Поликсена Сергеевна Соловьева (1867-1924)

• Биография Поликсены Соловьевой
• Стихотворения Поликсены Соловьевой по темам

Все стихотворения Поликсены Соловьевой на одной странице

- Оглавление -

Поздний ветер, пролетая,
Глухо ухнул за стеной.
Вяжет бабушка седая
Шарф на спицах шерстяной.

А часы в футляре темном
Мерят время в тишине.
Вяжет в чепчике огромном
Тень старухи на стене.

Примостилась компаньонка
Рядом, карты разложив.
Дребезжащий голос тонко
Повторяет: «Жив он, жив!

Бубны — вам письмо — направо.
Дамы были, но вдали.
Слева трефы — это слава,
И тузы кругом легли».

«А зачем же здесь пиковка?»
«Путь далекий — может быть».
И гадалка хочет ловко
Пику бубною прикрыть.

Вдруг звонок прозвякал громко.
На лице старушки — страх.
Прибежала экономка
С телеграммою в руках.

Что там скрыто: радость? лихо?
Чепчик бабушки поник.
Компаньонка шепчет тихо:
«Туз бубен…. десятка пик.»

Месяц в дыханье морозном 
Слева на небо мое 
Всходит, и взглядом угрозным 
Блещет его лезвие. 
Месяц, грозить ты устанешь: 
Сердце покорно судьбе. 
Если и справа ты взглянешь, 
  Я не поверю тебе.

Ты была девочкой беленькой и маленькой,
С ножками, как папиросы.
Вплетала бантик то голубой, то аленький
В свои золотые косы.
Жила в городе все свои первые годы:
Камень и пыль, камень и грязь.
Знала одну из всех сказок родной природы:
На стекле морозную вязь.
Слушала, как мать возилась с больным братишкой,
Как, ворча, бранился отец.
Ждала, пустят ли в библиотеку за книжкой:
Такой интересный конец!
По вечерам твердила длинный символ веры
И никак не могла понять,
Зачем купец спутал все товары и меры,
И надо его проверять.
А жизнь кругом мудреную пряжу сплетала,
В небывалом рождая быль.
За летом осень, за зимою весна мелькала...
Камень и грязь, камень и пыль.
И когда тебя жизнь вдруг в бескрайность степную
Умчала из злой духоты,
Ты с криком звонким упала в траву родную,
Плача и целуя цветы.
Порой мое сердце внемлет детскому крику
И бьется жарче и нежней:
Белая девочка целует повилику
И плачет над ней.

Земля не спит, напрасно ожидая
Объятий сумрака и нежной тишины,
Горит заря, полнеба обнимая,
Бредут толпой испуганные сны.

И все живет какой-то жизнью ложной,
Успокоения напрасно жаждет взор,
Как будто ангел бледный и тревожный 
Над миром крылья белые простер.

Умирают белые сирени.
Тихий сад молитвы им поет,
И ложатся близкой смерти тени
На цветы, как ржавчины налет.

А вокруг все дышит жизнью смелой,
Все цветы надеждами полны,
Лишь тебе, рожденной ночью белой,
Умереть с последним днем весны.

Но душой, не ведающей тленья
И земных мгновений и оков,
Буду помнить белую сирень я
И дыханье звездных лепестков.

Сердца стук гонит сон… Мутно-черные крылья раскрыв,
Ночь повисла над миром, как злая, летучая мышь…
Дрогнул колокол, золотом звона зарю возвестив,
Мысли зыблятся тихо, как тронутый ветром камыш.

Сердца стук, бой часов… Я безвластно, глубоко один;
Сны пугливо снуют, разбегаясь по темным углам,
На просвете окна выступают узоры гардин,
Это ночь побледнела на встречу рассветным лучам.

Я устал, но в душе, как на небе, светлей и светлей,
Тьма уходит, дрожит… Не безрадостен путь впереди…
Тихий свет Свой, Господь, в мое сердце больное пролей,
Я спасения жду… Приходи, юный день, приходи! 

Липы неслышно роняют 
В сумерках вздохи медвяные, 
В небе цветы увядают 
         Тускло-багряные.

Знаю, безвластна могила, 
Смерть пред воскресшим смиряется... 
То, в чем душа изменила, 
         Не повторяется.

«Ах, если б в лес!» — вздохнул ты, умирая,
И я запомнил тихие слова.
Тропинкою невянущею рая
Ты в горний лес ушел с лугов родного края,
Где гибнет под косой цветущая трава.

И лес раскрыл зеленые объятья,
С твоих одежд свевая прах земли,
С твоей души снимая все проклятья.
И, радостно тебя приветствуя, как братья,
Деревья новыми цветами расцвели.

И ты вступил в их сумрак заповедный,
С молитвенно поднятой головой,
Пророк земли, тоскующий и бедный,
Теперь же гордый царь мечты своей победной,
Вовек свободный, юный и живой.

  Вячеславу Иванову

В безумный месяц март я родился на свет,
И в этой жизни мне нигде покоя нет.
И борется весна в душе моей с зимой,
И весел громкий смех, а стих печален мой.
То дьявол душу мне темнит крылом своим,
То вижу лик отца, как смелый серафим.
- Любовь и смерть, - всегда единый мой ответ...
В безумный месяц март я родился на свет.

Незаметная тропинка 
Чуть змеится по камням. 
Пестрой ящерицы спинка 
Вдруг мелькнет то здесь, то там. 

Свесив веток град зеленый 
По морщинистой скале, 
Белизной осеребренной 
Каперс льнет к седой земле. 

А орел, забыв движенье 
И вонзая в солнце взгляд, 
Как полдневное виденье, 
В синем воздухе распят. 

             1

Из вагона гляжу. За окном
Дымных туч протянулось руно,
И за бледно-кудрявым руном
Разлилось золотое вино.
Юг покинут, сверкнул и погас,
Ждет нерадостно север родной.
Сердце темное в сумрачный час,
Плача, бьется в тоске предночной.
Ночь, огонь моих слез утиши,
Будь безмолвней и строже, печаль!
Спор колес всё упорней в тиши.
Разгорается звездная даль.

             2

"Скорей, скорей!" - твердят колеса.
Бегут леса, летят поля,
Синеет речка у откоса.
Привет, родимая земля!
Колосья тощие кивают,
Кресты дорог уходят вдаль.
Дожди слезами облегчают
Тяжелых туч твоих печаль.
Люблю песок твой, косогоры
И гроздья рыжие рябин.
Душа спешит в твои просторы
И в синеву твоих равнин.
Всегда и весь я твой, родная.
К тебе вернусь я ввечеру,
Благословлю, благословляя,
И просветлею - и умру.

Сегодня в ночь весь сад опал, 
Как будто вестью злой сраженный. 
Мешая с золотом опал, 
Утес ребристый ближе встал 
В эмали неба обнаженной. 
Мерцая бронзовой листвой, 
Кусты не дышат винограда. 
Щетинно-хрупкой головой 
Репейник сохнет, неживой, 

У обнажившейся ограды. 
Еще в борьбе с морозным сном, 
Кровавые роняет слезы 
Шиповник колкий под окном. 
С мечтою о вине ином 
Молитвенно подъяты лозы. 
И медлит солнце озарять 
Земли предсмертные томленья 
И снежную готовит рать, 
Чтоб белой смерти передать 
Мечту о вешнем воскресеньи. 

В окно глядится сумрак предрассветный,
Чернеет сад угрюмою стеной,
Унылый час, холодный, неприветный,
Как привидение, проходит над землей.

Душа полна тревогою больною,
Усталая склонилась голова,
А синий сумрак шепчет надо мною
Последних снов неясные слова…

Тишина золотовейная в осеннем саду,
Только слышно, как колотят белье на пруду,
Да как падает где-то яблоко звуком тугим,
Да как  шепчется чье-то сердце тихо с сердцем моим.

В палящий зной над жаждущею нивой
Порою облаков появится гряда,
На землю бросив тень, их мрачные извивы,
Грозой не прогремев, исчезнут без следа.

Так иногда сомненья соберутся
С тоской бесплодною, полны немых угроз,
Заронят в душу тень и мимо пронесутся
Бесследно... песни нет и нет горячих слез.

Весенний солнца луч сквозь низкое окно
Скользнул в угрюмый мрак немого подземелья,
И на холодный пол горячее пятно
Он бросил, как призыв забытого веселья.

Улыбкой бледною ответили кресты,
Померкшим серебром белея на покровах.
Венков увядшие, истлевшие листы
Почуяли сквозь сон дыханье рощ лавровых.

Приотворилась дверь… с порывом ветерка
Привет весны слетел на тихие могилы,
И чья-то нежная и тонкая рука
Весенние цветы на камень положила.

И снова стихло все, но яркие цветы
В холодном сумраке нежней благоухали,
Как позабытые, но вечные мечты,
И мертвым о любви и радости шептали.

Догорая, костер чуть дымится в траве,
Тихо бледные тучи сползают.
Много мыслей неясных в больной голове,
Сердце бьется и смутно страдает.

Чуть видны очертанья синеющих гор,
Огонек замигал в отдаленье
И погас… Тщетно ищет усталый мой взор
Первых трепетных звезд появленье.

Впереди непроглядная, долгая ночь,
Чуть заметно туман серебрится,
Нет желанья, нет силы тоску превозмочь…
Догоревший костер не дымится.

В те мгновенья, когда перед злобой людской
Так сжимается сердце больное,
В те мгновенья, измученный тяжкой борьбой
Я хотел бы забыть все земное.

Я хотел бы лететь на незримых крылах
От людских безысходных мучений
В чудный край, где исчезнут сомненья и страх,
В край далеких и светлых видений.

Но боюсь, что и там, в той надзвездной стране,
Позабыв и печаль, и страданья,
Я порою в блаженном таинственном сне
Буду слышать земные рыданья.

