами мой след трогаете? 
-- Мы следки твои бережем, бережем, 
а затем, что знаем мы заветное, 
знаем, когда ржи колоситься. 

Полевые Полевунчики, 
Что вы стали голубчиками? 
-- Мы не сами стали голубчиками, 
а знать тебе скоро матерью быть -- 
То-то тебе свет приголубился. 

Пролегала дорога в стороне,
Не было в ней пути.
     Нет!
А была она за то очень красива!
     Да, именно за то...
Приласкалась к земле эта дорога,
Так прильнула, что душу взяла.
     Полюбили мы эту дорогу
     На ней поросла трава.
Доля, доля, доляночка!
Доля ты тихая, тихая моя.
Что мне в тебе, что тебе во мне?
     А ты меня замучила!

В черноте горячей листвы 
бумажные шкалики. 
В шарманке вертятся, гудят, 
ревут валики. 
Ярким огнем 
горит рампа. 
Над забытым столиком, 
в саду, 
фонарь или лампа. 
Pierette шевелит 
свой веер черный. 
Конфетти шуршит 
в аллейке сорной. 

-- Ах, маэстро паяц, 
Вы безумны -- фатально. 
Отчего на меня, 
на -- меня? 
Вы смотрите идеально?.. 
Отчего Вы теперь опять 
покраснели, 
что-то хотели сказать, 
и не сумели? 
Или Вам за меня, 
за -- меня? -- Обидно? 
Или, просто, Вам, 
со мною стыдно? 

Но глядит он мимо нее: 
он влюблен в фонарик... 
в куст бузины, 
горящий шарик. 
Слышит -- кто-то бежит, 
слышит -- топот ножек: 
марьонетки пляшут в жару 
танец сороконожек. 
С фонарем венчается там 
черная ночь лета. 
Взвилась, свистя и сопя, 
красная ракета. 

-- Ах, фонарик оранжевый, -- приди! -- 
Плачет глупый Пьерро. 
В разноцветных зайчиках горит 
его лицо. 

(Из книги "Шарманка", 1909) 

Подана осторожно карета, 
простучит под окном, по камням. 
Выйдет сумрачно -- пышно одета, 
только шлейфом скользнет по коврам. 

И останутся серые свечи, 
перед зеркалом ежить лучи. 
Будет все, как для праздничной встречи, 
непохоже на прежние дни. 

Будут в зеркале двери и двери 
отражать пустых комнат черед. 
Подойдет кто-то белый, белый, 
в отраженья свечой взойдет. 

Кто-то там до зари окропленной 
будет в темном углу поджидать, 
и с улыбкой бледно-принужденной 
в полусумраке утра встречать. 

И весь день не взлетит занавеска 
меж колоннами, в крайнем окне; 
только вечером пасмурным блеском 
загорится свеча в глубине. 

(Из книги "Шарманка", 1909) 

Стихли над весенним солнцем доски, 
движение красным воскликом мчалось. 
Бирко -- Север стал кирпичный, -- берег не наш! 
Ты еще надеешься исправиться, заплетаешь косу, 
а во мне солнечная буря! 
Трамвай, самовар, семафор 
Норд-Вест во мне! 
Веселая буря, не победишь, 
не победишь меня!.. 
Под трапом дрожат мостки. 
В Курляндии пивной завод, 
И девушки с черными косами.

Струнной арфой
- Качались сосны,
          где свалился полисадник.
у забытых берегов
          и светлого столика
рай неизвестный,
          кем-то одушевленный.
У сосновых стволов
          тропинка вела,
населенная тайной,
          к ласковой скамеечке,
виденной кем-то во сне.
          Пусть к ней придет
вдумчивый, сосредоточенный,
          кто умеет любить, не зная кого,
ждать, - не зная чего,
          а заснет, душа его улетает
к светлым источникам
          и в серебряной ряби
веселится она.

              Ты веришь в меня?
              - Я верю в тебя. -
              А если они все будут против меня?
              Ну да, какой же ты, я верю в тебя.
              Если все мои поступки будут
              позорно против меня?
              Я же верю в тебя!

