Алексей Михайлович Жемчужников (1820-1908)

• Биография Алексея Жемчужникова
• Стихотворения Алексея Жемчужникова по темам

Все стихотворения Алексея Жемчужникова на одной странице

- Оглавление -

Былые радости! Как ныне 
Я вас, далеких, назову? 
Напев родимый на чужбине; 
В лесу чуть слышное: ау! 
Приток в окно струи воздушной; 
Веселый возглас в тишине; 
Во тьме и грустно и радушно 
Огни, мигающие мне... 

Посмотришь, все немцы в лавровых венках, 
Во Франции - мир и порядок; 
А в сердце все будто бы крадется страх, 
И дух современный мне гадок. 

Кулачное право господствует вновь, 
И, словно нет дела на свете, 
Нам жизнь нипочем, и пролитая кровь 
Нам видится в розовом цвете. 

Того и гляди что еще будет взрыв, 
И воины, злы без границы, 
Могильные всюду кресты водрузив, 
Крестами украсят петлицы. 

Боюсь я, что мы, опорожнив свой лоб 
От всех невоенных вопросов, 
Чрез год не поймем, что за зверь - филантроп, 
И спросим: что значит - философ? 

Тем больше, что в наши мудреные дни 
Забрали весь ум дипломаты, 
И нужны для мира - с пером лишь они, 
Да с новым оружьем солдаты. 

Два дела в ходу: отрывать у людей 
От туловищ руки и ноги 
Да, будто во имя высоких идей, 
Свершать без зазора подлоги. 

Когда же подносят с любезностью в дар 
Свободу, реформы, науку,- 
Я, словно как в цирке, все жду, что фигляр 
Пред публикой выкинет штуку. 

Все речи болезненно режут мой слух, 
Все мысли темны иль нечисты... 
На мирную пальму, на доблестный дух 
Мне кажут вотще оптимисты. 

Вид символа мира им сладок и мил, 
По мне - это чуть ли не розга; 
Где крепость им чудится нравственных сил, 
Там мне - размягчение мозга... 

Под горой, дождем размытой, 
У оврага без моста 
Приютилась под ракитой 
Позабытая верста. 

Наклонившись набок низко, 
Тусклой цифрою глядит; 
Но далеко или близко - 
Никому не говорит. 

Без нужды старушка мерит 
Прежний путь, знакомый, свой; 
Хоть и видит, а не верит, 
Что проложен путь иной...

Приветствую тебя, веселая весна!
Блестя, звуча, благоухая,
И силы жизненной, и радости полна,—
Как ты красива, молодая!

Лицом к лицу с тобой один бродя в лесу
И весь твоим подвластен чарам,
Советы я себе разумные несу,
Как подобает людям старым.

Я говорю себе: «Смотри почаще вниз;
Везде цветок увидишь нежный;
Душистых ландышей здесь массы; берегись,
Чтоб их не смять ногой небрежной.

Старайся уловить и света, и теней
Игру в причудливых узорах,
И кашель сдерживай, чтоб слышались ясней
Напевы птиц и листьев шорох».

Опять погода стужей дышит, 
Зато на окнах, сквозь лучи, 
Мороз опять узоры пишет 
Своей серебряной парчи. 

Хотя природою отсрочен, 
Казалось, близкий ледоход - 
Но нет причин пенять мне очень 
На мерзлый снег, на прочный лед. 

Меня приятно греют печи; 
И хоть старик, но не больной, 
Без нетерпенья жду я встречи 
С еще далекою весной. 

На солнце в комнатах не чахнут 
Азалий нежные цветы, 
И гиацинты сильно пахнут, 
Как словно кудри завиты. 

Когда бы сердце не щемило 
От этих ужасов войны, 
Как бытие мне было б мило 
Без всяких прелестей весны. 

О, бытие!.. Мне в нем отрада, 
И сознаю я, и дивлюсь, 
Как человеку мало надо, 
Покуда чуток жизни вкyc. 

Жаль, что дни проходят скоро! 
К возвращенью время близко. 
Снова, небо скрыв от взора, 
Тучи там повиснут низко. 
       
Ночью, в дождь, слезами словно 
Обольются там окошки; 
А на улице безмолвной, 
Дребезжа, проедут дрожки; 
       
Да очнувшись: вора нет ли,- 
Стукнет палкой дворник сонный; 
Да визжать на ржавой петле 
Будет крендель золоченый... 

Восторгом святым пламенея, 
На все, что свершается в мире, 
Порой я взираю яснее, 
Я мыслю свободней и шире. 

Я брат на земле всем живущим 
И в жизнь отошедшим иную; 
И, полон мгновеньем бегущим, 
Присутствие вечности чую. 

Надзвездные слышны мне хоры, 
И стону людскому я внемлю,- 
И к небу возносятся взоры, 
И падают слезы на землю.

Гляжу ль на детей и грущу 
Среди опустелого дома - 
Все той же любви я ищу, 
Что в горе так сердцу знакома... 

К тебе, друг усопший, к тебе 
Взываю в безумной надежде, 
Что так же ты нашей судьбе 
Родна и причастна, как прежде. 

Все мнится - я долгой тоской, 
Так больно гнетущей мне душу, 
Смущу твой холодный покой, 
Твое безучастье нарушу; 

Все жду, что в таинственном сне 
Мне явишься ты, как живая, 
И скажешь с участьем ко мне: 
"Поплакать с тобою пришла я"... 

Едет навстречу мне бором дремучим, 
В длинную гору, над самым оврагом, 
Все по пескам, по глубоким, сыпучим,- 
Едет карета дорожная шагом. 

Лес и дорога совсем потемнели; 
В воздухе смолкли вечерние звуки; 
Мрачно стоят неподвижные ели, 
Вдаль протянув свои ветви, как руки. 

Лошади медленней тянут карету, 
И ямщики погонять уж устали; 
Слышу я - молятся: "Дай-то бог к свету 
Выбраться в поле!.." Вдруг лошади стали. 

Врезались разом колеса глубоко; 
Крик не поможет: не сдвинешь, хоть тресни! 
Все приутихло... и вот, недалеко 
Птички послышалась звонкая песня... 

Кто же в карете? Супруг ли сановный 
Рядом с своей пожилою супругой,- 
Спят, убаюканы качкою ровной 
Гибких рессор и подушки упругой? 

Или сидит в ней чета молодая, 
Полная жизни, любви и надежды? 
Перед природою, сладко мечтая, 
Оба открыли и сердце, и вежды. 

Пение птички им слушать отрадно,- 
Голос любви они внятно в нем слышат; 
Звезды, деревья и воздух прохладный 
Тихой и чистой поэзией дышат... 

