Русская поэзия
Русские поэтыБиографииСтихи по темам
Случайное стихотворениеСлучайная цитата
Рейтинг русских поэтовРейтинг стихотворений
Переводы русских поэтов на другие языки

  • Список стихотворений по школьной программе
  • Рейтинг стихотворений по школьной программе


    Стихотворения русских поэтов по школьной программе на одной странице



    Бородино (Михаил Юрьевич Лермонтов)

    - Скажи-ка, дядя, ведь не даром
    Москва, спаленная пожаром,
    	Французу отдана?
    Ведь были ж схватки боевые,
    Да, говорят, еще какие!
    Недаром помнит вся Россия
    	Про день Бородина!
    
    - Да, были люди в наше время,
    Не то, что нынешнее племя:
    	Богатыри - не вы!
    Плохая им досталась доля:
    Немногие вернулись с поля...
    Не будь на то господня воля,
    	Не отдали б Москвы!
    
    Мы долго молча отступали,
    Досадно было, боя ждали,
    	Ворчали старики:
    "Что ж мы? на зимние квартиры?
    Не смеют, что ли, командиры
    Чужие изорвать мундиры
    	О русские штыки?"
    
    И вот нашли большое поле:
    Есть разгуляться где на воле!
    	Построили редут.
    У наших ушки на макушке!
    Чуть утро осветило пушки
    И леса синие верхушки -
    	Французы тут как тут.
    
    Забил заряд я в пушку туго
    И думал: угощу я друга!
    	Постой-ка, брат мусью!
    Что тут хитрить, пожалуй к бою;
    Уж мы пойдем ломить стеною,
    Уж постоим мы головою
    	За родину свою!
    
    Два дня мы были в перестрелке.
    Что толку в этакой безделке?
    	Мы ждали третий день.
    Повсюду стали слышны речи:
    "Пора добраться до картечи!"
    И вот на поле грозной сечи
    	Ночная пала тень.
    
    Прилег вздремнуть я у лафета,
    И слышно было до рассвета,
    	Как ликовал француз.
    Но тих был наш бивак открытый:
    Кто кивер чистил весь избитый,
    Кто штык точил, ворча сердито,
    	Кусая длинный ус.
    
    И только небо засветилось,
    Все шумно вдруг зашевелилось,
    	Сверкнул за строем строй.
    Полковник наш рожден был хватом:
    Слуга царю, отец солдатам...
    Да, жаль его: сражен булатом,
    	Он спит в земле сырой.
    
    И молвил он, сверкнув очами:
    "Ребята! не Москва ль за нами?
    	Умремте же под Москвой,
    Как наши братья умирали!"
    И умереть мы обещали,
    И клятву верности сдержали
    	Мы в Бородинский бой.
    
    Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
    Французы двинулись, как тучи,
    	И всё на наш редут.
    Уланы с пестрыми значками,
    Драгуны с конскими хвостами,
    Все промелькнули перед нам,
    	Все побывали тут.
    
    Вам не видать таких сражений!..
    Носились знамена, как тени,
    	В дыму огонь блестел,
    Звучал булат, картечь визжала,
    Рука бойцов колоть устала,
    И ядрам пролетать мешала
    	Гора кровавых тел.
    
    Изведал враг в тот день немало,
    Что значит русский бой удалый,
    	Наш рукопашный бой!..
    Земля тряслась - как наши груди,
    Смешались в кучу кони, люди,
    И залпы тысячи орудий
    	Слились в протяжный вой...
    
    Вот смерклось. Были все готовы
    Заутра бой затеять новый
    	И до конца стоять...
    Вот затрещали барабаны -
    И отступили бусурманы.
    Тогда считать мы стали раны,
    	Товарищей считать.
    
    Да, были люди в наше время,
    Могучее, лихое племя:
    	Богатыри - не вы.
    Плохая им досталась доля:
    Немногие вернулись с поля.
    Когда б на то не божья воля,
    	Не отдали б Москвы!

    1837


    Василий Теркин. 1. От автора (Александр Трифонович Твардовский)

    На войне, в пыли походной,
    В летний зной и в холода,
    Лучше нет простой, природной
    Из колодца, из пруда,
    Из трубы водопроводной,
    Из копытного следа,
    Из реки, какой угодной,
    Из ручья, из-подо льда,-
    Лучше нет воды холодной,
    Лишь вода была б - вода.
    На войне, в быту суровом,
    В трудной жизни боевой,
    На снегу, под хвойным кровом,
    На стоянке полевой,-
    Лучше нет простой, здоровой,
    Доброй пищи фронтовой.
    
    Важно только, чтобы повар
    Был бы повар - парень свой;
    Чтобы числился недаром,
    Чтоб подчас не спал ночей,-
    Лишь была б она с наваром
    Да была бы с пылу, с жару -
    Подобрей, погорячей;
    Чтоб идти в любую драку,
    Силу чувствуя в плечах,
    Бодрость чувствуя.
    Однако
    Дело тут не только в щах.
    
    Жить без пищи можно сутки,
    Можно больше, но порой
    На войне одной минутки
    Не прожить без прибаутки,
    Шутки самой немудрой.
    
    Не прожить, как без махорки,
    От бомбежки до другой
    Без хорошей поговорки
    Или присказки какой,-
    
    Без тебя, Василий Теркин,
    Вася Теркин - мой герой.
    А всего иного пуще
    Не прожить наверняка -
    Без чего? Без правды сущей,
    Правды, прямо в душу бьющей,
    Да была б она погуще,
    Как бы ни была горька.
    
    Что ж еще?.. И все, пожалуй.
    Словом, книга про бойца
    Без начала, без конца.
    
    Почему так - без начала?
    Потому, что сроку мало
    Начинать ее сначала.
    
    Почему же без конца?
    Просто жалко молодца.
    
    С первых дней годины горькой,
    В тяжкий час земли родной
    Не шутя, Василий Теркин,
    Подружились мы с тобой,
    
    Я забыть того не вправе,
    Чем твоей обязан славе,
    Чем и где помог ты мне.
    Делу время, час забаве,
    Дорог Теркин на войне.
    
    Как же вдруг тебя покину?
    Старой дружбы верен счет.
    
    Словом, книгу с середины
    И начнем. А там пойдет.
    



    Василий Теркин. 2. На привале (Александр Трифонович Твардовский)

    - Дельный, что и говорить,
    Был старик тот самый,
    Что придумал суп варить
    На колесах прямо.
    Суп - во-первых. Во-вторых,
    Кашу в норме прочной.
    Нет, старик он был старик
    Чуткий - это точно.
    
    Слышь, подкинь еще одну
    Ложечку такую,
    Я вторую, брат, войну
    На веку воюю.
    Оцени, добавь чуток.
    
    Покосился повар:
    "Ничего себе едок -
    Парень этот новый".
    Ложку лишнюю кладет,
    Молвит несердито:
    - Вам бы, знаете, во флот
    С вашим аппетитом.
    
    Тот: - Спасибо. Я как раз
    Не бывал во флоте.
    Мне бы лучше, вроде вас,
    Поваром в пехоте.-
    И, усевшись под сосной,
    Кашу ест, сутулясь.
    
    "Свой?" - бойцы между собой,-
    "Свой!" - переглянулись.
    
    И уже, пригревшись, спал
    Крепко полк усталый.
    В первом взводе сон пропал,
    Вопреки уставу.
    Привалясь к стволу сосны,
    Не щадя махорки,
    На войне насчет войны
    Вел беседу Теркин.
    
    - Вам, ребята, с серединки
    Начинать. А я скажу:
    Я не первые ботинки
    Без починки здесь ношу.
    Вот вы прибыли на место,
    Ружья в руки - и воюй.
    А кому из вас известно,
    Что такое сабантуй?
    
    - Сабантуй - какой-то праздник?
    Или что там - сабантуй?
    - Сабантуй бывает разный,
    А не знаешь - не толкуй.
    
    Вот под первою бомбежкой
    Полежишь с охоты в лежку,
    Жив остался - не горюй:
    Это - малый сабантуй.
    
    Отдышись, покушай плотно,
    Закури и в ус не дуй.
    Хуже, брат, как минометный
    Вдруг начнется сабантуй.
    Тот проймет тебя поглубже,-
    Землю-матушку целуй.
    Но имей в виду, голубчик,
    Это - средний сабантуй.
    
    Сабантуй - тебе наука,
    Враг лютует - сам лютуй.
    Но совсем иная штука
    Это - главный сабантуй.
    
    Парень смолкнул на минуту,
    Чтоб прочистить мундштучок,
    Словно исподволь кому-то
    Подмигнул: держись, дружок...
    
    - Вот ты вышел спозаранку,
    Глянул - в пот тебя и в дрожь:
    Прут немецких тыща танков...
    - Тыща танков? Ну, брат, врешь.
    
    - А с чего мне врать, дружище?
    Рассуди - какой расчет?
    - Но зачем же сразу - тыща?
    - Хорошо. Пускай пятьсот.
    
    - Ну, пятьсот. Скажи по чести,
    Не пугай, как старых баб.
    - Ладно. Что там триста, двести -
    Повстречай один хотя б...
    
    - Что ж, в газетке лозунг точен:
    Не беги в кусты да в хлеб.
    Танк - он с виду грозен очень,
    А на деле глух и слеп.
    
    - То-то слеп. Лежишь в канаве,
    А на сердце маята:
    Вдруг как сослепу задавит,-
    Ведь не видит ни черта.
    
    Повторить согласен снова:
    Что не знаешь - не толкуй.
    Сабантуй - одно лишь слово -
    Сабантуй!.. Но сабантуй
    Может в голову ударить,
    Или попросту, в башку.
    Вот у нас один был парень...
    Дайте, что ли, табачку.
    
    Балагуру смотрят в рот,
    Слово ловят жадно.
    Хорошо, когда кто врет
    Весело и складно.
    
    В стороне лесной, глухой,
    При лихой погоде,
    Хорошо, как есть такой
    Парень на походе.
    
    И несмело у него
    Просят: - Ну-ка, на ночь
    Расскажи еще чего,
    Василий Иваныч...
    
    Ночь глуха, земля сыра.
    Чуть костер дымится.
    
    - Нет, ребята, спать пора,
    Начинай стелиться.
    
    К рукаву припав лицом,
    На пригретом взгорке
    Меж товарищей бойцов
    Лег Василий Теркин.
    
    Тяжела, мокра шинель,
    Дождь работал добрый.
    Крыша - небо, хата - ель,
    Корни жмут под ребра.
    
    Но не видно, чтобы он
    Удручен был этим,
    Чтобы сон ему не в сон
    Где-нибудь на свете.
    
    Вот он полы подтянул,
    Укрывая спину,
    Чью-то тещу помянул,
    Печку и перину.
    
    И приник к земле сырой,
    Одолен истомой,
    И лежит он, мой герой,
    Спит себе, как дома.
    
    Спит - хоть голоден, хоть сыт,
    Хоть один, хоть в куче.
    Спать за прежний недосып,
    Спать в запас научен.
    
    И едва ль герою снится
    Всякой ночью тяжкий сон:
    Как от западной границы
    Отступал к востоку он;
    
    Как прошел он, Вася Теркин,
    Из запаса рядовой,
    В просоленной гимнастерке
    Сотни верст земли родной.
    
    До чего земля большая,
    Величайшая земля.
    И была б она чужая,
    Чья-нибудь, а то - своя.
    
    Спит герой, храпит - и точка.
    Принимает все, как есть.
    Ну, своя - так это ж точно.
    Ну, война - так я же здесь.
    
    Спит, забыв о трудном лете.
    Сон, забота, не бунтуй.
    Может, завтра на рассвете
    Будет новый сабантуй.
    
    Спят бойцы, как сон застал,
    Под сосною впокат.
    Часовые на постах
    Мокнут одиноко.
    
    Зги не видно. Ночь вокруг.
    И бойцу взгрустнется.
    Только что-то вспомнит вдруг,
    Вспомнит, усмехнется.
    
    И как будто сон пропал,
    Смех прогнал зевоту.
    
    - Хорошо, что он попал,
    Теркин, в нашу роту.
    
           ______
    
    Теркин - кто же он такой?
    Скажем откровенно:
    Просто парень сам собой
    Он обыкновенный.
    
    Впрочем, парень хоть куда.
    Парень в этом роде
    В каждой роте есть всегда,
    Да и в каждом взводе.
    
    И чтоб знали, чем силен,
    Скажем откровенно:
    Красотою наделен
    Не был он отменной.
    
    Не высок, не то чтоб мал,
    Но герой - героем.
    На Карельском воевал -
    За рекой Сестрою.
    
    И не знаем почему,-
    Спрашивать не стали,-
    Почему тогда ему
    Не дали медали.
    
    С этой темы повернем,
    Скажем для порядка:
    Может, в списке наградном
    Вышла опечатка.
    
    Не гляди, что на груди,
    А гляди, что впереди!
    
    В строй с июня, в бой с июля,
    Снова Теркин на войне.
    
    - Видно, бомба или пуля
    Не нашлась еще по мне.
    
    Был в бою задет осколком,
    Зажило - и столько толку.
    Трижды был я окружен,
    Трижды - вот он!- вышел вон.
    
    И хоть было беспокойно -
    Оставался невредим
    Под огнем косым, трехслойным,
    Под навесным и прямым.
    
    И не раз в пути привычном,
    У дорог, в пыли колонн,
    Был рассеян я частично,
    А частично истреблен...
    
    Но, однако,
    Жив вояка,
    К кухне - с места, с места - в бой.
    Курит, ест и пьет со смаком
    На позиции любой.
    
    Как ни трудно, как ни худо -
    Не сдавай, вперед гляди,
    
    Это присказка покуда,
    Сказка будет впереди.



    Василий Теркин. 3. Перед боем (Александр Трифонович Твардовский)

    - Доложу хотя бы вкратце,
    Как пришлось нам в счет войны
    С тыла к фронту пробираться
    С той, с немецкой стороны.
    
    Как с немецкой, с той зарецкой
    Стороны, как говорят,
    Вслед за властью за советской,
    Вслед за фронтом шел наш брат.
    
    Шел наш брат, худой, голодный,
    Потерявший связь и часть,
    Шел поротно и повзводно,
    И компанией свободной,
    И один, как перст, подчас.
    
    Полем шел, лесною кромкой,
    Избегая лишних глаз,
    Подходил к селу в потемках,
    И служил ему котомкой
    Боевой противогаз.
    
    Шел он, серый, бородатый,
    И, цепляясь за порог,
    Заходил в любую хату,
    Словно чем-то виноватый
    Перед ней. А что он мог!
    
    И по горькой той привычке,
    Как в пути велела честь,
    Он просил сперва водички,
    А потом просил поесть.
    
    Тетка - где ж она откажет?
    Хоть какой, а все ж ты свой.
    Ничего тебе не скажет,
    Только всхлипнет над тобой,
    Только молвит, провожая:
    - Воротиться дай вам бог...
    
    То была печаль большая,
    Как брели мы на восток.
    
    Шли худые, шли босые
    В неизвестные края.
    Что там, где она, Россия,
    По какой рубеж своя!
    
    Шли, однако. Шел и я...
    
    Я дорогою постылой
    Пробирался не один.
    Человек нас десять было,
    Был у нас и командир.
    
    Из бойцов. Мужчина дельный,
    Местность эту знал вокруг.
    Я ж, как более идейный,
    Был там как бы политрук.
    
    Шли бойцы за нами следом,
    Покидая пленный край.
    Я одну политбеседу
    Повторял:
    - Не унывай.
    
    Не зарвемся, так прорвемся,
    Будем живы - не помрем.
    Срок придет, назад вернемся,
    Что отдали - все вернем.
    
    Самого б меня спросили,
    Ровно столько знал и я,
    Что там, где она, Россия,
    По какой рубеж своя?
    
    Командир шагал угрюмо,
    Тоже, исподволь смотрю,
    Что-то он все думал, думал...
    - Брось ты думать,- говорю.
    
    Говорю ему душевно.
    Он в ответ и молвит вдруг:
    - По пути моя деревня.
    Как ты мыслишь, политрук?
    
    Что ответить? Как я мыслю?
    Вижу, парень прячет взгляд,
    Сам поник, усы обвисли.
    Ну, а чем он виноват,
    Что деревня по дороге,
    Что душа заныла в нем?
    Тут какой бы ни был строгий,
    А сказал бы ты: "Зайдем..."
    
    Встрепенулся ясный сокол,
    Бросил думать, начал петь.
    Впереди идет далеко,
    Оторвался - не поспеть.
    
    А пришли туда мы поздно,
    И задами, коноплей,
    Осторожный и серьезный,
    Вел он всех к себе домой.
    
    Вот как было с нашим братом,
    Что попал домой с войны:
    Заходи в родную хату,
    Пробираясь вдоль стены.
    
    Знай вперед, что толку мало
    От родимого угла,
    Что война и тут ступала,
    Впереди тебя прошла,
    Что тебе своей побывкой
    Не порадовать жену:
    Забежал, поспал урывком,
    Догоняй опять войну...
    
    Вот хозяин сел, разулся,
    Руку правую - на стол,
    Будто с мельницы вернулся,
    С поля к ужину пришел.
    Будто так, а все иначе...
    - Ну, жена, топи-ка печь,
    Всем довольствием горячим
    Мне команду обеспечь.
    
    Дети спят. Жена хлопочет,
    В горький, грустный праздник свой,
    Как ни мало этой ночи,
    А и та - не ей одной.
    
    Расторопными руками
    Жарит, варит поскорей,
    Полотенца с петухами
    Достает, как для гостей.
    
    Напоила, накормила,
    Уложила на покой,
    Да с такой заботой милой,
    С доброй ласкою такой,
    Словно мы иной порою
    Завернули в этот дом,
    Словно были мы герои,
    И не малые притом.
    
    Сам хозяин, старший воин,
    Что сидел среди гостей,
    Вряд ли был когда доволен
    Так хозяйкою своей.
    
    Вряд ли всей она ухваткой
    Хоть когда-нибудь была,
    Как при этой встрече краткой,
    Так родна и так мила.
    
    И болел он, парень честный,
    Понимал, отец семьи,
    На кого в плену безвестном
    Покидал жену с детьми...
    
    Кончив сборы, разговоры,
    Улеглись бойцы в дому.
    Лег хозяин. Но не скоро
    Подошла она к нему.
    
    Тихо звякала посудой,
    Что-то шила при огне.
    А хозяин ждет оттуда,
    Из угла.
        Неловко мне.
    
    Все товарищи уснули,
    А меня не гнет ко сну.
    Дай-ка лучше в карауле
    На крылечке прикорну.
    
    Взял шинель, да, по присловью,
    Смастерил себе постель,
    Что под низ, и в изголовье,
    И наверх,- и все - шинель.
    
      Эх, суконная, казенная,
         Военная шинель,-
      У костра в лесу прожженная,
         Отменная шинель.
    
      Знаменитая, пробитая
         В бою огнем врага
      Да своей рукой зашитая,-
         Кому не дорога!
    
      Упадешь ли, как подкошенный,
         Пораненный наш брат,
      На шинели той поношенной
         Снесут тебя в санбат.
    
      А убьют - так тело мертвое
         Твое с другими в ряд
      Той шинелкою потертою
         Укроют - спи, солдат!
    
      Спи, солдат, при жизни краткой
         Ни в дороге, ни в дому
      Не пришлось поспать порядком
         Ни с женой, ни одному...
    
    На крыльцо хозяин вышел,
    Той мне ночи не забыть.
    
    - Ты чего?
    - А я дровишек
    Для хозяйки нарубить.
    
    Вот не спится человеку,
    Словно дома - на войне.
    Зашагал на дровосеку,
    Рубит хворост при луне.
    
    Тюк да тюк. До света рубит.
    Коротка солдату ночь.
    Знать, жену жалеет, любит,
    Да не знает, чем помочь.
    
    Рубит, рубит. На рассвете
    Покидает дом боец.
    
    А под свет проснулись дети,
    Поглядят - пришел отец,
    Поглядят - бойцы чужие,
    Ружья разные, ремни.
    И ребята, как большие,
    Словно поняли они.
    
    И заплакали ребята.
    И подумать было тут:
    Может, нынче в эту хату
    Немцы с ружьями войдут...
    
    И доныне плач тот детский
    В ранний час лихого дня
    С той немецкой, с той зарецкой
    Стороны зовет меня.
    
    Я б мечтал не ради славы
    Перед утром боевым,
    Я б желал на берег правый,
    Бой пройдя, вступить живым.
    
    И скажу я без утайки,
    Приведись мне там идти,
    Я хотел бы к той хозяйке
    Постучаться по пути.
    
    Попросить воды напиться -
    Не затем, чтоб сесть за стол,
    А затем, чтоб поклониться
    Доброй женщине простой.
    
    Про хозяина ли спросит,-
    "Полагаю - жив, здоров".
    Взять топор, шинелку сбросить,
    Нарубить хозяйке дров.
    
    Потому - хозяин-барин
    Ничего нам не сказал?
    Может, нынче землю парит,
    За которую стоял...
    
    Впрочем, что там думать, братцы.
    Надо немца бить спешить.
    Вот и все, что Теркин вкратце
    Вам имеет доложить.



