Петр Васильевич Шумахер (1817-1891)

• Биография Петра Шумахера
• Стихотворения Петра Шумахера по темам

Все стихотворения Петра Шумахера на одной странице

- Оглавление -

После праздника головушка болит,
Сударь-батюшка винцо пить не велит...
И пошел я с женкой Танюшкой
Полечиться жаркой башошкой.

"Мойся, милая лебедушка, белей,
Плесни шаечку на каменку смелей!
В бане веник больше всех бояр, -
Положи его, сухмяного, в запар,
Чтоб он был душистый, взбучистый,
Лопашистый и уручистый".

И залез я на высокий на полок,
В легкий, вольный, во малиновый парок;
Начал веником я париться,
Шелковым хвоститься-жариться.

Млеют косточки, все жилочки гудут;
С тела волглого окатышки бегут;
А с настреку вся спина горит;
Мне хозяйка смутны речи говорит...

"Не ворошь ты меня, Танюшка,
Растомила меня банюшка,
Размягчила туги хрящики,
Разморила все суставчики..."

Окатился я студеною водой,
Воротился я с беляночкой домой;
В теремочке тесова крозать,
На кроватушку мы ляжем почивать;
После баенки так майко мне,
"Ты кваску, жена, подай-ка мне".

    Памяти Дарвина

Я был на Истре нынче летом,
В глухой, забытой стороне;
Жил созерцательным поэтом,
И так легко дышалось мне.

Со мной был верный пес Трезорка,
Вставал я рано поутру,
Брал землянику у пригорка
И в зной лежал в сыром бору.

Бродил в мечтах, как одичалый,
В лугу душистом меж кустов
И приходил домой усталый
С пучком прелестнейших цветов.

Обед - хлеб, масло, яйца всмятку;
Потом пил чай; а вечерком,
Потешив зернышком хохлатку,
Поил барашка молоком.

Две ласточки сновали быстро
Под вышку, к милому гнезду;
В ночи мне песнь журчала Истра
И соловей свистал в саду!..

Всё пронеслось, как сон прекрасный!
Но грустно мне, как вспомню я,
Какою смертию ужасной
Погибли все мои друзья.

Щебеток-ласточек в окошке
Увидеть вновь не суждено:
Они попались в лапы кошке,
И их гнездо разорено;

Мою хохлатку ястреб зоркий
Схватил и взмыл с ней к небесам;
Волк в темный лес махнул с Трезоркой,
Ну а барашка съел - я сам.

Бывало, к стряпке Парасковье
На кухню явишься врасплох
Да и жуешь там на здоровье
Сырую репу и горох.
Теперь я - старческий ребенок;
И, после дозы ревеню,
Бульон да жареный цыпленок -
Мое вседневное меню.

Бывало, в дружеской попойке
Пропустишь водки целый штоф
И, дернув за город на тройке,
Глотаешь пойла всех сортов...
Теперь мне, ради аппетиту,
Дозволил доктор за едой
Стакан хорошего лафиту,
И то - разбавленный водой.

Бывало, в бешеную пору,
Увидел юбку - и беда!
Влюблялся в женщин без разбору,
Был их поклонником всегда...
Теперь я к этому магниту
Давным-давно уже не льну;
И разве бонну Маргариту
Шутя за щечку ущипну.

Бывало, шайка молодежи
Привалит с заднего крыльца, -
Какие искренние рожи,
Какие честные сердца!..
Теперь - вход заперт либералам;
Я охладел к своим друзьям,
Всё больше тянет к генералам,
К банкирам, графам и князьям.

Бывало, вид чужой печали
Меня томил и день и ночь;
Все фибры сердца мне кричали
Скорей несчастному помочь...
Теперь избыток чувств опасен
В мои преклонные года:
Я увлекаться не согласен
И не волнуюсь никогда.

Бывало, нежный плод искусства
Иль благотворный луч наук -
Будили ум, ласкали чувства
И услаждали мой досуг...
Теперь финансовой наукой
Я подкрепляю свой закат:
Даю я в ссуду, за порукой,
Беру я вещи под заклад.

Бывало, ради балагурства,
С веселой музою в ладах,
Холопство, лесть и самодурство
Клеймил я в шуточных стихах...
Теперь - усмотрят в них ехидство,
Теперь себя я берегу...
Стихи на тезоименитство
Я написать еще могу.

Бывало, мне в доспехе бранном
Была Россия дорога
И я, при громе барабанном,
Мечтал ударить на врага...
Теперь я думаю иное
И основательней сужу:
Чем лечь костьми в свирепом бое -
Я лучше дома посижу.

В былое незлобное время
Там где-то у дальних морей
Жило простодушное племя
Счастливых гольцов-дикарей.
Свободные дети природы,
Как божий твари в раю,
Плодились несчетные годы
В своем благодатном краю.
. . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
Спустились на речку туманы,
И месяц взошел в полутьме,
Все спать улеглись под бананы
И утром проснулись в тюрьме.
Как, что, почему - неизвестно,
И негде управы искать;
Хоть трудно, и тошно, и тесно, -
Но стали к тюрьме привыкать:
Кто садик развел под окошком,
Кто грядку вскопал под бобы;
Одежу шьет мать своим крошкам,
Наследышам горькой судьбы...
На каждой дневной перекличке
Того или этого - нет!..
И маются все по привычке
Уж многие тысячи лет.
Тяжка и печальна их доля
В сравненьи с блаженством былым:
Труд в поте лица и неволя
И доброго делают злым.
Налгали им их буесловы
С три короба разной чухи:
Что след им носить всем оковы
За чьи-то чужие грехи;
Они простецов уверяют,
Что им уготован приют,
И будто доподлинно знают,
Куда их отсюда пошлют...
. . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
Один лишь Острожный Смотритель
Таит про себя на уме,
Кому и какую обитель
Он даст после муки в тюрьме.

И старая хандра, и старческий недуг!
Шипят под окнами шарманки старой звуки.
Я в старом шлафоре, со мною старый друг,
И пьем мы старое бургонское от скуки.
Снует по улице бессмысленный народ,
Пустой надеждою на счастие лелеем;
Но чтоб быть истинно счастливым в Новый год,
То надо сделаться на этот день - лакеем..