Стали меж тем ямщики собираться. 
Скучно им ехать песчаной дорогой, 
Да ночевать не в лесу же остаться... 
"С богом! дружнее вытягивай! трогай!.." 

Тебе, познавшему отраду тайных слез 
И посещенному глубокой, скорбной думой, 
Я с возрождением приветствие принес: 
Воскресни к жизни,- плачь и думай! 
       
Не говори: "Мне дней самозабвенья жаль; 
Забав беспечных рой меня покинул рано..." 
Полюбишь ты свою разумную печаль, - 
Возненавидишь блеск обмана. 
       
Живи! Теперь ты жить достоин! Светских нег 
Пришла пора стряхнуть мертвящие оковы. 
К тебе весна идет; холодный тает снег, - 
Под ним цветы расцвесть готовы. 

В лучшем из миров 
Все ко благу шествует; 
Лишь от разных слов 
Человек в нем бедствует. 

Назовешь их тьму; 
Но, иных не трогая, 
Например возьму: 
Убежденье строгое. 

Или вот еще: 
Цель избрав полезную, 
То я горячо 
Людям соболезную; 

То я, как дитя, 
За свободой бегаю, 
Шалость эту чтя 
Альфой и омегою. 

Всем своя судьба. 
С неизбежной долею 
Всякая борьба - 
Пустяки, не более. 

Ты смекай умом, 
Но имей смирение; 
Правила ж притом 
Нет без исключения. 

Речь разумных лиц 
Властью не карается, 
Как и певчих птиц 
Пенье не стесняется. 

Люди разве все 
Мрут от истощения? 
Даже и о псе 
Видим попечения. 

Кабы всем покой, 
И притом почтительно 
Жить бы под рукой 
Благопопечительной, 

Да слова забыть, 
От которых бедствия... 
Ах, могли бы быть 
Чудные последствия! 

Опыт учит ждать. 
Те безумны нации, 
Что спешат сорвать 
Плод цивилизации. 

Впереди - века. 
Им-то что ж останется? 
Пусть висит пока, 
Зреет да румянится. 

Время подойдет - 
Сам собою свалится; 
И кто съест тот плод - 
Век свой не нахвалится... 

Ныне же - доколь 
Это все устроится - 
Были бы хлеб-соль 
Да святая троица. 

Если б ты видеть могла мое горе - 
Как ты жалела б меня! 
Праздник встречать мне приходится вскоре 
Нашего лучшего дня... 

Словно мне вести грозят роковые, 
Словно я чую беду... 
Милая, как же наш праздник впервые 
Я без тебя проведу? 

В день незабвенный союза с тобою - 
Счастья погибшего день - 
Буду вотще моей скорбной мольбою 
Звать твою грустную тень. 

Пусто мне будет. В безмолвьи глубоком 
Глухо замрет мой призыв... 
Ты не потужишь о мне, одиноком, 
Нашу любовь позабыв. 

Я же, томим безутешной кручиной, 
Помню, чем праздник наш был... 
Жизни с тобой я черты ни единой, 
Друг мой, еще не забыл.

Одна статья теперь поэтов сосчитала 
Живых известных - пять. Меня в числе их нет. 
Не потому ль, что счет ошибочен? Пять - мало. 
Зачем я не шестой, седьмой, восьмой поэт? 
На это звание прошу мне выдать нумер. 
Меня молчанием нельзя же обойти. 
Мне место надо дать среди живых пяти,- 
Ведь я еще пока не умер. 
"Тот за шлагбаумом,- цитирую статью,- 
Кого именовать не вспомнили с пятью". 
Но я "известным" быть себя считаю вправе, 
Доверчиво пойду к опущенной заставе; 
И при писательской почетной братье всей, 
Пред теми, от кого действительно зависит, 
Впустить иль нет, скажу: "Подвысь; я - Алексей 
Жемчужников". И страж подвысит. 

Забудь их шумное волненье, 
Прости им юный пыл души - 
И словом строгим осужденья 
Их от себя не отврати. 
Они к тебе простерли руки, 
Мольба их общая свята: 
Для всех в святилища науки 
Открой широкие врата. 
Не отымай у них надежды, 
Еще вся жизнь их - впереди; 
От палача и от невежды 
Их юный возраст огради. 
И новый лист вплетешь отныне 
Ты в лавры царского венца,- 
И, может, вспомнится при сыне 
Великодушие отца. 

Как разлитые чернила, 
Наша ночь была черна; 
Вдруг над лесом очень мило 
Вышла на небо луна; 

Поплелася еле-еле, 
Но, споткнувшись на пути, 
С той поры она доселе 
Собирается взойти. 

И взойдет ли - мы не знаем. 
Время будто замерло, 
Распахнув над сонным краем 
Неподвижное крыло... 

Сонмы сил живых и крепких! 
Победите эту блажь; 
От верхушек леса цепких 
Оторвите месяц наш! 

Помогите! С места троньте! 
Стал противен он для глаз, 
Пригвожден на горизонте 
Как аляповатый таз! 

Все он тот же; ночь все та же; 
Да и мы, для красоты, 
В этом глупом пейзаже 
В тех же позах заперты.

Как будто все всем надоело. 
Застыли чувства; ум зачах; 
Ни в чем, нигде - живого дела, 
И лишь по горло все в делах. 

Средь современности бесцветной 
Вступили в связь добро и зло; 
И равнодушье незаметно, 
Как ночь, нас всех заволокло. 

Нам жизнь не скорбь и не утеха; 
В нее наш век лишь скуку внес; 
Нет в этой пошлой шутке - смеха; 
Нет в этой жесткой драме - слез. 

Порой, как сил подземных взрывы, 
Нас весть беды всколышет вдруг,- 
И быт беспечный и ленивый 
Охватят ужас и испуг. 

Иль вдруг родится мысль больная, 
Что людям надобна война,- 
И рвемся мы к войне, не зная 
Ни почему, ни с кем она. 

Но чуть лишь мы, затишью веря, 
От передряги отдохнем, 
Как страх и злая похоть зверя 
Уж в нас сменились прежним сном. 

И вновь, унылой мглой одеты, 
Дни скучной тянутся чредой, 
Как похоронные кареты 
За гробом улицей пустой. 

