• Список стихотворений про Париж
• Рейтинг стихотворений про Париж

Стихотворения русских поэтов про Париж на одной странице

Lutetia Parisiorum (Максимилиан Александрович Волошин)

    Из цикла «Пламена Парижа»

                  «Fluctuat nec mergitur»*

Париж, Царьград и Рим — кариатиды
При входе в храм! Вам — солнцам-городам,
Кольцеобразно лёгшим по водам,
Завещан мир. В вас семя Атлантиды

Дало росток. Пророки и друиды
Во тьме лесов таили Девы храм,
А на реке, на месте Notre-Dame
Священник пел заутрени Изиды.

Париж! Париж! К какой плывёт судьбе
Ладья Озириса в твоём гербе
С полночным грузом солнечного диска?

Кто закрепил на площади твоей
Драконью кровь волхвов и королей
Луксорского печатью обелиска?


* Его качает, но он не тонет (лат.)

В Париже (Марина Ивановна Цветаева)

Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска.

Шумны вечерние бульвары,
Последний луч зари угас.
Везде, везде всё пары, пары,
Дрожанье губ и дерзость глаз.

Я здесь одна. К стволу каштана
Прильнуть так сладко голове!
И в сердце плачет стих Ростана
Как там, в покинутой Москве.

Париж в ночи мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.

Там чей-то взор печально-братский.
Там нежный профиль на стене.
Rostand и мученик Рейхштадтский
И Сара — все придут во сне!

В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дальше смех, и тени ближе,
И боль как прежде глубока.

Июнь 1909, Париж


Весна (Максимилиан Александрович Волошин)

   Из цикла «Пламена Парижа»

                     А. В. Гольштейн

Мы дни на дни покорно нижем.
Даль не светла и не темна.
Над замирающим Парижем
Плывёт весна… и не весна.

В жемчужных утрах, в зорях рдяных
Ни радости, ни грусти нет;
На зацветающих каштанах
И лист — не лист, и цвет — не цвет.

Неуловимо-беспокойна,
Бессолнечно-просветлена,
Неопьянённо и не стройно
Взмывает жданная волна.

Душа болит в краю бездомном;
Молчит, и слушает, и ждёт…
Сама природа в этот год
Изнемогла в бореньи тёмном.

К Западу. Сонет 133. Париж (Владимир Александрович Шуф)

Кругом Париж шумел неугомонно, 
И я смотрел, неведомый пришлец, 
Как ржавеет Вандомская колонна, 
Как дремлет Лувр, кунсткамера-дворец. 

Из лилий здесь растоптан был венец, 
Пуст "Notre Dame", пал трон Наполеона, - 
Поникнули империи знамена, 
И "равенству" наступит свой конец. 

Как все старо!.. Но шумно по бульварам 
Роскошных мод звучал веселый пир. 
Париж кипел, отдавшись жизни чарам. 

Былой Париж, где весь вмещался мир, 
Был в плесени, изъеденный, как сыр, 
И жизнь кишела в этом сыре старом.

К Западу. Сонет 134. Булонский лес (Владимир Александрович Шуф)

Bois de Boulogne, блестящий и пустой, 
Его толпу, моторы, фаэтоны 
Покинул я, и со своей мечтой 
Укрылся в парк, где рощи отдаленны. 

Здесь озеро волшебной красотой 
В лесу сверкало, тих был берег сонный 
И лебедь плыл, водою отраженный. 
Белели крылья в зелени густой. 

Здесь веришь сказке, и царице фее 
Свои мечты беспечные даришь, 
Здесь трубадур коснулся б струн смелее. 

Две легких сильфы шепчутся в аллее: 
      -- "Tien, се monsieur!" 
-- "Je croi, il n'est pas rich!" 
И здесь был тот же денежный Париж!

