• Список стихотворений про Санкт-Петербург
• Рейтинг стихотворений про Санкт-Петербург

Стихотворения русских поэтов про Санкт-Петербург на одной странице

Адмиралтейство (Осип Эмильевич Мандельштам)

В столице северной томится пыльный тополь,
Запутался в листве прозрачный циферблат,
И в темной зелени фрегат или акрополь
Сияет издали, воде и небу брат.

Ладья воздушная и мачта-недотрога,
Служа линейкою преемникам Петра,
Он учит: красота - не прихоть полубога,
А хищный глазомер простого столяра.

Нам четырех стихий приязненно господство,
Но создал пятую свободный человек.
Не отрицает ли пространства превосходство
Сей целомудренно построенный ковчег?

Сердито лепятся капризные Медузы,
Как плуги брошены, ржавеют якоря -
И вот разорваны трех измерений узы
И открываются всемирные моря!

1913


Белый май (Мария Людвиговна Моравская)

Прекрасны и мосты и улицы, 
И памятники старины. 
Но как прохожие здесь хмурятся, 
И как здесь женщины бледны! 

Ах, зелень трав такая темная, 
И цвет Невы такой больной! 
Душа каждого здесь бездомна, 
В этой столице над Невой. 

Как много розовых обманов 
Видала блеклая заря 
В этой столице всех туманов, 
У ног чугунного Петра. 

Исаакия во мгле не видно, 
Весь город сизо-голубой... 
Не веришь трезвости гранитной, 
Суровой правде городской. 

"Бледнеет летний день... Над пышною Невою" (Семен Яковлевич Надсон)

Бледнеет летний день... Над пышною Невою,
Вдоль строгой линии гранитных берегов
Еще освещены янтарного зарею
Немые мраморы покинутых дворцов.
Но уж сады полны прохладой и тенями,
И к зыбкой пристани, по синей глади вод,
Как сказочный дракон, сверкающий глазами,
С огнями вдоль бортов причалил пароход.
Я этот час люблю. В столице опустелой
Есть грусть какая-то в такие вечера.

1885


Блистательный Санкт-Петербург (Николай Яковлевич Агнивцев)

В моем изгнаньи бесконечном 
Я видел все, чем мир дивит: 
От башни Эйфеля - до вечных 
Легендо-звонных пирамид!.. 

И вот "на ты" я с целый миром! 
И, оглядевши все вокруг, 
Пишу расплавленным Ампиром 
На диске солнца: "Петербург". 

Вдали от тебя, Петербург (Николай Яковлевич Агнивцев)

Ужель в скитаниях по миpy 
Вас не пронзит ни разу, вдруг, 
Молниеносною рапирой - 
Стальное слово "Петербург"? 

Ужели Пушкин, Достоевский, 
Дворцов застывший плац-парад, 
Нева, Мильонная и Невский 
Вам ничего не говорят? 

А трон Российской Клеопатры 
В своем саду?.. И супротив 
"Александринскаго театра" 
Непоколебленный массив? 

Ужель неведомы вам даже: 
Фасад Казанских колоннад? 
Кариатиды Эрмитажа? 
Взлетевший Петр, и "Летний Сад"? 

Ужели вы не проезжали, 
В немного странной вышине, 
На старомодном "Империале" 
По "Петербургской стороне"? 

Ужель, из рюмок тонно-узких 
Цедя зеленый Пипермент, 
К ногам красавиц петербургских 
Вы не бросали комплимент? 

А непреклонно-раздраженный 
Заводов Выборгских гудок? 
А белый ужин у "Донона"? 
А "Доминикский" пирожок? 

А разноцветные цыгане 
На "Черной речке", за мостом, 
Когда в предутреннем тумане 
Все кувыркается вверх дном; 

Когда моторов вереница 
Летит, дрожа, на "Острова", 
Когда так сладостно кружится 
От Редерера голова!.. 

Ужели вас рукою страстной 
Не молодил на сотню лет, 
На первомайской сходке - красный 
Бурлящий Университет? 

Ужель мечтательная Шура 
Не оставляла у окна 
Вам краткий адрес для амура: 
"В. О. 7 л. д. 20-а?" 

Ужели вы не любовались 
На Сфинксов фивскую чету? 
Ужели вы не целовались 
На "Поцелуевом мосту"? 

Ужели белой ночью в мае 
Вы не бродили у Невы? 
Я ничего не понимаю! 
Мой Боже, как несчастны вы!.. 

Воспоминание в деревне о Петербурге (Алексей Михайлович Жемчужников)

Жаль, что дни проходят скоро! 
К возвращенью время близко. 
Снова, небо скрыв от взора, 
Тучи там повиснут низко. 
       
Ночью, в дождь, слезами словно 
Обольются там окошки; 
А на улице безмолвной, 
Дребезжа, проедут дрожки; 
       
Да очнувшись: вора нет ли,- 
Стукнет палкой дворник сонный; 
Да визжать на ржавой петле 
Будет крендель золоченый... 

1857


Еще Петербург (Владимир Владимирович Маяковский)

В ушах обрывки теплого бала,
а с севера - снега седей -
туман, с кровожадным лицом каннибала,
жевал невкусных людей.

Часы нависали, как грубая брань,
за пятым навис шестой.
А с неба смотрела какая-то дрянь
величественно, как Лев Толстой.

К Петрограду (Валерий Яковлевич Брюсов)

Город Змеи и Медного Всадника,
Пушкина город и Достоевского,
                  Ныне, вчера,
                  Вечно - единый,
От небоскребов до палисадника,
От островов до шумного Невского, -
                  Мощью Петра,
                  Тайной - змеиной!

В прошлом виденья прожиты, отжиты
Драм бредовых, кошмарных нелепостей;
                  Душная мгла
                  Крыла злодейства...

Что ж! В веке новом - тот же ты, тот же ты!
Те же твердыни призрачной крепости,
                  Та же игла
                  Адмиралтейства!
Мозг всей России! с трепетом пламенным,
Полон ты дивным, царственным помыслом:
                  Звоны, в веках,
                  Славы - слышнее...
Как же вгнездились в черепе каменном,
В ужасе дней, ниспосланных Промыслом,
                  Прячась во прах,
                  Лютые змеи?
Вспомни свой символ: Всадника Медного!
Тщетно Нева зажата гранитами.
                  Тщетно углы
                  Прямы и строги:
Мчись к полосе луча заповедного,
Злого дракона сбросив копытами
                  В пропасти мглы
                  С вольной дороги!

Кое-что про Петербург (Владимир Владимирович Маяковский)

Слезают слезы с крыши в трубы,
к руке реки чертя полоски;
а в неба свисшиеся губы
воткнули каменные соски.

И небу - стихши - ясно стало:
туда, где моря блещет блюдо,
сырой погонщик гнал устало
Невы двугорбого верблюда.

Куплеты Бородавкина (Фёдор Алексеевич Кони)

Из шутки-поговорки «Всякий черт Иван Иваныч!»

Питер — дивная столица,
Я осмелюсь доложить:
Распотешить мастерица
И карман растормошить.

Здесь что шаг, то удивленье!
Всюду мрамор да гранит,
И уж точно просвещенье:
Всё на газе обстоит.
Всё так чисто и вальяжно…
Всюду этакий бонтон…
И устроено так важно —
На немецкий всё фасон.

Как кондитерские знатно
Здесь разубраны, ей-ей!
И у каждой аккуратно
Двое есть зубных врачей!
Над сластями, шоколадом
Порти зубы — нипочем!
Тут вам вырвут, вставят рядом —
Всё за рублик серебром!..

А уж сколько заведений,
В захолустьях даже всех,
Для душевных развлечений
И желудочных утех!
Здесь на дачах загляденье:
И воксалы и кафе,
Рестораны — объеденье,
Просто то есть — тут-а-фе!

Так вас вежливо обступят,
Требуй знай себе, не бось!
Правда, втридорога слупят,
Но зато уж всё — хоть брось.
Порции поменьше горстки,
Бутерброды под стеклом,
Водку подают в наперстке —
Утонченности во всем.

Рыба — сиг, лосось и штокфиш;
Всё рассчитано на вкус.
Что желудка не испортишь,
Уж за это поручусь.

А насчет скажу Пассажа,
Есть ли в мире где такой?
Преогромный, в три этажа,
А ведь летом — весь пустой.
Хоть торговля там в изъяне,
Плохо сводится итог,
Да зато поют цыгане:
«Уж как веет ветерок!».

Всё в размерах здесь громадных,
От палат до фонарей…
И вдобавок дней отрадных
Не бывает и ночей.

Невский устлан весь паркетом,
Не езда — а просто бег!
Только жаль — он взломан летом,
А всю зиму — на нем снег!

А наш Излер — вот сноровка! —
Распотешник, чародей!
Уж куды умеет ловко
Обморочивать людей!
Всех калиберов народы
Там всю ночь и поутру:
Минеральные здесь воды
Всем, как видно, по нутру.

Сколько разных есть сокровищ!
Видишь диво каждый час:
То — в Кунсткамере — чудовищ,
То цыганский дикий пляс.
А послушать Лизу, Грушу,
Как распустят голосок, —
Потрясают просто душу,
Растрясают кошелек!