Свершилось чудо!.. Червь презренный, 
Который прежде, под землей, 
Плодясь в стыде и потаенно, 
Не выползал на свет дневной; 
Который знал в былые годы, 
Что мог он только воровски 
Губить богатой жизни всходы, 
В тиши подтачивать ростки,- 
Преобразясь, восстал из праха! 
Ничтожный гад стал крупный зверь; 
И, прежнего не зная страха, 
Подчас пугает сам теперь. 
Заговорив людскою речью, 
Как звери сказочных времен, 
Как бы природу человечью 
Порой выказывает он. 
Знать, с классицизмом воротился 
Мифологический к нам век: 
Ни жеребец, ни человек - 
Кентавр в России народился. 
Носясь то вдоль, то поперек 
По нашим нивам, весям, градам; 
Кидая грязью с резвых ног, 
Взметая пыль, лягая задом,- 
Когда он, бешеный, бежит, 
То с конским ржанием, то с криком, 
И топчет все в порыве диком,- 
Сама земля под ним дрожит!.. 
И утомясь, но все же гордый, 
Что совершил безумный бег, 
С своей полуживотной морды 
Он пеной фыркает на всех... 
И все сторонятся, робея, 
Чтоб он не мог кого-нибудь - 
Приняв, конечно, за плебея - 
Иль оплевать, или лягнуть. 
В ляганье вся задача скрыта; 
Вся сила - в мускулах ноги... 
Какая ж мысль, давя мозги, 
Приводит в действие копыта? 
Судя по всем чертам лица, 
Нет мысли! Кроме разве задней... 
Зато природа жеребца 
В нем совершенней и приглядней... 
Что за хребет! и что за рост! 
Налюбоваться мы не можем! 
Как гордо он вздымает хвост, 
Своею мыслию тревожим... 

Иных мыслителей в Москве 
Теперь, по-видимому, бесит, 
Что, стать пытаясь во главе, 
Кентавр меж нами куролесит. 
Им злой почудился в нем дух; 
Глядят вперед они тревожно... 
С их стороны такой испуг 
Мне непонятен. Невозможно 
Играть бесплоднее в слова 
Иль заблуждаться простодушней... 
Ведь ты ж сама была, Москва, 
Его заводскою конюшней!.. 

Когда вступаешь в те года, 
К которым близок год последний, 
И уж исчезли без следа 
Все пылкой молодости бредни; 

И не дают уже отрад 
Красноречивые обманы,- 
А между тем болят, болят 
В еще живучем сердце раны; 

Когда погасли все лучи 
Надежд заветных и, печален, 
Ты бродишь будто бы в ночи 
Меж дорогих тебе развалин,- 

О, как стихает гнет тоски 
Среди измен, среди крушенья, 
При виде - козням вопреки - 
Добру упорного служенья! 

Двадцатилетнему труду 
Развитья родины и знанья 
Я в сердце горестном найду 
Привет и светлые желанья. 

Законность, правосудье, честь 
И вольности святое пламя... 
Ведь кто несет такое знамя, 
Тот обречен и крест свой несть.

Когда душа, расправив крылья, 
Дерзает выспренний полет, 
И я взнесусь не без усилья 
Во область чистую высот,- 
Как мяч, взлетевший ввысь невольно, 
К земле я падаю, спеша; 
И снова в узах жизни дольной 
Задремлет грешная душа. 

Когда очнусь душою праздной 
И станет страшно за себя,- 
Бегу я прочь с дороги грязной, 
И негодуя, и скорбя... 
Болящим сердцем я тоскую 
И узы спутанные рву; 
И с неба музу мне родную 
В молитве пламенной зову... 

Когда ж на зов она слетает, 
Как летний сумрак хороша, 
И искаженная душа 
Свой первообраз в ней узнает,- 
Как больно, следуя за ней, 
В ту область, где светлей и чище, 
Переносить свое кладбище 
Погибших звуков и теней!.. 

Когда, еще живя средь новых поколений, 
Я поздней старости заслышу тяжкий ход, 
И буря пылких чувств, восторженных стремлений 
И смелых помыслов в душе моей заснет,- 
Тогда с людьми прощусь и, поселясь в деревне, 
Средь быта мирного, природы чтитель древний, 
Я песни в честь ее прощальные сложу 
И сельской тишины красу изображу. 
Пойду ль бродить в полях, я опишу подробно 
Мой путь среди цветов, растущих вдоль межи, 
И воздух утренний, и шорох спелой ржи, 
Своим движением морским волнам подобной. 
Под вечер сяду ли к любимому окну,- 
Я расскажу, как день на небе догорает, 
Как ласточка, звеня, в лучах его играет, 
А резвый воробей уже готов ко сну 
И, смолкнув, прячется под общую нам крышу; 
Скажу, что на заре вдали я песню слышу... 
На все откликнется мой дружелюбный стих; 
Но, боже, до конца оставь мне слух и зренье, 
Как утешение последних дней моих 
И уж единственный источник вдохновенья!..

Ты прав. Я вижу сам: нет силы произвола 
В моей душе, как в оны дни; 
Но не кори ее; ты с арфою Эола 
Ее, безвинную, сравни! 

Как жертва непогод, лишь струны ветер тронет, 
Не может не звучать она,- 
Так чуткая душа под бурей жизни стонет 
И плач окончить не вольна. 

С тех пор как друга нет, душа напрасно просит 
Отрад, надежд и светлых грез,- 
Далеко от меня их тот же вихрь уносит, 
Который жизнь ее унес. 

Так пусть душа звучит; пусть песня скорби льется 
И поминается мой друг, 
Пока последняя струна не оборвется, 
Издав тоски последний звук! 

Нет мне сегодня приюта милее, 
Как этих лип благовонных приют! 
Всею нарядной семьею в аллее 
Липы цветут. 

Пчелы слетелись; их рой благодарный 
В улья богатую дань унесет. 
Будет и нам ароматный, янтарный, 
Липовый мед. 

Следуя людям старинного веку, 
В предохраненье зимою от бед 
Можно бы в сельскую всыпать аптеку 
Липовый цвет. 

Добрые липы, конечно, полезны; 
Я же в них больше ценю красоту, 
И особливо мне летом любезны 
Липы в цвету. 

Ежели скоро умру я, неужто 
Летом друзья обо мне не вздохнут: 
"Жалко, что нет его здесь, потому что 
Липы цветут!" 

"Свободе слова, статься может, 
Грозит нежданная беда"... 
Что ж в этом слухе их тревожит? 
Что ропщут эти господа? 
Корят стеснительные меры? 
Дрожат за русскую печать? 
Движенье умственное вспять 
Страшит их, что ли?.. Лицемеры!.. 
Великодушный их порыв 
Есть ложь! Они, одной рукою 
Успешно жертву придушив, 
На помощь к ней зовут другою... 