В былые времена мечтой переношусь,
Когда, гордыни дух величьем убаюкав,
Тобою мощная затягивалась Русь,
   Мой старый друг Василий Жуков!
Любовью к родине и доблестью палим,
Ты груди русского был близок и понятен;
И я дышал тобой, и для меня твой дым,
Как дым отечества, был сладок и приятен!

Но волею судеб затмился славный век:
Не слышим мы теперь победных, громких звуков;
Народу русскому вскружил мозги Дюбек,
   Упал и ты, Василий Жуков!
Сынами родины отвержен и гоним,
Ты мне по-прежнему и мил, и ароматен;
Не изменю тебе, и для меня твой дым,
Как дым, отечества, всё сладок и приятен!

Смотрю в грядущее - бледнею и страшусь:
С сигарами в зубах я вижу жалких внуков;
В объятьях Запада дрожит святая Русь, -
   Утешь меня, Василий Жуков!
Воспоминанием о лучших днях томим,
Молю лишь об одном - будь более опрятен,
Поменее волос... и твой отрадный дым,
Как дым отечества, всё будет мне приятен.

Цветет красой столица света,
На общий пир мильоны рук
Несут ей дружно, в дар привета,
Плоды богатства и наук;
Ее ласкают все народы...
Сосед-завистник невзлюбил:
Тупой капрал и враг свободы
Войной красавицу сгубил.

Уж хлеб поспел, - по бедным хатам
И старцы смотрят веселей;
Спешат, усталые, к ребятам
Отцы и матери с полей;
Идет священник в дом молитвы...
Чу! каркнул ворон на гумне;
И стала пашня полем битвы,
И всё селение в огне!

Молясь искусству как святыне,
Ваятель камень оживлял
И в беломраморной богине
Оставил миру идеал;
Красы роскошнейшей природы
Художник кистью уловил;
Но, враг искусств и бич свободы,
Солдат пришел и всё сгубил.

И всё падет от грубой силы,
И всё разрушит супостат;
Один поэт и у могилы
Глядит без страха на булат.
Священный дар певца чудесен,
Согрет в божественном огне,
И вещий строй свободных песен
Гремит проклятием войне.

Скоро ль дойду до могилы я?
Где ты, пыл-удаль моя?
Где вы, красавицы милые,
Где вы, родные друзья?
Все вы уснули сном вечности,
Все, как цветы, отцвели -
Дети веселой беспечности,
Редкие гости земли!
Точно в день солнышка ясного
С вами так было тепло;
К истине, к миру прекрасного
Вас всей душою влекло;
Праздное время досужества, -
Пленники чар красоты, -
Пили за искренность дружества,
Пели и рвали цветы;
Шли вы путем строгой честности
Жили от света вдали,
Вы не искали известности.
Были - и с миром ушли!..

И довелось мне, несчастному,
В холод, осеннюю тьму,
Навстречь погодью ненастному
Жизнь коротать одному.

"Мой сын, стой дальше от дворцов,
Не жми ты руку у придворных
Холодных, вкрадчивых, притворных
И гоф- и камер-подлецов.
Там лесть, интрига, там порок;
Там любят, глядя по погоде...
Не ко двору ты им, дружок, -
Ищи сочувствия в народе.

Мой сын, не знай палат вельмож,
Там, в атмосфере ароматной,
Гусиный гурт породы знатной
Вдыхает скуку, спесь и ложь.
Там сердце прячут под замок,
Там ходит истина по моде.
Не лазай к барам, мой дружок, -
Ищи сочувствия в народе.

Мой сын, чуждайся богачей,
Биржевиков, жидов-банкиров,
Что золотых творят кумиров
Из горсти грязных целкачей.
Девиз их - кассовый итог,
Душа - давным-давно в расходе...
Не жди добра от них, дружок, -
Ищи сочувствия в народе.

Мой сын, беги от дураков,
От карт, камелий, либералов,
Поэтов, бражников, нахалов,
Шпионов и ростовщиков.
Я всё сказал тебе, что мог,
Будь верен чести и свободе...
И помни мой совет, дружок, -
Ищи сочувствия в народе".

Что ж встретил я в простом быту?
Что я нашел в честном сословье?
Беспечность, пьянство, сквернословье,
Невежество и нищету!..
Уж, стало быть, такой злой рок
Лежит ярмом на всем народе...
Давай-ка, Машенька-дружок,
Искать сочувствия в природе.

  Pensees fugitives (Беглые мысли (франц.))

В тоске смотрю я на долину,
Пахнуло осенью, льет дождь,
Заволокло совсем картину
Окрестных сел, полей и рощ.
Куря лениво папиросу,
Блуждая в умственной чаще,
Я подошел в мечтах к вопросу:
И как и что у нас вообще?

Мы вырастали в детстве дома,
В квашне семейной кислоты;
Всё пожирали, что съедомо,
И заправляли животы.
Нам очень мало прививали
Идей здоровых и живых,
Нам бредни в голову вбивали
О леших, буках, домовых...

Прославил Пушкин русских нянек,
Но от убогого ума
Тупых Арин и грязных Танек
Прилипло много к нам дерьма.
Они растили нас халатно,
И, начиняя пирогом,
Не научили ... опрятно,
Не говоря о чем другом.

Период школьного ученья -
Увечье свежих, юных сил, -
Еще никто без отвращенья
Его ярма не выносил.
Не знаем мы живой науки;
Ее безжизненный скелет -
Причина лености и скуки:
Он ум мертвит во цвете лет.