Что за дамы! Как порхают!
Легче, кажется, пера…
А шары-то как спускают…
Надувать здесь мастера!
Да, уж надобно сознаться,
Что отыщется не вдруг
В целом свете, может статься,
Городок, как Петербург!

Ленинград (Илья Григорьевич Эренбург)

Есть в Ленинграде, кроме неба и Невы,
Простора площадей, разросшейся листвы,
И кроме статуй, и мостов, и снов державы,
И кроме незакрывшейся, как рана, славы,
Которая проходит ночью по проспектам,
Почти незримая, из серебра и пепла, —
Есть в Ленинграде жесткие глаза и та,
Для прошлого загадочная, немота,
Тот горько сжатый рот, те обручи на сердце,
Что, может быть, одни спасли его от смерти.
И если ты — гранит, учись у глаз горячих:
Они сухи, сухи, когда и камни плачут.

Ленинград (Константин Константинович Вагинов)

Промозглый Питер легким и простым 
Ему в ту пору показался. 
Под солнцем сладостным, под небом голубым 
Он весь в прозрачности купался. 
И липкость воздуха и черные утра, 
И фонари, стоящие, как слезы, 
И липкотеплые ветра 
Ему казались лепестками розы. 
И он стоял, и в северный цветок, 
Как соловей, все более влюблялся, 
И воздух за глотком глоток 
Он пил - и улыбался. 
И думал: молодость пройдет, 
Душа предстанет безобразной 
И почернеет, как цветок, 
Мир обведет потухшим глазом. 
Холодный и язвительный стакан, 
Быть может, выпить нам придется, 
Но все же роза с стебелька 
Нет-нет и улыбнется. 
Увы, никак не истребить 
Виденья юности беспечной. 
И продолжает он любить 
Цветок прекрасный бесконечно. 

Январь 1934


Ленинград (Эдуард Георгиевич Багрицкий)

Что это — выстрел или гром,
Резня, попойка иль работа,
Что под походным сапогом
Дрожат чухонские болота?
За клином клин,
К доске — доска.
Смола и вар. Крепите сваи,
Чтоб не вскарабкалась река,
Остервенелая и злая…
Зубастой щекочи пилой,
Доску строгай рубанком чище.
Удар и песня…
Над водой —
Гляди — восходит городище…
Кусает щеки мерзлый пух,
Но смотрят, как идет работа,
На лоб надвинутый треух
И плащ, зеленый, как болото…
Скуластый царь глядит вперед,
Сычом горбясь…
А под ногою
Болото финское цветет
Дремучим тифом и цингою…
Ну что ж, скрипит холопья кость,
Холопья плоть гниет и тлеет…
Но полыхает плащ — и трость
По спинам и по выям реет…
Стропила — к тучам,
Сваи — в гать,
Плотину настилайте прямо,
Чтоб мог уверенней стоять
Царь краснолицый и упрямый…
О город пота и цинги!
Сквозь грохот волн и крик оленей
Не слышатся ль тебе шаги,
Покашливанье страшной тени?..
Болотной ночью на углах
Маячат огоньков дозоры,
Дворцами встал промерзший прах,
И тиной зацвели соборы…
И тягостный булыжник лег
В сырую гать
И в мох постылый,
Чтобы не вышла из берлог
Погибшая холопья сила;
Чтоб из-под свай,
Из тмы сырой
Холопья крепь не встала сразу,
Тот — со свороченной скулой,
Тот — без руки, а тот — без глаза.
И куча свалена камней
Оледенелою преградой…
Говядиною для червей,
Строители, лежать вам надо.
Но воля в мертвецах жила,
Сухое сердце в ребрах билось,
И кровь, что по земле текла,
В тайник подземный просочилась.
Вошла в глазницы черепов,
Их напоив живой водою,
Сухие кости позвонков
Стянула бечевой тугою,
И финская разверзлась гать,
И дрогнула земля от гула,
Когда мужичья встала рать
И прах болотный отряхнула…

Ленинград (Павел Николаевич Шубин)

Этот город бессонный, похожий на сон,
Где сияющий шпиль до звезды вознесён,
Город башен и арок и улиц простых,
Полуночный, прозрачный, как пушкинский стих,
Снова он возникает из мглы предо мной,
До безумия — прежний, до горя — иной.

Перерублен садовых решёток узор,
Под ногами валяется бронзовый сор,
Вечный мрамор Атлантов в подъезде дворца
Перемолот, дымится под ветром пыльца;
И на жгучую, смертную рану похож
Жаркий бархат оглохших Михайловских лож.

Что мне делать теперь? Как войти мне теперь
В этот раненый дом, в незакрытую дверь?
Здесь глаза мне повыколют жилы антенн,
Паутиной обвисшие с треснувших стен,
Онемят фотографии мёртвых родных
И задушит зола недочитанных книг.

Ничего, я стерплю. Ничего, я снесу
Огневую — от бешеной боли — слезу.
На крестах площадей, на могилах друзей,
Всей безжалостной силой и верою всей,
Молча, зубы до хруста сжимая, клянусь:
— Ленинград, я к тебе по-иному вернусь!

По степям и болотам не кончен поход,
Над землёю проносится огненный год,
На обломках Берлина ему затухать,
На развалинах Пруссии нам отдыхать,
И да будет, ржавея на наших штыках,
Кровь врага оправданием нашим в веках.

Там, в проулках чужих городов-тайников,
В час расплаты отыщут своих двойников
Каждый дом, каждый листик с чугунных оград,
Каждый камень твоих мостовых, Ленинград!
Кто посмеет упрёком нас остановить,
Нас, из братских могил восстающих, чтоб мстить?

Слишком мало обратных дорог у солдат,
Но возникнешь пред тем, кто вернётся назад,
Воплощением наших надежд и страстей,
Ты — внезапный и вечный в своей красоте,
Как бессмертная сказка на снежной земле,
Как мгновенный узор на морозном стекле.

Ленинград (Осип Эмильевич Мандельштам)

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.

Декабрь 1930


Ленинград в марте 1941 года (Анна Андреевна Ахматова)

Cardan solaire* на Меньшиковом доме.
Подняв волну, проходит пароход.
О, есть ли что на свете мне знакомей,
Чем шпилей блеск и отблеск этих вод!
Как щелочка, чернеет переулок.
Садятся воробьи на провода.
У наизусть затверженных прогулок
Соленый привкус — тоже не беда.

* Солнечные часы (франц.).

1941


Май в Петербурге (Алексей Николаевич Апухтин)

Месяц вешний, ты ли это?
Ты, предвестник близкий лета,
Месяц песен соловья?
Май ли, жалуясь украдкой,
Ревматизмом, лихорадкой
В лазарете встретил я?

Скучно! Вечер темный длится -
Словно зимний! Печь дымится,
Крупный дождь в окно стучит;
Все попрятались от стужи,
Только слышно, как чрез лужи
Сонный ванька дребезжит.

А в краю, где протекали
Без забот и без печали
Первой юности года,
Потухает луч заката
И зажглась во тьме богато
Ночи мирная звезда.

Вдоль околицы мелькая,
Поселян толпа густая
С поля тянется домой;
Зеленеет пышно нива,
И под липою стыдливо
Зреет ландыш молодой.

27 мая 1855


Моему городу (Анна Андреевна Ахматова)

Так под кровлей Фонтанного Дома,
Где вечерняя бродит истома
С фонарем и связкой ключей,
Я аукалась с дальним эхом,
Неуместным смущая смехом
Непробудную сонь вещей,
Где, свидетель всего на свете,
На закате и на рассвете
Смотрит в комнату старый клен
И, предвидя нашу разлуку.
Мне иссохшую черную руку
Как за помощью тянет он.
А земля под ногой гудела,
И такая звезда глядела,
В мой еще не брошенный дом,
И ждала условного звука:
Это где-то там, у Тобрука,
Это где-то здесь за углом.
Ты не первый и не последний
Темный слушатель светлых бредней,
Мне какую готовишь месть?
Ты не выпьешь, только пригубишь
Эту горечь из самой глуби -
Это вечной разлуки весть.
Положи мне руку на темя,
Пусть теперь остановится время
На тобою данных часах.
Нас несчастие не минует,
И кукушка не закукует
В опаленных наших лесах.
А не ставший моей могилой,
Ты, гранитный, кромешный, милый,
Побледнел, помертвел, затих.
Разлучение наше мнимо:
Я с тобою неразлучима,
Тень моя на стенах твоих,
Отраженье мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах,
И на гулких сводах мостов -
И на старом Волковом Поле,
Где могу я рыдать на воле
В чаще новых твоих крестов.

На Васильевском славном острове (Владимир Казимирович Шилейко)

Здесь мне миров наобещают,
Здесь каждый сильный мне знаком,—
И небожители вещают
Обыкновенным языком.

Степенный бог проведать друга
Приходит здесь: поклон, привет,—
И подымаются в ответ
Слова, как снеговая вьюга.

1914


На набережной (Мария Евгеньевна Левберг)

О гранитный берег бьются волны,
Над Невою дремлют фонари.
Я на мой вопрос ответ безмолвный
Получу от утренней зари.

