Сергей Федорович Дуров (1816-1869)

• Биография Сергея Дурова
• Стихотворения Сергея Дурова по темам

Все стихотворения Сергея Дурова на одной странице

- Оглавление -

Жил в древней Греции певец Анакреон:
Он с юношеских лет был музам обречен,
И после, в старости, изведав всё земное,
Умел он сохранить и сердце молодое,
И ум возвышенный, и юношеский пыл,
И крепость здравия, и бодрость прежних сил.
Бывало; к молодым вмешавшись в вихорь пляски,
Он пел им про любовь, вино, восторг и ласки,
И звучный стих его, катяся как река,
Был дорог юноше и свят для старика.
А ныне от певцов не те мы слышим звуки:
Их струны издают порывы тайной муки,
Негодование на жизнь и на судьбу -
Сомненья с истиной тяжелую борьбу,
Души расстроенной тяжелые болезни:
Для современников полезны эти песни!..

               (с польского)

Люблю, облокотясь на скалу Аюдага,
Глядеть, как борется волна с седой волной,
Как, вдребезги летя, бунтующая влага
Горит алмазами и радугой живой, -

Как с илистого дна встает китов ватага
И силится разбить оплот береговой;
Но после, уходя, роняет, вместо стяга,
Кораллы яркие и жемчуг дорогой.

Не так ли в грудь твою горячую, певец,
Невзгоды тайные и бури набегают,
Но арфу ты берешь, и горестям конец.

Они, тревожные, мгновенно исчезают
И песни дивные в побеге оставляют,
Из коих для тебя века плетут венец.

Бывают дни недуга рокового:
Напрасно я гляжу кругом -
Среди тревог волнения земного
Услады сердцу нет ни в чем.
Мне тяжело цветов благоуханье,
Докучен свет роскошный дня,
Н звуков сладостных живое сочетанье
   Не трогает меня.

Но есть часы отрадного безумства:
Печаль минувшую забыв,
Я всё готов почтить приветом чувства,
Платя отзывом на призыв-
И грустные дотоле впечатленья
Мне кажутся так дивно хороши,
Что я б хотел иметь в подобные мгновенья
   Два сердца, две души.

Сердце молодое
   Верует всему:
Благородным - злое
   Кажется ему.

Изучивши зрело
   И людей и свет,
Я решаюсь смело
   Дать тебе совет:

Дружбе угождая,
   Не забудь себя,
Верь - не доверяя,
   Люби - не любя...

Жизнь наша - книга. Много в ней
Найдется сцен разнообразных:
Смешных, нелепых, скучных, грязных,
Тяжелых, вялых и бессвязных,
Как на страницах повестей.
Читать ее - нести вериги,
Прочтя - не выдержишь сказать:
Блажен, кому житейской книги
Не довелося прочитать...

В нас воля разума слаба, 
Желанья наши своевольны; 
Что б ни сулила нам судьба, 
Всегда мы ею недовольны. 

Нам новизны давай для глаз, 
Давай для сердца нам обновы; 
И если счастье ловит нас, 
Мы горе выдумать готовы. 

Бывают дни в году, когда в душе у нас 
Печали новые родятся каждый час, 
Когда нога скользит; когда нам всё на свете 
Является глазам в каком-то черном цвете, - 
Когда в природе всё так дико и мертво, 
Что видеть, кажется, не хочешь ничего... 
Бурливо и темно в реке катятся волны, 
Густые облака дождливым мраком полны, 
Осенний воздух сыр и резок, как зимой, 
Деревья зыблются печально головой... 
Куда ни подойдешь, куда ни кинешь взгляд - 
Везде встречаются то нищих бледный ряд, 
То лица желтые вернувшихся из ссылки, 
То гроб с процессией, то бедные носилки... 
И если, наконец, растерзанную грудь 
Желая от тоски рассеять чем-нибудь, 
Ты за город уйдешь, в приют уединенный. 
Чтоб с уст любовницы сорвать залог священный 
Любви и верности... Увы! печаль-змея 
Туда прокрадется вослед, как тень твоя. 
И тщетно б ты хотел на лоне сладострастья 
Искать забвения, надежды и участья. 
Сквозь пурпурных ланит красавицы твоей, 
Сквозь милые уста и чудный блеск очей. 
Сквозь кожу тонкую пленительного цвета 
Тебе почудится костлявый вид скелета.

