Стихотворения русских поэтов про ночь на одной странице

Ночь тиха... Едва колышет
Ветер темные листы.
Грудь моя томленьем дышит,
И тоской полны мечты...

Звуки дивные несутся,
Слышу я, в тиши ночной:
То замрут, то вновь польются
Гармонической волной.

Вот вдали между кустами
Свет в окне ее мелькнул...
Как бы жаркими устами
Я к устам ее прильнул!

Ночь бы целую в забвенье
Всё лобзал ее, лобзал...
И слезами упоенья
Грудь младую б обливал...

Но один я... Грустно, скучно!
Огонек в окне погас...
Глухо колокол докучный
Прогудел полночный час...

* Notturno - Ноктюрн (итал.).- Ред.

Мне не надо наслаждений
   Мимолетной суеты.
Я живу среди видений
   Очарованной мечты.

Только ангел темной ночи
   Свеет к ложу моему, -
Я замру, вперяя очи
   В неразгаданную тьму.

И с тоской неутолимой
   В полусонной тишине
Кто-то близкий и любимый
   Наклоняется ко мне.

Я шепчу ему с тревогой:
   - "Сгинь, ночное колдовство!
Ангел ночи, ангел строгий,
   Бдит у ложа моего".

Но в смущении бессилья
   Чистый ангел мой поник,
И трепещущие крылья
   Закрывают бледный лик.

Полночь сошла, непроглядная темень,
Только река от луны блестит,
А за рекой неизвестное племя,
Зажигая костры, шумит.

Завтра мы встретимся и узнаем,
Кому быть властителем этих мест;
Им помогает черный камень,
Нам - золотой нательный крест.

Вновь обхожу я бугры и ямы,
Здесь будут вещи, мулы - тут.
В этой унылой стране Сидамо
Даже деревья не растут.

Весело думать: если мы одолеем,-
Многих уже одолели мы,-
Снова дорога желтым змеем
Будет вести с холмов на холмы.

Если же завтра волны Уэбы
В рев свой возьмут мой предсмертный вздох,
Мертвый, увижу, как в бледном небе
С огненным черный борется бог.

У порога белой хаты,
В ароматной мгле ветвей,
Заливается крылатый
Бард украинских ночей.

Нет луны, но звездным светом
Ночь лазурна, ночь ясна.
Спит земля. В молчаньи этом
Ночь гармонией полна.

Звонче песня... Громче... Шире...
Улетает в даль садов!..
Для кого в весеннем мире
Льется песня вешних снов?

Говорят, от роз востока
С золотой волной лучей
К русским розам издалека
Прилетает соловей.

Но сегодня не надменных
Славит он цариц весны,
Не поет им сокровенных
Сказок чудной стороны!..

Там, где яблони так низки
И так густ навес листвы,
У плетня там близко-близко
Две склонились головы.

Громче песня вылетает.
Кто услышит звук речей?
И лобзанья заглушает
Неустанный соловей!

Белая ночь, словно призрак, плывет над пустынной столицей;
Дремлет Нева голубая; дворцы величавые спят;
Реют тревожные сны и влетают в дома вереницей…
Тихо из нор выползает и крадется бледный разврат.

В эти мгновения черные немощен дух омраченный,
Чуткое сердце пылает от старых открывшихся ран,
Зорька не блещет в грядущем — и видишь яснее, смущенный,
Ложь улыбавшихся грёз и надежд легкокрылых обман.

О, зажигай же свой факел, ты, утра лучистого гений!
Звонкою песней разлейся, в таинственный сумрак души
Влей молодую отвагу — и пламя тревожных сомнений,
Белою ночью рожденных, дыханьем своим потуши…

Горят отдаленные шпили
Вечерних и светлых соборов,
И медля, и рея в сияньях,
Нисходит к зеркальным каналам
Незримая в воздухе ночь.

Печаль о земле озарили
Моря просветленных просторов,
И нам, в наших смутных блужданьях,
Так радостно — сердцем усталым,
Усталой мечтой изнемочь...

Безумная ночь опустилась
Над пепельно-нежной Невою,
И крылья торжественных ростров,
И легкие мачты — как тени,
Как сны, отраженные в снах.

И все, что прошло, только снилось,
Мы снова, как дети, с тобою,
Мы — светлый, затерянный остров
В спокойных морях сновидений,
Мы — остров на светлых волнах.

Дым потянуло вдаль, повеяло прохладой.
Без тени, без огней, над бледною Невой
Идет ночь белая — лишь купол золотой
Из-за седых дворцов, над круглой колоннадой,
Как мертвеца венец перед лампадой,
Мерцает в высоте холодной и немой.
Скажи, куда идти за счастьем, за отрадой,
Скажи, на что ты зол, товарищ бедный мой?!
Вот — темный монумент вознесся над гранитом...
Иль мысль стесненная твоя
Спасенья ищет в жале ядовитом,
Как эта медная змея
Под медным всадником, прижатая копытом
Его несущего коня...

Зарделись небеса — затеплились вдали.
Мечтательно горят вечерними слезами.
И звучный день поблек. И сумерки пришли
Прозрачно-синие с ослепшими глазами.
Нисходит странная, безжизненная мгла.
Пустынны улицы. Старинные каналы
В гранитах замерли, как в рамах зеркала.
И в них отражены утихшие кварталы.

Преображаются привычные черты…
Воздушные мосты, воздушные громады —
Как будто бы мираж, упавший с высоты,
Как сказочных дворцов немые анфилады.
Осиротелые, застывшие сады…
Бредут прохожие в печали неизбежной
И никнут, бледные, к зеркальности воды,
Где липы тянутся гирляндою прибрежной.

О, жутко-белая, загадочная тишь!
В ней души скорбные затихли в странной муке…
Томятся девушки во мгле оконных ниш
И грезят уронив немеющие руки.
С курантов башенных, как будто лепестки,
Упали отзвуки ночного перезвона,
И волны светлые молитвенной тоски
Их приняли в свое невидимое лоно.

Весна усталая бессонно до утра
Обходит улицы; блуждает над Невою,
Где изваяние чугунного Петра
Неслышно говорит с туманной синевою;
И грустью жадною тревожит сон теней.
Багряный круг встает над крепостью за далью…
И тихо плачет ночь… И жалко, жалко ей
Расстаться с белою, весеннею печалью.

Земля не спит, напрасно ожидая
Объятий сумрака и нежной тишины,
Горит заря, полнеба обнимая,
Бредут толпой испуганные сны.

И все живет какой-то жизнью ложной,
Успокоения напрасно жаждет взор,
Как будто ангел бледный и тревожный 
Над миром крылья белые простер.

Изумрудно-опаловой чашей
Опрокинуто небо ночное.
Ни прохлады, ни летнего зноя,
И Нева все спокойней и краше.
Как во сне, о гранитные плиты
Чешет зыбь серебристые грудки.
А вверху с резедой перевиты
Чьей-то нежной рукой незабудки.
Тихий ангел обходит кварталы,
Поднимает на окнах маркизы.
«Что вы, девушки, нынче усталы?
Облекайтесь в вечерние ризы!»
В каждом вздохе — печаль и отрада.
Сладкий голос певуч и неведом,
И грустит над постелью лампада
За ушедшею девушкой следом.
Заполночной поверить ли встрече?..
Но уж ялик несется к заливу,
На воде оставляя далече
Голубую волнистую гриву.
Каплет жемчуг с откинутых весел…
Ветер щеку погладил, как пухом…
Ангел в сердце сияньями бросил
И поет о блаженстве над ухом…

Мне далекое время мерещится,
Дом на Стороне Петербургской.
Дочь степной небогатой помещицы,
Ты — на курсах, ты родом из Курска.

Ты — мила, у тебя есть поклонники.
Этой белой ночью мы оба,
Примостимся на твоем подоконнике,
Смотрим вниз с твоего небоскреба.

Фонари, точно бабочки газовые,
Утро тронуло первою дрожью.
То, что тихо тебе я рассказываю,
Так на спящие дали похоже.

Мы охвачены тою же самою
Оробелою верностью тайне,
Как раскинувшийся панорамою
Петербург за Невою бескрайней.

Там, вдали, под дремучим урочищам,
Этой ночью весеннею белой,
Соловьи славословьем грохочущим
Оглашают лесные пределы.

Ошалелое щелканье катится,
Голос маленькой птички летящей
Пробуждает восторг и сумятицу
В глубине очарованной чащи.

В те места босоногою странницей
Пробирается ночь вдоль забора,
И за ней с подоконника тянется
След подслушанного разговора.

В отголосках беседы услышанной
По садам, огороженным тесом,
Ветви яблоневые и вишневые
Одеваются цветом белесым.

И деревья, как призраки, белые
Высыпают толпой на дорогу,
Точно знаки прощальные делая
Белой ночи, видавшей так много.

Самые близкие зданья
Стали туманно-дальними,
Самые четкие башни
Стали облачно-хрупкими.
И самым черным камням
Великая милость дарована —
Быть просветленно-синими,
Легко сливаться с небом.

Там, на том берегу,
Дома, соборы, завод,
Или ряд фиалковых гор?
Правда? — лиловые горы
С налетом малиново-сизым,
С вершинами странно-щербатыми,
Неведомый край стерегут.

Нева, расширенная мглою,
Стала огромным морем.
Великое невское море
Вне граней и вне государств,
Малиново-сизое море,
Дымное, бледное, сонное,
Возникшее чудом недолгим
В белую ночь.

Воздушные тонкие башенки
Чудного восточного храма,
И узкие башни-мечети
И звездные купола.
Таинственный северный замок
И старая серая крепость
И шпиль, улетающий в небо
Розоватой тонкой стрелой.

У серых приречных ступеней,
Вечно, вечно сырых,
Нежнее суровые сфинксы
Из дальней, безводной пустыни.
Им, старым, уже не грустно
Стоять на чужой земле,
Их, старых, баюкает бережно
Радужно-сизый туман.

Часы остановились.
Весы стоят. И ночь светлее дня.
Нет больше времени. Из моря и огня
Недвижно зарево зари. Молчанье
Вдоль этих берегов стоит, как тишина.
Нет больше времени. Висит луна
В небесном зеркале. И воздух ясен
И неподвижен. И весы стоят.
Нет груза лет, нет груза страшных бед,
И чайки улетают в поднебесье.
И равновесие. О, страшно равновесье,
Бесстрастье страшно сердцу моему.

Ах, дверь не запирала я,
Не зажигала свеч,
Не знаешь, как, усталая,
Я не решалась лечь.

Смотреть, как гаснут полосы
В закатном мраке хвой,
Пьянея звуком голоса,
Похожего на твой.

И знать, что все потеряно,
Что жизнь - проклятый ад!
О, я была уверена,
Что ты придешь назад.

Белой мертвой странной ночью, 
Наклонившись над Невою, 
Вспоминает о Минувшем 
Странный город Петербург... 

Посмотрите! Посмотрите! 
У Цепного Моста кто-то 
В старомодной пелерине 
Неподвижно смотрит вдаль... 

Господин в крылатке тихо 
Про него шепнул другому: 
"Николай Васильич Гоголь - 
Сочинитель "Мертвых душ"... 

У Сената, сдвинув брови, 
Гнет сверкающую шпагу 
Незнакомец в треуголке 
С пистолетом при бедре... 

Отчего так странно-бледен 
Незнакомец в треуголке? 
Отчего сжимает петля 
Золоченый воротник? 

Чу! К нему, гремя оружьем, 
С двух сторон подходят двое!.. 
Подошли! - "Полковник Пестель, 
Нас прислал к вам Государь!" 

Белой мертвой странной ночью, 
Наклонившись над Невою, 
Вспоминает о Минувшем 
Странный город Петербург... 

Посмотрите! Посмотрите! 
Вот задумался о чем-то 
Незнакомец в альмавиве, 
Опершись на парапет... 

С Петропавловской твердыни 
Бьют Петровские куранты, 
Вызывая из могилы 
Запоздавших мертвецов... 

И тотчас же возле Арки - 
Там, где Зимняя Канавка,- 
Белый призрак белой дамы 
Белым облаком сошел... 

Зазвенели где-то шпоры... 
И по мертвому граниту 
К мертвой даме на свиданье 
Мчится мертвый офицер... 

"Германн!"- "Лиза!" И, тотчас же, 
Оторвавшись от гранита, 
Незнакомец в альмавиве 
Смуглый профиль повернул!.. 

"Александр Сергеич, вы ли, 
Вы ли это тот, чье имя 
Я в своих стихах не смею 
До конца произнести?.." 

Белой мертвой странной ночью, 
Наклонившись над Невою, 
Вспоминает о Минувшем 
Странный город Петербург... 

Не небо — купол безвоздушный
Над голой белизной домов,
Как будто кто-то равнодушный
С вещей и лиц совлек покров.

И тьма — как будто тень от света,
И свет — как будто отблеск тьмы.
Да был ли день? И ночь ли это?
Не сон ли чей-то смутный мы?

Гляжу на все прозревшим взором,
И как покой мой странно тих,
Гляжу на рот твой, на котором
Печать лобзаний не моих.

Пусть лживо-нежен, лживо-ровен
Твой взгляд из-под усталых век,—
Ах, разве может быть виновен
Под этим небом человек!

Белые ночи… Белые ночи…
Белые ночи — как белые дни.
Кажется, будто бы белые ноги
Моют в заливе ночные огни.

Людям не спится. На лицах веселость.
Громко мальчишки кричат во дворе.
Странная, сладкая невесомость
Есть в этой гулкой весенней поре.

Белою ночью счастливые сказки
Бродят по улицам городским.
Белою ночью стыдливые ласки
Дарят подружки любимым своим.

В небе — неоновое сиянье.
Все в мире призрачно, как в кино.
Ветер разлуки и ветер свиданья
Рвутся в распахнутое окно…

                          Посвящается
                          Зое Юлиановне Яковлевой

Все в доме затихло, лишь ночь голубая
   Глядит безучастно в окно,
И сердце гнетет тишина гробовая,
   И, мнится, все ею полно.

Лишь месяца отблеск из ниши оконной
   Ложится пятном на полу,
И маятник старый стучит монотонна,
   И мыши скребутся в углу.

Исчезли волшебного мира виденья,
   Перо выпадает из рук,
И после короткой минуты забвенья
   Томит безнадежный недуг.

Мучительней жаждет душа перемены
   И к свету стремится из тьмы,
И мнится, что давят меня эти стены,
   Как своды тюрьмы.

Лицо разгорается яркою краской,
   Горит голова, как в огне,
И в эти минуты несбыточной сказкой
   Былое является мне.

Возможно ль, что жизнь существует иная,
   С тревогой, страстями, борьбой?..
И сердце гнетет тишина гробовая
   Еще безнадежней собой,

Свеча догорела - лишь месяц уныло
   Сиянье дрожащее льет,
И сердце то бьется с удвоенной силой,
   То сразу замрет...

Какой кошмар! Всё та же повесть...
И кто, злодей, ее снизал?
Опять там не пускали совесть
На зеркала вощеных зал...

Опять там улыбались язве
И гоготали, славя злость...
Христа не распинали разве,
И то затем, что не пришлось...

Опять там каверзный вопросик
Спускали с плеч, не вороша.
И всё там было — злобность мосек
И пустодушье чинуша.

Но лжи и лести отдал дань я.
Бьет пять часов — пора домой;
И наг, и тесен угол мой...
Но до свиданья, до свиданья!

Так хорошо побыть без слов;
Когда до капли оцет допит...
Цикада жадная часов,
Зачем твой бег меня торопит?

Всё знаю — ты права опять,
Права, без устали токуя...
Но прав и я,— и дай мне спать,
Пока во сне еще не лгу я.

Благовонная ночь, благодатная ночь,
Раздраженье недужной души!
Всё бы слушал тебя - и молчать мне невмочь
В говорящей так ясно тиши.

Широко раскидалась лазурная высь,
И огни золотые горят;
Эти звезды кругом точно все собрались,
Не мигая, смотреть в этот сад.

А уж месяц, что всплыл над зубцами аллей
И в лицо прямо смотрит, - он жгуч;
В недалекой тени непроглядных ветвей
И сверкает, и плещется ключ.

И меняется звуков отдельный удар;
Так ласкательно шепчут струи,
Словно робкие струны воркуют гитар,
Напевая призывы любви.

Словно всё и горит и звенит заодно,
Чтоб мечте невозможной помочь;
Словно, дрогнув слегка, распахнется окно
Поглядеть в серебристую ночь.

В безмолвную ночь на кургане высоком
Один я стою и дивлюсь на простор —
Раздольную степь не окинешь и оком,
В дали необъятной теряется взор.

Окраины тонут в тумане волнистом,
Покрывшем навеки друзей моих след;
Безжизненный месяц лучом серебристым
Кругом разливает томительный свет.

Сжимается сердце, и мысль улетает
Туда, где всё жизнью отрадной кипит,
Где ясные зорьки на небе сияют
И вечное солнце, играя, блестит.

И чувствуешь снова кручину бессилья
Среди полумертвой родной тишины…
О, если бы только могучие крылья
Хоть в эту минуту мне были даны!..

Мириады песчинок сияют кругом,
Небеса - словно море без дна.
То, что здесь, на земле, мы землею зовем -
Из песчинок песчинка одна.
Ужас душу объял, разум смолк... Боже мой,
Освети! Осени! Успокой!

Спит пращур городов! А я с горы высокой
Смотрю на очерки блестящих куполов,
Стремящихся к звездам над уровнем домов,
Под сенью темною, лазурной и стоокой.
И Днепр уносится... Его не слышу я,-
За далью не шумит блестящая струя.

О нет! Не месяц здесь живой красе причина!
Когда бы волю дать серебряным лучам
Скользить в безбрежности по темным небесам,
Ты не явилась бы, чудесная картина,
И разбежались бы безмолвные лучи,
Чтоб сгинуть, потонуть в неведомой ночи.

Но там, где им в пути на землю пасть случилось,
Чтобы светить на то, что в тягостной борьбе,
Так или иначе, наперекор судьбе,
Бог ведает зачем, составилось, сложилось,-
Иное тем лучам значение иметь:
В них мысль затеплилась! Ей пламенем гореть!

Суть в созданном людьми, их тяжкими трудами,
В каменьях, не в лучах, играющих на них,
Суть в исчезаньи сил, когда-то столь живых,
Сил, возникающих и гибнущих волнами,-
А кроткий месяц тут, конечно, ни при чем
С его бессмысленным серебряным лучом.

Дремлют полною луной
Озаренные поляны.
Бродят белые туманы
Над болотною травой.
      
Мертвых веток черный ворох,
Бледных листьев слабый лепет,
Каждый вздох и каждый шорох
Пробуждают в сердце трепет.
      
Ночь под ярким блеском лунным
Холодеющая спит,
И аккордом тихоструйным
Ветерок не пролетит.
      
Неразгаданная тайна -
В чащах леса... И повсюду
Тишина - необычайна.
Верю сказке, верю чуду...

В глубине небес безбрежной 
 Даль светла и хороша, 
И полна любовью нежной 
 Мира вольная душа. 
 
Бесконечным обаяньем 
 Веет тихий лунный свет, 
Звёзды трепетным мерцаньем 
 С неба шлют тебе привет. 
 
Их любви, святой и чистой, 
 Власть сильна и глубока, 
И она из мглы лучистой 
 Нас зовёт за облака. 
 
Так умчимся ж оба смело 
 В мир волшебной красоты, 
Где блаженству нет предела 
 В царстве света и мечты. 
 
Унесёмся в переливы 
 Блеска огненных миров, 
Пролетим сквозь все извивы 
 Междузвёздных облаков. 
 
Пусть они гирляндой тесной 
 Окружают нас вдали, 
Улетевших в мир небесный 
 С обездоленной земли. 

В летнюю ночь так торжественно тихое море.
Сосны так стройны в своем величавом уборе,
В летнюю ночь над землею царят небылицы…
Мало ли что может летнею ночью присниться!..

В летнюю ночь так мечтательны темные глазки,
Столько в них искренней мягко доверчивой ласки,
В летнюю ночь так пушистые длинны ресницы…
Мало ли что может летнею ночью присниться!..

В летнюю ночь возле облика нежно-родного
Так целомудренны каждое чувство и слово,
Так лучезарна любви нераскрытой страница…
Мало ли что может летнею ночью присниться!..

В летнюю ночь так мучительно хочется снова
Счастья обманного, счастья тепло-молодого,
В летнюю ночь недоступного стерты границы…
Мало ли что может летнею ночью присниться!..

Серебристо-бледна и кристально ясна
Молчаливая ночь над широкой рекой.
И трепещет волна, и сверкает волна,
И несется и вьется туман над волной.
Чутко дремлют сады, наклонясь с берегов,
Ярко светит луна с беспредельных небес,
Воздух полн ароматом весенних цветов,
Мгла полна волшебством непонятных чудес.
Что там видно вдали, что в тумане скользит,
Чьи дрожащие крылья блестят над водой?
То не чайка белеет, то лодка летит,
Вьется лентою след за высокой кормой.
Вдоль бортов протянулись гирлянды цветов,
Стройно движутся весла в девичьих руках,
И торжественный хор молодых голосов
Замирает и гаснет в воздушных струях...
Громче, песня! [В ней слышен не страсти] призыв,
Не мятежные стоны греховных людей, -
В ней восторги молитвы и чистый порыв
В царство вечного счастья и вечных лучей!
Кто ж вы, чудные девы? Откуда ваш путь?
Все вы в белых нарядах и в ярких цветах!
Та поникла в раздумье к подруге на грудь,
А другая - со звонкою лютней в руках...
Вдруг согласный напев оборвался и стих,
В светлых взглядах певиц отразился испуг,
И замолкли созвучия струн золотых,
И упали послушные весла из рук.
Там, где выдался берег отлогой косой...

В лунную ночь до рассвета не спится.
Лампу засветишь — работать невмочь,
Книгу роняешь на стол. Не сидится
                В лунную ночь.

Смотришь в окно: там сиянье, там тени,
В улице тихо и в окнах темно,
С грустью любви одинокой, весенней
                Смотришь в окно…

Лунная ночь умирает устало,
Хочется с ней умереть, изнемочь…
Больно, что снова для счастья пропала
                Лунная ночь…

В ночь молчаливую чудесен
Мне предстоит твой светлый лик.
Очарованья старых песен
Объемлют душу в этот миг.

Своей дорогой голубою
Проходишь медленнее ты,
И отдыхают над тобою
Две неподвижные звезды.

В эту лунную ночь, в эту дивную ночь,
В этот миг благодатный свиданья,
О мой друг! я не в силах любви превозмочь,
Удержать я не в силах признанья.

В серебре чуть колышется озера гладь,
Наклонясь, зашепталися ивы...
Но бессильны слова! - как тебе передать
Истомленного сердца порывы?

Ночь не ждет, ночь летит. Закатилась луна,
Заалело в таинственной дали...
Дорогая! прости, - снова жизни волна
Нам несет день тоски и печали.

        Фантазия

                        П.А. Плетневу

Ночь весенняя дышала
Светло-южною красой;
Тихо Брента - протекала,
Серебримая луной;
Отражен волной огнистой
Блеск прозрачных облаков,
И восходит пар душистый
От зеленых берегов.

Свод лазурный, томный ропот
Чуть дробимыя волны,
Померанцев, миртов шепот
И любовный свет луны,
Упоенья аромата
И цветов и свежих трав,
И вдали напев Торквата
Гармонических октав -

Всё вливает тайно радость,
Чувствам снится дивный мир,
Сердце бьется, мчится младость
На любви весенний пир;
По водам скользят гондолы,
Искры брызжут под веслом,
Звуки нежной баркаролы
Веют легким ветерком.

Что же, что не видно боле
Над игривою рекой
В светло-убранной гондоле
Той красавицы младой,
Чья улыбка, образ милый
Волновали все сердца
И пленяли дух унылый
Исступленного певца?

Нет ее: она тоскою
В замок свой удалена;
Там живет одна с мечтою,
Тороплива и мрачна.
Не мила ей прелесть ночи,
Не манит сребристый ток,
И задумчивые очи
Смотрят томно на восток.

Но густее тень ночная;
И красот цветущий рой,
В неге страстной утопая,
Покидает пир ночной.
Стихли пышные забавы,
Всё спокойно на реке,
Лишь Торкватовы октавы
Раздаются вдалеке.

Вот прекрасная выходит
На чугунное крыльцо;
Месяц бледно луч наводит
На печальное лицо;
В русых локонах небрежных
Рисовался легкий стан,
И на персях белоснежных
Изумрудный талисман!

Уж в гондоле одинокой
К той скале она плывет,
Где под башнею высокой
Море бурное ревет.
Там певца воспоминанье
В сердце пламенном живей,
Там любви очарованье
С отголоском прежних дней.

И в мечтах она внимала,
Как полночный вещий бой
Медь гудящая сливала
С вечно-шумною волной.
Не мила ей прелесть ночи,
Душен свежий ветерок,
И задумчивые очи
Смотрят томно на восток.

Тучи тянутся грядою,
Затмевается луна;
Ясный свод оделся мглою;
Тма внезапная страшна.
Вдруг гондола осветилась,
И звезда на высоте
По востоку покатилась
И пропала в темноте.

И во тме с востока веет
Тихогласный ветерок;
Факел дальний пламенеет, -
Мчится по морю челнок.
В нем уныло молодая
Тень знакомая сидит,
Подле арфа золотая,
Меч под факелом блестит.

Не играйте, не звучите,
Струны дерзкие мои:
Славной тени не гневите!..
О! свободы и любви
Где же, где певец чудесный?
Иль его не сыщет взор?
Иль угас огонь небесный,
Как блестящий метеор?

Весенней ночи сумрак влажный
Струями льется предо мной,
И что-то шепчет гул протяжный
Над обновленною землей.