Люди в тумане все смутно мелькают и тают.
Туман разлился над землею.
Черный кустарник унылые ветви склоняет,
Прощаясь с умершей листвою.

Люди усталые, взором к земле приникая,
Неясную ищут дорогу,
А над туманами ангелы, крылья вздымая,
С молитвой возносятся к Богу.

И в вышине, недоступной для робкого взора,
Как воины дальнего стана,
Дики пророков и стройные главы собора
Сияют над морем тумана.

В час ночи поздний и ненастный,
В пустынной улице порой,
Поднявши взор свой безучастный.
Я вижу свет перед собой.

Там высоко, во мгле туманной,
Мигает бледный огонек,
Он кроток, как привет нежданный,
И так уныло-одинок.

Меня невольно привлекает
Его неясный, бледный свет,
Тому, кого он озаряет,
Я сердцем шлю немой привет.

Быть может, в этой жизни бледной
Судьба нас не сведет с тобой,
И оба мы пройдем бесследно,
Исчезнем, как туман ночной.

Но в этот миг я понимаю
Тебя, мой неизвестный друг.
С тобой люблю, с тобой страдаю,
Мне близок тайный твой недуг.

За всю любовь, за все мученья,
Мой брат усталый и больной,
Я шлю тебе благословенья
Среди ненастья, в час ночной.

В этих бледных снегах мне не видно пути,
Я один и не знаю, куда мне идти,
Только ворон проснулся и дрогнул крылом,
Только голые сучья чернеют кругом.

Ни единой звезды не блеснет в вышине,
Всё заснуло в холодной и злой тишине,
В мутном небе не видно далекой луны,
И бессвязно бредут позабытые сны.

Сердце бьется так больно и тяжко в груди,
Бесконечная даль замерла впереди,
И сжимает мне душу мучительный страх:
Не найду я свой путь в этих бледных снегах!

           1

Окно открыто. Голубь сизый
Клюет, и строг янтарный взор.
И золотой прикрыла ризой
Весна глубокий, хмурый двор.
Как бы дождем омыты звуки:
И ярок каждый, и певуч.
Во всем - забвение разлуки.
Приди сюда и дай мне руки,
И сердце жалостью не мучь.

           2

Без меня отцветают сирени,
Без меня соловьи отпоют,
И прохладные вешние тени
По тропам уплывут, уплывут.
В этих пыльных и душных громадах
Тщетно к небу подъятых домов
О зеленых вздыхаю прохладах 
И о росном дыханьи лугов.

Вишни в цвету, словно в инее…
Мертвые листья тревожа,
Встали цветы бледно-синие
С влажного темного ложа.

Тайны свершаются вешние,
Смерти стираются тени,
Розовым цветом черешни я
В дом твой украсил ступени.

Жду… словно бабочка сонная,
Крылья души без движенья,
Но с тишиной светлозвонною
Близится дрожь пробужденья.

Выйди!.. Мгновения вешние
Стерли вчерашние тени…
Розовым цветом черешни я
В дом твой украсил ступени.

Заплакал снег, и тени синие 
От черных тянутся стволов, 
Досказана вся сказка инея, 
Слышнее звон воскресных слов.
Поля, снегами напоенные,
Чернеют влажно здесь и там.
Уводят дали просветленные
К недостижимым рубвжам.
Быть может, ждег меня заветвое,
Как землю - вешние дожди.
И шепчут шорохи рассветные:
"Быть может, ждет, - иди, иди!"

Ветер коснулся кустов обнаженных,
Ночь привидений полна,
Слышу я лепет ветвей пробужденных!
          "Где же весна?

След не чернеет от влажных тропинок,
Всё замирает во сне,
Только чуть слышится шелест снежинок
          В злой тишине.

Небо мерещится мутным покровом,
Ночь привидений полна...
Кто разбудил нас ликующим словом?
          Где же весна?.."

Очертания леса так четки.
   Разливаясь, горя,
Меж стволами янтарные четки
   Разроняла заря.
Чуть маячат последние мошки.
   Тишина и покой.
Рдяным золотом блещут окошки
   В темных домах за рекой.
Вот померкли. Туман постилает
   Для русалок постель,
И свой хриплый призыв начинает
   На меже коростель.

                      Аделаиде Герцык

Нечастый дождь капал на крышу балкона,
Точно по железу кто-то переступал осторожно.
Мы слушали напев дождевого звона,
И было в душе от молчанья тревожно.
Как листья под мелким дождевым ударом,
Вздрагивало сердце, и в глазах твоих
мерцал блеск влажный.
Я сказал. Вздохнула ты. А в саду старом
Ветер рванулся, и проплыл вздох протяжный.
Снова тишь. Ветер сложил влажные крылья.
Недвижно уныние неба. Не дрогнуть молнии алой.
В серой тиши безвластны грома усилья.
Дождь победит баюканьем день усталый.
И снова он капал на крышу балкона,
Точно по железу кто-то переступал осторожно.
А в душе, под напев дождевого звона,
Вздыхало одно лишь слово: 
  - Невозможно.

Я рожден волной зеленой, 
Корнем к камню прикреплен. 
Влагой горькой и соленой 
Этот корень напоен. 
И волна меня качает, 
Близок воздух, близко дно. 
Смугло ржавчина пятнает 
Мне кудрявое руно. 
В ночь жемчужною змеею 
Пляшет лунный свет в волне, 
Днем - янтарной чешуею 
Солнца взгляд дрожит на дне. 
А когда повиснет туча, 
Чернью кроя волн полет, 
И валов седая круча 
С гулким ревом упадет,- 
Дыбом вскину я волокна, 
В зернах пены изовьюсь, 
Сквозь распахнутые окна 
Волн разбитых надышусь, 
Хмелем бури напитаюсь 
И в родную глубину, 
Растрепав руно, шатаясь, 
Я, как пьяный змей, нырну. 
В дрожи струй склонюсь я зыбко 
На седую камня грудь, 
Чтоб следить, как плавнем рыбка 
Серебристый чертит путь, 
И, покорствуя движеньям 
Охлажденных бурей вод, 
Мутно-лунным отраженьем 
Лик медузы проплывет. 

Ты видишь - белая ограда, 
И кипарисов темный ряд. 
В прохладе утреннего сада 
Они гробницу сторожат. 

Туман сползает паутиной. 
Как возглас острый и немой, 
Деревья черною вершиной 
Пронзают воздух голубой. 

Так было все, и снова стало: 
Рассвет, и тени от камней... 
Душа, поверив, не устала 
В пыли и зное долгих дней. 

И вот, как встарь, опять свершилось: 
Сверкнул гробницы узкий вход, 
И камень пал... Все озарилось, 
И Он воскрес, и Он идет. 

Как драгоценной цепи звенья, 
Над осиянной головой 
Сверкают вещие мгновенья, 
Восторг пылает заревой. 

А ты, блаженный, ослепленный, 
Внимаешь пенью белых крыл. 
Он смерть попрал, Преображенный, 
И, побеждая,- победил.

Семь знойных лет долины умирали.
И шумный дождь и тихая роса
Забыли их. Ненужная коса
Заржавела во прахе и печали.

Но тучи с гор в долины снег послали,
И вихрей свист вонзился в небеса.
В дыму снегов гудели и вставали,
Как призраки, погибшие леса.

И остовы забытых городов
Вздымали к небу глыбные ступени
И кружево развеянных садов.

Сплетенные ползли и гасли тени,
И в звездной тьме вдруг стихнувших ночей
Рванулся гул проснувшихся ключей.

Вчера так ярко месяц новый
Сверкнул мне с правой стороны,
И улыбнулся путь суровый,
И ночи больше не страшны.

Нет, я не тщетно жду ответа,
И жизнь кругом не так темна,
Когда роняет пятна света
Полночный месяц у окна.

Ответ небес земной неволе
И небесам ответ земной:
От рамы тень на лунном поле
Крестом лежит передо мной. 

                    С. Соловьеву

Жарко. Пыльные бульвары.
Лимонад. Влюбленных пары.
Дети, тачки и песок.
Голубей глухие стоны,
Липы, солнце, перезвоны,
Одуванчика глазок.
Гимназистка, гимназистик.
Он кладет ей в книгу листик.
Бантик снят с его косы.
"Хронология, законы..." -
"У кузена нашей бонны
Так закручены усы!"
Вот студент. Он из "идейных",
С ним две барышни "кисейных".
По песку рисует зонт.
"Декадентов не читаю". -
"Что вы! Я предпочитаю
Старым их". - "Ах, да! Бальмонт!.."
Мамка юная с солдатом,
Страстью вешнею объятым.
"Местом я не дорожу:
Откормила - и прощайте!" -
"Феня, вы не забывайте:
Я ведь скоро отслужу".
А кругом и шум и говор.
Из окошка чей-то повар
Глянул в белом колпаке.
По камням, средь дымной пыли
С ревом мчат автомобили
Модных барынь налегке.
Душно. Где-то даль синеет,
Где-то вешний воздух млеет,
Где-то лес поет, зовет,
Обновленный и влюбленный...
Тарахтит извозчик сонный.
"Стой! Направо у ворот".

Тебе несу дары, печальный и убогий, 
И скучен гордому весь блеск даров иных. 
В душе горит огонь мой строгий 
И плавится мой стих. 

И я всегда один: средь пыльных сел в долине, 
И на лесной тропе, и на верху горы, - 
Один от века и доныне 
Тебе несу дары. 

Но, если б мог взлететь над облачною кручей, 
Не выбрал бы и там Тебе даров светлей: 
То золото моих созвучий 
В огне любви моей. 