Ваш жребий пал! Счастливая пора
Для вас прошла... Вы кинули игрушки...
Не тешат вас пустые погремушки,
Которые с утра и до утра
Вас тешили не дальше, как вчера.
Вы нехотя на жизнь открыли глазки,
И что ж нашли? - Несбыточность мечты,
Гонения лукавой клеветы,
В друзьях своих - предательские ласки...

А прежде вы смеялись надо мной,
Вам шуткою моя казалась горесть,
И опыта действительная повесть
Была для вас безумною мечтой,
Воображения болезненной игрой...
Но от меня вас ждет другая плата:
Гонимые от света и молвы.
Во мне одном теперь найдете вы
Сопутника, товарища и брата.

Вечер был светел как день; небо сияло лазурью; поля
Яркозеленым ковром расстилались далеко, далеко;
Звонко журчащий ручей, ниспадая с горы у подножья,
Радужной пеной сверкал, а в лесу, из-за кущи ветвистой,
Слышалась песнь соловья. - И подумал тогда я невольно:
"О, для чего не дано человеческой жизни под вечер
Светлого неба любви, упований широкого поля,
Быстрых желаний ручья и надежд соловьиных напевов!.."

               Il est, il est sur terre une infernale cuve,
               On la nomme Paris...

                                           A. Barbier.

   I

Есть бездна на земле, есть бездна роковая,
Ее зовут: Париж. В три раза обвивая
Бойницы, храмины и царские дворцы,
Река прожелкшая бежит во все концы...
Та бездна день в ночь клокочет и дымится...
Там вечно человек страдает и томится, -
Лохань, в которую стекает с давних пор
Со всех концов земли навозный хлам и сор,
Который, наконец, всё высясь постепенно,
Волной крушительной течет по всей вселенной...

   II

Там только изредка мелькает из-за туч
Зари румяный блеск и солнца яркий луч,
Там с утра до утра на стогнах шум тревожный,
Сну благотворному предаться невозможно;
И там никто не спит... а мысль и голова
Натянуты у всех, как в луке тетива,
Там каждый жмет других. Без всякого сознанья
Нисходят люди в гроб, смеясь над покаяньем.
Там храмы, кажется, остались для того,
Чтоб молвить: был здесь бог, но ныне нет его!

  III

Там столько алтарей погибло в быстром ходе,
Там столько ярких звезд затмилось на восходе,
Там столько юных жатв погибло без плода,
И столько гениев, поборников труда,
Исчезло без вести, в чаду людских волнений,
Пустых сует земных и горьких убеждений,
Что нынче ничего не любит человек;
Не зная, как убить и в чем убить свой век,
Он прилепляется к одним предубежденьям:
Всё, кроме золота, унижено презреньем...

   IV

Увы!.. и после всех бесчисленных толчков,
И после опыта сурового веков, -
И после стольких слав и стольких унижений -
И царственных начал и царственных падений -
Старик, которого мы временем зовем,
Сметающий с земли весь сор своим крылом,
Всё рушащий вконец рукой неумолимой,
Разбивший вдребезги разврат и стены Рима, -
Находит в наши дни такую же лохань,
Куда, как прежде в Рим, течет отвсюду дрянь...

   V

В Париже тот же шум и та же жажда власти,
Готовая дробить отечество на части,
И та же жалкая толпа клеветников,
Глухих сенаторов и ветреных льстецов,
И та ж насмешливость над голосом пророков,
Исполненным любви, надежды и уроков;
И та же суетность в поступках; цель для них:
Жизнь как-нибудь убить на зрелищах пустых,
И, словом, Рим воскрес у нас в Париже снова,
За исключеньем форм и неба голубова...

   VI

О ты, мятежное семейство парижан!
Ты, словно человек, который вечно пьян,
Иль блудное дитя, отверженец семейства,
Готовый каждый день на новое злодейство,
Идя по улице, ты хлещешь заодно
Собаку тощую и звонкое стекло...
В вас, детях суетных, нет признака рассудка:
Вы плюете на всё, считая веру шуткой,
И всё, что кажется нам чистым и святым,
Вы называете ничтожным и пустым...

  VII

А между тем ты храбр, отважен в бранных спорах,
Как, старый гренадер, ты ешь, глотаешь порох;
И, в сердце затая к отечеству любовь,
На пулю и на штык ты кинуться готов;
Но только что мятеж у двери запылает, -
Тебя призыв ко злу невольно увлекает,
Бежа из дома в дом трепещущих граждан,
Ты, словно гибельный и страшный ураган,
Всё рушишь на пути, всё мечешь в ярый пламень
И даже дерзостно кидаешь в небо камень...