    Василий Теркин. 4. Переправа (Александр Трифонович Твардовский)

    Переправа, переправа!
    Берег левый, берег правый,
    Снег шершавый, кромка льда...
    
    Кому память, кому слава,
    Кому темная вода,-
    Ни приметы, ни следа.
    
    Ночью, первым из колонны,
    Обломав у края лед,
    Погрузился на понтоны
    Первый взвод.
    Погрузился, оттолкнулся
    И пошел. Второй за ним.
    Приготовился, пригнулся
    Третий следом за вторым.
    
    Как плоты, пошли понтоны,
    Громыхнул один, другой
    Басовым, железным тоном,
    Точно крыша под ногой.
    
    И плывут бойцы куда-то,
    Притаив штыки в тени.
    И совсем свой ребята
    Сразу - будто не они,
    
    Сразу будто не похожи
    На своих, на тех ребят:
    Как-то все дружней и строже,
    Как-то все тебе дороже
    И родней, чем час назад.
    
    Поглядеть - и впрямь - ребята!
    Как, по правде, желторот,
    Холостой ли он, женатый,
    Этот стриженый народ.
    
    Но уже идут ребята,
    На войне живут бойцы,
    Как когда-нибудь в двадцатом
    Их товарищи - отцы.
    
    Тем путем идут суровым,
    Что и двести лет назад
    Проходил с ружьем кремневым
    Русский труженик-солдат.
    
    Мимо их висков вихрастых,
    Возле их мальчишьих глаз
    Смерть в бою свистела часто
    И минет ли в этот раз?
    
    Налегли, гребут, потея,
    Управляются с шестом.
    А вода ревет правее -
    Под подорванным мостом.
    
    Вот уже на середине
    Их относит и кружит...
    А вода ревет в теснине,
    Жухлый лед в куски крошит,
    Меж погнутых балок фермы
    Бьется в пене и в пыли...
    
    А уж первый взвод, наверно,
    Достает шестом земли.
    
    Позади шумит протока,
    И кругом - чужая ночь.
    И уже он так далеко,
    Что ни крикнуть, ни помочь.
    
    И чернеет там зубчатый,
    За холодною чертой,
    Неподступный, непочатый
    Лес над черною водой.
    
    Переправа, переправа!
    Берег правый, как стена...
    
    Этой ночи след кровавый
    В море вынесла волна.
    
    Было так: из тьмы глубокой,
    Огненный взметнув клинок,
    Луч прожектора протоку
    Пересек наискосок.
    
    И столбом поставил воду
    Вдруг снаряд. Понтоны - в ряд.
    Густо было там народу -
    Наших стриженых ребят...
    
    И увиделось впервые,
    Не забудется оно:
    Люди теплые, живые
    Шли на дно, на дно, на дно...
    
    Под огнем неразбериха -
    Где свои, где кто, где связь?
    
    Только вскоре стало тихо,-
    Переправа сорвалась.
    
    И покамест неизвестно,
    Кто там робкий, кто герой,
    Кто там парень расчудесный,
    А наверно, был такой.
    
    Переправа, переправа...
    Темень, холод. Ночь как год.
    
    Но вцепился в берег правый,
    Там остался первый взвод.
    
    И о нем молчат ребята
    В боевом родном кругу,
    Словно чем-то виноваты,
    Кто на левом берегу.
    
    Не видать конца ночлегу.
    За ночь грудою взялась
    Пополам со льдом и снегом
    Перемешанная грязь.
    
    И усталая с похода,
    Что б там ни было,- жива,
    Дремлет, скорчившись, пехота,
    Сунув руки в рукава.
    
    Дремлет, скорчившись, пехота,
    И в лесу, в ночи глухой
    Сапогами пахнет, потом,
    Мерзлой хвоей и махрой.
    
    Чутко дышит берег этот
    Вместе с теми, что на том
    Под обрывом ждут рассвета,
    Греют землю животом,-
    Ждут рассвета, ждут подмоги,
    Духом падать не хотят.
    
    Ночь проходит, нет дороги
    Ни вперед и ни назад...
    
    А быть может, там с полночи
    Порошит снежок им в очи,
    И уже давно
    Он не тает в их глазницах
    И пыльцой лежит на лицах -
    Мертвым все равно.
    
    Стужи, холода не слышат,
    Смерть за смертью не страшна,
    Хоть еще паек им пишет
    Первой роты старшина.
    
    Старшина паек им пишет,
    А по почте полевой
    Не быстрей идут, не тише
    Письма старые домой,
    
    Что еще ребята сами
    На привале при огне
    Где-нибудь в лесу писали
    Друг у друга на спине...
    
    Из Рязани, из Казани,
    Из Сибири, из Москвы -
    Спят бойцы.
    Свое сказали
    И уже навек правы.
    
    И тверда, как камень, груда,
    Где застыли их следы...
    
    Может - так, а может - чудо?
    Хоть бы знак какой оттуда,
    И беда б за полбеды.
    
    Долги ночи, жестки зори
    В ноябре - к зиме седой.
    
    Два бойца сидят в дозоре
    Над холодною водой.
    
    То ли снится, то ли мнится,
    Показалось что невесть,
    То ли иней на ресницах,
    То ли вправду что-то есть?
    
    Видят - маленькая точка
    Показалась вдалеке:
    То ли чурка, то ли бочка
    Проплывает по реке?
    
    - Нет, не чурка и не бочка -
    Просто глазу маята.
    - Не пловец ли одиночка?
    - Шутишь, брат. Вода не та!
    Да, вода... Помыслить страшно.
    Даже рыбам холодна.
    - Не из наших ли вчерашних
    Поднялся какой со дна?..
    
    Оба разом присмирели.
    И сказал один боец:
    - Нет, он выплыл бы в шинели,
    С полной выкладкой, мертвец.
    
    Оба здорово продрогли,
    Как бы ни было,- впервой.
    
    Подошел сержант с биноклем.
    Присмотрелся: нет, живой.
    - Нет, живой. Без гимнастерки.
    - А не фриц? Не к нам ли в тыл?
    - Нет. А может, это Теркин?-
    Кто-то робко пошутил.
    
    - Стой, ребята, не соваться,
    Толку нет спускать понтон.
    - Разрешите попытаться?
    - Что пытаться!
    - Братцы,- он!
    
    И, у заберегов корку
    Ледяную обломав,
    Он как он, Василий Теркин,
    Встал живой,- добрался вплавь.
    
    Гладкий, голый, как из бани,
    Встал, шатаясь тяжело.
    Ни зубами, ни губами
    Не работает - свело.
    
    Подхватили, обвязали,
    Дали валенки с ноги.
    Пригрозили, приказали -
    Можешь, нет ли, а беги.
    
    Под горой, в штабной избушке,
    Парня тотчас на кровать
    Положили для просушки,
    Стали спиртом растирать.
    
    Растирали, растирали...
    Вдруг он молвит, как во сне:
    - Доктор, доктор, а нельзя ли
    Изнутри погреться мне,
    Чтоб не все на кожу тратить?
    
    Дали стопку - начал жить,
    Приподнялся на кровати:
    - Разрешите доложить.
    Взвод на правом берегу
    Жив-здоров назло врагу!
    Лейтенант всего лишь просит
    Огоньку туда подбросить.
    А уж следом за огнем
    Встанем, ноги разомнем.
    Что там есть, перекалечим,
    Переправу обеспечим...
    
    Доложил по форме, словно
    Тотчас плыть ему назад.
    
    - Молодец! - сказал полковник.-
    Молодец! Спасибо, брат.
    
    И с улыбкою неробкой
    Говорит тогда боец:
    - А еще нельзя ли стопку,
    Потому как молодец?
    
    Посмотрел полковник строго,
    Покосился на бойца.
    - Молодец, а будет много -
    Сразу две.
    - Так два ж конца...
    
    Переправа, переправа!
    Пушки бьют в кромешной мгле.
    
    Бой идет святой и правый.
    Смертный бой не ради славы,
    Ради жизни на земле.



    Василий Теркин. 5. О войне (Александр Трифонович Твардовский)

    - Разрешите доложить
    Коротко и просто:
    Я большой охотник жить
    Лет до девяноста.
    
    А война - про все забудь
    И пенять не вправе.
    Собирался в дальний путь,
    Дан приказ: "Отставить!"
    
    Грянул год, пришел черед,
    Нынче мы в ответе
    За Россию, за народ
    И за все на свете.
    
    От Ивана до Фомы,
    Мертвые ль, живые,
    Все мы вместе - это мы,
    Тот народ, Россия.
    
    И поскольку это мы,
    То скажу вам, братцы,
    Нам из этой кутерьмы
    Некуда податься.
    
    Тут не скажешь: я - не я,
    Ничего не знаю,
    Не докажешь, что твоя
    Нынче хата с краю.
    
    Не велик тебе расчет
    Думать в одиночку.
    Бомба - дура. Попадет
    Сдуру прямо в точку.
    
    На войне себя забудь,
    Помни честь, однако,
    Рвись до дела - грудь на грудь,
    Драка - значит, драка.
    
    И признать не премину,
    Дам свою оценку.
    Тут не то, что в старину,-
    Стенкою на стенку.
    
    Тут не то, что на кулак:
    Поглядим, чей дюже,-
    Я сказал бы даже так:
    Тут гораздо хуже...
    
    Ну, да что о том судить,-
    Ясно все до точки.
    Надо, братцы, немца бить,
    Не давать отсрочки.
    
    Раз война - про все забудь
    И пенять не вправе,
    Собирался в долгий путь,
    Дан приказ: "Отставить!"
    
    Сколько жил - на том конец,
    От хлопот свободен.
    И тогда ты - тот боец,
    Что для боя годен.
    
    И пойдешь в огонь любой,
    Выполнишь задачу.
    И глядишь - еще живой
    Будешь сам в придачу.
    
    А застигнет смертный час,
    Значит, номер вышел.
    В рифму что-нибудь про нас
    После нас напишут.
    
    Пусть приврут хоть во сто крат,
    Мы к тому готовы,
    Лишь бы дети, говорят,
    Были бы здоровы...
    



    Василий Теркин. 6. Теркин ранен (Александр Трифонович Твардовский)

    На могилы, рвы, канавы,
    На клубки колючки ржавой,
    На поля, холмы - дырявой,
    Изувеченной земли,
    На болотный лес корявый,
    На кусты - снега легли.
    
    И густой поземкой белой
    Ветер поле заволок.
    Вьюга в трубах обгорелых
    Загудела у дорог.
    И в снегах непроходимых
    Эти мирные края
    В эту памятную зиму
    Орудийным пахли дымом,
    Не людским дымком жилья.
    
    И в лесах, на мерзлой груде
    По землянкам без огней,
    Возле танков и орудий
    И простуженных коней
    На войне встречали люди
    Долгий счет ночей и дней.
    
    И лихой, нещадной стужи
    Не бранили, как ни зла:
    Лишь бы немцу было хуже,
    О себе ли речь там шла!
    
    И желал наш добрый парень:
    Пусть померзнет немец-барин,
    Немец-барин не привык,
    Русский стерпит - он мужик.
    
    Шумным хлопом рукавичным,
    Топотней по целине
    Спозаранку день обычный
    Начинался на войне.
    
    Чуть вился дымок несмелый,
    Оживал костер с трудом,
    В закоптелый бак гремела
    Из ведра вода со льдом.
    
    Утомленные ночлегом,
    Шли бойцы из всех берлог
    Греться бегом, мыться снегом,
    Снегом жестким, как песок.
    
    А потом - гуськом по стежке,
    Соблюдая свой черед,
    Котелки забрав и ложки,
    К кухням шел за взводом взвод.
    
    Суп досыта, чай до пота,-
    Жизнь как жизнь.
    И опять война - работа:
    - Становись!
    
           _______
    
    Вслед за ротой на опушку
    Теркин движется с катушкой,
    Разворачивает снасть,-
    Приказали делать связь.
    
    Рота головы пригнула.
    Снег чернеет от огня.
    Теркин крутит:- Тула, Тула!
    Тула, слышишь ты меня?
    
    Подмигнув бойцам украдкой:
    Мол, у нас да не пойдет,-
    Дунул в трубку для порядку,
    Командиру подает.
    
    Командиру все в привычку,-
    Голос в горсточку, как спичку
    Трубку книзу, лег бочком,
    Чтоб поземкой не задуло.
    Все в порядке.
    - Тула, Тула,
    Помогите огоньком...
    
    Не расскажешь, не опишешь,
    Что за жизнь, когда в бою
    За чужим огнем расслышишь
    Артиллерию свою.
    
    Воздух круто завивая,
    С недалекой огневой
    Ахнет, ахнет полковая,
    Запоет над головой.
    
    А с позиций отдаленных,
    Сразу будто бы не в лад,
    Ухнет вдруг дивизионной
    Доброй матушки снаряд.
    
    И пойдет, пойдет на славу,
    Как из горна, жаром дуть,
    С воем, с визгом шепелявым
    Расчищать пехоте путь,
    Бить, ломать и жечь в окружку.
    Деревушка?- Деревушку.
    Дом - так дом. Блиндаж - блиндаж.
    Врешь, не высидишь - отдашь!
    
    А еще остался кто там,
    Запорошенный песком?
    Погоди, встает пехота,
    Дай достать тебя штыком.
    
    Вслед за ротою стрелковой
    Теркин дальше тянет провод.
    Взвод - за валом огневым,
    Теркин с ходу - вслед за взводом,
    Топит провод, точно в воду,
    Жив-здоров и невредим.
    
    Вдруг из кустиков корявых,
    Взрытых, вспаханных кругом,-
    Чох!- снаряд за вспышкой ржавой.
    Теркин тотчас в снег - ничком.
    
    Вдался вглубь, лежит - не дышит,
    Сам не знает: жив, убит?
    Всей спиной, всей кожей слышит,
    Как снаряд в снегу шипит...
    
    Хвост овечий - сердце бьется.
    Расстается с телом дух.
    "Что ж он, черт, лежит - не рвется,
    Ждать мне больше недосуг".
    
    Приподнялся - глянул косо.
    Он почти у самых ног -
    Гладкий, круглый, тупоносый,
    И над ним - сырой дымок.
    
    Сколько б душ рванул на выброс
    Вот такой дурак слепой
    Неизвестного калибра -
    С поросенка на убой.
    
    Оглянулся воровато,
    Подивился - смех и грех:
    Все кругом лежат ребята,
    Закопавшись носом в снег.
    
    Теркин встал, такой ли ухарь,
    Отряхнулся, принял вид:
    - Хватит, хлопцы, землю нюхать,
    Не годится,- говорит.
    
    Сам стоит с воронкой рядом
    И у хлопцев на виду,
    Обратясь к тому снаряду,
    Справил малую нужду...
    
    Видит Теркин погребушку -
    Не оттуда ль пушка бьет?
    Передал бойцам катушку:
    - Вы - вперед. А я - в обход.
    
    С ходу двинул в дверь гранатой.
    Спрыгнул вниз, пропал в дыму.
    - Офицеры и солдаты,
    Выходи по одному!..
    
    Тишина. Полоска света.
    Что там дальше - поглядим.
    Никого, похоже, нету.
    Никого. И я один.
    
    Гул разрывов, словно в бочке,
    Отдается в глубине.
    Дело дрянь: другие точки
    Бьют по занятой. По мне.
    
    Бьют неплохо, спору нету.
    Добрым словом помяни
    Хоть за то, что погреб этот
    Прочно сделали они.
    
    Прочно сделали, надежно -
    Тут не то что воевать,
    Тут, ребята, чай пить можно,
    Стенгазету выпускать.
    
    Осмотрелся, точно в хате:
    Печка теплая в углу,
    Вдоль стены идут полати,
    Банки, склянки на полу.
    
    Непривычный, непохожий
    Дух обжитого жилья:
    Табаку, одежи, кожи
    И солдатского белья.
    
    Снова сунутся? Ну что же,
    В обороне нынче - я...
    На прицеле вход и выход,
    Две гранаты под рукой.
    
    Смолк огонь. И стало тихо.
    И идут - один, другой...
    
    Теркин, стой. Дыши ровнее.
    Теркин, ближе подпусти.
    Теркин, целься. Бей вернее,
    Теркин. Сердце, не части.
    
    Рассказать бы вам, ребята,
    Хоть не верь глазам своим,
    Как немецкого солдата
    В двух шагах видал живым.
    
    Подходил он в чем-то белом,
    Наклонившись от огня,
    И как будто дело делал:
    Шел ко мне - убить меня.
    
    В этот ровик, точно с печки,
    Стал спускаться на заду...
    
    Теркин, друг, не дай осечки.
    Пропадешь,- имей в виду.
    
    За секунду до разрыва,
    Знать, хотел подать пример:
    Прямо в ровик спрыгнул живо
    В полушубке офицер.
    
    И поднялся незадетый,
    Цельный. Ждем за косяком.
    Офицер - из пистолета,
    Теркин - в мягкое - штыком.
    
    Сам присел, присел тихонько.
    Повело его легонько.
    Тронул правое плечо.
    Ранен. Мокро. Горячо.
    
    И рукой коснулся пола:
    Кровь,- чужая иль своя?
    
    Тут как даст вблизи тяжелый,
    Аж подвинулась земля!
    
    Вслед за ним другой ударил,
    И темнее стало вдруг.
    
    "Это - наши,- понял парень,-
    Наши бьют,- теперь каюк".
    
    Оглушенный тяжким гулом,
    Теркин никнет головой.
    Тула, Тула, что ж ты, Тула,
    Тут же свой боец живой.
    
    Он сидит за стенкой дзота,
    Кровь течет, рукав набряк.
    Тула, Тула, неохота
    Помирать ему вот так.
    
    На полу в холодной яме
    Неохота нипочем
    Гибнуть с мокрыми ногами,
    Со своим больным плечом.
    
    Жалко жизни той, приманки,
    Малость хочется пожить,
    Хоть погреться на лежанке,
    Хоть портянки просушить...
    
    Теркин сник. Тоска согнула.
    Тула, Тула... Что ж ты, Тула?
    Тула, Тула. Это ж я...
    Тула... Родина моя!..
    
           _______
    
    А тем часом издалека,
    Глухо, как из-под земли,
    Ровный, дружный, тяжкий рокот
    Надвигался, рос. С востока
    Танки шли.
    
    Низкогрудый, плоскодонный,
    Отягченный сам собой,
    С пушкой, в душу наведенной,
    Страшен танк, идущий в бой.
    
    А за грохотом и громом,
    За броней стальной сидят,
    По местам сидят, как дома,
    Трое-четверо знакомых
    Наших стриженых ребят.
    
    И пускай в бою впервые,
    Но ребята - свет пройди.
    Ловят в щели смотровые
    Кромку поля впереди.
    
    Видят - вздыбился разбитый,
    Развороченный накат.
    Крепко бито. Цель накрыта.
    Ну, а вдруг как там сидят!
    
    Может быть, притих до срока
    У орудия расчет?
    Развернись машина боком -
    Бронебойным припечет.
    
    Или немец с автоматом,
    Лезть наружу не дурак,
    Там следит за нашим братом,
    Выжидает. Как не так.
    
    Двое вслед за командиром
    Вниз - с гранатой - вдоль стены.
    Тишина.- Углы темны...
    
    - Хлопцы, занята квартира,-
    Слышат вдруг из глубины.
    
    Не обман, не вражьи шутки,
    Голос вправдашний, родной:
    - Пособите. Вот уж сутки
    Точка данная за мной...
    
    В темноте, в углу каморки,
    На полу боец в крови.
    Кто такой? Но смолкнул Теркин,
    Как там хочешь, так зови.
    
    Он лежит с лицом землистым,
    Не моргнет, хоть глаз коли.
    В самый срок его танкисты
    Подобрали, повезли.
    
    Шла машина в снежной дымке,
    Ехал Теркин без дорог.
    И держал его в обнимку
    Хлопец - башенный стрелок.
    
    Укрывал своей одежей,
    Грел дыханьем. Не беда,
    Что в глаза его, быть может,
    Не увидит никогда...
    
    Свет пройди,- нигде не сыщешь,
    Не случалось видеть мне
    Дружбы той святей и чище,
    Что бывает на войне.



    Василий Теркин. 7. О награде (Александр Трифонович Твардовский)

    - Нет, ребята, я не гордый.
    Не загадывая вдаль,
    Так скажу: зачем мне орден?
    Я согласен на медаль.
    
    На медаль. И то не к спеху.
    Вот закончили б войну,
    Вот бы в отпуск я приехал
    На родную сторону.
    
    Буду ль жив еще?- Едва ли.
    Тут воюй, а не гадай.
    Но скажу насчет медали:
    Мне ее тогда подай.
    
    Обеспечь, раз я достоин.
    И понять вы все должны:
    Дело самое простое -
    Человек пришел с войны.
    
    Вот пришел я с полустанка
    В свой родимый сельсовет.
    Я пришел, а тут гулянка.
    Нет гулянки? Ладно, нет.
    
    Я в другой колхоз и в третий -
    Вся округа на виду.
    Где-нибудь я в сельсовете
    На гулянку попаду.
    
    И, явившись на вечерку,
    Хоть не гордый человек,
    Я б не стал курить махорку,
    А достал бы я "Казбек".
    