На взятие Парижа (Антон Антонович Дельвиг)

В громкую цитру кинь персты, богиня!
Грянь, да, услышав тебя, все народы
Скажут: не то ли перуны Зевеса,
Коими в гневе сражает пороки? -
Пиндара муза тобой побежденна;
Ты же не игры поешь Олимпийски,
И не царя, с быстротою летяща
К цели на добром коне сиракузском,
Но Александра, царя миролюбив,
Кем семиглавая гидра сраженна!

    О, вдохновенный певец,
    Пиндар российский, Державин!
    Дай мне парящий восторг!
    Дай, и вовеки прославлюсь,
    И моя громкая лира
    Знаема будет везде!

    Как в баснословные веки
    Против Зевеса гиганты,
    Горы кремнисты на горы
    Ставя, стремились войною,
    Но Зевс вдруг кинул перуны -
    Горы в песок превратились,
    Рухнули с треском на землю
    И - подавили гигантов, -

Галлы подобно на россов летели:
Их были горы - народы подвластны!
К сердцу России - к Москве, доносили
Огнь, пожирающий грады и веси...
Царь миролюбный подобен Зевесу
Долготерпящу людей зря пороки.
Он уж готовил погибель Сизифу,
И возжигались блестящи перуны;
Враг уж в Москве - и взгремели перуны,
Горы его под собою сокрыли.

    Где же надменный Сизиф?
    Иль покоряет россиян? -
    В тяжких ли россы цепях
    Слезную жизнь провождают?
    Нет, - гром оружия россов
    Внемлет пространный Париж!

    И победитель Парижа,
    Нежный отец россиянам,
    Пепел Москвы забывая,
    С кротостью галлам прощает
    И как детей их приемлет.
    Слава герою, который
    Все побеждает народы
    Нежной любовью - не силой!

Ведай, богиня! Поэт беспристрастный
Должен пороки показывать мира.
Страха не зная, царю он вещает
Правду - не низкие лести вельможи!
Я не пою олимпийских героев;
Славить не злато меня побуждает, -
Нет, только подвиги зря Александра,
Цитру златую ему посвящаю!
Век на ней буду славить героя
И вознесу его имя до неба!

    Кроткий российский Зевес!
    Мрачного сердцем Сизифа
    Ты низложил и теперь,
    Лавром побед увенчанный,
    С поля кровавого битвы
    К верным сынам возвратися!

    Шлем свой пернатый с забралом,
    Острый булат и тяжелы
    Латы сними - и явися
    В светлой короне, в порфире
    Ты посреди сынов верных!
    В мире опять, в благоденстве
    Царствуй над ними - и слава
    Будет вовеки с тобою!

1814


"Осень... осень... Весь Париж" (Максимилиан Александрович Волошин)

Осень... осень... Весь Париж,
Очертанья сизых крыш 
Скрылись в дымчатой вуали, 
Расплылись в жемчужной дали.

В поредевшей мгле садов 
Стелет огненная осень 
Перламутровую просинь 
Между бронзовых листов.

Вечер... Тучи... Алый свет 
Разлился в лиловой дали: 
Красный в сером — это цвет 
Надрывающей печали.

Ночью грустно. От огней 
Иглы тянутся лучами. 
От садов и от аллей 
Пахнет мокрыми листами.

1902


Париж (Дон Аминадо)

              1

Горячий бред о том, что было.
И ураган прошедших лет.
И чья-то бедная могила.
И чей-то милый силуэт.
И край, при мысли о котором
Стыдом, печалью и позором
Переполняется душа.
И ты, которая устало
В мехах московских утопала,
Красою строгою дыша.
И дом, и скрип зеленой ставни.
И блеск оконного стекла.
И сон, и давний, и недавний.
И жизнь, которая текла.
И нежность всех воспоминаний,
И мудрость радости земной.
И все, что было ранней-ранней
Неповторимою весной.
И то, чем жизнь была согрета
И от чего теперь пуста,
Я все сложил у парапета
Резного Сенского моста.

