Эдуард Иванович Губер (1814-1847)

• Биография Эдуарда Губера
• Стихотворения Эдуарда Губера по темам

Все стихотворения Эдуарда Губера на одной странице

- Оглавление -

Ночи бессонные, ночи мучения,
   Скоро ли минете вы?
Скоро ли снимете ношу сомнения
   С бедной моей головы?

Скроете мысли мои беззаконные,
   Смоете язву страстей,
Ночи печальные, ночи бессонные,
   Ночи забот и скорбей?

Тише!.. Я вижу в тоске лихорадочной -
   Бледные лица встают,
Шепчут и пляшут толпою загадочной,
   Длинные песни поют.

В ночи бессонные ходят видения
   Мимо раскрытых очей,
Громом срывается хохот презрения
   С уст бестелесных теней.

Молча раскроешь немые объятия, -
   Где-то родная душа?
Ищешь молитвы, а шепчешь проклятия,
   Страхом и злобой дыша.

Где же мечты мои, где упования,
   Жажда возвышенных дел?
Воля железная, жар дарования,
   Вера в высокий удел?

Труд неоконченный предан забвению,
   Сила души прожита,
И, покоряясь немому сомнению,
   Сохнет живая мечта.

Так пробуждаются страсти бездонные
   В мраке ночной тишины,
Так облекаются ночи бессонные
   В страшные, долгие сны.

В эту ночь, чуть горя,
Тощий свет фонаря
Пробивался лениво.
В эту ночь, у окна,
Видел я, как она
Пробежала пугливо.

Я смотрел... Молода -
И румянец стыда
На ланитах светился...
И махнул я рукой;
Но с невольной тоской
За нее помолился.

Знаю я - чуток слух,
Зорок глаз у старух:
Все выдумщицы злые!
Позабыли они
Про минувшие дни,
Про грехи молодые.

И пойдут за тобой
Безобразной толпой,
И соседа расспросят,
А узнают - беда!
Не уйдешь от стыда,
Все каменьями бросят.

Думал мужик: "Я хлеб продам,
Барин спросит - оброк отдам.
В город снесу на продажу товару
Да лошадок куплю себе пару;
А потом и Ванюху женю
На Марфуше к Миколину дню".
Хлеба продал он на два алтына,
Барин сказал ему сукина сына;
На деревне случился пожар,
Вместе с хатой сгорел и товар.
Почесался мужик поневоле,
Не женил он Ванюхи к Миколе,
Поглядел он в пустую мошну
И напился к Миколину дню.

Умри, заглохни, страсть мятежная,
Души печальной не волнуй!
Не для тебя надежда нежная,
Любви горячий поцелуй!

Зачем ты требуешь участия,
Душа, страдалица моя?
Тебе ль искать земного счастия
В холодном море бытия?

Не ты ль сподобилась страдания
От юных лет, от первых дней?
Неси свой крест без содрогания,
Красуйся язвами скорбей!

Но долго слово отвержения
Волнует пламенную кровь,
Но страшно слушать смех презрения
В ответ на знойную любовь.

Для всех цветет надежда нежная,
Любовь для всех дана судьбой;
Лишь для тебя, душа мятежная,
Души не создано другой!

И снова вдали замирают
Живые, весенние звуки,
И в душу мою западают,
Как тайные песни разлуки.

Вот бури на степи родные
Из дальних сторон налетели -
И грозно, как стражи ночные,
Качаются старые ели.

Мне грустно!.. В могилу сложу ли
Я ныне последние муки,
До новой весны доживу ли
И те же услышу ли звуки,

Что ныне в душе так отрадно
Будили заветную думу,
И снова безмолвно и жадно
Склонюсь я к знакомому шуму?

Как пусто осеннее поле,
Тиха и безлюдна дорога!
Еще бы я пожил на воле,
Еще пострадал бы немного...

Когда, нахмуря бровь, как мученик свободы,
     Ты, детской скорбию томим,
И людям и богам, страдалец безбородый,
     Грозишь проклятием своим;

Когда бессильную в кулак сжимаешь руку
     И песни грозные поешь, -
Кривляньем приторным, дитя, ты только скуку
     Да отвращенье наведешь.

Смешна печаль твоя, смешон твой голос дикий,
     И жалок твой бессильный гнев!
Меняй безумные, лирические крики
     На элегический напев...

Какое дело нам до суетных желаний
     Любви восторженной твоей
Или до жалких ран, до мелочных страданий
     Твоих бессмысленных страстей?

