Василий Алексеевич Комаровский (1881-1914)

• Биография Василия Комаровского
• Стихотворения Василия Комаровского по темам

Все стихотворения Василия Комаровского на одной странице

- Оглавление -

           Гр. Ю. А. Олсуфьеву

Воскресшей памятью к истлевшим именам 
   Я уходил, неосторожный, 
В померкшие поля, по стертым ступеням, 
С душой тоскующей мешая фимиам, 
   Как с этой пылью придорожной. 

В туманной прелести морская полоса 
   Сквозь дым скользящий протекала. 
И ветер шевелил и трогал волоса, 
И утра брезжила тревожная краса, 
   Вставало солнце - и сверкало. 

И в дымной пристани проснулись корабли, 
   В песок окутанные вязкий. 
Их крылья в небосвод подняться не смогли. 
И маки темные стоят. И отцвели 
   У мутных вод забытой ласки. 

Отчалить медленно на чутком корабле? 
   Соленый ветер развевался. 
Но снасти сплетены в запутанном узле. 
Остаться... Или плыть к невидимой земле? 
   И я стоял - и колебался: 

Там гордых мучениц горячая тоска 
   Свою любовь запечатлела 
За медной тишиной и тяжестью замка. 
Да не дотронется случайная рука 
   Их недоступного предела. 

Ни этот павильон хандры порфирородной 
(Предел, поставленный тоске простонародной), 
Где сладострастие и дымчатый агат, 
А ныне - факелов потушенный обряд; 
Ни в триумфальный год воздвигнутая арка, 
Где лицемерен цвет намеренно неяркий; 
Ни гладь зеленая бесчисленных запруд, 
Ни желтый мох камней, как будто плесень руд, 
На скудном севере далекий отблеск Рима, 
Меня не повлекут назад необоримо. 

Я тоже не пойду по траурным следам, 
Где - "равнодушная к обидам и годам" 
Обманутым стихом прославленная Pace* 
Стоит, довольная придворною удачей: 
Помолодеть и ей внезапно довелось! 
Отремонтирован ее ужасный нос 
Ремесленным резцом; и выбелены раны, 
Что накопили ей холодные туманы. 

Я буду вспоминать, по-новому скупой, 
Тебя, избитую обыденной тропой, 
Сочувствием вдовы, насмешкой балагура... 
С рукой подпертою сидящую понуро. 
Я вечер воскрешу и поглотят меня 
Деревьев сумерки. Безумолчно звеня, 
Пускай смешается с листвою многошумной 
Гремучая струя и отдых мой бездумный. 

La crushe cassée - Разбитый кувшин (франц.). 
* Нос Pace, статуи в Царскосельском парке, 
приделан в июне 1913 года. (Прим. В. Комаровского). 

В твоем холодном сердце мудреца 
Трибун, и жрец, и цензор - совместится. 
Ты Кассия заставил удавиться 
И римлянам остался за отца. 

Но ты имел придворного льстеца 
Горация - и многое простится... 
И не надел, лукавая лисица, 
Ни затканных одежд, ни багреца. 

Пасется вол над прахом Мецената, 
Растет трава. Но звонкая цитата 
Порою вьет лавровые венки. 

Пусть глубока народная обида! 
Как мерный плеск серебряной реки - 
Твой острый слух пленяла Энеида. 

Бессильному сказать - "какая малость" 
Мне что-то смутное сегодня мстит. 
Июльский день. И жаркая усталость 
Коричневой листвою шелестит. 

Пока идут года, душа на убыль 
Идет. И, в отцветании минут, 
Среди стволов белеющие клубы 
В лазурном дне медлительно плывут. 

Дразнящей весело, и бессердечно 
Волнующей неопытную грудь, 
Конечно, я еще хочу улыбки встречной, 
Я думаю еще - "когда-нибудь". 

Но этих облаков, летящих мимо, 
Таящих молнию, и смерч, и лед, 
Счастливых стад серебряного дыма, 
Надоедает белый перелет. 

Благодарю тебя за этот тонкий яд, 
   Которым дышит клен осенний, 
И городских небес зелено-мутный взгляд. 

За шумы дальние, за этот поздний час, 
   И эти жесткие ступени, 
Где запыленный луч зарделся - и погас.