Дух схоластической рутины
Нам с детства гадит чердаки;
Немые греки и латины
Теснят живые языки.
И возмущаюсь, и любуюсь,
Когда свой древний hiс, haec, hoc {1}
Долбит бесплодно юный huius, {2}
Чтоб сдать учителю урок;
И как, избавясь от опеки,
Наш обалделый Кикерон,
Расставшись с Тацитом навеки,
Летит стрелою в Демидрон. {3}

Выходим мы из полировки
Лоскутных сведений полны,
Без всякой дельной подготовки,
И - ищем места у казны.
Бросаться в омут канцелярский
Ты, милый вьюнош, не спеши!
Ну, хоть надень колет гусарский, -
Под вицмундиром нет души.
Без хамства, лести и нахальства
Ты и не думай заслужить
Благоволения начальства...
Уж где тут честью дорожить!

А что творится в высших сферах,
В стране намерений благих?
Но в государственных аферах
Всё шито-крыто для других...
У нас сановников сажают
Не по достоинству, а зря;
Они и пакостят, как знают,
Мороча бедного царя.
Случалось, их и уличали,
Да из улик родился пшик...
Каких бы бед ни накачали,
За всё отдуется мужик.

А мы знай хлопаем глазами,
Как бы потворствуя греху;
Всё оттого, что плохи сами,
Что у самих мордас в пуху.
Мы втихомолку либеральны,
А въявь - покорные сыны,
И каждый бестия квартальный
Напустит страху нам в штаны.

Мы безо всякого конфуза
Себя считаем первый сорт,
Судачим немца и француза,
Швыряем Англию за борт...
"Мы с коих пор известны свету!
Не дрогнем мы ни перед кем!
Ни до кого нам нужды нету:
У нас есть всё!.." А между тем,
Не шевеля ума и ...
Живем мы, не марая рук,
На всем готовом у Европы
По части знаний и наук;
И с сквозниковскою манерой
За то, что мы ее доим, -
В глаза ей тычем нашей верой
И благочестием своим.

Но толку нет мечтать напрасно,
Мечтой недуг не излечить;
О, как бы мне хотелось гласно
Всю нашу ложь изобличить;
Но на устах изобличенья
Лежит казенная печать...
И лишь вольны, без опасенья,
В свин-голос на ветер кричать
Подлец Катков да кметь Аксаков,
Журнальной прессы два шута...
А для Вольтеров и Жан-Жаков
Есть отдаленные места.

Вообще - как, что - печаль не наша:
Мы в малолетстве состоим...
Про всё смекает наш папаша
С конвоем доблестным своим.

1 Этот, эта, это (лат.). - Ред.
2 Род. пад. ед. числа от местоимения "hiс" (лат.). - Ред.
3 Кафе-шантан для наслаждений.
  Где нимфы праздные живут...
  Одно из этих заведений
  На смех Ливадией зовут.

Чуя невзгоду дворянскому роду,
Баре судачат и лают свободу,
Обер-лакеи, спасая ливреи,
Гонят в три шеи живые идеи.
Образ правленья - холопства и барства -
Изображенье Российского царства.

Видя, как шатки и плохи порядки,
Все без оглядки пустились брать взятки,
Львы-ветераны, наперсники трона,
Дремлют, болваны, на страже закона;
А дел вершенье - в руках секретарства -
Изображенье Российского царства.

Для укрепленья филея и мозгу
Корень ученья нам вырастил розгу;
Книг лишних нету, читай, что прикажут;
Чуть больше свету - окошко_ замажут.
Мрак и растленье в видах государства -
Изображенье Российского царства.

Канты, кафтаны, смотры и парады,
Каски, султаны, полки и бригады,
Сабли да шпоры, усы да мундиры,
Дурни да воры - отцы-командиры;
Поле сраженья - арена мытарства -
Изображенье Российского царства.

Самодержавье, народность, жандармы,
Дичь, православье, шинки да казармы;
Тесно свободе, в законах лазейки;
Бедность в народе, в казне ни копейки;
Лоск просвещенья на броне татарства -
Изображенье Российского царства!

Лукавый дедушка с гранитной высоты
Глядит, как резвятся вокруг него ребята,
И думает себе: "О милке зверята,
Какие, выросши, вы будете скоты!"

Какой я, Машенька, поэт?
Я нечто вроде певчей птицы.
Поэта мир - весь божий свет;
А русской музе тракту нет,
Везде заставы да границы.

И птице волю дал творец
Свободно петь на каждой ветке;
Я ж, верноподданный певец,
Свищу, как твой ручной скворец,
Народный гимн в цензурное клетке.

Когда нас солнышко осветит?
Когда пригреет нас оно?
Авось нам кто-нибудь ответит.
Что ж, отвечать не мудрено:

Когда в год на душу пуд мыла
Зачнет народ употреблять
И в страдном поле, как кобыла,
Не станет женщина рожать...

Когда крестьянин незабитый
Придет веселый от сохи
И, обеспеченный и сытый,
Заглянет в Пушкина стихи... {*}
{* Читай на памятнике:
"И долго буду тем народу я любезен..."}

Когда казна, в видах дохода,
Не станет спаивать народ
И, отравляя жизнь народа,
Плодить и нищих, и сирот...

Когда семейные законы
Мы будем свято сохранять
И по кружкам не станут жены
Прохвостов титьками пленять...

Когда в гостиные и залы
Не пустят наглых кулаков
И не полезут в генералы
Петр Ионин, Шмулька Поляков...

Когда не станут патриотов
Гнать вон из службы помелом,
А высочайших идиотов
Дарить фельдмаршальским жезлом..,

Когда на всех образованье
Прольет лучи, как свет дневной,
И мать, священное названье,
Не будет бранью площадной...

Когда мы с ложью и хищеньем
Кафтан холопства сбросим с плеч
И станем с честью и раченьем
Держать в руках перо и меч...

Когда мы все от сна воспрянем,
Любовью к родине горя,
И верноподданными станем
Из верноподданных царя, -

Тогда и солнышко заглянет
В страну свободы и труда!
Когда же это всё настанет? -
Да почитай что никогда!

В немой тоске один сижу больной;
Передо мной унылый вид на крышу;
Живой души не вижу ни одной,
Лишь со двора глухие крики слышу.
О родине раздумаюсь подчас:
У нас есть всё, мы всем, кажись, богаты;
Но отчего не многие из нас
На общий труд выходят вон из хаты?..
               "Халат-халаты!"