Иные, строгие, без страха и боязни,
     Нам проповедники нужны,
Не крикунов пустых - мы ждем пророков казни,
     Мы ждем апостолов войны.

Да прогремят они больному поколенью
     Глаголы гнева и стыда;
Да соберут они бездействием и ленью
     Изнеможенные стада!

В годину тяжкую, в минуту близкой брани
     Мы ждем воззвания к мечу;
Но вы, тщедушные певцы своих страданий,
     Вы, дети, нам не по плечу!

Что общего у нас? Нам ваши песни чужды,
     Нам ваши жалобы смешны;
Вы плачете шутя, а нам другие нужды,
     Другие слезы нам даны.

С дороги! Пир готов! И желчи полон кубок!
     Напейтесь допьяна, бойцы!
А вам не место здесь, герои женских юбок,
     Долой, презренные скопцы!

Мы не хотим ни слез, ни вздохов вопиющих...
     Долой, пустые воркуны!
Вы не нарушите святой судеб грядущих
     Глубокополной тишины.

Не та у нас пора, не то настало время...
     Забудьте песенки свои!
Нам некогда вздыхать; с дороги, бабье племя,
     Под юбку, карлики мои!

Безумно жаждать тихой встречи,
Со страхом встречи избегать,
С безмолвной негой слушать речи,
Дыханье сладкое впивать;

Ловить задумчивые взоры,
Упасть на девственную грудь,
С восторгом - ласки и укоры
В одном лобзании вдохнуть;

Ее одну повсюду видеть,
В нее и душу перелить,
Весь этот мир возненавидеть,
Чтоб в нем одну ее любить;

Терзать с жестоким наслажденьем,
Чтоб слезы пить с ее ресниц;
Ревнивым мучить подозреньем,
И проклинать, и падать ниц;

Слезами робко ей мелиться,
Ее терзать, ее томить,
Ее томленьем насладиться -

Вот так хотел бы я любить!

Душа моя - пустынная могила,
И много в ней холодных мертвецов.
На долгий сон она их схоронила
И не сочтет безвременных жильцов.

На дне души схоронена глубоко
Прошедших лет безумная любовь;
Она без слез уснула одиноко,
И тихо спит, и не проснется вновь.

И рядом с ней надежда опочила,
И улеглись волнения страстей,
И прежних лет восторженная сила,
И жажда дел, и мысли юных дней.

Там спят мои младенческие грезы,
Мечты, любовь, надежда и покой;
Но с ними спят и горести, и слезы
Под тою же могильною доской.

Но с ними спит и вековое горе,
Мой бедный брат, мой неотступный гость,
И ненависть с проклятием во взоре,
И ревности мучительная злость.

В страшный час томящих снов,
В тихой области гробов,
На обломках бытия
От людей скрываюсь я.

Нива божия молчит,
Ветер дремлет, воздух спит,
Над гробами тишина;
Ночь глубоких дум полна,
И не тронет этих дум
Праздной жизни праздный шум.

В этот час молюся я,
Детский страх в душе тая;
В этот час в тоске немой
Проклинаю жребий мой.

Здесь, в безмолвии святом,
Под могилой и крестом
Спят страдания людей
До рассвета лучших дней.

Всё, что радовало их,
Что терзало душу в них,
Грусть и смех, печаль и страх,
Всё навек легло в гробах!

Сколько тайн на дне могил
Медный заступ схоронил!
Надпись хладная молчит,
Смерть костям не изменит.

Лишний житель бытия,
Между них усну и я,
И - в могиле свежий гость -
Возле кости ляжет кость.

Тих и темен бедный дом.
В нем усну я долгим сном.
Гроб не выдаст мертвеца
В руки праздного глупца,
Не отдаст моих костей
В посмеяние людей!

Тяжело, не стало силы,
   Ноет грудь моя;
Злое горе до могилы
   Дотащу ли я?

На покой пора печали,
   Время спать костям;
Душу страсти разорвали,
   Время спать страстям.

А далеко ли? У гроба
   Отдохнул бы я;
Отдохнули бы мы оба,
   Я да грусть моя.