О. Л. Делла-Вос-Кардовской

В душе земля с подземным, злым огнем. 
А сверху стебли тонко перевились. 
И небо есть - и в черный водоем 
Потоки звезд бесчисленно склубились. 

Колючий снег истаял и ушел. 
По берегам зазеленели вёсны. 
В моей душе цвело жужжанье пчел, 
Благоуханий запах перекрестный. 

В последний час на землю упадет 
Осенний плод, и сладкий, и упругий. 
Тогда услышу гул внезапных вод, 
Услышу крик оледенелой вьюги! 

О страннике, одетом в плащ зеленый,
Расплакалась апрельская тоска.
Грустят снега. И сыростью влюбленной
В еловый лес спустились облака.

Сквозит туман. И в чермных котловинах
Стоит форель в стеклянной глубине.
И с каждым днем, все выше, гривой львиной.
Взлетает солнце в золотом огне.

Ты, Рюбецаль, над горной стороною
Раскатистым копытом простучи,
И, промелькнувши чолкой вороною,
Шальной поток внезапно протопчи!

Я начал, как и все - и с юношеским жаром
Любил и буйствовал. Любовь прошла пожаром,
Дом на песке стоял - и он не уцелел.
Тогда, мечте своей поставивши предел,
Я Питер променял, туманный и угарный,
На ежедневную прогулку по Бульварной.
Здесь в дачах каменных - гостеприимный кров
За революцию осиротевших вдов.
В беседе дружеской проходит вечер каждый.
Свободой насладись - ее не будет дважды!
Покоем лечится примерный царскосел,
Гуляет медленно, избавленный от зол,
В аллеях липовых скептической Минервы.
Здесь пристань белая, где Александр Первый,
Мечтая странником исчезнуть от людей,
Перчатки надевал и кликал лебедей,
Им хлеба белого разбрасывая крошки.
Иллюминация не зажигает плошки,
И в бронзе неказист великий лицеист.
Но здесь над Тютчевым кружился "ржавый" лист,
И, может, Лермонтов скакал по той аллее?
Зачем же, как и встарь, а может быть и злее,
Тебя и здесь гнетет какой-то тайный зуд? -
Минуты, и часы, и месяцы - ползут.
Я знаю: утомясь опять гнездом безбурным,
Скучая досугом своим литературным,
Со страстью жадною я душу всю отдам
И новым странностям, и новым городам.
И в пестрой суете, раскаяньем томимый,
Ведь будет жаль годов, когда я, нелюдимый,
Упорного труда постигнув благодать,
Записывал стихи в забытую тетрадь...

      Баронессе М. В. Таубе

Вдали людей, из светлых линий, 
Я новый дом себе воздвиг. 
Построил мраморный триклиний 
И камнем обложил родник. 

Холмы взрывая дважды плугом, 
Я сеял трепетной рукой. 
И стали за волшебным кругом 
Колосья, тишина, покой. 

И сад шумит. Колеблят воды, 
Прияв, осеннюю звезду. 
Но я сегодня в дом свободы 
Кого-то суеверно жду. 

Смутит ли он нескромным эхом 
Листы тускнеющих аллей 
И шумным опорочит смехом 
Простор молитвенных полей. 

Прискачет всадник в броне медной. 
Или усталая жена 
Придет ко мне в одежде бедной, 
И непонятна, и бледна. 

Кто знает? - или недруг тайный 
Войдет в отворенную дверь 
Рассказом горести случайной 
Тревогу разбудить потерь. 

За тридцать лет я плугом ветерана 
Провел ряды неисчислимых гряд; 
Но старых ран рубцы еще горят 
И умирать еще как будто рано. 

Вот почему в полях Медиолана 
Люблю грозы воинственный раскат. 
В тревоге облаков я слушать рад 
Далекий гул небесного тарана. 

Темнеет день. Слышнее птичий грай. 
Со всех сторон шумит дремучий край, 
Где залегли зловещие драконы. 

В провалы туч, в зияющий излом, 
За медленным и золотым орлом 
Пылающие идут легионы. 

Видел тебя сегодня во сне, веселой и бодрой. 
(Белый наш дом стоял на горе, но желтый от солнца.) 
Всё говорил о себе, да о том, что в тебе нераздельно 
Трое живут: ненавистна одна, к другой равнодушен, 
Третья прелестна и эту люблю старинной любовью. 