Потешно мы свершаем жизни путь,
То шаг вперед, то два шага обратно;
Впрягли "авось", "небось" и "как-нибудь",
Да и кружим по Руси необъятной.
И думаем, что мы летим вперед,
Что, натянув взамен кафтанов фраки,
Цивилизованный вдруг сделались народ
И затевать со всеми можем драки...
               "Живые раки!"

И что нас ждет? Чем кончится сумбур?
Опомнимся, как вздуют нас вторично:
Уверены в себе мы чересчур,
Хвастливы мы уж больно неприлично;
Сторонники классических наук,
На деле мы плохие филозофы;
Что нас спасет, помилуй бог, как вдруг
Мы доживем до грустной катастрофы?
               "Бутылки-штофы!"

"Тятька, эвон что народу
Собралось у кабака;
Ждут каку-то всё слободу:
Тятька, кто она така?"

- "Цыц! нишкни! пущай гуторют,
Наше дело сторона;
Как возьмут тебя да вспорют,
Так узнаешь, кто она!"

  (На два голоса)

"Ну, как мы, Петр Кузьмич, сравним
Россию с заграницей,
Когда мы всё еще сидим
За азбучной страницей?
До иностранцев далеко
Нам, неучам-ребятам:
Там жизнь сложилась широко!"
- "А водка какова там?"

- "Там, Петр Кузьмич, права равны;
Но, сколько я заметил,
Я либеральнее страны,
Как Англия, не встретил:
Там обращаются с людьми
Не то что с нашим братом;
Там я свободен, черт возьми!"
- "А водка какова там?"

- "Париж слывет столицей мод
И центром всех веселий;
Но смысл в нем, Петр Кузьмич, не тот:
Плевал я на камелий!
Для чутких грамотных вождей
Он был всегда набатом,
Лабораторией идей..."
- "А водка какова там?"

- "Пока мы, Петр Кузьмич, храпим,
Шагнули шибко немцы;
Лишь не напакостили б им
Венгерцы да богемцы.
Народ венгерский - боевой,
Он родич нашим финнам..."
- "А что ж, и славно! Половой!
Подай-ка, брат, графин нам!"

На склоне дней, больной, гонимый злой судьбою,
Забытый близкими, не знал я, что начать, -
И, обессиленный неравною борьбою,
В тупом отчаяньи стал музу призывать.
И вот она вошла ко мне с потусклым взором,
В печали, без венца и крылья опустив,
И седины мои отметила позором,
В тревожной памяти былое пробудив:

"Отвержена тобой, тебе я не подруга!
Давно остыл мой жар, - и я уж не пою...
Зачем ты призывал меня к одру недуга,
Зачем ты возмутил немую скорбь мою?
Где твой могучий стих, где чары вдохновенья,
Созвучья истины, добра и красоты?

Увы! в тебе погас весь пыл воображенья,
И силу творчества навек утратил ты!
Ты с лирой выходил на торг в венке поэта,
Ты на пиры сменял мир божиих чудес;
Ты пел земных владык и блеск большого света;
Ты отстранил любовь, возвестницу небес...
А с нею у тебя нередко мы бывали,
Ты с нами улетал в надзвездные края;
Мы в тех краях огонь священный добывали,
Чтоб тем живым огнем затлилась песнь твоя.
Тогда был цвет души; теперь плоды рассудка,
Век отрицания; нет веры ни во что:
Надежда - марево, любовь - плотская шутка,
И чистых радостей не хочет знать никто.
Поэзии уж нет, - она сошла в могилу;
И ныне всё по ней вздыхают старики;
Высокий идеал их внукам не под силу,
И вместо вещих струн гудят одни гудки!
Зачем же ты призвал меня к одру недуга,
Зачем ты возмутил немую скорбь мою?
Ведь ты меня отверг, - тебе я не подруга:
Давно мой жар остыл, - и я уж не пою!"

Я пал к ее ногам, с слезами умоляя
Не расторгать души надорванную связь;
Но муза, моему моленью не внимая,
Взмахнула крыльями и к небу унеслась.

"Сбирайся, Русь, на подвиг бражный,
Готовься к ухарской гульбе;
Ты посмотри, какой вальяжный
Становят памятник тебе!
Десятый век ты доживаешь,
Но, знать, века тебе не впрок:
До сих пор грамоте не знаешь
И ходишь чуть не без п<орток>.
Наедут гости-иноземцы,
Так не ударь же рожей в грязь;
Уж без того толкуют немцы,
Что ты до нитки пропилась!.."

     - "Ты не кори меня
     Горем-злосчастием, -
     Ты подари меня
     Словом-участием.
     Тыщу лет маялась
     Всё под опекою,
     По миру шлялася
     Нищей-калекою...
     Князи-правители
     Больно тиранили,
     Душеспасители
     Ум отуманили;
     Баре-кабальщики
     Дух мой ослабили,
     Воры-кабачники
     Дом мой разграбили;
     Ныне лишь ожила.
     Слава спасителю
     Да царю-батюшке,
     Освободителю!
     Так не кори меня
     Горем-злосчастием, -
     Ты подари меня
     Словом-участием!"

Свалил меня недуг и приковал к постели.
Кичливый ум примолк, огонь страстей погас,
С надеждой все мечты и грезы отлетели,
И не смыкает сон моих усталых глаз.
Болею и хандрю, знобим бессильной злостью.
Бьет полночь. Всё вокруг и глухо, и темно;
Вдруг вижу в матовых лучах ночную гостью:
Она таинственно вошла ко мне в окно.
"О дева бледная, сопутница мечтаний!
Что привело тебя под мой унылый кров?
Ты пробуждаешь рой живых воспоминаний
Про дни счастливые и прежнюю любовь!"