  VIII

Французы, ветреный и гибельный народ!
Ты - море бурное, живой водоворот!
Чей голос иногда вселенную тревожит
И всё перевернуть в одно мгновенье может!
Волна, которая, да неба возлетя,
Внезапно падает на землю, как дитя,
Народ единственный, в котором вместе слиты
Пороки юности и старости маститой;
Народ, который всех сызмлада увлекал,
Но свет которого еще не разгадал!

   IX

Есть бездна на земле, есть бездна роковая,
Ее зовут: Париж. В три раза обвивая
Бойницы, храмины и царские дворцы,
Река прожелкшая бежит во все концы...
Та бездна день и ночь клокочет и дымится...
Там вечно человек страдает и томится, -
Лохань, в которую стекает с давних пор
Со всех концов земли навозный хлам и сор,
Который, наконец, всё высясь постепенно,
Волной крушительной течет по всей вселенной.

Жаркое чувство любви не надолго в душе остается: 
Только что вспыхнет оно и угаснет сейчас же. Но пепел 
Этого чувства души возрождает в нас новое чувство: 
Дружбу, которая нам никогда и ни в чем не изменит. 
Так из простого цветка образуется осенью поздней 
Плод, услаждающий вкус, обонянье и взгляд человека.

И плакать хочется, и хочется смеяться,
Как вспомнишь о былом:
Как можно было мне так горько ошибаться
В самом себе, и в людях, и во всем...

И плакать хочется, и хочется смеяться,
Когда заглянешь в даль:
Всё манит, кажется, любить и наслаждаться,
А между тем везде грозит печаль.

Иные дни - мечты иные:
Нельзя ребенком вечно быть...
Пришлось мне годы молодые
Для настоящего забыть.
      
Но всё ж, какой-то волей тайной,
Простая песня мужика,
Взгляд, часто кинутый случайно,
Благоухание цветка -
      
Вся эта ветошь жизни пошлой
Невольно грудь волнует мне
И говорит о жизни прошлой
И о недавней старине!
      
Толпа живых воспоминаний
Чудесно вьется надо мной:
Вот я дитя... вот сказки няни...
Вот колыбель... вот лес густой...
      
Тот лес, где я любил когда-то,
В траве, как заяц, притаясь,
Глядеть, как рыщет бес косматый,
За черной ведьмою гонясь;
      
Как в куще леса чьи-то очи
Огнем горят издалека,
И тени сумрачныя ночи
Меня касаются слегка.
      
Любил я слушать звонкий лепет
Вблизи бегущего ручья,
Жужжанье мошки, листьев трепет
И вздох далекий соловья.
      
Виски горели, билось темя;
Я весь сгорал в живом огне:
Чего не слышал я в то время,
Чего тогда не снилось мне?
      
Но этот сон недолго длится,
Недолго им согрета грудь;
Передо мной опять ложится
Однообразный жизни путь...

С горячим участьем гляжу на тебя я, ребенок!
Как взгляд твой приветлив, как голос твой мягок и звонок,
Как каждое слово мне в грудь западает глубоко
И как увлекает оно мое сердце далеко...

Что день, за тебя я молюся пред светлой иконой:
Да будет тебе он на трудном пути обороной,
Да вечно хранит он тебя от житейской невзгоды:
Пускай бы цвела ты средь мира, любви и душевной свободы...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот вам Барбье, - его стихи 
Облиты желчью непритворной, 
Он современные грехи 
Рисует краской самой черной; 
Он не умеет так, как мы, 
Льстецы слепые мнений века, 
Хвалить развратные умы 
И заблужденья человека. 
Богобоязненный пророк, 
Неподкупной ничем свидетель, 
Он как палач разит порок, 
Как гений ценит добродетель. 
Вот вам Барбье! Его тоска, 
Его железная суровость, 
Неосторожность языка 
Сначала, может быть, как новость, 
Вам не понравятся. Но там. 
Вникая в смысл его глубокой 
По сердцу он придется вам: 
Вы правду цените высоко... 
Нагая истина в наш век 
Умы болезненно тревожит. 
И вдохновенный человек 
Не многим тронуть сердце может...

Как весело... итти вослед толпы,
Не разделяя с ней душевных убеждений,
Брать от нее колючие шипы
   Ее пристрастных осуждений...

Как весело... на помощь призывать
Пустых надежд звенящие гремушки,
Чтоб после их с презреньем разбивать,
   Как бьет дитя свои игрушки...