    M. Волошину 

Когда над стогнами Содома 
Огонь небесный засверкал, 
Бродил один, вдали от дома, 
Я в тишине пустынных скал. 
Ночное небо разверзалось 
Все искрометней, все страшней, 
И тень дрожала и шаталась 
Средь возрастающих огней. 
И рдели скал нагие склоны, 
Вершинами пронзая тьму, 
И гул, и треск, и вопль, и стоны 
Неслись к молчанью моему. 
Но страха трепетное жало 
Не обожгло души моей, 
И сердце гордое шептало: 
"Иди туда, иди скорей!" 
Порока огненные чаши 
Всю жизнь я смело пил до дна. 
И смерть мне, всех сожжений краше, 
В небесном пламени дана. 
Я преклоняюсь духом вольным, 
Мой Бог, перед Твоим судом: 
Сожги, сокрой под прахом дольным 
Меня и мой родной Содом. 
. . . . . . . . . . . . . . . 
То древний сон земной гордыни. 
Всегда он жив в душе моей, 
Но сон иной мне снится ныне, 
Среди унынья темных дней. 
Нет древних стен, нет стройных башен, 
Где проходил спасенный Лот, 
И дым беспламенный так страшен 
Над белым призраком болот. 
И нету грозного Владыки, 
И мщенья огненного нет, 
Но в белой тьме на скорбном Лике 
Еще страшнее тихий свет. 
И тихий голос громче грома: 
- Поник, бледнею, трепещу,- 
"Я все простил сынам Содома, 
Но вам, познавшим, - не прощу". 

День догорел, в изнеможенье
Вздыхая, ветер пролетел,
Пролепетал еще мгновенье -
И задремал и онемел.

Все обнял ночи сумрак мглистый,
И лишь блестят из темноты
Березы призрак серебристый
И липы бледные цветы.

На стол наш, ярко освещенный,
Толпы крылатые летят,
И мотылек полусожженный
Предсмертным трепетом объят.

Серое небо и черные ели,
Шум и дыханье дождя...
Слез удержать небеса не сумели,
Сумрачный день проведя.
Вздрагивать влажные листья устали,
В тягость им капли дождя.
Вечер задумчив и полон печали,
В темную ночь уходя.
Власть полуночной тиши уступая,
Словно бойцы без вождя,
Крадутся робко, по крыше ступая,
Капли ночного дождя.

Вокруг меня неясные громады
Седых домов тяжелым сном встают,
Глядят на жизнь, как будто ей не рады,
И никого не любят и не ждут.

Но я люблю тоску их очертаний,
Порывы их к печальным небесам,
Унылый гул их тяжких содроганий,
Прощальный зов к давно угасшим дням.

Сквозь жизни стук, средь говора людского,
В дремотной мгле им снится шум лесов
И речь воды у берега родного,
Под тенью скал и мшистых валунов.

Не верю я их смерти и покою,
И рад, когда, не ведая измен,
Заря начертит огненной рукою
Слова любви на камне мрачных стен.

Если су­мрак до­ли­ны кос­нет­ся
И по­кро­ет все мрач­ною тенью,
Не сму­щай­ся: твой дух встре­пе­нет­ся
Непод­власт­ный ни злу, ни со­мне­нью,

Воз­не­сет­ся он в снеж­ным вер­ши­нам,
Весь про­ник­нет­ся чи­стым си­я­ньем
И вер­нет­ся в уснув­шим до­ли­нам,
Не сму­ща­ясь ни тьмой, ни стра­да­ньем.

Еще вчера весь день под окнами в канале
Дышала, как больной, тяжелая вода, -
Мороз пришел в ночи, взглянул - и воды стали,
     И от движенья нет следа.

Но что творится там, под ледяным налетом?
Не смерти ль это сон в холодно-мутной мгле?
Нет, терпеливо жди, за солнцеповоротом
     Ждет воскресенье на земле.

Ты не даром вырастала
В тихом сумраке лесном
И с молитвой поднимала
Ветви стройные крестом.

Строгой зеленью одета,
Свой наряд всегда храня,
С верой ты ждала рассвета
Уготованного дня.

Внял Господь твоим желаньям
И пришла твоя пора,
Ты упала с содроганьем
Под железом топора.

И, внимая песням рая,
Светом ярким облита.
Прославляешь, умирая,
В мир грядущего Христа. 

На ковре самолете царевич летел,
Направляя ковер в свой родимый удел.
Он похитил царевну чужой стороны,
Знать желанней чужая покорной жены.
Он в зеленые очи глядел — не глядел,
Он печальные долгие песни ей пел.
Не внимала царевна, недвижна, бледна,
Как в рассветном тумане луна…
Вот уж зыблются родимые леса,
Как булат, сверкнула речки полоса
Вот и город белокаменный встает,
И, как птица, мчится пестрый самолет.
Думу думает царевич: «Подожди,
Ждет нас счастье золотое впереди,
Скоро, ночью, я в затихшем терему
Постучусь, войду и жарко обниму…»
Вдруг царевна задрожала, поднялась,
И, как облако, фата ее взвилась.
«Изменившему не буду я женой,
Лишь один свободный — нужен мне одной, —
Но мечта твоя с тобою навсегда,
Не убьют ее холодные года.
Пусть живая перейдет из рода в род
И томится, и пылает, и цветет…
Видишь жемчуг этот? Лунной полосой
Пал он рядом с золотой моей косой.
Нить шелковую с заклятьем разорву,
Канет жемчуг в воды, в землю и в траву.
Для того, кто эти зерна соберет,
Кто, любя, пути заветные пройдет,
Кто познает землю, воды и траву,
Для того, лишь для того я оживу».
Порвалась, взвилась блистающая нить…
Кто видал, тот не сумеет позабыть, 
И рассыпалась жемчужная стезя,
В синем воздухе сверкая и скользя.
А царевна заклинания слова
Прошептала и упала не жива…
Проносятся годы, как дикие кони
Несутся, почуяв движенье погони,
И сходят в могилу один за другим
И царь и царевич, мечтою томим.
С тоскою заветные ищут пути,
Но жемчуг царевны не могут найти.
Я один остался, умер мой отец,
Но не мил мне царский посох и венец.
Я люблю бродить в дремучем во бору,
Не царем я, а царевичем умру.
Под землей огонь неведомый горит,
Он о жемчуге царевны говорит,
И я слышу, как шелковая трава
Повторяет заклинания слова.
А когда я погружаюсь в тайну вод,
Ждет на дне меня жемчужный хоровод.
Я дворцовые покинул терема,
За спиной моей дорожная сума,
Я иду дорогой дальней и пою
Про любовь, про небывалую мою.
Предо мной лежат заветные пути,
Я хочу на них жемчужины найти.
Я последний, я единственный в роду,
Я несчастный, я безумный, — я найду.

Земля вся в жару пламенеет,
И небо над нею не плачет.
Суховей из степей дует, веет,
Долгим стоном злые чары деет,
Лист коробит, и мечется, и маячит.
Ночью не вздыхает прохлада,
Сух и горяч блеск звездных ресниц
Сквозь черную путаницу сада.
Отсветами недальнего ада
Полыхает пламя непрерывных зарниц.
По степным бескрайним дорогам
И пыльно, и душно, и тесно.
В этом мире страшном и убогом,
Как скучный сон, мы забыты Богом...
Забыты или прокляты - неизвестно.

Морозная ночь... Отлетает клубами
Дыханье усталых коней,
Далекое небо мерцает звездами,
И скрип раздается саней.
Я еду, и сны, пролетая незримо,
Меня задевают крылом;
Мне чудится кто-то далекий, любимый;
Повеяло прежним теплом.
Опять невозможное яркой зарею
Над сумраком жизни горит;
Я жадно, как прежде, внимаю душою
Всему, что оно говорит.
А звезды далёко и тускло мерцают,
Мороз всё сильней и сильней...
Седыми клубами во мрак улетает
Дыханье усталых коней.

Я видел, как люди пред знаменем шли,
Колени склоняли,
И, встав просветленные с темной земли,
Его целовали.
С тех пор нет мгновенья, когда б я забыл,
Что веет над нами
Таинственным шёпотом шелковых крыл
Любимое знамя.
Рукой, как железом, сжимая древко,
В кровавую сечу
Иду я свободный, идти мне легко
Страданьям на встречу.
И в час, когда смерть мне на сердце падет,
Как снежное пламя,
К последней победе свершая полет,
Пред вами восставший мой дух понесет
Священное знамя.

Склонив над вещей книгой вежды, 
Я выбираю из причуд 
Родной земли, как знак надежды, 
Зелено-яркий изумруд. 
Лучи в невиданных слияньях 
Плывут ко мне со всех сторон, 
И я тону в их сочетаньях, 
Как древле гордый царь Нерон. 
С неутоленной жаждой чуда 
Встают вопросы темных лет, 
И в преломленьях изумруда 
Горит бесчисленный ответ. 

Вечер сумрачен и страшен,
Ночь беззвездная близка.
Как уступы тяжких башен,
Взгромоздились облака.
Гулок моря шум усталый...
Там, над сизою горой,
Словно кровью темно-алой,
Воздух зыблется сырой.
Всё слышней во мраке зорком
Чьи-то вздохи и слова;
Дыбом встала над пригорком
В страхе черная трава.
Я иду прибрежьем голым,
Светлый отдых так далек,
Леденит стопы тяжелым,
Мертвым холодом песок.
И к померкнувшим долинам
Неотвязно вслед за мной
С тихим шорохом змеиным
Ужас крадется ночной.

Какой покой глубокий, безмятежный
В таинственной тени, среди седых стволов,
Там, в самой глубине, где папоротник нежный
Раскинул кружево причудливых листов.

На солнце мох сверкает позолотой
И яркой зеленью на поседевшем пне,
Однообразною, тоскующею нотой
Звучит кукушки крик в глубокой тишине.

Порой мгновенный ветер пронесется
И слышится в ветвях подобный морю шум,
Как будто старый лес откликнется, проснется
И от глубоких снов, и от заветных дум.