Где лики медные Тиверия и Суллы 
Напоминают мне угрюмые разгулы, 
С последним запахом последней резеды 
Осенний тяжкий дым вошел во все сады, 
Повсюду замутил золóченые блики. 
И черных лебедей испуганные крики 
У серых берегов открыли тонкий лед 
Над дрожью новою темно-лиловых вод. 
Гляжу: на острове посередине пруда 
Седые гарпии слетелись отовсюду 
И машут крыльями. Уйти, покуда мочь? 
.................................................... 
И тяготит меня сиреневая ночь. 

Гляжу в окно вагона-ресторана:
Сквозь перья шляп и золото погон
Горит закат. Спускается фургон,
Классической толпой бегут бараны.

По виноградникам летит вагон,
Вокруг кудрявая цветет Тоскана,
Но кофеем плеснуло из стакана,
С окурками смешался эстрагон...

Доносятся слова: Барджелло, Джотто,
Названья улиц, книжные остроты,
О форуме беседует педант.

Вот Фьезоле. Cuique - свой талант:
И я уже заметил профиль тонкий
Цветочки предлагающей девченки.

Горели лета красные цветы, 
   Вино в стекле синело хрупко; 
Из пламенеющего кубка 
   Я пил - покуда пела ты. 

Но осени трубит и молкнет рог. 
   Вокруг садов высокая ограда; 
Как много их, бредущих вдоль дорог, 
   И никому из них не надо 
Надменной горечи твоих вечерних кос. 
   Где ночью под ногой хрустит мороз 
   И зябнут дымные посевы. 
Где мутных струй ночные перепевы 
   Про коченеющую грусть 
Моей любви - ты знаешь наизусть. 

День ниспадал, незримыми парами 
Пронизанный. В дыханье тяжком трав. 
Ночь подошла, смиренными тенями 
К земным полям ласкаясь и припав. 

И душный сон меня объял глубоко. 
Быть может, тьма обильно пролилась, 
Быть может, ночь тревогою потока 
Здесь в тишину сурово ворвалась. 

Но день другой вставал непобедимо. 
Вода и холод. Мокрые кусты, 
Продрогшие от утреннего дыма, 
Струятся робко в небе красоты. 

Кругом леса, шумящие просторно, 
И ветер тучу рвет со всех сторон. 
Как радостно кричит железный ворон 
Навстречу дням, крылатым, как и он! 

Дорогой северной и яркой 
Старуха - и навстречу мне 
Она идет в одежде жалкой 
В лесной и строгой белизне. 

Сегодня утром воздух синий. 
Благоухающий мороз. 
И под ногой хрустящий иней, 
И космы звонкие берез. 

Вино нерукотворной пищи 
Дозволил справедливый Бог: 
И в одинокой этой нищей 
Он солнце радости зажег. 

Но я мучительным соблазном 
Колеблюся, как темный бес, 
Пока вокруг слепит алмазным, 
Алмазным снегом белый лес. 

Единым саваном хамсин людей засыпет, 
Трехгранный обелиск крошит в песок пустынь, 
Квадраты заметет разграбленных святынь, 
Смешает с мусором храм-параллелопипед. 

И переживший всё, - Арабов и Египет, 
Размерной поступью качавший торг рабынь, 
Верблюд несет воды проголклую полынь, 
Колючие кусты, обгладывая, щипет. 

В задоре похвальбы неисправимый род 
То море теплое в Сахару низведет! 
То мертвый Ассуан садами возродится! 

Но ветер налетит - самовлюбленный бог 
В расплавленную пыль, среди верблюжьих ног, 
Дрожащий, плачущий, - по-прежнему ложится. 

      И горечи не превозмочь - 
   Ты по земле уже ходила, - 
И темным путником ко мне стучалась ночь, 
   Водою мертвою поила. 

И ты предстала мне, Флоренция,
   Как многогрешная вдова,
Сжимающая индульгенцию,
   Закутанная в кружева.
                       
Его костер как будто курится!
   Как будто серая зола
Все эти своды, эти улицы,
   Все эти камни обмела.
                       
Звеня узорными уздечками
   По ним спускался и сверкал,
Дразня бесстыдными словечками,
   Неугомонный карнавал.
                       
И будто здесь Саванаролою
   Навеки радость проклята...
Над мертвою Прокридой голою
   Дрожат молитвенно уста!