В этот час, святой или лукавый
Город спит. И Петр на коне,
Отдает приказ о вечной славе
Петербургу, ночи и весне.

В этот час хочу я вынуть жребий.
Перед всадником, как жрец у алтаря,
Буду ждать, когда на светлом небе
Загорится желтая заря.

На Невском (Владимир Николаевич Ладыженский)

Трамваев скучные звонки, 
Автомобиль, кричащий дико. 
Походки женские легки, 
И шляпы, муфты полны шика. 
Вдруг замешательства момент. 
Какой-то крик, и вопль злодейский... 
Городовой, как монумент, 
И монумент, как полицейский. 
Не видно неба и земли, 
Лишь камни высятся победно 
И где-то Русь живет вдали... 
Живет загадочно и бедно. 

<1910>


На Невском ночью (Саша Чёрный)

Темно под арками Казанского собора.
Привычной грязью скрыты небеса.
На тротуаре в вялой вспышке спора
Хрипят ночных красавиц голоса.

Спят магазины, стены и ворота.
Чума любви в накрашенных бровях
Напомнила прохожему кого-то,
Давно истлевшего в покинутых краях...

Недолгий торг окончен торопливо —
Вон на извозчике любовная чета:
Он жадно курит, а она гнусит.

Проплыл городовой, зевающий тоскливо,
Проплыл фонарь пустынного моста,
И дева пьяная вдогонку им свистит.

<1913>


Окраина Петербурга (Саша Чёрный)

Время года неизвестно.
Мгла клубится пеленой.
С неба падает отвесно
Мелкий бисер водяной.

Фонари горят как бельма,
Липкий смрад навис кругом,
За рубашку ветер-шельма
Лезет острым холодком.

Пьяный чуйка обнял нежно
Мокрый столб - и голосит.
Бесконечно, безнадежно
Кислый дождик моросит...

Поливает стены, крыши,
Землю, дрожки, лошадей.
Из ночной пивной всё лише
Граммофон хрипит, злодей.

"Па-ца-луем дай забвенье!"
Прямо за сердце берет.
На панели тоже пенье:
Проститутку дворник бьет.

Брань и звуки заушений...
И на них из всех дверей
Побежали светотени
Жадных к зрелищу зверей.

Смех, советы, прибаутки,
Хлипкий плач, свистки и вой -
Мчится к бедной проститутке
Постовой городовой.

Увели... Темно и тихо.
Лишь в ночной пивной вдали
Граммофон выводит лихо:
"Муки сердца утоли!"

<1910>


Петербург (Иннокентий Фёдорович Анненский)

Желтый пар петербургской зимы,
Желтый снег, облипающий плиты...
Я не знаю, где вы и где мы,
Только знаю, что крепко мы слиты.

Сочинил ли нас царский указ?
Потопить ли нас шведы забыли?
Вместо сказки в прошедшем у нас
Только камни да страшные были.

Только камни нам дал чародей,
Да Неву буро-желтого цвета,
Да пустыни немых площадей,
Где казнили людей до рассвета.

А что было у нас на земле,
Чем вознесся орел наш двуглавый,
В темных лаврах гигант на скале,-
Завтра станет ребячьей забавой.

Уж на что был он грозен и смел,
Да скакун его бешеный выдал,
Царь змеи раздавить не сумел,
И прижатая стала наш идол.

Ни кремлей, ни чудес, ни святынь,
Ни миражей, ни слез, ни улыбки...
Только камни из мерзлых пустынь
Да сознанье проклятой ошибки.

Даже в мае, когда разлиты
Белой ночи над волнами тени,
Там не чары весенней мечты,
Там отрава бесплодных хотений.

Петербург (Михаил Леонидович Лозинский)

	I

Здесь утра трудны и туманны,
И все во льду, и все молчит.
Но свет торжественный и бранный
В тревожном воздухе сквозит.

Но сердце знает: в доле знойной,
В далеком, новом бытии
Мы будем помнить, город стройный,
Виденья вещие твои

И нам светивший, в жизни бедной,
Как память ветхая слепцов,
В небесном дыме факел бледный
Над смутным берегом дворцов.

1912

	II

Как в призванных сердцах — провиденье судьбы,
Есть в вечных городах просветы роковые, —
Костры далекие, скрижали огневые,
Над дымом времени нетленные гербы.
Ты в ветре рвущемся встречаешь лет столетий,
Мой город, властелин неукротимых вод,
Фрегатом радостным отплывший на рассвете
В моря без имени, в пустынный переход.
И, мертвый, у руля, твой кормчий неуклонный,
Пронизан счастием чудовищного сна,
Ведя свой верный путь, в дали окровавленной
Читает знаменья и видит письмена.

22.IX.1913

Петербург (Сергей Михайлович Соловьев)

И волею неземнородной
Царя, закованного в сталь,
В пустыне, скудной и холодной,
Воздвигнут северный Версаль.

Где вечно плакали туманы
Над далью моха и воды,
Забили светлые фонтаны,
Возникли легкие сады.

Где плавали за рыбной данью
Два-три убогие челна,
Закована глухою гранью
Невы державная волна.

Над зыбями свинцовой влаги,
На вечно веющем ветру,
Российский флот развеял флаги,
Гремя приветствие Петру.

И, мудростью подобен змию,
Веселый царь, как утро юн,
Новорожденную Россию
Забил в железо и чугун.

От Бельта до Сибири дальней,
До поздней полночи с утра,
Гудят и стонут наковальни
Под тяжким молотом Петра.

И за победою победа
Венчает наши знамена:
Наказана кичливость Шведа
И гордость русских спасена.

И дочерей на ассамблеи
Везут отцы, как на позор,
Везде - амурные затеи,
Пожатье рук и томный взор.

Дерзят, но в выраженьях лестных,
Цитируя латинский стих,
Под статуями нимф, прелестных
И соблазнительно нагих.

Псишеи, Венусы и Фрины
Скользят аллеями. "У вас
Ланиты - розы, перси - крины,
Купидо целится из глаз".

"К чему сей комплимент нескромный?
Он оскорбителен весьма".
"Алина, ах! улыбкой томной
Ты тайну выдала сама".

А во дворце - банкет веселый,
С вином шипучим, золотым.
Снуют зеленые камзолы,
И стелется табачный дым.

И над кипящей, мутной бездной
- Мечтами в будущих судьбах -
Проходит исполин железный
С голландской трубкою в зубах.

Петербург (Борис Леонидович Пастернак)

Как в пулю сажают вторую пулю
Или бьют на пари по свечке,
Так этот раскат берегов и улиц
Петром разряжен без осечки.

О, как он велик был! Как сеткой конвульсий
Покрылись железные щеки,
Когда на Петровы глаза навернулись,
Слезя их, заливы в осоке!

И к горлу балтийские волны, как комья
Тоски, подкатили; когда им
Забвенье владело; когда он знакомил
С империей царство, край - с краем.

Нет времени у вдохновенья. Болото,
Земля ли, иль море, иль лужа,-
Мне здесь сновиденье явилось, и счеты
Сведу с ним сейчас же и тут же.

Он тучами был, как делами, завален.
В ненастья натянутый парус
Чертежной щетиною ста готовален
Bрезалася царская ярость.

В дверях, над Невой, на часах, гайдуками,
Века пожирая, стояли
Шпалеры бессонниц в горячечном гаме
Рубанков, снастей и пищалей.

И знали: не будет приема. Ни мамок,
Ни дядек, ни бар, ни холопей.
Пока у него на чертежный подрамок
Надеты таежные топи.
        ________

Волны толкутся. Мостки для ходьбы.
Облачно. Небо над буем, залитым
Мутью, мешает с толченым графитом
Узких свистков паровые клубы.

Пасмурный день растерял катера.
Снасти крепки, как раскуренный кнастер.
Дегтем и доками пахнет ненастье
И огурцами - баркасов кора.

С мартовской тучи летят паруса
Наоткось, мокрыми хлопьями в слякоть,
Тают в каналах балтийского шлака,
Тлеют по черным следам колеса.

Облачно. Щелкает лодочный блок.
Пристани бьют в ледяные ладоши.
Гулко булыжник обрушивши, лошадь
Глухо вьезжает на мокрый песок.
        ________

Чертежный рейсфедер
Всадника медного
От всадника - ветер
Морей унаследовал.

Каналы на прибыли,
Нева прибывает.
Он северным грифилем
Наносит трамваи.

Попробуйте, лягте-ка
Под тучею серой,
Здесь скачут на практике
Поверх барьеров.

И видят окраинцы:
За Нарвской, на Охте,
Туман продирается,
Отодранный ногтем.

Петр машет им шляпою,
И плещет, как прапор,
Пурги расцарапанный,
Надорванный рапорт.

Сограждане, кто это,
И кем на терзанье
Распущены по ветру
Полотнища зданий?

Как план, как ландкарту
На плотном папирусе,
Он город над мартом
Раскинул и выбросил.
        ________

Тучи, как волосы, встали дыбом
Над дымной, бледной Невой.
Кто ты? О, кто ты? Кто бы ты ни был,
Город - вымысел твой.