Зачем, о звезды, вы глядите
Сквозь эти мягкие струи?
О чем так громко вы журчите,
Неугомонные ручьи?

Вам долго слух без мысли внемлет,
К вам без тоски прикован взор...
И сладко грудь мою объемлет
Какой-то тающий простор.

Весенней полночью бреду домой усталый.
Огромный город спит, дремотою объят.
Немеркнущий закат дробит свой отблеск алый
В окошках каменных громад.

За спящею рекой, в лиловой бледной дали,
Темнеет и садов и зданий темный круг.
Вот дрожки поздние в тиши продребезжали,
И снова тишина вокруг.

И снова город спит, как истукан великий,
И в этой тишине мне чудятся порой
То пьяной оргии разнузданные крики,
То вздохи нищеты больной.

              Татьяне Дмитриевне

В прозрачной мгле безмолвствует столица;
Лишь изредка на шум и глас ночной
Откликнется дремавший часовой,
Иль топнет конь, и быстро колесница
Продребезжит по звонкой мостовой.

Как я люблю приют мой одинокий!
Как здесь мила весенняя луна:
Сребристыми узорами она
Рассыпалась на пол его широкий
Во весь объем трехрамного окна!

Сей лунный свет, таинственный и нежный,
Сей полумрак, лелеющий мечты,
Исполнены соблазнов... Где же ты,
Как поцелуй насильный и мятежный,
Разгульная и чудо красоты?

Во мне душа трепещет и пылает,
Когда, к тебе склоняясь головой,
Я слушаю, как дивный голос твой,
Томительный, журчит и замирает,
Как он кипит, веселый и живой!

Или когда твои родные звуки
Тебя зовут - и, буйная, летишь,
Крутишь главой, сверкаешь, и дрожишь,
И прыгаешь, и вскидываешь руки,
И топаешь, и свищешь, и визжишь!

Приди! Тебя улыбкой задушевной,
Объятьями восторга встречу я,
Желанная и добрая моя,
Мой лучший сон, мой ангел сладкопевный,
Поэзия московского житья!

Приди, утешь мое уединенье,
Счастливою рукой благослови
Труды и дни грядущие мои
На светлое, святое вдохновенье,
На праздники и шалости любви!

 Вечер сутолоки на исходе. 
 Тишина, теплынь и легкий дождь. 
 Майской ночью по такой погоде 
 Молодо по улице идешь. 

 Тусклы Исаакия колонны, 
 Парапета призрачен гранит. 
 За Невой, как поезд отдаленный, 
 Дождь над парком Ленина шумит. 

 Вот грохочет ливень, нарастая, 
 Возле, рядом падает стеной. 
 Я иду, и струи, расступаясь, 
 Как друзья, торопятся за мной. 

 Хорошо! Ужель мне с гаком тридцать? 
 Честный паспорт, ты, пожалуй, врешь. 
 Продолжай звенеть и серебриться, 
 Прибалтийский полуночный дождь! 

Ветер коснулся кустов обнаженных,
Ночь привидений полна,
Слышу я лепет ветвей пробужденных!
          "Где же весна?

След не чернеет от влажных тропинок,
Всё замирает во сне,
Только чуть слышится шелест снежинок
          В злой тишине.

Небо мерещится мутным покровом,
Ночь привидений полна...
Кто разбудил нас ликующим словом?
          Где же весна?.."

   Е.А. Варженевской

Вечерний свет погас.
Чуть дышит гладь воды.
Настал заветный час
Для искристой Звезды.

Она теперь горит,
Окутанная мглой,
И светом говорит
Не с Небом, а с Землей.

Увидела она,
Как там внизу темно,
Как сладко спит волна,
Как спит речное дно.

И вот во мгле, вдали,
Открыв лицо свое,
Кувшинки расцвели
И смотрят на нее.

Они горят в ночи,
Их нежит гладь воды,
Ласкают их лучи
Застенчивой Звезды.

И будут над водой
Всю ночь они гореть,
Чтоб с Утренней Звездой
Стыдливо умереть.

Солнце скрылось; дымятся долины;
Медленно сходят к ночлегу стада;
Чуть шевелятся лесные вершины, 
Чуть шевелится вода.

Ветер приносит прохладу ночную;
Тихою славой горят небеса...
Братья,  оставим работу денную, 
В песни сольем голоса...

Ночь на востоке с вечерней звездою;
Тихо сияет струей золотою
Западный край.

Господи,  путь наш меж камней и терний, 
Путь наш во мраке...Ты,  свет невечерний, 
Нас осияй!

В мгле полуночной,  в полуденном зное, 
В скорби и радости,  в сладком покое, 
В тяжкой борьбе -

Всюду сияние солнца святого, 
Божия мудрость и сила и слово, 
Слава тебе!

Взойди, о Ночь, на горний свой престол,
Стань в бездне бездн, от блеска звезд туманной,
Мир тишины исполни первозданной
И сонных вод смири немой глагол.

В отверстый храм земли, небес, морей
Вновь прихожу с мольбою и тоскою:
Коснись, о Ночь, целящею рукою,
Коснись чела, как божий иерей.

Дала судьба мне слишком щедрый дар,
Виденья дня безмерно ярки были:
Росистый хлад твоей епитрахили
Да утолит души мятежный жар.

Как тиха эта ночь! Всё сидел бы без дум,
   Да дышал полной грудью, да слушал.
И боишься, чтоб говор какой или шум
   Этот чудный покой не нарушил.
Но покоя душе моей нет! Его прочь
      Гонит дума печальная...
   Мне иная припомнилась ночь —
      Роковая, прощальная...

   В эту ночь — о, теперь, хоть теперь,
   Когда кануло всё без возврата,
   Когда всё так далёко, поверь,
   Я люблю тебя нежно и свято!—
Мы сидели одни. Бледный день наступал,
   Догорали ненужные свечи.
   Я речам твоим жадно внимал...
   Были сухи и едки те речи.

То сарказмом звучали, иронией злой,
То, как будто ища мне мучения нового,
   Замолкали искусно порой,
   Чтоб не дать объясненья готового.
В этот миг я бы руки с мольбою простер:
   «О, скажи мне хоть слово участья,
   Брось, как прежде, хоть ласковый взор,—
   Мне иного не надобно счастья!»

   Но обида сковала язык,
   Головой я бессильно поник.
Всё, что гордостью было, в душе подымалося;
Всё, что нежностью было, беспомощно сжалося,
   А твой голос звучал торжеством
   И насмешкой терзал ядовитою
   Над моим помертвелым лицом
   Да над жизнью моею разбитою...

   Вчера соловьи голосистые
Запели порою ночной,
И тополя листья душистые
Шептались во сне меж собой.

   С зарею встречаясь малиновой,
Другая заря занялась...
С тобою за рощей осиновой
В полночный мы встретились час.

   Напрасно тропинкой знакомою
Ты шла на свиданье со мной:
Я, сладкой объятый истомою,
Не мог любоваться тобой.

   Любуясь той ночью единою,
Я молча и млел, и дрожал;
За песнью следя соловьиною,
Я тополей запах вдыхал.

   О, вешняя ночь благовонная!
Я понял волшебный твой свет:
Земля, в это небо влюбленная,
Ему свой являла расцвет.

Высоко полный месяц стоит
В небесах над туманной землей,
Бледным светом луга серебрит,
Напоенные белою мглой.

В белой мгле, на широких лугах,
На пустынных речных берегах
Только черный засохший камыш
Да верхушки ракит различишь.

И река в берегах чуть видна...
Где-то мельница глухо шумит...
Спит село... Ночь тиха и бледна,
Высоко полный месяц стоит.

Гаснет закат. Мой челнок над уснувшей рекою
   Тихо скользит, всё безмолвно кругом;
Слышу я только, как рыба всплеснется порою
   Или камыш прошуршит под веслом.

А надо мною сквозь сумрак густеющей ночи
   Звезды несчетные ярко горят,
И, под веслом отражаясь, небесные очи
   В искрах серебряной зыби дрожат.

Снова воскресли забытые долго виденья,
   Снова встают золотые мечты,
Шепчут мне яркие звезды: "Напрасны сомненья,
   Всё, чего жаждешь, изведаешь ты.

Там, в этой бездне, где нет ни годов, ни мгновений,
   Всё, что прошло уже, всё, что придет,
Всё, что скользит над землей, как минутные тени,
   Вечно в мерцании нашем живет".

Глухая ночь... Ни проблеска, ни света...
Всю жизнь молчи, до смертного конца!
Ни песнь любви здесь не найдет ответа,
Ни стон не тронет мертвые сердца.
Зачем же я безжалостной судьбою
Один мечтою страстной возбужден,
Когда уста не могут крикнуть: "К бою!",
Когда их стон темницей заглушён?
Мой голос не дойдет к друзьям далеким:
Враги друзей замучили твоих.
Молчи, поэт! Бесплодным, одиноким
Пускай замрет проклятый, жалкий стих!
Молчи, молчи, когда горячей кровью
Покрыты нивы родины твоей
И к твоему ночному изголовью
Доносит ветер звяканье цепей!
Молчи, поэт, когда с тобой из гроба
Знакомый голос тихо говорит!
Пускай в груди растет в молчаньи злоба!
Пускай о деле сердце все твердит!
Поэт - не раб. Позорному кумиру
Хвалебных песен он не пропоет, -
Скорей свою беспомощную лиру
О первый камень с гневом разобьет.
Не станет он несчастному народу
Бросать цветы в суровую тюрьму:
Он меч возьмет и в битве за свободу
Исполнит долг, завещанный ему.
Да, горе тем, кто грязными руками
Потушит факел истины святой!
Придет их час, и тщетными слезами
Им не омыть след крови пролитой.
Судьба грозна, судьба неумолима!
Придет пора, пробудится народ,
И старый мир среди огня и дыма
В потоках крови в бездну упадет.

Ветер воет за окном
О нездешнем, об ином.
Полночь! Полночь! Ночь глухая! Слышу твой беззвучный крик.
Крик о том, чего не знает и не выразит язык,
Вижу бездны… Вижу скалы… Вижу клочья облаков,
Слышу дальние раскаты умирающих громов.

Вижу море… Пляска шквала… Между скал кипит бурун,
В белой пене тонут мачты опрокинувшихся шкун.
Вижу мертвую пустыню. Слышу ветра злобный шум.
В дымно-траурной одежде мчится бешеный самум.

Вижу полюсь… Дремлет царство изумрудных вечных льдов.
Лунный луч дробит узоры на кристальности снегов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я один… О, ночь глухая! Слышу твой стоустый крик,
Крик о том, чего не знает и не выразит язык.

Над островами — отблеск райский,
Сады туманные — в тени.
Мерцают в пепле ночи майской
Лишь корабельные огни.

Как хорошо в пролетке зыбкой
Лететь меж праздных фонарей,
Зарю приветствовать улыбкой,
Надвинув шляпу до бровей;

И, верно чувствуя, что скоро
Желанный мир найдет душа,
На купол светлого собора
Перекреститься не спеша…

Минуты тихие не схожи
С полуденною суетой.
Мелькают призраки прохожих,
Идущих медленно домой;

Знакомый вид дверей приветных,
Скрипящий поворот ключа…
От красоты ночей рассветных
Сгорает сердце, как свеча.

Грузинская ночь - я твоим упиваюсь дыханьем! 
Мне гак хорошо здесь под этим прохладным навесом, 
Под этим навесом уютной нацваловой* сакли. 
На мягком ковре я лежу под косматою буркой, 
Не слышу ни лая собак, ни ослиного крику, 
Ни дикого пенья под жалобный говор чингури**. 
Заснул мой хозяин - потухла светильня в железном 
Висячем ковше... Вот луна! - и я рад, что сгорело 
Кунжутное*** масло в моей деревенской лампаде... 
Иные лампады зажглись, я иную гармонию слышу. 
О боже! какой резонанс! Чу! какая-то птица - 
Ночная, болотная птица поет в отдаленья... 
И голос ее точно флейты отрывистый, чистый, 
Рыдающий звук - вечно та же и та же 
В размер повторенная нота - уныло и тихо 
Звучит. - Не она ли мне спать не дает! Не она ли 
Напела мне на душу грусть! Я смыкаю ресницы, 
А думы несутся одна за другой, беспрестанно, 
Как волны потока, бегущего с гор по ущелью. 
Но волны потока затем ли бегут по ущелью, 
Чтоб только достигнуть предела и слиться с волнами 
Безбрежного моря! - нет, прежде чем моря достигнуть, 
Они на долину спешат, напоить виноградные лозы 
И нивы - надежду древнейшего в мире народа. 
А вы, мои думы! - вы, прежде чем в вечность 
Умчитесь, в полете своем захватив мириады 
Миров, - вы - скажите, ужель суждено вам 
Носиться бесплодно над этою чудной страною, 
Так страстно любимою солнцем и - выжженной солнцем! 

Грустная светит луна,
Плещется тихо волна,
И над рекою туман.
Тяжко задумался лес.
Хочется сердцу чудес,
Грезится милый обман.

Чутко иду над рекой,—
Шатки мостки подо мной.
Вижу я мелкое дно,
Тень утонула в реке,
Город за мной вдалеке,
Возле — молчанье одно.

Выйди в полночь. Площадь белая 
Стелет саван у реки. 
Гулко ночь обледенелая 
Застучит в твои виски. 
Месяц, облаком завешенный, 
Глянет в дымное кольцо, 
И, волнуясь, ветер взбешенный 
Бросит снег тебе в лицо. 
Стань, окованная холодом, 
Там, где вскинут черный мост 
Стихнет ветер. Пыльным золотом 
Загорятся пятна звезд. 
Над перилами чугунными 
Перегнись и посмотри: 
Вдоль реки цепями лунными 
Зыбко пляшут фонари. 
Свищет снег по дальним линиям, 
Стынет, шепчется вода, 
И, окутанные инеем, 
Гулко плачут провода. 
Что ты ждешь? Свистками грубыми 
Утро рвет волшебный бред. 
Там, над каменными трубами, 
Встал мигающий рассвет. 
Переулками разрытыми 
Ночь из города ползет, 
И кровавыми гранитами 
Расцветает небосвод. 
Хмуро камни просыпаются, 
Стынет сердце... Отдохни. 
За рекою зажигаются 
Безнадежные огни. 
В зеркала свинцово-синие 
Слепо смотрится заря -- 
Это встал в короне инея 
Белый призрак Декабря.

Догорел апрельский светлый вечер,
По лугам холодный сумрак лег.
Спят грачи; далекий шум потока
В темноте таинственно заглох.

Но свежее пахнет зеленями
Молодой озябший чернозем,
И струится чище над полями
Звездный свет в молчании ночном.

По лощинам, звезды отражая,
Ямы светят тихою водой,
Журавли, друг друга окликая
Осторожно тянутся гурьбой.

А весна в зазеленевшей роще
Ждет зари, дыханье затая,-
Чутко внемлет шороху деревьев,
Зорко смотрит в темные поля.

Накрапывало, - но не гнулись
И травы в грозовом мешке,
Лишь пыль глотала дождь в пилюлях,
Железо в тихом порошке.

Селенье не ждало целенья,
Был мак, как обморок, глубок,
И рожь горела в воспаленье,
И в лихорадке бредил бог.

В осиротелой и бессонной,
Сырой, всемирной широте
С постов спасались бегством стоны,
Но вихрь, зарывшись, коротел.

За ними в бегстве слепли следом
Косые капли. У плетня
Меж мокрых веток с ветром бледным
Шел спор. Я замер. Про меня!

Я чувствовал, он будет вечен,
Ужасный, говорящий сад.
Еще я с улицы за речью
Кустов и ставней - не замечен,

Заметят - некуда назад:
Навек, навек заговорят.

Какая ночь! На всём какая нега!
Благодарю, родной полночный край!
Из царства льдов, из царства вьюг и снега
Как свеж и чист твой вылетает май!

Какая ночь! Все звёзды до единой
Тепло и кротко в душу смотрят вновь,
И в воздухе за песнью соловьиной
Разносится тревога и любовь.

Берёзы ждут. Их лист полупрозрачный
Застенчиво манит и тешит взор.
Они дрожат. Так деве новобрачной
И радостен и чужд её убор.

Нет, никогда нежней и бестелесней
Твой лик, о ночь, не мог меня томить!
Опять к тебе иду с невольной песней,
Невольной - и последней, может быть.

За озером луна остановилась
И кажется отворенным окном
В притихший, ярко освещенный дом,
Где что-то нехорошее случилось.

Хозяина ли мертвым привезли,
Хозяйка ли с любовником сбежала,
Иль маленькая девочка пропала
И башмачок у заводи нашли

С земли не видно. Страшную беду
Почувствовав, мы сразу замолчали.
Заупокойно филины кричали,
И душный ветер буйствовал в саду.

Заря лениво догорает
На небе алой полосой;
Село беззвучно засыпает
В сияньи ночи голубой;
И только песня, замирая,
В уснувшем воздухе звучит,
Да ручеек, струей играя,
С журчаньем по лесу бежит...
Какая ночь! Как великаны,
Деревья сонные стоят,
И изумрудные поляны
В глубокой мгле безмолвно спят...
В капризных, странных очертаньях
Несутся тучки в небесах;
Свет с тьмой в роскошных сочетаньях
Лежит на листве и стволах...
С отрадой жадной грудь вдыхает
В себя прохладные струи,
И снова в сердце закипает
Желанье счастья и любви...

           Ye stars, the poetry of Heaven!..
                                «Childe-Harold»*

Кому блестите вы, о звезды полуночи?
Чей взор прикован к вам с участьем и мечтой,
Кто вами восхищен?.. Кто к вам подымет очи,
     Не засоренные землей!

Не хладный астроном, упитанный наукой,
Не мистик-астролог вас могут понимать!..
Нет!.. для изящного их дума близорука.
Тот испытует вас, тот хочет разгадать.

Поэт, один поэт с восторженной душою,
С воображением и страстным и живым,
Пусть наслаждается бессмертной красотою
И вдохновением пусть вас почтит своим!

Да женщина еще — мятежное созданье,
Рожденное мечтать, сочувствовать, любить,—
На небеса глядит, чтоб свет и упованье
     В душе пугливой пробудить.

Звёздное небо бесстрастное,
Мир в голубой тишине;
Тайна во взоре неясная,
Тайна, невнятная мне.

Чудится что-то опасное,
Трепет растёт в глубине;
Небо безмолвно, прекрасное,
Мир неподвижен во сне.

Землю усталую ночь обняла…
Спи, дорогая, — усни.
На небе светлые звезды зажглись.
Гаснет заря… Отдохни.

Долго томила неправда людей
Черной тоской твою грудь,
Долго рыданья душили тебя,
Долго… Усни, позабудь.

Тихо березы шумят за окном…
Спи, — ты устала, сомкни
Очи невинные, полные слез.
Все позабудь, отдохни…

Мутно сквозь темные сети ветвей
Светит — мерцает луна.
Тихо… Немая, безмолвная ночь
Кроткой печали полна.

Спят, убаюканы светом луны,
Тонкие ветви берез…
Все позабудь — спи, голубка моя,
Тихо, без горя и слез.

Зимней ночью, один, по дороге,
Озаренной печальной луной,
Тихо шел я… Полей необъятный
Развернулся простор предо мной.

В небе трепетно звезды мерцали.
Облака над простором полей
Плыли медленно в даль голубую
И клубясь тихо таяли в ней.

Никого… Среди мертвых, холодных,
Занесенных снегами равнин.
Словно саваном белым покрытых,
Все вперед шел я тихо один.

Накипели в груди моей слезы,
Слезы горечи, злобы, обид
И томило, терзало сознанье.
Что один я — покинут, забыт…

И все дальше я шел…
Камнем сердце
Мне давили тоска и печаль…
В небе звезды, как слезы, дрожали
И клубясь облака плыли в даль.

Лазурь еще светла и алостью прощальной
Пушистые снега мерцают на заре,
А ночь уже идет дорогою хрустальной,
Вся в голубых тенях и в звездном серебре.
Застыли облака. Белея в белой нише,
Покоится луна бесстрастным божеством.
О, ночь! Моя печаль загадочней и тише,
Мне сладко быть одной в безмолвии лесном.
Алмазный, снежный сон… Обвеянная тайной
Расширилась душа, покорная мечте,
И тянется в простор зовущий и бескрайный,
К непознанным мирам, к предвечной красоте. 
Мне сладко быть одной, о призрак снежнокрылый,
Исполненная чар, недышащая ночь!
Как будто от земли безвластной и унылой
В заоблачную даль я уплываю прочь…
Как будто я средь звезд, в лазури небосклона,
Где вспыхнул нежный блеск триады золотой,
И в грудь мою скользят с лучами Ориона
Безгорестная тишь, забвенье и покой. 

Ночь темна, ветер в улице дует широкой,
Тускло светит фонарь, снег мешает идти.
Я устал, а до дому еще так далеко...
Дай к столбу прислонюсь, отдохну на пути.

Что за домик печально стоит предо мною!
Полуночники люди в нем, видно, не спят;
Есть огонь, заболтались, знать, поздней порою!..
Вон две свечки на столике дружно горят.

А за столиком сидя, старушка гадает...
И об чем бы гадать ей на старости дней?..-
Возле женщина тихо младенца качает;
Видно, мать! Сколько нежности в взоре у ней!

И как мил этот ангел, малютка прелестный!
Он с улыбкой заснул у нее на руках;
Может, сон ему снится веселый, чудесный,
Может, любо ему в его детских мечтах.

Но старушка встает, на часы заглянула,
С удивленьем потом потрясла головой,
Вот целуется, крестит и будто вздохнула...
И пошла шаг за шагом дрожащей стопой.

Свечки гасят, и в доме темно уже стало,
И фонарь на столбе догорел и погас...
Видно, в путь уж пора, ночь глухая настала.
Как на улице страшно в полуночный час!

А старушка недолго побудет на свете,
И для матери будет седин череда,
Развернется младенец в пленительном свете,-
Ах, бог весть, я и сам жив ли буду тогда.

Подморозило дороги,
Стало тихо на земле.
Мишка греется в берлоге,
Белка греется в дупле. 

Под сосною спят метели,
Греясь в лунном серебре.
Дети греются в постели.
Ветры греются в трубе. 

Сны летают по соседству,
Незаметны и тихи.
И тихонько, возле сердца,
Согреваются стихи.

Тонут во мраке фасады,
Тихо повсюду, темно.
Свет одинокой лампады
Сверху мерцает в окно.

Кто там не спит за стеною?
Труженик бледный, худой
Грудью изнывшей, больною
Борется ль с горькой нуждой?

Сердцем, облившимся кровью,
Слушая дочери стон,
Мать ли, прильнув к изголовью,
Отдых забыла и сон?

Иль не смыкающий очи,
Ужасом смерти томим,
Грешник рыдает средь ночи,
Каясь пред ликом святым?

Время ползет бесконечно.
Громче в безмолвной тиши
Страх перед мукою вечной,
Скорбь и сомненья души,

Горше нужда и острее,
Бреда нет сил превозмочь…
О, проходи же скорее,
Темная, зимняя ночь! 

Ярко звезды горят, улыбаются.
Облака между звезд золотых
Паутиною легкой сплетаются.
Белый месяц смеется на них.

Белый месяц смеется. Доносится
Смех его легкокрылый ко мне.
Сердце к небу лазурному просится.
Воздух тает в лазурном огне.

Путь серебряный тонет в безбрежности.
Замерла синеокая даль.
Ночь полна и покоя, и нежности…
Ничего ей на свете не жаль.

Духи чистые, духи холодные
Над уснувшей землею скользят,
И мечты от печали свободные
К неизвестным пределам летят.

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Не поправить дня усильями светилен.
Не поднять теням крещенских покрывал.
На земле зима, и дым огней бессилен
Распрямить дома, полегшие вповал.

Булки фонарей и пышки крыш, и черным
По белу в снегу - косяк особняка:
Это - барский дом, и я в нем гувернером.
Я один, я спать услал ученика.

Никого не ждут. Но - наглухо портьеру.
Тротуар в буграх, крыльцо заметено.
Память, не ершись! Срастись со мной! Уверуй
И уверь меня, что я с тобой - одно.

Снова ты о ней? Но я не тем взволнован.
Кто открыл ей сроки, кто навел на след?
Тот удар - исток всего. До остального,
Милостью ее, теперь мне дела нет.

Тротуар в буграх. Меж снеговых развилин
Вмерзшие бутылки голых, черных льдин.
Булки фонарей, и на трубе, как филин,
Потонувший в перьях нелюдимый дым.

Весело сияет
Месяц над селом;
Белый снег сверкает
Синим огоньком.

Месяца лучами
Божий храм облит;
Крест под облаками,
Как свеча, горит.

Пусто, одиноко
Сонное село;
Вьюгами глубоко
Избы занесло

Тишина немая
В улицах пустых,
И не слышно лая
Псов сторожевых.

Помоляся богу,
Спит крестьянский люд,
Позабыв тревогу
И тяжелый труд.

Лишь в одной избушке
Огонек горит:
Бедная старушка
Там больна лежит.

Думает-гадает
Про своих сирот:
Кто их приласкает,
Как она умрет.

Горемыки-детки,
Долго ли до бед!
Оба малолетки,
Разуму в них нет;

Как начнут шататься
По дворам чужим -
Мудрено ль связаться
С человеком злым!..

А уж тут дорога
Не к добру лежит:
Позабудут бога,
Потеряют стыд.

Господи, помилуй
Горемык-сирот!
Дай им разум-силу,
Будь ты им в оплот!..

И в лампадке медной
Теплится огонь,
Освещая бледно
Лик святых икон,

И черты старушки,
Полные забот,
И в углу избушки
Дремлющих сирот.