Я видел гроб его печальный,
Я видел в гробе бледный лик
И в тишине, с слезой прощальной,
Главой на труп его поник.
Но пусть над лирою безгласной
Порвется тщетная струна
И не смутит тоской напрасной
Его торжественного сна.
Последний звук с нее сорвется,
Последний звук струны моей,
Как вестник смерти, пронесется
И, может быть, в сердцах людей
На тайный вздох их отзовется;
И мир испуганный вздрогнет,
И в тихий час залогом славы,
В немой тоске, на гроб кровавый
Слезу печали принесет.
Но тесный гроб, добычи жадный,
Не выдаст мертвого певца.
Он спит; ему в могиле хладной
Не нужно бренного венца.
Молчит цевницы звук приветный,
Уснула сладкая мечта,
И, как могила, безответны
Его холодные уста.
В немой тоске, вдали от света,
В своей незнаемой глуши,
Я приношу на гроб поэта
Смиренный дар моей души -
Простой листок в венке лавровом.
Простая дань души простой
Не поразит могучим словом,
Не тронет сердца красотой.
Нет! В грустный час томящей муки
Мне сладких песен не дано;
Мне облекать в живые звуки
Моей тоски не суждено!
Но над могилою кровавой
Я брошу блеклый мой листок,
Пока сплетет на гробе славы
Другой певец - другой венок.

А ты!.. Нет, девственная лира
Тебя, стыдясь, не назовет,
Но кровь певца в скрижали мира
На суд веков тебя внесет.
Влачись в пустыне безотрадной
С клеймом проклятья на челе!
Твоим костям в могиле хладной
Не будет места на земле!
Не знай надежды светозарной,
Чуждайся неги сладких снов
И в глубине души коварной
Таи проклятия веков!
Когда же, горькими слезами
В предсмертной муке принята,
Молитва грешными словами
Сойдет на грешные уста, -
Тогда проникнет к ложу муки
Немая тень во тьме ночной
И окровавленные руки
Судом поднимет над тобой!

В часы забот и скуки хладной
Молчит задумчивый певец,
И вольной песни звук отрадный
Не тронет жаждущих сердец.
Он тоже страждет, тоже стонет
Под ношей горя и страстей;
Но он тогда струны не тронет,
Он всуе слова не заронит
В сердца бесчувственных людей.
На голос черни безответен,
Он бурю жизни переждет;
И одинок и незаметен,
Он громких хвал не соберет.
Зато в минуту вдохновенья,
Нарушив долгий, праздный сон,
Из глубины уединенья
На грозный суд выходит он.
И льется песнь живым потоком,
И въяве сходит благодать,
И на челе его высоком
Пылает божия печать.
И робкий мир, склоняясь долу,
Глядит на страшного певца,
И внемлют грозному глаголу
Ожесточенные сердца.
Как смелый воин в бурной сече,
Он преступление казнит,
И по лицу земли далече
Живое слово прогремит.
И то не суетное слово,
Не бесполезное зерно;
В сердцах людей свежо и ново
Созреет жатвою оно.
И этой жатвою богатой
Гордится праведный поэт,
И в ней одной бессмертной платой
Ему заплатит грешный свет.

Время пролетело,
Слава прожита,
Вече онемело,
Сила отнята.

Город воли дикой,
Город буйных сил,
Новгород великой
Тихо опочил.

Слава отшумела,
Время протекло,
Площадь опустела,
Вече отошло.

Вольницу избили,
Золото свезли,
Вече распустили,
Колокол снесли.

Порешили дело...
Всё кругом молчит,
Только Волхов смело
О былом шумит.

Белой плачет кровью
О былых боях
И поет с любовью
О старинных днях.

Путник тихо внемлет
Песне ярых воли
И опять задремлет,
Тайной думы полн.

Мучительно следить за медленной утратой
Годами купленной, любовию богатой
И близкой нам души; нести заветных уз
Не в силах бедная. Таинственный союз
Разрушен навсегда; не умысел коварный
Созрел изменою в душе неблагодарной;
Не легкомыслие, не медленный расчет
На связи прежние в ней холодно встает.
Другой лежит ей путь, другие впечатленья
Уносят прежние; не гнева, не презренья,
А пламенных молитв и непритворных слез
Достойна бедная. Блажен, кто перенес
Падение ее без грешного укора,
Кто в преступление ей не вменял позора,
Кто целомудренно хранит в душе своей
Воспоминание одних прошедших дней,
Кто для нее сберег одни благословенья,
Да дружбу грустную, да слезы умиленья.

На душе свободной
Много дум лежало,
Много в мир холодный
Тайных слов упало.

В мире негде звуку
Разойтись широко;
Носишь злую муку
На душе глубоко.

На зеленой ветке
Птичка распевала, -
В золоченой клетке
Птичка замолчала.