Как хорошо, забыв свои страданья,
Природы голосам внимать средь тишины
И жадно пить душой горячие лобзанья
И солнечных лучей, и ласковой весны

Колеи мягко стелятся пыльные,
Тучи дождя не уронят,
По полям ходят волны обильные
И колосья колючие клонят.

Птица серая в небо вздымается
С песней восторженно смелой,
А в дали голубой улыбается
Монастырь колокольнею белой.

Предночною печалью неясною
Ветер повеял, сырея...
За тебя молитву безгласную
Приношу на вечерней заре я.

По дороге взлетая, разносится пыль;
Даль синеет, и солнце печет;
Колокольчик лепечет мне старую быль,
Замолкает и снова поет.

Но мне слышится в лепете светлом порой
Непонятный, таинственный стон,
Прогудит и замрет, и опять под дугой
Залепечет ребяческий звон.

Пролетая, колосья задел ветерок,
И они поклонились ему...
Поскорей, поскорей бы! уж путь недалек,
И недолго мне быть одному.

Я вперед улетаю горячей мечтой,
Светлой радостью я окрылен...
Ах, зачем же опять загудел под дугой
Непонятный, таинственный стон?

Лёгкий ветер ночной
Шелестел надо мной
И тихонько, чуть слышно шептал:
— Бедный, бедный мой брат!
Ты печалью объят,
Я тебя среди тьмы угадал.
Я во мраке рожден,
И, как ты, осужден
Проблуждать средь туманов и снов,
Тихо песню пропеть
И с зарей умереть,
Не узнав ни лучей, ни цветов.
И меня уже нет,
Когда солнца привет
Засияет на дальней горе…
Но утешься, мой брат,
Смерти будешь ты рад:
Хорошо умирать на заре!..

Идут. Без веры и без воли. 
Толпа проходит за толпой. 
В улыбках столько скрытой боли, 
И, как рыданье, смех тупой. 
Идут, идут, проходят мимо. 
Бледнеют ночи, блекнут дни, 
Надежды нет: неумолимо
Они и вместе - и одни.
И я один. Я не умею
Развеять этот тусклый чад.
Я воплотить в словах не смею
Того, о чем они молчат.
Гляжу в их лица долгим взглядом,
В душе от жалости светло,
Вот, мы близки... но тех, кто рядом,
Жизнь разделяет, как стекло.

Утро. Солнце встало ярко.
Будет пыльно, будет жарко.
Будет день и ночь светло.
Баба моет, подоткнулась,
И на солнце улыбнулось
Вновь промытое стекло.
Из подвала вышла крошка,
Выше тумбочки немножко,
В бабьем ситцевом платке.
Мать послала спозаранку:
Керосинную жестянку
Держит в маленькой руке.
Кто-то громко хлопнул дверью.
В подворотне подмастерье
Замечтал, разинув рот;
Ноет хриплая шарманка,
И гнусаво иностранка
Песню родины поет.
В кителях городовые.
Там и тут цветы живые.
Треск пролеток, окрик, звон.
Граммофон хрипит в трактире.
И квартирам харакири
Переездом учинен:
Всё, что в глуби их таилось,
Вдруг бесстыдно обнажилось
И наружу поползло:
Тюфяки, кровати, ванны,
Вот предмет какой-то странный,
Тряпки, мутное стекло.
Мужики, согнувши спины,
Носят ящики, корзины.
Приказанья отдают
Дама в шарфе и кухарка.
Все устали. Пыльно, жарко.
Мимохожие снуют.
Пахнет дегтем, потом, сеном.
"Подоткните хоть поленом.
Эй, поддай еще, Митюх!"
Дремлет лошадь ломовая,
Мордой старою кивая,
Отгоняет скучных мух.
"Стойте: узел позабыли!"
Притащили, прикрутили,
Все вспотевшие, в пыли.
"Ну, готово. Трогай с богом!"
И по улицам, дорогам
Скарб на дачу повезли.
Опустело возле дома.
Дворник с горничной знакомой
Поболтали у ворот.
Вдруг рванулся вихрь весенний
И вскрутил с листком сирени
Позабытый старый счет.

Коротки, неуловимы
Нам сверкнувшие мечты.
Закрепить их не могли мы,
Не могли - ни я, ни ты.
Алой искрой возникали,
Исчезали без следа
И мгновением сжигали
Пережитые года.
Точно вздох чуть дрогнул звонкий,
Точно стаял влажный снег.
Точно ящерицы тонкой
Промелькнул скользящий бег.

День плачет, плачет в бессильной злости
День, не свершивший своих чудес.
Нагие ветви, как мертвых кости,
Стучат, шатаясь во мгле небес.
И дышат влажно-холодным дымом
Земля и небо. Просвета нет.
Дождь шепчет плеском неутомимым
На все вопросы один ответ.
Вечерний ветер, свистя крылами,
Уносит в хаос проклятье дня,
И ночь угрозной тоской и снами
Сквозь тучи смотрит и ждет меня.

В сад, как древле, пришла Магдалина,
Но никто там не встретился ей.
Золотистым цветеньем маслина
Седину не прикрыла ветвей.
И, как черный застынувший пламень,
Мутный воздух пронзил кипарис.
Осенив отодвинутый камень,
Крылья белые к ней не взвились.
Не зияет пещера пустая,
Лишь у входа темнеет печать.
"Не раскрою вопросом уста я,
Не обрадую скорбную Мать".
И молчит, и молчит Магдалина,
И деревья, и камни молчат.
Слово можешь им дать Ты, Единый,
Ты, с креста низошедший во ад.

Море любит землю, вечно негодуя,
Переходят в ропот поцелуи моря,
Так тебе на встречу радостно иду я,
Но в душе упреки, в сердце столько горя.

Мы живем и дышим жизнью не одною:
Ты — понять не можешь, я — сказать не в силах…
Так не властно море пенною волною
Отдохнуть, смирившись, на земных могилах. 

Мутнеют огни фонарей
За снежною пляской,
А ветер все крепче, бодрей
И кровь мою гонит быстрей
Морозною лаской

Снежинки в лицо мне снуют,
Целуя прохладно,
Они все пути заметут
И скроют от глав твой приют
Ревниво и жадно.

Мне ветер идти не дает
Сквозь снежную пляску…
Вдали от знакомых ворот
Стою я и вьюга поет
Мне зимнюю сказку.

Подолгу, запершись, гляжу я на кинжал. 
Он так пленительно, он так невинно мал, 
Мерцая темно-синим жалом 
На бархате вишнево-алом. 
Как наготой преступною, украдкой 
Любуюсь я чеканной рукояткой, 
В сплетеньи паутинных линий 
Ловя твой взор, божественный Челлини! 
Да, счастие изысканно и редко 
Тебя наследовать от предка: 
Ты мог достаться трусам и рабам. 
И осторожно, с нежным обожаньем, 
Чтоб зеркало клинка не затускнить дыханьем, 
Я подношу тебя к губам. 
В грядущем мы с тобой одно, 
И вместе нам свершить дано, 
Что в душу кануло на дно. 
Как час таинственен ночной 
Под ущербленною луной! 
Как сердце будет саднить сладко, 
Когда вонжу я твой клинок, 
И хрупко хрустнет позвонок 
Под увлажненной рукояткой! 

Мы живем и мертвеем,
Наше сердце молчит.
Мы понять не умеем,
Что нам жизнь говорит.

Отчего мы стыдимся
Слов нескромной весны?
Отчего мы боимся
Видеть вещие сны?

Наша радость застыла
В темноте и пыли,
Наши мысли покрыла
Паутина земли.

Но душой неусталой
Мы должны подстеречь
Для любви небывалой
Небывалую речь.

На белом камне ангел белый
Сидел в сиянии зари.
В сомненьи, поступью несмелой
Шли за Женою рыбари.
У входа узкого гробницы
Впился им в душу светлый страх:
Пустые складки плащаницы,
Упав, белели на камнях…
И мы за ними на рассвете
Шли, но не смели подойти.
Как перепуганные дети,
Мы затерялись на пути
И ждем, в тени седой маслины,
Душою, жаждущей чудес,
Услышать голос Магдалины:
«Спешите, братья, Он воскрес!..»

Мне пели Араг­вы струи го­лу­бые,
Журча в бла­го­дат­ной тени,
И Гру­зии неж­ной холмы зо­ло­тые
Мне пели про луч­шие дни.

Я верил им вновь лег­ко­вер­ной душою,
Стра­да­ния стал за­бы­вать…
Зачем же ты, Терек, мя­теж­ной вол­ною
Мне горе про­ро­чишь опять!

Ни днем и ни ночью покоя не зная,
Ты в ка­мен­ных бьешь­ся тис­ках,
Ка­кая-то сила мо­гу­чая, злая
Живет в твоих мут­ных вол­нах.

Твой стон про­ни­ка­ет мне в душу глу­бо­ко
И там, не смол­кая, зву­чит,
Он лас­ко­вый лепет Араг­вы да­ле­кой,
Боюсь, на­все­гда за­глу­шит.

Как дракона иссохший скелет, 
Стройным остовом горы легли, 
И лежат они тысячи лет 
Мертвым стражем земли. 

Все терзая свистящим бичом, 
Мчится ветер умерших пустынь. 
В одеянии скорбно-седом 
Преклонилась полынь. 

Ветер в море купает крыло, 
Кроет чернью сапфир и опал, 
И разбитое в брызги стекло 
Мечет на берег вал. 

Дыбом пенные волны встают, 
Словно белые чайки в бреду... 
Эти чайки мне сердце клюют,- 
Я туда не пойду. 

Незаметно в окно заглянула луна
И, бросая холодный таинственный свет,
Вновь на темном полу начертила она
На забытый вопрос непонятный ответ.