    И сидел бы я, ребята,
    Там как раз, друзья мои,
    Где мальцом под лавку прятал
    Ноги босые свои.
    
    И дымил бы папиросой,
    Угощал бы всех вокруг.
    И на всякие вопросы
    Отвечал бы я не вдруг.
    
    - Как, мол, что?- Бывало всяко.
    - Трудно все же?- Как когда.
    - Много раз ходил в атаку?
    - Да, случалось иногда.
    
    И девчонки на вечерке
    Позабыли б всех ребят,
    Только слушали б девчонки,
    Как ремни на мне скрипят.
    
    И шутил бы я со всеми,
    И была б меж них одна...
    И медаль на это время
    Мне, друзья, вот так нужна!
    
    Ждет девчонка, хоть не мучай,
    Слова, взгляда твоего...
    
    - Но, позволь, на этот случай
    Орден тоже ничего?
    Вот сидишь ты на вечерке,
    И девчонка - самый цвет.
    
    - Нет,- сказал Василий Теркин
    И вздохнул. И снова:- Нет.
    Нет, ребята. Что там орден.
    Не загадывая вдаль,
    Я ж сказал, что я не гордый,
    Я согласен на медаль.
    
           _______
    
    Теркин, Теркин, добрый малый,
    Что тут смех, а что печаль.
    Загадал ты, друг, немало,
    Загадал далеко вдаль.
    
    Были листья, стали почки,
    Почки стали вновь листвой.
    А не носит писем почта
    В край родной смоленский твой.
    
    Где девчонки, где вечерки?
    Где родимый сельсовет?
    Знаешь сам, Василий Теркин,
    Что туда дороги нет.
    
    Нет дороги, нету права
    Побывать в родном селе.
    
    Страшный бой идет, кровавый,
    Смертный бой не ради славы,
    Ради жизни на земле.



    Василий Теркин. 8. Гармонь (Александр Трифонович Твардовский)

    По дороге прифронтовой,
    Запоясан, как в строю,
    Шел боец в шинели новой,
    Догонял свой полк стрелковый,
    Роту первую свою.
    
    Шел легко и даже браво
    По причине по такой,
    Что махал своею правой,
    Как и левою рукой.
    
    Отлежался. Да к тому же
    Щелкал по лесу мороз,
    Защемлял в пути все туже,
    Подгонял, под мышки нес.
    
    Вдруг — сигнал за поворотом,
    Дверцу выбросил шофер,
    Тормозит:
          — Садись, пехота,
    Щеки снегом бы натер.
    
    Далеко ль?
    — На фронт обратно,
    Руку вылечил.
    — Понятно.
    Не герой?
    — Покамест нет.
    — Доставай тогда кисет.
    
    Курят, едут. Гроб — дорога.
    Меж сугробами — туннель.
    Чуть ли что, свернешь немного,
    Как свернул — снимай шинель.
    
    — Хорошо — как есть лопата.
    — Хорошо, а то беда.
    — Хорошо — свои ребята.
    — Хорошо, да как когда.
    
    Грузовик гремит трехтонный,
    Вдруг колонна впереди.
    Будь ты пеший или конный,
    А с машиной — стой и жди.
    
    С толком пользуйся стоянкой.
    Разговор — не разговор.
    Наклонился над баранкой,—
    Смолк шофер,
    Заснул шофер.
    
    Сколько суток полусонных,
    Сколько верст в пурге слепой
    На дорогах занесенных
    Он оставил за собой...
    
    От глухой лесной опушки
    До невидимой реки —
    Встали танки, кухни, пушки,
    Тягачи, грузовики,
    
    Легковые — криво, косо.
    В ряд, не в ряд, вперед-назад,
    Гусеницы и колеса
    На снегу еще визжат.
    
    На просторе ветер резок,
    Зол мороз вблизи железа,
    Дует в душу, входит в грудь —
    Не дотронься как-нибудь.
    
    — Вот беда: во всей колонне
    Завалящей нет гармони,
    А мороз — ни стать, ни сесть...
    Снял перчатки, трет ладони,
    Слышит вдруг:
    — Гармонь-то есть.
    
    Уминая снег зернистый,
    Впеременку — пляс не пляс —
    Возле танка два танкиста
    Греют ноги про запас.
    
    — У кого гармонь, ребята?
    — Да она-то здесь, браток... —
    Оглянулся виновато
    На водителя стрелок.
    
    — Так сыграть бы на дорожку?
    — Да сыграть — оно не вред.
    — В чем же дело? Чья гармошка?
    — Чья была, того, брат, нет...
    
    И сказал уже водитель
    Вместо друга своего:
    — Командир наш был любитель...
    Схоронили мы его.
    
    — Так... — С неловкою улыбкой
    Поглядел боец вокруг,
    Словно он кого ошибкой,
    Нехотя обидел вдруг.
    
    Поясняет осторожно,
    Чтоб на том покончить речь:
    — Я считал, сыграть-то можно,
    Думал, что ж ее беречь.
    
    А стрелок:
    — Вот в этой башне
    Он сидел в бою вчерашнем...
    Трое — были мы друзья.
    
    — Да нельзя так уж нельзя.
    Я ведь сам понять умею,
    Я вторую, брат, войну...
    И ранение имею,
    И контузию одну.
    И опять же — посудите —
    Может, завтра — с места в бой...
    
    — Знаешь что,— сказал водитель,
    Ну, сыграй ты, шут с тобой.
    
    Только взял боец трехрядку,
    Сразу видно — гармонист.
    Для началу, для порядку
    Кинул пальцы сверху вниз.
    
    Позабытый деревенский
    Вдруг завел, глаза закрыв,
    Стороны родной смоленской
    Грустный памятный мотив,
    
    И от той гармошки старой,
    Что осталась сиротой,
    Как-то вдруг теплее стало
    На дороге фронтовой.
    
    От машин заиндевелых
    Шел народ, как на огонь.
    И кому какое дело,
    Кто играет, чья гармонь.
    
    Только двое тех танкистов,
    Тот водитель и стрелок,
    Все глядят на гармониста —
    Словно что-то невдомек.
    
    Что-то чудится ребятам,
    В снежной крутится пыли.
    Будто виделись когда-то,
    Словно где-то подвезли...
    
    И, сменивши пальцы быстро,
    Он, как будто на заказ,
    Здесь повел о трех танкистах,
    Трех товарищах рассказ.
    
    Не про них ли слово в слово,
    Не о том ли песня вся.
    
    И потупились сурово
    В шлемах кожаных друзья.
    
    А боец зовет куда-то,
    Далеко, легко ведет.
    — Ах, какой вы все, ребята,
    Молодой еще народ.
    
    Я не то еще сказал бы,—
    Про себя поберегу.
    Я не так еще сыграл бы,—
    Жаль, что лучше не могу.
    
    Я забылся на минутку,
    Заигрался на ходу,
    И давайте я на шутку
    Это все переведу.
    
    Обогреться, потолкаться
    К гармонисту все идут.
    Обступают.
           — Стойте, братцы,
    Дайте на руки подуть.
    
    — Отморозил парень пальцы,—
    Надо помощь скорую.
    — Знаешь, брось ты эти вальсы,
    Дай-ка ту, которую...
    
    И опять долой перчатку,
    Оглянулся молодцом
    И как будто ту трехрядку
    Повернул другим концом.
    
    И забыто — не забыто,
    Да не время вспоминать,
    Где и кто лежит убитый
    И кому еще лежать.
    
    И кому траву живому
    На земле топтать потом,
    До жены прийти, до дому,—
    Где жена и где тот дом?
    
    Плясуны на пару пара
    С места кинулися вдруг.
    Задышал морозным паром,
    Разогрелся тесный круг.
    
    — Веселей кружитесь, дамы!
    На носки не наступать!
    
    И бежит шофер тот самый,
    Опасаясь опоздать.
    
    Чей кормилец, чей поилец,
    Где пришелся ко двору?
    Крикнул так, что расступились:
    — Дайте мне, а то помру!..
    
    И пошел, пошел работать,
    Наступая и грозя,
    Да как выдумает что-то,
    Что и высказать нельзя.
    
    Словно в праздник на вечерке
    Половицы гнет в избе,
    Прибаутки, поговорки
    Сыплет под ноги себе.
    Подает за штукой штуку:
    — Эх, жаль, что нету стуку,
    Эх, друг,
    Кабы стук,
    Кабы вдруг —
    Мощеный круг!
    Кабы валенки отбросить,
    Подковаться на каблук,
    Припечатать так, чтоб сразу
    Каблуку тому — каюк!
    
    А гармонь зовет куда-то,
    Далеко, легко ведет...
    
    Нет, какой вы все, ребята,
    Удивительный народ.
    
    Хоть бы что ребятам этим,
    С места — в воду и в огонь.
    Все, что может быть на свете,
    Хоть бы что — гудит гармонь.
    
    Выговаривает чисто,
    До души доносит звук.
    И сказали два танкиста
    Гармонисту:
    — Знаешь, друг...
    Не знакомы ль мы с тобою?
    Не тебя ли это, брат,
    Что-то помнится, из боя
    Доставляли мы в санбат?
    Вся в крови была одежа,
    И просил ты пить да пить...
    
    Приглушил гармонь:
    — Ну что же,
    Очень даже может быть.
    
    — Нам теперь стоять в ремонте.
    У тебя маршрут иной.
    — Это точно...
    — А гармонь-то,
    Знаешь что,— бери с собой.
    Забирай, играй в охоту,
    В этом деле ты мастак,
    Весели свою пехоту.
    — Что вы, хлопцы, как же так?..
    
    — Ничего,— сказал водитель,—
    Так и будет. Ничего.
    Командир наш был любитель,
    Это — память про него...
    
    И с опушки отдаленной
    Из-за тысячи колес
    Из конца в конец колонны:
    «По машинам!» — донеслось.
    
    И опять увалы, взгорки,
    Снег да елки с двух сторон...
    Едет дальше Вася Теркин,—
    Это был, конечно, он.



    Василий Теркин. 9. Два солдата (Александр Трифонович Твардовский)

    В поле вьюга-завируха,
    В трех верстах гудит война.
    На печи в избе старуха,
    Дед-хозяин у окна.
    
    Рвутся мины. Звук знакомый
    Отзывается в спине.
    Это значит — Теркин дома,
    Теркин снова на войне.
    
    А старик как будто ухом
    По привычке не ведет.
    — Перелет! Лежи, старуха.—
    Или скажет:
    — Недолет...
    
    На печи, забившись в угол,
    Та следит исподтишка
    С уважительным испугом
    За повадкой старика,
    
    С кем жила — не уважала,
    С кем бранилась на печи,
    От кого вдали держала
    По хозяйству все ключи.
    
    А старик, одевшись в шубу
    И в очках подсев к столу,
    Как от клюквы, кривит губы —
    Точит старую пилу.
    
    — Вот не режет, точишь, точишь,
    Не берет, ну что ты хочешь!..—
    Теркин встал:
    — А может, дед,
    У нее развода нет?
    
    Сам пилу берет:
    — А ну-ка... —
    И в руках его пила,
    Точно поднятая щука,
    Острой спинкой повела.
    
    Повела, повисла кротко.
    Теркин щурится:
    — Ну, вот.
    Поищи-ка, дед, разводку,
    Мы ей сделаем развод.
    
    Посмотреть — и то отрадно:
    Завалящая пила
    Так-то ладно, так-то складно
    У него в руках прошла.
    
    Обернулась — и готово.
    — На-ко, дед, бери, смотри.
    Будет резать лучше новой,
    Зря инструмент не кори.
    
    И хозяин виновато
    У бойца берет пилу.
    — Вот что значит мы, солдаты,
    Ставит бережно в углу.
    
    А старуха:
    — Слаб глазами.
    Стар годами мой солдат.
    Поглядел бы, что с часами,
    С той войны еще стоят...
    
    Снял часы, глядит: машина,
    Точно мельница, в пыли.
    Паутинами пружины
    Пауки обволокли.
    
    Их повесил в хате новой
    Дед-солдат давным-давно:
    На стене простой сосновой
    Так и светится пятно.
    
    Осмотрев часы детально,—
    Все ж часы, а не пила,—
    Мастер тихо и печально
    Посвистел:
    — Плохи дела...
    
    Но куда-то шильцем сунул,
    Что-то высмотрел в пыли,
    Внутрь куда-то дунул, плюнул,
    Что ты думаешь,— пошли!
    
    Крутит стрелку, ставит пятый,
    Час — другой, вперед — назад.
    — Вот что значит мы, солдаты.—
    Прослезился дед-солдат.
    
    Дед растроган, а старуха,
    Отслонив ладонью ухо,
    С печки слушает:
    — Идут!
    — Ну и парень, ну и шут...
    
    Удивляется. А парень
    Услужить еще не прочь.
    — Может, сало надо жарить?
    Так опять могу помочь.
    
    Тут старуха застонала:
    — Сало, сало! Где там сало...
    
    Теркин:
    — Бабка, сало здесь.
    Не был немец — значит, есть!
    
    И добавил, выжидая,
    Глядя под ноги себе:
    — Хочешь, бабка, угадаю,
    Где лежит оно в избе?
    
    Бабка охнула тревожно.
    Завозилась на печи.
    — Бог с тобою, разве можно...
    Помолчи уж, помолчи.
    
    А хозяин плутовато
    Гостя под локоть тишком:
    — Вот что значит мы, солдаты,
    А ведь сало под замком.
    
    Ключ старуха долго шарит,
    Лезет с печки, сало жарит
    И, страдая до конца,
    Разбивает два яйца.
    
    Эх, яичница! Закуски
    Нет полезней и прочней.
    Полагается по-русски
    Выпить чарку перед ней.
    
    — Ну, хозяин, понемножку,
    По одной, как на войне.
    Это доктор на дорожку
    Для здоровья выдал мне.
    
    Отвинтил у фляги крышку:
    — Пей, отец, не будет лишку.
    Поперхнулся дед-солдат.
    Подтянулся:
    — Виноват!..
    
    Крошку хлебушка понюхал.
    Пожевал — и сразу сыт.
    
    А боец, тряхнув над ухом
    Тою флягой, говорит:
    — Рассуждая так ли, сяк ли,
    Все равно такою каплей
    Не согреть бойца в бою.
    Будьте живы!
    — Пейте.
    — Пью...
    
    И сидят они по-братски
    За столом, плечо в плечо.
    Разговор ведут солдатский,
    Дружно спорят, горячо.
    
    Дед кипит:
    — Позволь, товарищ.
    Что ты валенки мне хвалишь?
    Разреши-ка доложить.
    Хороши? А где сушить?
    
    Не просушишь их в землянке,
    Нет, ты дай-ка мне сапог,
    Да суконные портянки
    Дай ты мне — тогда я бог!
    
    Снова где-то на задворках
    Мерзлый грунт боднул снаряд.
    Как ни в чем — Василий Теркин,
    Как ни в чем — старик солдат.
    
    — Эти штуки в жизни нашей,—
    Дед расхвастался,— пустяк!
    Нам осколки даже в каше
    Попадались. Точно так.
    Попадет, откинешь ложкой,
    А в тебя — так и мертвец.
    
    — Но не знали вы бомбежки,
    Я скажу тебе, отец.
    
    — Это верно, тут наука,
    Тут напротив не попрешь.
    А скажи, простая штука
    Есть у вас?
    — Какая?
    — Вошь.
    
    И, макая в сало коркой,
    Продолжая ровно есть,
    Улыбнулся вроде Теркин
    И сказал:
    — Частично есть...
    
    — Значит, есть? Тогда ты — воин,
    Рассуждать со мной достоин.
    Ты — солдат, хотя и млад.
    А солдат солдату — брат.
    
    И скажи мне откровенно,
    Да не в шутку, а всерьез.
    С точки зрения военной
    Отвечай на мой вопрос.
    Отвечай: побьем мы немца
    Или, может, не побьем?
    
    — Погоди, отец, наемся,
    Закушу, скажу потом.
    
    Ел он много, но не жадно,
    Отдавал закуске честь,
    Так-то ладно, так-то складно,
    Поглядишь — захочешь есть.
    
    Всю зачистил сковородку,
    Встал, как будто вдруг подрос,
    И платочек к подбородку,
    Ровно сложенный, поднес.
    Отряхнул опрятно руки
    
    И, как долг велит в дому,
    Поклонился и старухе
    И солдату самому.
    Молча в путь запоясался,
    Осмотрелся — все ли тут?
    Честь по чести распрощался,
    На часы взглянул: идут!
    Все припомнил, все проверил,
    Подогнал и под конец
    Он вздохнул у самой двери
    И сказал:
    — Побьем, отец...
    
    В поле вьюга-завируха,
    В трех верстах гремит война.
    На печи в избе — старуха.
    Дед-хозяин у окна.
    
    В глубине родной России,
    Против ветра, грудь вперед,
    По снегам идет Василий
    Теркин. Немца бить идет.



    Василий Теркин. 10. О потере (Александр Трифонович Твардовский)

    Потерял боец кисет,
    Заискался,— нет и нет.
    
    Говорит боец:
    — Досадно.
    Столько вдруг свалилось бед:
    Потерял семью. Ну, ладно.
    Нет, так на тебе — кисет!
    
    Запропастился куда-то,
    Хвать-похвать, пропал и след.
    Потерял и двор и хату.
    Хорошо. И вот — кисет.
    
    Кабы годы молодые,
    А не целых сорок лет...
    Потерял края родные,
    Все на свете и кисет.
    
    Посмотрел с тоской вокруг:
    — Без кисета, как без рук.
    
    В неприютном школьном доме
    Мужики, не детвора.
    Не за партой — на соломе,
    Перетертой, как костра.
    
    Спят бойцы, кому досуг.
    Бородач горюет вслух:
    
    — Без кисета у махорки
    Вкус не тот уже. Слаба!
    Вот судьба, товарищ Теркин.—
    Теркин:
    — Что там за судьба!
    
    Так случиться может с каждым,
    Возразил бородачу,—
    Не такой со мной однажды
    Случай был. И то молчу,
    
    И молчит, сопит сурово.
    Кое-где привстал народ.
    Из мешка из вещевого
    Теркин шапку достает.
    
    Просто шапку меховую,
    Той подругу боевую,
    Что сидит на голове.
    Есть одна. Откуда две?
    
    — Привезли меня на танке,—
    Начал Теркин,— сдали с рук.
    Только нет моей ушанки,
    Непорядок чую вдруг.
    
    И не то чтоб очень зябкий,—
    Просто гордость у меня.
    Потому, боец без шапки —
    Не боец. Как без ремня.
    
    А девчонка перевязку
    Нежно делает, с опаской,
    И, видать, сама она
    В этом деле зелена.
    
    — Шапку, шапку мне, иначе
    Не поеду!— Вот дела.
    Так кричу, почти что плачу,
    Рана трудная была.
    
    А она, девчонка эта,
    Словно «баюшки-баю»:
    — Шапки вашей,— молвит,— нету,
    Я вам шапку дам свою.
    
    Наклонилась и надела.
    — Не волнуйтесь,— говорит
    И своей ручонкой белой
    Обкололась: был небрит.
    
    Сколько в жизни всяких шапок
    Я носил уже — не счесть,
    Но у этой даже запах
    Не такой какой-то есть...
    
    — Ишь ты, выдумал примету.
    — Слышал звон издалека.
    — А зачем ты шапку эту
    Сохраняешь?
    — Дорога.
    
    Дорога бойцу, как память.
    А еще сказать могу
    По секрету, между нами,—
    Шапку с целью берегу.
    
    И в один прекрасный вечер
    Вдруг случится разговор:
    «Разрешите вам при встрече
    Головной вручить убор...»
    
    Сам привстал Василий с места
    И под смех бойцов густой,
    Как на сцене, с важным жестом
    Обратился будто к той,
    Что пять слов ему сказала,
    Что таких ребят, как он,
    За войну перевязала,
    Может, целый батальон.
    
    — Ишь, какие знает речи,
    Из каких политбесед:
    «Разрешите вам при встрече...»
    Вон тут что. А ты — кисет.
    
    — Что ж, понятно, холостому
    Много лучше на войне:
    Нет тоски такой по дому,
    По детишкам, по жене.
    
    — Холостому? Это точно.
    Это ты как угадал.
    Но поверь, что я нарочно
    Не женился. Я, брат, знал!
    
    — Что ты знал! Кому другому
    Знать бы лучше наперед,
    Что уйдет солдат из дому,
    А война домой придет.
    
    Что пройдет она потопом
    По лицу земли живой
    И заставит рыть окопы
    Перед самою Москвой.
    Что ты знал!..
    
    — А ты постой-ка,
    Не гляди, что с виду мал,
    Я не столько,
    Не полстолько,—
    Четверть столько!—
    Только знал.
    
    — Ничего, что я в колхозе,
    Не в столице курс прошел.
    Жаль, гармонь моя в обозе,
    Я бы лекцию прочел.
    
    Разреши одно отметить,
    Мой товарищ и сосед:
    Сколько лет живем на свете?
    Двадцать пять! А ты — кисет.
    
    Бородач под смех и гомон
    Роет вновь труху-солому,
    Перещупал все вокруг:
    — Без кисета, как без рук...
    