- "Я не пришла к тебе с обычным утешеньем;
В наборе праздных слов целебной силы нет;
Я смущена твоим душевным оскуденьем:
Тебя гнетет тоска... Мне жаль тебя, поэт!
Теперь в деревне рай, в полях душистый запах.
Листвой оделся лес, играют ручейки;
А ты у лекарей томишься в черствых лапах
И вместо варенца глотаешь порошки...
Весна во всей красе; а ты как сокол в клетке!
А помнишь, вечером, за баней в тальнике,
Как щелкал соловей у гнездышка на ветке,
Как стлались пеленой туманы по реке?
Как ночь спускалася на срочную работу
К разнеженной земле с незримой высоты?
Как свет мой облегчал ей спешную заботу -
До всхода солнышка духи налить в цветы?..
Ты был свидетелем великих тайн природы
И, очарованный, пел слаще соловья
В сознаньи полных сил, блаженства и свободы,
И свежей прелестью дышала песнь твоя!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На днях я видела забытую усадьбу,
Аллеи старых лип в запущенном саду,
Где - помнишь? - с криками справляли совы свадьбу,
Где сторож карасей ловил тебе в пруду.
Мне не забыть, как тут дьячкова дочка Вера
Шла тропкою домой от Саввы-кузнеца;
Как белый твой халат кутейная гетера
С угару приняла за саван мертвеца...
А на Иванов день с Лукерьиною внучкой
Как ты пробрался в лес искать разрыв-траву?..
Меня заволокло тогда стыдливой тучкой, -
И не видала я, что делалось во рву...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Запахла ельничком тореная дорожка!
Ты в хищном городе валяешься без ног,
Без песен, без любви... и видишь из окошка
На крыше две трубы и неба уголок...
Мне жаль тебя, поэт!"
    И с этим словом скрылась.
Опять во тьму глядят бессонные глаза;
Душа на миг один как будто озарилась, -
И канула на грудь горячая слеза.

Высокомерный ум, вещатель естества,
Царит и властвует в бездушном нашем веке;
Но горделивая забыла голова,
Что, кроме знания, есть сердце в человеке.
О, как нередко мы, в смущении немом,
Понятия развив до тонкого искусства,
Не можем уловить прозорливым умом
Того, что тут же нам подсказывает чувство!
К чему гасить любви заветный идеал
И водружать везде одной науки знамя?
Чтоб слабый светоч нам путь жизни озарял -
В горниле чувств зажечь свое он должен пламя.

Когда мне выстудит житейский холод грудь,
Мне согревают кровь младенческие ласки;
Иду я в детскую к ребятам отдохнуть,
Где няня старая им сказывает сказки.
Как просты все они, теплы и хороши!
В них столько русского, нам близкого, родного!
В них удаль, добрый ум и чистота души,
Невольно чающей чего-то неземного.
Там старцу нищему приветность и почет:
Он божий человек, он держит путь ко гробу;
Повинной головы топор там не сечет,
Но крепко мстят за гнет, насилие и злобу.
Забитым, страждущим, бездольным и больным
Сочувствие, приют и братские объятья;
Природа с тайнами бежит на помощь к ним,
И звери служат им, как меньшие их братья!

Помятый жизнию, я так люблю внимать
Сердечным вымыслам с цветами прибауток,
Как, восхищенная детьми, внимает мать
Живому лепету промеж собой малюток.

Для сильных мира нет ни бога, ни чудес;
Но утружденная душа всегда мечтала
Добыть живой воды из родника небес,
Чтоб жажду утолить хоть каплей идеала...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Теперь волшебницы не стали к нам слетать
В одеждах радужных на полог колыбели;
Но где тот талисман, которым бы призвать
Их к нашей старческой, безрадостной постели?

Молча у окна мы с Машею сидели,
На любимый садик с жалостью глядели:
Утренником ранним все цветы побило,
И траву, и листья словно обварило;
Зеленеют только сосенки да елки.
Ласточки исчезли, не трудятся пчелки;
Солнышко заспалось, небо почернело,
Дует свежий ветер, всё как помертвело.
Журавли на Киев плетью потянулись, -
На глазах у Маши слезы навернулись.
"Что я вижу, Маша, у тебя морщинки?.
- "Что я вижу, милый, у тебя сединки?.
Горькая улыбка на устах застыла:
Знать, и в самом деле осень подкатила!

Ой ты, горечь, злая мачеха - Сибирь!
Снежной степью разнеслась ты вдоль и вширь,
Неприветна, неприютна, нелюдна,
Бессердечна, душегубна, холодна!
Не грызи ты злобой-местию своей
Беззаступных горемык, честных людей,
Что томятся в кнутобойной стороне
С лиходеями-ворами наравне!

    - Ах, знавал и я свободушку,
    Миловал жену-лебедушку.
    Светлы дни и темны ноченьки
    Всё смотрел ей в ясны оченьки...
    Да она, моя красавица.
    Сатана-змея-лукавица,
    И людей не постыдилася -
    С нашим барином слюбилася!

    . . . . . . . . . . . . . . .
    На совет позвал я хмелюшку
    И постлал друзьям постелюшку...
    Услужил любезным чадушкам:
    Положил на месте рядышком!
    . . . . . . . . . . . . . . .
    Не томи ты, дума черная!
    Не греми ты, цепь зазорная,
    Не звучи на степь пустынную
    Про вину мою безвинную!

Ой ты, горечь, злая мачеха - Сибирь!
Снежной степью разнеслась ты вдоль и вширь,
Неприветна, неприютна, нелюдна,
Бессердечна, душегубна, холодна!

Черт возьми, совсем не спится,
От клопов покоя нет;
Чуть заснешь - исправник снится,
Депутаты, комитет!
Что и делать, сам не знаю,
Видно, надобно вставать...
Ванька - мыться! Гришка - чаю!
Юрка - повара позвать!

Протрубили англичане,
Что у них-де все равны
И, что баре, что крестьяне,
Для свободы рождены.
И у нас пошли драть глотки,
И печатать, и писать...
Васька - редьки! Мишка - водки!
Сенька - кушать подавать!

Где уж русскому народу
Брать примеры с англичан?
Дай-ка Фильке я свободу -
Через час напьется пьян.
Гей! сказать попу Маркелу,
В дурачки чтоб шел играть...
Федька - карты! Фомка - мелу!
Митька - ужин собирать!