Вот петух бессонный
Где-то закричал;
Полночи спокойной
Долгий час настал.

И бог весть отколе
Песенник лихой
Вдруг промчался в поле
С тройкой удалой,

И в морозной дали
Тихо потонул
И напев печали,
И тоски разгул.

И вновь морская гладь бледна
Под звездным благостным сияньем,
И полночь теплая полна
Очарованием, молчаньем -
Как, господи, благодарить
Тебя за все, что в мире этом
Ты дал мне видеть и любить
В морскую ночь, под звездным светом.

И голубая ночь пришла, —
И море в блёстках серебрится…
Но все тоске моей не спится,
И все лежит над сердцем мгла.
А ночь торжественна, светла
И красотою блещет вечной,
Не зная жизни мрачной зла
И нашей скорби бесконечной!
Тиха природа, как любовь
Души, не знающей сомнений…
А там теперь, в дыму сражений,
Потоком алым льется кровь!
Быть может, ночь и там прекрасна,
Или встает румяный день, —
Горит заря светло и ясно
И голубую гонит тень…
И, может быть, проснувшись рано,
Шумит певучий океан,
И рвутся волны из тумана
И убегают вновь в туман…
Бегут, окрашенные кровью,
Прочь от земли, — с её тоской,
С её бессильною любовью
И дикой злобою людской!..

Ночь голубая!
Вот — я нагая,
Смуглая, дремная
Дочерь твоя.
Сладкоголосая,
Простоволосая,
Мать моя темная,
Пестуй меня!

Передала ты
В косы мне злато,
В тело прекрасное
Темную кровь, —
И зародилась я
С радостью, с милостью
Вешняя, красная
Всем на любовь.

В Ладину зыбку
С томной улыбкой,
Синеочитая,
Ты погляди!
Млеко сребристое,
Пьяное, чистое
В губы несытые
Лей из груди…

Чтоб вырастала я
Буйная, шалая,
Чтоб затаила я
Женскую мочь,
Пой и корми меня,
Въявь и по имени
Матушка милая,
Темная ночь!

Как все вокруг сурово, снежно,
Как этот вечер сиз и хмур!
В морозной мгле краснеют окна нежно
Из деревенских нищенских конур.

Ночь северная медленно и грозно
Возносит косное величие свое.
Как сладко мне во мгле морозной
Мое звериное жилье!

Как хорошо ты, о море ночное,-
Здесь лучезарно, там сизо-темно...
В лунном сиянии, словно живое,
Ходит, и дышит, и блещет оно...

На бесконечном, на вольном просторе
Блеск и движение, грохот и гром...
Тусклым сияньем облитое море,
Как хорошо, ты в безлюдье ночном!

Зыбь ты великая, зыбь ты морская,
Чей это праздник так празднуешь ты?
Волны несутся, гремя и сверкая,
Чуткие звёзды глядят с высоты.

В этом волнении, в этом сиянье,
Весь, как во сне, я потерян стою -
О, как охотно бы в их обаянье
Всю потопил бы я душу свою...

Какая ночь! Зашел я в хату,
Весь лес лучами озарен
И, как по кованому злату,
Тенями ночи зачервлен.

Сквозь крышу, крытую соломой,
Мне мнится, будто я цветок
С его полуночной истомой,
С сияньем месяца у ног!

Вся хата — то мои покровы,
Мой цветень и листва моя...
Должно быть, все цветы дубровы
Теперь мечтают так, как я!

Какая ночь! Как воздух чист,
Как серебристый дремлет лист,
Как тень черна прибрежных ив,
Как безмятежно спит залив,
Как не вздохнет нигде волна,
Как тишиною грудь полна!
Полночный свет, ты тот же день:
Белей лишь блеск, чернее тень,
Лишь тоньше запах сочных трав,
Лишь ум светлей, мирнее нрав,
Да вместо страсти хочет грудь
Вот этим воздухом вздохнуть.

Какая ночь! Я не могу.
Не спится мне. Такая лунность.
Еще как будто берегу
В душе утраченную юность.

Подруга охладевших лет,
Не называй игру любовью,
Пусть лучше этот лунный свет
Ко мне струится к изголовью.

Пусть искаженные черты
Он обрисовывает смело,-
Ведь разлюбить не сможешь ты,
Как полюбить ты не сумела.

Любить лишь можно только раз,
Вот оттого ты мне чужая,
Что липы тщетно манят нас,
В сугробы ноги погружая.

Ведь знаю я и знаешь ты,
Что в этот отсвет лунный, синий
На этих липах не цветы -
На этих липах снег да иней.

Что отлюбили мы давно,
Ты не меня, а я - другую,
И нам обоим все равно
Играть в любовь недорогую.

Но все ж ласкай и обнимай
В лукавой страсти поцелуя,
Пусть сердцу вечно снится май
И та, что навсегда люблю я.

Когда городская выходит на стогны луна,
И медленно ей озаряется город дремучий,
И ночь нарастает, унынья и меди полна,
И грубому времени воск уступает певучий;

И плачет кукушка на каменной башне своей,
И бледная жница, сходящая в мир бездыханный,
Тихонько шевелит огромные спицы теней
И желтой соломой бросает на пол деревянный...

Когда застынут берега
И месяц встанет величавый,
Иду в туманные луга,
Где никнут млеющие травы,

Где бродят трепетные сны,
Мелькают призрачные лики,
И там, в сиянии луны,
Внимаю сов ночные крики.

Понятны мне мечты лугов:
Они с моей тоскою схожи.
О взор луны! О крики сов!
О ночь, исполненная дрожи!

Тёмный ельник снегами, как мехом,
Опушили седые морозы,
В блёстках инея, точно в алмазах,
Задремали, склонившись, берёзы.

Неподвижно застыли их ветки,
А меж ними на снежное лоно,
Точно сквозь серебро кружевное,
Полный месяц глядит с небосклона.

Высоко он поднялся над лесом,
В ярком свете своём цепенея,
И причудливо стелются тени,
На снегу под ветвями чернея.

Замело чащи леса метелью, —
Только вьются следы и дорожки,
Убегая меж сосен и ёлок,
Меж берёзок до ветхой сторожки.

Убаюкала вьюга седая
Дикой песнею лес опустелый,
И заснул он, засыпанный вьюгой,
Весь сквозной, неподвижный и белый.

Спят таинственно стройные чащи,
Спят, одетые снегом глубоким,
И поляны, и луг, и овраги,
Где когда-то шумели потоки.

Тишина, — даже ветка не хрустнет!
А, быть может, за этим оврагом
Пробирается волк по сугробам
Осторожным и вкрадчивым шагом.

Тишина, — а, быть может, он близко...
И стою я, исполнен тревоги,
И гляжу напряжённо на чащи,
На следы и кусты вдоль дороги.

В дальних чащах, где ветви и тени
В лунном свете узоры сплетают,
Всё мне чудится что-то живое,
Всё как будто зверьки пробегают.

Огонёк из лесной караулки
Осторожно и робко мерцает,
Точно он притаился под лесом
И чего-то в тиши поджидает.

Бриллиантом лучистым и ярким,
То зелёным, то синим играя,
На востоке, у трона господня,
Тихо блещет звезда, как живая.

А над лесом всё выше и выше
Всходит месяц, — и в дивном покое
Замирает морозная полночь
И хрустальное царство лесное! 

На прибрежье росистое
Смотрят звёзды лучистые,
Кипарисы спокойные
Дышат негою знойною,
Из фонтана прохладная
Бьётся струйка отрадная,
И Яйлы очертания
Спят, полны обаяния.

Дремлет лес невидимкою
Под туманною дымкою,
Напоён ароматами;
Замирая над скатами,
Тихо дремлют усталые
Облачка запоздалые,
И луной озарённое
Плещет море бессонное...

1

Вокруг моей избы лесной
Встает сырой туман ночной,
И тонут в нем стволы дерев,
И кущи темные кустов,
И пятна дальних деревень,
И всё, что видел в ясный день, —
Всё принимает вид иной.
Весь тусклой озарен луной,
Окутал всё туман седой;
Сдается мне, не узнаю
Пустыню тихую мою:
Тенями ночи создана
Иная, дикая страна…

2

Огромней кажутся холмы,
Угрюмей, круче берега,
И, смутно-белы, как снега
Ночные северной зимы,
В глубоких логах залегли
Клубы туманов. Поползли
Они болотами вдали,
Как грозовые облака…
Как тихо! Лесом вековым
Иди иль берегом крутым, —
Нигде ни крика, ни звонка, —
Лишь переборами река
Всю ночь шумит…

3

…Оно прошло —
Всё, что терзало и гнело…
И пусть — как веянье весны,
Как запах леса и сосны,
Вливает жизнь, здоровье — так
Да исцелит меня она,
Святая глушь и тишина!
Да исцелит тоску мою!
Я каюсь, каюсь! Я стою —
Как сын библейский — у дверей
Великой родины моей.
Прими, прими! Тебе свою
Я жизнь и сердце отдаю!

4

Кто здесь учил их так любить,
Невзгоду, горе выносить?
Кто влил в смиренные сердца
Всю эту веру без конца?
Откуда эта мощь в труде
И стойкость крепкая в беде,
И скромность ясной простоты?!.
Зашевелилися листы,
И лесом ветер потянул,
Светлее лунный луч взглянул…
И вдруг — в выси, меж облаков,
Над глушью сумрачных лесов,
Сверкнул звездою золотой
Далекой церкви крест простой…

Покровом сумрачным окутаны леса;
Зернится на лугах обильная роса,
Медлительно луна янтарная всплывает
На лоно темное безоблачных небес…
Вот песня соловья заснувший будит лес,
И от труда меня ночного отрывает.
Скорей, скорей туда в живительный простор:
Натешить, обновить и мысль, и слух, и взор…
Из душной комнаты, от мудрости научной,
Исписанных листов и груды строгих книг,
Как мальчик убежать хочу я хоть на миг,
Отдавшись праздности и песне сладкозвучной!

Когда мерцание серебряной луны 
Леса дремучи освещает 
И сыплет кроткие лучи на купины, 
Когда свой запах разливает 
Душиста липа вкруг синеющих лесов 
И землю, от жаров унылу, 
Свежит дыхание весенних ветерков,-- 
Тогда, восклоньшись на могилу 
Родных моих, друзей, мерцания луны 
Я в горести не примечаю 
И запах лип не обоняю, 
Не слышу ветерков приятныя весны. 
Увы! я с милыми расстался, 
Все чувства рок во мне несчастьем притупил; 
Ах! некогда и я пленялся 
Луною в летню ночь, и я дышать любил, 
Под свесом липы благовонной, 
Прохладным воздухом, -- но без друзей и ты, 
Природа! вид прияла томной, 
И ты утратила свой блеск и красоты.

Ночь на темя хладеющих крыш
Уронила безмолвную тишь.

Показался и весел и светел
На горе народившийся петел

И клюет он, стуча и звеня,
Пошатнувшийся гребень плетня.

За плетнем колыханье лампадок
Обещает разгадки загадок.

А восток сквозь сиреневый мрак
Поднимает малиновый флаг.

С тихой речью в устах,
С нежной лаской в очах,
Вся в камнях дорогих,
Вся в душистых цветах,
В эту тихую ночь,
В благовонную ночь,
Гордо шествует в мир
Королевская дочь.
Слышен лепет ручья,
Слышен шепот ветвей,
Кинут пышный ковер
Из цветов перед ней,
Нежно веет в лицо
Прилетевший зефир
И встречает ее
Очарованный мир
И на трон из цветов
Он царицу ведет
И «Любовью» зовет.
И к подножью несет
Все дары молодой
Животворной весны,
Все мечтанья свои,
Все волшебные сны.

Настанет Ночь моя, Ночь долгая, немая,
Тогда велит господь, творящий чудеса,
Светилу новому взойти на небеса.
- Сияй, сияй, Луна, все выше поднимая
Свой, Солнцем данный лик. Да будет миру весть,
Что День мой догорел, но след мой в мире - есть.

Ночи богиня, в одежде своей сребротканой,
Тихо и плавно скользит по небесным пространствам;
Тучки блестящие следом, толпою туманной,
Быстро бегут, восхищенные пышным убранством.

Гордо, бесстрастно блистая в безбрежном эфире,
Небо луна попирает бессмертной стопою
И, равнодушна к земному, не мыслит о мире,
Мир презирая с людской преходящей толпою.

Ночью весенней богиня земле посылает
Девственно-строгих лучей ледяное сиянье,
Шествует мирно и в гордом покое не знает,
Что в ее свете сильнее любви обаянье.

Ночью, в присутствии светлом богини бесстрастной,
Ярче пылают любовь и влюбленные взоры,
Мир весь объят упоеньем и негою страстной,
И умолкают рассудка и сердца раздоры.

Вся замирает природа в немом обожаньи;
Глаз не отводят от неба леса-исполины;
Горы и долы не смеют дохнуть в созерцаньи;
Громче поет соловей, пробуждая долины.

Волны лобзают богини ночной отраженье,
Но непреклонно она по небесным пространствам
Тихо в эфире свое продолжает теченье,
Гордо блистая своей красотой и убранством..

Октябрь застыл, угрюм и черносинь.
В затишьи мрачных и немых пустынь

Над площадью унылой городка
Тоскою ночь нависла — ночь-тоска.

Спят будки, облетевший сад молчит,
Не лают псы и сторож не стучит.

Взрыдает ветер и утихнет вдруг.
Но неподвижен в небе яркий круг.

Луна стоит и в черной тишине
Подвластно все Луне, одной Луне.

Украдкой, вдоль белеющих домов,
Иду к тебе, Луна, на тайный зов.

С холодной башни мерно полночь бьет.
Протяжно медь стенящая поет.

Как сердцу дорог ваш бессонный ропот
И ваш упорный бездыханный шепот.

Все изменило: счастье, жизнь, любовь,
И только вы все те же вновь и вновь. 

По небу рассыпались 
Звезды изумрудные, 
И луна-красавица, 
Чародейка чудная, 
Льет лучи волшебные, 
Трепетно-дрожащие... 
Чары начинаются 
Над землею спящею. 
Тихо расползаются 
Всюду тени мглистые, 
Шепчутся на тополях 
Листья серебристые. 
Ветерок ласкающий 
Шепчет речи страстные 
О любви и нежности 
В эту ночь прекрасную! 
Эта ночь волшебная, 
Серебром залитая, 
Будит на душе моей 
Чувства позабытые. 
Полюбил бы - некого! 
В сердце - тьма глубокая, 
И не знает счастия 
Сердце одинокое. 
Без надежд растерянных 
И без веры в счастие, 
Как челнок без паруса, 
Полон я бесстрастия. 
Город спит, как сказочный, 
Спят сады вишневые, 
Блещут в небе бархатном 
Звезды бирюзовые. 
Тополи высокие 
Шепчут сказки сонные, 
Тишина вливается 
В душу истомленную.

Поляны окропил холодный свет луны.
Чернеющая тень и пятна белизны
застыли на песке. В небесное сиянье
вершиной вырезной уходит кипарис.
Немой и стройный сад похож на изваянье.
Жемчужного дугой над розами повис
фонтан, журчащий там, где сада все дороги
соединяются. Его спокойный плеск
напоминает мне размер сонета строгий;
и ритма четкого исполнен лунный блеск.
Он всюду — на траве, на розах, над фонтаном
бестрепетный, а там, в аллее, вдалеке,
тень черная листвы дробится на песке,
и платье девушки, стоящей под каштаном,
белеет, как платок на шахматной доске...

Мы на полустанке,
Мы забыты ночью,
Тихой лунной ночью,
На лесной полянке...
Бред - или воочью
Мы на полустанке
И забыты ночью?
Далеко зашел ты,
Паровик усталый!
Доски бледно-желты,
Серебристо-желты,
И налип на шпалы
Иней мертво-талый.
Уж туда ль зашел ты,
Паровик усталый?
Тишь-то в лунном свете,
Или только греза
Эти тени, эти
Вздохи паровоза
И, осеребренный
Месяцем жемчужным,
Этот длинный, черный
Сторож станционный
С фонарем ненужным
На тени узорной?
Динь-динь-динь - и мимо,
Мимо грезы этой,
Так невозвратимо,
Так непоправимо
До конца не спетой,
И звенящей где-то
Еле ощутимо.

Побежим за перекресток.
За ряды косматых вех,
И над морем снежных блесток
Разнесется звонкий смех.

Лунный свет, играя, ляжет
На алмазы снежных скал,
Разгорится, и расскажет,
Где он был, кого ласкал.

Здесь шатер глубокий, синий
Тьмами звездными горит,
Белоснежной нитью иней
Ветви елей серебрит.

За опушкой, поседелой
В блеске снежного венца,
Нет конца поляне белой,
Снежной сказке нет конца.

Отсталых туч над нами пролетает
   Последняя толпа.
Прозрачный их отрезок мягко тает
   У лунного серпа.

Царит весны таинственная сила
   С звездами на челе.-
Ты, нежная! Ты счастье мне сулила
   На суетной земле.

А счастье где? Не здесь, в среде убогой,
   А вон оно - как дым.
За ним! за ним! воздушною дорогой -
   И в вечность улетим!

Месяц задумчивый, полночь глубокая...
Хутор в степи одинок...
Дремлет в молчанье равнина широкая,
Тепел ночной ветерок.
Желтые ржи, далеко озаренные,
Морем безбрежным стоят...
Ветер повеет - они, полусонные,
Колосом спелым шуршат.
Ветер повеет - и в тучку скрывается
Полного месяца круг;
Медленно в мягкую тень погружается
Ближнее поле и луг.
Зыблется пепельный сумрак над нивами,
А над далекой межой
Свет из-за тучек бежит переливами -
Яркою, желтой волной.
И сновиденьем, волшебною сказкою
Кажется ночь,- и смущен
Ночи июльской тревожною ласкою
Сладкий предутренний сон... 

Ночь полна тревоги непонятной,
Тихий сад испуганно дрожит
И о чем-то шепчет мне невнятно,
С грустью тихой что-то говорит.
И я слышу, как звучат рыданья,
Чьи-то стоны смутно слышу я,
О тоске печального изгнанья
И о муках вечных бытия.
И встают, дрожат виденья ночи,
По листве и по земле скользят!
И с небес на землю Божьи очи
С беспредельной жалостью глядят.
Мнится мне, что, полная мученья,
Просит ночь простить грехи земли,
Тех простить, чьи скорбные моленья
До небес далеких не дошли!

На море ночное мы оба глядели.
Под нами скала обрывалася бездной;
Вдали затихавшие волны белели,
А с неба отсталые тучки летели,
И ночь красотой одевалася звездной.

Любуясь раздольем движенья двойного,
Мечта позабыла мертвящую сушу,
И с моря ночного и с неба ночного,
Как будто из дальнего края родного,
Целебною силою веяло в душу.

Всю злобу земную, гнетущую, вскоре,
По-своему каждый, мы оба забыли,
Как будто меня убаюкало море,
Как будто твое утолилося горе,
Как будто бы звезды тебя победили.

Морозное дыхание метели
Еще свежо, но улеглась метель.
Белеет снега мшистая постель,
В сугробах стынут траурные ели.

Ночное небо низко и черно,—
Лишь в глубине, где Млечный Путь белеет,
Сквозит его таинственное дно
И холодом созвездий пламенеет.

Обрывки туч порой темнеют в нем...
Но стынет ночь. И низко над землею
Усталый вихрь шипящею змеею
Скользит и жжет своим сухим огнем.

Нарядная ночь. В балладах. В болидах.
В плаваньях дальних медуз.
Золотые глаза виноградной долины
Падают в свист уст.

Был у дома один незажженный
Скелет аскета-фонаря
И тот пылает пышностью башен
Заревом рифм обуян.

А мимо встряхнутая душа автомобиля,
Как светляк, поливает на хвосте
Свет кротости. Сладость о Мире.
Любовь к простоте и красоте.

Темно под арками Казанского собора.
Привычной грязью скрыты небеса.
На тротуаре в вялой вспышке спора
Хрипят ночных красавиц голоса.

Спят магазины, стены и ворота.
Чума любви в накрашенных бровях
Напомнила прохожему кого-то,
Давно истлевшего в покинутых краях...

Недолгий торг окончен торопливо —
Вон на извозчике любовная чета:
Он жадно курит, а она гнусит.

Проплыл городовой, зевающий тоскливо,
Проплыл фонарь пустынного моста,
И дева пьяная вдогонку им свистит.

   В вечерней мгле теряется земля...
В тиши небес раскрылось мировое,
Где блещет ярче пламя бытия,
Где весь простор - как празднество живое!

   Восходят в высь, в великий храм ночной,
Недвижных туч жемчужные ступени,
И тяжко нам на паперти земной,
Сносить тоску изведанных мгновений...

   Со всех сторон ночная даль горит,
Колебля тьму пред взором ненасытным...
Весь божий мир таинственно раскрыт,
Как бездна искр, над сердцем беззащитным..

   Живой узор из трепетных огней
Сплетает ночь на ризе златотканной,
И страшно сердцу малости своей,
И горек сон и плен земли туманной!

   Для нас - земля последняя ступень...
В ночных морях она встает утесом,
Где человек, как трепетная тень,
Поник, один, с молитвенным вопросом...

Не остывшая от зною,
Ночь июльская блистала...
И над тусклою землею
Небо, полное грозою,
Все в зарницах трепетало...

Словно тяжкие ресницы
Подымались над землею,
И сквозь беглые зарницы
Чьи-то грозные зеницы
Загоралися порою...

Не уснуть, не сомкнуть мне усталых очей.
В ночь влюбленный тоскует в саду соловей,
Месяц бледным серпом грустно смотрит в окно.
Сердце горькой печали и боли полно.
                        Не уснуть.

Соловей все страстнее тоскует-поет…
Плачет сердце мое… О, когда же умрет
В нем бессонная боль одинокой любви
И остынут горячие слезы мои,
                        О, когда?

Соловей все поет… Может быть, никогда,
Может быть, я тебя буду помнить всегда,—
Никогда не забуду скорбящей душой
Дней погибшего счастья, забытых тобой,
                        Никогда.

Непогодною ночью осеннею,
         У дверей,
Чей-то робкий ей шорох почудится...
         Жутко ей.

И вглядеться-то страшно в недвижную
         Эту мглу -
Ну, как бледные руки подымутся
         Там, в углу?

Не глядит, не дохнет, не шелохнется,
         А в груди
Что-то шепчет до боли назойливо:
         "Погляди".

Я не буду спать
Ночью новогодней,
Новую тетрадь
Я начну сегодня.

Ради смысла дат
И преображенья
С головы до пят
В плоть стихотворенья —

Год переберу,
Месяцы по строчке
Передам перу
До последней точки.

Где оно — во мне
Или за дверями,
В яве или сне
За семью морями,

В пляске по снегам
Белой круговерти,—
Я не знаю сам,
В чем мое бессмертье,

Но из декабря
Брошусь к вам, живущим
Вне календаря,
Наравне с грядущим.

О, когда бы рук
Мне достало на год
Кончить новый круг!
Строчки сами лягут...

Эх ты, ноченька,
Ночь ты темная,
Непроглядная,
Беспросветная.
Долго, долго ты
Мглою смрадною
Землю кутала
Безответную.
Долго ноченька,
Что чудовище,
Тучей черною
В небе ползала
И на голову,
На покорную
Резким холодом
Била с севера.
Долго ноченька
Билась о землю
Черной птицею,
Билась крылами
И носилася
Вереницею
Диких коршунов
Над могилами.
Долго, ноченька
Непроглядная,
Ночь ты темная,
Беспросветная,
Гнала ты во тьму
Мысль отрадную
Думу вольную
Предрассветную.
Долго, ноченька,
Сквозь седой туман
Ты не дождичком
Своим брызгала,
А сочилася
Из глубоких ран
Кровью свежею,
Кровью теплою.
И со стонами
Замиравшими,
В груди вздохами
Угнетенными,
Слезой рабскою,
Слезой горькою
В землю плакала,
В землю влажную.
Но рассвет настал —
Восток в зареве.

Опять весна!.. На чувства нега веет...
   Двенадцать бьет, столица спит;
Великий пост!.. нет шуму... всё говеет...
Двухградусный мороз чуть-чуть свежит...
   В стекло и в синево канала
   Небес открытых вышина
   Свои все звезды пороняла...
И, мнится, каждая, коснувшись дна,
   Как золотая искра, тлеет!..
И там рисуется красиво длинный ряд
   Вниз опрокинутых палат;
И тень прохожего мелькает полосою -
И он любуется картины сей красою!..

Дышит полночь тенью жуткой...
Тьма в окне и в сердце тьма...
Сладость - малая минутка...
Горечь - долгая зима...

Чуткий дух в тоске бессменной
Внемлет ночи у окна...
Велика, неизреченна
Неземная тишина...

Но с годами понемногу
Тают тайные круги,
И к последнему порогу
Приближаются шаги...

Слышен звон освобожденья
В бое медленных часов,
И сдвигает бег мгновенья
Неразгаданный засов...

Будет час, и дрогнут петли,
Дверь глухая задрожит,
И узнаю, тьма ли, свет ли
Смертный выход сторожит!

Стихли песни и пьяный галдеж.
Завтра надо вставать спозаранок.
В избах гаснут огни. Молодежь
Разошлась по домам с погулянок.

Только ветер бредет наугад
Bсе по той же заросшей тропинке,
По которой с толпою ребят
Восвояси он шел с вечеринки.

Он за дверью поник головой.
Он не любит ночных катавасий.
Он бы кончить хотел мировой
В споре с ночью свои несогласья.

Перед ними заборы садов.
Оба спорят, не могут уняться.
За разборами их неладов
На дороге деревья толпятся.

То были капли дождевые,
Летящие из света в тень.
По воле случая впервые
Мы встретились в ненастный день.