Я хочу разобрать этот бледный узор,
Непонятные знаки прочесть я хочу, -
Чтоб огонь не привлек мой тоскующий взор,
Нагоревшую я задуваю свечу.

Встали тени кругом, шевельнулись толпой
Все неясные чувства, мгновения, сны,
И я вновь им невольно внимаю с тоской,
Отдаваясь таинственной власти луны.

Печальной, безбрежной равниной
   Я шел, утомленный,
И вздрогнул внезапно, и поднял
   Я взор изумленный:
Вдали, где сливались с землею
   Неясные тучи,
Мне чей-то почудился образ.
   Угрюмый, могучий,
Стоял он, скрестив неподвижно
   Тяжелые руки,
И солнце над ним не сияло,
   И замерли звуки.
Глядел он вперед пред собою
   Невидящим взором,
Молчал, и молчанье казалось
   Немым приговором.
В груди моей сердце забилось
   Тоскливой тревогой,
И быстро шаги я направил
   Иною дорогой.
Но там, где леса поднимались
   Туманной стеною,
Всё тот же неведомый образ
   Стоял предо мною.
Напрасно ищу я спасенья
   И Светлой свободы, -
Под тягостной властью проходят
   Унылые годы.
Куда ни пойду я, усталый,
   Дорогой земною,
Везде он стоит, беспощадный,
   Стоит предо мною.

                 3. Гиппиус

Чем ледяней и ближе дышит смерть,
Тем жарче алость поцелуя,
И стонет страсть в надгробном аллилуиа.
В земных водах мерцает твердь.
И не дышал бы страстно вешяий ивет
Так сладко, если б смерти жало
По осени плодам не угрожало:
Без тени смертной-страсти нет.

    Вяч. Иванову 

Пусть медлит Друг, пусть инеем покрылась 
Его стезя над тихою рекой: 
Я знаю все, что в сердце совершилось, 
И я люблю мой огненный покой. 
Пусть темный путь земных ущелий долог: 
Неизменивших верный ждет удел. 
О, погляди, как смерти белый полог 
От алых роз зардел. 

Нет движенья в горах, всё замолкло и спит
Под сверкающим снежным ковром,
Только горный поток, не смолкая, шумит
И рыдает и ночью, и днем.

Всюду стелет зима ледяной свой покров
И с потоком вступает в борьбу,
Но он рвется, мятежный, из тяжких оков,
Громко ропщет на жизнь и судьбу.

И несется средь скал и угрюмых камней,
Нарушая их мертвый покой,
И поет им, что нет ни преград, ни цепей
Всем бесстрашным с могучей душой.

И разносится песня во мраке долин,
Пробуждая от мертвого сна,
А навстречу потоку с лазурных вершин
Улыбаясь нисходит весна.

Все, чем, сгорая, душа томится,
Все жизни вещие слова -
Все это в вечность, как сон,  умчится,
И мы с тобою - сон божества.
Но помни, друг мой, что в нашей власти
Нарушить темный любви закон
И, умирая, из светлой страсти
Создать великий и новый сон.

Ночь зимой — как чёрный кот,
День — как серенькая мышь,
Но весна, весна идёт,
Ярко, звонко каплет с крыш.
Уж морозу не сдержать
Шумной радости ручьёв,
Стали птицы прилетать,
Звонче щебет воробьёв.
Исчезают тьма и тишь,
И теперь наоборот:
Ночь — как серенькая мышь,
День — большой, блестящий кот.

Один по су­мрач­ной аллее
Иду, тем­не­ет неба свод.
В душе все ярче, все сме­лее
Бы­ло­го при­зрак вос­ста­ет.

И как осен­ние ту­ма­ны
Пол­зут над груст­ною зем­лей —
Так по­за­бы­тые об­ма­ны
Опять про­хо­дят предо мной.

Опав­ших ли­стьев шум про­щаль­ный
Один в ве­чер­ней ти­шине,
Как со­ве­сти упрек пе­чаль­ный
Опять вол­ну­ет душу мне.

И вспом­ни­лось с тос­кой глу­бо­кой
Все, что на миг я по­за­был…
Мой бед­ный друг, мой друг да­ле­кий,
Про­стишь ли ты, как я про­стил…

С какой покорностью бледнеют
Недавно яркие листы…
Вокруг все меркнет, все немеет,
Но сколько дивной красоты
В спокойном, тихом умиранье,
Какая нежная печаль!..
И отзвучавших ликований
Душе смирившейся не жаль.
Как будто тайну совершая,
Природа в чуткой тишине,
Не возмущаясь, не страдая,
Ждет смерти… если бы и мне
Без сожаленья, без проклятий
На неоконченном пути
От жизни тягостных объятий
В объятья смерти перейти!

"Видишь, - иль мне это кажется,-
    Лед на реке голубей?" "
Скоро весна нам расскажется
    Плеском разливных зыбей". 
"Слышишь ли зовы невнятные
    Там, высоко от земли?" 
"Это летят к нам обратные,
    Чуя весну, журавли". 
"Помнишь?..." - "Не помню, не ведаю:
    Мысли от солнца темны". 
"Скажешь?..." - "Без слова изведаю,
    Дай мне дождаться весны".

Город туманов и снов
Встает предо мною
С громадой неясною
Тяжких домов,
С цепью дворцов,
Отраженных холодной Невою.
Жизнь торопливо бредет
Здесь к цели незримой...
Я узнаю тебя с прежней тоской,
Город больной,
Неласковый город любимый!
Ты меня мучишь, как сон,
Вопросом несмелым...
Ночь, но мерцает зарей небосклон...
Ты весь побежден
Сумраком белым.

"Быть Петербурху пусту" 
Евдокия 

Мне снятся жуткие провалы 
Зажатых камнями дворов, 
И черно-дымные каналы, 
И дымы низких облаков. 

Молчат широкие ступени, 
Молчат угрюмые дворцы, 
Лишь всхлипывает дождь осенний, 
Слезясь на скользкие торцы. 

На площадях пустынно-гулких 
Погас огней янтарный ряд, 
Безмолвны щели-переулки, 
Безогнен окон мертвый взгляд. 

И ветер панихиду стонет 
По скатам крыш, средь черных труб, 
И мгла осенняя хоронит, 
Омыв дождями, тяжкий труп. 

О, город крови и мучений, 
Преступных и великих дел! 
Незабываемых видений 
Твой зодчий дал тебе удел. 

О, город страшный и любимый! 
Мне душу пьют твой мрак и тишь. 
Проклятьем женщины томимый, 
Ты умер?.. Нет, не умер,- спишь. 

И снится: кто-то невысокий, 
В плаще, с кудрявой головой, 
Проходит грустный, одинокий, 
И шепчет сладостные строки 
Над молчаливою Невой. 

И верю я, что смерть безвластна 
И нет бесславного конца, 
Что Он проходит не напрасно 
И что сильнее злобы страстной 
Благословение певца. 

Ночь на город уныло спол­за­ет,
Все ту­ман­ней и все хо­лод­ней,
И ми­га­ют да­ле­ко, да­ле­ко
Ухо­дя­щие нити огней.

Я иду и боль­ной, и уста­лый,
Весь в со­мне­нья свои по­гру­жен,
Бес­ко­неч­ною, злою тре­во­гой
Мой тос­ку­ю­щий ум утом­лен.

А во­круг бес­по­кой­ные люди,
На мгно­ве­нье мельк­нув предо мной,
Ис­че­за­ют в хо­лод­ном ту­мане,
Как ви­де­ния ночи боль­ной.

Звякнет бубен. Взвизгнет скрипка.
Сердце дрогнет, как струна.
Здесь движенье, там улыбка.
То замрет, то снова зыбко,
Наклонясь, скользит она.

Он за ней быстрее мысли
Чертит вещее кольцо.
Кудри тучею нависли,
Пена кружев бьет в лицо.

И горят душа и тело
Все сжигающим огнем.
До других им что за дело,
Только быстро только смело,
Только вольно и вдвоем.

Победил он могучих врагов,
Он разбил их несметную рать,
И с венком из лавровых листов
Победителя вышли встречать.

Но средь кликов и шумных похвал
В колеснице своей золотой
Он безмолвный и бледный стоял,
Весь объят непонятной тоской.

Не внимает приветствиям он,
Не понять ему радостных слов,
Ему слышатся вопли и стон,
Это стон побежденных врагов.

Вспоминается темная ночь...
Бледный месяц еще не всходил...
Он не в силах спасти и помочь,
Он, который их всех победил...

И он думает всё об одном,
И от счастья победы далек -
На челе раскаленным клеймом
Тяготеет победный венок.

Для взоров любящих так дорого-знакомы
Твоих морщин причудливых изломы,
Чудовищ каменных навек застывший шаг.
Всех вековых загадок разрешенье
Почиет здесь в твоем окамененье,
Суровой древностью венчанный Карадаг.
Шестикрылатые прильнули серафимы
К твоим скалам и, посвященным зримы,
Оставили узор и взлет бесчетных крыл,
Лишь мудрая душа, с молитвенною дрожью
В прозренья тихий час склоняясь к их
                                подножью,
Провидит жизни сон и явь твоих могил.

Покинув и долы, и прах, и туманы,
Навстречу дыханью прохладных высот,
Стрекозами зыблются аэропланы,
И горд человеческий первый полет.
Летите, несомые новою силой,
Летите, свиваясь в крылатую нить,
Летите, летите, но жизни бескрылой
Холодным полетом вам к небу не взвить.

Помнишь, внизу, разбиваясь о скалы,
Плакали волны и глухо рыдали,
Злая тоска в этом шуме звучала,
Столько в нем было глубокой печали.

Стон непонятный и ропот далекий
Часто твой слух в сновиденьях смущают...
Спи! Не тревожься: то ночью глубокой
Дикие скалы волнам отвечают.

Помнишь, мы над тихою рекою
В ранний час шли детскою четой,
Я - с моею огненной тоскою,
Ты - с твоею белою мечтой.