    — Без кисета, несомненно,
    Ты боец уже не тот.
    Раз кисет — предмет военный,
    На-ко мой, не подойдет?
    
    Принимай, я — добрый парень.
    Мне не жаль. Не пропаду.
    Мне еще пять штук подарят
    В наступающем году.
    
    Тот берет кисет потертый.
    Как дитя, обновке рад...
    
    И тогда Василий Теркин
    Словно вспомнил:
    — Слушай, брат.
    
    Потерять семью не стыдно —
    Не твоя была вина.
    Потерять башку — обидно,
    Только что ж, на то война.
    
    Потерять кисет с махоркой,
    Если некому пошить,—
    Я не спорю,— тоже горько,
    Тяжело, но можно жить,
    Пережить беду-проруху,
    В кулаке держать табак,
    Но Россию, мать-старуху,
    Нам терять нельзя никак.
    
    Наши деды, наши дети,
    Наши внуки не велят.
    Сколько лет живем на свете?
    Тыщу?.. Больше! То-то, брат!
    
    Сколько жить еще на свете,—
    Год, иль два, иль тыщи лет,—
    Мы с тобой за все в ответе.
    То-то, брат! А ты — кисет...



    Василий Теркин. 11. Поединок (Александр Трифонович Твардовский)

    Немец был силен и ловок,
    Ладно скроен, крепко сшит,
    Он стоял, как на подковах,
    Не пугай — не побежит.
    
    Сытый, бритый, береженый,
    Дармовым добром кормленный,
    На войне, в чужой земле
    Отоспавшийся в тепле.
    
    Он ударил, не стращая,
    Бил, чтоб сбить наверняка.
    И была как кость большая
    В русской варежке рука...
    
    Не играл со смертью в прятки,—
    Взялся — бейся и молчи,—
    Теркин знал, что в этой схватке
    Он слабей: не те харчи.
    
    Есть войны закон не новый:
    В отступленье — ешь ты вдоволь,
    В обороне — так ли сяк,
    В наступленье — натощак.
    
    Немец стукнул так, что челюсть
    Будто вправо подалась.
    И тогда боец, не целясь,
    Хряснул немца промеж глаз.
    
    И еще на снег не сплюнул
    Первой крови злую соль,
    Немец снова в санки сунул
    С той же силой, в ту же боль.
    
    Так сошлись, сцепились близко,
    Что уже обоймы, диски,
    Автоматы — к черту, прочь!
    Только б нож и мог помочь.
    
    Бьются двое в клубах пара,
    Об ином уже не речь,—
    Ладит Теркин от удара
    Хоть бы зубы заберечь,
    
    Но покуда Теркин санки
    Сколько мог
    В бою берег,
    Двинул немец, точно штангой,
    Да не в санки,
    А под вздох.
    
    Охнул Теркин: плохо дело,
    Плохо, думает боец.
    Хорошо, что легок телом —
    Отлетел. А то б — конец...
    
    Устоял — и сам с испугу
    Теркин немцу дал леща,
    Так что собственную руку
    Чуть не вынес из плеча.
    
    Черт с ней! Рад, что не промазал,
    Хоть зубам не полон счет,
    Но и немец левым глазом
    Наблюденья не ведет.
    
    Драка — драка, не игрушка!
    Хоть огнем горит лицо,
    Но и немец красной юшкой
    Разукрашен, как яйцо.
    
    Вот он — в полвершке — противник.
    Носом к носу. Теснота.
    До чего же он противный —
    Дух у немца изо рта.
    
    Злобно Теркин сплюнул кровью.
    Ну и запах! Валит с ног.
    Ах ты, сволочь, для здоровья,
    Не иначе, жрешь чеснок!
    
    Ты куда спешил — к хозяйке?
    Матка, млеко? Матка, яйки?
    Оказать решил нам честь?
    Подавай! А кто ты есть,
    
    Кто ты есть, что к нашей бабке
    Заявился на порог,
    Не спросясь, не скинув шапки
    И не вытерши сапог?
    
    Со старухой сладить в силе?
    Подавай! Нет, кто ты есть,
    Что должны тебе в России
    Подавать мы пить и есть?
    
    Не калека ли убогий,
    Или добрый человек —
    Заблудился
    По дороге,
    Попросился
    На ночлег?
    
    Добрым людям люди рады.
    Нет, ты сам себе силен.
    Ты наводишь
    Свой порядок.
    Ты приходишь —
    Твой закон.
    
    Кто ж ты есть? Мне толку нету,
    Чей ты сын и чей отец.
    Человек по всем приметам,—
    Человек ты? Нет. Подлец!
    
    Двое топчутся по кругу,
    Словно пара на кругу,
    И глядят в глаза друг другу:
    Зверю — зверь и враг — врагу.
    
    Как на древнем поле боя,
    Грудь на грудь, что щит на щит,—
    Вместо тысяч бьются двое,
    Словно схватка все решит.
    
    А вблизи от деревушки,
    Где застал их свет дневной,
    Самолеты, танки, пушки
    У обоих за спиной.
    
    Но до боя нет им дела,
    И ни звука с тех сторон.
    В одиночку — грудью, телом
    Бьется Теркин, держит фронт.
    
    На печальном том задворке,
    У покинутых дворов
    Держит фронт Василий Теркин,
    В забытьи глотая кровь.
    
    Бьется насмерть парень бравый,
    Так что дым стоит сырой,
    Словно вся страна-держава
    Видит Теркина:
    — Герой!
    
    Что страна! Хотя бы рота
    Видеть издали могла,
    Какова его работа
    И какие тут дела.
    
    Только Теркин не в обиде.
    Не затем на смерть идешь,
    Чтобы кто-нибудь увидел.
    Хорошо б. А нет — ну что ж...
    
    Бьется насмерть парень бравый —
    Так, как бьются на войне.
    И уже рукою правой
    Он владеет не вполне.
    
    Кость гудит от раны старой,
    И ему, чтоб крепче бить,
    Чтобы слева класть удары,
    Хорошо б левшою быть.
    
    Бьется Теркин,
    В драке зоркий,
    Утирает кровь и пот.
    Изнемог, убился Теркин,
    Но и враг уже не тот.
    
    Далеко не та заправка,
    И побита морда вся,
    Словно яблоко-полявка,
    Что иначе есть нельзя.
    
    Кровь — сосульками. Однако
    В самый жар вступает драка.
    Немец горд.
    И Теркин горд.
    — Раз ты пес, так я — собака,
    Раз ты черт,
    Так сам я — черт!
    
    Ты не знал мою натуру,
    А натура — первый сорт.
    В клочья шкуру —
    Теркин чуру
    Не попросит. Вот где черт!
    
    Кто одной боится смерти —
    Кто плевал на сто смертей.
    Пусть ты черт. Да наши черти
    Всех чертей
    В сто раз чертей.
    
    Бей, не милуй. Зубы стисну.
    А убьешь, так и потом
    На тебе, как клещ, повисну,
    Мертвый буду на живом.
    
    Отоспись на мне, будь ласков,
    Да свали меня вперед.
    
    Ах, ты вон как! Драться каской?
    Ну не подлый ли народ!
    
    Хорошо же!—
             И тогда-то,
    Злость и боль забрав в кулак,
    Незаряженной гранатой
    Теркин немца — с левой — шмяк!
    
    Немец охнул и обмяк...
    
    Теркин ворот нараспашку,
    Теркин сел, глотает снег,
    Смотрит грустно, дышит тяжко,—
    Поработал человек.
    
    Хорошо, друзья, приятно,
    Сделав дело, ко двору —
    В батальон идти обратно
    Из разведки поутру.
    
    По земле ступать советской,
    Думать — мало ли о чем!
    Автомат нести немецкий,
    Между прочим, за плечом.
    
    «Языка» — добычу ночи,—
    Что идет, куда не хочет,
    На три шага впереди
    Подгонять:
    — Иди, иди...
    
    Видеть, знать, что каждый встречный-
    Поперечный — это свой.
    Не знаком, а рад сердечно,
    Что вернулся ты живой.
    
    Доложить про все по форме,
    Сдать трофеи не спеша.
    А потом тебя покормят,—
    Будет мерою душа.
    
    Старшина отпустит чарку,
    Строгий глаз в нее кося.
    А потом у печки жаркой
    Ляг, поспи. Война не вся.
    
    Фронт налево, фронт направо,
    И в февральской вьюжной мгле
    Страшный бой идет, кровавый,
    Смертный бой не ради славы,
    Ради жизни на земле.



    Василий Теркин. 12. От автора (Александр Трифонович Твардовский)

    Сто страниц минуло в книжке,
    Впереди — не близкий путь.
    Стой-ка, брат. Без передышки
    Невозможно. Дай вздохнуть.
    
    Дай вздохнуть, возьми в догадку:
    Что теперь, что в старину —
    Трудно слушать по порядку
    Сказку длинную одну
    Все про то же — про войну.
    
    Про огонь, про снег, про танки,
    Про землянки да портянки,
    Про портянки да землянки,
    Про махорку и мороз...
    
    Вот уж нынче повелось:
    Рыбаку лишь о путине,
    Печнику дудят о глине,
    Леснику о древесине,
    Хлебопеку о квашне,
    Коновалу о коне,
    А бойцу ли, генералу —
    Не иначе — о войне.
    
    О войне — оно понятно,
    Что война. А суть в другом:
    Дай с войны прийти обратно
    При победе над врагом.
    
    Учинив за все расплату,
    Дай вернуться в дом родной
    Человеку. И тогда-то
    Сказки нет ему иной.
    
    И тогда ему так сладко
    Будет слушать по порядку
    И подробно обо всем,
    Что изведано горбом,
    Что исхожено ногами,
    Что испытано руками,
    Что повидано в глаза
    И о чем, друзья, покамест
    Все равно — всего нельзя...
    
    Мерзлый грунт долби, лопата,
    Танк — дави, греми — граната,
    Штык — работай, бомба — бей.
    На войне душе солдата
    Сказка мирная милей.
    
    Друг-читатель, я ли спорю,
    Что войны милее жизнь?
    Да война ревет, как море
    Грозно в дамбу упершись.
    
    Я одно скажу, что нам бы
    Поуправиться с войной.
    Отодвинуть эту дамбу
    За предел земли родной.
    
    А покуда край обширный
    Той земли родной — в плену,
    Я — любитель жизни мирной —
    На войне пою войну.
    
    Что ж еще? И все, пожалуй,
    Та же книга про бойца.
    Без начала, без конца,
    Без особого сюжета,
    Впрочем, правде не во вред.
    
    На войне сюжета нету.
    — Как так нету?
    — Так вот, нет.
    
    Есть закон — служить до срока,
    Служба — труд, солдат — не гость.
    Есть отбой — уснул глубоко,
    Есть подъем — вскочил, как гвоздь.
    
    Есть война — солдат воюет,
    Лют противник — сам лютует.
    Есть сигнал: вперед!..— Вперед.
    Есть приказ: умри!..— Умрет.
    
    На войне ни дня, ни часа
    Не живет он без приказа,
    И не может испокон
    Без приказа командира
    Ни сменить свою квартиру,
    Ни сменить портянки он.
    
    Ни жениться, ни влюбиться
    Он не может,— нету прав,
    Ни уехать за границу
    От любви, как бывший граф.
    
    Если в песнях и поется,
    Разве можно брать в расчет,
    Что герой мой у колодца,
    У каких-нибудь ворот,
    Буде случай подвернется,
    Чью-то долю ущипнет?
    
    А еще добавим к слову:
    Жив-здоров герой пока,
    Но отнюдь не заколдован
    От осколка-дурака,
    От любой дурацкой пули,
    Что, быть может, наугад,
    Как пришлось, летит вслепую,
    Подвернулся,— точка, брат.
    
    Ветер злой навстречу пышет,
    Жизнь, как веточку, колышет,
    Каждый день и час грозя.
    Кто доскажет, кто дослышит —
    Угадать вперед нельзя.
    
    И до той глухой разлуки,
    Что бывает на войне,
    Рассказать еще о друге
    Кое-что успеть бы мне.
    
    Тем же ладом, тем же рядом,
    Только стежкою иной.
    Пушки к бою едут задом,—
    Это сказано не мной.



    Василий Теркин. 13. «Кто стрелял?» (Александр Трифонович Твардовский)

    Отдымился бой вчерашний,
    Высох пот, металл простыл.
    От окопов пахнет пашней,
    Летом мирным и простым.
    
    В полверсте, в кустах — противник,
    Тут шагам и пядям счет.
    Фронт. Война. А вечер дивный
    По полям пустым идет.
    
    По следам страды вчерашней,
    По немыслимой тропе;
    По ничьей, помятой, зряшной
    Луговой, густой траве;
    
    По земле, рябой от рытвин,
    Рваных ям, воронок, рвов,
    Смертным зноем жаркой битвы
    Опаленных у краев...
    
    И откуда по пустому
    Долетел, донесся звук,
    Добрый, давний и знакомый
    Звук вечерний. Майский жук!
    
    И ненужной горькой лаской
    Растревожил он ребят,
    Что в росой покрытых касках
    По окопчикам сидят.
    
    И такой тоской родною
    Сердце сразу обволок!
    Фронт, война. А тут иное:
    Выводи коней в ночное,
    Торопись на «пятачок».
    
    Отпляшись, а там сторонкой
    Удаляйся в березняк,
    Провожай домой девчонку
    Да целуй — не будь дурак,
    Налегке иди обратно,
    Мать заждалася...
    
                  И вдруг —
    Вдалеке возник невнятный,
    Новый, ноющий, двукратный,
    Через миг уже понятный
    И томящий душу звук.
    
    Звук тот самый, при котором
    В прифронтовой полосе
    Поначалу все шоферы
    Разбегались от шоссе.
    
    На одной постылой ноте
    Ноет, воет, как в трубе.
    И бежать при всей охоте
    Не положено тебе.
    
    Ты, как гвоздь, на этом взгорке
    Вбился в землю. Не тоскуй.
    Ведь — согласно поговорке —
    Это малый сабантуй...
    
    Ждут, молчат, глядят ребята,
    Зубы сжав, чтоб дрожь унять.
    И, как водится, оратор
    Тут находится под стать.
    
    С удивительной заботой
    Подсказать тебе горазд:
    — Вот сейчас он с разворота
    И начнет. И жизни даст.
    Жизни даст!
    
              Со страшным ревом
    Самолет ныряет вниз,
    И сильнее нету слова
    Той команды, что готова
    На устах у всех:
    — Ложись!..
    
    Смерть есть смерть. Ее прихода
    Все мы ждем по старине.
    А в какое время года
    Легче гибнуть на войне?
    
    Летом солнце греет жарко,
    И вступает в полный цвет
    Все кругом. И жизни жалко
    До зарезу. Летом — нет.
    
    В осень смерть под стать картине,
    В сон идет природа вся.
    Но в грязи, в окопной глине
    Вдруг загнуться? Нет, друзья...
    
    А зимой — земля, как камень,
    На два метра глубиной,
    Привалит тебя комками —
    Нет уж, ну ее — зимой.
    
    А весной, весной... Да где там,
    Лучше скажем наперед:
    Если горько гибнуть летом,
    Если осенью — не мед,
    Если в зиму дрожь берет,
    То весной, друзья, от этой
    Подлой штуки — душу рвет.
    
    И какой ты вдруг покорный
    На груди лежишь земной,
    Заслонясь от смерти черной
    Только собственной спиной.
    
    Ты лежишь ничком, парнишка
    Двадцати неполных лет.
    Вот сейчас тебе и крышка,
    Вот тебя уже и нет.
    
    Ты прижал к вискам ладони,
    Ты забыл, забыл, забыл,
    Как траву щипали кони,
    Что в ночное ты водил.
    
    Смерть грохочет в перепонках,
    И далек, далек, далек
    Вечер тот и та девчонка,
    Что любил ты и берег.
    
    И друзей и близких лица,
    Дом родной, сучок в стене...
    Нет, боец, ничком молиться
    Не годится на войне.
    
    Нет, товарищ, зло и гордо,
    Как закон велит бойцу,
    Смерть встречай лицом к лицу,
    И хотя бы плюнь ей в морду,
    Если все пришло к концу...
    
    Ну-ка, что за перемена?
    То не шутки — бой идет.
    Встал один и бьет с колена
    Из винтовки в самолет.
    
    Трехлинейная винтовка
    На брезентовом ремне,
    Да патроны с той головкой,
    Что страшна стальной броне.
    
    Бой неравный, бой короткий.
    Самолет чужой, с крестом,
    Покачнулся, точно лодка,
    Зачерпнувшая бортом.
    
    Накренясь, пошел по кругу,
    Кувыркается над лугом,—
    Не задерживай — давай,
    В землю штопором въезжай!
    
    Сам стрелок глядит с испугом:
    Что наделал невзначай.
    
    Скоростной, военный, черный,
    Современный, двухмоторный
    Самолет — стальная снасть —
    Ухнул в землю, завывая,
    Шар земной пробить желая
    И в Америку попасть.
    
    — Не пробил, старался слабо.
    — Видно, место прогадал.
    
    — Кто стрелял?— звонят из штаба.
    Кто стрелял, куда попал?
    
    Адъютанты землю роют,
    Дышит в трубку генерал.
    — Разыскать тотчас героя.
    Кто стрелял?
              А кто стрелял?
    
    Кто не спрятался в окопчик,
    Поминая всех родных,
    Кто он — свой среди своих —
    Не зенитчик и не летчик,
    А герой — не хуже их?
    
    Вот он сам стоит с винтовкой,
    Вот поздравили его.
    И как будто всем неловко —
    Неизвестно отчего.
    
    Виноваты, что ль, отчасти?
    И сказал сержант спроста:
    — Вот что значит парню счастье,
    Глядь — и орден, как с куста!
    
    Не промедливши с ответом,
    Парень сдачу подает:
    — Не горюй, у немца этот —
    Не последний самолет...
    
    С этой шуткой-поговоркой,
    Облетевшей батальон,
    Перешел в герои Теркин,—
    Это был, понятно, он.



    Василий Теркин. 14. О герое (Александр Трифонович Твардовский)

    — Нет, поскольку о награде
    Речь опять зашла, друзья,
    То уже не шутки ради
    Кое-что добавлю я.
    
    Как-то в госпитале было.
    День лежу, лежу второй.
    Кто-то смотрит мне в затылок,
    Погляжу, а то — герой.
    
    Сам собой, сказать,— мальчишка,
    Недолеток-стригунок.
    И мутит меня мыслишка:
    Вот он мог, а я не мог...
    
    Разговор идет меж нами,
    И спроси я с первых слов:
    — Вы откуда родом сами —
    Не из наших ли краев?
    
    Смотрит он:
    — А вы откуда?—
    Отвечаю:
    — Так и так,
    Сам как раз смоленский буду,
    Может, думаю, земляк?
    
    Аж привстал герой:
    — Ну что вы,
    Что вы,— вскинул головой,—
    Я как раз из-под Тамбова,—
    И потрогал орден свой.
    
    И умолкнул. И похоже,
    Подчеркнуть хотел он мне,
    Что таких, как он, не может
    Быть в смоленской стороне;
    
    Что уж так они вовеки
    Различаются места,
    Что у них ручьи и реки
    И сама земля не та,
    И полянки, и пригорки,
    И козявки, и жуки...
    
    И куда ты, Васька Теркин,
    Лезешь сдуру в земляки!
    
    Так ли, нет — сказать,— не знаю,
    Только мне от мысли той
    Сторона моя родная
    Показалась сиротой,
    Сиротинкой, что не видно
    На народе, на кругу...
    
    Так мне стало вдруг обидно,—
    Рассказать вам не могу.
    
    Это да, что я не гордый
    По характеру, а все ж
    Вот теперь, когда я орден
    Нацеплю, скажу я: врешь!
    
    Мы в землячество не лезем,
    Есть свои у нас края.
    Ты — тамбовский? Будь любезен.
    А смоленский — вот он я,
    
    Не иной какой, не энский,
    Безымянный корешок,
    А действительно смоленский,
    Как дразнили нас, рожок.
    
    Не кичусь родным я краем,
    Но пройди весь белый свет —
    Кто в рожки тебе сыграет
    Так, как наш смоленский дед.
    
    Заведет, задует сивая
       Лихая борода:
    Ты куда, моя красивая,
       Куда идешь, куда...
    
    И ведет, поет, заяривает —
       Ладно, что без слов,
    Со слезою выговаривает
       Радость и любовь.
    
    И за ту одну старинную
       За музыку-рожок
    В край родной дорогу длинную
       Сто раз бы я прошел,
    
    Мне не надо, братцы, ордена,
       Мне слава не нужна,
    А нужна, больна мне родина,
       Родная сторона!



    Василий Теркин. 15. Генерал (Александр Трифонович Твардовский)

    Заняла война полсвета,
    Стон стоит второе лето.
    Опоясал фронт страну.
    Где-то Ладога... А где-то
    Дон — и то же на Дону...
    
    Где-то лошади в упряжке
    В скалах зубы бьют об лед...
    Где-то яблоня цветет,
    И моряк в одной тельняшке
    Тащит степью пулемет...
    
    Где-то бомбы топчут город,
    Тонут на море суда...
    Где-то танки лезут в горы,
    К Волге двинулась беда...
    