И только радуги в тумане
Вокруг неярких фонарей
Поведали тебе заране
О близости любви моей,

О том, что лето миновало,
Что жизнь тревожна и светла,
И как ты ни жила, но мало,
Так мало на земле жила.

Как слёзы, капли дождевые
Светились на лице твоём,
А я ещё не знал, какие
Безумства мы переживём.

Я голос твой далёкий слышу,
Друг другу нам нельзя помочь,
И дождь всю ночь стучит о крышу,
Как и тогда стучал всю ночь.

Вот он!
Слушайте и пейте.
Вот он!
Чей-то и ничей.
Как серебряная флейта,
Лег в песчанике ручей.

Он течет
      и балагурит.
А на нем,
       ясна, чиста,
Золотой клавиатурой
Отразилась высота.

Я застыл благоговейно,
Очарован высотой,
Надо мною
     муравейник,
Муравейник золотой!

Вот где чаянья сбылися:
Ничего у пыльных ног,
Только рюмки кипарисов
Узкой скатертью дорог.

И еще,
Под шалью яркой,
Да еще,
В тиши и тьме,
Чернобровая татарка,
Синеглазая Этьме.

Счастлив я
И беззаботен!
Но и счастье
И покой
Я, ей-богу, заработал
Этой раненой рукой.

Да,
Я прожил не играя,
Всё я знал:
И плоть и кровь.
Спой же песню, дорогая,
Про счастливую любовь!

Хлынет синяя улыбка,
Захлестнет веселый рот,
И серебряная рыбка
Между губ ее мелькнет.

Мне бы надо осторожней,
Я запутался, ей-ей,
В этом черном бездорожье
Удивительных бровей.

Эти
  чертовские веки...
Этот
  чертов синий цвет!
Но в каком, скажите, веке
Был рассудочным поэт?

Багровый и белый отброшен и скомкан,
в зеленый бросали горстями дукаты,
а черным ладоням сбежавшихся окон
раздали горящие желтые карты.

Бульварам и площади было не странно
увидеть на зданиях синие тоги.
И раньше бегущим, как желтые раны,
огни обручали браслетами ноги.

Толпа - пестрошерстая быстрая кошка -
плыла, изгибаясь, дверями влекома;
каждый хотел протащить хоть немножко
громаду из смеха отлитого кома.

Я, чувствуя платья зовущие лапы,
в глаза им улыбку протиснул, пугая
ударами в жесть, хохотали арапы,
над лбом расцветивши крыло попугая.

      Из цикла «Руанский собор»

Вечер за днём беспокойным.
Город, как уголь, зардел,
Веет прерывистым, знойным,
Рдяным дыханием тел.

Плавны, как пение хора,
Прочь от земли и огней
Высятся дуги собора
К светлым пространствам ночей.

В тверди сияюще-синей,
В звёздной алмазной пыли,
Нити стремительных линий
Серые сети сплели.

В горний простор без усилья
Взвились громады камней…
Птичьи упругие крылья —
Крылья у старых церквей!

Всё смолкло. Тишина в чертогах и во храмах;
Ночь над Петрополем прозрачна и тепла;
С отливом пурпурным, подвижна и светла
Нева красуется в своих гранитных рамах,
И так торжественно полна её краса,
Что, кажется, небес хрустальных полоса
Отрезана, взята с каймой зари кровавой
И кинута к ногам столицы величавой,
Чтобы восставшая в час утренний от сна
Над этим зеркалом оправилась она.
Скользит по влаге челн. Свободно, без усилья
Летит он; вёслами бока окрылены;
Грудь острая крепка, размашистые крылья
Росли в родных лесах, в дубравах рождены;
Они склоняются и с шумом тонут дружно,
Вдруг вынырнут они, - с них прыснет дождь жемчужной,
И брызги окропят поверхность гладких струй.
Задумчив юноша над гладкою равниной
Плывёт. Ему незрим челна спокойный бег;
А этот каменный великолепный брег
Проходит перед ним широкою картиной,
И пышно тянется необозримый ряд
Сих зданий вековых, сна царственных громад,
И каждая из них, приблизясь постепенно,
Взглянув на путника сурово и надменно,
Отводит медленно от грустного пловца
И стёкла и врата блестящего лица.
И вот заветный дом, где вьётся чёрный локон,
Где ножка дивная паркет животворит;
И тот на юношу бесчувственно глядит
Недвижной синевой своих широких окон,
И пуст на высоте привешенный балкон.
Молчит ночной гребец. Везде глубокий сон.

Горящее лицо земля
В прохладной тени окунула.
Пустеют знойные поля,
В столицах молкнет песня гула.

Идет и торжествует мгла,
На лампы дует, гасит свечи,
В постели к любящим легла
И властно их смежила речи.

Но пробуждается разврат.
В его блестящие приюты
Сквозь тьму, по улицам, спешат
Скитальцы покупать минуты.

Стрелой вонзаясь в города,
Свистя в полях, гремя над бездной,
Летят немолчно поезда
Вперед по полосе железной.

Глядят несытые ряды
Фабричных окон в темный холод,
Не тихнет резкий стон руды,
Ему в ответ хохочет молот.

И, спину яростно клоня,
Скрывают бешенство проклятий
Среди железа и огня
Давно испытанные рати.

Есть страшные ночи, их бог посылает
Карать недостойных и гордых сынов,
В них дух человека скорбит, изнывает,
В цепи несловимых, томительных снов.
Загадочней смерти, душнее темницы,
Они надавляют бессильную грудь,
Их очерки бледны, их длинны страницы —
Страшимся понять их, к ним в смысл заглянуть,
А сил не хватает покончить мученья,
Ворочает душу жестокая ночь,
Толпой разбегаются, вьются виденья,
Хохочут и дразнят, и прыгают прочь.

Затронут на сердце все струны живые,
Насилу проснешься,— всё тихо во мгле,
И видишь в окошке, как тени ночные
Дозором гуляют по спящей земле.
Стена над кроватью луной серебрится.
И слышишь, как бьется горячая кровь,
Попробую спать я, авось не приснится,
Чудовищный сон тот не выглянет вновь.
Но тщетны надежды, плетутся мученья,
Ворочает душу жестокая ночь,
Толпой разбегаются, вьются виденья,
Хохочут и дразнят, и прыгают прочь.

Но ночь пролетела, восток рассветает,
Рассеялись тени, мрак ночи исчез,
Заря заалела и быстро сметает
Звезду за звездой с просветлевших небес.
Проснешься ты бледный, с померкнувшим взором,
С души расползутся страшилища прочь;
Но будешь ты помнить, как ходят дозором
Виденья по сердцу в жестокую ночь.

Есть час таинственный духовных наслаждений -
   То ночи час... когда весь мир уснет,
Когда, окружена толпой земных видений,
Луна по небесам лазоревым пойдет.

       Духи светлые совьются
       Вкруг луны златым кольцом,
       И лучи с небес польются,
       Блеща ярким багрецом.

             И в этот час
             Летят на нас
             С лучом луны
             Мечты и сны.

   О, кто воздвиг чудесный этот храм?
   Тьмы ламп горят, и дубы-исполины
Подперли купол тот, и гордо к небесам
   Ушли с земли их темные вершины!
   Вот ночь!  Вот пир!  В объятиях природы
Душа полна любви, и неги, и свободы.

          И мечтания слетают
          Незаметно с вышины,
          И видения мелькают,
          Чуть луной озарены.

           Кто скажет нам,
           Что к небесам -
           Не это путь?..
           Внезапно в грудь
           Мечта слетит
           И озарит
           Видений рой;
           Они толпой
           Перед тобой
           С небес летят
           И за собой -
           Туда манят!

     Смотри: восток пылает от огня -
  То дню предшествует румяная заря;
    Мечты и сны мгновенно улетают,
  Виденья бледные в огне небес сгорают!
  Воздушною стезей идти утомлена,
  С звездами кроется медлительно луна
  Небес лазоревых в таинственные сени,
  И настают часы житейских треволнений!

За холмом далеким нежной зорьки алой
Уж давно погасло мягкое сиянье...
Ночь, в своем роскошном звездном одеяньи,
Тихо пролетает над землей усталой...
Вкруг прекрасной ночи величаво-скорбной
Реют, словно тучки, рои сновидений...
Стихнул понемногу шум дневных волнений
И жестоко-мелкой сутолоки злобной.
Жизненной борьбою, муками работы
Измотавши душу, истерзавши тело
И своим тревогам не найдя предела,
Отдыхает бедный властелин природы...
Но царю природы нет отдохновенья:
Даже в час покоя, полн огнем желанья,
Прочь из мира скорби, злобы и страданья
Он напрасно рвется в край освобожденья!
В небе ночь, с тоскою на него взирая,
Потихоньку плачет... Утренней порою
На цветах и травах крупною росою
Слезы ночи блещут, радугой сверкая...

                   К ***

Замолкли, путаясь, пустые звуки дня,
Один я наконец, все спит кругом меня;
Все будто замерло... Но я не сплю: мне больно
За день, в бездействии утраченный невольно.
От лампы бледный свет, бродящий по стенам,
Враждебным кажется испуганным очам;
Часы так глухо бьют, и с каждым их ударом
Я чую новый миг, прожитый мною даром.
И в грезах пламенных меж призраков иных
Я вижу образ твой, созданье дум моих;
Уж сердце чуткое бежит к нему пугливо...
Но он так холоден к печали молчаливой,
И так безрадостен, и так неуловим,
Что содрогаюсь я и трепещу пред ним...

Но утро близится... Тусклей огня мерцанье,
Тусклей в моей душе горят воспоминанья...
Хоть на мгновение обманчивый покой
Коснется вежд моих... А завтра, ангел мой,
Опять в часы труда, в часы дневного бденья,
Ты мне предстанешь вдруг, как грозное виденье.
Томясь, увижу я средь мелкой суеты
Осмеянную грусть, разбитые мечты
И чувство светлое, как небо в час рассвета,
Заглохшее впотьмах без слов и без ответа!..
И скучный день пройдет бесплодно... И опять
В мучительной тоске я буду ночи ждать,
Чтобы хоть язвами любви неутолимой
Я любоваться мог, один, никем не зримый..

Звучит на башне медь -- час нощи, 
Во мраке стонет томный глас. 
Все спят -- прядут лишь парки тощи, 
Ах, гроба ночь покрыла нас. 
Всё тихо вкруг, лишь меж собою 
Толпящись тени, мнится мне, 
Как тихи ветры над водою, 
В туманной шепчут тишине. 

Сон мертвый с дикими мечтами 
Во тьме над кровами парит, 
Шумит пушистыми крылами, 
И с крыл зернистый мак летит. 
Верьхи Петрополя златые 
Как бы колеблются средь снов, 
Там стонут птицы роковые, 
Сидя на высоте крестов. 

Так меж собой на тверди бьются 
Столпы багровою стеной, 
То разбегутся, то сопрутся 
И сыплют молний треск глухой. 
Звезда Полярна над столпами 
Задумчиво сквозь пар глядит; 
Не движась с прочими полками, 
На оси золотой дрожит. 

Встают из моря тучи хладны, 
Сквозь тусклу тверди высоту, 
Как вранов мчася сонмы гладны, 
Сугубят грозну темноту. 
Чреваты влагой капли нощи 
С воздушных падают зыбей, 
Как искры, на холмы, на рощи, 
Чтоб перлами блистать зарей. 

Кровавая луна, вступая 
На высоту полден своих 
И скромный зрак свой закрывая 
Завесой облаков густых, 
Слезится втайне и тускнеет, 
Печальный мещет в бездны взгляд, 
Смотреться в тихий Бельт не смеет, 
За ней влечется лик Плиад. 

Огни блудящи рассекают 
Тьму в разных полосах кривых 
И след червленый оставляют 
Лишь только на единый миг. 
О муза! толь виденья новы 
Не значат рок простых людей, 
Но рок полубогов суровый. 

Не такова ли ночь висела 
Над Палатинскою горой, 
Когда над Юлием шипела 
Сокрыта молния под тьмой, 
Когда под вешним зодиаком 
Вкушал сей вождь последний сон? 
Он зрел зарю -- вдруг вечным мраком 
Покрылся в Капитольи он. 

Се полночь! -- петел восклицает, 
Подобно роковой трубе. 
Полк бледный теней убегает, 
Покорствуя своей судьбе. 
Кто ждет в сии часы беспечны, 
Чтоб превратился милый сон 
В сон гроба и дремоты вечны 
И чтоб не видел утра он? 

Смотри, какой призрак крылатый 
Толь быстро ниц, как мысль, летит 
Или как с тверди луч зубчатый, 
Крутяся в крутояр, шумит? 
На крылиях его звенящих 
В подобии кимвальных струн 
Лежит устав судеб грозящих 
И с ним засвеченный перун. 

То ангел смерти -- ангел грозный; 
Он медлит -- отвращает зрак, 
Но тайны рока непреложны; 
Цель метких молний кроет мрак; 
Он паки взор свой отвращает 
И совершает страшный долг... 
Смотри, над кем перун сверкает? 
Чей проницает мраки вздох? 

Варяг, проснись! -- теперь час лютый; 
Ты спишь, а там... протяжный звон; 
Не внемлешь ли в сии минуты 
Ты колокола смертный стон? 
Как здесь он воздух раздирает! 
И ты не ведаешь сего! 
Еще, еще он ударяет; 
Проснешься ли? -- Ах! нет его... 

Его, кому в недавны леты 
Вручило небо жребий твой, 
И долю дольней полпланеты, 
И миллионов жизнь, покой, -- 
Его уж нет; и смерть, толкаясь 
То в терем, то в шалаш простой, 
Хватает жертву, улыбаясь, 
Железною своей рукой. 

Таков, вселенна, век твой новый, 
Несущий тайностей фиал! 
Лишь век седой, умреть готовый, 
В последни прошумел, упал 
И лег с другими в ряд веками -- 
Он вдруг фиалом возгремел 
И, скрыпнув медными осями, 
В тьму будущего полетел. 

Миры горящи покатились 
В гармоньи новой по зыбям; 
Тут их влиянья ощутились; 
Тут горы, высясь к облакам, 
И одночасные пылины, 
Носимые в лучах дневных, 
С одной внезапностью судьбины, 
Дрогнувши, исчезают вмиг. 

Се власть веков неодолимых, 
Что кроют радугу иль гром! 
Одне падут из тварей зримых, 
Другие восстают потом. 
Тогда и он с последним стоном, 
В Авзоньи, в Альпах возгремев 
И зиждя гром над Альбионом, 
Уснул, -- уснул и грома гнев. 

Так шар в украйне с тьмою нощи 
Топленой меди сыпля свет, 
Выходит из-за дальней рощи 
И, мнится, холм и дол сожжет; 
Но дальних гор он не касаясь, 
Летит, шумит, кипит в зыбях, 
В дожде огнистом рассыпаясь, 
Вдруг с треском гибнет в облаках. 

Ах! нет его, -- он познавает 
В полудни ранний запад свой; 
Звезду Полярну забывает 
И закрывает взор земной. 
"Прости! -- он рек из гроба, мнится. -- 
Прости, земля! -- Приспел конец! 
Я зрю, трон вышний тамо рдится!.. 
Зовет, зовет меня творец..." 

И мы по опустевшему паркету
Подходим к просветлевшим зеркалам.
Спит сад, покинутый толпою,
Среди дубов осина чуть дрожит
И лунный луч, земли не достигая,
Меж туч висит.
И в глубине, в переливающемся зале,
Танцуют, ходят, говорят.
Один сквозь ручку к даме гнется,
Другой медлительно следит
За собственным отображеньем, 
А третий у камина спит
И видит Рима разрушенье.
И ночь на парусах стремится,
И самовольное встает
Полулетящее виденье:
- Средь вас я феникс одряхлевший.
В который раз, под дивной глубиной
Неистребимая, я на костре воскресну
Но вы погибнете со мной. -
Сквозь дым и жар Психея слышит
Далекий погребальный звон.
Ей кажется огонь чужое тело ломит.
Пред нею возникает мир
Сперва в однообразии прозрачном.

Идет без проволочек
И тает ночь, пока
Над спящим миром летчик
Уходит в облака.

Он потонул в тумане,
Исчез в его струе,
Став крестиком на ткани
И меткой на белье.

Под ним ночные бары,
Чужие города,
Казармы, кочегары,
Вокзалы, поезда.

Всем корпусом на тучу
Ложится тень крыла.
Блуждают, сбившись в кучу,
Небесные тела.

И страшным, страшным креном
К другим каким-нибудь
Неведомым вселенным
Повернут Млечный путь.

В пространствах беспредельных
Горят материки.
В подвалах и котельных
Не спят истопники.

В Париже из-под крыши
Венера или Марс
Глядят, какой в афише
Объявлен новый фарс.

Кому-нибудь не спится
В прекрасном далеке
На крытом черепицей
Старинном чердаке.

Он смотрит на планету,
Как будто небосвод
Относится к предмету
Его ночных забот.

Не спи, не спи, работай,
Не прерывай труда,
Не спи, борись с дремотой,
Как летчик, как звезда.

Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну.
Ты - вечности заложник
У времени в плену.

Измученные ангелы мои!
     Сопутники в большом и малом!
Сквозь дождь и мрак, по дьявольским кварталам
     Я загонял вас. Вот они,

Мои вертепы и трущобы!
     О, я не знаю устали, когда
Схожу, никем не знаемый, сюда,
     В теснины мерзости и злобы.

Когда в душе всё чистое мертво,
    Здесь, где разит скотством и тленьем,
Живит меня заклятым вдохновеньем
    Дыханье века моего.

Я здесь учусь ужасному веселью:
    Постылый звук тех песен обретать,
Которых никогда и никакая мать
    Не пропоет над колыбелью.

Кто дал тебе совет, закончив счет
                             побед,
А также и потерь,
Теперь, замкнувши дверь, угреться
                            и забыться?
Ты этому не верь! Так не случится!
Не спишь?
Не ты один. И ей всю ночь не спится.
Она, полна машин, полна афиш, витрин
И вновь полна мужчин, смеясь не без
                                 причин,
Не спит
Столица.
Ничто не спит во мгле —
Кипит асфальт в котле, кипит вино
в бутылях,
Не спят, летя на крыльях, не спят
                       в автомобилях,
Не спит огонь в золе.
И зреет на земле
Очередное чудо.
Предугадать его
Имеешь полномочья.
Быть может, оттого
Тебе не спится
Ночью!

Лежала тьма на высях гор;
В полях клубился мрак унылый;
Повитый мглой, высокий бор
Курился ладаном могилы.

Лениво бурная река
Катила в море вал гремучий,
И невидимая рука
Сдвигала огненные тучи.

Не холнет ветр в тиши ночной;
Не дрогнет лист немой дубравы;
Лишь изредка в чащи лесной
Сверкнут глаза звездой кровавой.

Лишь изредка косматый зебрь
В трещобу дальнюю промчится,
И отзовется гулом дебрь,
И след волною заструится.

Но снова прянет тишина!
И мрак, печальный спутник ночи,
Крылами радужными сна
Смежает дремлющие очи.

Луны в августе над Окою
Красноваты и широки.
В голубином ночном покое
Чуть колышутся тростники.
Пахнут хмелем сухим баштаны,
Мятой сонною, луговой.
Звёзды, синие, как тюльпаны,
Низко-низко над головой.
Слышно: вышел с разъезда скорый,
Шпалы стонут под изволок.
Замирает у семафора
Дальний стрелочника рожок.
В крайних улицах — тихо, пусто…
Ночь пробродишь всю напролёт,
Сам не зная, какое чувство
И зачем, и куда зовёт.
Разметавшись по всем дорогам,
В тёплом сне молодых ракит,
Над Рязанью и Таганрогом
Вот такая же ночь стоит.
И такие ж, как я, ребята
Провожают подруг, не спят.
Так и надо им… Ну а я-то?
Что мне — горе чужих ребят?
Я не думаю о подруге.
…Спотыкаясь впотьмах, шепчу:
«Что мне девушки всей округи, —
Я и видеть их не хочу!
Я — такой… Я совсем не лирик.
Да!»
…А звёзд бесконечный шлях
Всё светлей на ночных лугах.

У заставы бродячий лирник
Спит, раскинувшись в лопухах.

Я ему говорю, вздыхая:
«Дед, а я вот хожу… ищу…
Может, всё-таки есть такая,
О которой теперь грущу?
С ней одной повстречаться мне бы…
Чем я хуже других ребят?..»

Лирник спит. Розовеет небо.
Тише тополи говорят.

Маг, простерт над миром брений,
В млечной ленте - голова.
Знаки поздних поколений -
Счастье дольнего волхва.

Поднялась стезею млечной,
Осиянная - плывет.
Красный шлем остроконечный
Бороздит небесный свод.

В длинном черном одеяньи,
В сонме черных колесниц,
В бледно-фосфорном сияньи -
Ночь плывет путем цариц.

Под луной мерцают пряжки
До лица закрытых риз.
Оперлась на циркуль тяжкий,
Равнодушно смотрит вниз.

Застилая всю равнину,
Косы скрыли пол-чела.
Тенью крылий - половину
Всей подлунной обняла.

Кто Ты, зельями ночными
Опоившая меня?
Кто Ты, Женственное Имя
В нимбе красного огня?

Мой голос для тебя и ласковый и томный
Тревожит поздное молчанье ночи темной.
Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.
Во тьме твои глаза блистают предо мною,
Мне улыбаются, и звуки слышу я:
Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя!..

          Посвящена князю
Владимиру Федоровичу Одоевскому

Не смотря в лицо,
Она пела мне,
Как ревнивый муж
Бил жену свою.

А в окно луна
Тихо свет лила,
Сладострастных снов
Была ночь полна!

Лишь зеленый сад
Под горой чернел;
Мрачный образ к нам
Из него глядел.

Улыбаясь, он
Зуб о зуб стучал;
Жгучей искрою
Его глаз сверкал.

Вот он к нам идет,
Словно дуб большой...
И тот призрак был -
Ее муж лихой...

По костям моим
Пробежал мороз;
Сам не знаю как,
К полу я прирос.

Но лишь только он
Рукой за дверь взял,
Я схватился с ним -
И он мертвый пал.

"Что ж ты, милая,
Вся, как лист, дрожишь?
С детским ужасом
На него глядишь?

Уж не будет он
Караулить нас;
Не придет теперь
В полуночный час!.."

"Ах, не то, чтоб я...
Ум мешается...
Все два мужа мне
Представляются:

На полу один
Весь в крови лежит,
А другой - смотри
Вон в саду стоит!..."

Немая ночь, сияют мириады
Небесных звезд — вся в блестках синева:
То вечный храм зажег свои лампады
   Во славу божества.

Немая ночь,— и в ней слышнее шепот
Таинственных природы вечной сил:
То гимн любви, пока безумный ропот
   Его не заглушил.

Немая ночь; но тщетно песнь моленья
Больному сердцу в памяти искать...
Ему смешно излить благословенья
   И страшно проклинать.

Пред хором звезд невозмутимо-стройным
Оно судьбу на суд дерзнет ли звать,
Или своим вопросом беспокойным
   Созданье возмущать?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О нет! о нет! когда благословенья
Забыты им средь суетных тревог,
Ему на часть, в час общий примиренья,
   Послал забвенье Бог.

Забвение о том, что половиной,
Что лучшей половиною оно
В живую жертву мудрости единой
   Давно обречено...

Нет масла в лампе - тушить огонь.

Сейчас подхватит нас черный конь...

Мрачнее пламя - и чадный дух...

Дыханьем душным тушу я вдруг.

Ах, конь нас черный куда-то мчит...

Копытом в сердце стучит, стучит!

Ночь, осиянная звездами,
С золоторогою луной,
Над заблиставшими снегами
Скользит размеренной стопой.

Я, полюбивший до забвенья
Великолепие пустынь,
Мятельный прах, унылость пенья
И порубежную полынь, –

Душой раскрытой принимаю
Скрижалей древних письмена
И взором радостным читаю
Миров златые имена.

Язык природы вдохновенной
Мне внятен, мудрый и простой,
И я душой своей нетленной
Сливаюсь с вечной красотой.

Ночь. Луна. Прохлада.
Тишь и полумгла.
На балкон из сада
Ты ко мне вошла!..
Полон нежной лени
Вдумчивый твой взгляд…
А деревьев тени
За тобой стоят!
Чарой женской силы
Властно дышишь ты:
Бесконечно милы
Мне твои черты!..
Светлы наши речи
В летней полумгле…
Ярко блещут свечи
На моем столе!

Погаснул день!- и тьма ночная своды
Небесные как саваном покрыла.
Кой-где во тьме вертелись и мелькали
Светящиеся точки,
И между них земля вертелась наша;
На ней, спокойствием объятой тихим,
Уснуло все - и я один лишь не спал.
Один я не спал... страшным полусветом,
Меж радостью и горестью срединой,
Мое теснилось сердце – и желал я
Веселие или печаль умножить
Воспоминаньем о убитой жизни:
Последнее, однако, было легче!..

Вот с запада Скелет неизмеримый
По мрачным сводам начал подниматься
И звезды заслонил собою...
И целые миры пред ним уничтожались,
И все трещало под его шагами,-
Ничтожество за ними оставалось -
И вот приблизился к земному шару
Гигант всесильный - все на ней уснуло,
Ничто встревожиться не мыслило - единый,
Единый смертный видел, что не дай бог
Созданию живому видеть...
И вот он поднял костяные руки -
И в каждой он держал по человеку,
Дрожащему - и мне они знакомы были -
И кинул взор на них я - и заплакал!
И странный голос вдруг раздался: "Малодушный!
Сын праха и забвения, не ты ли,
Изнемогая в муках нестерпимых,
Ко мне взывал - я здесь: я смерть!..
Мое владычество безбрежно!..
Вот двое.- Ты их знаешь - ты любил их...
Один из них погибнет.- Позволяю
Определить неизбежимый жребий...
И ты умрешь, и в вечности погибнешь -
И их нигде, нигде вторично не увидишь -
Знай, как исчезнет время, так и люди,
Его рожденье - только бог лишь вечен...
Решись, несчастный!.."