И везде, где взор мой замедлялся,
И везде, куда глядела ты,
Мир, огнем сверкая, загорался,
Вырастали белые цветы.

Люди шли, рождались, умирали,
Их пути нам были далеки,
Мы, склонясь над берегом, внимали
Тихим сказкам медленной реки.

Если тьма дышала над рекою,
Мы боролись с злою темнотой:
Я - с моею огненной тоскою,
Ты - с твоею белою мечтой.

И теперь, когда проходят годы,
Узкий путь к закату нас ведет,
Где нас ждут немеркнущие своды,
Где нам вечность песнь свою поет.

Мы, как встарь, идем рука с рукою
Для людей непонятой четой:
Я - с моею огненной тоскою,
Ты - с твоею белою мечтой.

Ты ведаешь, что день был шумно-зноен
   И горный путь - тяжел, 
Что плакала душа, но дух мой был спокоен,
   Как в вышине орел. 
Что вечером я тот же неизменный,
   Ках в яркий полдня час, 
И так же для меня горит огонь вселенной
   Во тьме любимых глаз.

Снег последний плывет за окном
И столбы его ветер шатает.
Снег, с тобой мы безумны вдвоем,
Мы весенней дорогой идем,
Наша жизнь, наша радость растает.
Весть печали несут журавли,
Тленьем веет от жарких томлений...
Все зачатья весенней земли
Заменить никогда б не могли
Мне восторг белоснежных видений.
Пусть же плачет над нами капель,
Нашу гибель весеннюю чуя,
Дай мне стон и полет свой, метель,
Как снега в дни предвешних недель,
Быть безумным и белым хочу я.

Когда недуг меня объемлет,
Я не ропщу на трудный путь:
Так чутко сердце жизни внемлет
И так легко назад взглянутъ
На завершенные печали,
На отошедшие года.
Так слышно все, о чем молчали
И замолчали навсегда.
Душа, как поздний час, покорна.
Ее огонь прохладно-чист,
И жизни ткань, многоузорна,
Спадает, как осенний лист.

                  Ф. Сологубу

Моя душа вместить не в силах
Вечерних веяний тоски.
О неоплаканных могилах
Пустынно шепчут ей пески.
Об утомлении великом
Ей говорят кресты путей,
Пред ней невинно-страшным ликом
Встают страдания детей.
Каким смирю я заклинаньем
Рожденный от начала страх?
И утолю каким молчаньем
Весь крик, пронесшийся в веках?
К моим уныниям все строже,
Как с ядовитых лепестков
Ты в душу мне свеваешь, боже,
Всю скорбь земли, всю пыль веков!

Еще не дрогнул сумрак предрассветный,
Еще душа меж бдением и сном,
А мерный звон, призывно-безответный,
Как дождик падает за дремлющим окном.
Забрезжил свет над белой колокольней,
Дрожит веревка в ангельских руках.
Всё жертвенней заря, всё богомольней
Льет алое вино в рассветных небесах.
Завеса храма таинство скрывает,
Кровь пролилась, возносится потир,
И кто-то любящий, простив, благословляет
     Безумный и несчастный мир.

Тихо над спящим Салимом 
Бродят рассветные тени. 
В храме, за жертвенным дымом, 
Тускло мерцают ступени. 

Узкой тропою росистой 
К саду прошла Магдалина... 
В дымке туманно-сквозистой 
Дремлет седая долина. 

В темном саду засверкали 
Крылья неведомой птицы, 
Воины в страхе бежали, 
Молча, от белой гробницы. 

Бледным, дрожащим ребенком 
Кто здесь склонился?.. 
Не ты ли 
Слышала в воздухе звонком: 
- Где же Его положили?- 

Веруй, дитя, и, внимая, 
Жди. Задрожала ограда, 
Рдеет заря огневая, 
Кто-то выходит из сада... 

Я долго сбирался в намеченный путь:
Мне воздухом вольным хотелось дохнуть,
Хотелось покинуть отцовский удел
Для смелых и доблестных дел.
Я думал и днями, и в тайне ночей:
Который возьму из отцовских мечей,
Какую кольчугу надену и шлем
И как я прославлюсь и чем.
Но дни проходили, и годы текли,
Бурунились зимы, и весны цвели...
Мой путь затерялся вдали.
Вдруг слышу я голос: "Царевич, пора!
Нам выехать надо с тобой до утра.
О сборах забудь, из дворца своего
Не должен ты брать ничего,
Лишь знаменьем крестным себя осени
И ключ свой на дно урони".
Вскочил я, к окошку приник головой.
"Чей голос неслыханный и неживой?"
Гляжу я во тьму нерожденного дня
И вижу, как смерть мне подводит коня.

Свершился Страшный суд, и, взорами сверкая,
   Архангел души грешные увлек,
   Они неслись вослед за ним, рыдая,
   И краткий путь казался им далек.

Остановился он пред черной бездной ада.
   "Вы не умели душу уберечь,
   Вот по делам достойная награда!" -
   Промолвил он, подняв свой грозный меч.

"Идите все туда, во тьму, вас ждут страданья,
   Зубовный скрежет, злоба и обман,
   Мученья близких, слезы и стенанья,
   И вечный стыд, и боль незримых ран!"

Но души скорбные с улыбкой отвечали:
   "Чего же нам страшиться в этой мгле:
   Все эти муки, все мы испытали
   Среди цветов, под солнцем на земле!"

Сегодня мы в тумане шли.
Седой преградою очам
Туман дымился от земли,
Плывя к невидным небесам.
Мы помолиться шли с тобой…
В любимый храм тебя я вел.
Но путь знакомый и простой
В тумане бледном не нашел:
Исчезли главы, нет крестов,
Не видно лестниц и колонн,
И не роняет звучных слов
Призывный, благовестный звон.
— О где же, друг, молиться нам? —
— Душой прильнув к душе родной,
Мы будем ждать… Он здесь, наш храм,
Здесь, за туманною стеной. 

                   А. Блоку

Мы мчались с тобою, Царевна,
Двенадцать томительных лет.
И ветер гудел напевно,
И тьма заметала след.
Мы мчались на Сером Волке
По топким и тайным тропам,
И древних елей иголки
Шатер свой склоняли к нам.
Мы слушали травные были
И сказки неслыханных птиц.
Вдали, за лесом, светили
Нам взгляды кратких зарниц.
Вставали, пугая, виденья, -
Их Волк не боялся один.
Узор свой ткали мгновенья
Из бледных лунных седин.
Я ведал тогда, что свершаю
От века намеченный путь,
Что я Царевну спасаю,
Что нам нельзя отдохнуть.
Но ты всё томилась, Царевна.
"Где ж подвиг? - шептала ты
То с нежной мольбой, то гневно. -
Отдай мне мои мечты!
Гул жизни чуть слышится дальний...
Свободу мне, свет возврати!
Мне холодно, друг печальный,
С тобой на лесном пути.
Огонь твой меня не согреет.
Ты в песнях ждешь новых чудес,
Но песню и пламя развеет,
Задушит унылый лес".
И ветер в ветвях напевно
Твердил: "Отпусти, отпусти!",
Жалел тебя, свет-Царевна,
На темном лесном пути.
Жалел тебя месяц полночный,
Жемчужил волос твоих шелк.
Молчал я и ждал. Урочный
Бег свой замедлил Волк.
Редеют деревья, редеют,
Открылись просторы полей.
В пожаре весь воздух, и рдеет
Трехгранный полет журавлей.
Не чую я волчьих движений:
Он стал неподвижно и ждет,
И взором задумчивой лени
Следит журавлиный полет.
Как сердце тоскует безгневно,
Как воздух печален и ал...
Иными путями, Царевна,
Иди ты одна, - я устал.
Царевич, от леса рожденный,
Иных я не знаю путей.
Здесь буду я петь, заключенный
В сплетенья осенних ветвей.
Люблю, но не прежнею мерой,
Горю, но вечерним огнем.
Судьба моя, Волк ты мой Серый,
С тобой я останусь вдвоем.

Я проснулся… Там, за стеклами окна,
Вся в движении немая белизна.

Все, что ночью было тускло и черно,
Белизною торжествующей полно.

Шум шагов людских и санок быстрый бег —
Только шорох… О, прекрасный юный снег,

Я иду к тебе, с тобою… дай же мне
Утонуть в твоей бездонной белизне! 

Снежным облаком летели
Бледноликие метели
Из полночных стран,
И вздымался, и качался,
И со стоном рассыпался
Снежный ураган.
Но довольно пела вьюга,
Весть весны на север с юга
Льется все смелей,
Дни светлы и необъятны,
И душе влюбленной внятны
Крики журавлей.

На снежок умирающий
Синие тени ложатся,
Холодок его тающий
Медлит с землею расстаться.
Снежной влагой крещенная,
Там, над сырою лощинкой,
Травка остро-зеленая
Нежною встала щетинкой.
Ты, душою внимающий,
Слышал, как шорох промчался, -
То снежок умирающий
С юною травкой прощался.

Солнце, прощаясь с землею,
Ей улыбнулось последним лучом,
Ветер вздохнул над травою
И задремал над зеркальным прудом.

В небе безбрежно глубоком
Бледная вдруг замерцала звезда,
Мысли о чем-то далеком
Тают, как тучек последних гряда.

Сны над землею несутся,
Зной и тревога ее не томит…
Может быть, слезы польются,
Может быть, сердце мое замолчит!..

Спит река в бреду своих туманов,
И над ней, приплыв издалека,
Словно рати двух враждебных станов,
Разорвавшись, встали облака.

Птица вдруг проплакала ночная,
И опять все тихо и темно.
Спит земля, но спит не отдыхая...
Я иду и думаю - одно.