Вот и дожили, канальство:
Барин в отчине своей
Без заведома начальства
Хама выпороть не смей;
А задашь, бывало, лупку -
Просто божья благодать...
Тишка - свечку! Яшка - трубку!
Кузька - ставни запирать!

Говорят, пора приспела!
Нет спасенья, говорят;
Эх, когда б всё это дело
Повернуть на старый лад!
Всё не легче час от часу;
Завалиться с горя спать...
Тришка - "Пчелку!" Оська - квасу!
Филька - Машку мне послать!

Куда от нас поэзия сокрылась,
В какой стране цветет ее краса?
Ужель с землей навек она простилась
И вознеслась душой на небеса?

Увы! Она лежит в долине Рейна,
Чело в крови, без чувств, едва дыша;
Луч жизни в ней таится чудодейно,
В ней замерла бессмертная душа.

Ей немец лоб прошиб тупым прикладом,
Ей жид-банкир червонцем выткнул глаз;
Она лежит, опоенная ядом,
Немы уста, и свет в очах погас.

Всегда в те дни, когда шел брат на брата
И лютый вождь насильем был велик,
В годины смут, наживы и разврата
Смолкал ее божественный язык.

Взойдет заря - уймется враг лукавый,
Исчезнет мрак духовной нищеты,
И вновь она к нам явится со славой
В живых лучах воскресшей красоты.

Скажи, поэзия святая,
Небес возлюбленная дщерь,
Зачем ты, в Питер залетая,
От друга прячешься теперь?
Аль ты в изгнаньи, аль в острастке?
Ко мне совсем не кажешь глаз,
А я искал тебя не раз,
Но ты не значишься в участке!..

Я, слава богу, не из бар;
Я был приятель твой хороший.
Мне говорят: я толст и стар,
Меня корят, что из-за грошей
Твой дар чудесный, как товар,
Я выставляю на базар
И тягощусь твоею ношей...
Они не знают, чудаки,
Что можно быть всю жизнь поэтом,
Не написав при всем при этом
Стихов российских ни строки.

Я с детских лет стихи писал
На лад ребяческого чувства
И стих нескладный выливал
Не в формы правил и искусства.
Затем я помню свой позор,
Когда, за школьною скамейкой,
Какой-то варвар-гувернер
За вирши дул меня линейкой;
И, признаюсь, с тех самых пор
Считаю музу я - злодейкой,
Родное детище свое
Во фронт поставить под ружье
Или сразить коварной пулей -
Ей нипочем; зато у нас
Талант чуть вспыхнул и погас,
А жалких трутней - целый улей.

Нет, нет, поэт! Ты напоказ
Не выставляй своей богини,
Ее ты прячь от светских глаз:
И для паркетной героини,
И для героя-шаркуна
Она покажется смешна, -
Не оскорбляй ее святыни!
Тебя там редко кто поймет,
Богиню примут за кухарку,
И фат, салонный идиот,
К священной жертве подойдет,
Чтоб закурить свою сигарку.

Как твердо, бойко и машисто
Вперед шагает человек,
И в дельной роли машиниста
Чего не выдумал наш век?
Летит по проволоке слово,
Из газа льется яркий свет,
И солнце с неба голубого
В альбом рисует твой портрет.
Напрягши ум, в порыве рьяном,
Разбив преграды в пух и прах,
Сквозь недра гор и океаном
Прогресс несется на парах!..
Но мы кадить ему не будем;
Пусть скажет опытность сама:
Теплей ли стало бедным людям
От искр холодного ума?
Честней ли сделалися люди,
Добрее ль стали их сердца,
Свободней, легче ль дышат груди,
Казнит ли совесть подлеца?..
Авось другое поколенье
Увидит лучшие года!
Теперь всё то же направленье,
Теперь всё та же ерунда.
Всё так же рассевают смуты
И держат знамя кабалы
Богопомазанные плуты
И венценосные ослы.
Всё так же душат клич свободы
Остроги, пушки и штыки,
Всё так же бедствуют народы
Да благоденствуют - полки;
Гребут всё так же денег горы
И гладят сальные пупы
Уполномоченные воры -
Купчишки, власти и попы...
И чуть раздастся голос смелый
На кару подлости и зла -
Замрет в гортани онемелой
Глагол про гнусные дела...

И где тропины к тем могилам?
Скажи, о родина моя!
Где мир снискали честным силам
Твои погибшие друзья?

Счастливым юношей, в пылу очарованья,
Из чудной области пленительной мечты,
С идеей истины, добра и красоты,
Спустился я с вершин научного познанья
В долину торжища житейской суеты.
Все золотые сны, отрадные виденья,
Как утро ясное, исчезли и прошли;
Надежды светлые чуть зыблются вдали;
Холодный бледный день мертвит воображенье,
И вижу в будущем бездушность на земли.
Где ж образ прошлого живого упованья?
Куда сокрылся он? Со мной его уж нет!
Он где-то брезжится, как тусклый, слабый свет;
Я схоронил его в моем воспоминаньи
И память вечную пропел ему вослед.
Мир отрицанья, лжи, сомненья и расчета!
Мне жить в нем холодно, постыло и темно...
Отдаться призракам - печально и смешно;
Пасть пред Реальностью, богинею болота,
И поклоняться ей - бесчестно и грешно.
Мне чужды все ее деянья и понятья;
Позором и стыдом клеймит ее мой стих;
Она же, черствая, бежит идей живых
И раскрывает мне коварные объятья,
Чтоб задушить меня в объятиях своих.
Лишенный прелести земного идеала,
Стою я одинок, болею и скорблю;
Презренье, клевету, гонения терплю
И слышу наглый смех бездушного нахала
Над всем, что свято мне, над всем, что я люблю.