              2

Не ты ли сердце отогреешь
И, обольстив, не оттолкнешь?!
Ты легким дымом голубеешь
И ты живешь и не живешь.
Ты утончаешь все движенья,
Облагораживаешь быль.
И вечно ищешь достиженья,
Чтоб расточить его, как пыль.
Созревший, сочный и осенний,
Прикосновений ждущий плод,
Ты самый юный и весенний.
Как твой поэт, как твой народ.
Латинский город, где кираса
Не уступает канотье.
Где стансы Жана Мореаса
Возникли в сумерках Готье.
Где под часовенкой старинной
Дряхлеет сердце короля.
Где сумасшедшею лавиной
Чрез Елисейские поля
В Булонскии лес, зеленый ворот,
Стесненный пряжкой Этуаль,
Летит, несется, скачет город,-
Одна певучая спираль.

              3

И я с тобою, гость случайный,
Бегу, чтоб только превозмочь
Мою окутанную тайной
И неизвестностию ночь.
Чтоб размотать на конус пиний
Тоскливых дум веретено,
Чтоб выпить этот вечер синий,
Как пьют блаженное вино.
Благословить моря и сушу
И дом чужой, и отчий дом,
И расточить больную душу
В прозрачном воздухе твоем.

1920


Париж (Валерий Яковлевич Брюсов)

И я к тебе пришел, о город многоликий,
К просторам площадей, в открытые дворцы;
Я полюбил твой шум, все уличные крики:
Напев газетчиков, бичи и бубенцы;

Я полюбил твой мир, как сон, многообразный
И вечно дышащий, мучительно-живой...
Твоя стихия - жизнь, лишь в ней твои соблазны,
Ты на меня дохнул - и я навеки твой.

Порой казался мне ты беспощадно старым,
Но чаще ликовал, как резвое дитя.
В вечерний, тихий час по меркнущим бульварам
Меж окон блещущих людской поток катя.

Сверкали фонари, окутанные пряжей
Каштанов царственных; бросали свой призыв
Огни ночных реклам; летели экипажи,
И рос, и бурно рос глухой, людской прилив.

И эти тысячи и тысячи прохожих
Я сознавал волной, текущей в новый век.
И жадно я следил теченье вольных рек,
Сам - капелька на дне в их каменистых ложах,

А ты стоял во мгле - могучим, как судьба,
Колоссом, давящим бесчисленные рати...
Но не скудел пеан моих безумных братии,
И Города с Людьми не падала борьба...

Когда же, утомлен виденьями и светом,
Искал приюта я - меня манил собор,
Давно прославленный торжественным поэтом...
Как сладко здесь мечтал мой воспаленный взор,
Как были сладки мне узорчатые стекла,
Розетки в вышине - сплетенья звезд и лиц.

За ними суета невольно гасла, блекла,
Пред вечностью душа распростиралась ниц...
Забыв напев псалмов и тихий стон органа,
Я видел только свет, святой калейдоскоп,
Лишь краски и цвета сияли из тумана...

Была иль будет жизнь? и колыбель? и гроб?
И начинал мираж вращаться вкруг, сменяя
Все краски радуги, все отблески огней.

И краски были мир. В глубоких безднах рая
Не эти ль образы, века, не утомляя,
Ласкают взор ликующих теней?

А там, за Сеной, был еще приют священный.
Кругообразный храм и в бездне саркофаг,
Где, отделен от всех, спит император пленный, -
Суровый наш пророк и роковой наш враг!

Сквозь окна льется свет, то золотой, то синий,
Неяркий, слабый свет, таинственный, как мгла.
Прозрачным знаменем дрожит он над святыней,
Сливаясь с веяньем орлиного крыла!

Чем дольше здесь стоишь, тем все кругом безгласней,
Но в жуткой тишине растет беззвучный гром,
И оживает все, что было детской басней,
И с невозможностью стоишь к лицу лицом!

Он веком властвовал, как парусом матросы,
Он миллионам душ указывал их смерть;
И сжали вдруг его стеной тюрьмы утесы,
Как кровля, налегла расплавленная твердь.

Заснул он во дворце - и взор открыл в темнице,
И умер, не поняв, прошел ли страшный сон...
Иль он не миновал? ты грезишь, что в гробнице?