Храни нас бог от мер крутых, 
От кар сурового закона, 
Чтобы под вечным страхом их 
Народа голос не затих, 
Как было то во время оно; 
Но есть великая препона 
Свободе слова - в нас самих! 
Сперва восстанем силой дружной 
На тех отступников из нас, 
Которым любо или нужно, 
Чтоб русский ум опять угас. 
Начнем борьбу с преступным делом 
И не дозволим впредь никак, 
Чтобы свободной мысли враг, 
С осанкой важной, с нравом смелым, 
Со свитой сыщиков-писак 
И сочиняющих лакеев, 
Как власть имеющий,- возник 
Из нас газетный Аракчеев, 
Литературный временщик... 

Тому едва ли больше году 
(Ведь бесцензурная печать 
Уже нам мыслить и писать 
Дала, так думалось, свободу!), 
Когда б я, дерзкий, захотел 
Представить очерк даже слабый 
Народных язв и темных дел 
На суд сограждан,- о, тогда бы 
Какой я силой мог унять 
И клевету, и обвиненья? 
Чем опровергнуть подозренья? 
Какие меры мог принять, 
Чтобы писака современный 
В какой-нибудь статье презренной, 
Меня "изменником" назвав, 
Значенье правды не ослабил; 
Чтоб он моих священных прав 
Быть "русским" ловко не ограбил; 
Чтоб уськнуть он не смел толпу, 
Иль крикнуть голосом победным 
С сияньем доблести на лбу, 
При сочетаньи с блеском медным; 
Чтоб у него отнять предлог 
Для намекающей морали; 
Чтобы того, что уж жевали, 
Он пережевывать не мог; 
Чтоб он газетной этой жвачки 
Не изблевал передо мной 
Ни из-за денежной подачки, 
Ни хоть "из чести лишь одной"; 
Чтоб он, как шарят по карманам, 
Не вздумал лазить в душу мне 
И, побывав на самом дне, 
Представить опись всем изъянам; 
Чтоб даже бы не рылся там 
Для похвалы, что все, мол, чисто, 
Но в ней потом оставил сам 
Следы и запах публициста?.. 

Теперь как будто для ума 
Есть больше воли и простора,- 
Хоть наша речь еще не скоро 
Освободится от клейма 
Литературного террора... 
Несли мы рабски этот гнет; 
Привыкли к грубым мы ударам. 
Такое время не пройдет 
Для нашей нравственности даром... 
И если мы когда-нибудь 
Поднимем дружно чести знамя 
И вступим все на светлый путь, 
Который был заброшен нами; 
И если ждет нас впереди 
Родного слова возрожденье, 
И станут во главе движенья 
С душой высокою вожди,- 
Все ж не порвать с прошедшим связи! 
Мы не вспомянем никогда 
Ни этой тьмы, ни этой грязи 
Без краски гнева и стыда!.. 

Мы долго лежали повергнуты в прах, 
Не мысля, не видя, не слыша; 
Казалось, мы заживо тлеем в гробах; 
Забита тяжелая крыша... 

Но вспыхнувший светоч вдруг вышел из тьмы, 
Нежданная речь прозвучала,- 
И все, встрепенувшись, воспрянули мы, 
Почуяв благое начало. 

В нас сердце забилось, дух жизни воскрес,- 
И гимном хвалы и привета 
Мы встретили дар просиявших небес 
В рождении слова и света!.. 

Орел взмахнет могучими крылами 
И, вольный, отрешившись от земли, 
О немощных, влачащихся в пыли, 
Не думает, паря под небесами... 

Но, от мертвящей лжи освободясь 
И окрыленный мыслью животворной, 
Когда для сферы светлой и просторной 
Ты, возлетев, покинешь мрак и грязь; 

Когда почувствуешь, как после смрадной 
И долго угнетавшей тесноты 
Трепещет грудь от радости, и ты 
Вдыхаешь воздух чистый и прохладный,- 

О, ты начнешь невольно вспоминать 
О доле смертных, темной и ничтожной! 
Взирая сверху, будет невозможно 
Тебе, счастливому, не пожелать, 

Чтоб братьев, пресмыкающихся долу, 
Свет истины скорей освободил!.. 
Когда ж они, без воли и без сил, 
Не будут твоему внимать глаголу,- 

С высот своих ты властно им кричи! 
Окованных невежественным страхом, 
Заставь ты их расстаться с тьмой и с прахом 
И смелому полету научи!.. 

Еду, все еду... Меня укачало... 
Видов обрывки с обеих сторон; 
Мыслей толпа без конца и начала; 
Странные грезы - ни бденье, ни сон... 

Трудно мне вымолвить слово соседу; 
Лень и томленье дорожной тоски... 
Сутки-другие все еду, все еду... 
Грохот вагона, звонки да свистки... 

Мыслей уж нет. Одуренный движеньем, 
Только смотрю да дивлюсь, как летят 
С каждого места и с каждым мгновеньем 
Время - вперед, а пространство - назад. 

Опять пустынно и убого; 
Опять родимые места... 
Большая пыльная дорога 
И полосатая верста! 

И нивы вплоть до небосклона, 
Вокруг селений, где живет 
Все так же, как во время оно, 
Под страхом голода народ; 

И все поющие на воле 
Жильцы лесов родной земли - 
Кукушки, иволги; а в поле - 
Перепела, коростели; 

И трели, что в небесном своде 
На землю жаворонки льют... 
Повсюду гимн звучит природе, 
И лишь ночных своих мелодий 
Ей соловьи уж не поют. 

Я опоздал к поре весенней, 
К мольбам любовным соловья, 
Когда он в хоре песнопений 
Поет звучней и вдохновенней, 
Чем вся пернатая семья... 

О этот вид! О эти звуки! 
О край родной, как ты мне мил! 
От долговременной разлуки 
Какие радости и муки 
В моей душе ты пробудил!.. 

Твоя природа так прелестна; 
Она так скромно-хороша! 
Но нам, сынам твоим, известно, 
Как на твоем просторе тесно 
И в узах мучится душа... 

О край ты мой! Что ж это значит, 
Что никакой другой народ 
Так не тоскует и не плачет, 
Так дара жизни не клянет? 

Шумят леса свободным шумом, 
Играют птицы... О, зачем 
Лишь воли нет народным думам 
И человек угрюм и нем? 

Понятны мне его недуги 
И страсть - все радости свои, 
На утомительном досуге, 
Искать в бреду и в забытьи. 

Он дорожит своей находкой, 
И лишь начнет сосать тоска - 
Уж потянулась к штофу с водкой 
Его дрожащая рука. 