И, моим смущенным мыслям вторя,
Тихо бредит спящая река,
А в небесном сумрачном просторе,
Побледнев, застыли облака.

Спит чудовище в сердце моем,
И его стерегут серафимы,
Спит, как сфинкс под горячим песком,
Знойным солнцем пустыни палимый.

И, боясь, что проснется оно
И зелеными взглянет очами,
Хоры ангелов смолкли давно
И трепещут, закрывшись крылами.

Бумаги бледные листы
И черные слова,
Как позабытые кресты
И мертвая трава.
Мне страшно, страшно их раскрыть,
Как земляную грудь
С истлевшим кладом вдруг разрыть
И дерзко заглянуть.
Вся боль и сладость горьких дней
Заглянет мне в лицо,
Сжимая сердце все сильней,
Как темное кольцо.
И вновь дыханьем пряных трав
И вянущих цветов
Любовь повеет мне, восстав
Из позабытых слов.
Но жизнь уводит к новым дням,
Зовет грядущий страх.
Я торжествующим огням
Отдам любимый прах.

Ленивый ветерок в траве чуть слышно бродит…
До полдня здесь приют и влаге, и теням,
А там, на лестнице, гляди, как солнце всходит
Все выше, все теплей по ветхим ступеням.

Над лестницею — дом, заросший весь кустами.
Никто в нем не живет, покинут он давно,
И, как недобрый глаз под хмурыми бровями,
Чернеет и блестит под крышею окно.

Я так люблю идти заросшею тропою
Средь листьев и цветов заброшенных куртин.
Вот ирисы встают лиловою семьею
И одуванчики в дыму своих седин.

Я вечером сюда усталый возвращаюсь;
Здесь ждет меня в траве чуть видная скамья.
С воспоминаньями я ласково встречаюсь,
И долго думаю — и жду чего-то я.

Мне кажется тогда безвластным время злое,
И, — все одетое туманной тишиной, —
По ветхим ступеням ко мне идет былое,
Чтоб о грядущих днях беседовать со мной.

В небе плакал месяц старый:
- Прожил, прожил жизнь свою!
Восходя, рождал пожары,
А теперь едва встаю. -
Дымки-тучки проползали,
Утешали старика,
Тихо, ласково шептали:
- Будет смерть твоя легка. -
Не унялся круторогий,
Не утешился старик:
- Был великий, стал убогий,
В небе царствовать привык,
А теперь никто не знает
О моей ночной поре
И никто не замечает,
Как бледнею на заре. -
И взмолился старец богу:
- Жизнь мою, господь, продли.
Дай мне новую дорогу,
Загореться повели. -
Внял господь его моленьям
И на ангельских крылах
Полуночным дуновеньем
Пролетел он в небесах.
Всемогущею десницей
Старый месяц раздробил,
Зажигая вереницей
Новых, блещущих светил.
Так не умер месяц старый,
Нам о жизни говорит
И в ночи, золотожарый,
Гроздью звездною горит.

Зубцами белая ограда, 
Прорезы узкие бойниц, 
У стен зеленая прохлада, 
Кресты и мраморы гробниц. 
Широкоствольная аллея, 
Корней извилистый узор. 
В закатном золоте алея, 
Сомкнулся листвеиный шатер. 
Гуденье пчел отягощенных, 
Медвяный вздох цветущих лип. 
Из келий, к саду обращенных,  
Оконниц ветхих робкий скрип. 
Здесь жизни горести и страхи 
Заключены, без жал, без слов. 
И дни проходят, как монахи, 
Под мертвый гул колоколов.

Он молился на камне, к закату лицо обратя, 
И вечерние ветры, засохшей травой шелестя, 
Упадали у ног. 
И прозрачный поток 
Вечный лепет с молитвой сливал. 
Над пустынею день умирал. 
Он заплакал на камне, и взгляд уходившей зари 
Золотил его слезы. Поток повторял: 
Говори, 
Из праха земного ты созданный сам, 
Говори, говори 
О страхе земли-небесам. 

Ночь темный, тусклый взор на землю опустила,
И дремлет, и молчит, крылом не шевеля...
В тумане, как в дыму, погасли звезд кадила,
И паутиной снов окутана земля.

Жизнь умерла кругом, но тайны воскресают.
Неуловимые, как легкий вздох ночной,
Они встают, плывут, трепещут, исчезают,
И лишь одна из них всегда во мне, со мной.

То - смерти вечная, властительная тайна;
Я чувствую ее на дне глубоких снов,
И в предрассветный час, когда проснусь случайно,
Мне слышится напев ее немолчных слов:

"Я здесь, как сердца стук и как полет мгновений,
Я - страх пред вечностью; но этот страх пройдет,
И ледяной огонь моих прикосновений
Лишь ложные черты и выжжет, и сотрет..."

И ясно вижу я в те вещие мгновенья,
Что жизнь ответа ждет - и близится ответ,
Что есть - проклятье, боль, уныние, забвенье,
Разлука страшная, но смерти - нет..

Там теперь пахнет грибами и прелью 
В злато-багряном затишьи низин, 
Воздух осеннего полон похмелья, 
Зыбок полет паутинных седин. 
Только б увидеть дрожанье осины, 
Только бы заяц мелькнул через гать, 
Только б прохладные гроздья рябины 
Жадно в горячих ладонях зажать. 
Здесь я томлюсь в душных ветрах пустыни, 
Страшен мне моря пророческий глас: 
Он возвещает о тяжкой године, 
Грозным страданьем грядущей на нас. 
Только б под тихие хвойные своды, 
Только бы к бледным родным небесам, 
Только б средь милой убогой природы, 
Только бы там! 

Там далёко, в синем море,
Ходят корабли,
Забывая на просторе
Смех и радость, плач и горе,
И весь плен земли.
Но и там, как голос дальний
С дальних берегов,
Тихо тает в час прощальный
Звон колоколов.
И тогда, не вняв покою
Царственных ночей,
Вдруг проносится толпою
И с улыбкой и с тоскою
 Рой земных теней.

Я тебя увидал в вечереющем парке.
Ты скользнула по мне темным золотом глаз.
Ночи были темны, дни осени и ярки.
Помню встречи, слова... Каждый день, каждый час.

И тебя полюбил я на долгую муку,
Был навеки ужален печалью твоей.
Но зачем вспоминать? Вечер темен. Дай руку,
И безмолвно дойдем до заветных дверей.

                            3. Н. Гиппиус

В снегах голубых умирают дневные сияния, 
И к небу стремятся вершины молитвенных елей. 
Восставшему сердцу становятсявнятнымолчания, 
И стон его гаснет, как вздохотлетевших  метелей. 
Душа загорелась от искрнеизведаннойнежности. 
Пусть жизнь изменила, пусть дни ее вновь изменяют, 
Я верен один средь  теней вечереющей снежности, 
И строгие ели крестами меня осеняют.

Дожидаются березы белоснежные,
На коре, застыв, росятся слезы нежные. 

Сломим ветви и в пучки завяжем тесные.
Пахнет горечью прохладною, древесною, 

Уберем весь дом наш листьями душистыми,
И травою, и цветами золотистыми. 

На траве, в цветах и с веткою зеленою
Встретим Троицу пред ветхою иконою. 

И помянем мы в молитве травы нежные,
Желтоцветы и березы белоснежные. 

Задымились тумана волокна
Над прохладой речной.
В их прорывы, как в темные окна,
Смотрит дед водяной.
Он скликает русалок для пляски.
Замелькал хоровод...
Это сказки, забытые сказки
Затуманенных вод.
Над полями, во мгле пропадая,
Медно рдеет луна.
То царевна идет молодая
По излучинам сна.
Вознеслись над завесой тумана
Чутких елей кресты.
В белом мраке и крепко и пряно
Задышали цветы.
Сник туман влажным облаком пыли,
А луна все светлей...
Это вещие сказки и были
Полуночных полей.

Ты так мне дорога, в твоей душе так много
Созвучий и цветов, давно любимых мной,
И так знакома мне туманная дорога,
Которой ты идешь с сомненьем и тоской.

Я за тобой иду, тебе одной внимая,
Иду бестрепетно в неведомую тьму,
И если смолкнешь ты, как эта ночь немая,
Я и без слов тебя услышу и пойму.

Но я боюсь, мой друг, что встанет между нами
Сомненье бледное, как призрак дней былых,
И одиночество холодными руками
Меня опять сожмет в объятьях ледяных.

Одинокий, нелюбимый,
Я из дома в час вечерний
Выхожу. Гляжу кругом.
Тучи тянут мимо, мимо,
Серебро мешая с чернью.
Осень в воздухе ночном.

Где-то замирают голубые шумы 
Ласкового моря в жаркой тишине. 
Облака вздымались и плывут, как думы, 
Золотые думы о грядущем дне. 
В сердце умирают темные печали... 
Что это - мгновений непрерывный звон, 
Или то цикады тишину заткали 
Золотым бряцаньем здесь со всех сторон? 
Склон холма дымится серебром полынным, 
Наклоняясь, блещут нити ковыля, 
И открытым взором, страстным и невинным, 
Смотрит прямо в небо знойная земля.

           Изменчивый месяц февраль.
        Он любит весну и зимы ему жаль.
Он льдистостью дымной стекло по утрам затемняет,
А в полдень с капелей он яркие слезы роняет,
И, жмурясь, сквозь солнце глядит он в замлевшую
                                             даль,
        Улыбчиво-грустный февраль.

        Лежат на снегу ярко-синие тени
        От черных деревьев, и, став на колени,
Чуть слышно он шепчет пробудные сказки земле,
Над снегом колдует для тех, кто под снегом во мгле.
И радость морозную вешняя точит печаль
        В обманчивый месяц февраль...

Чем печальней и чем безнадежнее
Одиночества тусклые дни,
Тем все ярче забытое прежнее
Зажигает в тумане огни.