Улицы рвутся, как мысли, к гавани
Черной рекой манифестов.
Нет, и в могиле глухой и в саване
Ты не нашел себе места.

Воли наводненья не сдержишь сваями.
Речь их, как кисти слепых повитух.
Это ведь бредишь ты, невменяемый,
Быстро бормочешь вслух.

1915


Петербург (Вадим Данилович Гарднер)

Меж тонких льдин вода струится;
И отсвет уличных огней
Винтами яркими крутится
В стекле Петропольских зыбей.

Вон там лиловыми дугами
Ряды сияют фонарей;
Двумя живыми ручейками
Толпа встречается людей.

Люблю тебя, Нева седая,
И льдов твоих звенящий треск, —
И бег и вспышки звезд трамвая,
И гул, и проволоки блеск;

И снег сыпучий под санями,
Подушки шапок кучерских,
И понукание конями,
И пар моторов деловых.

Люблю я конок ход ленивый,
И дребезжанье стекол их, —
Зимы рисунок прихотливый
На окнах лавок городских.

Люблю по Невскому прогулки,
Гостиный двор и каланчу,
Мосты, сады и переулки,
В часовне бедную свечу,

И звон колоколов собора,
И колокольню в синей мгле,
И на коне с грозою взора
Петра на северной скале.

Люблю Царицын луг веселый,
Полеты легких скакунов,
И грохот конницы тяжелой,
И лес кудрявых казаков; —

И раны старых гренадеров
Курносых Павловских солдат, —
И сталь штыков, и блеск манерок,
Громовый «Здравия» раскат.

Люблю зеленые лафеты
И дула пушек полевых,
А в полдень грозные приветы
Из жерл орудий крепостных.

Люблю, когда по тротуарам
Скользит, снует толпа теней,
Когда седым клубятся паром
Бока и ноздри лошадей;

— Ветвей волшебные наряды,
И синий снег в морозный день,
И солнца пурпурные взгляды,
Огонь костра, и дым, и тень.

Люблю старушек я в морщинах,
Таких, которых на картинах
Живописуют мастерски
Рембрандта смелые мазки.

Люблю ланит рассвет прекрасный
И две богатые косы,
И взор восторженный и ясный,
Как капли утренней росы.

Скажи, о юность, что милее
И вдохновеннее тебя?
И я когда-то был нежнее, —
Я помню в юности себя.

И я мечтал и строил замки,
И мысль, не втиснутая в рамки,
Бродила вольно; я горел
И ни о чем не сожалел.

Мы все тогда поэты были;
Свежи, как майская листва,
Мы утром дней не дорожили,
Как лучшим даром естества.

Но прочь, собравшиеся складки!
Мгновенья прожитые сладки.
Вздыхать о прошлом не хочу,
Но в свой размер его включу.

Влюблен я в Пушкинские ямбы,
Порой летучие, как пух,
(В их честь слагал я дифирамбы)
Они пленяют русский слух.

Петербург (Владислав Фелицианович Ходасевич)

Напастям жалким и однообразным
Там предавались до потери сил.
Один лишь я полуживым соблазном
Средь озабоченных ходил.

Смотрели на меня — и забывали
Клокочущие чайники свои;
На печках валенки сгорали;
Все слушали стихи мои.

А мне тогда в тьме гробовой, российской,
Являлась вестница в цветах,
И лад открылся музикийский
Мне в сногсшибательных ветрах.

И я безумел от видений,
Когда чрез ледяной канал,
Скользя с обломанных ступеней,
Треску зловонную таскал,

И каждый стих гоня сквозь прозу,
Вывихивая каждую строку,
Привил-таки классическую розу
К советскому дичку.

12 декабря 1925, Chaville


Петербург (Георгий Ипполитович Лисовский (Евгений Вадимов))

    Г. А. Мациевскому

...Нет тьмы -- и все же ночь... Не ночь -- а мертвый день -- 
Дар северной весны... Час ночи голубиной... 
Курантов звон. Светло. Цветет моя сирень, 
Что сорвана вчера и брошена в гостиной... 

Букет ее поник, в предсмертьи, на столе 
Но воздух комнаты живет благоуханьем. 
Встаю. Смотрю в окно. Там, дремлет в полумгле 
Мой сад Таврический... Нева бежит в молчаньи... 

Сирень моя цветет! Цветет в последний раз. 
С восходом солнца -- смерть!.. Сирень -- охватит тленье. 
Но я -- дышу весной. И странен этот час: 
И ночь, и день, и жизнь, и смерть, и вдохновенье! 

Петербург (Рюрик Ивнев)

О, как мне горестно, мой город неживой.
Мой Петр! Мой Петр! Я будто на чужбине.
Сквозь здешний Кремль я вижу: над Невой
Плывет дымок, чуть розовый, чуть синий.

Я слышу сосен скрип. Сосна к сосне
Склоняется. О, время! О, движенье!
Гранитный шум я слышу, как во сне,
И мудрых волн спокойное теченье.

О, град мой! О, Петр, верни, верни,
Верни мой дом, верни мое наследство!
Любви моей мучительные дни,
Любви моей мучительное детство.

28 апреля 1920, Москва


Петербург (Владимир Владимирович Набоков)

Он на трясине был построен
средь бури творческих времен:
он вырос — холоден и строен,
под вопли нищих похорон.

Он сонным грезам предавался,
но под гранитною пятой
до срока тайного скрывался
мир целый,— мстительно-живой.

Дышал он смертною отравой,
весь беззаконных полон сил.
А этот город величавый
главу так гордо возносил.

И оснеженный, в дымке синей
однажды спал он,— недвижим,
как что-то в сумрачной трясине
внезапно вздрогнуло под ним.

И все кругом затрепетало,
и стоглагольный грянул зов:
раскрывшись, бездна отдавала
зaвopoженныx мертвецов.

И пошатнулся всадник медный,
и помрачился свод небес,
и раздавался крик победный:
«Да здравствует болотный бес».

Петербург (Нина Николаевна Берберова)

Там мирный город якорь кинул
И стал недвижным кораблем,
Он берега кругом раздвинул
И все преобразил кругом.

И нынче мачты напрягают
Свой упоительный задор,
И в мрак глядят, и в мрак вонзают
Поблескивающий узор.

Не различить границ пустынных —
Где улицы, где берега?
Средь площадей, дворов, гостиных
Один озноб, одна пурга.
 
И я сама жила недавно
На том огромном корабле,
И возле мачты самой славной
Ходила и ждала во мгле.
 
О том, что мы живем на море
Умела дивно забывать,
Когда в пустынном коридоре
Ты выходил меня встречать.
 
Узнай теперь, как нас качало,
Как билась буря о борты,
Когда тебе казалось мало
Молчания и тишины.

Берлин, 1922


Петербург (Зинаида Николаевна Гиппиус)

                               Сергею Платоновичу Каблукову

                               Люблю тебя, Петра творенье...

Твой остов прям, твой облик жесток, 
Шершавопыльный — сер гранит, 
И каждый зыбкий перекресток 
Тупым предательством дрожит.  

Твое холодное кипенье 
Страшней бездвижности пустынь. 
Твое дыханье — смерть и тленье, 
А воды — горькая полынь.  

Как уголь, дни, — а ночи белы, 
Из скверов тянет трупной мглой. 
И свод небесный, остеклелый 
Пронзен заречною иглой.  

Бывает: водный ход обратен, 
Вздыбясь, идет река назад... 
Река не смоет рыжих пятен 
С береговых своих громад,  

Те пятна, ржавые, вскипели, 
Их ни забыть, — ни затоптать... 
Горит, горит на темном теле 
Неугасимая печать!  

Как прежде, вьется змей твой медный, 
Над змеем стынет медный конь... 
И не сожрет тебя победный 
Всеочищающий огонь, —  

Нет! Ты утонешь в тине черной, 
Проклятый город, Божий враг, 
И червь болотный, червь упорный 
Изъест твой каменный костяк.  

1909


Петербург (Город туманов и снов) (Поликсена Сергеевна Соловьева)

Город туманов и снов
Встает предо мною
С громадой неясною
Тяжких домов,
С цепью дворцов,
Отраженных холодной Невою.
Жизнь торопливо бредет
Здесь к цели незримой...
Я узнаю тебя с прежней тоской,
Город больной,
Неласковый город любимый!
Ты меня мучишь, как сон,
Вопросом несмелым...
Ночь, но мерцает зарей небосклон...
Ты весь побежден
Сумраком белым.

1901


Петербург (Мне снятся жуткие провалы) (Поликсена Сергеевна Соловьева)

"Быть Петербурху пусту" 
Евдокия 

Мне снятся жуткие провалы 
Зажатых камнями дворов, 
И черно-дымные каналы, 
И дымы низких облаков. 

Молчат широкие ступени, 
Молчат угрюмые дворцы, 
Лишь всхлипывает дождь осенний, 
Слезясь на скользкие торцы. 

На площадях пустынно-гулких 
Погас огней янтарный ряд, 
Безмолвны щели-переулки, 
Безогнен окон мертвый взгляд. 