За преступленья и пороки 
Его винить я не хочу. 
Чуть осветит он мрак глубокий, 
Как буйным вихрем рок жестокий 
Задует разума свечу... 

Но те мне, Русь, противны люди, 
Те из твоих отборных чад, 
Что, колотя в пустые груди, 
Все о любви к тебе кричат. 

Противно в них соединенье 
Гордыни с низостью в борьбе, 
И к русским гражданам презренье 
С подобострастием к тебе. 

Противны затхлость их понятий, 
Шумиха фразы на лету 
И вид их пламенных объятий, 
Всегда простертых в пустоту. 

И отвращения, и злобы 
Исполнен к ним я с давних лет. 
Они - "повапленные" гробы... 
Лишь настоящее прошло бы, 
А там - им будущего нет...

    1 

Народность гражданам мила не без причин; 
Тебе же, собственно, в ней то милей, что старей; 
Ты как же старину взлюбил: как гражданин 
Иль антикварий? 

Ты ищешь лучшего. Нетрудно также мне 
Признать, что времена теперешние - плохи; 
Но надобно мне знать: ты манишь к старине 
Какой эпохи? 

У нас запас грехов немалый позади. 
Что, если в час лихой мы вновь сдружимся мигом 
Иль с правом крепостным, или - того гляди - 
С татарским игом! 

Ты, говорят, признал, что стало тяжело 
Цивилизации нам западное бремя, 
И в просвещенности излишней видишь зло... 
Нашел же время! 

Невежеством толпы мы хлещем через край; 
Да и повыше-то чуть брезжит свет науки; 
А в сферах нравственных хоть снова начинай 
С аза и с буки. 

Мы рядим пустоту в объемистую ложь, 
Чтоб охранить застой от натиска прогресса. 
Так хлебный торговец кладет в дрянную рожь 
Песок для веса. 

Не дашь ты радостей в воскресшей старине! 
А радость ведь и нам нужна, я полагаю; 
Несем бесплодные мы жертвы лишь одне 
Родному краю. 

В отечестве тоской случалось изнывать, 
Прося разлуки с ним, как с затхлою темницей: 
"Здоровым воздухом дозвольте подышать 
Нам за границей!" 

По мнению других, ты мыслью задался 
Патриархальные усилить в нас начала, 
Затем, что будто бы беда в России вся 
От либералов. 

Ах, либералы! Вы теперь обречены 
Судьбой суровой быть козлами отпущенья. 
Я - также либерал; но в чем мои вины? 
В чем прегрешенья? 

Ужели ж мне нельзя, на самом склоне дней, 
Пред нашей стариной и прихвастнуть немножко, 
Что я уж не холоп, зовусь, мол, Алексей, 
А не Алешка? 

Ужель врагом властей могу считаться я 
И скромное мое писательство - опасно, 
Лишь только потому, что к ним любовь моя 
Не сладострастна? 

Ужель погоревать не смеем о судьбе, 
Обрекшей нас на то, чтоб вечно быть ребенком, 
Которому принять заботу о себе 
Не по силенкам. 

Зачем вотще искать таинственную нить 
Влеченья к новизнам и к западным затеям? 
По части прав - хоть то нам как бы сохранить, 
Что уж имеем. 

Мне страшен смысл твоих мечтаний. Нам опять 
Зажить по-старому окажется нетрудно, 
Простимся с мыслями, заснем и будем спать, 
Спать непробудно. 

И, средь безмолвия, мы будем видеть сны... 
Не только мудрый строй мы водворим в отчизне, 
Но будут нами все в бреду разрешены 
Проблемы жизни... 

    2 

Свободомыслие - почет моих седин; 
Мой опыт юные усторонил химеры, 
И явно я блюду, России гражданин, 
Мой символ веры. 

Есть свойства русские - краса для всех времен. 
Я их ценю умом, душою, зреньем, слухом. 
При них и стариной я русскою пленен, 
И русским духом. 

Но дух достоинства средь нас и ныне слаб. 
Издавна вскормленный успехом лжи и лести, 
Нередко и в других не ценит старый раб 
Гражданской чести. 

Нам прочный нужен мир; и в наши времена 
Залог спокойствия - законная свобода; 
И в грозовые дни разумность ей дана 
Громоотвода. 

По поводу твоих стремлений к старине 
Вот грустных и смешных деяний наших повесть. 
В ней выразился я, как подсказали мне 
И честь, и совесть. 

В ту пору знойную, когда бывают грозы 
И ночи пред дождем прохладны и теплы; 
В саду бушует ветр; в аллеях, полных мглы, 
Дубы качаются и мечутся березы; 
И ты в шумящий сад, один, в такую ночь 
Пойдешь на тайное свиданье в час условный,- 
Умей обуздывать игру мечты любовной, 
Старайся страстное влеченье превозмочь. 
Не представляй себе, пока желанной встречи 
Миг не настал еще, как трепетную грудь, 
Ланиты жаркие и молодые плечи 
Ты будешь лобызать свободно. Позабудь, 
Как прежде их ласкал. Послушный нетерпенью, 
Вслед за мелькнувшею в куртине белой тенью 
Ты не спеши. Вот тень еще. Взгляни назад - 
Вон пробежала тень... и там, и там... Весь сад 
Наполнен по ночам тенями без названья. 
В дали темнеющей послышится ли зов - 
Не обращайся вспять, не напрягай вниманья... 
Тот голос не ее. Здесь много голосов, 
Под гнетом чуждой нам, какой-то странной грезы 
Ведущих меж собой невнятный разговор 
Иль порознь шепчущих... Как страстен этот хор! 
То вздохи томные послышатся, то слезы... 
Вокруг тебя обман; но правда впереди. 
Тебя ждет счастие, и ты спокойно жди. 
И трепетом твой дух займется сладострастным, 
Когда вдруг шепотом таинственным, но ясным 
"Я здесь" произнесут знакомые уста; 
И взгляда зоркого виденье не обманет, 
Когда увидишь ты: рука из-за куста 
Тебя и с робостью и с нетерпеньем манит. 

О, скоро ль минет это время, 
Весь этот нравственный хаос, 
Где прочность убеждений - бремя, 
Где подвиг доблести - донос; 
Где после свалки безобразной, 
Которой кончилась борьба, 
Не отличишь в толпе бессвязной 
Ни чистой личности от грязной, 
Ни вольнодумца от раба; 
Где быта старого оковы 
Уже поржавели на нас, 
А светоч, путь искавший новый, 
Чуть озарив его, погас; 
Где то, что прежде создавала 
Живая мысль, идет пока 
Как бы снаряд, идущий вяло 
И силой прежнего толчка; 
Где стыд и совесть убаюкать 
Мы все желаем чем-нибудь 
И только б нам ладонью стукать 
В "патриотическую" грудь!.. 