Как весело... оковы наложа
На каждый шаг, на все движенья сердца,
Бояться вырваться потом из рубежа,
   С предубежденьем староверца...

Как весело... увлекшися мечтой,
Приискивать в несбыточном возможность,
Чтоб после с горькою насмешкой над собой
   Признать вполне ума ничтожность...

Как весело... не веря ничему,
Прикрыв лицо двусмысленною маской.
Наперекор душе, всем чувствам и уму,
   Платить коварству мнимой лаской...

Как весело... глубоко полюбя
И пламенно желая чувств обмены, -
Предвидеть нехотя, что ждут в конце тебя
   Обыкновенные измены...

Как весело... измучась от борьбы,
По мелочам растратив жизнь и силы,
Просить, как милости, у ветреной судьбы
   Себе безвременной могилы...

Зачем забвенья не дано
Сердцам, алкающим забвенья,
Зачем нам помнить суждено
   Ошибки наши и волненья?..

Зачем прошедшее, от нас
На быстрых крыльях улетевши.
Не может скрыть от наших глаз
   Былого плод, давно созревший?

Когда б не опыт прежних лет.
Мы шли б по свету без оглядки,
И нас обманывал бы свет...
   И жизнь была б полна загадки...

А ныне - знаний и трудов
Неся тяжелую веригу,
Мы бьемся все из пустяков -
   Читаем читанную книгу...

Когда трагический актер.
Увлекшись гением поэта,
Выходит дерзко на позор
В мишурной мантии Гамлета, -
      
Толпа, любя обман пустой,
Гордяся мнимым состраданьем.
Готова ложь почтить слезой
И даровым рукоплесканьем.
      
Но если, выйдя за порог,
Нас со слезами встретит нищий
И, прах целуя наших ног,
Попросит крова или пищи, -
      
Глухие к бедствиям чужим,
Чужой нужды не понимая,
Мы на несчастного глядим,
Как на лжеца иль негодяя!
      
И речь правдивая его,
Неподслащенная искусством,
Не вырвет слёз ни у кого
И не взволнует сердца чувством...
      
О род людский, как жалок ты!
Кичась своим поддельным жаром,
Ты глух на голос нищеты,
И слезы льёшь - перед фигляром!

Когда, склонившись на плечо.
Ты жмешь мне руку и вздыхаешь,
И, веря в счастье горячо,
Ты слишком много обещаешь...
Тебя становится мне жаль,
Я за тебя грущу невольно,
Сжимает сердце мне печаль,
И так мне трудно, так мне больно...

Я говорю тебе тогда:
"Не верь любви моей!.. День со дня
Бледней горит моя звезда...
Не тот я завтра, что сегодня...
По сердцу нашему скользя,
Всё благородное проходит:
Любить всегда одно - нельзя;
День новый - новое приводит...

И ты, напуганная мной,
Спешишь к груди прижаться крепче...
Зараней зная жребий свой.
Обоим нам как будто легче...
В огне любви, в чаду страстей
Друг другу сладко нам передаться -
Своих наслушаться речей,
Своим дыханьем надышаться...

Так на египетских пирах.
Держась старинного завета,
С гостями рядом на скамьях
Сажали пыльного скелета -
Затем, чтоб каждый из гостей,
В нем видя жребий свой грядущий.
Дар жизни чувствовал полней
И оценял бы миг текущий.

Кого любить? Кому доверить 
Святыню сердца своего? 
Чьим нежным ласкам можно верить 
И положиться на кого? 

Где друг прямой и беспристрастный, 
Который руку нам подаст 
И не осудит нас напрасно, 
И осудить другим не дает?.. 

Где? Как подумаешь об этом, 
Так как-то сердцу тяжелей, 
И, право, хочется со светом 
Расчет окончить поскорей...

Восточное предание

    I 

Подвигнутый верой, в пример развращенному веку, 
Дервиш вдохновенный пошел в отдаленную Мекку, 
Чтоб там поклониться священному гробу пророка 
И глубже проникнуть в высокие тайны Востока. 

    II 

Взяв посох и кружку, оставя всех п_о_ сердцу близких, 
Пошел и достиг он бесплодных степей аравийских, 
Где промыслом свыше, на доблестный подвиг хранимый, 
Сносил он и голод, и жажду, и зной нестерпимый. 

    III 

Раз, в полдень, под пальмовой сенью зеленой, 
Он видит источник, журчащий волною студеной; 
Припав на колено, он жадно пьет чистую влагу, 
Впивая с ней вместе и новую жизнь и отвагу... 