И ветер панихиду стонет 
По скатам крыш, средь черных труб, 
И мгла осенняя хоронит, 
Омыв дождями, тяжкий труп. 

О, город крови и мучений, 
Преступных и великих дел! 
Незабываемых видений 
Твой зодчий дал тебе удел. 

О, город страшный и любимый! 
Мне душу пьют твой мрак и тишь. 
Проклятьем женщины томимый, 
Ты умер?.. Нет, не умер,- спишь. 

И снится: кто-то невысокий, 
В плаще, с кудрявой головой, 
Проходит грустный, одинокий, 
И шепчет сладостные строки 
Над молчаливою Невой. 

И верю я, что смерть безвластна 
И нет бесславного конца, 
Что Он проходит не напрасно 
И что сильнее злобы страстной 
Благословение певца. 

Петербург в 1913 году (Анна Андреевна Ахматова)

За заставой воет шарманка,
Водят мишку, пляшет цыганка
На заплеванной мостовой.
Паровозик идет до Скорбящей,
И гудочек его щемящий
Откликается над Невой.
В черном ветре злоба и воля.
Тут уже до Горячего Поля,
Вероятно, рукой подать.
Тут мой голос смолкает вещий,
Тут еще чудеса похлеще,
Но уйдем - мне некогда ждать.

1961


Петербургская ночь (Пётр Андреевич Вяземский)

Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!

После зноя тихо дремлет
Прохлажденная земля;
Не такая ль ночь объемлет
Елисейские поля!
Тени легкие, мелькая,
В светлом сумраке скользят,
Ночи робко доверяя
То, что дню не говорят.

Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!

Блещут свежестью сапфирной
Небо, воздух и Нева,
И, купаясь в влаге мирной,
Зеленеют острова.
Вёсел мерные удары
Раздаются на реке
И созвучьями гитары
Замирают вдалеке.

Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!

Как над ложем новобрачной
Притаившиеся сны,
Так в ночи полупрозрачной
Гаснут звезды с вышины!
Созерцанья и покоя
Благодатные, часы!
Мирной ночи с днем без зноя
Чудом слитые красы!

Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!

Чистой неги, сладкой муки
Грудь таинственно полна.
Чу! Волшебной песни звуки
Вылетают из окна.
Пой, красавица певица!
Пой, залетный соловей,
Сладкозвучная царица
Поэтических ночей!

Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!

Петербургские кошмары (Михаил Александрович Зенкевич)

Мне страшен летний Петербург. Возможен
Здесь всякий бред, и дух так одинок,
И на площадках лестниц ждет Рогожин,
И дергает Раскольников звонок.
От стука кирпича и едкой гари
Совсем измученный, тащусь туда,
Где брошенные дети на бульваре
В песке играют и близка вода.
Но телу дряблому везде застенок:
Зеленым пламенем рябит листва,
У девочек вкруг голеньких коленок
Под платьицем белеют кружева.
Исчезло все... И я уже не чую,
Что делается...Наяву? В бреду?
Наверх, в квартиру пыльную пустую,
Одну из них за лакомством веду.
И после - трупик голый и холодный
На простыне, и спазмы жадных нег,
И я, бросающий в канал Обводный
И кровяной филей , и синий стек... 

1912


"Петербургские сны и поныне" (Георгий Иванович Чулков)

Петербургские сны и поныне
Мою душу отравой томят;
И поныне в безумной пустыне
Меня мучает холодом ад.

Не уйти мне от страшного неба,
От тебя, серебристый туман,
От классически ложного Феба,
И от тени твоей, Великан.

Всадник-царь! Ты по воле поэта
Стал для нас и восторг, и позор;
Пусть все язвы кромешного лета -
Как святителей русских укор.

Только ты и с последней трубою
Не померкнешь пред ликом Отца,
И тобою, поэт, и тобою,
Оправдаются в чуде сердца.

Петербургские строфы (Осип Эмильевич Мандельштам)

                  Н. Гумилеву

Над желтизной правительственных зданий
Кружилась долго мутная метель,
И правовед опять садится в сани,
Широким жестом запахнув шинель.

Зимуют пароходы. На припеке
Зажглось каюты толстое стекло.
Чудовищна, как броненосец в доке,-
Россия отдыхает тяжело.

А над Невой - посольства полумира,
Адмиралтейство, солнце, тишина!
И государства жесткая порфира,
Как власяница грубая, бедна.

Тяжка обуза северного сноба -
Онегина старинная тоска;
На площади Сената - вал сугроба,
Дымок костра и холодок штыка...

Черпали воду ялики, и чайки
Морские посещали склад пеньки,
Где, продавая сбитень или сайки,
Лишь оперные бродят мужики.

Летит в туман моторов вереница;
Самолюбивый, скромный пешеход -
Чудак Евгений - бедности стыдится,
Бензин вдыхает и судьбу клянет!

Январь 1913


Петербургские сумерки (Дмитрий Михайлович Цензор)

Сегодня звуки и движенья
Заворожил упавший снег,
И нежностью изнеможенья
Овеян уличный разбег.

Беззвучно движутся трамваи,
Шипя на мерзлых проводах.
Скользят полозья, развевая
На поворотах снежный прах.

Деревья, выступы, решетки
Светло одеты в белый пух.
Весь город стал такой нечеткий,
Притих, задумался, потух.

И ждет, когда над ним сомкнется
Вечерний сумрак не спеша.
И с этим сумраком сольется
Его холодная душа.

На площадях, во мгле простертых,
Пока не вспыхнул рой огней,
Встают забытые когорты
Неуспокоенных теней.

Петроград (Дон Аминадо)

Возник на топких берегах
Наперекор природе грозной.
Назначен путь ему в веках -
Сверкать, как свет сверкает звездный!

И вместе с ним пришла пора
Давно желанного рассвета
Железной волею Петра,
Мечтой венчанного поэта.

Сказал: "Да будет!" - и гранит
Затеплил блеск дотоле скрытый.
Руда певучая звенит -
Меж камней клад поет отрытый.

И город-призрак, город-сон
Растет на севере пустынном,
Как будто в сказке вознесен
Он мановением единым.

Как взмахом верного весла,
Порой смиряется стихия,
Так с новым городом росла
И крепла новая Россия!

И там, где прежде тишина
И ночь глубокая царила,-
Полоска узкая одна
Леса и степи озарила.

Благословенная Судьба
Победный путь нам предвещала
И в повелителя раба
Других народов обращала.

Так было свыше суждено -
И мы живем еще мечтами,
Что станет прежнее окно
Отныне светлыми вратами!

Здесь двух веков немая грань
Проведена чертой упорной.
Подхвачен снова клич: восстань!
Страною, жребию покорной!

На дерзкий вызов свой ответ
Даст вновь гранитная громада -
И вновь блеснет России свет
С высот родного Петрограда!

Петроград (Максимилиан Александрович Волошин)

    Из цикла «Пути России»

                              Сергею Эфрону

Как злой шаман, гася сознанье
Под бубна мерное бряцанье
И опоражнивая дух,
Распахивает дверь разрух —
И духи мерзости и блуда
Стремглав кидаются на зов,
Вопя на сотни голосов,
Творя бессмысленные чуда, —
И враг, что друг, и друг, что враг,
Меречат и двоятся… — так,
Сквозь пустоту державной воли,
Когда-то собранной Петром,
Вся нежить хлынула в сей дом
И на зияющем престоле,
Над зыбким мороком болот
Бесовский правит хоровод.
Народ, безумием объятый,
О камни бьётся головой
И узы рвёт, как бесноватый…
Да не смутится сей игрой
Строитель внутреннего Града —
Те бесы шумны и быстры:
Они вошли в свиное стадо
И в бездну ринутся с горы.

Петроград (Зинаида Николаевна Гиппиус)

Кто посягнул на детище Петрово?
Кто совершенное деянье рук
Смел оскорбить, отняв хотя бы слово,
Смел изменить хотя б единый звук?

Не мы, не мы... Растерянная челядь,
Что, властвуя, сама боится нас!
Все мечутся да чьи-то ризы делят,
И всё дрожат за свой последний час.

Изменникам измены не позорны.
Придет отмщению своя пора...
Но стыдно тем, кто, весело-покорны,
С предателями предали Петра.

Чему бездарное в вас сердце радо?
Славянщине убогой? Иль тому,
Что к "Петрограду" рифм гулящих стадо
Крикливо льнет, как будто к своему?

Но близок день - и возгремят перуны...
На помощь, Медный Вождь, скорей, скорей
Восстанет он, всё тот же, бледный, юный,
Всё тот же - в ризе девственных ночей,

Во влажном визге ветреных раздолий
И в белоперистости вешних пург,-
Созданье революционной воли -
    Прекрасно-страшный Петербург!

14 декабря 1914


Петроград (Степан Петрович Шевырев)

Море спорило с Петром:
"Не построишь Петрограда;
Покачу я шведской гром,
Кораблей крылатых стадо.
Хлынет вспять моя Нева,
Ополченная водами:
За отъятые права
Отомщу её волнами.