И вдруг войдешь сюда - с жезлом и в багрянице, -
И пред тобой падем мы ниц, Наполеон!
И эти крайности! - все буйство жизни нашей,
Средневековый мир, величье страшных дней, -
Париж, ты съединил в своей священной чаше,
Готовя страшный яд из цесен и идей!

Ты человечества - Мальстрем. Напрасно люди
Мечтают от твоих влияний ускользнуть!
Ты должен все смешать в чудовищном сосуде.
Блестит его резьба, незримо тает муть.

Ты властно всех берешь в зубчатые колеса,
И мелешь души всех, и веешь легкий прах.
А слезы вечности кропят его, как росы...

И ты стоишь, Париж, как мельница, в веках!
В тебе возможности, в тебе есть дух движенья,
Ты вольно окрылен, и вольных крыльев тень
Ложится и теперь на наши поколенья,

И стать великим днем здесь может каждый день.
Плотины баррикад вонзал ты смело в стены,
И замыкал поток мятущихся времен,
И раздроблял его в красивых брызгах пены.

Он дальше убегал, разбит, преображен.
Вторгались варвары в твой сжатый круг, крушили
Заветные углы твоих святых дворцов,
Но был не властен меч над тайной вечной были:

Как феникс, ты взлетал из дыма, жив и нов.
Париж не весь в домах, и в том иль в этом лике:
Он часть истории, идея, сказка, бред.
Свое бессмертие ты понял, о великий,
И бреду твоему исчезновенья - нет!

1903


Париж (Михаил Александрович Струве)

Какой-то поворот случайный,
Деревьев чахлых два ряда,
Отмечены особой тайной
Порой бывают города.

Закапал дождь коротким скоком
Из малой тучи на Париж.
Что за беда? Кафе - под боком.
В нем сумерки, опилки, тишь.

Стаканы с кофеем дымятся,
И в рюмках - золотой ликер.
А капли о стекло дробятся
И говорят про милый взор,

А не о том, что век твой прожит
И у ворот стоит беда.
Что ж! Это старый мир, быть может,
Его последние года.

И мы, прошедшие по свету
Скитальцы стольких трудных лет,
Париж, мы понимаем это
И улыбаемся в ответ.

И свято чтим твои приметы:
Мороженщика в летний зной,
Каштаны на исходе лета,
Букеты ландышей весной.

. . . . . . . . . . . .

Его законы соблюдая,
Быть может, погибая в нем,
Мы образ городского рая
С собой в могилу унесем.

Париж (Илья Григорьевич Эренбург)

Тяжелый сумрак дрогнул и, растаяв,
Чуть оголил фигуры труб и крыш.
Под четкий стук разбуженных трамваев
Встречает утро заспанный Париж.
И утомленных подымает властно
Грядущий день, всесилен и несыт.
Какой-то свет тупой и безучастный
Над пробужденным городом разлит.
И в этом полусвете-полумраке
Кидает день свой неизменный зов.
Как странно всем, что пьяные гуляки
Еще бредут из сонных кабаков.
Под крик гудков бессмысленно и глухо
Проходит новый день — еще один!
И завтра будет нищая старуха
Его искать средь мусорных корзин.

А днем в Париже знойно иль туманно,
Фабричный дым, торговок голоса, —
Когда глядишь, то далеко и странно,
Что где-то солнце есть и небеса.
В садах, толкаясь в отупевшей груде,
Кричат младенцы сотней голосов,
И женщины высовывают груди,
Отвисшие от боли и родов.
Стучат машины в такт неторопливо,
В конторах пишут тысячи людей,
И час за часом вяло и лениво
Показывают башни площадей.

По вечерам, сбираясь в рестораны,
Мужчины ждут, чтоб опустилась тьма,
И при луне, насыщены и пьяны,
Идут толпой в публичные дома.
А в маленьких кафе и на собраньях
Рабочие бунтуют и поют,
Чтоб завтра утром в ненавистных зданьях
Найти тяжелый и позорный труд.