    IV 

Напившись, он кружку наполнил прозрачной водою. 
И дальше пустился песчаной дорогой степною, 
В душе прославляя великую благость Аллаха 
И ключ животворный, рожденный из жгучего праха. 

    V 

Идет он... но в полдень мучительно-знойный, однажды| 
Он снова, усталый, томится от пламенной жажды - 
И кружку к устам он подносит с отрадой в пустыне! 
Но влага прогоркла и стала противней Польши... 

    VI 

Дервиш поневоле и думой и сердцем смутился - 
И к кружке своей он с упреком тогда обратился: 
"Скажи, отчего ты напиток живой отравила 
И едкую горечь студеной воде сообщила?" 

    VII 

Ответствует кружка: "Когда-то... спустя целым веком 
Была я таким же, дервиш, как и ты, человеком, 
И тоже любила, и тою же грустью терзалась, 
И так же, как ты, я в себе и в других ошибалась. 

    VIII 

Я верила в счастье и вечную благость пророка, 
Но вера и твердость погибли на сердце до срока. 
Томясь, я погибла... и сделалась горстию пыли: 
Из ней эту кружку смышленые люди слепили. 

    IX 

И вот почему я доселе в себе сохраняю 
Всю прежнюю горечь и горечью той отравляю 
Не только студеный и дышащий жизнью напиток, 
Но даже надежду и веры священный избыток". 

Есть непонятные кручины:
Они родятся без причины
И, словно ржава на меди,
Ложатся едко на груди...
      
Не надо им несчастий близких;
Они, как сосны гор альпийских,
На голом камне могут цвесть:
Всегда, во всем им пища есть...
      
Из сердца вырвать их нет средства,.
Они пускают корень с детства;
Но если б даже вырвать их -
Нам горько стало бы без них...

Куда ни посмотришь - повсюду,
Всегда видишь грустные лица:
Не встретишь веселой улыбки,
Веселого взгляда не встретишь...

Захочешь ли вслушаться в речи,
Летучие речи людские, -
В них слышишь какую-то муку
Сомненья, надежды и страха.

Сойдешься ли с искренним другом
И тайны ему поверяешь, -
Всё как-то не выскажешь мысли.
Ответа от друга не выждешь...

И трудно, и больно, и горько
Больному с больными встречаться.
Но может ли горе быть вечно?
Ужели границ нет терпенью?

       Ou ma tu? - Je n'en sals rien...

О родного дерева отпадший,
На волю преданный грозам,
Окажи, листок полуувядший,
Куда летишь? - Не знаю сам!

О тех пор, как дуб упал от бури,
От дружной ветки отлучась,
То я ношусь в степях лазури,
То снова падаю я в грязь.

Я мчусь по прихоти суровой,
Куда влечет меня мой рок,
Куда несется лист лавровый
И легкий розовый листок.

Ложным приманкам не верь и вослед не ходи за толпою;
Сам себе путь избери, сообразный с влечением сердца;
Если на нем ты не сыщешь желанного счастья, то всё же...
Тем усладишь свое горе, что выбрал его произвольно.

Люблю тебя за то, что в вихре светских бурь
Ты сохранил ума и сердца живость,
Улыбку на устах, в очах своих лазурь,
В движеньях детскую стыдливость.
  
Люблю тебя за то, что юность расцветя
Приманками надежды и мечтанья,
Ты жизнью тешишься, как резвое дитя,
Еще не знавшее страданья.
  
Люблю тебя за то, что, волю сердцу дав,
Не заразясь пустым предубежденьем,
Ты дружбы не лишил, ее заветных прав,
Любви не оскорбил сомненьем.
  
Люблю тебя за то, что в ветреной толпе.
Волнуемой безумными страстями,
Один лишь ты идешь по розовой тропе,
Довольный жребием и нами.

Когда я последний цехин промотал
И мне изменила невеста -
Лукавый далмат мне с усмешкой сказал:
"Пойдем-ка в приморское место.
Там много красавиц в высоких стенах
И более денег, чем камней в горах.

Кафтан на солдате из бархата сшит;
Не жизнь там солдату - а чудо:
Поверь мне, товарищ, и весел и сыт
Вернешься ты в горы оттуда...
Долимая на тебе  серебром заблестит,
Кинжал на цепи золотой зазвенит.