    Где-то будто на задворке,
    Будто знать про то не знал,
    На своем участке Теркин
    В обороне загорал.
    
    У лесной глухой речушки,
    Что катилась вдоль войны,
    После доброй постирушки
    Поразвесил для просушки
    Гимнастерку и штаны.
    
    На припеке обнял землю.
    Руки выбросил вперед
    И лежит и так-то дремлет,
    Может быть, за целый год.
    
    И речушка — неглубокий
    Родниковый ручеек —
    Шевелит травой-осокой
    У его разутых ног.
    
    И курлычет с тихой лаской,
    Моет камушки на дне.
    И выходит не то сказка,
    Не то песенка во сне.
    
    Я на речке ноги вымою.
       Куда, реченька, течешь?
    В сторону мою, родимую,
       Может, где-нибудь свернешь.
    
    Может, где-нибудь излучиной
       По пути зайдешь туда,
    И под проволокой колючею
       Проберешься без труда,
    
    Меж немецкими окопами,
       Мимо вражеских постов,
    Возле пушек, в землю вкопанных,
       Промелькнешь из-за кустов.
    
    И тропой своей исконною
       Протечешь ты там, как тут,
    И ни пешие, ни конные
       На пути не переймут,
    
    Дотечешь дорогой кружною
       До родимого села.
    На мосту солдаты с ружьями,—
       Ты под мостиком прошла,
    
    Там печаль свою великую,
       Что без края и конца,
    Над тобой, над речкой, выплакать,
       Может, выйдет мать бойца.
    
    Над тобой, над малой речкою,
       Над водой, чей путь далек,
    Послыхать бы хоть словечко ей,
       Хоть одно, что цел сынок.
    
    Помороженный, простуженный
       Отдыхает он, герой,
    Битый, раненый, контуженный,
       Да здоровый и живой...
    
    Теркин — много ли дремал он,
    Землю-мать прижав к щеке,—
    Слышит:
    — Теркин, к генералу
    На одной давай ноге.
    
    Посмотрел, поднялся Теркин,
    Тут связной стоит,
    — Ну что ж,
    Без штанов, без гимнастерки
    К генералу не пойдешь.
    
    Говорит, чудит, а все же
    Сам, волнуясь и сопя,
    Непросохшую одежу
    Спешно пялит на себя.
    Приросла к спине — не стронет..
    
    — Теркин, сроку пять минут.
    — Ничего. С земли не сгонят,
    Дальше фронта не пошлют.
    
    Подзаправился на славу,
    И хоть знает наперед,
    Что совсем не на расправу
    Генерал его зовет,—
    Все ж у главного порога
    В генеральском блиндаже —
    Был бы бог, так Теркин богу
    Помолился бы в душе.
    
    Шутка ль, если разобраться:
    К генералу входишь вдруг,—
    Генерал — один на двадцать,
    Двадцать пять, а может статься,
    И на сорок верст вокруг.
    
    Генерал стоит над нами,—
    Оробеть при нем не грех,—
    Он не только что чинами,
    Боевыми орденами,
    Он годами старше всех.
    
    Ты, обжегшись кашей, плакал,
    Ты пешком ходил под стол,
    Он тогда уж был воякой,
    Он ходил уже в атаку,
    Взвод, а то и роту вел.
    
    И на этой половине —
    У передних наших линий,
    На войне — не кто как он
    Твой ЦК и твой Калинин.
    Суд. Отец. Глава. Закон.
    
    Честью, друг, считай немалой,
    Заработанной в бою,
    Услыхать от генерала
    Вдруг фамилию свою.
    
    Знай: за дело, за заслугу
    Жмет тебе он крепко руку
    Боевой своей рукой.
    
    — Вот, брат, значит, ты какой.
    Богатырь. Орел. Ну, просто —
    Воин!— скажет генерал.
    
    И пускай ты даже ростом
    И плечьми всего не взял,
    И одет не для парада,—
    Тут война — парад потом,—
    Говорят: орел, так надо
    И глядеть и быть орлом.
    
    Стой, боец, с достойным видом,
    Понимай, в душе имей:
    Генерал награду выдал —
    Как бы снял с груди своей —
    И к бойцовской гимнастерке
    
    Прикрепил немедля сам,
    И ладонью:
    — Вот, брат Теркин,—
    По лихим провел усам.
    
    В скобках надобно, пожалуй,
    Здесь отметить, что усы,
    Если есть у генерала,
    То они не для красы.
    
    На войне ли, на параде
    Не пустяк, друзья, когда
    Генерал усы погладил
    И сказал хотя бы:
    — Да...
    
    Есть привычка боевая,
    Есть минуты и часы...
    И не зря еще Чапаев
    Уважал свои усы.
    
    Словом — дальше. Генералу
    Показалось под конец,
    Что своей награде мало
    Почему-то рад боец.
    
    Что ж, боец — душа живая,
    На войне второй уж год...
    
    И не каждый день сбивают
    Из винтовки самолет.
    
    Молодца и в самом деле
    Отличить расчет прямой,
    
    — Вот что, Теркин, на неделю
    Можешь с орденом — домой...
    
    Теркин — понял ли, не понял,
    Иль не верит тем словам?
    Только дрогнули ладони
    Рук, протянутых по швам.
    
    Про себя вздохнув глубоко,
    Теркин тихо отвечал:
    — На неделю мало сроку
    Мне, товарищ генерал...
    
    Генерал склонился строго;
    — Как так мало? Почему?
    — Потому — трудна дорога
    Нынче к дому моему.
    Дом-то вроде недалечко,
    По прямой — пустяшный путь...
    
    — Ну а что ж?
    — Да я не речка;
    Чтоб легко туда шмыгнуть.
    Мне по крайности вначале
    Днем соваться не с руки.
    Мне идти туда ночами,
    Ну, а ночи коротки...
    
    Генерал кивнул:
    — Понятно!
    Дело с отпуском — табак.—
    Пошутил:
    — А как обратно
    Ты пришел бы?..
    — Точно ж так...
    
    Сторона моя лесная,
    Каждый кустик мне — родня.
    Я пути такие знаю,
    Что поди поймай меня!
    
    Мне там каждая знакома
    Борозденка под межой.
    Я — смоленский. Я там дома.
    Я там — свой, а он — чужой.
    
    — Погоди-ка. Ты без шуток.
    Ты бы вот что мне сказал...
    
    И как будто в ту минуту
    Что-то вспомнил генерал.
    
    На бойца взглянул душевней
    И сказал, шагнув к стене:
    — Ну-ка, где твоя деревня?
    Покажи по карте мне.
    
    Теркин дышит осторожно
    У начальства за плечом.
    — Можно, — молвит,— это можно.
    Вот он Днепр, а вот мой дом.
    
    Генерал отметил точку.
    — Вот что, Теркин, в одиночку
    Не резон тебе идти.
    Потерпи уж, дай отсрочку,
    Нам с тобою по пути...
    
    Отпуск точно, аккуратно
    За тобой прошу учесть.
    
    И боец сказал:
    — Понятно.—
    И еще добавил:
    — Есть.
    
    Встал по форме у порога,
    Призадумался немного,
    На секунду на одну...
    
    Генерал усы потрогал
    И сказал, поднявшись:
    — Ну?..
    
    Скольких он, над картой сидя,
    Словом, подписью своей,
    Перед тем в глаза не видя,
    Посылал на смерть людей!
    
    Что же, всех и не увидишь,
    С каждым к росстаням не выйдешь,
    На прощанье всем нельзя
    Заглянуть тепло в глаза.
    
    Заглянуть в глаза, как другу,
    И пожать покрепче руку,
    И по имени назвать,
    И удачи пожелать,
    И, помедливши минутку,
    Ободрить старинной шуткой:
    Мол, хотя и тяжело,
    А, между прочим, ничего...
    
    Нет, на всех тебя не хватит,
    Хоть какой ты генерал.
    
    Но с одним проститься кстати
    Генерал не забывал.
    
    Обнялись они, мужчины,
    Генерал-майор с бойцом,—
    Генерал — с любимым сыном,
    А боец — с родным отцом.
    
    И бойцу за тем порогом
    Предстояла путь-дорога
    На родную сторону,
    Прямиком через войну.



    Василий Теркин. 16. О себе (Александр Трифонович Твардовский)

    Я покинул дом когда-то,
    Позвала дорога вдаль.
    Не мала была утрата,
    Но светла была печаль.
    
    И годами с грустью нежной —
    Меж иных любых тревог —
    Угол отчий, мир мой прежний
    Я в душе моей берег.
    
    Да и не было помехи
    Взять и вспомнить наугад
    Старый лес, куда в орехи
    Я ходил с толпой ребят.
    
    Лес — ни пулей, ни осколком
    Не пораненный ничуть,
    Не порубленный без толку,
    Без порядку как-нибудь;
    Не корчеванный фугасом,
    Не поваленный огнем,
    Хламом гильз, жестянок, касок
    Не заваленный кругом;
    
    Блиндажами не изрытый,
    Не обкуренный зимой,
    Ни своими не обжитый,
    Ни чужими под землей.
    
    Милый лес, где я мальчонкой
    Плел из веток шалаши,
    Где однажды я теленка,
    Сбившись с ног, искал в глуши...
    
    Полдень раннего июня
    Был в лесу, и каждый лист,
    Полный, радостный и юный,
    Был горяч, но свеж и чист.
    
    Лист к листу, листом прикрытый,
    В сборе лиственном густом
    Пересчитанный, промытый
    Первым за лето дождем.
    
    И в глуши родной, ветвистой,
    И в тиши дневной, лесной
    Молодой, густой, смолистый,
    Золотой держался зной.
    
    И в спокойной чаще хвойной
    У земли мешался он
    С муравьиным духом винным
    И пьянил, склоняя в сон.
    
    И в истоме птицы смолкли...
    Светлой каплею смола
    По коре нагретой елки,
    Как слеза во сне, текла...
    
    Мать-земля моя родная,
    Сторона моя лесная,
    Край недавних детских лет,
    Отчий край, ты есть иль нет?
    
    Детства день, до гроба милый,
    Детства сон, что сердцу свят,
    Как легко все это было
    Взять и вспомнить год назад.
    
    Вспомнить разом что придется —
    Сонный полдень над водой,
    Дворик, стежку до колодца,
    Где песочек золотой;
    Книгу, читанную в поле,
    Кнут, свисающий с плеча,
    Лед на речке, глобус в школе
    У Ивана Ильича...
    
    Да и не было запрета,
    Проездной купив билет,
    Вдруг туда приехать летом,
    Где ты не был десять лет...
    
    Чтобы с лаской, хоть не детской,
    Вновь обнять старуху мать,
    Не под проволокой немецкой
    Нужно было проползать.
    
    Чтоб со взрослой грустью сладкой
    Праздник встречи пережить —
    Не украдкой, не с оглядкой
    По родным лесам кружить.
    
    Чтоб сердечным разговором
    С земляками встретить день —
    Не нужда была, как вору,
    Под стеною прятать тень...
    
    Мать-земля моя родная,
    Сторона моя лесная,
    Край, страдающий в плену!
    Я приду — лишь дня не знаю,
    Но приду, тебя верну.
    
    Не звериным робким следом
    Я приду, твой кровный сын,—
    Вместе с нашею победой
    Я иду, а не один.
    
    Этот час не за горою,
    Для меня и для тебя...
    
    А читатель той порою
    Скажет:
    — Где же про героя?
    Это больше про себя.
    
    Про себя? Упрек уместный,
    Может быть, меня пресек.
    
    Но давайте скажем честно:
    Что ж, а я не человек?
    
    Спорить здесь нужды не вижу,
    Сознавайся в чем в другом.
    Я ограблен и унижен,
    Как и ты, одним врагом.
    
    Я дрожу от боли острой,
    Злобы горькой и святой.
    Мать, отец, родные сестры
    У меня за той чертой.
    Я стонать от боли вправе
    И кричать с тоски клятой.
    То, что я всем сердцем славил
    И любил,— за той чертой.
    
    Друг мой, так же не легко мне,
    Как тебе с глухой бедой.
    То, что я хранил и помнил,
    Чем я жил — за той, за той —
    За неписаной границей,
    Поперек страны самой,
    Что горит, горит в зарницах
    Вспышек — летом и зимой...
    
    И скажу тебе, не скрою,—
    В этой книге, там ли, сям,
    То, что молвить бы герою,
    Говорю я лично сам.
    Я за все кругом в ответе,
    И заметь, коль не заметил,
    Что и Теркин, мой герой,
    За меня гласит порой.
    Он земляк мой и, быть может,
    Хоть нимало не поэт,
    Все же как-нибудь похоже
    Размышлял. А нет, ну — нет.
    
    Теркин — дальше. Автор — вслед.



    Василий Теркин. 17. Бой в болоте (Александр Трифонович Твардовский)

    Бой безвестный, о котором
    Речь сегодня поведем,
    Был, прошел, забылся скоро...
    Да и вспомнят ли о нем?
    
    Бой в лесу, в кустах, в болоте,
    Где война стелила путь,
    Где вода была пехоте
    По колено, грязь — по грудь;
    
    Где брели бойцы понуро,
    И, скользнув с бревна в ночи,
    Артиллерия тонула,
    Увязали тягачи.
    
    Этот бой в болоте диком
    На втором году войны
    Не за город шел великий,
    Что один у всей страны;
    
    Не за гордую твердыню,
    Что у матушки-реки,
    А за некий, скажем ныне,
    Населенный пункт Борки.
    
    Он стоял за тем болотом
    У конца лесной тропы,
    В нем осталось ровным счетом
    Обгорелых три трубы.
    
    Там с открытых и закрытых
    Огневых — кому забыть!—
    Было бито, бито, бито,
    И, казалось, что там бить?
    
    Там в щебенку каждый камень,
    В щепки каждое бревно.
    Называлось там Борками
    Место черное одно.
    
    А в окружку — мох, болото,
    Край от мира в стороне.
    И подумать вдруг, что кто-то
    Здесь родился, жил, работал,
    Кто сегодня на войне.
    
    Где ты, где ты, мальчик босый,
    Деревенский пастушок,
    Что по этим дымным росам,
    Что по этим кочкам шел?
    
    Бился ль ты в горах Кавказа
    Или пал за Сталинград,
    Мой земляк, ровесник, брат,
    Верный долгу и приказу
    Русский труженик-солдат.
    
    Или, может, в этих дымах,
    Что уже недалеки,
    Видишь нынче свой родимый
    Угол дедовский, Борки?
    
    И у той черты недальной,
    У земли многострадальной.
    Что была к тебе добра,
    Влился голос твой в печальный
    И протяжный стон: «Ура-а...»
    
    Как в бою удачи мало
    И дела нехороши,
    Виноватого, бывало,
    Там попробуй поищи.
    
    Артиллерия толково
    Говорит — она права:
    — Вся беда, что танки снова
    В лес свернули по дрова.
    
    А еще сложнее счеты,
    Чуть танкиста повстречал:
    — Подвела опять пехота.
    Залегла. Пропал запал.
    
    А пехота не хвастливо,
    Без отрыва от земли
    Лишь махнет рукой лениво:
    — Точно. Танки подвели.
    
    Так идет оно по кругу,
    И ругают все друг друга,
    Лишь в согласье все подряд
    Авиацию бранят.
    
    Все хорошие ребята,
    Как посмотришь — красота,
    И ничуть не виноваты,
    И деревня не взята.
    
    И противник по болоту,
    По траншейкам торфяным
    Садит вновь из минометов —
    Что ты хочешь делай с ним.
    
    Адреса разведал точно,
    Шлет посылки спешной почтой,
    И лежишь ты, адресат,
    Изнывая, ждешь за кочкой,
    Скоро ль мина влепит в зад.
    
    Перемокшая пехота
    В полный смак клянет болото,
    Не мечтает о другом —
    Хоть бы смерть, да на сухом.
    
    Кто-нибудь еще расскажет,
    Как лежали там в тоске.
    Третьи сутки кукиш кажет
    В животе кишка кишке.
    
    Посыпает дождик редкий,
    Кашель злой терзает грудь.
    Ни клочка родной газетки —
    Козью ножку завернуть;
    
    И ни спичек, ни махорки —
    Все раскисло от воды.
    — Согласись, Василий Теркин,
    Хуже нет уже беды?
    
    Тот лежит у края лужи,
    Усмехнулся:
    — Нет, друзья,
    Во сто раз бывает хуже,
    Это точно знаю я.
    
    — Где уж хуже...
    — А не спорьте,
    Кто не хочет, тот не верь,
    Я сказал бы: на курорте
    Мы находимся теперь.
    
    И глядит шутник великий
    На людей со стороны.
    Губы — то ли от черники,
    То ль от холода черны.
    
    Говорит:
    — В своем болоте
    Ты находишься сейчас.
    Ты в цепи. Во взводе. В роте.
    Ты имеешь связь и часть.
    
    Даже сетовать неловко
    При такой, чудак, судьбе.
    У тебя в руках винтовка,
    Две гранаты при тебе.
    
    У тебя — в тылу ль, на фланге,—
    Сам не знаешь, как силен,—
    Бронебойки, пушки, танки.
    Ты, брат,— это батальон.
    Полк. Дивизия. А хочешь —
    Фронт. Россия! Наконец,
    Я скажу тебе короче
    И понятней: ты — боец.
    
    Ты в строю, прошу усвоить,
    А быть может, год назад
    Ты бы здесь изведал, воин,
    То, что наш изведал брат.
    
    Ноги б с горя не носили!
    Где свои, где чьи края?
    Где тот фронт и где Россия?
    По какой рубеж своя?
    
    И однажды ночью поздно,
    От деревни в стороне
    Укрывался б ты в колхозной,
    Например, сенной копне...
    
    Тут, озноб вдувая в души,
    Долгой выгнувшись дугой,
    Смертный свист скатился в уши,
    Ближе, ниже, суше, глуше —
    И разрыв!
          За ним другой...
    
    — Ну, накрыл. Не даст дослушать
    Человека.
    — Он такой...
    
    И за каждым тем разрывом
    На примолкнувших ребят
    Рваный лист, кружась лениво,
    Ветки сбитые летят.
    
    Тянет всех, зовет куда-то,
    Уходи, беда вот-вот...
    Только Теркин:
    — Брось, ребята,
    Говорю — не попадет.
    
    Сам сидит как будто в кресле...
    Всех страхует от огня.
    — Ну, а если?..
    — А уж если...
    Получи тогда с меня.
    
    Слушай лучше. Я серьезно
    Рассуждаю о войне.
    Вот лежишь ты в той бесхозной,
    В поле брошенной копне.
    
    Немец где? До ближней хаты
    Полверсты — ни дать ни взять,
    И приходят два солдата
    В поле сена навязать.
    
    Из копнушки вяжут сено,
    Той, где ты нашел приют,
    Уминают под колено
    И поют. И что ж поют!
    
    Хлопцы, верьте мне, не верьте,
    Только врать не стал бы я,
    А поют худые черти,
    Сам слыхал: «Москва моя».
    
    Тут состроил Теркин рожу
    И привстал, держась за пень,
    И запел весьма похоже,
    Как бы немец мог запеть.
    
    До того тянул он криво,
    И смотрел при этом он
    Так чванливо, так тоскливо,
    Так чудно,— печенки вон!
    
    — Вот и смех тебе. Однако
    Услыхал бы ты тогда
    Эту песню,— ты б заплакал
    От печали и стыда.
    
    И смеешься ты сегодня,
    Потому что, знай, боец:
    Этой песни прошлогодней
    Нынче немец не певец.
    
    — Не певец-то — это верно,
    Это ясно, час не тот...
    — А деревню-то, примерно,
    Вот берем — не отдает.
    
    И с тоскою бесконечной,
    Что, быть может, год берег,
    Кто-то так чистосердечно,
    Глубоко, как мех кузнечный,
    Вдруг вздохнул:
    — Ого, сынок!
    
    Подивился Теркин вздоху,
    Посмотрел,— ну, ну!— сказал,—
    И такой ребячий хохот
    Всех опять в работу взял.
    
    — Ах ты, Теркин. Ну и малый.
    И в кого ты удался,
    Только мать, наверно, знала...
    — Я от тетки родился.
    
    — Теркин — теткин, елки-палки,
    Сыпь еще назло врагу.
    
    — Не могу. Таланта жалко.
    До бомбежки берегу.
    
    Получай тогда на выбор,
    Что имею про запас.
    
    — И за то тебе спасибо.
    — На здоровье. В добрый час.
    
    Заключить теперь нельзя ли,
    Что, мол, горе не беда,
    Что ребята встали, взяли
    Деревушку без труда?
    
    Что с удачей постоянной
    Теркин подвиг совершил:
    Русской ложкой деревянной
    Восемь фрицев уложил!
    
    Нет, товарищ, скажем прямо:
    Был он долог до тоски,
    Летний бой за этот самый
    Населенный пункт Борки.
    
    Много дней прошло суровых,
    Горьких, списанных в расход.
    
    — Но позвольте,— скажут снова,
    Так о чем тут речь идет?
    
    Речь идет о том болоте,
    Где война стелила путь,
    Где вода была пехоте
    По колено, грязь — по грудь;
    
    Где в трясине, в ржавой каше,
    Безответно — в счет, не в счет —
    Шли, ползли, лежали наши
    Днем и ночью напролет;
    
    Где подарком из подарков,
    Как труды ни велики,
    Не Ростов им был, не Харьков,
    Населенный пункт Борки.
    