         Подражание А. Майкову

Мерзавцы комары забралися под полог
И искусали мне все руки и лицо.
Прохлады нет нигде, в пруду вода как щелок,
Томленый выхожу на заднее крыльцо:
В людской и в кухне храп, от рощи тянет гарью,
В каленом воздухе рои шмелей и мух,
Пить до смерти хочу, бужу в чулане Марью, -
Раскинувшись лежит... Во мне смутился дух,
Я убегаю в сад, сажуся на террасу,
Дворовый пес Кудлай глядит из-под куста,
Машута с погреба несет мне миску квасу,
Припал и жадно пью, не отымая рта..,
О, как мне хорошо!.. Сижу и чутким ухом
Внимаю пеночке... жар схлынул наконец.
Под ложечкой сосет, в столовой вижу брюхом
Клубнику, самовар и жирный варенец.
Пью чай и думаю: зачем на свете войны?
Я даже в жареном кровь видеть не могу;
Не лучше ль, если все довольны и спокойны?
Не так ли, Машенька? Дай губки обожгу!..
Она вся вспыхнула и спряталась за дверью.
Взволнованный, встаю, гляжу в окно - луна!
Пал белым саваном туман по заозерью,
Усадьба запахом цветов напоена;
В таинственной дали сливаются предметы;
Как будто всадника я вижу на коне...
Ах, это Клим везет из города газеты:
В помещичьем быту годятся и оне...
Сбирают ужинать, наливки ставит Маша;
К закуске приказал сомовий плеск подать;
А ужин? борщ, сычуг, грибы и простокваша, -
Какая благодать! какая благодать!

   Памяти М. Лонгинова

"Ты ль это, муза? Что с тобою?
Ты вся в слезах? Ты где была?"
- "Увы! гонимая судьбою,
Я ночь в участке провела!
Меня к допросу притянули,
Корили дерзостью идей,
Свободой слова попрекнули
И чуть не высекли, ей-ей!
В тюрьму грозилися упрятать,
И дело тем порешено,
Что мне не только что печатать,
Но и писать запрещено..."
- "Трудненько жить литературе!
Да и кому ж теперь легко?
У нас подвержены цензуре -
В сосцах кормилиц молоко,
И лепет колкого народа,
И пылкой юности мечты,
И честь, и совесть, и свобода,
И песен пестрые цветы!
У нас, в видах на помощь божью,
Живая речь запрещена
И между истиной и ложью
Стоит цензурная стена
Да лес штыков непроходимый...
Какого ждать уж тут добра?
Да ты куда?"
             - "Прощай, родимый!
Пойду проситься в цензора".

Гнилому Западу в угоду,
Его умом хотим мы жить
И сдуру приняли методу
Всё иностранное хвалить.
Чтоб сверить с былью небылицу,
Я взял каюту на Штетин
И лично ездил за границу
Как патриот и дворянин;
Туда пробили наши тропу,
Всё, вишь, хотят на тот манер...
И черт занес меня в Европу,
В России лучше не в пример.

Про англичан и их свободу
Что "Русский вестник" ни пиши,
А всё у этого народу
На первом плане барыши:
Везде конторы и амбары,
И свист, и копоть от машин...
Плевать хотел я на товары,
Я не купец, - я дворянин;
Предоставляю Бутенопу
Машины строить для афер...
И черт занес меня в Европу,
В России лучше не в пример.

Французы - те иного роду;
Они какие-то буфы;
Имеют шик, веселость, моду,
Но очень мало комильфы:
Там барин вежлив пред лакеем,
Там всякий дворник - господин;
Я не привык к таким идеям,
Я не Прудон, - я дворянин;
По мне, мусьё нейдет к холопу,
С него довольно и монтер...
И черт занес меня в Европу,
В России лучше не в пример.

И немцы знатную породу
Роняют низким ремеслом;
Там продает эрцгерцог воду,
Там держит принц игорный дом.
Я только в Австрии заметил,
Что уважают род и чин;
Там вольнодумства я не встретил,
Там я вполне был дворянин.
Как жаль, что задали ей трепу!
А всё Людовик-лицемер...
И черт занес меня в Европу,
В России лучше не в пример.

Про итальянскую природу
Пусть вам расскажут маляры;
От нищих просто нет проходу,
И нет спасенья от жары.
Там что ни шаг, то галереи;
Я обезножел от картин,
Мне тошно вспомнить про музеи,
Я не артист, - я дворянин.
Стоишь подобно остолопу
Средь этих мраморных венер...
И черт занес меня в Европу,
В России лучше не в пример.

По закустью серый заинька,
В поднебесье лебедь белая...
Ой вы, гусли, - вы мысли мои!
Ой ты, песня, - ты думка моя!

Не заря то занималася -
Красна девка подымалася,
Ясна сокола привабливала,-
Молодчика привораживала.
Ее щеки маком рдеются,
Грудь высокая белеется,
Голубины очи яхонтом горят,
Ноготочки алой плотию сквозят.
Гордой павой, как из милости, .
Приступает на муравушку;
Оступилася, обмолвилася,
Уронила слово ласковое,
Точно бархатом по сердцу провела!..
Парня девица призарила,
Безобумнова привадила,
Нагнала тоску затомчивую
В ретиво сердце зазнобчивое.

"Душа-девица, улыба ты моя,
Разлебедушка-Раздарьюшка,
Выходи ко мне, разлапушка,
В темну ноченьку под крут бережок!"
- "Ой, Иванушка-жаленушка,
Ты, милсветный друг-детинушка,
Обошел меня морокою,
Заронил во мне раздумьице!
По тебе ль я не крушилася,
Слез горючих наточилася?
Меня матушка журьмя журит,
Держит в сутемень за прялкою,
Долгу ноченьку в надизбице".

По низам туманы стлалися,
Даша из дому укралася,
Убежала не спросилася,
По росе шла оросилася;
Шелкова трава следочки заплела;
Под крут берег красна девица сошла, -
Подкосились резвы ноженьки,
Подкатились ясны оченьки...
Повстречала там Ванюшеньку, -
Загубила свою душеньку!..

По закустью серый заинька,
В поднебесье лебедь белая...
Ой вы, гусли, - вы мысли мои!
Ой ты, песня, - ты думка моя!