Блуждает ночь по улицам тоскливым,
Я с ней иду, измученный, туда,
Где траурно-янтарным переливом
К себе зовет пустынная вода.
И до утра над Сеною недужной
Я думаю о счастье и о том,
Как жизнь прошла бесслезно и ненужно
В Париже непонятном и чужом.

Париж (Осип Эмильевич Мандельштам)

Язык булыжника мне голубя понятней,
Здесь камни — голуби, дома — как голубятни.
И светлым ручейком течет рассказ подков
По звучным мостовым прабабки городов.

Здесь толпы детские — событий попрошайки,
Парижских воробьев испуганные стайки,
Клевали наскоро крупу свинцовых крох —
Фригийской бабушкой рассыпанный горох.
И в памяти живет плетеная корзинка,
И в воздухе плывет забытая коринка,
И тесные дома — зубов молочных ряд
На деснах старческих, как близнецы, стоят.

Здесь клички месяцам давали, как котятам,
И молоко и кровь давали нежным львятам;
А подрастут они-то разве года два
Держалась на плечах большая голова!
Большеголовые там руки подымали
И клятвой на песке, как яблоком, играли...

Мне трудно говорить — не видел ничего,
Но все-таки скажу: я помню одного, —
Он лапу поднимал, как огненную розу,
И, как ребенок, всем показывал занозу,
Его не слушали: смеялись кучера,
И грызла яблоки, с шарманкой, детвора.
Афиши клеили, и ставили капканы,
И пели песенки, и жарили каштаны,
И светлой улицей, как просекой прямой,
Летели лошади из зелени густой!

Тема, образы и ритм этого стихотворения навеяны «Ямбами» О. Барбье, которые Осип Мандельштам переводил в 1923 г.

По звучным мостовым прабабки городов — строка из перевода стихотворения О. Барбье «Лев».
Фригийская бабушка — здесь: французская революция 1789 г. (фригийский колпак носили в Древней Греции освобожденные рабы).
Здесь клички месяцам давали — названия месяцев по республиканскому календарю 1793 — 1805 гг.
Он лапу поднимал, как огненную розу. — Лев — образ народного восстания у О. Барбье.

1923


Париж в январе (Максимилиан Александрович Волошин)

     Из цикла «Пламена Парижа»

     Кн. В.Н. Аргутинскому

Всё тот же он во дни войны,
В часы тревог, в минуты боли...
Как будто грезит те же сны
И плавит в горнах те же воли.
Всё те же крики продавцов
И гул толпы, глухой и дальний.
Лишь голос уличных певцов
Звучит пустынней и печальней.
Да ловит глаз в потоках лиц
Решимость сдвинутых надбровий,
Улыбки маленьких блудниц,
Войной одетых в траур вдовий;
Решётки запертых окон
Да на фасадах полинялых
Трофеи праздничных знамён,
В дождях и ветре обветшалых.
А по ночам безглазый мрак
В провалах улиц долго бродит,
Напоминая всем, что враг
Не побеждён и не отходит.
Да светы небо стерегут,
Да ветр доносит запах пашни,
И беспокойно-долгий гуд
Идёт от Эйфелевой башни.
Она чрез океаны шлёт
То бег часов, то весть возмездья,
И сквозь железный переплёт
Сверкают зимние созвездья.

19.02.1915


Париж впервые (Михаил Генрихович Горлин)