Что тебе мои поля,
Вечно полные волнений?
Велика твоя земля,
Не озреть твоих владений!"
Глухо Пётр внимал речам:
Море злилось и шумело,
По синеющим устам
Пена белая кипела.

Речь Петра гремит в ответ:
"Сдайся, дерзостное море!
Нет, - так пусть узнает свет:
Кто из нас могучей в споре?
Станет град же, наречён
По строителе высоком:
Для моей России он
Просвещенья будет оком.

По хребтам твоих же вод,
Благодарна, изумленна,
Плод наук мне принесёт
В пользу чад моих вселенна, -
И с твоих же берегов
Да узрят народы славу
Руси бодрственных сынов
И окрепшую державу".

Рек могучий - и речам
Море вторило сурово,
Пена билась по устам,
Но сбылось Петрово слово.
Чу!.. в Рифей стучит булат!
Истекают реки злата,
И родится чудо-град
Из неплодных топей блата.

Тяжкой движется стопой
Исполин - гранит упорный
И приемлет вид живой,
Млату бодрому покорный.
И в основу зыбких блат
Улеглися миллионы:
Всходят храмы из громад
И чертоги и колонны.

Шпиц, прорезав недра туч,
С башни вспыхнул величавый,
Как ниспадший солнца луч
Или луч Петровой славы.
Что чернеет лоно вод?
Что шумят валы морские?
То дары Петру несёт
Побежденная стихия.

Прилетели корабли.
Вышли чуждые народы
И России принесли
Дань наук и плод свободы.
Отряхнув она с очей
Мрак невежественной ночи,
К свету утренних лучей
Отверзает бодры очи.

Помнит древнюю вражду,
Помнит мстительное море,
И да мщенья примет мзду,
Шлёт на град потоп и горе.
Ополчается Нева,
Но от твёрдого гранита,
Не отъяв свои права,
Удаляется сердита.

На отломок диких гор
На коне взлетел строитель;
На добычу острый взор
Устремляет победитель;
Зоркий страж своих работ
Взором сдерживает море
И насмешливо зовёт:
"Кто ж из нас могучей в споре?"

9 августа, 1829, Остров Искио


Петроград, 1919 (Анна Андреевна Ахматова)

И мы забыли навсегда,
Заключены в столице дикой,
Озера, степи, города
И зори родины великой.
В кругу кровавом день и ночь
Долит жестокая истома...
Никто нам не хотел помочь
За то, что мы остались дома,
За то, что, город свой любя,
А не крылатую свободу,
Мы сохранили для себя
Его дворцы, огонь и воду.

Иная близится пора,
Уж ветер смерти сердце студит,
Но нам священный град Петра
Невольным памятником будет.

Петроградские волшебства (Георгий Владимирович Иванов)

Заря поблекла, и редеет
Янтарных облаков гряда,
Прозрачный воздух холодеет,
И глухо плещется вода.

Священный сумрак белой ночи!
Неумолкающий прибой!
И снова вечность смотрит в очи
Гранитным сфинксом над Невой.

Томящий ветер дышит снова,
Рождая смутные мечты,
И вдохновения былого,
Железный город, полон ты!

Дрожат в воде аквамарины,
Всплывает легкая луна...
И времена Екатерины
Напоминает тишина.

Колдует душу сумрак сонный,
И шепчет голубой туман,
Что Александровской колонны
Еще не создал Монферран.

И плющ забвения не завил
Блеск славы давней и живой...
...Быть может, цесаревич Павел
Теперь проходит над Невой!..

Восторга слезы — взор туманят,
Шаги далекие слышны...
Тоской о невозвратном — ранят
Воспоминанья старины.

А волны бьются в смутной страсти,
Восток становится светлей,
И вдалеке чернеют снасти
И силуэты кораблей.

Петропавловская крепость (Сергей Аркадьевич Андреевский)

У самых вод раскатистой Невы,
Лицом к лицу с нарядною столицей,
Темнеет, грозный в памяти молвы,
Гранитный вал с внушительною спицей.
Там виден храм, где искони внутри
Опочивают русские цари,
А возле стен зарыты коменданты,
И тихий плач в гробницы льют куранты,
И кажется, на линию дворцов,
Через Неву, из недр иного света,
Глядят в столицу тени мертвецов,
Как Банко тень на пиршество Макбета..

Завидна ль им исторгнутая власть?
Полна ль их совесть запоздалой боли,
И всем царям они желают пасть,
А всем гнетомым встать из-под неволи?
Или свои алмазные венцы
Они сложили кротко пред Еговой
И за грехи народа, как отцы,
Прияли там иной венец, терновый?
Иль спор ведут перед Царем царей
Повешенный с тираном на турнире,
Чей вздутый лик величия полней,
Раба в петле — иль царственный, в мундире?
Иль, убоясь своих кровавых рук,
Крамольники клянут свои деянья?
Или врагов на братские лобзанья
Толкнула смерть, в забвеньи зол и мук?..
Но я люблю гранитную ограду
И светлый шпиль при северной луне,
Когда куранты грустную руладу
Издалека разносят по волне.
Они поют в синеющем тумане
О свергнутых земных богатырях,
О роскоши, исчезнувшей в нирване,
О подвиге, задавленном впотьмах, —
О той поре, где всякий будет равен,
И, внемля им, подумаешь: «Коль славен…»

Август 1881. Ночь. Дворцовая набережная


Пе­тер­бург­ская ночь (Поликсена Сергеевна Соловьева)

Ночь на город уныло спол­за­ет,
Все ту­ман­ней и все хо­лод­ней,
И ми­га­ют да­ле­ко, да­ле­ко
Ухо­дя­щие нити огней.

Я иду и боль­ной, и уста­лый,
Весь в со­мне­нья свои по­гру­жен,
Бес­ко­неч­ною, злою тре­во­гой
Мой тос­ку­ю­щий ум утом­лен.

А во­круг бес­по­кой­ные люди,
На мгно­ве­нье мельк­нув предо мной,
Ис­че­за­ют в хо­лод­ном ту­мане,
Как ви­де­ния ночи боль­ной.

«Мир Божий» Том 3, 1897


Похвала Ижерской земле и царствующему граду Санктпетербургу (Василий Кириллович Тредиаковский)

Приятный брег! Любезная страна!
Где свой Нева поток стремит к пучине.
О! прежде дебрь, се коль населена!
Мы град в тебе престольный видим ныне.

Немало зрю в округе я доброт:
Реки твоей струи легки и чисты;
Студен воздух, но здрав его есть род:
Осушены почти уж блата мшисты.

Где место ты низвергнуть подала
Врагов своих блаженну Александру,
В трофей и лавр там лавра процвела;
Там почернил багряну ток Скамандру.

Отверзла путь, торжественны врата
К полтавским тем полям сия победа;
Великий сам, о! слава, красота,
Сразил на них Петр равного ж соседа.

Преславный град, что Петр наш основал
И на красе построил толь полезно,
Уж древним всем он ныне равен стал,
И обитать в нём всякому любезно.

Не больше лет, как токмо с пятьдесят,
Отнеле ж все хвалу от удивленной
Ему души со славою гласят,
И честь притом достойну во вселенной.

Что ж бы тогда, как пройдет уж сто лет?
О! вы, по нас идущие потомки,
Вам слышать то, сему коль граду свет,
В восторг пришед, хвалы петь будет громки.

Авзонских стран Венеция, и Рим,
И Амстердам батавский, и столица
Британских мест, тот долгий Лондон к сим,
Париж градам как верьх, или царица,—

Все сии цель есть шествий наших в них,
Желаний вещь, честное наше странство,
Разлука нам от кровнейших своих;
Влечет туда нас слава и убранство.

Сей люб тому, иному — тот из нас:
Как веселил того, другой другого,
Так мы об них беседуем мног час,
И помним, что случилось там драгого.

Но вам узреть, потомки, в граде сем,
Из всех тех стран слетающихся густо,
Смотрящих всё, дивящихся о всем,
Гласящих: «Се рай стал, где было пусто!»

Явится им здесь мудрость по всему,
И из всего Петрова не в зерцале:
Санктпетербург не образ есть чему?
Восстенут: «Жаль! Зиждитель сам жил вмале».

О! боже, твой предел да сотворит,
Да о Петре России всей в отраду,
Светило дня впредь равного не зрит,
Из всех градов, везде Петрову граду.

1752


Прощание с Петербургом (Аполлон Александрович Григорьев)

Прощай, холодный и бесстрастный,
Великолепный град рабов,
Казарм, борделей и дворцов,
С твоею ночью гнойно-ясной,
С твоей холодностью ужасной
К ударам палок и кнутов,
С твоею подлой царской службой,
С твоим тщеславьем мелочным,
С твоей чиновнической ... ,
Которой славны, например,
И Калайдович, и Лакьер,
С твоей претензией - с Европой
Идти и в уровень стоять...
Будь проклят ты, ... !