Позади, сквозь сиянье вечернее,
Мне пройденную видно межу.
Все спокойней и все легковернее
Я на будущий путь свой гляжу.

Оттого сердцем, жизнию раненным,
Мне умерших мгновений не жаль,
Что в былом, как в стекле затуманенном,
Отразилась грядущая даль.

Что-то страшно чернеет в углу...
Это тени легли на полу,
Но не бойся: скорей подойди
      И спокойно гляди -
           Никого,
           Ничего...

Если ж тьма в моем сердце лежит,
И пугает тебя, и томит,
Не пытайся ее превозмочь,
      И в беззвездную ночь
           Не гляди,
           Уходи...

Когда прибыла королева,
Я к ней был приставлен шутом.
Шутил я направо, налево,
И шутки мои и напевы
В стране повторяли потом.
В семье нашей все небогаты,
Нужда заставляла шутить:
Не очень любил я заплаты.
Два младшие брата солдаты,
Я хром и не в силах служить.
А шутки рождались без сева,
Я их собирал, как цветы
Репейника, львиного зева.
Довольна была королева:
На редкость такие шуты.
Она была юная, злая,
Как нежный и хищный зверек,
И часто, от гнева пылая
И скрыть раздраженье желая,
В клочки разрывала платок.
Я кружев обрывки зубами
Ловил, как играющий пес,
И лаял, и ранил словами
Разгневавших; бедные сами
Пугались: лишь бог бы унес.
Да, шутки не пресные были:
Я сыпал в них перец и соль,
Сплетал с небылицами были.
Вельможи от хохота выли,
И громко смеялся король.
Но часто и мне попадало
За слишком проворный язык.
Подачки - побои... Сначала
Меня, словно в бурю, качало,
Потом я к побоям привык.
Привык я не ведать покоя:
Заснешь - стук за дверью: "Эй, шут!"
- "Что надо? Я сплю. Что такое?"
- "Вставай-ка! Там, в спальном покое,
Король с королевою ждут".
Плелся я, дрожа и зевая,
И думал: "Спать-то когда ж?"
Горячие слезы роняя
Со свеч и мне путь освещая,
Шел маленький заспанный паж.
Король с королевою в ссоре.
Король много выпил и зол.
Шут памятлив очень, на горе.
"Была я в жемчужном уборе,
Когда здесь был польский посол?
Скажи... Ты ведь помнишь, конечно".
Затылком друг к другу лежат.
"Как память у вас скоротечна!"
- "А вы только спорите вечно".
И губы, бледнея, дрожат.
"Я спорю..." - "Убор мой хотите
Любовнице вашей отдать?"
- "За графа мне польского мстите?"
- "Вы пьяны... Не смейте, молчите!"
Вскочил он: "Не буду молчать!"
Я шут: от меня не скрывали
Ни ласк они брачных, ни ссор;
Дрались, обнимались, кричали,
И взгляды шута прикрывали
Не раз королевский позор.
С рассветом в каморку обратно
Сползал, от побоев кряхтя,
Ворчал: "Безобразный... развратный!"
Халат свой натягивал ватный
И плакал во сне, как дитя.
Бывало и так - будят ночью:
"Скорее вставай, старый шут!
Надень попестрей оболочье:
Чтоб речь твою слушать сорочью,
Король с королевой зовут".
Как злые несчастные дети,
Забились в углы. Темен взгляд.
Он шепчет: "Ложь, происки, сети...
Так всё надоело на свете!
Все чувства, все мысли болят".
Она, подобравшись в качалку,
Уселась и тихо, сквозь слез:
"Мне страшно! Кого-то мне жалко..."
Похожа была на фиалку,
Когда ее ранит мороз.
"А, шут! - поднимала ресницы. -
Спой песню, хромой соловей!
Хотели мы лечь, но не спится".
И песенка спугнутой птицей
Скользила с заснувших ветвей.
Но часто спросонок касался
Я раны сокрытой, и вот,
Темнея, король поднимался,
И звонко удар раздавался.
"Оставьте!" - "Пусть помнит вперед!"
Что там перенес я, что видел,
Теперь и припомнить нет сил.
Господь меня ими обидел:
Обоих я их ненавидел
И горькой любовью любил.
С годами обиды тягчали:
Смеялся я, пел, но как раб,
И шутки, тупея, мельчали,
И братья мои замечали,
Что я поседел и ослаб.
Всё чаще они приходили
В каморку мою вечерком,
Угрюмых друзей приводили,
И долго со мной говорили,
И зорко глядели кругом.
Я слушал их тихие речи
Про горе народа, позор,
Про то, что весна недалече,
И плакали желтые свечи,
Пятная протертый ковер.
"Сначала война разорила,
Теперь же и казни пошли.
Слабеет народная сила:
Могила встает за могилой
На пажитях скорбной земли".
- "Зачем вы пытаете брата:
Сильны вы, я - слабый урод..."
- "Ты можешь... Настанет расплата,
Гнев - божий, и мщение свято
За землю, свободу, народ!"
- "Когда бы вы были калеки..."
- "Эх, шут! Жалких песен не пой...
Мы спим, словно зимние реки,
Но льды налегли не навеки:
Мы грозно проснемся весной.
Дай волю великому гневу:
В слезах и в крови вся земля,
И негде подняться посеву...
Оставим в живых королеву,
Убьем одного короля".
Слова их о горе народа
Меня опаляли огнем,
Но вспомнились юные годы,
День светлый, соборные своды...
"Ведь миро святое на нем!"
- "Слыхали, как были моложе.
Словами ты нас не лови:
Хорош твой помазанник божий
С развратною пьяною рожей,
С руками в невинной крови!"
- "Отец наш скончался от горя...
Разрушен и дом, где ты рос..."
Теперь я их слушал не споря:
Души задрожавшее море
Темнело, рождая вопрос.
Раз в сумерках брат прибегает.
"К восстанью готовится край..."
Взгляд темно и страшно блуждает.
"Спешу я: друзья ожидают...
Брат младший повешен... Прощай!"
Я вскрикнул: "Повешен? Не верю!
Так страшно со мной не шути!"
- "Не шут я... Ключ дай мне от двери,
Чтоб эти проклятые звери
От нас не успели уйти".
Мой шаг был тяжел и неспешен,
Бесслезно глаза горячи.
К нему подошел я. "Повешен?
Да? Правда? Так будь же утешен:
Найду и укрйду ключи".
А ночью услышал я стоны
И крики: "Вставай, старый шут!
Мятеж!.. Опрокинуты троны.
Скорее! Где ключ от балкона?
Король с королевой бегут!.."
Последняя краткая встреча:
Едва я успел заглянуть
И видел - дрожащие свечи,
Его неширокие плечи,
Ее обнаженную грудь.
Король лепетал: "Что?.. Свободы?..
Изменники!.. Парком пройдем..."
И вскрикнул, и ахнули своды:
Угрюмые волны народа
Чернели в ветвях за окном.
Широкие двери зевнули,
Людской извергая поток,
И четко защелкали пули,
Ив темных волнах потонули
Затравленный зверь и зверек.
Меня подхватило толпою
И больно прижало к стене,
И с этою болью тупею
Всё то, что прошло предо мною,
Как сон вспоминается мне.
Ударом подъятые руки,
Оскалы звериные ртов,
Тупые и хлипкие звуки,
И чьи-то предсмертные муки,
И хриплое слово: "Готов!"
Молчанье. Всё стихло. Застыли.
Вдруг хохот, как визги стрижа:
Ее, королеву, схватили
И тут же пред ней умертвили
Любимого ею пажа.
Душе было жарко от гнева,
Но гнев переплавился в боль:
Исус и пречистая дева!
Лишилась ума королева,
Растерзан толпою король.
Что было потом, вспоминаю:
Разграбленный замок горел,
Кричала грачиная стая,
И парк, головами шатая,
Со свистом и рдел, и гудел.
Один я бродил по дорожке,
Вдыхая и гарь, и цветы,
И слушал с испугом, сторожко,
Как лопалось где-то окошко
И грохали с кровли листы...
Те дни навсегда миновали:
Красно, горячо впереди.
И те, что мне жизнь отравляли,
И те, что мне грех нашептали, -
Как крест на усталой груди.
Свободен народ мой несчастный,
Шумит, как весной ледоход,
А в сердце - там вечер ненастный,
И голос печальный и страстный
Там песню былого поет.
Я с песней скитаюсь по свету,
Мой путь одинок навсегда.
Отшучены шутки - их нету,
Но, выслушав песенку эту,
Подайте шуту, господа!

Я ждал тебя с тревогой и сомненьем,
Как ждет зари томительно больной...
День догорал, и ярким освещеньем
Вершины гор сияли предо мной.

Я ждал тебя... Неслышно и незримо
Вечерняя спускалась тишина,
В моей душе, тоской любви томимой,
В моей душе была лишь ты одна.

Боялся я, что день исчезнет ясный,
Что тени вновь на горы упадут...
Я ждал тебя с такой тоскою страстной,
Так ждал тебя, как только счастья ждут!..

Я не знаю покоя, в душе у меня
Небывалые песни дрожат
И, незримо летая, неслышно звеня,
Просят жизни и света хотят.

И, быть может, навек я страдать осужден:
Я боюсь, что цветущей весной
Эти песни в могиле встревожат мой сон,
Эти песни, не спетые мной...

Я не зову тебя, в уединенье
Мне был бы страшен твой привет…
Здесь жизнь, как легкое струится дуновенье,
Как предвечерний тихий свет.

Не нужно слов, они уж отзвучали,
И жалости не надо мне:
Как звезды чистые, горят мои печали,
И слезы ярче в тишине.

Я здесь молюсь, колен не преклоняя,
Весь мир в тебе одной любя,
За все страдания тебя благословляя,
Все понял, все простил — и не зову тебя.

Всего стихотворений: 119