    И в глуши, в бою безвестном,
    В сосняке, в кустах сырых
    Смертью праведной и честной
    Пали многие из них.
    
    Пусть тот бой не упомянут
    В списке славы золотой,
    День придет — еще повстанут
    Люди в памяти живой.
    
    И в одной бессмертной книге
    Будут все навек равны —
    Кто за город пал великий,
    Что один у всей страны;
    
    Кто за гордую твердыню,
    Что у Волги у реки,
    Кто за тот, забытый ныне,
    Населенный пункт Борки.
    
    И Россия — мать родная —
    Почесть всем отдаст сполна.
    Бой иной, пора иная,
    Жизнь одна и смерть одна.



    Василий Теркин. 18. О любви (Александр Трифонович Твардовский)

    Всех, кого взяла война,
    Каждого солдата
    Проводила хоть одна
    Женщина когда-то...
    
    Не подарок, так белье
    Собрала, быть может,
    И что дольше без нее,
    То она дороже.
    
    И дороже этот час,
    Памятный, особый,
    Взгляд последний этих глаз,
    Что забудь попробуй.
    
    Обойдись в пути большом,
    Глупой славы ради,
    Без любви, что видел в нем,
    В том прощальном взгляде.
    
    Он у каждого из нас
    Самый сокровенный
    И бесценный наш запас,
    Неприкосновенный.
    
    Он про всякий час, друзья,
    Бережно хранится.
    И с товарищем нельзя
    Этим поделиться,
    Потому — он мой, он весь —
    Мой, святой и скромный,
    У тебя он тоже есть,
    Ты подумай, вспомни.
    
    Всех, кого взяла война,
    Каждого солдата
    Проводила хоть одна
    Женщина когда-то...
    
    И приходится сказать,
    Что из всех тех женщин,
    Как всегда, родную мать
    Вспоминают меньше.
    
    И не принято родной
    Сетовать напрасно,—
    В срок иной, в любви иной
    Мать сама была женой
    С тем же правом властным.
    
    Да, друзья, любовь жены,—
    Кто не знал — проверьте,—
    На войне сильней войны
    И, быть может, смерти.
    
    Ты ей только не перечь,
    Той любви, что вправе
    Ободрить, предостеречь,
    Осудить, прославить.
    
    Вновь достань листок письма,
    Перечти сначала,
    Пусть в землянке полутьма,
    Ну-ка, где она сама
    То письмо писала?
    
    При каком на этот раз
    Примостилась свете?
    То ли спали в этот час,
    То ль мешали дети.
    То ль болела голова
    Тяжко, не впервые,
    Оттого, брат, что дрова
    Не горят сырые?..
    
    Впряжена в тот воз одна,
    Разве не устанет?
    Да зачем тебе жена
    Жаловаться станет?
    
    Жены думают, любя,
    Что иное слово
    Все ж скорей найдет тебя
    На войне живого.
    
    Нынче жены все добры,
    Беззаветны вдосталь,
    Даже те, что до поры
    Были ведьмы просто.
    
    Смех — не смех, случалось мне
    С женами встречаться,
    От которых на войне
    Только и спасаться.
    
    Чем томиться день за днем
    С той женою-крошкой,
    Лучше ползать под огнем
    Или под бомбежкой.
    
    Лучше, пять пройдя атак,
    Ждать шестую в сутки...
    Впрочем, это только так,
    Только ради шутки.
    
    Нет, друзья, любовь жены —
    Сотню раз проверьте,—
    На войне сильней войны
    И, быть может, смерти.
    
    И одно сказать о ней
    Вы б могли вначале:
    Что короче, что длинней —
    Та любовь, война ли?
    
    Но, бестрепетно в лицо
    Глядя всякой правде,
    Я замолвил бы словцо
    За любовь, представьте.
    
    Как война на жизнь ни шла,
    Сколько ни пахала,
    Но любовь пережила
    Срок ее немалый.
    
    И недаром нету, друг,
    Письмеца дороже,
    Что из тех далеких рук,
    Дорогих усталых рук
    В трещинках по коже,
    
    И не зря взываю я
    К женам настоящим:
    — Жены, милые друзья,
    Вы пишите чаще.
    
    Не ленитесь к письмецу
    Приписать, что надо.
    Генералу ли, бойцу,
    Это — как награда.
    
    Нет, товарищ, не забудь
    На войне жестокой:
    У войны короткий путь,
    У любви — далекий.
    
    И ее большому дню
    Сроки близки ныне.
    А к чему я речь клоню?
    Вот к чему, родные.
    
    Всех, кого взяла война,
    Каждого солдата
    Проводила хоть одна
    Женщина когда-то...
    
    Но хотя и жалко мне,
    Сам помочь не в силе,
    Что остался в стороне
    Теркин мой Василий.
    
    Не случилось никого
    Проводить в дорогу.
    Полюбите вы его,
    Девушки, ей-богу!
    
    Любят летчиков у нас,
    Конники в почете.
    Обратитесь, просим вас,
    К матушке-пехоте!
    
    Пусть тот конник на коне,
    Летчик в самолете,
    И, однако, на войне
    Первый ряд — пехоте.
    
    Пусть танкист красив собой
    И горяч в работе,
    А ведешь машину в бой —
    Поклонись пехоте.
    
    Пусть форсист артиллерист
    В боевом расчете,
    Отстрелялся — не гордись,
    Дела суть — в пехоте.
    
    Обойдите всех подряд,
    Лучше не найдете:
    Обратите нежный взгляд,
    Девушки, к пехоте.
    
    Полюбите молодца,
    Сердце подарите,
    До победного конца
    Верно полюбите!



    Василий Теркин. 19. Отдых Теркина (Александр Трифонович Твардовский)

    На войне — в пути, в теплушке,
    В тесноте любой избушки,
    В блиндаже иль погребушке,—
    Там, где случай приведет,—
    
    Лучше нет, как без хлопот,
    Без перины, без подушки,
    Примостясь кой-как друг к дружке,
    Отдохнуть... Минут шестьсот.
    
    Даже больше б не мешало,
    Но солдату на войне
    Срок такой для сна, пожалуй,
    Можно видеть лишь во сне.
    
    И представь, что вдруг, покинув
    В некий час передний край,
    Ты с попутною машиной
    Попадаешь прямо в рай.
    
    Мы здесь вовсе не желаем
    Шуткой той блеснуть спроста,
    Что, мол, рай с передним краем
    Это — смежные места.
    
    Рай по правде. Дом. Крылечко.
    Веник — ноги обметай.
    Дальше — горница и печка.
    Все, что надо. Чем не рай?
    
    Вот и в книге ты отмечен,
    Раздевайся, проходи.
    И плечьми у теплой печи
    На свободе поведи.
    
    Осмотрись вокруг детально,
    Вот в ряду твоя кровать.
    И учти, что это — спальня,
    То есть место — специально
    Для того, чтоб только спать.
    
    Спать, солдат, весь срок недельный,
    Самолично, безраздельно
    Занимать кровать свою,
    Спать в сухом тепле постельном,
    Спать в одном белье нательном,
    Как положено в раю.
    
    И по строгому приказу,
    Коль тебе здесь быть пришлось,
    Ты помимо сна обязан
    Пищу в день четыре раза
    Принимать. Но как?— вопрос.
    
    Всех привычек перемена
    Поначалу тяжела.
    Есть в раю нельзя с колена,
    Можно только со стола.
    
    И никто в раю не может
    Бегать к кухне с котелком,
    И нельзя сидеть в одеже
    И корежить хлеб штыком.
    
    И такая установка
    Строго-настрого дана,
    Что у ног твоих винтовка
    Находиться не должна.
    
    И в ущерб своей привычке
    Ты не можешь за столом
    Утереться рукавичкой
    Или — так вот — рукавом.
    
    И когда покончишь с пищей,
    Не забудь еще, солдат,
    Что в раю за голенище
    Ложку прятать не велят.
    
    Все такие оговорки
    Разобрав, поняв путем,
    Принял в счет Василий Теркин
    И решил:
    — Не пропадем.
    
    Вот обед прошел и ужин.
    — Как вам нравится у нас?
    — Ничего. Немножко б хуже,
    То и было б в самый раз...
    
    Покурил, вздохнул и на бок.
    Как-то странно голове.
    Простыня — пускай одна бы,
    Нет, так на, мол, сразу две.
    
    Чистота — озноб по коже,
    И неловко, что здоров,
    А до крайности похоже,
    Будто в госпитале вновь.
    
    Бережет плечо в кровати,
    Головой не повернет.
    Вот и девушка в халате
    Совершает свой обход.
    
    Двое справа, трое слева
    К ней разведчиков тотчас.
    А она, как королева:
    Мол, одна, а сколько вас.
    
    Теркин смотрит сквозь ресницы:
    О какой там речь красе.
    Хороша, как говорится,
    В прифронтовой полосе.
    
    Хороша, при смутном свете,
    Дорога, как нет другой,
    И видать, ребята эти
    Отдохнули день, другой...
    
    Сон-забвенье на пороге,
    Ровно, сладко дышит грудь.
    Ах, как холодно в дороге
    У объезда где-нибудь!
    
    Как прохватывает ветер,
    Как луна теплом бедна!
    Ах, как трудно все на свете:
    Служба, жизнь, зима, война.
    
    Как тоскует о постели
    На войне солдат живой!
    Что ж не спится в самом деле?
    Не укрыться ль с головой?
    
    Полчаса и час проходит,
    С боку на бок, навзничь, ниц.
    Хоть убейся — не выходит.
    Все храпят, а ты казнись.
    
    То ли жарко, то ли зябко,
    Не понять, а сна все нет.
    — Да надень ты, парень, шапку,—
    Вдруг дают ему совет.
    
    Разъясняют:
    — Ты не первый,
    Не второй страдаешь тут.
    Поначалу наши нервы
    Спать без шапки не дают.
    
    И едва надел родимый
    Головной убор солдат,
    Боевой, пропахший дымом
    И землей, как говорят,—
    
    Тот, обношенный на славу
    Под дождем и под огнем,
    Что еще колючкой ржавой
    Как-то прорван был на нем;
    
    Тот, в котором жизнь проводишь,
    Не снимая,— так хорош!—
    И когда ко сну отходишь,
    И когда на смерть идешь,—
    
    Видит: нет, не зря послушал
    Тех, что знали, в чем резон:
    Как-то вдруг согрелись уши,
    Как-то стало мягче, глуше —
    И всего свернуло в сон.
    
    И проснулся он до срока
    С чувством редкостным — точь-в-точь
    Словно где-нибудь далеко
    Побывал за эту ночь;
    
    Словно выкупался где-то,
    Где — хоть вновь туда вернись —
    Не зима была, а лето,
    Не война, а просто жизнь.
    
    И с одной ногой обутой,
    Шапку снять забыв свою,
    На исходе первых суток
    Он задумался в раю.
    
    Хороши харчи и хата,
    Осуждать не станем зря,
    Только, знаете, война-то
    Не закончена, друзья.
    
    Посудите сами, братцы,
    Кто б чудней придумать мог:
    Раздеваться, разуваться
    На такой короткий срок.
    
    Тут обвыкнешь — сразу крышка,
    Чуть покинешь этот рай.
    Лучше скажем: передышка.
    Больше время не теряй.
    
    Закусил, собрался, вышел,
    Дело было на мази.
    Грузовик идет,— заслышал,
    Голосует:
    — Подвези.
    
    И, четыре пуда грузу
    Добавляя по пути,
    Через борт ввалился в кузов,
    Постучал: давай, крути.
    
    Ехал — близко ли, далеко —
    Кому надо, вымеряй.
    Только, рай, прощай до срока,
    И опять — передний край.
    
    Соскочил у поворота,—
    Глядь — и дома, у огня.
    — Ну, рассказывайте, что тут,
    Как тут, хлопцы, без меня?
    
    — Сам рассказывай. Кому же
    Неохота знать тотчас,
    Как там, что в раю у вас...
    
    — Хорошо. Немножко б хуже,
    Верно, было б в самый раз...
    
    — Хорошо поспал, богато,
    Осуждать не станем зря.
    Только, знаете, война-то
    Не закончена, друзья.
    
    Как дойдем до той границы
    По Варшавскому шоссе,
    Вот тогда, как говорится,
    Отдохнем. И то не все.
    
    А пока — в пути, в теплушке,
    В тесноте любой избушки,
    В блиндаже иль погребушке,
    Где нам случай приведет,—
    
    Лучше нет, как без хлопот,
    Без перины, без подушки,
    Примостясь плотней друг к дружке,
    Отдохнуть.
    А там — вперед.



    Василий Теркин. 20. В наступлении (Александр Трифонович Твардовский)

    Столько жили в обороне,
    Что уже с передовой
    Сами шли, бывало, кони,
    Как в селе, на водопой.
    
    И на весь тот лес обжитый,
    И на весь передний край
    У землянок домовитый
    Раздавался песий лай.
    
    И прижившийся на диво,
    Петушок — была пора —
    По утрам будил комдива,
    Как хозяина двора.
    
    И во славу зимних буден
    В бане — пару не жалей —
    Секлись вениками люди
    Вязки собственной своей,
    
    На войне, как на привале,
    Отдыхали про запас,
    Жили, «Теркина» читали
    На досуге.
           Вдруг — приказ...
    
    Вдруг — приказ, конец стоянке.
    И уж где-то далеки
    Опустевшие землянки,
    Сиротливые дымки.
    
    И уже обыкновенно
    То, что минул целый год,
    Точно день. Вот так, наверно,
    И война, и все пройдет...
    
    И солдат мой поседелый,
    Коль останется живой,
    Вспомнит: то-то было дело,
    Как сражались под Москвой...
    
    И с печалью горделивой
    Он начнет в кругу внучат
    Свой рассказ неторопливый,
    Если слушать захотят...
    
    Трудно знать. Со стариками
    Не всегда мы так добры.
    Там посмотрим.
              А покамест
    Далеко до той поры.
           ________
    
    Бой в разгаре. Дымкой синей
    Серый снег заволокло.
    И в цепи идет Василий,
    Под огнем идет в село...
    
    И до отчего порога,
    До родимого села
    Через то село дорога —
    Не иначе — пролегла.
    
    Что поделаешь — иному
    И еще кружнее путь.
    И идет иной до дому
    То ли степью незнакомой,
    То ль горами где-нибудь...
    
    Низко смерть над шапкой свищет,
    Хоть кого согнет в дугу.
    
    Цепь идет, как будто ищет
    Что-то в поле на снегу.
    
    И бойцам, что помоложе,
    Что впервые так идут,
    В этот час всего дороже
    Знать одно, что Теркин тут.
    
    Хорошо — хотя ознобцем
    Пронимает под огнем —
    Не последним самым хлопцем
    Показать себя при нем.
    
    Толку нет, что в миг тоскливый,
    Как снаряд берет разбег,
    Теркин так же ждет разрыва,
    Камнем кинувшись на снег;
    
    Что над страхом меньше власти
    У того в бою подчас,
    Кто судьбу свою и счастье
    Испытал уже не раз;
    
    Что, быть может, эта сила
    Уцелевшим из огня
    Человека выносила
    До сегодняшнего дня,—
    
    До вот этой борозденки,
    Где лежит, вобрав живот,
    Он, обшитый кожей тонкой
    Человек. Лежит и ждет...
    
    Где-то там, за полем бранным,
    Думу думает свою
    Тот, по чьим часам карманным
    Все часы идут в бою.
    
    И за всей вокруг пальбою,
    За разрывами в дыму
    Он следит, владыка боя,
    И решает, что к чему.
    
    Где-то там, в песчаной круче,
    В блиндаже сухом, сыпучем,
    Глядя в карту, генерал
    Те часы свои достал;
    Хлопнул крышкой, точно дверкой,
    Поднял шапку, вытер пот...
    
    И дождался, слышит Теркин:
    — Взвод! За Родину! Вперед!..
    
    И хотя слова он эти —
    Клич у смерти на краю —
    Сотни раз читал в газете
    И не раз слыхал в бою,—
    
    В душу вновь они вступали
    С одинаковою той
    Властью правды и печали,
    Сладкой горечи святой;
    
    С тою силой неизменной,
    Что людей в огонь ведет,
    Что за все ответ священный
    На себя уже берет.
    
    — Взвод! За Родину! Вперед!..
    
    Лейтенант щеголеватый,
    Конник, спешенный в боях,
    По-мальчишечьи усатый,
    Весельчак, плясун, казак,
    Первым встал, стреляя с ходу,
    Побежал вперед со взводом,
    Обходя село с задов.
    И пролег уже далеко
    След его в снегу глубоком —
    Дальше всех в цепи следов.
    
    Вот уже у крайней хаты
    Поднял он ладонь к усам:
    — Молодцы! Вперед, ребята!—
    Крикнул так молодцевато,
    Словно был Чапаев сам.
    Только вдруг вперед подался,
    Оступился на бегу,
    Четкий след его прервался
    На снегу...
    
    И нырнул он в снег, как в воду,
    Как мальчонка с лодки в вир.
    И пошло в цепи по взводу:
    — Ранен! Ранен командир!..
    
    Подбежали. И тогда-то,
    С тем и будет не забыт,
    Он привстал:
    — Вперед, ребята!
    Я не ранен. Я — убит...
    
    Край села, сады, задворки —
    В двух шагах, в руках вот-вот...
    И увидел, понял Теркин,
    Что вести его черед.
    
    — Взвод! За Родину! Вперед!..
    
    И доверчиво по знаку,
    За товарищем спеша,
    С места бросились в атаку
    Сорок душ — одна душа...
    
    Если есть в бою удача,
    То в исходе все подряд
    С похвалой, весьма горячей,
    Друг о друге говорят..
    
    — Танки действовали славно.
    — Шли саперы молодцом.
    — Артиллерия подавно
    Не ударит в грязь лицом.
    — А пехота!
    — Как по нотам,
    Шла пехота. Ну да что там!
    Авиация — и та...
    
    Словом, просто — красота.
    
    И бывает так, не скроем,
    Что успех глаза слепит:
    Столько сыщется героев,
    Что — глядишь — один забыт.
    
    Но для точности примерной,
    Для порядка генерал,
    Кто в село ворвался первым,
    Знать на месте пожелал.
    
    Доложили, как обычно:
    Мол, такой-то взял село,
    Но не смог явиться лично,
    Так как ранен тяжело.
    
    И тогда из всех фамилий,
    Всех сегодняшних имен —
    Теркин — вырвалось — Василий!
    Это был, конечно, он.



    Василий Теркин. 21. Смерть и воин (Александр Трифонович Твардовский)

    За далекие пригорки
    Уходил сраженья жар.
    На снегу Василий Теркин
    Неподобранный лежал.
    
    Снег под ним, набрякши кровью,
    Взялся грудой ледяной.
    Смерть склонилась к изголовью:
    — Ну, солдат, пойдем со мной.
    
    Я теперь твоя подруга,
    Недалеко провожу,
    Белой вьюгой, белой вьюгой,
    Вьюгой след запорошу.
    
    Дрогнул Теркин, замерзая
    На постели снеговой.
    — Я не звал тебя, Косая,
    Я солдат еще живой.
    
    Смерть, смеясь, нагнулась ниже:
    — Полно, полно, молодец,
    Я-то знаю, я-то вижу:
    Ты живой да не жилец.
    
    Мимоходом тенью смертной
    Я твоих коснулась щек,
    А тебе и незаметно,
    Что на них сухой снежок.
    
    Моего не бойся мрака,
    Ночь, поверь, не хуже дня...
    — А чего тебе, однако,
    Нужно лично от меня?
    
    Смерть как будто бы замялась,
    Отклонилась от него.
    — Нужно мне... такую малость,
    Ну почти что ничего.
    
    Нужен знак один согласья,
    Что устал беречь ты жизнь,
    Что о смертном молишь часе...
    
    — Сам, выходит, подпишись?—
    Смерть подумала.
    — Ну что же,—
    Подпишись, и на покой.
    — Нет, уволь. Себе дороже.
    — Не торгуйся, дорогой.
    
    Все равно идешь на убыль.—
    Смерть подвинулась к плечу.—
    Все равно стянулись губы,
    Стынут зубы...
    — Не хочу.
    
    — А смотри-ка, дело к ночи,
    На мороз горит заря.
    Я к тому, чтоб мне короче
    И тебе не мерзнуть зря...
    
    — Потерплю.
    — Ну, что ты, глупый!
    Ведь лежишь, всего свело.
    Я б тебя тотчас тулупом,
    Чтоб уже навек тепло.
    
    Вижу, веришь. Вот и слезы,
    Вот уж я тебе милей.
    
    — Врешь, я плачу от мороза,
    Не от жалости твоей.
    
    — Что от счастья, что от боли —
    Все равно. А холод лют.
    Завилась поземка в поле.
    Нет, тебя уж не найдут...
    
    И зачем тебе, подумай,
    Если кто и подберет.
    Пожалеешь, что не умер
    Здесь, на месте, без хлопот...
    