Париж,
И вид из окна отеля впервые на Arc de Triomphe.
О, гигантское П, начинающее священную песню Парижа!
Говорят, что где-то есть Монмартр и дорогие кабаки,
Где пляшут женщины с золочеными животами.
Я не знаю,
Я этих женщин не видел.
Мне строгий свой танец танцевал торжественно город.
От обелиска на Place de la Concorde до ангелов Saint-Sulpice
Тот же светлый искусный балет танцуют дома и люди,
Автомобили, и фонтаны, и даже памятники с нелепо вытянутыми
                                               вперед руками.
Лувр - это кто-то вздохнул широким дыханьем,
И вздох окаменел и стал огромным двором.
Есть неземная отрада в голубом сиянье Champs-Elysees,
И тени всех великих писателей Франции
Явно наверху над Парижем заседают в небесной
                         академии наук и искусств.
Я знаю: в двадцатом веке не полагается плакать,
Но как не плакать от восторга, когда в дымчатом свете
Воробей взлетает на руку белесой богини в саду,
Или когда над путаницей крыш и мостов, а потом
                                все ближе и ближе,
И вдруг спокойно и четко, как во сне, встает мистический шкаф
                                                   Notre-Dame?

Париж зимою (Максимилиан Александрович Волошин)

Слепые застилая дни,
Дожди под вечер нежно-немы:
Косматые цветут огни,
Как пламенные хризантемы,
Стекают блики по плечам
Домов, лоснятся на каштанах,
И город стынет по ночам
В самосветящихся туманах...
В ограде мреет голый сад...
Взнося колонну над колонной,
Из мрака лепится фасад —
Слепой и снизу осветленный.
Сквозь четкий переплет ветвей
Тускнеют медные пожары,
Блестят лучами фонарей
Пронизанные тротуары.
По ним кипит людской поток
Пьянящих головокружений —
Не видно лиц, и к стеблям ног
Простерты снизу копья теней.
Калится рдяных углей жар
В разверстых жерлах ресторанов,
А в лица дышит теплый пар
И запах жареных каштанов.

20 апреля 1915, Париж


"Парижа я люблю осенний, строгий плен" (Максимилиан Александрович Волошин)

            Из цикла «Париж»

Парижа я люблю осенний, строгий плен,
И пятна ржавые сбежавшей позолоты,
И небо серое, и веток переплёты —
Чернильно-синие, как нити тёмных вен.

Поток всё тех же лиц — одних без перемен,
Дыханье тяжкое прерывистой работы,
И жизни будничной крикливые заботы,
И зелень чёрную, и дымный камень стен.

Мосты, где рельсами ряды домов разъяты,
И дым от поезда клоками белой ваты,
И из-за крыш и труб — сквозь дождь издалека

Большое Колесо и Башня-великанша,
И ветер рвёт огни и гонит облака
С пустынных отмелей дождливого Ла-Манша.

Парижу (Дмитрий Михайлович Цензор)

Живя стремительно, касаясь хмельных чаш 
Губами жадными, веселый горожанин, 
Гамен и гражданин, ученый и апат,- 
Ты обольстительно и ярко многогранен. 
  
Похожа жизнь твоя на красочный мираж. 
Твой взгляд изнеженный любовью 
     затуманен. 
Но кликнет Родина, и-пылкий парижанин- 
Ты жизнь любимую беспечно ей отдашь. 
  
Для дерзостной мечты, не знающей 
     преграды, 
Ты рушишь прошлое и строишь баррикады. 
Велит отечество и-доблестная рать 
  
В походы грозные выходит спозаранок, 
Любовниц превратив в отважных 
     маркитанок. 
Народ, умевший жить, умеет умирать.

1912


Парижу (Максимилиан Александрович Волошин)

  Из цикла «Пламена Парижа»

          Е.С. Кругликовой

Неслись года, как клочья белой пены...
Ты жил во мне, меняя облик свой;
И, уносимый встречною волной,
Я шёл опять в твои замкнуться стены.

Но никогда сквозь жизни перемены
Такой пронзённой не любил тоской
Я каждый камень вещей мостовой
И каждый дом на набережных Сены.

И никогда в дни юности моей
Не чувствовал сильнее и больней
Твой древний яд отстоенной печали

На дне дворов, под крышами мансард,
Где юный Дант и отрок Бонапарт
Своей мечты миры в себе качали.

Русский снег в Париже (Иван Петрович Мятлев)

Здорово, русский снег, здорово!
Спасибо, что ты здесь напал,
Как будто бы родное слово
Ты сердцу русскому сказал.