Как только мы в город с тобою войдем,
Нас встретят приветные глазки,
А если под окнами песню споем,
От всех нам посыплются ласки...
Пойдем же скорее, товарищ, пойдем!
Мы с деньгами в горы оттуда придем".

И вот за безумцем безумец побрел
Под кров отделенного неба:
Но воздух чужбины для сердца тяжел.
Но вчуже - нет вкусного хлеба;
В толпе незнакомцев я словно в степи -
И плачу и вою, как пес на цепи...

Тут не с кем размыкать печали своей
И некому в горе признаться;
Пришельцы из милой отчизны моей
Родимых привычек стыдятся;
И я, как былинка под небом чужим,
То холодом сдавлен, то зноем палим.

Ах, любо мне было средь отческих гор,
В кругу моих добрых собратий;
Там всюду встречал я приветливый взор
И дружеский жар рукожатий;
А здесь я как с ветки отпавший листок.
Заброшенный ветром в сердитый поток.

Мы встретились - и тотчас разошлись.
Ни он, ни я не высказали мыслей
И чувств своих друг другу; будто сон,
Свиданье с ним мелькнуло и исчезло;
Но сердце мне твердит: не знаю, где,
Здесь или там, сегодня или завтра
Сольетесь вы душа с душой, как небо
Сливается вдали с лазурным морем.

Добро бы жить, как надо, - человеком!
И радостно глядеть на свой народ,
Как, в уровень с наукою и веком,
Он, полный сил, что день, идет вперед.

Как крепко в нем свободное начало,
Как на призыв любви в нем чуток слух,
Как десяти столетий было мало,
Чтоб в нем убить его гражданский дух...

Добро б так жить! да, знать, еще не время...
Знать, не пришла для почвы та пора,
Чтоб та нее ростки пустило семя
Народности, свободы и добра.

Но всё же мы уляжемся в могилы
С надеждою на будущность земли,
С сознанием, что есть в народе силы
Создать всё то, чего мы не могли.

Что пали мы, как жертвы очищенья,
Взойдя на ту высокую ступень,
О которой видели начатки обновленья
И чуяли давно желанный день!..

Озябло горячее сердце мое 
От стужи дыханья людского... 
А с желчным рассудком плохое житье: 
Рассудок -- учитель суровый!.. 
Холодным намеком, насмешкою злой 
Он душу гнетет и тревожит: 
Смеется над каждою светлой мечтой, 

А тайны открыть нам не может. 
Внушая сомненье почти ко всему, 
Он губит в нас волю и силу: 
Кто в руки попался однажды ему, 
Тот прямо ложися в могилу... 

Он не приветлив, но ему 
Ты можешь вверить сердца тайны, 
Он их не выдаст никому, 
Не кинет на ветер случайно... 

Он не приветлив, но когда 
Заметит след тоски во взоре, 
Он первый встретит вас тогда, 
И первый он разделит горе. 

Он не приветлив, но зато 
Когда полюбит он однажды, 
Он не разлюбит - ни за что, 
А это сделает не каждый...

Есть люди в памяти моей,
Которых видел я когда-то;
Судьба меня и тех людей
Ничем не связывала свято.
Любви не мог я ждать от них,
Бояться их едва ли можно;
Труда не стоит помнить их,
А позабыть их невозможно...

Сказала весенняя Роза:
"Скажи, Кипарис молодой,
Зачем ты зеленой верхушкой,
Печально повис надо мной?" -
"Затем, - отвечал он, - чтоб солнце
Тебя опалить не могло,
И лучше в тени очертилось
Твое молодое чело..."

С невыразимым наслажденьем, 
С невыразимою тоской 
Слежу за речью, за движеньем, 
За взглядом, кинутым тобой. 

Мне сладко верить, что судьбою 
Тебе проложен светлый путь, 
Что радость встретится с тобою 
Когда-нибудь и где-нибудь... 

Но, грустно то, что, может статься, 
Идя с тобой путем иным, 
Мне поневоле не удастся 
Упиться счастием твоим. 

Так иногда под небо юга, 
В благословенный теплый край, 
Нам проводить приятно друга, 
Но горько вымолвить: прощай!