    — Шутишь, Смерть, плетешь тенета.—
    Отвернул с трудом плечо.—
    Мне как раз пожить охота,
    Я и не жил-то еще...
    
    — А и встанешь, толку мало,—
    Продолжала Смерть, смеясь.—
    А и встанешь — все сначала:
    Холод, страх, усталость, грязь...
    Ну-ка, сладко ли, дружище,
    Рассуди-ка в простоте.
    
    — Что судить! С войны не взыщешь
    Ни в каком уже суде.
    
    — А тоска, солдат, в придачу:
    Как там дома, что с семьей?
    — Вот уж выполню задачу —
    Кончу немца — и домой.
    
    — Так. Допустим. Но тебе-то
    И домой к чему прийти?
    Догола земля раздета
    И разграблена, учти.
    Все в забросе.
    
    — Я работник,
    Я бы дома в дело вник,
    — Дом разрушен.
    — Я и плотник...
    — Печки нету.
    — И печник...
    Я от скуки — на все руки,
    Буду жив — мое со мной.
    
    — Дай еще сказать старухе:
    Вдруг придешь с одной рукой?
    Иль еще каким калекой,—
    Сам себе и то постыл...
    
    И со Смертью Человеку
    Спорить стало свыше сил.
    Истекал уже он кровью,
    Коченел. Спускалась ночь...
    
    — При одном моем условье,
    Смерть, послушай... я не прочь...
    
    И, томим тоской жестокой,
    Одинок, и слаб, и мал,
    Он с мольбой, не то с упреком
    Уговариваться стал:
    
    — Я не худший и не лучший,
    Что погибну на войне.
    Но в конце ее, послушай,
    Дашь ты на день отпуск мне?
    Дашь ты мне в тот день последний,
    В праздник славы мировой,
    Услыхать салют победный,
    Что раздастся над Москвой?
    
    Дашь ты мне в тот день немножко
    Погулять среди живых?
    Дашь ты мне в одно окошко
    Постучать в краях родных,
    И как выйдут на крылечко,—
    Смерть, а Смерть, еще мне там
    Дашь сказать одно словечко?
    Полсловечка?
    — Нет. Не дам...
    
    Дрогнул Теркин, замерзая
    На постели снеговой.
    
    — Так пошла ты прочь, Косая,
    Я солдат еще живой.
    
    Буду плакать, выть от боли,
    Гибнуть в поле без следа,
    Но тебе по доброй воле
    Я не сдамся никогда.
    
    — Погоди. Резон почище
    Я найду,— подашь мне знак...
    
    — Стой! Идут за мною. Ищут.
    Из санбата.
    — Где, чудак?
    — Вон, по стежке занесенной...
    
    Смерть хохочет во весь рот:
    — Из команды похоронной.
    — Все равно: живой народ.
    
    Снег шуршит, подходят двое.
    Об лопату звякнул лом.
    
    — Вот еще остался воин.
    К ночи всех не уберем.
    
    — А и то: устали за день,
    Доставай кисет, земляк.
    На покойничке присядем
    Да покурим натощак.
    
    — Кабы, знаешь, до затяжки —
    Щец горячих котелок.
    
    — Кабы капельку из фляжки.
    — Кабы так — один глоток.
    — Или два...
    
                И тут, хоть слабо,
    Подал Теркин голос свой:
    — Прогоните эту бабу,
    Я солдат еще живой.
    
    Смотрят люди: вот так штука!
    Видят: верно,— жив солдат.
    
    — Что ты думаешь!
    — А ну-ка,
    Понесем его в санбат.
    
    — Ну и редкостное дело,—
    Рассуждают не спеша.—
    Одно дело — просто тело,
    А тут — тело и душа.
    
    — Еле-еле душа в теле...
    — Шутки, что ль, зазяб совсем.
    А уж мы тебя хотели,
    Понимаешь, в наркомзем...
    
    — Не толкуй. Заждался малый.
    Вырубай шинель во льду.
    Поднимай.
    
            А Смерть сказала:
    — Я, однако, вслед пойду.
    
    Земляки — они к работе
    Приспособлены к иной.
    Врете, мыслит, растрясете —
    И еще он будет мой.
    
    Два ремня да две лопаты,
    Две шинели поперек.
    — Береги, солдат, солдата.
    — Понесли. Терпи, дружок.—
    Норовят, чтоб меньше тряски,
    Чтоб ровнее как-нибудь,
    Берегут, несут с опаской:
    Смерть сторонкой держит путь.
    
    А дорога — не дорога,—
    Целина, по пояс снег.
    — Отдохнули б вы немного,
    Хлопцы...
    — Милый человек,—
    Говорит земляк толково,—
    Не тревожься, не жалей.
    Потому несем живого,
    Мертвый вдвое тяжелей.
    
    А другой:
    — Оно известно.
    А еще и то учесть,
    Что живой спешит до места,—
    Мертвый дома — где ни есть.
    
    — Дело, стало быть, в привычке,—
    Заключают земляки.—
    Что ж ты, друг, без рукавички?
    На-ко теплую, с руки...
    
    И подумала впервые
    Смерть, следя со стороны:
    «До чего они, живые,
    Меж собой свои — дружны.
    Потому и с одиночкой
    Сладить надобно суметь,
    Нехотя даешь отсрочку».
    
    И, вздохнув, отстала Смерть.



    "Во глубине сибирских руд" (Александр Сергеевич Пушкин)

    Во глубине сибирских руд
    Храните гордое терпенье,
    Не пропадет ваш скорбный труд
    И дум высокое стремленье.
    
    Несчастью верная сестра,
    Надежда в мрачном подземелье
    Разбудит бодрость и веселье,
    Придет желанная пора:
    
    Любовь и дружество до вас
    Дойдут сквозь мрачные затворы,
    Как в ваши каторжные норы
    Доходит мой свободный глас.
    
    Оковы тяжкие падут,
    Темницы рухнут - и свобода
    Вас примет радостно у входа,
    И братья меч вам отдадут.

    1827


    Ворона и Лисица (Иван Андреевич Крылов)

    Уж сколько раз твердили миру,
    Что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок,
    И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
    
                    ___
    
    Вороне где-то бог послал кусочек сыру;
                    На ель Ворона взгромоздясь,
    Позавтракать было совсем уж собралась,
            Да призадумалась, а сыр во рту держала.
            На ту беду Лиса близехонько бежала;
            Вдруг сырный дух Лису остановил:
    Лисица видит сыр, Лисицу сыр пленил.
    Плутовка к дереву на цыпочках подходит;
    Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит
            И говорит так сладко, чуть дыша:
                    "Голубушка, как хороша!
                    Ну что за шейка, что за глазки!
                    Рассказывать, так, право, сказки!
            Какие перушки! какой носок!
    И, верно, ангельский быть должен голосок!
    Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица,
    При красоте такой и петь ты мастерица,-
            Ведь ты б у нас была царь-птица!"
    Вещуньина с похвал вскружилась голова,
            От радости в зобу дыханье сперло,-
    И на приветливы Лисицыны слова
    Ворона каркнула во все воронье горло:
    Сыр выпал - с ним была плутовка такова.

    1807


    "Выхожу один я на дорогу" (Михаил Юрьевич Лермонтов)

    Выхожу один я на дорогу;
    Сквозь туман кремнистый путь блестит;
    Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
    И звезда с звездою говорит.
    
    В небесах торжественно и чудно!
    Спит земля в сияньи голубом...
    Что же мне так больно и так трудно?
    Жду ль чего? жалею ли о чём?
    
    Уж не жду от жизни ничего я,
    И не жаль мне прошлого ничуть;
    Я ищу свободы и покоя!
    Я б хотел забыться и заснуть!
    
    Но не тем холодным сном могилы...
    Я б желал навеки так заснуть,
    Чтоб в груди дремали жизни силы,
    Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;
    
    Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
    Про любовь мне сладкий голос пел,
    Надо мной чтоб вечно зеленея
    Тёмный дуб склонялся и шумел.

    1841


    "Гой ты, Русь, моя родная" (Сергей Александрович Есенин)

    Гой ты, Русь, моя родная,
    Хаты - в ризах образа...
    Не видать конца и края -
    Только синь сосет глаза.
    
    Как захожий богомолец,
    Я смотрю твои поля.
    А у низеньких околиц
    Звонно чахнут тополя.
    
    Пахнет яблоком и медом
    По церквам твой кроткий Спас.
    И гудит за корогодом
    На лугах веселый пляс.
    
    Побегу по мятой стежке
    На приволь зеленых лех,
    Мне навстречу, как сережки,
    Прозвенит девичий смех.
    
    Если крикнет рать святая:
    "Кинь ты Русь, живи в раю!"
    Я скажу: "Не надо рая,
    Дайте родину мою".

    1914


    Дума (Михаил Юрьевич Лермонтов)

    Печально я гляжу на наше поколенье!
    Его грядущее - иль пусто, иль темно,
    Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
       В бездействии состарится оно.
       Богаты мы, едва из колыбели,
    Ошибками отцов и поздним их умом,
    И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
       Как пир на празднике чужом.
    
       К добру и злу постыдно равнодушны,
    В начале поприща мы вянем без борьбы;
    Перед опасностью позорно малодушны
    И перед властию - презренные рабы.
       Так тощий плод, до времени созрелый,
    Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
    Висит между цветов, пришлец осиротелый,
    И час их красоты - его паденья час!
    
    Мы иссушили ум наукою бесплодной,
    Тая завистливо от ближних и друзей
    Надежды лучшие и голос благородный
       Неверием осмеянных страстей.
    Едва касались мы до чаши наслажденья,
       Но юных сил мы тем не сберегли;
    Из каждой радости, бояся пресыщенья,
       Мы лучший сок навеки извлекли.
    
    Мечты поэзии, создания искусства
    Восторгом сладостным наш ум не шевелят;
    Мы жадно бережем в груди остаток чувства -
    Зарытый скупостью и бесполезный клад.
    И ненавидим мы, и любим мы случайно,
    Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
    И царствует в душе какой-то холод тайный,
       Когда огонь кипит в крови.
    И предков скучны нам роскошные забавы,
    Их добросовестный, ребяческий разврат;
    И к гробу мы спешим без счастья и без славы,
       Глядя насмешливо назад.
    
    Толпой угрюмою и скоро позабытой
    Над миром мы пройдем без шума и следа,
    Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
       Ни гением начатого труда.
    И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
    Потомок оскорбит презрительным стихом,
    Насмешкой горькою обманутого сына
       Над промотавшимся отцом.

    1838


    "Жди меня, и я вернусь" (Константин Михайлович Симонов)

    Жди меня, и я вернусь.
    Только очень жди,
    Жди, когда наводят грусть
    Желтые дожди,
    Жди, когда снега метут,
    Жди, когда жара,
    Жди, когда других не ждут,
    Позабыв вчера.
    Жди, когда из дальних мест
    Писем не придет,
    Жди, когда уж надоест
    Всем, кто вместе ждет.
    
    Жди меня, и я вернусь,
    Не желай добра
    Всем, кто знает наизусть,
    Что забыть пора.
    Пусть поверят сын и мать
    В то, что нет меня,
    Пусть друзья устанут ждать,
    Сядут у огня,
    Выпьют горькое вино
    На помин души…
    Жди. И с ними заодно
    Выпить не спеши.
    
    Жди меня, и я вернусь,
    Всем смертям назло.
    Кто не ждал меня, тот пусть
    Скажет: — Повезло.
    Не понять, не ждавшим им,
    Как среди огня
    Ожиданием своим
    Ты спасла меня.
    Как я выжил, будем знать
    Только мы с тобой,-
    Просто ты умела ждать,
    Как никто другой.
    
    



    Зимнее утро (Александр Сергеевич Пушкин)

    Мороз и солнце; день чудесный!
    Еще ты дремлешь, друг прелестный -
    Пора, красавица, проснись:
    Открой сомкнуты негой взоры
    Навстречу северной Авроры,
    Звездою севера явись!
    
    Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
    На мутном небе мгла носилась;
    Луна, как бледное пятно,
    Сквозь тучи мрачные желтела,
    И ты печальная сидела -
    А нынче... погляди в окно:
    
    Под голубыми небесами
    Великолепными коврами,
    Блестя на солнце, снег лежит;
    Прозрачный лес один чернеет,
    И ель сквозь иней зеленеет,
    И речка подо льдом блестит.
    
    Вся комната янтарным блеском
    Озарена. Веселым треском
    Трещит затопленная печь.
    Приятно думать у лежанки.
    Но знаешь: не велеть ли в санки
    Кобылку бурую запречь?
    
    Скользя по утреннему снегу,
    Друг милый, предадимся бегу
    Нетерпеливого коня
    И навестим поля пустые,
    Леса, недавно столь густые,
    И берег, милый для меня.

    1829


    Зимний вечер (Александр Сергеевич Пушкин)

    Буря мглою небо кроет,
    Вихри снежные крутя;
    То, как зверь, она завоет,
    То заплачет, как дитя,
    То по кровле обветшалой
    Вдруг соломой зашумит,
    То, как путник запоздалый,
    К нам в окошко застучит.
    
    Наша ветхая лачужка
    И печальна и темна.
    Что же ты, моя старушка,
    Приумолкла у окна?
    Или бури завываньем
    Ты, мой друг, утомлена,
    Или дремлешь под жужжаньем
    Своего веретена?
    
    Выпьем, добрая подружка
    Бедной юности моей,
    Выпьем с горя; где же кружка?
    Сердцу будет веселей.
    Спой мне песню, как синица
    Тихо за морем жила;
    Спой мне песню, как девица
    За водой поутру шла.
    
    Буря мглою небо кроет,
    Вихри снежные крутя;
    То, как зверь, она завоет,
    То заплачет, как дитя.
    Выпьем, добрая подружка
    Бедной юности моей,
    Выпьем с горя: где же кружка?
    Сердцу будет веселей.

    1825


    Квартет (Иван Андреевич Крылов)

           Проказница-Мартышка,
                Осел,
                Козел
           Да косолапый Мишка
           Затеяли сыграть Квартет.
    Достали нот, баса, альта, две скрипки
       И сели на лужок под липки,-
       Пленять своим искусством свет.
    Ударили в смычки, дерут, а толку нет.
    "Стой, братцы, стой! - кричит Мартышка. -
                                          Погодите!
    Как музыке идти? Ведь вы не так сидите.
    Ты с басом, Мишенька, садись против альта,
            Я, прима, сяду против вторы;
        Тогда пойдет уж музыка не та:
            У нас запляшут лес и горы!"
            Расселись, начали Квартет;
            Он все-таки на лад нейдет.
            "Постойте ж, я сыскал секрет?-
        Кричит Осел,- мы, верно, уж поладим,
            Коль рядом сядем".
    Послушались Осла: уселись чинно в ряд;
       А все-таки Квартет нейдет на лад.
    Вот пуще прежнего пошли у них разборы
                И споры,
           Кому и как сидеть.
    Случилось Соловью на шум их прилететь.
    Тут с просьбой все к нему, чтоб их решить сомненье.
    "Пожалуй,- говорят,- возьми на час терпенье,
    Чтобы Квартет в порядок наш привесть:
    И ноты есть у нас, и инструменты есть,
           Скажи лишь, как нам сесть!" -
    "Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье
           И уши ваших понежней,-
           Им отвечает Соловей,-
           А вы, друзья, как ни садитесь;
           Всё в музыканты не годитесь".

    <1811>


    Кукушка и Петух (Иван Андреевич Крылов)

    «Как, милый Петушок, поешь, ты громко, важно!»-
       «А ты, Кукушечка, мой свет,
       Как тянешь плавно и протяжно:
    Во всем лесу у нас такой певицы нет!» —
    «Тебя, мой куманек, век слушать я готова».—
       «А ты, красавица, божусь,
    Лишь только замолчишь, то жду я, не дождусь,
          Чтоб начала ты снова...
       Отколь такой берется голосок?
          И чист, и нежен, и высок!..
    Да вы уж родом так: собою невелички,
          А песни, что твой соловей!» —
       «Спасибо, кум; зато, по совести моей,
       Поешь ты лучше райской птички,
       На всех ссылаюсь в этом я».
    Тут Воробей, случась, примолвил им: «Друзья!
       Хоть вы охрипните, хваля друг дружку,—
            Все ваша музыка плоха!..»
               _________
    
          За что же, не боясь греха,
          Кукушка хвалит Петуха?
       За то, что хвалит он Кукушку.

    1834


    Ларчик (Иван Андреевич Крылов)

    	Случается нередко нам
    	И труд и мудрость видеть там,
    	Где стоит только догадаться
    		За дело просто взяться.
    		________
    К кому-то принесли от мастера Ларец.
    Отделкой, чистотой Ларец в глаза кидался;
    Ну, всякий Ларчиком прекрасным любовался.
    Вот входит в комнату механики мудрец.
    Взглянув на Ларчик, он сказал: "Ларец с секретом,
    	Так; он и без замка;
    А я берусь открыть; да, да, уверен в этом;
    	Не смейтесь так исподтишка!
    Я отыщу секрет и Ларчик вам открою:
    В механике и я чего-нибудь да стою".
    	Вот за Ларец принялся он:
    	Вертит его со всех сторон
    		И голову свою ломает;
    То гвоздик, то другой, то скобку пожимает.
    	Тут, глядя на него, иной
    		Качает головой;
    Те шепчутся, а те смеются меж собой.
    	В ушах лишь только отдается:
    "Не тут, не так, не там!" Механик пуще рвется.
    	Потел, потел; но, наконец, устал,
    		От Ларчика отстал
    И, как открыть его, никак не догадался:
    	А Ларчик просто открывался.

    1807


    Лебедь, Щука и Рак (Иван Андреевич Крылов)

       Когда в товарищах согласья нет,
          На лад их дело не пойдет,
    И выйдет из него не дело, только мука.
                _________
    
          Однажды Лебедь, Рак, да Щука
          Везти с поклажей воз взялись,
       И вместе трое все в него впряглись;
    Из кожи лезут вон, а возу все нет ходу!
    Поклажа бы для них казалась и легка:
          Да Лебедь рвется в облака,
    Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.
    Кто виноват из них, кто прав,- судить не нам;
          Да только воз и ныне там.

    <1814>


    Лисица и виноград (Иван Андреевич Крылов)

    Голодная кума Лиса залезла в сад,
       В нем винограду кисти рделись.
       У кумушки глаза и зубы разгорелись;
    А кисти сочные как яхонты горят;
       Лишь то беда, висят они высоко:
       Отколь и как она к ним ни зайдет,
          Хоть видит око,
          Да зуб неймет.
       Пробившись попусту час целой,
    Пошла и говорит с досадою: "Ну, что ж!
          На взгляд-то он хорош,
       Да зелен - ягодки нет зрелой:
       Тотчас оскомину набьешь".

    <1808>


    Мартышка и очки (Иван Андреевич Крылов)

    Мартышка к старости слаба глазами стала;
         А у людей она слыхала,
       Что это зло еще не так большой руки:
         Лишь стоит завести Очки.
    Очков с полдюжины себе она достала;
         Вертит Очками так и сяк:
    То к темю их прижмет, то их на хвост нанижет,
       То их понюхает, то их полижет;
         Очки не действуют никак.
    "Тьфу пропасть! - говорит она,- и тот дурак,
         Кто слушает людских всех врак:
         Всё про Очки лишь мне налгали;
         А проку на-волос нет в них".
       Мартышка тут с досады и с печали
         О камень так хватила их,
         Что только брызги засверкали.
    
                    ___
    
       К несчастью, то ж бывает у людей:
    Как ни полезна вещь,- цены не зная ей,
    Невежда про нее свой толк все к худу клонит;
       А ежели невежда познатней,
         Так он ее еще и гонит.

    <1815>


    Открытое письмо (Константин Михайлович Симонов)

    Я вас обязан известить,
    Что не дошло до адресата
    Письмо, что в ящик опустить
    Не постыдились вы когда-то.
    
    Ваш муж не получил письма,
    Он не был ранен словом пошлым,
    Не вздрогнул, не сошел с ума,
    Не проклял все, что было в прошлом.
    
    Когда он поднимал бойцов
    В атаку у руин вокзала,
    Тупая грубость ваших слов
    Его, по счастью, не терзала.
    
    Когда шагал он тяжело,
    Стянув кровавой тряпкой рану,
    Письмо от вас еще все шло,
    Еще, по счастью, было рано.
    
    Когда на камни он упал
    И смерть оборвала дыханье,
    Он все еще не получал,
    По счастью, вашего посланья.
    
    Могу вам сообщить о том,
    Что, завернувши в плащ-палатки,
    Мы ночью в сквере городском
    Его зарыли после схватки.
    
    Стоит звезда из жести там
    И рядом тополь — для приметы…
    А впрочем, я забыл, что вам,
    Наверно, безразлично это.
    
    Письмо нам утром принесли…
    Его, за смертью адресата,
    Между собой мы вслух прочли —
    Уж вы простите нам, солдатам.
    
    Быть может, память коротка
    У вас. По общему желанью,
    От имени всего полка
    Я вам напомню содержанье.
    
    Вы написали, что уж год,
    Как вы знакомы с новым мужем.
    А старый, если и придет,
    Вам будет все равно ненужен.
    
    Что вы не знаете беды,
    Живете хорошо. И кстати,
    Теперь вам никакой нужды
    Нет в лейтенантском аттестате.
    