                     Тут невольный трепет
По мне мгновенно начал разливаться,
И зубы, крепко застучав, мешали
Словам жестоким вырваться из груди;
И наконец, преодолев свой ужас,
К скелету я воскликнул: "Оба, оба!..
Я верю: нет свиданья - нет разлуки!..
Они довольно жили, чтобы вечно
Продлилося их наказанье.
Ах! - и меня возьми, земного червя -
И землю раздроби, гнездо разврата,
Безумства и печали!..
Все, все берет она у нас обманом
И не дарит нам ничего - кроме рожденья!..
Проклятье этому подарку!..
Мы без него тебя бы не знавали,
Поэтому и тщетной, бедной жизни,
Где нет надежд - и всюду опасенья.
Да гибнут же друзья мои, да гибнут!..
Лишь об одном я буду плакать:
Зачем они не дети!.."

И видел я, как руки костяные
Моих друзей сдавили,- их не стало -
Не стало даже призраков и теней...
Туманом облачился образ смерти,
И - так пошел на север. Долго, долго,
Ломая руки и глотая слезы,
Я на творца роптал, страшась молиться!

Покров приподымает Ночь —
А волны ропщут, как враги.
Но слышу, Бездн Господних дочь,
Твои бессмертные шаги!..

Отшедшие! Не так же ль вы
Переступаете порог
Стихий свирепых? И, как львы,
Они лежат у ваших ног —

И лижут длинный ваш покров...
Их темный лик прозрачен вам:
Вы низошли во львиный ров
И поднялись, подобны львам!

И в свете звездного венца
Вы приближаетесь, как Ночь,
Невеста вечная Отца,
Им первоузнанная дочь.

И, Ночи таинством дыша,
Мы вами дышим: вас она
В себе лелеет; и душа
Раздельных вас — она одна.

Амбросия усталых вежд!
Сердец усталых цельный хмель!
Сокровищница всех надежд!
Всех воскресений колыбель!

И всех рождений ложесна!
Мы спим, как плод, зачатый в ней,—
И лоно Матери со дна
Горит мирьядами огней!..

Вы — родились. И свет иной
Вы криком встретили давно.
Но к нам склонились, в мир ночной,
Затем что вы и Мать — одно.

Пролетала золотая ночь
И на миг замедлила в пути,
Мне, как другу, захотев помочь,
Ваши письма думала найти —

Те, что вы не написали мне…
А потом присела на кровать
И сказала: «Знаешь, в тишине
Хорошо бывает помечтать!

Та, другая, вероятно, зла,
Ей с тобой встречаться даже лень,
Полюби меня, ведь я светла,
Так светла, что не светлей и день.

Много расцветает черных роз
В потайных колодцах у меня,
Словно крылья пламенных стрекоз,
Пляшут искры синего огня.

Тот же пламень и в глазах твоих
В миг, когда ты думаешь о ней,
Для тебя сдержу я вороных
Неподатливых моих коней».

Ночь, молю, не мучь меня! Мой рок
Слишком и без этого тяжел,
Неужели, если бы я мог,
От нее давно б я не ушел?

Смертной скорбью я теперь скорблю,
Но какой я дам тебе ответ,
Прежде чем ей не скажу «люблю»
И она мне не ответит «нет».

Синеет ночь над розами Багдада, 
И к Тигру месяц клонится уже. 
Чернеет на разбойничьем ноже 
Кровь путника. Вздымается прохлада. 

Среди ковров, как жемчуг лучший клада, 
Таятся жены, снявши ферадже. 
На кровле раб грустит о госпоже. 
Синеет ночь. Безмолствует ограда. 

В тьме узкий свет. Там весело наверно. 
Звучит сааз лениво и размерно... 
Вот в тишине собак далекий вой... 

Вот на тюрбан сквозь щель упали светы: 
То сам Гарун, купцом переодетый, 
Скользит с Масруром улицей кривой. 

Склонясь в пучину спящих вод,
            Потухнул ясный день,
И на сапфирный неба свод
            Легла ночная тень.

Возжженны в лоне темноты,
            Как очи божества,
Взирают звезды с высоты
            На бездну естества.

И мир и тишина вокруг,
            Как будто в мгле ночной
Провеял тихий ангел вдруг
            Невидимой стезей.

И вот за ним сквозь облаков
            На землю с вышины
Виется сонм ночных духов
            В мерцании луны.

Вот ниспустились - и летят
            Вдоль нивы золотой
И злаки томные поят
            Живительной росой.

И я гляжу - и сладко мне,
            Питаюсь думой той,
Что там, в надзвездной стороне
            Есть Промысл над землей;

Что в свете дня, во мгле ночей
            Хранимы им вовек
И дольний прах, и злак полей,
            И червь, и человек!

Скоро на небе Месяц проглянет.
Листья застыли. Время уснуть.
Ночь пронесется. Утро настанет.
Снова забота сдавит нам грудь.

Птички замолкли. Друг бесприютный,
Птички заснули,- что ж ты не спишь?
Сердцем отдайся грезе минутной.
В Небе глубоком звездная тишь.

Скоро двурогий Месяц засветит.
Слышишь, как дышит, шепчет сирень?
Сумрак полночный мыслям ответит.
Тьма нас ласкает. Кончился день.

Что же ты плачешь? Видишь - мы рядом -
Будем друг друга тихо любить.
Что же ты смотришь горестным взглядом?
Или не можешь полдень забыть?

Все, что смущало, все, чем обманут,
Встало волною, плещется в грудь.
Звезды светить нам дважды не станут.
Ночь убывает. Снов не вернуть.

Серая чайка плачет над морем.
В Небе свинцовом тусклая мгла.
Ах, не расстаться с тягостным горем!
Где же мы были? Ночь уж прошла.

Солнце томными лучами
Освещает верх холмов,
Тень простерлась над полями,
Вечер к нам сойтить готов.
Звонко эхо повторяет
Песни жителей сельских,
Но заря как угасает,
Вместе с нею шум утих,
Против месяца вдаль вьется
Серебристая струя,
И по рощам раздается
Сладкой голос соловья.
Хоть прошел ты, день прекрасной,
Хоть твой яркой свет угас,
Но твой свет был не напрасной,
Вместе с птичками в полях,
Землю потом орошали,
Провели тебя в трудах.
Вечер тихой и прекрасной,
Нам теперь отраду льет,
Час настал тому ужасной,
Кто во праздности живет
Тщетно ждет себе покою
До полуденных лучей,
Сон лобзающей рукою
Не сомкнет его очей.
Счастье наше в нашей воле,
Лиза милая, поверь,
Работали мы день в поле,
Отдыхать пойдем теперь.
Подголовок нам душистой
Лель из юных роз совьет
И лилей вязанкой чистой
Радость к ложу прикует,
Огнь небесной возгорится
Божеством исполнит грудь,
И невинность согласится
В недрах нежности заснуть.

Спит городок
Спокойно, как сурок.
И дождь сейчас уснет,
На крышах бронзовея;
Спит лодок белый флот
И мертвый лев Тезея,
Спит глобус-великан,
Услада ротозея,
Спят мыши в глобусе,
Почтовый синий ящик,
Места в автобусе
И старых лип образчик,-
Все спит в оцепенении одном,
И даже вы — меняя сон за сном.
А я зато в каком-то чудном гуле
У темных снов стою на карауле
И слушаю: какая в мире тишь.
…Вторую ночь уже горит Париж!

Темнее ночь - и думы всё темнее...
Бегут часы... Угрюмые мечты
Растут, растут, назойливей, смелее...
Темнее ночь - и думы всё темнее...
Трепещет ум под гнетом темноты!

Вот ряд теней, - одна другой мрачнее...
Близка гроза неведомых тревог...
Всё гуще мгла, отчаянье грознее...
И бьется мысль, и ужас всё сильнее, -
В объятьях тьмы рассудок изнемог!

Где ж помощь, свет? О, вот когда молиться!
Не помнятся ль молитвы прежних лет?
К былым богам назад не воротиться,
Мечтой тревожной в прошлом не забыться -
Да всё равно - в нем радостного нет!

Темнее ночь - и думы всё темнее...
Бегут часы... Хотя б заря скорее,
Хотя бы луч, хотя бы проблеск дня!..
Погасли звезды... Или тучи мчатся?! .
Нет, мне зари, должно быть, не дождаться -
И, как струна, порвется мысль моя!..

Угрюмо ночь вокруг лежит,
Черна, без звезд и без просвета.
Она все злое сторожит,
Что от лучей дневных бежит,
Что ею спрятано от света.
Сорвавшись, вихрь зашелестит
Листвой невидимого сада, —
Ночная птица просвистит,
Во мраке мимо пролетит,
Как тень кочующая ада…
И чудится — в угрюмой мгле,
Среди больного сна природы,
Несчастья бродят по земле
И в мир толпой идут невзгоды!..

Уже окончился день, и ночь
Надвигается из-за крыш...
Сапожник откладывает башмак,
Вколотив последний гвоздь.
Неизвестные пьяницы в пивных
Проклинают, поют, хрипят,
Склерозными раками, желчью пивной
Заканчивая день...
Торговец, расталкивая жену,
Окунается в душный пух,
Свой символ веры - ночной горшок
Задвигая под кровать...
Москва встречает десятый час
Перезваниванием проводов,
Свиданьями кошек за трубой,
Началом ночной возни...
И вот, надвинув кепи на лоб
И фотогеничный рот
Дырявым шарфом обмотав,
Идет на промысел вор...
И, ундервудов траурный марш
Покинув до утра,
Конфетные барышни спешат
Встречать героев кино.
Антенны подрагивают в ночи
От холода чуждых слов;
На циферблате десятый час
Отмечен косым углом...
Над столом вождя - телефон иссяк,
И зеленое сукно,
Как болото, всасывает в себя
Пресспапье и карандаши...
И только мне десятый час
Ничего не приносит в дар:
Ни чая, пахнущего женой,
Ни пачки папирос.
И только мне в десятом часу
Не назначено нигде -
Во тьме подворотни, под фонарем -
Заслышать милый каблук...
А сон обволакивает лицо
Оренбургским густым платком;
А ночь насыпает в мои глаза
Голубиных созвездии пух.
И прямо из прорвы плывет, плывет
Витрин воспаленный строй:
Чудовищной пищей пылает ночь,
Стеклянной наледью блюд...
Там всходит огромная ветчина,
Пунцовая, как закат,
И перистым облаком влажный жир
Ее обволок вокруг.
Там яблок румяные кулаки
Вылазят вон из корзин;
Там ядра апельсинов полны
Взрывчатой кислотой.
Там рыб чешуйчатые мечи
Пылают: "Не заплати!
Мы голову - прочь, мы руки - долой!
И кинем голодным псам!"
Там круглые торты стоят Москвой
В кремлях леденцов и слив;
Там тысячу тысяч пирожков,
Румяных, как детский сад,
Осыпала сахарная пурга,
Истыкал цукатный дождь...
А в дверь ненароком: стоит атлет
Средь сине-багровых туш!
Погибшая кровь быков и телят
Цветет на его щеках...
Он вытянет руку - весы не в лад
Качнутся под тягой гирь,
И нож, разрезающий сала пласт,
Летит павлиньим пером.
И пылкие буквы
"МСПО"
Расцветают сами собой
Над этой оголтелой жратвой
(Рычи, желудочный сок!)...
И голод сжимает скулы мои,
И зудом поет в зубах,
И мыльною мышью по горлу вниз
Падает в пищевод...
И я содрогаюсь от скрипа когтей,
От мышьей возни хвоста,
От медного запаха слюны,
Заливающего гортань...
И в мире остались - одни, одни,
Одни, как поход планет,
Ворота и обручи медных букв,
Начищенные огнем!
Четыре буквы:
"МСПО",
Четыре куска огня:
Это -
Мир Страстей, Полыхай Огнем!
Это-
Музыка Сфер, Паря
Откровением новым!
Это - Мечта,
Сладострастье, Покои, Обман!
И на что мне язык, умевший слова
Ощущать, как плодовый сок?
И на что мне глаза, которым дано
Удивляться каждой звезде?
И на что мне божественный слух совы,
Различающий крови звон?
И на что мне сердце, стучащее в лад
Шагам и стихам моим?!
Лишь поет нищета у моих дверей,
Лишь в печурке юлит огонь,
Лишь иссякла свеча, и луна плывет
В замерзающем стекле...

         Андрею Смирнову

Уже рассвет темнеет с трех сторон,
а всё руке недостает отваги,
чтобы пробиться к белизне бумаги
сквозь воздух, затвердевший над столом.

Как непреклонно честный разум мой
стыдится своего несовершенства,
не допускает руку до блаженства
затеять ямб в беспечности былой!

Меж тем, когда полна значенья тьма,
ожог во лбу от выдумки неточной,
мощь кофеина и азарт полночный
легко принять за остроту ума.

Но, видно, впрямь велик и невредим
рассудок мой в безумье этих бдений,
раз возбужденье, жаркое, как гений,
он все ж не счел достоинством своим.

Ужель грешно своей беды не знать!
Соблазн так сладок, так невинна малость -
нарушить этой ночи безымянность
и все, что в ней, по имени назвать.

Пока руке бездействовать велю,
любой предмет глядит с кокетством женским,
красуется, следит за каждым жестом,
нацеленным ему воздать хвалу.

Уверенный, что мной уже любим,
бубнит и клянчит голосок предмета,
его душа желает быть воспета,
и непременно голосом моим.

Как я хочу благодарить свечу,
любимый свет ее предать огласке
и предоставить неусыпной ласке
эпитетов! Но я опять молчу.

Какая боль - под пыткой немоты
все ж не признаться ни единым словом
в красе всего, на что зрачком суровым
любовь моя глядит из темноты!

Чего стыжусь? Зачем я не вольна
в пустом дому, средь снежного разлива,
писать не хорошо, но справедливо -
про дом, про снег, про синеву окна?

Не дай мне бог бесстыдства пред листом
бумаги, беззащитной предо мною,
пред ясной и бесхитростной свечою,
перед моим, плывущим в сон, лицом.

Уже утомившийся день
Склонился в багряные воды,
Темнеют лазурные своды,
Прохладная стелется тень;
И ночь молчаливая мирно
Пошла по дороге эфирной,
И Геспер летит перед ней
С прекрасной звездою своей.

Сойди, о небесная, к нам
С волшебным твоим покрывалом,
С целебным забвенья фиалом,
Дай мира усталым сердцам.
Своим миротворным явленьем,
Своим усыпительным пеньем
Томимую душу тоской,
Как матерь дитя, успокой.

Умолкло все вокруг меня:
Природа в сладостном покое;
Едва блестит светило дня;
В туманах небо голубое.
Печальной думой удручен,
Я не вкушу отрады ночи
И не сомкнет приятный сон
Слезой увлаженные очи.
Как жаждет капли дождевой
Цветок, увянувший от зноя,
Так жажду, мучимый тоской,
Сего желанного покоя.
Мальвина, радость прежних дней!
Мальвина, друг мой несравненный!
Он жив еще в душе моей,
Твой образ милый, незабвенный.
Так всюду зрю его черты:
В луне задумчивой и томной,
В порыве пламенной мечты,
В виденьях ночи благотворной.
Твоя невидимая тень
Летает тайно надо мною;
Я зрю ее - но зрю, как день
За этой мрачной пеленою...
Я с ней - и от нее далек.
И легкий ветер из долины
Или журчащий ручеек -
Мне голос сладостный Мальвины!
Я с ней - и блеска сих очей,
На мне покоившихся страстно,
В сияньи радужных лучей
Ищу в замену я напрасно;
Я с ней - и милые уста
Целую в розе ароматной;
Я с ней и нет - и все мечта,
И пылких чувств обман приятный!
Как светозарная звезда
Мальвина в мире появилась,
Пленила мир - и навсегда
Звездой падучею сокрылась.
Мальвины нет! исчезли с ней
Любви, надежд очарованье,
И скорбной участи моей
Одна отрада - вспоминанье!

    Сергею Кречетову 

Хотя бы вздох людских речей, 
Хотя бы окрик петушиный: 
Глухою тяжестью ночей 
Раздавлены лежат равнины. 

Разъята надо мною пасть 
Небытием слепым, безгрезным. 
Она свою немую власть 
Низводит в душу током грозным. 

Ее пророческое дно 
Мой путь созвездьями означит 
Сквозь вихрей бледное пятно. 
И зверь испуганный проскачет 

Щетинистым своим горбом: 
И рвется тень между холмами 
Пред ним на снеге голубом 
Тревожно легкими скачками: 

То опрокинется в откос, 
То умаляется под елкой. 
Заплачет в дальних далях пес, 
К саням прижмется, чуя волка. 

Как властны суеверный страх, 
И ночь, и грустное пространство, 
И зычно вставший льдяный прах - 
Небес суровое убранство. 

Час обнажающихся верховий,
Час, когда в души глядишь - как в очи.
Это - разверстые шлюзы крови!
Это - разверстые шлюзы ночи!

Хлынула кровь, наподобье ночи
Хлынула кровь, - наподобье крови
Хлынула ночь! (Слуховых верховий
Час: когда в уши нам мир - как в очи!)

Зримости сдернутая завеса!
Времени явственное затишье!
Час, когда ухо разъяв, как веко,
Больше не весим, не дышим: слышим.

Мир обернулся сплошной ушною
Раковиною: сосущей звуки
Раковиною, - сплошной душою!..
(Час, когда в души идешь - как в руки!)

Чёрная корова
Весь мир поборола.
Месяц под ногами,
Звёзды за боками.

Чёрную корову
Повстречали дрёмой,
Величали храпом
Да великим страхом.

Вот уж на востоке,
Раздувая боки,
Рыжий конь топочет.
Чёрная корова

Уж не так сурова,
Уж она комола,
И убраться хочет.
Прыгая спросонок,

Чахлый жеребёнок,
Ухмыляясь, мочит
Ноги ей росою,
Земною слезою.

Это звездное небо в сияньи ночном,
Это синее море под лунным лучом,
Этот дремлющий берег и мерный прибой
Замирающих волн - как могуч их покой!
Как победно он льется в усталую грудь,
Как в его волшебстве хорошо отдохнуть,
Позабыть истомившую сердце печаль,
Унестись безвозвратно в безбрежную даль,
Где печаль над крылатой мечтой не властна,
Где лишь море, да небо, да ночь, да луна!

Я помню, — старый сад, аккорды фортепьяно…
Внезапный шум раскрытого окна…
Дышала грезой ночь… И, словно в дымке сна,
Вдруг женственная тень мелькнула у фонтана
И тайны сказочной и прелести полна…
Дышала грезой ночь и смутною тревогой…
Луна взошла… И сеть ее лучей
Казалась светлою серебряной дорогой,
Дорогой на небо… О, солнышко ночей,
Свети тоске моей во тьме минут бессонных!..
Луна взошла, и ожил старый сад,
И статуй мраморных изящный ожил ряд
И купы тихие магнолий благовонных.
С залива тихого принесся всплеск весла
И песня, — словно стон мучительно-безбрежный;
И чутко вздрогнула серебряная мгла!
И зависти полна и горести мятежной
Венера мертвая из мраморных очей
Слезу горячую, казалось, уронила…
О, женственная тень, о, ночь тоски моей!
Как далеко, и как давно то было!..
Ребенок, шалунья, каприза полна
Давно об игрушке меня умоляла.
И сердце ей дал я. И долго она
В восторге над ним хохотала,
Глядя, как забавно оно трепетало,
И с ним все играла, смеясь без конца.
И сердце разбилось в руках у резвушки!
Нет! Женщинам прочные нужны игрушки,
Железные нужны сердца!.. 

Я распахнул свое окно:
Горя звездами в вышине,
Как тайный гость, уже давно
Просилась робко ночь ко мне.

И тихий шелест темных крыл,
И влажный аромат цветов
Ее приход мне возвестил
Под мой печальный, темный кров.

Я видел бледное чело
В душистом сумраке кудрей,
Во тьме дрожащее крыло
И влажный, знойный блеск очей.

Из уст ее я жадно пил
Дыханье, полное огня,
И бледная, уже без сил
Она оставила меня.

Забрезжил утра тихий свет,
И умирая в вышине,
Звездой последней свой привет
Она с небес послала мне.

Звезды сыплются. Ткань облаков
Серебрится при лунных лучах;
Ночь глядит из-за старых дубов,
Свет играет на сонных листах.

Синий воздух волнами плывет,
Он прозрачен, и свеж, и душист;
Ухо слышит, едва упадет
Насекомым подточенный лист.

Под кустом в траве искра горит,
Чей-то свист замирает вдали,
Кто-то в чаще весь в белом стоит...
Сказки детства на ум мне пришли.

Как при месяце кроток и тих
У тебя милый очерк лица!
Эту ночь, полный грез золотых,
Я б продлил без конца, без конца!

Как ночь прекрасна и чиста,
Как чувства тихи, светлы, ясны!
Их не коснется суета,
Ни пламень неги сладострастный!

Они свободны, как эфир;
Они, как эти звезды, стройны;
Как в лоне бога спящий мир,
И величавы и спокойны.

Единый хор их слышу я,
Когда всё спит в странах окрестных!
Полна, полна душа моя
Каких-то звуков неизвестных.

И всё, что ясно зрится в день,
Что может выразиться словом,
Слилося в сумрачную тень,
Облечено мечты покровом.

Неясно созерцает взор,
Но всё душою дозреваешь:
Так часто сердцем понимаешь
Любви безмолвный разговор.

Когда во тьме ночной, в мучительной тиши,
Мои глаза дремотой не сомкнуты -
Я в безотвязчивом томлении души
Переживаю трудные минуты.
Все лица прежние, картины прежних лет
Передо мной проносятся, как тени;
Но чувства прежнего во мне уж больше нет:
Я холодно гляжу на ряд видений.
Напрасно силюсь я будить в душе моей,
Что жило в ней так сладко иль тревожно;
Любовь, страдание, блаженство прежних дней
Мне кажется или смешно, иль ложно.
И мне грядущее замены не сулит;
Вся жизнь пройдет несносною ошибкой,
И слезы горькие, текущие с ланит,
Уста глотают с горькою улыбкой. 

Немая ночь! прими меня,
Укрой испуганную думу;
Боюсь рассеянного дня,
Его бессмысленного шуму.
Там дремлют праздные умы,
Лепечут ветреные люди,
И свет их пуст, как пусты груди.
Бегу его в твои потьмы,
Где смело думы пробегают,
Не сторожит их чуждый зрак,
Где искры мыслей освещают
Кипящий призраками мрак.

Как всё в тебе согласно, стройно!
Как ты велика и спокойна!
И скольких тайн твоя полна
Пророческая тишина!
Какие думы и порывы
Ты в недрах зачала святых,
И сколько подвигов твоих
Присвоил день самолюбивый!
Как часто в тьме твоей сверкал
Смертельной искрою кинжал
И освещал перун свободы
Спокойно-темные народы!
О ночь! на глас любви моей
Слети в тумане покрывала;
Под чистой ризою твоей
Не скрою теплого кинжала.
Не в соучастницы греха,
Не на кровавое свиданье
Мольбой смиренного стиха
Зовет тебя мое желанье:
Я чист - и, чистая, ко мне
Простри прохладные объятья
И нарисуй в волшебном сне,
Где други сердца, мысли братья!
И коль утраты суждены,
Не откажи ты мне в участьи
И звуком порванной струны
Не вдруг пророчь мне о несчастьи.
В душе потонет тяжкий стон,
Твоей тиши я не нарушу;
Любовник ждет - сведите сон
И всех друзей в родную душу.

Ночь,- приди, меня покрой
Тишиною и забвеньем,
Обольсти меня виденьем,
Отдых дай мне, дай покой!

Пусть ко мне слетит во сне
Утешитель мой ничтожный,
Призрак быстрый, призрак ложный,
Легкий призрак милых мне!

Незабвенных, дорогих
Наслажуся разговором:
Повстречаюся с их взором,
Уловлю улыбку их!

Предо мной моя семья:
Позабыты все печали,
Узы будто не бывали,
Будто не в темнице я!

Тихо в моей комнатке,
И кругом все спит,
Свечка одинокая
Предо мной горит.

Посмотрю ль в окошечко -
Все темно кругом,
Не видать и улицы
В сумраке ночном.

Звездочки попрятались,
На небе темно,
Тучами подернулось
Черными оно.

Ветер воет жалобно
Под моим окном,
И метель суровая
Все стучит по нем.

Страшно мне смотреть туда,
В сумрачную даль,
И ложится на душу
Тайная печаль.

Тихо в моей комнатке,
И кругом все спит,
Свечка одинокая
Предо мной горит.

Тихо дремлет река.
Темный бор не шумит.
Соловей не поет,
И дергач не кричит.

Ночь. Вокруг тишина.
Ручеек лишь журчит.
Своим блеском луна
Все вокруг серебрит.

Серебрится река.
Серебрится ручей.
Серебрится трава
Орошенных степей.

Ночь. Вокруг тишина.
В природе все спит.
Своим блеском луна
Все вокруг серебрит.

Уж погорел лучистый край
летучей тучки, и, вздыхая,
ночь подошла... О, голубая,
о, величавая, сияй,
сияй мне бесконечно: всюду,
где б ни застала ты меня,-
у кочевого ли огня
иль в гордом городе - я буду,
о, звездная, как ныне, рад
твоей улыбке непостижной...
Я выпрямлюсь и взор недвижный
скрещу с твоим! О, как горят,
ночь ясная, твои запястья,
да, ослепи, да, опьяни...
Я лучшего не знаю счастья!
Ночь, ты развертываешь рай
над темным миром и, вздыхая,
на нас глядишь... О, голубая,
о, величавая, сияй!