Скворушка, скворушка! Глянь-ко, как пышно 
Дерево гибкие ветви развесило! 
Солнце сверкает на листьях, и слышно, 
Как меж собой они шепчутся весело. 

Что ж ты сидишь такой чопорный, чинный? 
Что не летаешь, не резвишься, скворушка? 
Хвостик коротенький, нос зато длинный, 
Ножки высокие, пестрое перышко. 

Вскочишь на ветку, соскочишь обратно; 
Смотришь лениво на листья зеленые; 
Петь не поешь, а бормочешь невнятно, 
Будто спросонья, слова заученные. 

Ты удивления, птица, достойна; 
Этаких птиц на свободе не видано; 
Очень уж что-то смирна и пристойна - 
В клетке, знать, вскормлена, в клетке воспитана. 

Скворушка, скворушка, ты с непривычки 
Чуешь на воле тоску и лишения; 
Ты ведь не то, что все прочие птички, 
Дружные с волею прямо с рождения. 

Вон как играют! Высоко, высоко 
В небе их стая нестройная носится; 
В поле, в лесу, за рекою далеко 
Слышится звонкая разноголосица. 

Сквозь вечерний туман мне, под небом стемневшим, 
Слышен крик журавлей все ясней и ясней... 
Сердце к ним понеслось, издалека летевшим, 
Из холодной страны, с обнаженных степей. 
Вот уж близко летят и, все громче рыдая, 
Словно скорбную весть мне они принесли... 
Из какого же вы неприветного края 
Прилетели сюда на ночлег, журавли?.. 

Я ту знаю страну, где уж солнце без силы, 
Где уж савана ждет, холодея, земля 
И где в голых лесах воет ветер унылый,- 
То родимый мой край, то отчизна моя. 
Сумрак, бедность, тоска, непогода и слякоть, 
Вид угрюмый людей, вид печальный земли... 
О, как больно душе, как мне хочется плакать! 
Перестаньте рыдать надо мной, журавли!.. 

По-русски говорите, ради бога! 
Введите в моду эту новизну. 
И как бы вы ни говорили много, 
Всe мало будет мне... О, вас одну 
Хочу я слышать! С вами неразлучно, 
Не отходя от вас ни шагу прочь, 
Я слушал бы вас день, и слушал ночь, 
И не наслушался б. Без вас мне скучно, 
И лишь тогда не так тоскливо мне, 
Когда могу в глубокой тишине, 
Мечтая, вспоминать о вашей речи звучной. 

Как русский ваш язык бывает смел! 
Как он порой своеобразен, гибок! 
И я его лишить бы не хотел 
Ни выражений странных, ни ошибок, 
Ни прелести туманной мысли... нет! 
Сердечному предавшися волненью, 
Внимаю вам, как вольной птички пенью. 
Звучит добрей по-русски ваш привет; 
И кажется, что голос ваш нежнее; 
Что умный взгляд еще тогда умнее, 
А голубых очей еще небесней цвет.

Мне во дни печали ум мой рисовал 
Грустную картину: 
Зимний день в деревне. Я один. Настал 
Час моей кончины... 

И в окно гляжу я: вихрь не унялся, 
Все сердито воет; 
Уж мой дом он скоро, снегом занеся, 
От прохожих скроет. 

Вкруг меня так пусто, словно край земли - 
Мой приют далекой... 
Расстаюсь я с жизнью, ото всех вдали, 
В тишине глубокой...

С тех пор как мир живет и страждет человек 
Под игом зла и заблужденья,- 
В стремлении к добру и к правде каждый век 
Нам бросил слово утешенья. 
Умом уж не один разоблачен кумир; 
Но мысль трудиться не устала, 
И рвется из оков обмана пленный мир, 
Прося у жизни идеала... 
Но почему ж досель и сердцу, и уму 
Так оскорбительно, так тесно? 
Так много льется слез и крови? Почему? 
Так все запугано, что честно? 
О, слово первое из всех разумных слов! 
Оно, звуча неумолимо, 
Срывает с истины обманчивый покров 
И в жизни не проходит мимо. 
Да! п о ч е м у: и смерть, и жизнь, и мы, и свет, 
И все, что радует и мучит? 
Хотя бы мы пока и вызвали ответ, 
Который знанью не научит,- 
Все будем требовать ответа: п о ч е м у? 
И снова требовать, и снова... 
Как ночью молния прорезывает тьму, 
Так светит в жизни это слово. 

Как на землю вестник ночи 
Сходит тихий свет вечерний, 
И потом, с прощальной лаской, 
Он ее на сон грядущий, 
Уходя, благословляет,- 
Так желал бы я пред смертью, 
Мирной думой успокоен, 
Оглянуть духовным взором 
Долгой жизни путь пройденный 
И проститься с ним любовно. 

Помню детство, помню юность 
И все жизни переходы 
Через мужественный возраст 
Вплоть до старости глубокой. 
Впечатлительной душою 
Как любил я жизнь земную! 
Как пред ней бывал я весел 
И порой как плакал горько! 
Если б жизнь уму и сердцу 
Ничего не даровала, 
Кроме слез и кроме смеха,- 
И тогда б воскликнуть можно: 
Стоит жить на этом свете! 
А меня она, благая, 
Награждала свыше меры... 
Не богатством, не почетом 
И не тем показным блеском, 
Что веков седая мудоость 
Называет суетою; 
Нет, она мне указала 
В сферах духа непрерывный 
Наслаждения источник; 
И я радости земные 
Из него обильно черпал... 

1 
Вот наконец и ночь! Пришла моя пора. 
Как этот ясный день, безоблачный с утра, 
Торжественно сиял, и радостен, и звучен! 
Как этот длинный день мне был тяжел и скучен! 
Теперь, когда кругом безмолвно и темно, 
Упреков он не шлет, глядя в мое окно, 
Душе, взволнованной мятежною тревогой... 
Пойду чрез поле в лес дремучий, и дорогой, 
Нисшедшую ко мне благословляя тьму, 
Ни разу к небесам очей не подыму. 