    Чтоб писем он от вас не ждал
    И вас не утруждал бы снова…
    Вот именно: «не утруждал»…
    Вы побольней искали слова.
    
    И все. И больше ничего.
    Мы перечли их терпеливо,
    Все те слова, что для него
    В разлуки час в душе нашли вы.
    
    «Не утруждай». «Муж». «Аттестат»…
    Да где ж вы душу потеряли?
    Ведь он же был солдат, солдат!
    Ведь мы за вас с ним умирали.
    
    Я не хочу судьею быть,
    Не все разлуку побеждают,
    Не все способны век любить,—
    К несчастью, в жизни все бывает.
    
    Но как могли вы, не пойму,
    Стать, не страшась, причиной смерти,
    Так равнодушно вдруг чуму
    На фронт отправить нам в конверте?
    
    Ну хорошо, пусть не любим,
    Пускай он больше вам ненужен,
    Пусть жить вы будете с другим,
    Бог с ним, там с мужем ли, не с мужем.
    
    Но ведь солдат не виноват
    В том, что он отпуска не знает,
    Что третий год себя подряд,
    Вас защищая, утруждает.
    
    Что ж, написать вы не смогли
    Пусть горьких слов, но благородных.
    В своей душе их не нашли —
    Так заняли бы где угодно.
    
    В отчизне нашей, к счастью, есть
    Немало женских душ высоких,
    Они б вам оказали честь —
    Вам написали б эти строки;
    
    Они б за вас слова нашли,
    Чтоб облегчить тоску чужую.
    От нас поклон им до земли,
    Поклон за душу их большую.
    
    Не вам, а женщинам другим,
    От нас отторженным войною,
    О вас мы написать хотим,
    Пусть знают — вы тому виною,
    
    Что их мужья на фронте, тут,
    Подчас в душе борясь с собою,
    С невольною тревогой ждут
    Из дома писем перед боем.
    
    Мы ваше не к добру прочли,
    Теперь нас втайне горечь мучит:
    А вдруг не вы одна смогли,
    Вдруг кто-нибудь еще получит?
    
    На суд далеких жен своих
    Мы вас пошлем. Вы клеветали
    На них. Вы усомниться в них
    Нам на минуту повод дали.
    
    Пускай поставят вам в вину,
    Что душу птичью вы скрывали,
    Что вы за женщину, жену,
    Себя так долго выдавали.
    
    А бывший муж ваш — он убит.
    Все хорошо. Живите с новым.
    Уж мертвый вас не оскорбит
    В письме давно ненужным словом.
    
    Живите, не боясь вины,
    Он не напишет, не ответит
    И, в город возвратись с войны,
    С другим вас под руку не встретит.
    
    Лишь за одно еще простить
    Придется вам его — за то, что,
    Наверно, с месяц приносить
    Еще вам будет письма почта.
    
    Уж ничего не сделать тут —
    Письмо медлительнее пули.
    К вам письма в сентябре придут,
    А он убит еще в июле.
    
    О вас там каждая строка,
    Вам это, верно, неприятно —
    Так я от имени полка
    Беру его слова обратно.
    
    Примите же в конце от нас
    Презренье наше на прощанье.
    Не уважающие вас
    Покойного однополчане.
    
    По поручению офицеров полка
    К. Симонов
    ___________________________
    [Женщине из города Вичуга]
    
    



    Парус (Михаил Юрьевич Лермонтов)

    Белеет парус одинокой
    В тумане моря голубом!..
    Что ищет он в стране далекой?
    Что кинул он в краю родном?..
    
    Играют волны - ветер свищет,
    И мачта гнется и скрыпит...
    Увы! он счастия не ищет
    И не от счастия бежит!
    
    Под ним струя светлей лазури,
    Над ним луч солнца золотой...
    А он, мятежный, просит бури,
    Как будто в бурях есть покой!

    1832


    Пороша (Сергей Александрович Есенин)

    Еду. Тихо. Слышны звоны
    Под копытом на снегу.
    Только серые вороны
    Расшумелись на лугу.
    
    Заколдован невидимкой,
    Дремлет лес под сказку сна.
    Словно белою косынкой
    Повязалася сосна.
    
    Понагнулась, как старушка,
    Оперлася на клюку,
    А под самою макушкой
    Долбит дятел на суку.
    
    Скачет конь, простору много.
    Валит снег и стелет шаль.
    Бесконечная дорога
    Убегает лентой вдаль.

    <1914>


    "Прощай, немытая Россия" (Михаил Юрьевич Лермонтов)

    Прощай, немытая Россия,
    Страна рабов, страна господ,
    И вы, мундиры голубые,
    И ты, им преданный народ.
    
    Быть может, за стеной Кавказа
    Укроюсь от твоих пашей,
    От их всевидящего глаза,
    От их всеслышащих ушей.

    1841 (?)


    Смерть поэта (Михаил Юрьевич Лермонтов)

    			Отмщенье, государь, отмщенье!
    			Паду к ногам твоим:
    			Будь справедлив и накажи убийцу,
    			Чтоб казнь его в позднейшие века
    			Твой правый суд потомству возвестила,
    			Чтоб видел злодеи в ней пример.
    
    Погиб поэт!- невольник чести -
    Пал, оклеветанный молвой,
    С свинцом в груди и жаждой мести,
    Поникнув гордой головой!..
    Не вынесла душа поэта
    Позора мелочных обид,
    Восстал он против мнений света
    Один, как прежде... и убит!
    Убит!.. К чему теперь рыданья,
    Пустых похвал ненужный хор
    И жалкий лепет оправданья?
    Судьбы свершился приговор!
    Не вы ль сперва так злобно гнали
    Его свободный, смелый дар
    И для потехи раздували
    Чуть затаившийся пожар?
    Что ж? веселитесь... Он мучений
    Последних вынести не мог:
    Угас, как светоч, дивный гений,
    Увял торжественный венок.
    
    Его убийца хладнокровно
    Навел удар... спасенья нет:
    Пустое сердце бьется ровно,
    В руке не дрогнул пистолет.
    И что за диво?... издалека,
    Подобный сотням беглецов,
    На ловлю счастья и чинов
    Заброшен к нам по воле рока;
    Смеясь, он дерзко презирал
    Земли чужой язык и нравы;
    Не мог щадить он нашей славы;
    Не мог понять в сей миг кровавый,
    На что он руку поднимал!..
    
    И он убит - и взят могилой,
    Как тот певец, неведомый, но милый,
    Добыча ревности глухой,
    Воспетый им с такою чудной силой,
    Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
    
    Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
    Вступил он в этот свет завистливый и душный
    	Для сердца вольного и пламенных страстей?
    Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
    Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
    	Он, с юных лет постигнувший людей?..
    
    И прежний сняв венок - они венец терновый,
    	Увитый лаврами, надели на него:
    		Но иглы тайные сурово
    		Язвили славное чело;
    Отравлены его последние мгновенья
    Коварным шепотом насмешливых невежд,
    И умер он - с напрасной жаждой мщенья,
    С досадой тайною обманутых надежд.
    		Замолкли звуки чудных песен,
    		Не раздаваться им опять:
    		Приют певца угрюм и тесен,
    		И на устах его печать.
    		_____________________
    
    	А вы, надменные потомки
    Известной подлостью прославленных отцов,
    Пятою рабскою поправшие обломки
    Игрою счастия обиженных родов!
    Вы, жадною толпой стоящие у трона,
    Свободы, Гения и Славы палачи!
    	Таитесь вы под сению закона,
    	Пред вами суд и правда - всё молчи!..
    Но есть и божий суд, наперсники разврата!
    	Есть грозный суд: он ждет;
    	Он не доступен звону злата,
    И мысли, и дела он знает наперед.
    Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
    	Оно вам не поможет вновь,
    И вы не смоете всей вашей черной кровью
    	Поэта праведную кровь!

    1837


    Стрекоза и Муравей (Иван Андреевич Крылов)

    Попрыгунья Стрекоза
    Лето красное пропела;
    Оглянуться не успела,
    Как зима катит в глаза.
    Помертвело чисто поле;
    Нет уж дней тех светлых боле,
    Как под каждым ей листком
    Был готов и стол и дом.
    Всё прошло: с зимой холодной
    Нужда, голод настает;
    Стрекоза уж не поет:
    И кому же в ум пойдет
    На желудок петь голодный!
    Злой тоской удручена,
    К Муравью ползет она:
    "Не оставь меня, кум милый!
    Дай ты мне собраться с силой
    И до вешних только дней
    Прокорми и обогрей!"-
    "Кумушка, мне странно это:
    Да работала ль ты в лето?"-
    Говорит ей Муравей.
    "До того ль, голубчик, было?
    В мягких муравах у нас -
    Песни, резвость всякий час,
    Так что голову вскружило".-
    "А, так ты..." - "Я без души
    Лето целое всё пела".-
    "Ты всё пела? Это дело:
    Так пойди же, попляши!"

    1808


    Товарищу Нетте, пароходу и человеку (Владимир Владимирович Маяковский)

    Я недаром вздрогнул.
                        Не загробный вздор.
    В порт,
           горящий,
                   как расплавленное лето,
    разворачивался
                  и входил
                          товарищ "Теодор
    Нетте".
    Это - он.
             Я узнаю его.
    В блюдечках-очках спасательных кругов.
    -Здравствуй, Нетте!
                       Как я рад, что ты живой
    дымной жизнью труб,
                       канатов
                               и крюков.
    Подойди сюда!
                 Тебе не мелко?
    От Батума,
              чай, котлами покипел...
    Помнишь, Нетте,-
                     в бытность человеком
    ты пивал чаи
                со мною в дип-купе?
    Медлил ты.
              Захрапывали сони.
    Глаз
        кося
            в печати сургуча,
    напролет
            болтал о Ромке Якобсоне
    и смешно потел,
                   стихи уча.
    Засыпал к утру.
                   Курок
                         аж палец свел...
    Суньтеся -
               кому охота!
    Думал ли,
             что через год всего
    встречусь я
               с тобою -
                         с пароходом.
    За кормой лунища.
                     Ну и здорово!
    Залегла,
            просторы надвое порвав.
    Будто навек
               за собой
                       из битвы коридоровой
    тянешь след героя,
                      светел и кровав.
    В коммунизм из книжки
                         верят средне.
    "Мало ли,
             что можно
                      в книжке намолоть!"
    А такое -
              оживит внезапно "бредни"
    и покажет
             коммунизма
                       естество и плоть.
    Мы живем,
             зажатые
                    железной клятвой.
    За нее -
            на крест,
                     и пулею чешите:
    это -
         чтобы в мире
                     без Россий,
                                без Латвий*,
    жить единым
                человечьим общежитьем.
    В наших жилах -
                   кровь, а не водица.
    Мы идем
           сквозь револьверный лай,
    чтобы,
          умирая,
                 воплотиться
    в пароходы,
               в строчки
                         и в другие долгие дела.
    
    *
    
    Мне бы жить и жить,
                       сквозь годы мчась.
    Но в конце хочу -
                      других желаний нету -
    встретить я хочу
                     мой смертный час
    так,
        как встретил смерть
                            товарищ Нетте.
    
    * Нетте был убит на территории
    буржуазной в то время Латвии.
    

    15 июля 1926, Ялта


    Что такое хорошо и что такое плохо (Владимир Владимирович Маяковский)

    Крошка сын
              к отцу пришел,
    и спросила кроха:
    - Что такое
               хорошо
    и что такое
               плохо?-
    У меня
          секретов нет,-
    слушайте, детишки,-
    папы этого
              ответ
    помещаю
           в книжке.
    - Если ветер
                крыши рвет,
    если
        град загрохал,-
    каждый знает -
                  это вот
    для прогулок
                плохо.
    Дождь покапал
                 и прошел.
    Солнце
          в целом свете.
    Это -
         очень хорошо
    и большим
             и детям.
    
    Если
        сын
           чернее ночи,
    грязь лежит
               на рожице,-
    ясно,
         это
            плохо очень
    для ребячьей кожицы.
    
    Если
        мальчик
               любит мыло
    и зубной порошок,
    этот мальчик
                очень милый,
    поступает хорошо.
    
    Если бьет
            дрянной драчун
    слабого мальчишку,
    я такого
           не хочу
    даже
        вставить в книжку.
    
    Этот вот кричит:
                   - Не трожь
    тех,
        кто меньше ростом!-
    Этот мальчик
                так хорош,
    загляденье просто!
    Если ты
           порвал подряд
    книжицу
           и мячик,
    октябрята говорят:
    плоховатый мальчик.
    
    Если мальчик
                любит труд,
    тычет
         в книжку
                 пальчик,
    про такого
              пишут тут:
    он
      хороший мальчик.
    
    От вороны
             карапуз
    убежал, заохав.
    Мальчик этот
                просто трус.
    Это
        очень плохо.
    
    Этот,
         хоть и сам с вершок,
    спорит
          с грозной птицей.
    Храбрый мальчик,
                    хорошо,
    в жизни
           пригодится.
    Этот
        в грязь полез
                     и рад.
    что грязна рубаха.
    Про такого
              говорят:
    он плохой,
              неряха.
    Этот
        чистит валенки,
    моет
        сам
            галоши.
    Он
       хотя и маленький,
    но вполне хороший.
    
    Помни
         это
            каждый сын.
    Знай
        любой ребенок:
    вырастет
            из сына
                   cвин,
    если сын -
              свиненок,
    Мальчик
           радостный пошел,
    и решила кроха:
    "Буду
         делать хорошо,
    и не буду -
               плохо".



    "Я памятник себе воздвиг нерукотворный" (Александр Сергеевич Пушкин)

    		Exegi monumentum.*
    		
    Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
    К нему не зарастёт народная тропа,
    Вознёсся выше он главою непокорной
    	Александрийского столпа.**
    
    Нет, весь я не умру - душа в заветной лире
    Мой прах переживёт и тлeнья убежит -
    И славен буду я, доколь в подлунном мире
    	Жив будет хоть один пиит.
    
    Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,
    И назовёт меня всяк сущий в ней язык,
    И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
    	Тунгус, и друг степей калмык.
    
    И долго буду тем любезен я народу,
    Что чувства добрые я лирой пробуждал,
    Что в мой жестокий век восславил я свободу
    	И милость к падшим призывал.
    
    Веленью бoжию, о муза, будь послушна,
    Обиды не страшась, не требуя венца;
    Хвалу и клевету приeмли равнодушно
    	И не оспаривай глупца.
    
    * "Я воздвиг памятник" (лат.). Эпиграф взят из произведений
    Горация, знаменитого римского поэта (65-8 гг. до н. э.).
    
    ** Александрийский столп - колонна, поставленная в честь царя
    Александра I на Дворцовой площади в Петербурге.

    1836


    "Я помню чудное мгновенье" (Александр Сергеевич Пушкин)

    Я помню чудное мгновенье:
    Передо мной явилась ты,
    Как мимолетное виденье,
    Как гений чистой красоты.
    
    В томленьях грусти безнадежной
    В тревогах шумной суеты,
    Звучал мне долго голос нежный
    И снились милые черты.
    
    Шли годы.  Бурь порыв мятежный
    Рассеял прежние мечты,
    И я забыл твой голос нежный,
    Твой небесные черты.
    
    В глуши, во мраке заточенья
    Тянулись тихо дни мои
    Без божества, без вдохновенья,
    Без слез, без жизни, без любви.
    
    Душе настало пробужденье:
    И вот опять явилась ты,
    Как мимолетное виденье,
    Как гений чистой красоты.
    
    И сердце бьется в упоенье,
    И для него воскресли вновь
    И божество, и вдохновенье,
    И жизнь, и слезы, и любовь.

    1825


    "Я убит подо Ржевом" (Александр Трифонович Твардовский)

    Я убит подо Ржевом,
    В безымянном болоте,
    В пятой роте,
                            На левом,
    При жестоком налете.
    
    Я не слышал разрыва
    И не видел той вспышки, -
    Точно в пропасть с обрыва -
    И ни дна, ни покрышки.
    
    И во всем этом мире
    До конца его дней -
    Ни петлички,
                          Ни лычки
    С гимнастерки моей.
    
    Я - где корни слепые
    Ищут корма во тьме;
    Я - где с облаком пыли
    Ходит рожь на холме.
    
    Я - где крик петушиный
    На заре по росе;
    Я - где ваши машины
    Воздух рвут на шоссе.
    
    Где - травинку к травинке -
    Речка травы прядет,
    Там, куда на поминки
    Даже мать не придет.
    
    Летом горького года
    Я убит. Для меня -
    Ни известий, ни сводок
    После этого дня.
    
    Подсчитайте, живые,
    Сколько сроку назад
    Был на фронте впервые
    Назван вдруг Сталинград.
    
    Фронт горел, не стихая,
    Как на теле рубец.
    Я убит и не знаю -
    Наш ли Ржев наконец?
    
    Удержались ли наши
    Там, на Среднем Дону?
    Этот месяц был страшен.
    Было все на кону.
    
    Неужели до осени
    Был за н и м уже Дон
    И хотя бы колесами
    К Волге вырвался о н?
    
    Нет, неправда! Задачи
    Той не выиграл враг.
    Нет же, нет! А иначе,
    Даже мертвому, - как?
    
    И у мертвых, безгласных,
    Есть отрада одна:
    Мы за родину пали,
    Но она -
                    Спасена.
    
    Наши очи померкли,
    Пламень сердца погас.
    На земле на проверке
    Выкликают не нас.
    
    Мы - что кочка, что камень,
    Даже глуше, темней.
    Наша вечная память -
    Кто завидует ей?
    
    Нашим прахом по праву
    Овладел чернозем.
    Наша вечная слава -
    Невеселый резон.
    
    Нам свои боевые
    Не носить ордена.
    Вам все это, живые.
    Нам - отрада одна,
    
    Что недаром боролись
    Мы за родину-мать.
    Пусть не слышен наш голос,
    Вы должны его знать.
    
    Вы должны были, братья,
    Устоять как стена,
    Ибо мертвых проклятье -
    Эта кара страшна.
    
    Это горькое право
    Нам навеки дано,
    И за нами оно -
    Это горькое право.
    
    Летом, в сорок втором,
    Я зарыт без могилы.
    Всем, что было потом,
    Смерть меня обделила.
    
    Всем, что, может, давно
    Всем привычно и ясно.
    Но да будет оно
    С нашей верой согласно.
    
    Братья, может быть, вы
    И не Дон потеряли
    И в тылу у Москвы
    За нее умирали.
    
    И в заволжской дали
    Спешно рыли окопы,
    И с боями дошли
    До предела Европы.
    
    Нам достаточно знать,
    Что была несомненно
    Там последняя пядь
    На дороге военной, -
    
    Та последняя пядь,
    Что уж если оставить,
    То шагнувшую вспять
    Ногу некуда ставить...
    
    И врага обратили
    Вы на запад, назад.
    Может быть, побратимы.
    И Смоленск уже взят?
    
    И врага вы громите
    На ином рубеже,
    Может быть, вы к границе
    Подступили уже?
    
    Может быть... Да исполнится
    Слово клятвы святой:
    Ведь Берлин, если помните,
    Назван был под Москвой.
    
    Братья, ныне поправшие
    Крепость вражьей земли,
    Если б мертвые, павшие
    Хоть бы плакать могли!
    
    Если б залпы победные
    Нас, немых и глухих,
    Нас, что вечности преданы,
    Воскрешали на миг.
    
    О, товарищи верные,
    Лишь тогда б на войне
    Ваше счастье безмерное
    Вы постигли вполне!
    
    В нем, том счастье, бесспорная
    Наша кровная часть,
    Наша, смертью оборванная,
    Вера, ненависть, страсть.
    
    Наше все! Не слукавили
    Мы в суровой борьбе,
    Все отдав, не оставили
    Ничего при себе.
    
    Все на вас перечислено
    Навсегда, не на срок.
    И живым не в упрек
    Этот голос наш мыслимый.
    
    Ибо в этой войне
    Мы различья не знали:
    Те, что живы, что пали, -
    Были мы наравне.
    
    И никто перед нами
    Из живых не в долгу,
    Кто из рук наших знамя
    Подхватил на бегу,
    
    Чтоб за дело святое,
    За советскую власть
    Так же, может быть, точно
    Шагом дальше упасть.
    
    Я убит подо Ржевом,
    Тот - еще под Москвой...
    Где-то, воины, где вы,
    Кто остался живой?!
    
    В городах миллионных,
    В селах, дома - в семье?
    В боевых гарнизонах
    На не нашей земле?
    
    Ах, своя ли, чужая,
    Вся в цветах иль в снегу...
    Я вам жить завещаю -
    Что я больше могу?
    
    Завещаю в той жизни
    Вам счастливыми быть
    И родимой отчизне
    С честью дальше служить.
    
    Горевать - горделиво,
    Не клонясь головой.
    Ликовать - не хвастливо
    В час победы самой.
    
    И беречь ее свято,
    Братья, - счастье свое, -
    В память воина-брата,
    Что погиб за нее.





    Всего стихотворений: 47



    Количество обращений к теме стихотворений: 518





  • Последние стихотворения


    Рейтинг@Mail.ru russian-poetry.ru@yandex.ru

    Русская поэзия