Февраль 1846


Прощание с Петербургом (Пётр Павлович Ершов)

Сокрылось солнце за Невою,
Роскошно розами горя...
В последний раз передо мною
Горишь ты, невская заря!
В последний раз в тоске глубокой
Я твой приветствую восход:
На небе родины далекой
Меня другое солнце ждет.
О, не скрывай, заря, так рано
Волшебный блеск твоих лучей
Во мгле вечернего тумана,
Во тьме безмесячных ночей!
О, дай насытить взор прощальный
Твоим живительным огнем,
Горящим в синеве хрустальной
Блестящим радужным венцом!..
Но нет! Румяный блеск слабеет
Зари вечерней; вслед за ней
Печальный сумрак хладом веет
И тушит зарево огней.
Сквозь ткани ночи гробовые
На недоступных высотах
Мелькают искры золотые, -
И небо в огненных цветах.
И стихнул ветер в снежном поле,
И спит престольный град царя...
О, не видать тебя мне боле,
Святая невская заря!
Ты вновь оденешь запад хладный
Огнями вечера; но, ах!
Не для меня их свет отрадный
Заблещет в розовых венцах.
Не для меня! В стране далекой,
Питомец бурей и снегов,
Блуждать я буду одинокой
В глуши подоблачных лесов.
Прими последнее прощанье!..
. . . . . . . . . . . . . .
Прости и ты, о град державный,
Твердыня северных морей,
Венец отчизны православной,
Жилище пышное царей,
Петра могучее творенье!
О, кто б в великую борьбу,
Кто б угадал твое рожденье,
Твою высокую судьбу?
Под шумом бурь грозы военной,
По гласу мощному Петра,
В лесах страны иноплеменной
Воздвиглась русская гора,
На ней воссел орел двуглавый,
И клик победный огласил
Поля пустынные Полтавы
И груды вражеских могил.
И вновь бедой неотвратимой
Над дерзким галлом прошумел, -
И пал во прах непобедимый,
И мир свободой воскипел!
О, сколько доблестных деяний
Вписала северная сталь
В дневник твоих воспоминаний,
В твою гранитную скрижаль!
В твоих священных храмах веют
Народной славой знамена,
И на гробах твоих светлеют
Героев русских имена.
Вот он - зиждитель твой чудесный,
Твой, полунощный Прометей!
Но тот похитил огнь небесный,
А твой носил в душе своей...
Россия при дверях могилы,
Ее держал татарский сон.
Явился Петр, - и в мертвы жилы
Дыханье жизни вдунул он.
Она восстала, Русь святая,
Могуща, радостна, светла
И, юной жизнью расцветая,
Годами веки протекла!..
Зари чудесного рожденья
В тебе блеснул вначале свет;
Ты был предтечей воскресенья
И первым вестником побед!
Летами юный, ветхий славой,
Величья русского залог,
Прости, Петрополь величавый,
Невы державный полубог!
Цвети под радужным сияньем
Твоей блистательной весны
И услаждай воспоминаньем
Поэта сумрачные сны!

1835


С.-Петербург (Вильгельм Александрович Зоргенфрей)

    (Отрывок из краткой географии России) 

Чем известна, чем гордится 
Развеселая столица? 
Как поддержит свой престиж 
Русский Лондон и Париж? 
Александровской колонной, 
Кавалерией салонной, 
Медной статуей Петра 
И конюшнями двора; 
Правоведами в корсетах, 
Хулиганами в манжетах, 
Петропавловским мешком 
И Семеновским полком; 
Всей полицией угрюмой, 
Государственною думой, 
Резиденцией царя 
И Девятым января; 
Нововременской крамолой, 
Заколоченною школой, 
Ожиданием "конца" 
И решеткой вкруг дворца; 
Униженьем человека, 
Совещанием Кобека, 
Храмом начатым Христа 
И актрисой Балета. 

<11 декабря 1905>


Санкт-Петербург (Николай Яковлевич Агнивцев)

Ах, как приятно в день весенний 
Урвать часок на променад 
И для галантных приключений 
Зайти в веселый "Летний сад". 

Там, средь толпы жантильно-гибкой, 
Всегда храня печальный вид, 
С разочарованной улыбкой 
Поручик Лермонтов стоит!.. 

Ах, Санкт-Петербург, все в тебе очень странно, 
Серебряно-призрачный город туманов... 

Ах, Петербург, красавиц "мушки", 
Дворцы, каналы, Невский твой! 
И Александр Сергеич Пушкин 
У парапета над Невой! 
А белой ночью, как нелепость, 
Забывши день, всю ночь без сна 
На "Петропавловскую крепость" 
Глядеть из темного окна!.. 
И, лишь запрут в "Гостинном" лавки, 
Несутся к небу до утра 
Рыданье Лизы у "Канавки" 
И топот Медного Петра!.. 

Ах, Санкт-Петербург, все в тебе очень странно, 
Серебряно-призрачный город туманов... 

Ах, Петербург, красавиц "мушки", 
Дворцы, каналы, Невский твой! 
И Александр Сергеич Пушкин 
У парапета над Невой! 

Санкт-Петербург (Саша Чёрный)

Белые хлопья и конский навоз
Смесились в грязную желтую массу и преют.
Протухшая, кислая, скучная, острая вонь...
Автомобиль и патронный обоз.
В небе пары, разлагаясь, сереют.
В конце переулка желтый огонь...
Плывет отравленный пьяный!
Бросил в глаза проклятую брань
И скрылся, качаясь, - нелепый, ничтожный и рваный.
Сверху сочится какая-то дрянь...
Из дверей извзчичьих чадных трактиров
Вырывается мутным снопом
Желтый пар, пропитанный шерстью и щами...
Слышишь крики распаренных сиплых сатиров?
Они веселятся... Плетется чиновник с попом.
Щебечет грудастая дама с хлыщами,
Орут ломовые на темных слоновых коней,
Хлещет кнут и скучное острое русское слово!
На крутом повороте забили подковы
По лбам обнаженных камней -
И опять тишина.
Пестроглазый трамвай вдалеке промелькнул.
Одиночество скучных шагов... "Ка-ра-ул!"
Все черней и неверней уходит стена,
Мертвый день растворился в тумане вечернем...
Зазвонили к вечерне.
Пей до дна!

Санкт-Петербург (Владимир Владимирович Набоков)

Ко мне, туманная Леила!
Весна пустынная, назад!
Бледно-зеленые ветрила
дворцовый распускает сад.

Орлы мерцают вдоль опушки.
Нева, лениво шелестя,
как Лета льется. След локтя
оставил на граните Пушкин.

Леила, полно, перестань,
не плачь, весна моя былая.
На вывеске плавучей — глянь —
какая рыба голубая.

В петровом бледном небе — штиль,
флотилия туманов вольных,
и на торцах восьмиугольных
все та же золотая пыль.

Санкт-Петербургские триолеты (Николай Яковлевич Агнивцев)

Скажите мне, что может быть 
Прекрасней Невской перспективы, 
Когда огней вечерних нить 
Начнет размеренно чертить 
В тумане красные извивы?..
Скажите мне, что может быть
Прекрасней Невской перспективы?..

Скажите мне, что может быть 
Прекрасней майской белой ночи, 
Когда начнет Былое вить 
Седых веков седую нить 
И возвратить столетья хочет?
Скажите мне, что может быть 
Прекрасней майской белой ночи?..

Скажите мне, что может быть 
Прекрасней дамы петербургской, 
Когда она захочет свить 
Любви изысканную нить 
Рукой небрежною и узкой?..
Скажите мне, что может быть 
Прекрасней дамы петербургской?..

Снова в Петербурге (Николай Яковлевич Агнивцев)

Прощайте, немцы, греки, турки, 
И здравствуй, русская земля! 
В своем я снова Петербурге, 
Я снова русский! Снова - "я"! 
Еще вчера я был не русским! 
И, запахнувшись в черный дым, 
Гранитный воздух Петербургский 
Еще вчера был не .моим! 
Сегодня ж, странный и бессонный, 
"Брожу по Невской мостовой 
И с Александровской Колонной 
Взлетевшей чокаюсь мечтой! 
И в небо Питера, бледнея, 
Уходит беженский угар... 
И вновь я рифмою своею - 
Целую Невский тротуар!... 

Стихи о Петербурге (Анна Андреевна Ахматова)

                      I

Вновь Исакий в облаченьи
Из литого серебра...
Стынет в грозном нетерпеньи.
Конь Великого Петра.

Ветер душный и суровый
С черных труб сметает гарь...
Ах! своей столицей новой
Недоволен государь.

                      II

Сердце бьется ровно, мерно.
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.

Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу, ты со мной -
И в руке твоей навеки
Неоткрытый веер мой.

Оттого, что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес.
В миг, когда над Летним Садом
Месяц розовый воскрес -

Мне не надо ожиданий
У постылого окна
И томительных свиданий.
Ах! любовь утолена.

Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера, -
Над Невою темноводной,
Под улыбкою холодной
Императора Петра.

Странный город (Николай Яковлевич Агнивцев)

Санкт-Петербург - гранитный город, 
Взнесенный оловом над Невой, 
Где небосвод давно распорот 
Адмиралтейскою иглой! 

Как явь, вплелись в твои туманы 
Виденья двухсотлетних снов, 
О, самый призрачный и странный 
Из всех российских городов! 