2 
Какая темнота! Уж лес, нахмурясь, дремлет, 
Порой вершинами лениво заколеблет, 
Иль птица сонная пугливо прокричит,- 
И снова, погрузясь в дрему, он замолчит. 
Я бодрствую один. Одна душа живая 
Здесь бродит, тихий сон природы нарушая, 
И хочет у нее, как полуночный тать, 
Хоть долю гордого спокойствия отнять. 
И долго я глядел с завистливой тоскою, 
Как, темным пологом повиснув надо мною, 
Бестрепетен и нем, меж звездами небес 
И дольним сумраком стоял могучий лес. 
И, обезумленный, тогда я горьким словом 
Хотел смутить его в величии суровом. 
Мой голос раздался среди лесной глуши... 
Но крик, изверженный из глубины души, 
Откликнулся мне так бессмысленно и дико, 
Что в нем не узнавал я собственного крика... 

3 
Передо мной обрыв. Невидимый, внизу 
Бежит поток, шумя по камням. Я ползу 
К нему по крутизне. Мой слух внимает жадно 
Его сердитому стремленью. Мне отрадно 
В нем слышать ропот. 

4 
Нет!.. Не дикой красотой 
Заглохшей пропасти, не сумрачной горой 
И не бунтующим, стремительным потоком 
Прельщенный, я стою в раздумии глубоком; 
Не эти зрелища угрюмые земли 
Пленили душу мне и взор мой привлекли,- 
Нет! Брошенный сюда далекою луною, 
Мне мил приветный луч, играющий с волною. 
Нежданно проскользнув среди густых ветвей, 
И искрясь, и дрожа, он так ласкался к ней! 
Так блеск его в воде был нежен и приятен! 
И тайный смысл его мне стал тогда понятен... 
О небо чистое! со звездной высоты 
На землю темную смотря любовно, ты 
Меня, печального, во мраке отыскало 
И к примирительной беседе призывало... 

Шел сеятель с зернами в поле и сеял; 
И ветер повсюду те зерна развеял. 
Одни при дороге упали; порой 
Их топчет прохожий небрежной ногой, 
И птиц, из окрестных степей пролетая, 
На них нападает голодная стая. 
Другие на камень бесплодный легли 
И вскоре без влаги и корня взошли,- 
И в пламенный полдень дневное светило 
Былинку палящим лучом иссушило. 
Средь терния пало иное зерно, 
И в тернии диком заглохло оно... 
Напрасно шел дождь и с прохладной зарею 
Поля освежались небесной росою; 
Одни за другими проходят года - 
От зерен тех нет и не будет плода. 
Но в добрую землю упавшее семя, 
Как жатвы настанет урочное время, 
Готовя стократно умноженный плод, 
Высоко, и быстро, и сильно растет, 
И блещет красою, и жизнию дышит... 

Имеющий уши, чтоб слышать,- да слышит!

Два господина однажды сошлись; 
Чай в кабинете с сигарою пили 
И разговором потом занялись - 
Все о разумных вещах говорили: 
О том, что такое обязанность, право? 
И как надо действовать честно и право, 
С пути не сбиваясь ни влево, ни вправо? 

Кажется, мненье должно быть одно: 
Подлость и честь разве спорное дело? 
Белым нельзя же назвать что черно, 
Также и черным назвать то, что бело! 
Пошли у них толки, пошли примененья; 
Того и другого терзали сомненья; 
Того и гляди, что разделятся мненья... 

Входит к ним третье лицо в кабинет; 
В спор их вступивши, оно обсудило 
С новых сторон тот же самый предмет - 
И окончательно с толку их сбило... 
Один из них был Титулярный Советник, 
Меж тем как другой был Коллежский 
Советник, 
А третий - Действительный Статский 
Советник. 

Граждане - по чину, по навыку в службе - витии, 
Два зрелые мужа судили о благе России, 
И так были плавны, умны и блестящи их речи, 
Как будто они говорили на вече. 

По мненью их - "общество станет на прочных основах 
При старых началах с прибавкою к оным из новых 
И с тем, чтобы к знанью законов и догматов веры 
Немедля принять надлежащие меры... 

Чтоб не был начальник источником зол и напасти, 
В народе потребно развить уважение к власти; 
Полезно бы ложь и пороки преследовать гласно,- 
Но так, чтобы не было это опасно. 

Потом, без сомненья, появятся с помощью бога 
В чиновниках честность, в бумагах изящество слога, 
И общее будет тогда благоденствие близко - 
Когда сократится в судах переписка. 

Лишь долгая опытность в службе и практика в жизни 
Помогут устройству порядка в любимой отчизне; 
Стремленья ж людей молодых хоть разумны и 
честны,- 
Но в деле столь важном совсем неуместны!.." 

Они продолжали еще излагать свои мненья, 
Как прямо пред ними явилося вдруг привиденье... 
Их волосы дыбом... дрожащие подняты длани... 
Прилипнул язык онемевший к гортани!.. 

И к ним обратило видение слово такое: 
"Оставьте Россию, о зрелые мужи, в покое! 
Но пусть из вас каждый - будь сказано вам 
не в обиду - 
Отслужит один по другом панихиду!" 

Исчезло виденье, и жутко им стало обоим. 
Их члены дрожали, объяты морозом и зноем... 
Пригрезилось им или вправду? Не знаю я... То есть, 
Быть может, виденье, а может быть - совесть. 

Потом они стали в себя приходить понемногу; 
Тот руку тихонько подымет, тот выдвинет ногу, 
И в знак, что осталась свобода их телодвиженьям, 
Расшаркались друг перед другом с почтеньем. 

Расстались... но тайная долго их грызла досада, 
Затем, что не знали, чему удивляться им надо 
(Так были их мненья и чувства наивно-правдивы!)- 
Тому ли, что мертвы? тому ли, что живы?

Я не один; всегда нас двое. 
Друг друга ненавидим мы. 
Ему противно все живое; 
Он - дух безмолвия и тьмы. 

Он шепчет страшные угрозы, 
Но видит все. Ни мысль, ни вздох, 
Ни втайне льющиеся слезы 
Я от него сокрыть не мог. 

Не смея сесть со мною рядом 
И повести открыто речь, 
Он любит вскользь лукавым взглядом 
Движенья сердца подстеречь. 

Не раз терял я бодрость духа, 
Пугали мысль мою не раз 
Его внимающее ухо, 
Всегда за мной следящий глаз. 

Быть может, он меня погубит; 
Борьба моя с ним нелегка... 
Что будет - будет! Но пока - 
Все мыслит ум, все сердце любит!..