Усталый день склонился к ночи,
Затихла шумная волна,
Погасло солнце, и над миром
Плывет задумчиво луна.
Долина тихая внимает
Журчанью мирного ручья.
И темный лес, склоняясь, дремлет
Под звуки песни соловья.
Внимая песням, с берегами,
Ласкаясь, шепчется река.
И тихо слышится над нею
Веселый шелест тростника.

О, неужели все пойдет насмарку -
И эта ночь, и эта тишина,
И эти зеленеющие арки
Листвы, в которых прячется луна?
О, неужели все пойдет насмарку -
Сонаты Гайдна, и стихи Петрарки,
И болдинских деревьев желтизна?
О, неужели вместо звезд огарки
В последний раз мелькнут нам из окна?
О, неужели день настал последний,
Морскую гладь не заколышет бриз
И самые чудовищные бредни,
Ломая разум, претворятся в жизнь?
Нет! С этим невозможно примириться,
И с лирами иль без певучих лир,
Мы будем страстно каждой строчкой биться
За радость жизни и за вечный мир.

Какая тишина! И птицы,
И люди - всё молчит кругом!
Лишь звёзд лохматые ресницы...
И запах роз... И мы вдвоём...

И чем больней воспоминанье
О суетных и грешных днях,
Тем властней странное желанье
На неизведанных путях.

И кажется, что злые муки -
Весь этот бред, и этот ад,
Твои лишь крошечные руки
Прикосновеньем исцелят.

   Спишь ли ты, брат мой?
Уж ночь остыла;
В холодный,
Серебряный блеск
Потонули вершины
Громадных
Синеющих гор.

   И тихо, и ясно,
И слышно, как с гулом
Катится в бездну
Оторванный камень.
И видно, как ходит
Под облаками
На отдаленном
Голом утесе
Дикий козленок.

   Спишь ли ты, брат мой?
Гуще и гуще
Становится цвет полуночного неба,
Ярче и ярче
Горят планеты.
Грозно
Сверкает во мраке
Меч Ориона.

   Встань, брат!
Из замка
Невидимой лютни
Воздушное пенье
Принес и унес свежий ветер.
Встань, брат!
Ответный,
Пронзительно-резкий
Звук медного рога
Трижды в горах раздавался,
И трижды
Орлы просыпались на гнездах.

Ночная тень легла покровом,
В пустынной улице темно;
В ее молчанье нездоровом
Смятенье дня погребено.

От плит, нагретых прежним зноем,
От каждой каменной плиты
Мне веет мертвенным покоем
На миг замолкшей суеты.

Неясной, дремлющей печалью
Томится ум, трепещет грудь.
Напрасно я стремлюсь за далью
Еще увидеть что-нибудь.

Напрасно я стремлюсь за светом,
За угасающей зарей:
На мой вопрос ее ответом —
Молчанье с тьмою гробовой…

Как великаны дремлют стены,
И в их объятьях роковых
Мне слышен вздох земной измены,
Бесплодный вопль трудов земных.

Назло людскому своеволью
Смелей возносится мечта,
И тайной болью, страстной болью
Сжигает песнь мои уста.

Выплыл ясный месяц
Над большим селом;
Обливает поле,
Избы - серебром.
Тишь в селе немая,
Люд крестьянский спит...
Только в крайней хатке
Огонек блестит.
Пред святой иконой,
Ниц упав лицом,
Молится старуха
О сынке родном,
Что нуждою-горем
Угнан в бурлаки,
Надрываясь, тянет
Барки вдоль реки.
Немудра молитва,
Коротка она,
Но глубокой веры,
Теплоты полна.
Крестится старуха,
На пол слезы льет...
Неужель молитва
К богу не дойдет!

Настала ночь. Небесный свод в звездах
Изображен в серебряных волнах;
Едва струясь, прозрачные бегут,
И навсегда, как радость, утекут.
Бессмертные огни с родных высот
Красуются в стекле волшебных вод.
Приманчив вид тенистых берегов,
И нет для пчел прелестнее цветов;
Могла б в венке Диана их носить;
Могла б любви невинность подарить.
Меж них реки игривая струя
Бежит, блестит и вьется, как змея.
Всё так светло, такая тишина,
Хоть дух явись - с ним встреча не страшна.
Как быть вреду? Бродить не станет злой
В таких садах, в такой красе ночной.
Подобный час для добрых сотворен.
Так Лара мнил, и в замок молча он
Идет скорей: ему прекрасный вид
О прежних днях невольно говорит,
О той стране, где свод небес ясней,
Светлей луна, ночь тихая милей,
О тех сердцах... Нет, нет: шуми над ним,
Бушуй, гроза! Он, дерзкий, нещадим,
Душою тверд, но, светлая красой,
Такая ночь смеется над душой.

Вступил он в зал, весь полный тишины;
Тень длинная мелькнула вдоль стены;
Портреты там людей минувших лет,
Доброт, злодейств, других остатков нет;
Преданий дым и темный овод, где прах
С пороками, грехами спит в гробах,
Полустолбцы, ведущие до нас
Из века в век сомнительный рассказ,
Укор, хвалу - вот всё, и чем древней
Тех хартий ложь, тем с правдою сходней.
Там ходит он и смотрит, а луна
В готическом отверстии окна
Видна ему, и блеск бежит струей
На пол из плит, на потолок с резьбой,
И образа на стеклах расписных
Молящихся угодников святых
В таинственных видениях луной
Оживлены, но жизнью неземной.
Кудрей густых цвет черный, мрак чела
И зыбкий склон широкого пера
Дают ему весь ужас мертвецов,
Всё страшное, всё тайное гробов.

Уж полночь бьет; лампада чуть горит;
Ей будто жаль, что тма при ней бежит.
Все спят - но чу!.. у Лары слышен клик,
И звук, и стон, и вопль, и страшный крик;
Ужасный громкий крик - и смолкнул он...
Чей ярый вопль так дико рушит сон?
Вскочили все, бодрятся и дрожат,
И помощь дать на зов к нему летят,
Кой-как мечи схватили второпях,
И факелы не все горят в руках.

Хладнее плит лежит он недвижим,
Бледней луны, играющей над ним,
И брошен меч, почти уж не в ножнах;
Сверх сил людских, знать, был сей дивный страх;
Но он был тверд. Строптивый мрачный лик
Грызет вражда, хоть ужас в грудь проник.
Лежит без чувств; но могут ли таить
Его уста желание убить!
Угроза в них с роптаньем замерла
Иль гордости отчаянной хула;
Полусмежась, глаза его хранят
В их мутной тме бойца суровый взгляд;
И этот взгляд, заметный часто в нем,
Оцепенел в покое роковом.
Очнулся - вот... он дышит, говорит;
Багровый цвет в щеках темно горит;
Красней уста; он взор кругом водил,
И тускл, и дик, и с дрожью приходил
Опять в себя. Но он не на своем
Заговорил наречии родном;
Звук слов мудрен; одно понять могли,
Что звуки те - язык чужой земли.
И было так; но та, с кем говорит...
Ах, нет ее - к ней речь не долетит!

Подходит паж; он странный смысл речей
Как будто знал; но из его очей,
Из бледных щек нетрудно угадать,
Что тайну слов один не мог оказать,
Другой открыть. Казалось, будто он
Тем, что сбылось, почти не удивлен;
Склонясь к нему, на языке чужом
Он отвечал, быть может, на своем;
А тот внимал, как нежно паж младой
Гнал мрак с души, встревоженной мечтой.
Но был ли он грозой повержен в страх?
Ему ль беда страшна в одних мечтах!

В бреду ль он был иль вправду что узрел,
Забыл иль нет; но тайну он умел
На сердце взять; и с новою зарей
Опять он бодр и телом, и душой;
Духовника не позвал, ни врачей,
Не изменил осанки и речей;
В урочный час, как прежде, всё пошло;
Не веселей, не пасмурней чело;
Все тот же он; и если разлюбил
Ночную тень, равно он утаил
То от рабов, которых трепет, взгляд
О диве их, об ужасе твердят.
Они с тех пор бледнее и вдвоем,
Минуя зал, проходят через дом:
Зыбучий флаг, пол звучный, скрип дверей,
Обоев шум, и ветра в тме ночей
Унывный вой, и мышь ли пролетит,
Густая ль тень лип темных задрожит -
Всё страшно им, когда печальной мглой
Вдоль диких стен обляжет мрак ночной.

На берег сходит ночь, беззвучна и тепла,
Не видно кораблей из-за туманной дали,
        И, словно очи без числа,
        Над морем звезды замигали.
    Ни  шелеста в деревьях вековых,
        Ни  звука голоса людского,
И  кажется, что все навек уснуть готово
             В объятиях ночных.
Но  морю  не до сна. Каким-то гневом полны,
    Надменные,  нахмуренные  волны
        О  берег бьются и стучат;
Чего-то требует их ропот непонятный,
        В  их шуме с ночью благодатной
        Какой-то слышится  разлад.
        С  каким же ты гигантом в споре?
Чего же хочешь ты, бушующее  море,
        От бедных  жителей земных?
        Кому  ты шлешь  свои веленья?
    И  в этот час, когда весь мир затих,
    Кто выдвинул  мятежное волненье
           Из недр неведомых твоих?
    Ответа нет... Громадою нестройной
        Кипит  и пенится вода...
        Не так ли  в сердце иногда,
    Когда кругом все тихо и спокойно,
И  ровно дышит грудь, и ясно блещет взор,
И  весело звучит знакомый разговор,-
Вдруг  поднимается нежданное волненье:
Зачем  весь этот блеск, откуда этот шум?
        Что  значит этих бурных дум
        Неодолимое  стремленье?
Не вспыхнул  ли любви заветный огонек,
    Предвестье ль это близкого ненастья,
Воспоминание ль утраченного счастья
Иль в сонной совести проснувшийся упрек?
Кто может это знать?
                     Но разум понимает,
Что в сердце есть у нас такая глубина,
    Куда и мысль не проникает;
    Откуда, как с морского дна,
        Могучим трепетом полна,
    Неведомая сила вылетает
        И что-то смутно повторяет,
        Как набежавшая волна.

Монплезир - летний дворец  Петра  I  в  Петергофском
парке на берегу Финского залива.

Морской берег.
Небо. Звезды. Я спокоен. Я лежу.
А подушка не камень, не перья —
Дырявый сапог моряка.
В них Самородов в красные дни
На море поднял восстанье
И белых суда увел в Красноводск,
В красные воды.
Темнеет. Темно.
«Товарищ, иди, помогай!» —
Иранец зовет, черный, чугунный,
Подымая хворост с земли.
Я ремень затянул
И помог взвалить.
«Саул!» («Спасибо» по-русски.)
Исчез в темноте.
Я же шептал в темноте
Имя Мехди.
Мехди?
Жук, летевший прямо с черного
Шумного моря,
Держа путь на меня,
Сделал два круга над головой,
И, крылья сложив, опустился на волосы.
Тихо молчал и после
Вдруг заскрипел,
Внятно сказал знакомое слово
На языке, понятном обоим.
Он твердо и ласково сказал свое слово.
Довольно! Мы поняли друг друга!
Темный договор ночи
Подписан скрипом жука.
Крылья подняв, как паруса.
Жук улетел.
Море стерло и скрип и поцелуй на песке.
Это было!
Это верно до точки!

Волшебный край! Соренто дремлет —
Ум колобродит — сердце внемлет —
Тень Тасса начинает петь.
Луна сияет, море манит,
Ночь по волнам далёко тянет
Свою серебряную сеть.

Волна, скользя, журчит под аркой,
Рыбак зажёг свой факел яркий
И мимо берега плывёт.
Над морем, с высоты балкона,
Не твой ли голос, примадонна,
Взвился и замер? — Полночь бьёт.

Холодной меди бой протяжный,
Будильник совести продажной,
Ты не разбудишь никого!
Одно невежество здесь дышит,
Всё исповедует, всё слышит,
Не понимая ничего.

Но от полуночного звона
Зачем твой голос, примадонна,
Оборвался и онемел?
Кого ты ждёшь, моя синьора?
О! ты не та Элеонора,
Которую Торквато пел!

Кто там, на звон твоей гитары,
Прошёл в тени с огнём сигары?
Зачем махнула ты рукой,
Облокотилась на перила,
Лицо и кудри наклонила,
И вновь поёшь: «О идол мой!»

Объятый трепетом и жаром,
Я чувствую, что здесь недаром
Италия горит в крови.
Луна сияет — море дремлет —
Ум колобродит — сердце внемлет —
Тень Тасса плачет о любви.

Ночь весенней негой дышит,
Ветер взморья не колышет,
Весь залив блестит, как сталь,
И над морем облаками,
Как ползущими горами,
Разукрасилася даль.

Долго будет утомленный
Спать с Фетидой Феб влюбленный,
Но Аврора уж не спит
И, смутясь блаженством бога,
Из подводного чертога
С ярким факелом бежит.

                  Не называй ее небесной
                  И у земли не отнимай!

Ночь всё темней и благовонней,
Всё громче свищут соловьи,
Всё бесконечней, многотонней
Журчат незримые струи...

За старой липой покрывало
Мелькнуло, скрылось... Вот опять...
И в лунном свете побежала
Тропою тень ее порхать...

В такую ночь успел узнать я,
При звуках ночи и весны,
Прекрасной женщины объятья
В лучах безжизненной луны.

В зеркало влаги холодной
Месяц спокойно глядит
И над землею безмолвной
Тихо плывет и горит.

Легкою дымкой тумана
Ясный одет небосклон;
Светлая грудь океана
Дышит как будто сквозь сон.

Медленно, ровно качаясь,
В гавани спят корабли;
Берег, в воде отражаясь,
Смутно мелькает вдали.

Смолкла дневная тревога...
Полный торжественных дум,
Видит присутствие бога
В этом молчании ум.

На луну не раз любовался я,
На жемчужный дождь светлых струй ея,
Но другой луны, но других небес
Чудный блеск раскрыл — новый мир чудес;
Не луну я знал — разве тень луны,
Красотам ночей я не знал цены.

Я их здесь узнал; здесь сказалось мне
Все, что снится нам в баснословном сне;
Смотришь — ночь не ночь, смотришь — день не день,
Голубой зарей блещет ночи тень.
Разглядеть нельзя в голубой дали:
Где конец небес, где рубеж земли?

Вспыхнул свод небес под огнем лампад;
Всех красавиц звезд не обхватит взгляд;
И одна другой веселей горит
И на нас милей и нежней глядит.
Вот одна звезда из среды подруг
Покатилась к нам и погасла вдруг.

Чешуей огня засверкал Босфор,
Пробежал по нем золотой узор.
Средь блестящих скал великан утес
Выше всех чело и светлей вознес;
Кипарис в тени серебром расцвел,
И блестят верхи минаретных стрел.

Скорлупой резной чуть струю задев,
Промелькнул каик. Перл восточных дев
Невидимкой в нем по волнам скользит;
С головы до ног тканью стан обвит;
И, дремотой чувств услаждая лень,
Пронеслась она, как немая тень.

Золотые сны, голубые сны
Сходят к нам с небес на лучах луны.
Негой дышит ночь! что за роскошь в ней!
Нет, нигде таких не видать ночей!
И молчит она, и поет она,
И в душе одной ночи песнь слышна.

Лежат холодные туманы,
Горят багровые костры.
Душа морозная Светланы
В мечтах таинственной игры.
Скрипнет снег - сердца займутся -
Снова тихая луна.
За воротами смеются,
Дальше - улица темна.
Дай взгляну на праздник смеха,
Вниз сойду, покрыв лицо!
Ленты красные - помеха,
Милый глянет на крыльцо...
Но туман не шелохнется,
Жду полуночной поры.
Кто-то шепчет и смеется,
И горят, горят костры...
Скрипнет снег - в морозной дали
Тихий крадущийся свет.
Чьи-то санки пробежали...
"Ваше имя?"- Смех в ответ...
Вот поднялся вихорь снежный,
Побелело всё крыльцо...
И смеющийся, и нежный
Закрывает мне лицо...

Лежат холодные туманы,
Бледнея, крадется луна.
Душа задумчивой Светланы
Мечтой чудесной смущена...

        (Из Ламартина)

                              Посвящается А. И. Тургеневу

                              And other day came back to me
                              With recollected music...

                                            Lord Byron

Носимы бурею - в тумане край прибрежный -
Мы в мрачность вечную стремимся навсегда
И в океан веков наш якорь ненадежный
            Не бросим никогда!
Река! и год один успел лишь миноваться,
А та, с которой я здесь сиживал вдвоем,
Уж боле не придет тобою любоваться
            На берегу крутом.
Ты так же и тогда шумела под скалами,
Волнами грозными плескала в берег сей,
И ветер бушевал, и брызги жемчугами
            Летели прямо к ней.
Припомни: раз мы с ней вечернею порою
Здесь плыли; смолкло всё, и ветерок не дул,
От весел лишь гребцов над звучною волною
            Носился ровный гул.
Вдруг голос ангельский и берег, изумляя,
И волны сонные заставил слух иметь,
И милая моя, мне руку пожимая,
            В раздумье стала петь:
     "О время, не спеши! летишь ты, и с собою
            Мчишь радость жизни сей;
     Дай насладиться нам минутной красотою
            Любви прелестных дней.
     Несчастных много здесь, склонись на их моленья -
            Для них и пролетай,
     С их днями уноси сердец их огорченья;
            Счастливцев - забывай!
     Но жалобам моим ты мчишься, не внимая:
            Летит стрелою день;
     Помедлить ночь прошу, - денница ж золотая
            Ночную гонит тень.
     Ах! будем же любить: дни счастья скоротечны,
            Как дым их легкий след!
     Без пристани мы здесь, а время бесконечно
            Течет - и нас уж нет..."
Минуты радости, где с милою мечтою,
Как полная струя, нам счастие лилось,
Что мчитесь вы от нас с такой же быстротою,
            Как дни тоски и слез?
И вот уже для нас и след их исчезает,
И нет уж их совсем, и нет их навсегда!
Их время даст, возьмет, но ах! - не возвращает
            Нам больше никогда.
О, вечность страшная, о, таинства творенья!
Куда ж деваются минувши наши дни,
И душ святой восторг, и сердца упоенья? -
            Воротятся ль они?..
Река, пещера, холм, и мрак в тени древесной,
Которых рок щадит иль может оживлять! -
Старайтесь ночь сию, старайся, мир прелестный,
            Во всем напоминать!
Ревешь ли бурею или течешь лениво, -
Пусть память всё об ней, река, в тебе живет,
И в камнях, и в дубах, смотрящихся спесиво
            В лазури светлых вод!
Вей ею, ветерок, украдкой пролетая;
Волна, шуми о ней, плескайся в брегах;
О ней грусти, луна, свой лик изображая
            В серебряных струях!
Тростник ли стал роптать, иль вихорь завывает,
Иль лег душистый пар над влажностью твоей, -
Пусть сердцу всё, во всем, везде напоминает
            Любовь минувших дней!


* И знакомый мотив напомнил мне былое... Лорд Байрон (англ.).

        Посвящается В. Л. Величко

Пусть все поругано веками преступлений,
Пусть незапятнанным ничто не сбереглось,
Но совести укор сильнее всех сомнений,
И не погаснет то, что раз в душе зажглось.

Великое не тщетно совершилось;
Недаром средь людей явился Бог;
К земле недаром небо приклонилось,
И распахнулся вечности чертог.

В незримой глубине сознанья мирового
Источник истины живет не заглушен,
И над руинами позора векового
Глагол ее звучит, как похоронный звон.

Родился в мире свет, и свет отвергнут тьмою,
Но светит он во тьме, где грань добра и зла.
Не властью внешнею, а правдою самою
Князь века осужден и все его дела.

Светлое небо покрылось туманною ризою ночи;
Месяц сокрылся в волнистых изгибах хитона ночного;
   В далеком пространстве небес затерялась зарница;
 Звезды не блещут.
Поля и луга Вифлеема омыты вечерней росою;
С цветов ароматных лениво восходит в эфир дым благовонный;
 Кипарисы курятся.
Тихо бегут сребровидные волны реки Иордана;
Недвижно лежат на покате стада овец мягкорунных;
     Под пальмой сидят пастухи Вифлеема.

   Первый пастух

   Слава Седящему в вышних пределах Востока!
Не знаю, к чему, Нафанаил, а сердце мое утопает в восторге;
Как агнец в долине, как легкий олень на Ливане, как ключ Элеонский, -
 Так сердце мое и бьется, и скачет.

   Второй пастух

Приятно в полудни, Аггей, отдохнуть под сенью Ливанского кедра;
Приятно по долгой разлуке увидеться с близкими сердцу;
Но что я теперь ощущаю... Словами нельзя изъяснить...
Как будто бы небо небес в душе у меня поместилось;
   Как будто бы в сердце носил я всезрящего бога.

   Первый пастух

 Друзья! воспоем Иегову,
 Столь мудро создавшего землю,
     Простершего небо шатром над водами;
 Душисты цветы Вифлеема,
 Душист аромат кипариса;
Но песни и гимны для бога душистей всех жертв и курений.
     И пастыри дружно воспели могущество бога
 И чудо творений, и древние лета...
Как звуки тимпана, как светлые воды - их голоса разливались 
                                                в пространстве.
 Вдруг небеса осветились, -
И новое солнце, звезда Вифлеема, раздрав полуночную ризу небес,
 Явилась над мрачным вертепом,
И ангелы стройно воспели хвалебные гимны во славу рожденного бога,
И, громко всплеснув, Иордан прокатил сребровидные воды...

   Первый пастух

 Я вижу блестящую новую звезду!

   Второй пастух

 Я слышу хвалебные гимны!

   Третий пастух

 Не бог ли нисходит с Сиона?..
И вот от пределов Востока является ангел:
     Криле позлащены, эфирный хитон на раменах,
     Веселье во взорах, небесная радость в улыбке,
 Лучи от лица, как молнии, блещут.

Ангел

     Мир приношу вам и радость, чада Адама!

      Постухи

О, кто ты, небесный посланник?.. Сиянье лица твоего ослепляет 
                                                  бренные очи...
     Не ты ль Моисей, из Египта изведший нас древле
 В землю, кипящую млеком и медом?

Ангел

 Нет, я Гавриил, предстоящий пред богом,
     И послан к вам возвестить бесконечную радость.
Свершилась превечная тайна: бог во плоти днесь явился.

      Пастухи

   Мессия?.. О радостный вестник, приход твой от бога!
Но где, покажи нам, небесный младенец, да можем ему поклониться?

Ангел

 Идите в вертеп Вифлеемский.
Превечное слово, его же пространство небес не вмещало, 
                                           покоится в яслях.
 И ангел сокрылся!

   И пастыри спешно идут с жезлами к вертепу.
   Звезда Вифлеема горела над входом вертепа.
Ангелы пели: "Слава сущему в вышних! мир на земли, 
                                      благодать в человеках!"
Пастыри входят - и зрят непорочную матерь при яслях,
И бога-младенца, повитого чистой рукою Марии,
Иосифа-старца, вперившего очи в превечное слово...
  И пастыри, пад, поклонились.

Пока еще последние колена
Последних соловьев не отгремели
И смутно брезжит у твоей постели
Боярышника розовая пена,

Пока ложится железнодорожный
Мост, как самоубийца, под колеса
И жизнь моя над черной рябью плеса
Летит стремглав дорогой непреложной,

Спи, как на сцене, на своей поляне,
Спи,- эта ночь твоей любви короче,-
Спи в сказке для детей, в ячейке ночи,
Без имени в лесу воспоминаний.

Так вот когда я стал самим собою,
И что ни день - мне новый день дороже,
Но что ни ночь - пристрастнее и строже
Мой суд нетерпеливый над судьбою...

Ночь потоком голубого света
Льется к нам сквозь переплеты рамы...
Не сомкнуть очей нам до рассвета, -
Промечтаем, верно, до утра мы...
По стене, облитой лунным блеском,
Реют тени - сказочные птицы.
Там, вдали, над самым перелеском
Бледных туч проходят вереницы...
Посмотри, вглядись в их очертанья:
То с полей, воскресших к жизни новой,
Прочь бегут с тоскою в край изгнанья
Злые духи, сны зимы суровой.
Оттого и свет трепещет страстно,
Молодой весны трепещет сила, -
Оттого и нас с тобой так властно
Счастье жить сегодня охватило.
Жить, о да! Пускай неукротимо
Бьется сердце! Ближе, дорогая!.,
Все в свету проходят тучи мимо...
Ярче ночь... О, красота какая!..

Ночь серебристая. Сад засыпающий
Веет струею в лицо ароматною.
Томные отзвуки песни рыдающей
Грудь наполняют тоской непонятною.

Что-то знакомое, что-то далекое,
Дивно отрадное, но позабытое
Льется могучей струею широкою
В сердце, для вымыслов пылких открытое.

Светлые грезы с тревогой неясною
В море блаженства слилися безбрежное...
Вновь убаюкано сказкой прекрасною
Сердце влюбленное, сердце мятежное.

Ночь темней, холодней,
          Догорает костёр;
Мрак всё гуще, плотней
          Закрывает простор.
И лишь только порой,
          Когда ветер вздохнёт,
Под слетевшей золой
          Пламя снова блеснёт, –
Вздрогнет мрак, от огней
          Отодвинется вспять,
Но при пляске теней
          Наступает опять.

Ночь теплая одела острова. 
Взошла луна. Весна вернулась. 
Печаль светла. Душа моя жива.
И вечная холодная Нева
У ног сурово колыхнулась.