Из сизых туч, летевших мимо, 
И из созвездий без числа, 
О призрак с взглядом серафима, 
О ночь, - ты мантию несла! 

Я видел: пьяными волнами 
Всё море потемнело вдруг. 
Расплавленными ступенями 
Упало солнце в мертвый круг. 

В долине смутной и вечерней 
Стонало что-то. Кто-то звал. 
Она спускалась всё безмерней 
На выси огненные скал. 

И с моря двинулась прохлада, 
И скоро день совсем потух. 
В пыли мелькающее стадо 
Усталое, загнал пастух. 

Тверди случайную молитву 
И вежды сонные смежай. 
А завтра гаснущую битву, 
Безумец, первый продолжай!

Она уже идет трущобою звериной, 
Алкая молодо и требуя права, 
И, усыпленная разлукою старинной, 
Любовь убитая - она опять права. 

Ты выстроил затвор над северной стремниной, 
Где в небе северном скудеет синева; 
Она передохнет в твой сумрак голубиный 
Свои вечерние и влажные слова. 

И, сердце ущемив, испытанное строго, 
Он в расселине елового порога 
Воздушною струей звенит и шелестит. 

Скорее убегай и брось далекий скит! 
С глазами мутными! Ночными голосами 
Она поет! Шумит весенними лесами! 

Дыханьями целебными врачуя 
И дуновеньем жарких островов, 
Ты притекло, без устали кочуя, 
До каменных - до наших берегов. 

И, сумраком свисающим объято 
И с якорей срывая корабли, 
Течешь назад - бездонное когда-то - 
Бессильное у мертвенной земли. 

И с горечью, теперь усугубленной, 
Земную муть с собою уноси! 
И пеной брызг, и легкой, и соленой, 
Мои глаза и душу ороси! 

Но к пристани иного новоселья 
Моей души веселую печаль, 
Моей души изменчивое зелье, 
Слабеющим движеньем не причаль. 

            Как Цезарь жителям Алезии 
            К полям все доступы закрыл, 
            Так дух забот от стран поэзии 
            Всех в век железный оградил. 

                                      Валерий Брюсов 

Как древле - к селам Анатолии 
   Слетались предки-казаки, 
Так и теперь - на Капитолии 
   Шаги кощунственно-тяжки. 

Там, где идти ногами босыми, 
   Благословляя час и день, 
Затягиваюсь папиросою 
   И всюду выбираю тень. 

Бреду ленивою походкою 
   И камешек кладу в карман, 
Где над редчайшею находкою, 
   Счастливый, плакал Винкельман! 

Ногами мучаясь натертыми, 
   Накидки подстилая край, 
Сажусь - а здесь прошел в когортами 
   Сенат перехитривший Кай... 

Минуя серые пакгаузы, 
   Вздохну всей полнотою фибр. 
И с мутною водою Яузы 
   Сравню миродержавный Тибр! 

           П. И. Нерадовскому

Июльский день. Почти пустой музей, 
Где глобусы, гниющие тетради, 
Гербарии - как будто Бога ради - 
И черный шлем мифических князей. 

Свиданье двух скучающих друзей, 
Гуляющих в прохладной колоннаде. 
И сторожа немое: "не укрáди", 
И с улицы зашедший ротозей. 

Но Боже мой - какое пепелище, 
Когда луна совьет свое жилище, 
И белых статуй страшен белый взгляд. 

И слышно только - с площади соседней, 
Из медных урн изогнутых наяд, 
Бегут воды лепечущие бредни! 

Je t'adore à l'égal de la voûte nocturne. 
                                      Baudelaire* 

"Над городом гранитным и старинным 
Сияла ночь - Первоначальный Дым. 
Почила Ночь над этим пиром винным, 
Над этим пиром огненно-седым. 

Почила Мать. Где перелетом жадным 
Слетали сны на брачный кипарис - 
Она струилась в Царстве Семиградном 
В зияньи ледяных и темных риз! 

И сын ее. Но мудрости могильной 
Вкусивший тлен. И радость звонких жал? 
Я трепетал, могущий и бессильный, 
Я трепетал, и пел, и трепетал". 

* Я люблю тебя так, как ночной небосвод. (Бодлер).

Бар. Е. Ф. Таубе

Князь-Епископ сегодня гарцует. 
Свита скачет на пегих конях. 
В соснах бешено ветер танцует, 
Бегло вьется в густых сединах. 