Недаром Пушкин и Растрелли, 
Сверкнувши молнией в веках, 
Так титанически воспели 
Тебя в граните и в стихах. 

И майской ночью в белом дыме, 
И в завываньи зимних пург 
Ты всех прекрасней, несравнимый 
Блистательный Санкт-Петербург! 

Торжественный день столетия от основания града св. Петра (Семен Сергеевич Бобров)

Кто там, подобная деннице 
В венце горящем над главой, 
В величественной багрянице 
Блистает в славе над Невой? 
Столетня юность с красотою, 
С улыбкой важность в ней цветет; 
В деснице дань она несет 
Богоподобному Герою, 
Не призрак ли я зрю теперь? 
Нет -- зрю Петрополя я дщерь. 

"Сто лет, потомки восхищенны! -- 
Так дщерь престольна вопиет, -- 
Сто лет уже, как град священный 
Возник из тьмы ничтожной в свет. 
И кто? какой сей дух небесный, 
Дух приснопамятный в веках, 
Одушевя недвижный прах, 
Воздвигнул стены толь чудесны? 
Немврод? -- Орфей? -- иль  Озирид? 
Нет -- Петр, полночный наш Алкид. 

О полубог полувселенной, 
Живый востока в высоте! 
Сойди! Сойди с горы священной! 
Се возрождённый в лепоте 
Взывает росс в гремящем лике! 
Се дышит он хвалой к тебе 
И славу воздает судьбе, 
Как первозданный, в шумном клике! 
О тень! божественная тень! 
Да будет свят навек сей день! 

В сей день, толико мне желанный, 
Праправнук августейший твой, 
Небесным сердцем одаренный, 
Екатерины внук драгой, 
Предыдя в блеске славы ратной 
Потомственным твоим полкам, 
Велит торжествовать громам. 
Вдруг гром в полках гремит трикратный; 
Вдруг миллионом повторен: 
"О Петр! -- живи! -- ты нам священ". 

Живя ты в вечности, -- в том мире, 
Живешь еще и в сих веках; 
Ты жив в громах, -- жив в тихой лире 
Ты жив в державе, -- жив в душах, 
Ты в чувствах вечен и негиблем, 
Так памятник твой свеж и юн; 
Храм грома, -- там горит перун; 
Храм правды, -- он вовек незыблем; 
Храм мирных муз, -- тебя он чтит. 
Великий! -- всё тебя твердит... 

Дивятся царства изумленны, 
Что столь огромный сей колосс, 
На зыбкой персти утвержденный, 
Через столетие возрос. 
Вселенной чудо, храм Дианы 
Для блеска и твердыни сил 
Три века с златом поглотил; 
А здесь не храм -- но град державный 
Престол полмира, через век 
На степень доблести востек. 

Гордящась чистыми струями, 
Препоясующа сей град 
Нева, чуждаясь меж стенами, 
Мне мнится, хочет течь назад; 
Чело зелено воздымая 
Из-под волнистых кровов вод 
И разверзая влажный свод, 
Недоумеет, взор вращает. 
Вдруг глас раздался волновой, 
И гул помчался над водой: 

"Как? Стены предо мною ныне! 
Ужель в стенах бегут струи? 
Мне кажется, в иной долине 
Пустынны я вела край. 
Доселе сосна, ель тенисты 
Гляделися в моих водах; 
Досель теснились в жидкий прах 
Граниты стропотны, лесисты, 
Где волчий взор в дубраве рдел, 
Как огнь в зелену ночь горел. 

А ныне там, где скромно крались 
Рыбачьи челны близ брегов, 
С бесценным бременем помчались 
Отважны сонмища судов. 
Ермий, сей купли вождь, со славой 
Развешивая легкий флаг, 
Меж полюсами на зыбях 
Летит с гордыней величавой, 
Летит то с севера на юг, 
То с запада в восточный круг. 

Досель страшились робки боты 
Предать себя речным водам, 
А ныне ополченны флоты 
С отвагой скачут по морям; 
Кипящу бездну рассекают, 
Хребет царя морей нагнув, 
И, звучны своды вод давнув, 
Пучину славой наполняют. 
Но кто виновник их побед? -- 
Сей ботик, -- их почтенный дед... 

Доселе, дебри где дремали, 
Там убран сад, цветет лицей; 
Где мертвенны утесы спали, 
Там, из могилы встав своей, 
Скудели в зданиях багреют; 
Где ил тонул под серым мхом, 
Там прянул водомет сребром; 
Там куполы в огне краснеют; 
Там стогны в мрачну даль идут 
Или стражницы твердь секут. 
Бессмертный! кто тебе подобен! 
Зевесов иль Филиппов сын 
С тобой равняться б был удобен 
Иль Цезарь, римский исполин! 
Их памятник -- бесчеловечность; 
А ты -- урок дал естеству, 
Как ты подобен божеству; 
Ты пройдешь целу славы вечность, 
Подобно как Нева меж рек", -- 
Рек невский гений и потек. 
Так, россы! -- зрите ль, что вершины 
Надменных гор перед Петром 
Поникнувши легли в долины 
И пали в страхе ниц челом, 
А тамо, где долина крылась, 
Возникнул холм, напружа дол, 
И холм в блестящу твердь взошел? 
Так точно гордость низложилась, 
А дар души из тьмы воззван, 
Ценен, -- возвышен, -- осиян. 

Се там хранилища закона 
В священном ужасе стоят! 
Се там Паллады, Аполлона 
И муз святилища блестят, 
Где усмирял он древню дикость 
И злобу стер, где змий шипел, 
Где самый рок он одолел, 
Открыл души своей великость 
И всё, едва не всё возмог, 
Как полпланеты полубог. 
Се храмина, чертог законов, 
Отколе боголепный глас 
Решил судьбину миллионов; 
Отколе не единый раз 
Пылал перун, сопутник славы, 
Карал вражду внутри и вне; 
Отколь престолам, -- царствам, -- мне, -- 
Векам -- твердилися уставы! 
Се славы колыбель! о росс! 
Чудись, как в славе ты возрос! 

О Первый Петр! во всем ты первый, 
Хоть кратко факел твой светил; 
Но твой праправнук, внук Минервы, 
В себе его возобновил; 
А ты, -- ты в климатах безвестных; 
Се гроб! -- тут спит твой прах; 
Тут торжествую -- во слезах. 
Ужасна тень! -- зри с гор небесных! 
Се дань на гроб сердца кладут! 
И благодарны слезы льют! 

Но, о премудрый основатель! 
Одних ли сих творец ты стен? 
Одних ли сих чудес ты здатель? 
Народ тобою сотворен; 
Народ -- трофей в трофеях главный! 
А ты -- России всей творец. 
О росс! благословляй венец 
Петровых стен столетья славный!" -- 
Так дщерь Петрополя рекла 
И жертву с страхом воздала. 

Май 1803


У Александринского театра (Николай Яковлевич Агнивцев)

Там, где Российской Клеопатры 
Чугунный взор так горделив, 
Александрийского театра 
Чеканный высится массив. 

И в ночь, когда притихший Невский 
Глядит на бронзовый фронтон, 
Белеет тень Комиссаржевской 
Средь исторических колонн... 

Ты, Петербург, с отцовской лаской 
Гордишься ею!.. Знаю я: 
Была твоей последней сказкой 
Комиссаржевская твоя. 

Нежнее этой сказки нету! 
Ах, Петербург, меня дивит, 
Как мог придумать сказку эту 
Твой размечтавшийся гранит?! 

Черная речка (Павел Григорьевич Антокольский)

Все прошло, пролетело, пропало.
Отзвонила дурная молва.
На снега Черной речки упала
Запрокинутая голова.

Смерть явилась и медлит до срока,
Будто мертвой водою поит.
А Россия широко и строго
На посту по-солдатски стоит.

В ледяной петербургской пустыне,
На ветру, на юру площадей
В карауле почетном застыли
Изваянья понурых людей -

Мужики, офицеры, студенты,
Стихотворцы, торговцы, князья:
Свечи, факелы, черные ленты,
Говор, давка, пробиться нельзя.

Над Невой, и над Невским, и дальше,
За грядой колоннад и аркад,
Ни смятенья, ни страха, ни фальши -
Только алого солнца закат.

Погоди! Он еще окровавит
Императорский штаб и дворец,
Отпеванье по-своему справит
И хоругви расплавит в багрец.

Но хоругви и свечи померкли,
Скрылось солнце за краем земли.
В ту же ночь на Конюшенной церкви
Неприкаянный прах увезли.

Длинный ящик прикручен к полозьям,
И оплакан метелью навзрыд,
И опущен, и стукнулся оземь,
И в земле святогорской зарыт.

В страшном городе, в горнице тесной,
В ту же ночь или, может, не в ту
Встал гвардеец-гусар неизвестный
И допрашивает темноту.

Взыскан смолоду гневом монаршим,
Он как демон над веком парит
И с почившим, как с демоном старшим,
Как звезда со звездой, говорит.

Впереди ни пощады, ни льготы,
Только бури одной благодать.
И четыре отсчитаны года.
До - бессмертья - рукою подать.

1959

Всего стихотворений: 64

Количество обращений к теме стихотворений: 107076