Ты, счастие! Ты, радость прежних лет!
Весна моей мечты далекой!
За годом год... Всё резче темный след,
И там, где мне сиял когда-то свет
Всё гуще мрак... Во мраке - одиноко -
Иду - иду - душа опять жива,
Опять весна одела острова.

Ночь тиха и молчалива. 
Лампа тускнет, догорая. 
Я давно сижу тоскливо, 
Жизнь свою перебирая.

Думы на сердце ложатся, 
Как туманы над рекою, 
И готовы подниматься 
Легкокрылою мечтою.

Лампа тихо догорает, 
На стене тускнеет профиль, 
И мне чудится: витает 
Надо мною Мефистофель.

И мне чудится: легонько, 
Тихо встал он за плечами 
И смеется потихоньку 
Над горячими мечтами.

Ночь тиха, сад объят полутьмою,
Дремлют липы над сонным прудом;
Воздух дышит цветущей весною;
Мы сидим пред раскрытым окном.

Светят яркие звезды над нами;
Кротко месяц глядит с высоты,
И его голубыми лучами
Облитая, задумалась ты.

Очарован твоей красотою,
Я любуюсь тобою без слов...
В нашу комнату тихой струею
Льется запах душистых цветов.

И прощу в этот час я не много:
Чтобы дни твои тихо текли,
Чтобы жизни печаль и тревога
В твое сердце пути не нашли.

Ночь холодна, темна; холмы, река, поля -
   Всё тускло, мертво и туманно;
Далёко с тучами сливается земля;
   Вблизи уродливы и странны
Все образы: то ель, чернея, с высоты
   Как будто руки простирает
С мольбой отчаянной, то белые кусты
   На бледном мраке выплывают
И слабый очерк их мелькает и бежит...
   Зачем всегда в ночи холодной
Воображение нам душу шевелит
   Мечтой далекой и несходной
С тем, что действительность указывает нам?
   Зачем не то, что нам знакомо,
Припоминаем мы; не к первым детским снам,
   К друзьям, к любви, к родному дому
Мы обращаемся? - но образы зовем
   Из жизни мира, жизни чудной...
Зачем в мечтах своих мы жизнь опять даем
   Тем, кто уснул - и беспробудно?!
Зачем так ясны нам становятся вполне
   Земные радости и нужды
И рады так тому, что мы - хоть в полусне -
   Чувств человеческих не чужды?..

Всё тихо. Небесных светил мириады
   Мерцают в лазурной дали.
   Широкою тенью легли
По Волге прибрежных обрывов громады...
В равнинах и звери, и птицы, и гады
   Умолкли и в норы ушли.

О, как хорошо средь природы живется!
   Тепло и спокойно везде...
   Всё спит на земле и в воде...
Лишь только на мельнице шум раздается
И грустная песня от барки несется
   О горе, о вечном труде...

За рощею видны фабричные своды
   Да окна трактира блестят.
   И в сердце вливается яд:
"Одни только пасынки вольной природы,
Не ведая счастья, не зная свободы,
   Одни только люди не спят!.."

О люди! Среди бесконечного мира,
   Где нет ни рабов, ни царей,
   В тиши этих чудных ночей,
Вы - чуждые гости средь чуждого пира...
Вселенная - царство свободы и мира,
   А вы - достоянье цепей...

 1

Господь! Укрой меня десницею святою!
Стопы нетвердые на путь благой направь!
Дай силы, крепость дай гореть лишь пред тобою
     И от лукавого избавь!
Всю ночь, без сна, стою я на молитве,
Звеня веригами во мраке стен немых.
Мне тяжко, господи, мне трудно в этой битве
     С воспоминаньем лет былых!
И тщетно я всю ночь, одетый власяницей,
В слезах взываю пред тобой:
От козней дьявола твоей святой десницей
                Укрой!..

 2

Какая ночь! Мне душно, душно в келье!
Я распахнул окно, прохлада притекла...
И вспомнилась мне ночь, когда в живом веселье
     Душа все радости пила.
Со мною ты была. Пастушеской свирели
   Унылый звук мне ветер приносил...
Какою ласкою глаза твои горели,
Как счастлив я был там! Как я тебя любил!..

 3

Но, боже! Прошлое забыть я должен ныне;
С прошедшим порвано последнее звено!
Я сам пришел сюда к таинственной пустыне,
Где слово господа лишь бодрствует одно!
Исчезни, сатана, перед лицом господним,
Как исчезает дым от светлого огня,
Скитайся там, внизу, по мрачным преисподним,
А здесь виденьями не искушай меня!..

 4

Пора уснуть. Но сна боюсь я, боже!
Лишь только сон глаза закроет мне,
Безумная мечта придет ко мне на ложе
И речи дикие зашепчет в тишине...
Но я устал! Покровы власяницы
От плеч до пояса изрезали мне грудь.
Колеблется нога... Смыкаются ресницы...
              Пора уснуть!

 5

О, счастье! Мы одни над тихою рекою!
Над нами небеса, пред нами лунный мост.
Ни звука. Небеса беседуют с землею.
И только тишина. Да ты. Да очи звезд.
Сядь ближе! Вот сюда! Дай руки, эти руки!
   Они мои, не правда ли, мои?
Я их купил за дни невыносимой муки,
     За слезы, за позор любви.
Я их купил за жизнь! Я их добуду кровью!
Железом и огнем, за мой загробный рай!
Соблазн! О, господи! Укрой святой любовью!
     Прощай, далекая!.. Прощай!..

Ночные знаю странные прозрения: 
      Когда иду навстречу тишине,  
Когда люблю ее прикосновения, 
      И сила яркая растет во мне.  

Колдует ли душа моя иль молится, — 
      Не ведаю; но радостна мне весть...  
Я чую, время пополам расколется, 
      И будущее будет тем, что есть.  

Все чаянья, — все дали и сближения, — 
      В один великий круг заключены.  
Как ветер огненный, — мои хотения, 
      Как ветер, беспреградны и властны.  

И вижу я, — на ком-то загораются 
      Сияньем новым белые венцы...  
Над временем, во мне, соприкасаются 
      Начала и концы.  

Ночь темна и тепла;
Благодатная мгла
На долины легла.

Горы в дымке ночной
Восстают предо мной
Необъятной стеной.

Вышина! Тишина!
Люди... Ночь их полна
Обаянием сна.

Но где шум их заглох, -
Принимают мой вздох
И природа и бог.

Опять я видел вас во сне...
Давно объят сердечной ленью —
Я и не ждал, чтоб кроткой тенью,
Мелькнув, явилися вы мне.
Зачем я вызвал образ милый?
Зачем с мучительною силой
Опять бужу в душе моей
Печаль и счастье прошлых дней?
Они теперь мне не отрада,
Они прошли, мне их не надо...
Но слышен, в памяти скользя,
Напев замолкший мне невольно;
Ему внимая, сердцу больно,
А позабыть его нельзя.

Осенью дождливой
Ночь глядит в окошко, -
И, во мраке ночи,
"Что дрожишь ты, крошка!

Что ты шепчешь тихо
И глядишь мне в очи?
Призраки ли видишь
Ты во мраке ночи?.."

- "Сядь со мною рядом,
Я к тебе прижмуся;
Жутко мне и страшно,
Я одна боюся...

Слышишь, чу!., там кто-то
Плачет и рыдает..."
- "Это за окошком
Ветер завывает".

- "Чу! стучат в окошко...
Это духи злые..."
- "Нет, то бьют по стеклам
Капли дождевые".

И ко мне, малютка,
Крепко ты прижалась, -
И веселым смехом
Звонко засмеялась.

Понимаю, крошка:
Призраки - пустое;
Дрожь во мраке ночи,
Твой испуг - другое...

Это - грудь сжигает
Жар горячей крови;
Это - сердце просит
И любви и воли.

Слушаю:
За стеной
Шаги неизвестного прохожего.
Если бы
Зашел он посетить меня:

Стук в калитку,
Шорох затвора;
И вдруг
Фонарь осветит
И лицо,
И бороду,
И ближнюю яблоню.

Поздний гость
Приходит от Бога,
Как воспоминанье,
Как думы в полночь.

Тихо.
Шаги замолкли.
Между деревьев
Крупные светящиеся точки,
Движущиеся в темноте.

Стоит на небе месяц, чуть живой,
Средь облаков струящихся и мелких,
И у дворца угрюмый часовой
Глядит, сердясь, на башенные стрелки.

Идет домой неверная жена,
Ее лицо задумчиво и строго,
А верную в тугих объятьях сна
Сжигает негасимая тревога.

Что мне до них? Семь дней тому назад,
Вздохнувши, я прости сказала миру,
Но душно там, и я пробралась в сад
Взглянуть на звезды и потрогать лиру.

Хороша эта ночка, безмолвная, ясная,
   С фосфорической, полной луной,
Эта песнь соловьиная, звонкая, страстная,
   Эта мертвая тишь над рекой.
Как покойно кругом! В даль, сияньем залитую,
   Ширь полей, утопая, бежит,
Справа лес-великан головою сердитою
   Приумолк и таинственно спит.
Слева Тигода сонная воды зеркальные
   Гладью светлою в Волхов катит,
И, поникнув над нею ветвями печальными,
   Одиноко береза грустит.
Из-за леса, струей набегая душистою,
   Чуть шумит ветерок в камышах,
А вдали за рекой полосой золотистою
   Догорает заря в небесах.
Успокойся и ты, моя грудь наболевшая,
   Рой безжалостных дум отгони
И, забывши на сердце тоску накипевшую,
   От всего в эту ночь отдохни.

Шепоты тайные ветви, склонившейся
          К лунной волне,
С бледной русалкой, в тиши притаившейся
          Робко на дне,
Слышал ты ночью блуждая, душистою
          Ночью мечты…
Слышал ли ты?

Слышал… Тогда пред зарей золотистою
         Будешь ты знать,
Саван зачем покрывает печальную
         Водную гладь,
Слез одиноких на листьях прощальную,
         Нежную дрожь,
Друг, ты поймешь… 

Этой
Ночью,
Ночью летней,
Вьется хмель тысячелетний
По железу,
По бетону,
По карнизу,
По балкону.

Что
Творится
Там, за шторой,
Той вот самой, за которой
В мученические позы
В мутных вазах встали розы?

Чем же
Тут могу помочь я?
Можеть быть, вот этой ночью
На балкон пробраться снизу
По железу,
По карнизу
Цепко, с выступа на выступ,
Взять и пыль
И хмель
На приступ,
У окошка очутиться,
Стукнуть, будто клювом птица,
Чтоб окно ты распахнула.
Ты бы встала
И взглянула -
Что за птаха залетела?
Ничего не разглядела,
У окна бы постояла,
А закрыть не - захотела.

И не надо,
И не трогай,
И напрасно закрывала:
Я иду своей дорогой
Как ни в чем и не бывало!

Дремлет Москва, словно самка спящего страуса,
Грязные крылья по темной почве раскинуты,
Кругло-тяжелые веки безжизненно сдвинуты,
Тянется шея - беззвучная, черная Яуза.

Чуешь себя в африканской пустыне на роздыхе.
Чу! что за шум? не летят ли арабские всадники?
Нет! качая грузными крыльями в воздухе,
То приближаются хищные птицы - стервятники.

Падали запах знаком крылатым разбойникам,
Грозен голос близкого к жизни возмездия.
Встанешь, глядишь... а они все кружат над покойником,
В небе ж тропическом ярко сверкают созвездия.

Месяц выплыл. Дремлют травы.
Полон сладостной отравы
Воздух в цветнике.

Тонет сад в волшебном блеске,
И рисуют арабески
Листья на песке.

Что за ночь! В душе усталой
Все забытое, что спало,
Встрепенулось вдруг,

И, как в годы молодые,
Годы чистые, святые,
Сердце жаждет мук.

Промелькнул в мечте послушной
Образ кроткий и воздушный, —
Тень прошла твоя…

Грезы дразнят, грезы вьются…
Слышу — тихо речи льются,
Словно плеск ручья.

Оглянусь — и все пропало.
Отзовусь — все замолчало,
Сгинув без следа.

Вот опять звучат два слова
Из тумана голубого:
«Жду… приди…» Куда?..

Месяц все горит светлее.
Слаще в липовой алее
Льется аромат.

Нет ответа. Тают грезы.
Тишина… Но — чьи там слезы
На траве дрожат?

Кладбищенский убогий сад
И зеленеющие кочки.
Над памятниками дрожат,
Потрескивают огонечки.

Над зарослями из дерев,
Проплакавши колоколами,
Храм яснится, оцепенев
В ночь вырезанными крестами.

Серебряные тополя
Колеблются из-за ограды,
Разметывая на поля
Бушующие листопады.

В колеблющемся серебре
Бесшумное возникновенье
Взлетающих нетопырей,-
Их жалобное шелестенье,

О сердце тихое мое,
Сожженное в полдневном зное,-
Ты погружаешься в родное,
В холодное небытие.

Из ночи тянутся к свече слепые липы,
И в стойле сонно бьёт копытом жеребец...
По тёмной лестнице таинственные скрипы
И пахнет прадедом старинный погребец.

Хожу босой ступнёй по сумрачной террасе,
Бодрит шершавый лоск холодных половиц,
И роюсь без конца в заброшенном запасе
Слов, звуков и давно перезабытых лиц.

В серьёзный колокол, в низине над рекою,
Лениво бьет часы забытый пономарь...
По звону тот же всё, всё тою же рукою.
И в звоне - вечностью осмысленная старь.

Шумят верхушки лип о прошлом и грядущем...
А я хожу, хожу, томлением объят,
Забытый временем, к заре сквозь парк идущим,
И - чую вечности глубокий аромат.

    О.М. Соловьевой

Ночью сумрачной и дикой -
Сын бездонной глубины -
Бродит призрак бледноликий
На полях моей страны,
И поля во мгле великой
Чужды, хладны и темны.

Лишь порой, заслышав бога,
Дочь блаженной стороны
Из родимого чертога
Гонит призрачные сны,
И в полях мелькает много
Чистых девственниц весны.

Отдаваясь этой вещей, говорящей тишине.
Поздней ночью, мирной ночью, цепенею в полусне.
Неустанны, непрерывны и загадочно-призывны,
Волны трепетных минут
В вечность медленно плывут…
Чутко слушаю я ночью, в неподвижном полусне,
Как трепещут крылья смерти, приближаяся ко мне.

Как крыло не затихая, ткани жизни разрывая,
Мерно бьется о крыло…
Внятный сердцу отзвук рая затаила ночь немая
И во мгле ее — светло!

О ночь, я твой! Все злое позабыто,
и жизнь ясна, и непонятна смерть.
Отражена в душе моей раскрытой
   блистательная твердь...

И мнится мне, что по небу ночному
плыву я вдаль на призрачном челне,
и нет конца сиянью голубому;
   я -- в нем, оно -- во мне.

Плыву, плыву. Проходят звезды мимо;
к одной, к другой причаливает челн
и вновь летит под шум неуловимый
   алмазно-чистых волн;

Я твой, о ночь! В душе -- твое сиянье;
все грешное осталось на земле,
и ангелов я чувствую дыханье
   на поднятом челе!

Одна звезда в полночном небе,
   Одна звезда горит.
Какой мне выпал странный жребий,
   Звезда не говорит.

То звон мечей, то лепетанье
   Поющих где-то струн.
Ночь зачарована, и в тайне
   Хранит ее колдун.

Ночь зачарованная дремлет,
   Загадками полна.
Но этой смутной песне внемлет
   На всей земле — одна.

Ветер, небо опрокинуть тужась, 
Исслюнявил мокрым поцелуем стекла. 
Плащ дождя срывая, синий ужас 
Рвет слепительно фонарь поблеклый. 

Телеграфных проволок все скрипки 
Об луну разбили пальцы ночи. 
Фонари, на лифте роковой ошибки 
Поднимая урну улицы, хохочут. 

Медным шагом через колокольни, 
Тяжеля, пяты ступили годы, 
Где, усталой дробью дань трамвай-невольник 
Отбивая, вялые секунды отдал. 

Отчего эта ночь так тиха, так бела? 
Я лежу, и вокруг тихо светится мгла. 
За стеною снега пеленою лежат, 
И творится неведомый белый обряд. 
Если спросят: зачем ты не там на снегу? 
Тише, тише, скажу, - я здесь тишь стерегу. 
Я не знаю того, что свершается там, 
Но я слышу, что дверь отворяется в храм, 
И в молчаньи священном у врат алтаря 
Чья-то строгая жизнь пламенеет, горя. 
И я слышу, что Милость на землю сошла... - 
Оттого эта ночь так тиха, так бела. 

Зачем в тиши ночной, из сумрака былого,
Ты, роковая ночь, являешься мне снова
И смотришь на меня со страхом и тоской?
— То было уж давно... на станции глухой,
Где ждал я поезда... Я помню, как сначала
Дымился самовар и печь в углу трещала;
Курил и слушал я часов шипевший бой,
Далекий лай собак да сбоку, за стеной,
Храпенье громкое... И вдруг, среди раздумья,—
То было ль забытье, иль тяжкий миг безумья —
Замолкло, замерло, потухло всё кругом.
Луна, как мертвый лик, глядела в мертвый дом,
Сигара выпала из рук, и мне казалось,
Что жизнь во мне самом внезапно оборвалась.
Я всё тогда забыл: кто я, зачем я тут?
Казалось, что не я — другие люди ждут
Другого поезда на станции убогой.
Не мог я разобрать, их мало или много,
Мне было всё равно, что медлит поезд тот,
Что опоздает он, что вовсе не придет...
Не знаю, долго ли то длилось испытанье,
Но тяжко и теперь о нем воспоминанье!
С тех пор прошли года. В тиши немых могил
Родных людей и чувств я много схоронил,
Измен, страстей и зла вседневные картины
По сердцу провели глубокие морщины,
И с грузом опыта, с усталою душой
Я вновь сижу один на станции глухой.
Я поезда не жду, увы!.. пройдет он мимо...
Мне нечего желать, и жить мне нестерпимо!

Тьма южная, душистая, ночная, 
Окутала уснувший мирно сад, 
И льет магнолия свой аромат. 
Под лаврами, в траве, не умолкая, 
Разносится, рокочет песнь цикад. 
К стозвучному прислушиваюсь хору. 
Трель, звон и треск в кустах кругом - и вдруг 
Замолкнут все как бы по уговору, 
Как тихо все становится вокруг! 
Истомою объят волшебный юг; 
Все замерло, и ночь, полна молчанья, 
Сулит любовь, восторги и лобзанья. 
Она вас ждет, как дева в час свиданья. 
И горе тем, кто счастьем пренебрег, 
Кто не любим, забыт и одинок. 

Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!

После зноя тихо дремлет
Прохлажденная земля;
Не такая ль ночь объемлет
Елисейские поля!
Тени легкие, мелькая,
В светлом сумраке скользят,
Ночи робко доверяя
То, что дню не говорят.

Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!

Блещут свежестью сапфирной
Небо, воздух и Нева,
И, купаясь в влаге мирной,
Зеленеют острова.
Вёсел мерные удары
Раздаются на реке
И созвучьями гитары
Замирают вдалеке.

Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!

Как над ложем новобрачной
Притаившиеся сны,
Так в ночи полупрозрачной
Гаснут звезды с вышины!
Созерцанья и покоя
Благодатные, часы!
Мирной ночи с днем без зноя
Чудом слитые красы!

Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!

Чистой неги, сладкой муки
Грудь таинственно полна.
Чу! Волшебной песни звуки
Вылетают из окна.
Пой, красавица певица!
Пой, залетный соловей,
Сладкозвучная царица
Поэтических ночей!

Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!

Зашумела волна,
Покачнулся челнок.
И восстал ото сна
Пробужденный Восток.

Покачнулся челнок.
И уносится прочь.
И не видит Восток
Побледневшую ночь.

И уносится прочь
Все, чем счастлив я был,
Что в короткую ночь
Беззаветно любил.

   Светом трепетной лампады
   Озаряя колоннады
Белых мраморных террас,
   Робко поднял лик свой ясный
   Месяц бледный и прекрасный
   В час тревожный, в час опасный,
В голубой полночный час.

   И змеятся по ступени,
   Словно призрачные тени
Никогда не живших снов,
   Тени стройных, тени странных,
   Голубых, благоуханных,
   Лунным светом осиянных,
Чистых ириса цветов.

   Я пришла в одежде белой,
   Я пришла душою смелой
Вникнуть в трепет голубой
   На последние ступени,
   Где слились с тенями тени,
   Где в сребристо-пыльной пене
Ждет меня морской прибой.

   Он принес от моря ласки,
   Сказки-песни, песни-сказки
Обо мне и для меня!
   Он зовет меня в молчанье,
   В глубь без звука, без дыханья,
   В упоенье колыханья
Без лучей и без огня.

   И в тоске, как вздох бездонной,
   Лунным светом опьяненный,
Рвет оковы берегов...
   И сраженный, полный лени,
   Он ласкает мне колени,
   И черней змеятся тени
Чистых ириса цветов...

Открылось царство тьмы над дремлющей вселенной; 
Туман, что в море спал, луною осребренной 
Подъемлется над сей ужасной глубиной 
Иль пресмыкается над рощею густой, 
Где тени прячутся и дремлют меж листами; 
Как разливается он всюду над полями? 

О мрачна нощь! отколь начало ты влечешь? 
От коего отца иль матери течешь? 
Не ты ль седая дщерь тьмы оной первобытной, 
Котора некогда взошла над бездной скрытной 
Лелеять нежныя природы колыбель? -- 
Так, -- черновласая Хаоса древня дщерь, 
Ты успши дня труды покоишь и теперь; 
Ты дремлющий полкруг под тению качаешь; 
Увы! -- ты также взор умершего смыкаешь. 

О нощь! -- лишь погрузишь в пучину мрака твердь, 
Трепещет грудь моя; в тебе мечтаю смерть; 
Там зрю узлы червей, где кудри завивались; 
Там зрю в ланитах желчь, где розы усмехались. 
Одр спящего и гроб бездушный -- всё одно; 
Сон зрится смертию -- смерть сном, и всё равно. 

Се полнощь! -- тихо всё; луна с среды нисходит 
И к западным водам Плиад с собой уводит. 
Здесь силюся возвесть я полусонный взор 
На крыты бледным мхом хребты дремотных гор. 
Луна сребрит пары, что из могил восстали 
И человеческ вид в лучах образовали; 
Его ли слышу глас? -- Иль шепчет ветр из рощи? 
Нет, -- здесь язык шумит, -- язык невнятный нощи. 

Двенадцать бьет, -- вся тварь вокруг меня молчит; 
Грех спит ли? -- Мудрость бдит! И -- можно ль? -- зависть бдит! 
Но труд, -- невинность, -- всё почиет под тенями; 
Лишь кличут совы там с огнистыми очами. 

Воздушно озеро сседаяся бежит; 
Сверкает молния, и твердь вдали гремит. 
Селитряный огонь восток весь озаряет 
И сумрачных холмов вершины убеляет. 

Кто тамо посреде восточных туч грядет? 
Не страшный ль судия с собою рок несет? 
Предыдет огнь ему, а следом кровы мрачны; 
Лице его блестит, как образ солнцезрачный; 
Вся риза в молниях волнуется на нем 
И препоясана зодиаком кругом; 
Он быстро в мир грядет, и сам стопой сафирной 
Пронзает в выспренних странах помост эфирный. 
Се в час полунощи грядет 
Жених, одеян в страшный свет! 
Блажен тот раб, его же срящет 
Готового в небесный брак; 
Несчастен же, кого обрящет 
Поверженна в унылый мрак! 
Блюди, душе моя смущенна, 
Да сном не будет отягченна 
И вечной смерти осужденна; 
Но, воспрянув от сна, гласи: 
"О трисвятый! -- воззри! -- спаси!" 

Еще ль душа, в мечтах несвязных погруженна, 
Еще ли в узах спит стозвенных задушенна? 
Восстань! -- возжги елей и созерцай чертог, 
Где ждет тебя жених -- твой судия, твой бог! 
О ты, надеяйся на будущи годины, 
Забывый строгое условие судьбины, 
Сын неги, -- ищущий бессмертья в днях своих! 
Вострепещи, когда познает сей жених, 
Что масло во твоем скудельнике скудеет 
И огнь живый небес внутри тебя мертвеет! 
Ты буйствен, ты не мудр, -- проснись! ступай со мной! 
Открою, где чертог премудрость зиждет свой; 
На мшистых сих гробах, где мир небесный веет! 
Ступай! -- учись! -- гроза прешла, -- луна багреет... 

Последний луч в таинственной дали 
Погас, как вздох покойный, но печальный; 
Мерцает ночь, как факел погребальный, 
Над бледным сном измученной земли; 

Над бледным сном измученной земли 
Витает дух мятежный и печальный. 


И нет молитв! Придя в убогий дом
Усердный жнец упал в изнеможеньи
На голый пол. Измучен он трудом,
Он вдаль мечтой унесся в упоеньи.

Объята сном в безмолвном восхищеньи,
Сама земля не мыслит о земном.


И нет молитв! Невнятною громадой
Здесь на холме, где тьма со всех сторон,
Стоит наш храм; массивной колоннадой
Его фасад издревле облегчен…

Здесь жизнь была, а ныне бурный сон
Царит, как ночь, над серою громадой.


В мерцаньи ламп мрачней обширный зал,
На чёрный фон ложатся полутени,
Разбитый бог повален на ступени
И опустел гранитный пьедестал.

Толпа жрецов отравленный бокал
Передает в объятьях сладкой лени.


Под мрамор мышц укрыв огонь очей
И в нем слезу пленительной истомы,
Среди толпы, любовью лишь влекомой,
Здесь возлежит поклонница страстей…

И божество готов увидеть в ней
Влюблённый жрец, с борьбою незнакомый.