Я запел бы смело -
Да не та мне доля:
Износилось тело,
Уходилась воля.

В дни нашей юности младые впечатленья
Меняются в душе, как пестрые виденья:
Приходят и пройдут; что день, то встретишь вновь
И незваных друзей, и званую любовь.
Все ощущения, все радости и слезы
Волнуют нас слегка, как утренние грезы,
Как беглые мечты, по памяти скользя;
Их потерять легко, их удержать нельзя.
Тот наш, с кем весело; своих друзей мы ценим
По степени забав; наскучат - мы изменим;
Разлюбят ли они, обманет ли любовь -
Мы погрустим о них, но мы полюбим вновь.
А в годы зрелые мы чувствами беднее,
И связи новые нам заводить труднее,
В круговорот страстей холодные умы
Вступают медленней; разборчивее мы.
На дружбу и любовь мы смотрим осторожно;
Нам трудно разлюбить, а не любить возможно;
И друга нового мы выберем не вдруг,
Кого же избрали - тот навсегда нам друг;
И будь он юношей, душою чист и молод,
Его явление согреет давний холод;
В нем молодость свою мы снова познаем;
Зато с боязнию мы друга бережем;
Зато нам хочется в холодном мире этом
И горьким опытом, и старческим советом
Его предостеречь на будущем пути,
От горя оградить и молодость спасти.
Но если он от нас отступится, с досадой
На лица строгие, и будет нам наградой
За дружескую речь да за благой совет
Сомненья гордого презрительный ответ;
И мы не сохраним заботою бесплодной
Ни чистых дум его, ни силы благородной -
Насмешкой хладною последних лет обман
Нас огорчит в душе и много старых ран
Проснется в памяти; но друга молодого
Не оскорбит упрек язвительного слова;
Мы и тогда его в душе благословим,
Но чувство в нас замрет, но сердце вместе с ним
Свою последнюю привязанность глубоко
Схоронит в памяти; и в жизни одиноко,
Без друга милого, без чувства, без страстей
Мы донесем тоску до гробовых дверей.

Я вижу, смерть близка; болезненные силы
     Последней вспыхнули борьбой.
Я встречусь наконец на ступенях могилы
     С неумолимою судьбой.

И ныне, рядом с ней, мне хочется поверить
     Итог пустого бытия.
Не буду сетовать, не стану лицемерить
     И страхом не унижусь я.

Прощаясь с жизнию, в урочный час разлуки
     Над нею некогда шутить;
Но полную тревог, и слез, и тайной муки
     Я не могу благословить.

Я прокляну ее за то, что с колыбели
     Я был игралищем судьбы,
За то, что дни мои я проволок без цели,
     В тревогах суетной борьбы.

Я прокляну ее за длинный рой видений,
     Игравших жизнию моей;
За бесконечный ряд коварных заблуждений
     И неразгаданных страстей;

За то, что все мои мечты и упованья
     Она презренью обрекла;
Что не исполнила ни одного желанья
     И горьких слез не поняла;

За то, что душу я отравою сомненья,
     Что сердце ядом напоил;
За то, что никогда в душе благословенья
     Ни для кого не находил;

Что, идя за толпой я по тропе избитой,
     Не бросил яркого следа;
Что не оставлю я ни мысли плодовитой,
     Ни благородного труда.

Я прокляну ее за всё, что в мире видел,
     За всё, что в жизни презирал,
За всё, что я любил, за всё, что ненавидел,
     Что с тайным страхом проклинал.

Когда развертываю я
Печальный свиток жизни бедной,
Итог пустого бытия,
И бесполезный и безвредный,

И мимо памяти моей
Пройдет обычной чередою
Холодный ряд бесцветных дней
С его томительной тщетою, -

Тогда рождается во мне
Вопрос обидного сомненья:
Ужели в страшной тишине
Мой век прошел без назначенья?

Или, окован суетой,
Я цели тайной не заметил
И ни единою чертой
Духовной жизни не отметил?

И мне благая часть дана,
Но я над нею терн посеял
И ни единого зерна
Не возрастил, не возлелеял.

Я своевольно издержал
Мои божественные силы
И ныне мертвый капитал
Несу к дверям моей могилы.

У этой пропасти без дна
Со страхом жизнь мою объемлю:
Я ни единого зерна
Не положил в родную землю.

Ничем я жизни не вознес,
Ничем я жизни не украсил;
Я дни мои от горьких слез,
От мыслей лень обезопасил.