С тайной, тяжелой тоской я гляжу на тебя, мое сердце!
Что тебя ждет впереди? - Кукла, которая будет
Тешить сначала тебя, а потом эта кукла наскучит...
После, когда подрастешь, ты сама будешь куклой для взрослых:
Вырядят в бархат тебя, напоказ вывозить тебя будут.
Строго тебе запретят обнаруживать чувства к мысли;
Волю твою окуют (воля всего им опасней!);
Позже, как время придет, по расчету (конечно, не сердца)
Выдадут замуж тебя. За кого? Не твое это дело:
Муж твой хорош для других, для тебя и подавно, не правда ль?
Замужем будешь ты жить; наживешь себе деток; но детки,
Может быть, выдут в отца; а отца ты едва ли любила...
Время не ждет никого... поглядишь, неожиданной гостьей
Старость нагрянет к тебе (тяжела эта гостья не впору!).
Ты, не живя, отцветешь и брюзгливой старухою будешь.
Люди при жизни тебя похоронят на сердце, а после,
Бросивши камень на гроб, никогда не придут на могилу
Вспомнить про ту, кто была, без сознанья, страдалица в жизни...

Сердце исчахло у нас от науки холодной. В ребенке, 
Только что снявшем с себя пелены и оставившем куклы, 
Вы не найдете теперь ни надежд увлекательно-милых, 
Ни сладко-пленительных слов, ни веры в грядущее 
счастье, 
В нем, как в поддельном цветке, нет ни жизни, 
ни красок тех ярких, 
Кои встречаются вам на питомцах долин благодатных. 
Вскормленных вешней росой и раскрашенных солнцем 
полудня. 

Нигде, ни в ком любви не обретая,
Мучительным сомнением томим,
Я умолял, чтоб истина святая
Представилась хоть раз очам моим.
  
И вечером, как сходит тень ночная
И по полю клубится влажный дым,
Явилась мне жилица неземная
И голосом сказала неземным:
  
"Ты звал меня - и я твой зов приемлю,
Лицом к лицу стою перед тобой
И холодом мечты твои объемлю.
  
Живи теперь в обители земной;
Тот не смущен ни счастьем, ни бедой,
Кто истину умел призвать на землю!"

Люблю я искренно соседа...
Он каждый день в мою нору,
Приходит утром, до обеда,
Потом заходит ввечеру.

Неистощимые рассказы
Всегда готовы у него:
Про жизнь, про давние проказы
И годы юности его.

Ценитель подвигов народа,
Он любит часто вспоминать
Поход двенадцатого года
И нашей славы благодать...

Про то, как он, горя отвагой,
Искал везде опасных мест
И награжден за это шпагой,
И получил в петличку крест...

Его Восторг и речь живая
Шумит и льется, как поток
. . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .

"У меня,-- сказало море,-- 
На моем глубоком дне, 
Много раковин чудесных, 
Много светлых жемчугов". 
"У меня,-- сказало небо,-- 
В недоступной вышине, 
Утром -- солнце, ночью -- месяц, 

А над ними Вечный Бог... 

Перекрестясь, пустился я в дорогу...
   Но надоел мне путь,
Я поглазел довольно, слава богу,
   Пора бы отдохнуть...
Не вечно же мне маяться по свету
   Бог знает для чего:
Ведь у меня, сказать по правде, нету
   По сердцу никого.

Люблю я лес, раскидистое поле,
   Люблю грозу и гром,
Да и они прискучат поневоле
   Не нынче, так потом...
И для чего, подумаешь, родится
   И бродит человек!
Эх! На ночлег скорей бы приютиться!
   Да и заснуть навек...

Небо чисто после бури, -
Только там, на дне лазури,
Чуть заметна и бледна,
Тучка легкая видна... _

От родной семьи изгнанник,
Ты куда несешься, странник?
Где, скажи, в краю каком
Колыбель твоя, и дом?

Разольешься ль ты туманом
Над бездонным океаном?
Или мелкою росой
Ты забрызжешь над травой?..

Иль в лазури неба чистой
Ляжешь радугой огнистой
И обхватишь, как венец,
Целый мир с конца в конец?.

Или, вновь в степях лазури
Ты сзовешь и дождь и бури
И, вернувшись к нам, потом
Принесешь грозу и гром?

В зеленой дубраве, в глуши, под травою
     На утре явился цветок;
Но к вечеру был он притоптан грозою,
     А к новому утру поблек.
И жил он, и цвел он, и умер украдкой,
     Никто на него не взглянул, -
Скажите, зачем же дышал он так сладко,
     Зачем он в глуши промелькнул?

              Je vlens revotr l'astle ou ma jesaesse
              De la mlsere a subl les legoas.

                                      P.-J. Beranger


Вот я опять под кровлей незабвенной,
Где молодость в нужде я закалил,
Где в грудь мою проник огонь священный.
Где дружбой я, любовью встречен был.
Душа моя приличьем не гнетома,
В самой себе вмещала целый свет;
Легко я мог взбежать под кровлю дома:
На чердаке нам любо в двадцать лет.