Всюду эта глубокая осень 
К бурым, сизым лесам прилегла, 
Где склубились у северных сосен 
Дым, и темная сырость, и мгла. 

И смеется, и полнится лаем 
Воздух влажно-соленый окрест. 
И в тумане едва замечаем 
На соборе сияющий крест. 

Горделивая скачет охота, 
Где недавние жаты овсы. 
Князь-Епископ - сегодня забота 
Только эти веселые псы! 

Пускай почтарь трубит с высоких козел,
Летит письмо в открытое окно,
Но Фихте Вам всю душу заморозил
И Вам весна и осень - все равно?

Звучат ручьи - бессонны, неустанны,
Зеленым светом тлеют светляки.
Взойдет луна. Кругом цветут каштаны
И девушки - мы собрались в кружки.

Всем христианам новое стремленье
От глубины души дает весна.
В такие дни Ваш холод - преступленье...
Но господин барон, как сатана?

Ты посмотрел. Поля блаженны. 
И ясен ястреба полет. 
И запоздалый, и смятенный, 
Туман к лощинам припадет. 

Смотрел ты, огненный и ранний, 
И лезвием горит река. 
Блестят отточенные грани, 
Летят и блещут облака. 

Сверкает праздник колокольный 
Над травами росистых нег. 
И зверь ночной, лесной и дольный, 
Хоронит хищный свой набег. 

Потухших снов мне было мало. 
Поющих - и забытых слов. 
Пусть это пламя ликовало 
С своих сафирных берегов. 

Веселый блеск, движенье пятен 
На этих солнечных ветвях, 
Весь мир - он не был мне понятен 
В своих звенящих зеленях. 

    Д.Н. Кардовскому, на заданную им тему

Здесь груды валенок и кипы кошельков,
И золото зеленое копчушек.
Грибы сушеные, соленье, связки сушек,
И постный запах теплых пирожков.

Я утром солнечным выслушивать готов
Торговый разговор внимательных старушек:
В расчеты тонкие копеек и осьмушек
Так много хитрости затрачено - и слов.

Случайно вызванный на странный поединок,
Я рифму праздную на царскосельский рынок,
Проказницу, недаром приволок.

Тут гомон целый день стоит, широк и гулок.
В однообразии тупом моих прогулок,
В пустынном городе - веселый уголок.

    Аполлинарии Владимировне Коссиковской

"Сад сегодня тихой дрожью 
И туманом весь окутан, 
Вялый лист к его подножью 
Обронен и перепутан. 

Он шумит, шумит широко, 
Лес дубовый, лес соседний. 
Как печальна, как глубока 
Эта песнь в тоске последней. 

Милый друг уехал в поле, 
За волками, наудачу. 
Я гадаю поневоле... 
Ну, а вечером - поплачу". 

Самонадеянно возникли города 
   И стену вывел жадный воин, 
И ядовитая перетекла вода, 
   Отравленная кровью боен. 

Где было всё и бодро и светло, 
   Высокий лес шумел над лугом, 
Там дети бледные в туманное стекло 
   Глядят наследственным недугом. 

И девушка раскрашенным лицом 
   Зовет в печальные вертепы; 
И око мертвое, напоено свинцом, 
   Глядит насмешливо и слепо. 

Заросшим следом авелевых стад 
   Идти в горячем ожиданьи? 
Где игры табунов раздолье возвестят 
   Своим неукротимым ржаньем? 

Где овцы тучные, теснясь, перебегут 
   По зеленеющим обрывам, 
К серебряным ручьям блаженно припадут 
   Глотками жажды торопливой? 

Так: прежде хищника блестел зеленый глаз, 
   Стервятник уносил когтями. 
И бодрствовал пастух, и, опекая, пас, 
   И вел обильными путями. 

Но вымя выдоил, и нагрузил коня 
   Повсюду осквернивший руку: 
По рельсам и мостам, железом зазвеня, 
   Несет отчаянье и скуку. 

И воды чистые, они не напоят, 
   Когда по нивам затоплённым 
Весенний табунок понурых жеребят 
   Тоскует стадом оскопленным. 

Внезапной бурею растрепана рябина
     И шорохом аллей.
Вчерашнего дождя осыпались рубины
     На изморозь полей.

И снова солнечный, холодный, и приятный,
     И день, и блеск садов.
И легкой зелени серебряные пятна
     В прозрачности прудов.