Но ежели, как вялый сон,
Мой век и суетен, и мрачен,
Зачем по крайней мере он
Грехом могучим не означен?

Зачем не внес он новых ран
В глухую повесть человека?
И двинул бы благой обман
Пружины дремлющего века!

Но нет! И дик, и темен он,
Без вдохновения и силы,
Однообразный, вялый сон,
Могила жизни до могилы.

Свободен я! Царей гробница
Не плата мне за песнь мою;
За небо божие, как птица,
За божий воздух я пою...

С дворцов высоких не гляжу я
На иноземные края,
Как птичка в гнездышке живу я,
Мое богатство - песнь моя!

Поиграли бедной волею
Без любви и жалости,
Повстречались с новой долею -
Надоели шалости.

А пока над ним шутили вы,
Сердце к вам просилося;
Отшутили, разлюбили вы -
А оно разбилося.

И слезами над подушкою
Разлилось, распалося...
Вот что с бедною игрушкою,
Вот что с сердцем сталося.

          Смерть

Всё мое - и плод, и семя;
Бесконечна власть моя.
Покорись, седое время,
Я владычица твоя.
Всё мое! Я всем владею;
Что родится - то умрет;
Всё под властию моею,
Всё в гробах моих сгниет.
Где следы твоих деяний?
Где немолчные дела?
Семена твоих созданий
Я же жатвой собрала.
Где твой Рим? твои державы?
Где плоды твоих трудов?
Всё легло в борьбе кровавой,
Спит на дне моих гробов.
Всё мое - и плод, и семя;
Всё под властию моей!
Покорись, седое время,
Пред владычицей твоей!

          Время

Без конца и без начала,
Я отец и сын веков;
А тебя судьба сковала
Мертвым тлением гробов.
Где лежат твои могилы,
Где гниют твои гробы,
Там мои живые силы
Строят здание судьбы.
Из твоих могил беру я
Семена моих трудов,
Колыбель мою творю я
Из досок твоих гробов.
Без конца моя дорога.
Цепь веков в моих руках.
Я ношу одежду бога
На бессмертных раменах.
Без границ мое теченье,
Бесконечно как судьба;
Ты сама - мое рожденье;
Я - владыка, ты - раба.

Иду домой знакомою дорогой.
Я издали вернулся. На покой
Пора костям. Житейскою тревогой
Я утомлен, и, слабою рукой
Облокотясь на посох мой убогой,
Я думаю с невольною тоской:
Кто мой приход на родину заметит?
Кто ныне здесь меня как друга встретит?

Мне не жилось в родимой стороне;
От юности, среди немых волнений,
Мне грезились видения во сне,
И звал меня какой-то злобный гений
В чужую даль, и душно было мне
Под бременем неясных вдохновений,
И вышел я из родины моей
В широкий мир сомнений и страстей.

Но не сбылись младые упованья;
Разрушился пророческий обман.
Сомнение - болезненного знанья
Унылый плод; рассеялся туман;
Я не сберег ни одного желанья...
И в этот час, среди кровавых ран,
Я отдал бы за дружескую ласку
Былых надежд несбыточную сказку.

Домой, домой, на родину мою!
Я вновь дышу вечернею прохладой
В родных полях, я снова узнаю
И старый дом, и церковь за оградой,
И молодость веселую свою
Я вспомнил вновь; и с тайною отрадой
На прах земли я головой клонюсь;
Я снова здесь надеюсь и молюсь.

По-старому я с братьями моими!
Узнают ли больного пришлеца?
Но разве я не встречу между ними
Ни одного знакомого лица?
Я не найду, один между чужими,
Ни матери, ни старого отца.
Другое им отведено жилище -
Там за селом, где тихое кладбище.

Но вот они проходят, - я дрожу,
Знакомые черты припоминаю,
Их имена я в памяти твержу,
Их братского привета ожидаю.
Толпа глядит, я тихо подхожу,
По имени себя им называю:
Не вспомнит ли хоть кто-нибудь из них
Об имени родителей моих?

Они прошли; всё тихо; понемногу
Толпа редеет; время на покой.
Я подхожу к знакомому порогу,
Стою один и с тайною тоской
Гляжу вперед на пыльную дорогу,
На посох мой облокотясь рукой,
И стыдно мне, что я забыт народом,
Что никого не радую приходом.

Куда теперь? Кому же протянуть
В последний раз хоть на прощанье руку?
Кому отдам, пускаясь в новый путь,
Больной души мучительную скуку?
Иду один, и некому вздохнуть,
На долгую благословить разлуку!
Вокруг меня и братья, и родня -
А некому молиться за меня!