Вослед за речью речь звучала: 
"Народ, законность, власть, права..." 
Что ж это? Громкие ль слова? 
Или гражданские начала?.. 
Нет! Гражданин сословных прав 
Ярмом на земство не наложит! 
И возглашать никто не может,- 
Народной думы не узнав 
И от земли не полномочен,- 
Что строй его правдив и прочен! 
Тот строй законен и живуч, 
Где равноправная свобода, 
Как солнце над главой народа, 
Льет всем живительный свой луч. 
Во имя блага с мыслью зрелой, 
И кроме блага - ничего! 
Так вековое зиждут дело 
Вожди народа своего. 
А вас, сословные витии, 
Вас дух недобрый подучил 
Почетной стражей стать в России 
Против подъема русских сил!

"Жарко, дедушка! Вставай-ка! 
Ты под солнцем целый день... 
Вон прохладная лужайка 
И кругом от кленов тень". 

- "Не прельщайте тенью, дети; 
Нет, я с солнца не сойду! 
Знаю сам, что клены эти 
Хороши в моем саду. 

Им годов теперь немало,- 
Мне ровесники они... 
Отдохните вы, пожалуй, 
В освежающей тени; 

Но прохлады не хочу я; 
Этот зной меня живит. 
Может быть, теплом врачуя, 
Солнце дни мои продлит. 

О небесное светило! 
Озаряй меня и грей 
На краю сырой могилы, 
У предела ясных дней! 

Дорожить нас старость учит 
В жизни солнечным теплом. 
Будет время!.. Как умрем - 
В холодке лежать наскучит..." 

Я грубой силы - враг заклятый 
И не пойму ее никак, 
Хоть всем нам часто снится сжатый, 
Висящий в воздухе кулак; 

Поклонник знанья и свободы, 
Я эти блага так ценю, 
Что даже в старческие годы, 
Быть может, им не изменю; 

Хотя б укор понес я в лести 
И восхваленьи сильных лиц, 
Пред подвигом гражданской чести 
Готов повергнуться я ниц; 

Мне жить нельзя без женской ласки, 
Как миру без лучей весны; 
Поэмы, звуки, формы, краски - 
Как хлеб насущный мне нужны: 

Я посещать люблю те страны, 
Где, при победных звуках лир, 
С челом венчанным великаны 
Царят - Бетховен и Шекспир; 

Бродя в лугах иль в темной роще, 
Гляжу с любовью на цветы, 
И словом - выражусь я проще - 
Во мне есть чувство красоты. 

Но если так, то я загадка 
Для психолога. Почему ж 
Когда при мне красно и сладко 
Речь поведет чиновный муж 

О пользе, о любви к отчизне, 
О чести, правде - обо всем, 
Что нам так нужно в нашей жизни, 
Хоть и без этого живем; 

О том, как юным патриотам 
Служить примером он готов 
По государственным заботам, 
По неусыпности трудов; 

О том, что Русь в державах значит, 
О том, как бог ее хранит, 
И вдруг, растроганный, заплачет,- 
Меня при этом не тошнит?.. 

Уж было так давно начало, 
Что для конца пришла пора... 
Мгновений больше миновало, 
Чем листьев осень бы умчала, 
Бушуя до ночи с утра. 

И вот в игре лучей и тени 
Теперь мелькает пред умом 
Черед отрад и огорчений - 
Вся эта цепь живых мгновений 
Между началом и концом.

Уже давно иду я, утомленный; 
И на небе уж солнце высоко; 
А негде отдохнуть в степи сожженной, 
И все еще до цели далеко. 

Объятая безмолвием и ленью, 
Кругом пустыня скучная лежит... 
Хоть ветер бы пахнул! Летучей тенью 
И облако на миг не освежит... 

Вперед, вперед! За степью безотрадной 
Зеленый сад, я знаю, ждет меня; 
Там я в тени душистой и прохладной 
Найду приют от пламенного дня; 

Там жизнию я наслаждаться буду, 
Беседуя с природою живой; 
И отдохну, и навсегда забуду 
Тоску пути, лежащего за мной...

Чувств и дум несметный рой 
И толпа воспоминаний 
Всюду следуют за мной 
По пути моих страданий... 
Надо высказать мне их; 
Мой замкнутый мир им тесен, 
Сердце, в память дней былых, 
Просит песен. 

Спел бы я, как в эти дни, 
Мне светя, не заходило 
Всеобъемлющей любви 
Лучезарное светило; 
Как оно, сгорев дотла, 
Меркло, грустно потухая, 
И уж нет его... Пришла 
Ночь глухая. 

Душу вылил бы я всю; 
Воплотил бы сердце в звуки! 
Песни про любовь мою, 
И про счастье, и про муки, 
Про глубокую тоску - 
Их святыни не нарушат... 
Спел бы я, да не могу - 
Слезы душат...

Эпохи знамение в том, 
Что ложь бесстыжая восстала 
И в быт наш лезет напролом 
Наглей и явней, чем бывало... 
О, глубоки еще следы 
Пороков старых и вражды 
То затаенной, то открытой 
К голодной черни - черни сытой! 
Героев времени вражда 
Ко всем делам гражданской чести 
Не знает меры и стыда. 
Как червь, их точит жажда мести. 
Вот наша язва! Вот предмет 
И отвращения, и смеха! 
У них иной заботы нет, 
Лишь бы загадить путь успеха 
Нечистотой своих клевет...

Я музыкальным чувством обладаю, 
Я для любви возвышенной рожден 
И ни на что ее не променяю,- 
Я в стройные созвучия влюблен. 
Природа - музыка! тебе внимаю... 
Не умолкая, песнь свою поет 
Весь мир про жизнь, которою он дышит,- 
И тот блажен, кто слушает и слышит! 
О, сколько он узнает и поймет,- 
Разведав путь в звучащий мир гармоний,- 
Непонятых поэм, неведомых симфоний!..

Я музыку страстно люблю, но порою 
Настроено ухо так нежно, что трубы, 
Литавры и флейты, и скрипки - не скрою - 
Мне кажутся резки, пискливы и грубы. 

Пускай бы звучала симфония так же, 
Как создал ее вдохновенный маэстро; 
И дух сохранился бы тот же, и даже 
Остались бы те же эффекты оркестра; 

Но пусть инструменты иные по нотам 
Исполнят ее,- и не бой барабана 
И вздох, издаваемый длинным фаготом, 
Дадут нам почувствовать forte* и piano.** 

Нет, хор бы составили чудный и полный 
Гул грома, и буря, и свист непогоды, 
И робкие листья, и шумные волны... 
Всего не исчислишь... все звуки природы! 

А пауз молчанье - заменят мгновенья 
Таинственной ночи, когда, молчаливый, 
Мир дремлет и грезит среди упоенья 
Прохладною тьмою и негой ленивой. 

* Громко, сильно (ит.). 
** Тихо (ит.). 

Всего стихотворений: 51