     В небо улетает, улетает ласточка - кружится от
счастья. На дюне пасмурно, серо и тихо.
     Куличок льнет к песку.

Это ли? Нет ли?
   Хвои шуят, - шуят
Анна - Мария, Лиза, - нет?
   Это ли? - Озеро ли?

Лулла, лолла, лалла-лу,
   Лиза, лолла, лулла-ли.
   Хвои шуят, шуят,
ти-и-и,ти-и-у-у.

   Лес ли, - озеро ли?
Это ли?

   Эх, Анна, Мария, Лиза,
Хей-тара!
   Тере-дере-дере.. .Ху!
Холе-кулэ-нэээ.

   Озеро ли?-Лес ли?
Тио-и
   ви-и... у.

Посвящается несравненному сыну 
его родины -- Паси Яскеляйнен 

Над нами, фрачными, корсетными, крахмальными, 
ты запел песню родины. 
Ты из нас, фрачных, корсетных, 
выманил воздух морозной родины. 
Вот из голой шейки девушки 
вышло озеро, задутое инеем. 
Вот из красного уха мужчины 
вышло облако и часть леса, 
а женщина выпустила из головы сосны, 
а я дорогу и парня в валенках. 
И пришёл мох с болота и мороз. 
Полетели по снегу дровни -- Эх-на! 
Полетели целиной -- Эх-на! 
Через ухабы поскакали -- Эх-на! 

На мотив "Alae'itke atini"! 
"Не плачь, мать родная" 

Ты не плачь, не жалей меня, мама, 
Ты не порть своих глазочек. 
Далеко раскинулась дорога по бездорожью. 
Не ломай руки! 
Ты не порть старые глазки! 
У тебя сын не пропадет, 
у тебя сын из можжевельника, 
у тебя сын -- молодой булыжник, 
у тебя сын -- молодая веточка, 
а веточка молодая, пушистая 
гнется и не ломится. 

Ты не ломай руки, мама. 
а бери ведро. 
Я всегда за тебя носил воду. 
Ты не плачь, мама, 
А возьми топор. 

Я тебе топил тепло печку, 
а у тебя для моего топорища руки малы. 
Эх-на! Родная земля поет, 

Вот поет дорога. 
Дорога моя -- вот. 
Вот и сам я! 
А я вожжи взял, 
эх, родина! 
А я ружье взял. 
Вот -- и мать. 
Не тужи, не тужи, родная, 
задул большой ветер -- 
не тужи, не плачь, мама. 
Камень при дороге стал, 
сосна шумит. 
Ветер дальше, дальше погнал окрест. 
Не плачь, мама. 
Родина, родина -- земля, 
одна ты -- мать. 
За тебя я ушел. 
Не тужи, не тужи, родная, 
не плачь, мама. 

Ах, деньки деньки маются! 
Кто, их по ветру раскидал? 
-- Полоумный! 
Да никто, никто умный 
мои денечки не подобрал. 
И не подберет, 
и не принесет 
к моей маме. 
Мама, мама, мамочка -- Не сердись -- 
я на днях денечки-то подберу 
я на море светлое за ними побегу. 
Я веселый! 
Я их маме обещал моей суровой 
Моя мама строгая; -- точь-в-точь 
я, как день -- она как ночь! 
........................................ 
-- Подойди, подойди близенечко, 
мой сынок, 
проваландался маленько-маленечко 
мой денек, мой денек. 
Подошел, приласкался нежненечко 
на часок, на часок. 
У меня сердечко екнуло, 
мой сынок, мой сынок. 
У меня из рук плетка выпала 
он смеется -- дружок: 
проленился я маленько. Да, маленько-маленечко 
мой денек.

Прости, что я пою о тебе береговая сторона
   Ты такая гордая.
Прости что страдаю за тебя -
   Когда люди, не замечающие твоей красоты,
Надругаются над тобою и рубят твой лес.
   Ты такая далекая
И недоступная.
   Твоя душа исчезает как блеск -
Твоего залива
   Когда видишь его близко у своих ног.
Прости, что я пришел и нарушил -
   Чистоту, твоего одиночества
Ты царственная.

Всего стихотворений: 39