Я слышу: хохочут, поют и шумят,
   Как тени, меняются лица;
Тут кто-то заплакал, там цепи гремят...
   Ужели и это темница?

Какая пустая и страшная тьма!
   Тут рядом и слезы, и шутка.
Да, это темница больного ума;
   Да, это могила рассудка.

Нельзя ли вернуться?.. Мне страшно пройти...
   Сперва помолиться бы богу...
Ах! если и мне по тому же пути
   Окончить придется дорогу,

И быть как они, ничего не желать,
   На привязи жить как соседи,
И корм ежедневный спокойно съедать,
   Как в клетке ручные медведи,

И видеть, как сдвинется та же стена
   Над бедною жизнью моею;
Как зверь, на цепи у решетки окна
   Стоять напоказ ротозею,

Не думать, не плакать, на крик сторожей
   Сходиться ко сну или к пище,
И жить как собака, под гнетом цепей,
   Пока не свезут на кладбище.

Нет, только не здесь бы печальные дни
   Окончить под грубым надзором,
Не в доме безумья, не так, как они,
   Покрытые вечным позором.

Когда, в пучинах жизни смрадной
Борьбой напрасной истомясь,
Грехами черни кровожадной
В правдивом ужасе смутись,
Поэт разгневанный проснется,
Жрецом небес заговорит,
И речь, как буря, пронесется,
И слово громом прогремит, -
Тогда с насмешкою лукавой,
И любопытна и глупа,
Для праздной, суетной забавы
К нему сбегается толпа,
Его и хвалит и порочит,
И дико смотрит на него,
Или бессмысленно хохочет
Над вдохновением его,
И как раба своей забавы,
На шумный пир его зовет,
И жрец небес, питомец славы
У ней поденщиком слывет!
Им чужд язык его могучий,
И всуе дивный глас певца
Волною пламенных созвучий
Тревожит хладные сердца.
И только редкою порою,
Возненавидев жалкий свет,
Он купит страшною ценою
Отрадный ласковый привет;
И вдохновительница муза
С улыбкой сына обоймет
И в знак священного союза
Чело венками обовьет.

              1

Порой три сна меня мутят,
Порой три сна ко мне нисходят,
И смутным страхом тяготят,
И думы на душу наводят.
И в первый сон мой вижу я
Роскошный образ бытия,
И колыбель между цветами,
И пышной юности рассвет
С ее заветными мечтами,
С ее тоской, с ее слезами,
С надеждами грядущих лет.
Я вижу вновь ручей сребристый,
Громаду гор н темный лес,
Ковры цветов и луг душистый,
И ясный свод родных небес.
Как прежде, ветхая лачужка
С патриархальной простотой
Стоит над светлою рекой,
А в ней приветная старушка
С улыбкой нежной из окна
Глядит на сына-шалуна;
И вдруг сердито погрозится,
Когда на утлом челноке
Стрелой но дремлющей реке
Дитя веселое промчится.
Шалун над сонною водой
Играет легкими веслами,
Зовет грозу к себе на бой
И ждет, чтоб мутными волнами
Вскипела буря над рекой.
Дрожит поверхность сонной влаги,
И страх старушке под окном,
И любо подсмотреть тайком
Порыв младенческой отваги
И этот гордый взмах веслом.
Темнеет, вечер наступает;
Шалун на ужин прибежит,
Его старушка побранит,
Его старушка поласкает, -
И тихо время вечерком
Течет под кровлей бедной хаты.
Наступит ночь - пред смирным сном
Старушка милая трикраты
Благословит его крестом,
Ему к молитве руки сложит
И тихо спать его уложит.
Увы, тех дней давно уж нет!
Мой детский быт с его забавой,
Моих надежд роскошный цвет
Поблек в потоке бурных лет
Под ядовитою отравой.
Порой томит меня тоска,
И мнится мне, как над могилой
Шалун посыпал горсть песка
На тихий гроб старушки милой.