Пусть знают все, что жил я там когда-то!..
Вот здесь кровать моя была... вот стол...
Вот та стена, где песни стих начатый
Я до конца, случайно, не довел...
Восстаньте вновь, видения святые!
Откликнитесь на мой живой привет!
Для вас в те дни закладывал часы я...
На чердаке нам любо в двадцать лет.

Явись и ты, скрываемая далью!..
И вот она мерещится опять...
Окно мое завешиваешь шалью
И кофточку кладешь мне на кровать...
Храни, амур, ее цветное платье
И свежесть щек лилей и свежий цвет.
Любовников ее не мог не знать я...
На чердаке нам любо в двадцать лет.

Мои друзья устроили пирушку
В честь подвигов народных наших сил.
Их громкий клик достиг в мою лачужку:
Под Маренго я знал, кто победил...
Гремит пальба... из сердца песня льется...
Среди торжеств забот и страха нет...
В Париже быть врагу не доведется...
На чердаке нам любо в двадцать лет.

Но полно мне! Прощай, жилье родное!
За миг один увянувшей весны
Я отдал бы всё время остальное,
И опытность, и сны - пустые сны!
Надеждами и славой увлекаться,
На каждый звук в душе искать ответ,
Любить, страдать, молиться, наслаждаться:
На чердаке нам любо в двадцать лет.

Что в жизни, если мы не любим никого,
Когда и нас взамен никто любить не может,
Когда в прошедшем мы не видим ничего
И в будущем ничто нам сердца не тревожит?
Тоска, одна тоска! а между тем из нас,
Из жертв, влекущих цепь дней тягостных и вялых,
Никто с отвагою на смерть не кинет глаз,
Никто не сложит жизнь с рамен своих усталых.
Не так ли иногда вечернею порой,
Занявшись чтением пустой и глупой сказки,
Зеваем мы сто раз над каждою строкой
И все-таки идем, упорствуя, к развязке...

Что миг - то новые удары,
Что день - то новая беда:
Там мятежи, а здесь пожары,
Повсюду ропот и вражда...

Недаром вызваны явленья,
Но до поры молчит судьба, -
Начатки ль это возрожденья
Или предсмертная борьба?

Быть может, вспыхнет дух народный
Любовью к правде и труду,
И мы стезею благородной
Пойдем со всеми на ряду.

А может быть, на повороте
С дороги сбившись, мы опять
Завязнем по уши в болоте
И не вперед пойдем, а вспять...

Нет, прочь сомненья! Горькой доле
Настал теперь последний час.
Для пышных жатв готово ноле,
И пахарь добрый есть у нас...

Не гляди на солнце
Летом, в яркий полдень;
Если богом не дан
Оку взор орлиный,
Если ты заране
Знаешь, что от блеска
Пламенного солнца
Потеряешь зренье.
      
Не читай Шекспира,
Если ты боишься
Глубоко проникнуть
В тайны роковые
Бытия земного.
Если ты не хочешь
Разгадать движений
Сердца человека...

Я как сокровище на памяти моей
Сберег прошедшее: надежды прежних дней,
Желанья, радости, мелькавшие когда-то,
Всё, всё мне дорого и всё доселе свято.
Я памятью живу: и как не жить? Я был
Для счастия рожден. Я с детства полюбил
Уединение, природу, кров домашний
И лень беспечную. Мечтой моей всегдашней
Выл тихий уголок в родном моем селе,
Хозяйка умная, щи-каша на столе,
Да полка добрых книг, да лес густой, да поле,
Где мог бы я порой размыкать грусть на воле.
Не то сбылось со мной. Мой юношеский сон
Развеян случаем. Я в жертву принесен
Тщеславья, чуждого душе моей (в угоду
Чужого мнения). Я потерял свободу,
Которая была любимого мечтой
Души восторженной. Теперь в толпе людской
Вполне затерянный - без цели, без участья
И без надежд иду по скользкому пути:
Как мало, кажется, нам надобно для счастья.
Как много надобно, чтоб нам его найти!..

Я не приду на праздник шумный,
К вам, сердцу милые друзья, -
Делиться чувствами безумно
Уже давно не в силах я.
Со мной повсюду неразлучны
Противуречащие сны.
Все ваши радости - мне скучны,
Все ваши горести - смешны...

Всего стихотворений: 47