И ретиво́е запылало
Любовью к родине святой,
В груди отрадно заиграло
Очаровательной мечтой.

В родных степях я очутился,
Зимой отечества дохнул,
И от души перекрестился,
Домой я точно заглянул.

Но ты растаешь, и с зарёю
Тебе не устоять никак.
Нет, не житьё нам здесь с тобою:
Житьё на родине, земляк!

1839


С Монмартра (Максимилиан Александрович Волошин)

   Из цикла «Париж»

Город-Змей, сжимая звенья,
Сыпет искры в алый день.
Улиц тусклые каменья
Синевой прозрачит тень.
Груды зданий, как кристаллы;
Серебро, агат и сталь;
И церковные порталы,
Как седой хрусталь.
Город бледным днём измучен,
Весь исчерчен тьмой излучин,
И над ним издалека —
По пустыням небосклона,
Как хоругви, как знамёна,
Грозовые облака…
И в пространствах величаво,
Властной музыкой звуча,
Распростёрлись три луча,
Как венец…
(Твой образ — Слава!)
И над городом далече
На каштанах с высоты,
Как мистические свечи,
В небе теплятся цветы…

"Сияет огнями Париж" (Юрий Константинович Терапиано)

Сияет огнями Париж,
Кончается нежное лето,
Луна над квадратами крыш
Ослепла от яркого света.

Всё то же: шуршание шин,
Автобусов грузных стремленье,
Прямых быстроходных машин
Холодное щучье скольженье.

В Полях Елисейских, в раю,
Во сне золотом и хрустальном,
Своё я с трудом узнаю
Лицо в отраженье зеркальном.

А тучи идут и идут,
Как талые снежные хлопья,
И в ярости небо метут
Прожекторов острые копья.

Стихи похвальные Парижу (Василий Кириллович Тредиаковский)

Красное место! Драгой берег Сенски!
Тебя не лучше поля Элисейски:
Всех радостей дом и сладка покоя,
Где ни зимня нет, ни летнего зноя.

Над тобой солнце по небу катает
Смеясь, а лучше нигде не блистает.
Зефир приятный одевает цветы
Красны и вонны чрез многие леты.

Чрез тебя лимфы текут все прохладны,
Нимфы гуляя поют песни складны.
Любо играет и Аполлон с музы
В лиры и в гусли, также и в флейдузы.

Красное место! Драгой берег Сенски!
Где быть не смеет манер деревенски:
Ибо всё держишь в себе благородно,
Богам, богиням ты место природно.

Лавр напояют твои сладко воды!
В тебе желают всегда быть все роды:
Точишь млеко, мед и веселье мило,
Какого нигде истинно не было.

Красное место! Драгой берег Сенски!
Кто тя не любит? разве был дух зверски!
А я не могу никогда забыти,
Пока имею здесь на земли быти.

<1728>


Январь в Париже (Михаил Александрович Струве)

Январь в окрестностях Парижа,
Сырая утренняя тьма
Мне кажутся порою ближе,
Чем наша крепкая зима.

Заброшенные огороды,
Убор дождин на стеблях роз.
Весь этот полусон природы,
Полувесна, полумороз.

Но влажный ветер с океана
Внезапно к полдню присмирел,
И в клочьях желтого тумана
Мелькнули иглы белых стрел.

Тяжелых облаков покровы
Остановили вечный бег.
Холодный, чистый и суровый
Валит на полустанок снег.

И запахом зимы и гари
Камин раскрытый задышал.
Искуснейший мираж? Сценарий?
Но как откликнулась душа!

Я снова старыми глазами
На побелевший мир гляжу
И меж французскими словами
Знакомых слов не нахожу.

Лисичка, ласточка, голубка
Переступает мой порог.
Ее заснеженная шубка,
Брусничный запах уст и щек.

И неожиданный и скорый
Из снежных звезд горит венец.
А за окошком у забора
Поет и плачет бубенец.

Всего стихотворений: 23

Количество обращений к теме стихотворений: 6636