              2

Второй мой сон - борьба страстей,
Пора печальных испытаний,
Тоска о немощи моей
В порывах пламенных желаний.
Душа в огне, уста дрожат,
Мечты слились в живые звуки,
То грозные, как громовой раскат,
То нежные, как лепет страстной муки:
"Восстань от сна, сорвись с цепей!
Он твой, весь этот мир! переступи за грани,
Зови врага на грудь и ненависть людей
Испепели огнем лобзаний,
Пожаром бешеных страстей!"
Весь мир на грудь мою! От пламенных объятий
Судьба бессильная меня не оторвет,
И на любовь мою, как на любовь дитяти,
Вражда коварная отравой не дохнет.
За мной, под небеса родные!
На горы темные, на родину громов!
Туда, где бури вековые
Свивают тучи громовые
Из влажной ткани облаков!
Вперед, вперед! Под пяты гром ложится,
Как пояс, молнии вкруг тела обвились,
И говор жизни смолк, и прах у ног дымится,
И тучи долу понеслись.
Иду по граням поколений!
Смотри, нога моя на рубеже миров!
Я встал без трепета на крайние ступени,
Где колыбель и гроб веков
Здесь радость зачата, зарождены печали,
Судьба сокрытая слетела с высоты
И пишет в молниях железные скрижали,
И шлет на долю нам то слезы, то мечты.
Я ближе к небесам! Приветнее денница
Над головой моей горит,
И темной вечности сокрытая страница
Словами радуги с душою говорит.
О дивная пора священных вдохновений,
Пора разгульных дум и грустной тишины!
В ней слезы горьких огорчений
Слезой любви заменены.
Слеза любви, слеза печали,
Зародыш пламенных страстей, -
В ее таинственной скрижали
Сокрыта исповедь моих печальных дней.
Коварный сон! Я вижу образ девы,
Мне снится блеск ее очей;
Я слышу сладкие напевы,
И ласки лживые, и томный звук речей.
Как прежде, жжет огонь пронзительных лобзаний
С горящих уст ее взволнованную кровь,
И с негой пламенных желаний
Слилась безумная любовь.
Пусть грянет свод небес, пусть упадет громами
Среди дымящихся развалин надо мной!
Я не услышу их под страстными мечтами,
На персях девы молодой.
Я пил из чаши ядовитой
С изменой женскою и женскую любовь,
Но страсть печальная не зарумянит вновь
Мои поблекшие ланиты!

              3

Мой третий сон рисует мне
Пору существенности строгой.
Мне снится: в дальней глубине
Пришлец задумчивый под хижиной убогой;
Печать враждующей судьбы
Прожгла чело его кровавыми браздами
И на больном лице волнения борьбы
Еще виднеются глубокими чертами.
От глаз изгнанника бежит тревожный сон;
Он вспомнил с горькою улыбкой,
Как весело носился он,
Еще дитя, по влаге зыбкой;
И как он проклинал дремоту сонных волн,
Как жаждал он ударов бури,
И как он ждал, отваги полн,
Чтоб грянул гром с высот лазури.
И грянул он, желанный этот гром!
И юность резвая поблекла в бурях света,
И мир бесчувственный, в безмолвии глухом,
Не принял от него сердечного привета.
Дыхание вражды оледенило кровь,
Нагая истина надежды заменила,
А ненависть разрушила любовь
И радость бытия отравой осквернила.
Он видел, как глупец понес хвалу миров,
С чела достойного сорвал венок лавровый,
И нагло рядится в плоды его трудов,
И вторит грозный звук мечты его суровой.
Толпа плетет ему венец
И на руках своих уносит в Капитолий.
А тот, высоких дум непризнанный творец,
Влачит проклятия своей печальной доли.
Беснуйтесь, жалкие слепцы!
Венчайте ложного пророка!
Да красят грязные венцы
Чело неправды и порока!
Он не просил у вас ни лавров, ни похвал,
Обидных, как хула, в устах толпы подкупной;
Он жил не для наград, он не для них искал
Священной истины, для черни недоступной.
Быть может, время разгромит
Сосуд неправды своевластной;
И клевету разоблачит
На стыд векам рукой бесстрастной;
И гений мира развернет
Его грядущих дней блестящие скрижали;
И радость тихая блеснет
Росой целебною на старые печали.

В хате тихо; треща, догорая,
   Еле светит лучинка...
Что ты плачешь, жена молодая,
   На реснице слезинка?

Али больно тебе, что Ванюху
   Барин отдал в солдаты,
Что кормить и себя, и старуху,
   Сиротинка, должна ты?

Что на люльку ты смотришь уныло,
   Что глядишь на мальчишку?
Хорошо при отце ему было:
   Как любил он сынишку!

Как, бывало, с работы вернется,
   Шапку старую скинет,
В угол помолится, да засмеется,
   К люльке скамейку придвинет.