И будет сон тянуться до утра.
Как тяжкий гнёт, как тайное мученье,
И встретить свет в лазури Обновленья
Уже не нам, для нас прошла пора,

Среди теней мы скоро станем тенью
В немом венце ночного серебра.

Прекрасна ночь далекого Кавказа!
С жемчужной диадемой на челе,
Сияет гордо искрами алмаза
Седой Казбек в полупрозрачной мгле.
И полно все, куда ни взглянет око,
Таинственной и строгой тишины, —
Лишь долетит порою издалека
Чуть слышный стон проснувшейся волны.
Но эта ночь не веет зноем юга
И не дарит дыханьем сладким роз,
И путника, как страстная подруга,
Не опьянит горячей лаской грёз.

Ты так прекрасна! Звезды голубые
В твоих глазах мерцают и горят, —
Но холоден загадочный твой взгляд,
Как южных гор вершины снеговые.
О, ты властна улыбкой молодой
Будить в душе обманчивые грёзы —
Но мощной страсти пламенные грозы
Ты не зажжешь холодной красотой.

Прекрасна эта ночь с ее красой печальной,
С ее мечтательным, болезненным лицом.
О, если б жизнь цвела, как этот отблеск дальний
Померкнувшей зари на небе голубом!
О, если б дум моих неверное теченье,
Как эти облака, стремились вглубь небес:
Какое б подарил тебе я вдохновенье,
Какой бы мир открыл, мир красок и чудес!
Но жизнь моя темна, и дума безотрадна;
Как облетелый сад, пуста моя душа,
И ходит ветер в нем стремительно и жадно,
И гнет вершины лип, порывисто дыша.
Я не пущу тебя в мой сад осиротелый, -
Там осень, там туман, а здесь перед тобой
Сияние весны и этот отблеск белый
     Лазури голубой.

Ночь подплывает тревожно.
Ветер рыдает над садом.
Месяц на желтые листья
Смотрит тоскующим взглядом.

Что-то вдали прозвучало
Жалобно так и уныло,
Что-то в серебряной дымке
По верху сада поплыло.

В темном, тоскующем небе
Море светил необъятно...
Всё это так мне знакомо,
Всё это так непонятно!

Пустынно. Безлюдно. Безмолвные скалы кругом,
Безмолвное море под ними блестит серебром…
Сиянием лунным пронизана даль над водой…
Глубокая полночь — и всюду глубокий покой!
Прозрачные тени… Бездушный, безжизненный свет,
Как отблеск далеких, исчезнувших в вечности лет…
Ни признака жизни, ни звука в забвеньи ночном —
Природа, как смертью, холодным окована сном!

Рассыпались звезды, дрожат и горят;
За пашнями диво творится:
На воздухе синие горы висят,
И в полыми люд шевелится.
Подвинулось небо назад от земли,
Воде золотой уступило;
Без ветра плывут по воде корабли,
Бока их огнем охватило…
А ночь через лес торопливо ползет,
Ползет — и листа не зацепит;
Насупила брови, глазами сверкнет —
Широкое поле осветит.
Опять я с тоскою домой ворочусь.
Молчал бы, да нет моей мочи:
Один я средь поля пятном остаюсь,
Чернее и пашен, и ночи!
Гляжу и любуюсь: простор и краса…
В себя заглянуть только стыдно:
Закиданы грязью мои небеса,
Звезды ни единой не видно!..

В ночи лазурной почивает Рим.
Взошла луна и овладела им,
И спящий град, безлюдно-величавый,
Наполнила своей безмолвной славой...

Как сладко дремлет Рим в ее лучах!
Как с ней сроднился Рима вечный прах!..
Как будто лунный мир и град почивший —
Всё тот же мир, волшебный, но отживший!..

Роща дремлет серебряным гротом,
Небо синей пустыней лежит.
Ходит месяц над мерзлым болотом,
Как кудесник седой ворожит.

И на проруби иссиня-черной
Чертит медленно огненный знак...
Ые колышется иней узорный,
На деревне не слышно собак.

И на скате пустынном оврага,
Где горит фосфорически снег,
Под заклятье сурового мага
Чей-то робкий послышался бег.

Вот сверкнули зеленые очи,
Слышен шелковый шелест волны...
Это зимней, задумчивой ночи
Непонятные жуткие сны...

Луна под брюхом чёрной тучи
Лижи сияющий пупок.
Злорадственно вздыбились кручи,
И мост отчаянья глубок
А узкогорлые цевницы
Пронзили поражение тьму
Под грохот мозглой колесницы,
Умчавшей СДОХШУЮ ЗИМУ. 

Немая ночь, людей не слышно.
В пространствах — царствие зимы.
Здесь вьюга наметает пышно
Гробницы белые средь тьмы.
Где фонари, где с лязгом шумным
Змеей скользнули поезда,
Твой взгляд казался камнем лунным,
Ночей падучая звезда.
Как глубоко под черным снегом
Прекрасный труп похоронен.
Пожри просторы шумным бегом,
Затмивши паром небосклон.

Не все - то на севере худо,
Не все на родном некрасиво:
Нет! Ночь наша майская - чудо!
Июньская светлая - диво!

Любуйтесь бессонные очи!
Впивайтесь всей жадностью взгляда
В красу этой северной ночи!
Ни звезд, ни луны тут не надо.

Уж небо заря захватила
И алые ленты выводит,
И, кажется ночь наступила,
И день между тем не проходит.

Нет, он остается, да только
Не в прежнем пылающем виде:
Не душен, не жгуч, и нисколько
Земля от него не в обиде.

Он долго широким разгаром
В венце золотом горячился,
Да, видно, уж собственным жаром
И сам наконец утомился.

Не стало горячему мочи:
Он снял свой венец, распахнулся,
И в ванну прохладную ночи
Всем телом своим окунулся, -

И стало не ярко, не мрачно,
Не день и не темень ночная,
А что - то, в чем смугло - прозрачно
Сквозит красота неземная.

При свете, проникнутом тенью,
При тени пронизанной светом,
Волшебному в грезах виденью
Подобен предмет за предметом.

Весь мир, от (вчера) на (сегодня)
Вскрыв дверь и раскинув ступени,
Стоит, как чертога господня,
Сквозные хрустальные сени.

Ночь бледная. -- 
Мертва, тиха, ясна, 
Надь краем северным 
Покоится она. 
И спящая, открыв широко очи, 
Земля глядит в сиянье белой ночи. 

Развенчанный, 
Прозрачен свод небес, 
И смотрит в озеро 
Седой, росистый лес. 
В стекле воды, как призрачные грезы, 
Повисли ель и белый ствол березы. 

Все замерло. 
Светла ночная даль -- 
И даль прошедшего. 
Былых утрат не жаль. 
Исчезла тень печали и страданья, 
Безжизненны, ясны воспоминанья. 

Царицею, 
Нема и холодна, 
Любовь минувшая 
Сияет там одна. 
Бледней она, чем северные ночи, 
И в тихом сне ее открыты очи. 

Ты безумна, Изора, безумна и зла,
Ты кому подарила свой перстень с отравой
И за дверью трактирной тихонько ждала:
Моцарт, пей, не тужи, смерть в союзе со славой.

Ах, Изора, глаза у тебя хороши
И черней твоей черной и горькой души.
Смерть позорна, как страсть. Подожди, уже скоро,
Ничего, он сейчас задохнется, Изора.

Так лети же, снегов не касаясь стопой:
Есть кому еще уши залить глухотой
И глаза слепотой, есть еще голодуха,
Госпитальный фонарь и сиделка-старуха.

Что за тревожную ночь послали сегодня мне боги!
Строго-прекрасная к нам в светлом молчаньи сошла.
Небо казалось очам фантастично глубокой поэмой,
Полной мерцающих тайн, полной звездящихся слез.
И к озаренной воде сбегались туманные тени,
Точно сбирались отплыть и поджидали гребца.
Нервы натянуты были, как струны, готовые к пенью...
Вдруг исполнительный пес поднял отчаянный лай.
Чу! полководца признала и славит лохматая стая;
Резко дисканты визжат, глухо рокочут басы.
Мудрый политик мирит, а молодость требует боя,
И разглашает набат внутренней смуты пожар.

Ах, эти звездные ночи!.. Безмолвные, знойные ночи!..
Чуткие тени приникли к уснувшей земле,
Вьются в лучах позабытые грезы;
Дымкою тают пролитые слезы;
Сны бесприютные бродят бесшумно во мгле…
Чует их вещее сердце, и в сумраке ищут их очи…

Ах, эти ясные звезды!.. Ревнивые тайны от века…
Смутные вести из темной, немой глубины…
Что они? Жизней предвечных могилы?
Иль колыбель созидающей силы?
Или о прошлом — вселенной лазурные сны?..
Звезды мерцают загадкой на жадный вопрос человека…

Холодная полночь деревней идет,
   Покрытая черною мглою,
В чепце и фуфайке идет и трясет
   Своею седой головою.
Идет и колотит морозной клюкой
   В избу к мужику мимоходом,
То волком завоет, то взглянет порой
   В окошко ужасным уродом,
Задует лампадку, ворвавшися в щель,
   И робко Петровна-старуха
Молитву творит, покидая постель,
   И стонет, и кашляет глухо...

По городу тетушка полночь идет,
   Покрытая черною мглою,
В чепце и фуфайке идет и трясет
   Своею седой головою.
Фонарики тускло дрожащей толпой
   Чуть светятся в темень глухую,
А полночь ворчит, угрожая клюкой:
   "Я вас, пострелята! задую!.."
И молят фонарики, кланяясь ей,
   И робко дрожа, и моргая:
"Оставь нас! не трогай клюкою своей,
   О тетушка полночь родная!"
- "Я вас, пострелята! задую сейчас!
   Негодники вы... либералы!.."
- "Ах, тетя родная, не трогай ты нас!
   Смотри - как мы бледны и малы!..
Смотри, как мы мелки, ничтожны, точь-в-точь
   Писателей русских идеи...
Хоть мы просветители, всё же не прочь
   Порой поступить и в лакеи...
Невинен и темен наш светик дрянной,
   Мы в копоти гаснем и сами...
И только в полемике между собой
   Друга друга дубасим лучами...
На каждом шагу, несмотря на наш свет,
   Споткнуться большая опасность
Тому, кто поверит, что тьмы больше нет,
   Что всюду разумная гласность..."
Фонариков глазки за речью такой
   Заискрились подленьким светом,
А тетушка полночь махнула клюкой
   И в путь поплелася при этом.

Тихая, звёздная ночь,
Трепетно светит луна;
Сладки уста красоты
В тихую, звездную ночь.
 
Друг мой! в сияньи ночном
Как мне печаль превозмочь?..
Ты же светла, как любовь,
В тихую, звездную ночь.
 
Друг мой, я звезды люблю -
И от печали не прочь...
Ты же еще мне милей
В тихую, звездную ночь.

Тихо месяц над землёю
     Путь свершает свой,
Словно странник без приюта
     По земле чужой.

Тихо звёзды в небе ясном
     Светлые горят, –
Эти звёзды точно глазки
     Дорогой блестят.

Вся заснувшая природа
     Свежести полна
И, как взгляд моей голубки,
     Радостна, ясна.

Вдруг раздался в отдаленьи
     Грустный голос сов:
Это смерть зовёт кого-то,
     Это смерти зов.

Я иду на клич унылый
     В тот незримый край, –
Жаль, тебя я покидаю...
     Милая, прощай!

Тихо ночь ложится
На вершины гор,
И луна глядится
В зеркала озер;

Над глухою степью
В неизвестный путь
Бесконечной цепью
Облака плывут;

Над рекой широкой,
Сумраком покрыт,
В тишине глубокой
Лес густой стоит;

Светлые заливы
В камышах блестят,
Неподвижно нивы
На полях стоят;

Небо голубое
Весело глядит,
И село большое
Беззаботно спит.

Лишь во мраке ночи
Горе и разврат
Не смыкают очи,
В тишине не спят.

Тихой ночью, поздним летом,
Как на небе звезды рдеют,
Как под сумрачным их светом
Нивы дремлющие зреют...
Усыпительно-безмолвны,
Как блестят в тиши ночной
Золотистые их волны,
Убеленные луной...

В глубине бездонной,
Полны чудных сил,
Идут миллионы
Вековых светил.

Тускло освещенный
Бледною луной,
Город утомленный
Смолк во тьме ночной.

Спит он, очарован
Чудной тишиной,
Будто заколдован
Властью неземной.

Лишь, объят дремотой,
Закричит порой
Сторож беззаботный
В улице пустой.

Кажется, мир сонный,
Полный сладких грез,
Отдохнул спокойно
От забот и слез.

Но взгляни: вот домик
Освещен огнем;
На столе покойник
Ждет могилы в нем.

Он, бедняк голодный,
Утешенья чужд,
Кончил век бесплодный
Тайной жертвой нужд.

Дочери не спится,
В уголке сидит...
И в глазах мутится,
И в ушах звенит.

Ночь минет - быть может,
Христа ради ей
Кто-нибудь поможет
Из чужих людей.

Может быть, как нищей,
Ей на гроб дадут,
В гробе на кладбище
Старика снесут...

И никто не знает,
Что в немой тоске
Сирота рыдает
В тесном уголке;

Что в нужде до срока,
Может быть, она
Жертвою порока
Умереть должна.

Мир заснул... и только
С неба видит бог
Тайны жизни горькой
И людских тревог.

Только ночь убирает 
Железного дня следы. 
Убирает, сметает 
В золотые свои сады. 
        
Только ночь так упрямо· 
Подводит былому счет. 
Эта звездная яма 
Чью голову не качнет? 
        
Но качнет не испугом, 
А миром и тишиной. 
(По глубокому лугу 
Скатилась луна копной).

Туман окутал влажным пледом
Поля и темный косогор, —
И в облаках забытым следом
Идет ночной луны дозор.

А теплый ветер гонит тучи
И, без дождя их пронося,
Ломает ими свет текучий,
Снопами бледными кося.

И лишь на дальнем промежутке
Луна подымет свой фонарь
И проплывет. И снова жуткий
Блеск хрупкий льется, как и встарь.

Хлеба склонились в полудреме,
Чернеют густо и молчат.
И свет луны сильней в изломе.
А ветры туч овчины мчат.

Спит задумчивый сад,
Томной негой объят…
Чуть алеет над лесом закат…
На траве, на кустах
На заснувших цветах
Серебристые брызги дрожат…
Словно призрак седой
Встал туман над водой
И возносится в темную высь…
От безмолвных долин
До померкших вершин
Волны пара, клубясь поднялись…
Я в туманной дали
Не могу от земли
Отличить потемневших небес:
Там белеет река
Иль плывут облака?
Там зубчатая туча, иль лес?..
Что за тень вдалеке?
Там скользит в тростнике
Рыбаками забытый челнок?
Там блистает порой
Луч звезды золотой
Иль далекий земной огонек?..
Все туманная мгла,
Захватив, обняла…
Даже сердце и суетный ум…
И как в сказочном сне
Затихает во мне
Мука вечных сомнений и дум…
Власти грез чуть дыша
Отдается душа,
Все тревоги и скорби забыв…
Землю нежит, как дочь,
И баюкает ночь
Серебристым крылом осенив… 

Туча растаяла. Влажным теплом
Веет весенняя ночь над селом;
Ветер приносит с полей аромат,
Слабо алеет за степью закат.

Тонкий туман над стемневшей рекой
Лег серебристою нежной фатой,
И за рекою, в неясной тени,
Робко блестят золотые огни.

В тихом саду замолчал соловей;
Падают капли во мраке с ветвей;
Пахнет черемухой...

Полночь. У моря стою на скале.
Ветер прохладный и влажно-соленый
Трепетно обнял меня, как влюбленный,
Пряди волос разметал на челе.
Шумно разбилась на камни волна-
Брызнула пеной в лицо мне обильно…
О, как вздымается грудь моя сильно,
В этом раздолье предбурного сна!

Я одинок и свободен. Стою
Полный желаний и думы широкой.
Море рокочет мне песню свою…

В гавани темной, затихшей, далекой
Красное пламя на мачте высокой
В черную полночь вонзает струю.

У Моря ночью, у Моря ночью
Темно и страшно. Хрустит песок.
О, как мне больно у Моря ночью.
Есть где-то счастье. Но путь далёк.

Я вижу звёзды. Одна мне светит
Других светлее и всех нежней.
Но, если сердце её отметит,
Она далёко, не быть мне с ней.

Я умираю у Моря ночью.
10 Песок затянет, зальёт волна.
У Моря ночью, у Моря ночью
Меня полюбит лишь Смерть одна.

На синем небе месяц полный, 
Как самородок серебра, 
Повис. Вокруг леса, как волны, 
Шумят. Лесные хутора 
Белеют в волнах кораблями, 
Стоят как свечи, тополя, 
В тени колодцы с журавлями, 
Леса, гречишные поля; 
Река, зеркальные заливы, 
Вверх дном лесные хутора, 
Блестящий месяц и обрывы 
Крутого берега Днепра. 
Сиянье струн речного лона 
И в зыбком зеркале челнок, 
Как чудотворная икона, 
Иль глыба мрамора у ног... 
И неподвижным истуканом 
В ковше к удилищу прирос 
Рыбак в наряде домотканом, 
Как ночь спокойный малоросс... 

Уснувший мир лучи позолотили, —
Плывет луна в прозрачной синеве…
Блестит роса на листьях, на траве,
Горят вокруг алмазы влажной пыли.
Природа вся спокойно, ровно дышет
И, как дитя, волшебный видит сон;
Наивных грёз не потревожит стон, —
Ни мук она, ни ропота не слышит.
Я так устал… Мне душу отравили
Людская ложь, безумье, жизни зло…
Но в этот миг в душе моей светло,
И скорбь мою мечты позолотили!

Хороводом ночь водила
Начертания светил.
Из широкого кадила
Легкий ладан восходил,

Полуночным вея страхом
Истлевающей земле,
И кружился зыбким прахом
Мир, сгорая в белой мгле.

И, казалось, все минуло,
Все слилось, добро и зло,
Все земное обмануло,
Все нездешнее пришло.

Дышит сумрак серебристый,
Чутко спит застывший сад,
Легких облак рой перистый
Красит пурпуром закат.

Снова таинство свершилось,
Тени смутные сошли,
Тихо солнце затворилось
В лоно черное земли.

И в зловещей колеснице,
В скачке бешеных коней,
Пролетает Ночь Царица
Над бескрайностью полей.

Удержи твой бег священный!
О, скажи, Царица Ночь,
Иль твой сын, постыдно-пленный,
Должен в рабстве изнемочь?

Иль не ты меня воззвала
В первый раз убить в раю,
Хладной сталью оковала
Душу темную мою?

И не ты ль на битву с Богом
Обрекла меня восстать,
В блеске сумрачном и строгом
Научила — презирать?

Так откинь твой звездный полог,
Дай приять твои огни!
Скорбный путь, что сер и долог,
Гневной мощью осени!

Прянул в душу огнь победный.
Снова сердце — как гранит.
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .
Тает в небе отзвук бледный,
Звон серебряных копыт.

Стал красивей и нежнее
Вечер робкий и стыдливый.
Тихо ходит по аллее
Призрак ночи молчаливой.

Тени трепетные встали,
Сад дрожит немой истомой.
Полный сдержанной печали,
Слышу голос я знакомый:

«Обмани себя украдкой…
Полюби ночную фею.
Я баюкаю так сладко,
Так загадочно лелею».

«Розы яркие — срываю.
Розы бледные — целую.
Видишь слезы? — Я рыдаю,
Слышишь стоны? — Я тоскую».

Шумит осенний дождь, ночь темная нисходит.
Клонясь под бурею, стучат ко мне в окно
Сирени мокрые. Мелькают и проходят
В тумане образы минувшего давно.

На что мне их? Хоть в них всё живо, всё знакомо,
Хотя из жизни их я помню каждый час,
Но что заглядывать на праздник в окна дома,
     Откуда так давно прогнали нас.

Жалеть? - Я не дитя? Премудро утешаться,
Что праздник этот пуст, лишь шум и суета?
Я чувствую, что нет. Иль снова добиваться?..
Но сил уж нет в душе - и я сама не та.

О, огрубей мой слух, чтоб вой грозы холодной
Не вызвал из души тех слез, что очи жгут,
Чтобы, без прежних грез, спокойно и свободно
Приняться я могла за бледный, вялый труд,

Чтоб мне не вспоминать о радости случайной,
Когда проходит жизнь и строго и темно,
Чтоб вместо счастия не жить надеждой тайной,
Что я уйду туда ж, куда ушло оно.

Весь обвеян ночью южной 
И душистой теплотой, 
Встал за тучкою жемчужной 
Полумесяц золотой. 

Он блеснул, как над мечетью, 
Над темнеющей горой 
В час, когда с волшебной сетью 
Вылетает духов рой. 

Сеть из лунного сиянья 
Ручкой феи соткана, -- 
Сердце в нити обаянья
Вмиг запутает она. 

В эту ночь благоуханий, 
В тьме курящих фимиам, 
Для скитаний, для свиданий 
Выходить опасно нам! 

Запах роз и цвет глициний 
В благовонной тишине, 
Ночью звездной, темно-синей 
Отравляют сердце мне. 

Есть в дыханье аромата 
Что-то злое, что всегда 
Мне напомнит без возврата 
Улетевшие года. 

    (Писано в Одессе)

Лёгкий сумрак. Сень акаций.
Берег моря, плеск волны;
И с лазурной вышины
Свет лампады муз и граций -
Упоительной луны.

Там, чернея над заливом,
Мачт подъемлются леса;
На земли ж - земли ж краса -
Тополь ростом горделивым
Измеряет небеса.

Горячей дыханья девы,
Меж землёй и небом сжат,
Сладкий воздух; в нём дрожат
Итальянские напевы;
В нём трепещет аромат.

А луна? - Луна здесь греет,
Хочет солнцем быть луна;
Соблазнительно - пышна
Грудь томит и чары деет
Блеском сладостным она.

Злая ночь златого юга!
Блещешь лютой ты красой:
Ты сменила холод мой
Жаром страшного недуга -
Одиночества тоской.

Сердце, вспомнив сон заветной,
Жаждешь вновь - кого-нибудь...
Тщетно! Не о ком вздохнуть!
И любовью беспредметной
Высоко взметалась грудь.

Прочь, томительная нега!
Там - целебный север мой
Возвратит душе больной
В лоне вьюг, на глыбах снега
Силу мыслей и покой.

На раздольи небес светит ярко луна,
И листки серебрятся олив;
Дикой воли полна,
Заходила волна,
Жемчугом убирая залив.

Эта чудная ночь и темна, и светла,
И огонь разливает в крови;
Я мастику зажгла,
Я цветов нарвала:
Поспешай на свиданье любви!..

Эта ночь пролетит, и замолкнет волна
При сияньи бесстрастного дня,
И, заботой полна,
Буду я холодна:
Ты тогда не узнаешь меня!..

О ночь полуденного края,
Полна ты мощной красотой,
По небу тихо пролетая
Над очарованной землей.
Горя, как жемчугом, звездами,
Ты ароматом облита,
Прозрачно синими тенями
Ты, словно дымкой, обвита;
И, как над зеркалом, склоняясь
Над гладью моря голубой,
Залюбовалась ты собой,
Нарядом пышным облекаясь...
Скажи, богиня, для кого
Ты в ризы брачные одета?
Ты ждешь ли друга своего,
Порфироносного рассвета,
Чтоб, полон дерзостных надежд,
Он, как дрожащими устами,
Твоих лазуревых одежд
Коснулся алыми лучами;
Чтоб лучезарный юный бог
С тебя покров сорвал, ликуя,
И тело смуглое зажег
Могучим зноем поцелуя;
Чтоб, вся бледнея, вся дрожа,
Ты отдалась ему мятежно,
Как вешний цвет фиалки нежной,
Благоуханна и свежа;
Чтоб ты, с улыбкой тихо тая
Под лаской утра и тепла,
О ночь, вакханка молодая,
В объятьях солнца умерла!

Я еду ночью. Грустен путь мой дальний.
Сквозь облака холодная луна
Льет на поля пустынные печальный,
Холодный свет. Моя душа грустна.

Уходит в даль, туманную, немую,
Покрытый снегом, одинокий путь.
Я одиноко еду и тоскую.
Душа грустна. Болит и ноет грудь.

Кто в эту ночь за темными полями
Меня с тоской и нетерпеньем ждет,
Ждет не дождется долгими часами,
Когда, когда желанный гость войдет?

Никто не ждет… За тучею угрюмой
Луна погасла… Мрак и тишина…
Темны, как ночь, мои мечты и думы,
Как эта ночь, моя душа темна.

Я у берега ночного, на обрыве гранитном, 
Я смотрю, как взбегает волна, 
Как ударившись валом тяжелым и слитным, 
Рассыпается снежно она. 
Возникая незримо, шелестящим напором, 
Она мерно бросает себя, 
И свиваются гребни с их ценным убором, 
Серосинюю влажность дробя... 
Надо мною растянуты мокрые сети 
На темнеющей груде камней. 
И какие-то люди, как слабые дети, 
Неуверенно ходят по ней. 
О, как жалки усилья трудящихся гномов 
-- Может быть, лишь теней от луны -- 
Перед грозною мощью гранитных изломов, 
Перед ревом упорной волны!.. 
На протянутой сети колышатся пробки, 
Зацепясь за изгибы камней, -- 
И движенья гномов бессильны и робки 
Вместе с чадом их желтых огней... 
Может быть, это только дрожащие пятна, 
Только черные тени луны, 
Над грохочущим ревом волны перекатной 
Чьи-то душно-кошмарные сны? 

Всего стихотворений: 250

Количество обращений к теме стихотворений: 60417