Морского воздуха далекое дыханье
     Как ранняя весна.
Глав позолоченных веселое сверканье.
     Безлюдье. Тишина.

Пусть это только день, и час, или мгновенье.
     Пусть это день один,
И в тонком воздухе я чую дуновенье,
     И холод первых льдин.

Но солнце катится, и сердце благодарно,
     В короткие часы,
За желтый мед листвы, и полдень светозарный,
     И ясный звон косы.

Церера светлая сегодня отдала мне
     И запахи смолы,
Все эти серые и розовые камни,
     И мокрые стволы.

            В.М. Дешевову

Со всех сторон, морозный и зыбучий, 
Ночной простор со всех сторон хрустит. 
И, в пыль снегов мешая дым колючий, 
Широкие напевы шелестит. 

И по стезям извилистого следа, 
Впрягая пса в узорчатый ремень, 
Пустынен бег кочевий самоеда, 
Голодных стад безрадостная тень. 

И к берегам лиловым океана, 
Где черных вод блуждающий пустырь, 
Молвою вод, пургою урагана 
Несет свой вздох угрюмая Сибирь. 

И холодней незыблемого снега, 
Синее льда и Лены холодней, 
Полярных стран скучающая нега, 
Сверкает ночь блистанием кремней. 

Тишиною, умершей зарею 
Еще полн успокоенный дом. 
И серебряно-светлой порою 
Ночь приходит, и меркнет кругом. 

Выхожу и стою у порога. 
Мне дышать холоднó и легко. 
Снег синеет. Темнеет дорога. 
И деревья молчат глубоко. 

Вижу - тают последние тени 
У сиренево-сизых берез. 
Дар ненужный - смотрю - на ступени 
Ветер черные сучья принес. 

И над садом, я вижу небрежно, 
Поднялась и стоит, как тогда, 
И глядит одиноко и нежно 
Голубая, живая звезда. 

Устало солнце, жегшее спокойно 
Полет стрекоз и зоркие труды. 
И отсверкал Июль рекою знойной, 
Роняя недозрелые плоды 
В зеленый хмель. Завянул дягиль белый. 
Вливая горечь в сумрак отсырелый, 
Анисовые чахли кружева... 
Повсюду буйная сошла трава, 
И облака, как клочья серой ваты, 
Текли гурьбой в огнистые закаты. 

А я следил природы поворот: 
Внезапные и злые перемены, 
И трепеты осин над рябью вод, 
И мокрых пней зияющие тлены, 
И снизу зеленеющие мхи. 
Сметая горсть осенней шелухи, 
Рождался ветер в холоде и буре. 
Дожди шумели вновь. В овечьей шкуре 
Стоял старик. И влажен был, и вял 
Бесцветный взгляд. Но я таким не стал. 

Я не ушел безлунною, вечерней, 
Щемящею порой, угрюмый, в сад, 
Где полон пруд и золота и черни, 
Где гнезда разоренные висят, 
И воронья гортанное стенанье. 
Где обессилено припоминанье 
За шумом вод, за убылью мечты. 
Ноябрьским утром не вернешься ты 
Над черною и гневною рекою, 
С печальным ртом и тонкою рукою. 

Но в яркий день, когда слепят снега, 
На глянце этих прутьев рыже-красных 
Стеклянный лед. И бодрая нога 
Хрустит поляной белой и безгласной, 
Блеснул иной, зелено-карий взгляд. 
Кругом мороз, а я гляжу назад, 
За розовым ее - мужицким платьем. 
Она сурово тронет сладострастьем 
Упорного и черствого скупца. 
Она играет прелестью лица 
Веселою своей. И кровь напрасно 
Перебежит. Безлюдье. Всё опасно. 

Шумящие и ветреные дни!
Как этот воздух пахнет медом!
Насыщенное теплым медом,
О, лето позднее и ветреные дни!

В недоуменьи первых встреч
Какая нежная суровость...
Жечь эту мудрую суровость
В перегорании преображенных встреч?

Среди прохладно-синих трав
Восторг и грустные улыбки!
Восторг и белые улыбки
В прикосновении прохладных, синих трав?

Хочу над бледным этим лбом
Волос таинственную пышность,
Твою таинственную пышность
Хочу поцеловать над бледным этим лбом!

Всего стихотворений: 36