А теперь, без отца-то родного,
   Даром сгинет мальчишка,
Пропадет у народа чужого,
   Будет плут да воришка.

А как схватят, в открытом ли поле,
   На большой ли дороге,
Век покончит он в горькой неволе,
   В кандалах да в остроге!

Жалко матери стало ребенка...
   Видно, доля такая!
И заплакала горько бабенка,
   Тихо люльку качая...

Как хороша в красе священной
Мадонна дивная твоя!
Живым искусством упоенный,
Дивлюсь, художник вдохновенный,
Твоей высокой мысли я!

Она, земным незрима оком,
В святой заветной тишине
Спала в бездействии глубоком,
Но вдруг взвилась живым потоком
И разлилась на полотне.

Гордись! Потомок благодарный
Тебя оценит и поймет;
И тщетный гнев толпы бездарной
Устами зависти коварной
Твоей картины не сотрет.

Но нет, художник вдохновенный,
Ты всуе славой не гордись
И над толпой непосвященной
Насмешкой дерзкой и надменной
На краткий миг не возносись.

Беги, ремесленник ничтожный,
Склони во прах свое чело;
Твоя картина - очерк ложный
С мечты, для кисти невозможной;
Твое искусство - ремесло!

Забудь торжественные звуки,
Разбей холодную скрижаль
Иль нарисуй нам лепет муки,
Над гробом бога вздох разлуки,
Невыразимую печаль!

Иль жизнь вдохни в ее страданье,
Подслушай тайный вздох ея,
Молитву слез и упованье,
И перелей ее дыханье
В живые краски бытия!

Но нет, ты их создать не можешь...
Ты бросил кисть, поник главой;
Ты черни грубой не встревожишь
И в диком гневе уничтожишь
Бездушный, слабый снимок свой!

Не подходи к своей картине.
К пей черни хладной не зови!
Остановись на половине
И полотно посередине
С насмешкой горькой разорви!

Жива - как забава, как смех - весела,
   Несется волшебница дева,
Кружится и пляшет, быстра как стрела,
   Под звуки родного напева.

Как воздух легка, понеслась и летит,
   И тешится резвой игрою;
Дика как разврат, закружилась, дрожит
   И манит улыбкой живою.

          Жаждой неги дыша,
          Как любовь хороша,
       Горяча как огонь поцелуя,
          И мила и стройна,
          Пролетела она,
       Мимолетной улыбкой даруя.

          И бежит и летит,
          И дрожит и горит,
       И ревнивый покров раздирает;
          А с нагого плеча
          Сорвалась епанча
       И, шумя, перед ней упадает.

          Вот она, дитя Востока,
          В сладострастной красоте;
          Жрица пышного порока,
          В полной, дикой наготе.

          И зовет палящим взором,
          Манит бархатом ланит,
          И любуется позором,
          И хохочет, и дрожит.

          Вдруг в безмолвии суровом,
          И стыдлива и скромна,
          Под разодранным покровом
          Робко прячется она.

          Так, настигнута врагами,
          Чуя гибельную брань,
          Исчезает за кустами
          Перепуганная лань.

          Миг - и снова вспыхнет дева,
          Сладострастия полна,
          И опять под звук напева,
Как огонь, как стрела, пролетела она.

Я по комнате хожу,
Через улицу гляжу,
Вижу барские палаты.
Крыша светится что жар,
У дверей стоит швейцар,
В доме много знатных бар, -
   Видно, дом богатый!

Ноги ходят по коврам,
Шелк и бархат по стенам,
Потолки всё расписные...
Поглядишь - уж боже мой,
Чудо, что за дом такой!
Вместо окон, сударь мой,
   Зеркала двойные.

А хозяин молодой
Всех обходит чередой,
Вся толпа ему знакома;
Видно, весело ему,
Что съезжаются к нему,
Что по городу всему
   Нет такого дома.

Я по комнате хожу,
Через улицу гляжу.
Вижу, в том же самом доме,
И забыта, и бедна,
На чердак отнесена,
Бьется бедная жена
   На гнилой соломе.

Барин с девкой пошалил.
Сделал брюхо - отпустил,
Потому что крепостная.
Он со смехом на устах
Тратит время на пирах,
А она лежит в родах...
   Знать, судьба такая!

Я по комнате хожу,
Я на барина гляжу, -
Я бы барина повесил!
Говорят, судьба одна,
Всем на радость жизнь дана...
Отчего ж она грустна?
   Отчего он весел?

Всего стихотворений: 29