Плохо, сват Микита!
Всё нутрё горит.
Рыло в кровь разбито,
Голова болит;
Словно весь ошпарен,
Денег ни гроша,
Задал порку барин, -
Чуть жива душа...

Больно расплодили
Много кабаков:
Вдосталь разорили
Бедных мужиков...
Дьякон Федор бает,
Слышал от попа,
Будто царь решает
Вовсе откупа?

Полно, сват Микита,
Батька мелет зря:
Чай, откупщики-то
Посильней царя!

Сначала шел я в ногу с веком,
О всякой штуке не мечтал
И мог быть дельным человеком,
Но зазевался и - отстал.
Пренебрегая капиталом,
Искал сокровищ для души,
Всю жизнь стремился к идеалам
И увидал - одни шиши!

Кричал я громко о свободе,
Клеймил стеснительную власть,
Скорбел о страждущем народе -
И угодил с народом в часть!..
Как либерал, поэт и барин
В стихах о равенстве трубил,
Пока швейцар наш Влас Тугарин
Мне с пьяных глаз не нагрубил!..
О братьях-сербах как я плакал,
Купил револьвер и кинжал;
Но страх попасть к турчину на кол -
Меня от братства удержал!..

Лишенный сладостных мечтаний,
В бессильной злобе и тоске
Пошел я в Волковские бани
Распарить кости на полке...
И что ж? О радость! О приятство!
Я свой заветный идеал
Свободы, равенства и братства
В торговых банях увидал!

           1

Пока наш русский бог
С царем сидел на троне,
Сам черт и тот не мог
Напакостить короне.
Все козни дерзких клик,
Все шутки нигилистов -
Предупреждали вмиг
Жандарм и частный пристав.
Чуть мину где взорвут,
Чуть выстрелят откуда -
Уж русский бог как тут
И совершает чудо...
. . . . . . . . . . . .
С начальства взяв пример,
Молебны отслужили.
И марш в Фоли-бержер,
И снова закружили!..

           2

Но вот раздался звон
Меж жителей столицы,
Что пойман купидон
У горничной царицы...
Не грех и не беда:
Все очень понимают,
Что фрейлины всегда
На........хромают.

Сам царь им делал честь
И лазал к ним в постели;
На то они и есть
Дворцовые мамзели.
Таков уж там манер.
Всех тянет к купидону...
Allons {*} в Фоли-бержер?
{* Идем (франц.). - Ред.}
А ужинать - к Донону...

Бог сердится, но бдит,
Сложив браду на чреслах;
Глядь влево - ан сидит
Амур с ним рядом в креслах.
"Ах ты Венерин сын!
Ты как здесь на престоле?"
- "Я здешний семьянин,
По высочайшей воле..."
- "Ну нет, ребята, пас!
От срама от такого
Бежать скорей от вас..." -
И выслал Рысакова.

"Вот, не в котором царстве",
Как сказывали встарь,
Сидел на государстве
Могучий белый царь.
Носил с орлами каску,
Боялся букваря...

Сказать вам, детки, сказку
Про белого царя?

Народ его был черный:
Он мыться запрещал
И казнею позорной
Ослушников карал.
И задал же острастку
Он после "Декабря"...

Сказать вам, детки, сказку
Про белого царя?

Живя в разладе с веком,
Прогресс не признавал
И только "человеком"
Лакея называл.
Носил величья маску,
Свой сан боготворя...

Сказать вам, детки, сказку
Про белого царя?

Лёв {*} Львовича, соседа,
Царем не признавал,
Считал за мироеда
И рать свою послал
Задать Левошке таску -
На Черные моря...

Сказать вам, детки, сказку
Про белого царя?

Рассчел ли он неверно,
Надеялся ль на фукс, -
Но дело вышло скверно:
Он взял и принял nux.
С тех пор пошло в развязку
Сынку благодаря...

Ужо скажу вам сказку
Про красного царя!

* "Louis" русские нередко переводят - "Лёв".

У Цепного моста
Видел я потеху:
Черт, держась за пузо,
Помирал со смеху.

"Батюшки! нет мочи! -
Говорил лукавый. -
В Третьем отделеньи
Изучают право!

Право на бесправье!..
Этак скоро, братцы,
Мне за богословье
Надо приниматься".

На заре румяной, над рекой широкой
Мается в раздумьи парень одинокой.
Он пытливым оком небо пронизает,
Головой горячей долу припадает;
День-деньской в истоме, ноченька без сна:
То, избыток жизни, пьяная весна!

Молодец с молодкой во саду гуляет,
Песенкою звонкой время пробавляет,
Рвет цветки душисты, сладкую малину,
Бойко и надёжно смотрит на долину.
Так-то ему любо, весело, тепло...
Не видал, как лето красное прошло!

Каркнул вещий ворон, - изменило счастье!

Тучи налетели, прорвало ненастье,
Зелен сад размыли бурные потоки,
Извели молодку чары злы - уроки...
Обомлел мужчина, помутился взор, -
И в ночи осенней простонал укор!

Воет заверть-вьюга над душой печальной,
Ткет из снежных хлопьев саван погребальный;
Сдался бедный старец, в жилах кровь застыла,
Под немым сугробом - ледяна могила,
И всё то, что в жизни мысль и чувство жгло.
Занесло метелью, снегом замело.

Словно ведреет погодушка,
Заалела даль туманная, -
В той дали видна свободушка...
Приходи скорей, желанная!
"Я бы рада к вам, ребятушки,
Да дорожка мне заставлена:
Во судах нет правды-матушки,
Речь свободная придавлена,
В маете крестьянски душеньки,
Что ни воры - то начальники,
Да бояре бьют баклушеньки,
Да жиреют целовальники..."
- "Знать, не видишь ты, свободушка,
Нову зорю, слово царево?.."
- "Вижу, вижу, братцы родные, -
Да не зорюшку, а марево!"

Я не певец в придворном хоре!
Я силе гимнов не пою,
Когда позор, нужда и горе
Терзают родину мою...

Моя ославленная лира
Не для лакеев и шутов...
Где трон, корона и порфира -
Там нет поэзии цветов.

Всего стихотворений: 40